Ностальгия, ностальгия...

Светлана Оболенская

Форма: Эссе
Жанр: Публицистика
Объём: 9771 знаков с пробелами
Раздел: "Человек и его время"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

В очередной раз в поле моего внимания попали трогательные ностальгические строчки об утраченном счастье времен брежневского "застоя". Теперь, правда, и кровавые сталинские времена часто поминают добром, но в ходу и "спокойные" 70-е годы минувшего столетия, когда люди были уверены в завтрашнем дне, не боялись внезапных ночных звонков, дружно жили в коммунальных квартирах, а то и перебрались уже в отдельные - во вновь отстроенных уютных "хрущобках". Когда можно было надеяться на то, что, пробыв лет десять в очереди (только аккуратно отмечаясь в ней ежегодным обновлением документов), получишь от государства бесплатное жилье; когда, как говорили, пусть магазины пусты, а холодильники-то у всех забиты продуктами.

Нарушу идилличность этих представлений, добавлю ко всему вышеперечисленному неприятное слово "якобы". Но феномен человеческого сознания, по крайней мере в наше благословенной стране, таков, что и сейчас, и тогда, в 70-х гг., представления людей об окружающем почему-то существенным образом отличаются от действительного состоянии окружающего.
Ясно уже, что я не разделяю ностальгию по тем временам. О них можно рассказать гораздо более страшные вещи (аресты диссидентов, психушки как способ борьбы с инакомыслием и пр. и пр.), чем то, о чем хочу вспомнить и написать я. Это будет всего лишь маленькая черточка.

Я работала старшим научным сотрудником Института истории АН СССР и занималась историей Германии. Главным источником для меня служили тогда немецкие журналы и газеты последней трети XIX века. В Ленинской и Исторической библиотеках, в библиотеке иностранной литературы немецких газет было не сыскать. Мы знали, что богатейшая коллекция германской прессы хранится в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.
Я уже знакома была с этим заведением. Когда писала диссертацию, посещала Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма (он и сейчас находится в мрачном темно-сером здании, виднеющемся позади памятника Юрию Долгорукому, только называется по-другому). Однажды в тамошнем буфете я видела убийцу Троцкого Рамона Меркадера. Невысокий брюнет оживленно беседовал с соседкой за столиком. И, может быть, не все присутствующие знали, что этот скромный человек был убийцей. По заданию НКВД он сумел проникнуть в ближайшее окружение Троцкого в Мексике и однажды, оставшись наедине с ним, подошел сзади и вонзил в его череп острие ледоруба.

Институт марксизма-ленинизма, по-видимому, вообще принимал на себя функции некоего отстойника. Вот еще пример. Сотрудником этого Института был Андрей Свердлов, сын известного большевика и соратника Ленина Я.М. Свердлова. Я хорошо знала Андрея в детстве, потому что он был близким другом моего старшего брата, расстрелянного в 1937 г.
Андрей еще до 37 года был завербован НКВД и в страшные годы репрессий в качестве следователя вел многие дела политзаключенных, в том числе и своих товарищей, не подозревавших о его службе в "органах". После смерти Сталина быстро устроился в Институт марксизма-ленинизма, где и работал до самой смерти. Он не забыл традиции сталинских времен. В 1966 г. именно он написал в ЦК КПСС донос о порочности вышедшей в свет книги А.М. Некрича "1941. 22 июня". Впервые профессиональный историк попытался, следуя исторической правде, по-новому осветить историю начала Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. В ИМЛ было организовано обсуждение (вернее сказать – осуждение) этой книги, после чего автора исключили из партии, перестали печатать его работы. В середине 70-х гг. А.М. Некрич эмигрировал.

Но я отвлеклась. Я хочу, собственно, рассказать всего лишь о буфете и столовой Института марксизма-ленинизма. Институт марксизма-ленинизма располагался в Сельскохозяйственном проезде, напротив Всесоюзного института кинематографии - ВГИКа, на огромной территории, окруженной бетонным забором. За забором открывался небольшой, прекрасно устроенный парк с чудесными цветниками. В середине парка - большое, мрачное массивное основное здание Института, а библиотека помещалась в отдельном здании поменьше, в конце парка. Пройти на территорию Института можно было только по специальному пропуску. Разрешение работать в библиотеке требовалось испрашивать у заместителя директора Института. В проходной охранник проверял документы и, сравнив фотографию в паспорте с лицом посетителя, звонил куда-то в недра Института и, получив разрешение, пропускал.
Я явилась к зам. директора и объяснила, почему именно в этой библиотеке мне нужно поработать..
- Ну, хорошо. А в других московских библиотеках этих материалов разве нет?
- Нет, я проверила всё.
- И сколько Вам нужно времени для работы у нас?
- Месяца два-три.
- Ну, что Вы! Так долго мы не можем разрешить. Уложитесь в две недели.
- Нет, это просто невозможно!
- Ну, хорошо. В виде исключения - месяц. Вы член КПСС?
- Нет.
- Удивительно. Вы же историк!
Укоризненно покачала головой.
Библиотека ИМЛ работала очень хорошо. К счастью, она сохранилась и поныне, когда Института марксизма-ленинизма давно уже не существует. И прежних препон в ее посещении больше нет. Фонды богатейшие, очень удобные каталоги. Найти нужный материал было легко, и выдавали его быстро.

Поработав несколько дней в этой прекрасной библиотеке, я убедилась в том, что Институт в лице зам. директора защищает от посторонних посетителей не столько библиотеку и не какие-то мифические тайны партийно-государственнного значения, заключенные в недрах Института, но гораздо более прозаические и важные для человека вещи - столовую и буфет.

Посидишь над пожелтевшими страницами старых газет несколько часов, и, естественно, захочется есть. Если выйти в коридор и спросить у сотрудников Института, где здесь столовая, они, может быть, ничего не скажут, не откроют свою тайну. Но "посторонние" посетители, которые здесь уже бывал, знали местоположение этого заманчивого места. Туда пропусков не требовали.

Вхожу в большой светлый зал. Столики с чистыми скатертями, справа прилавки раздачи. К кассе вытянулась очередь, двигающаяся, впрочем, довольно быстро. Я становлюсь в эту очередь, и окружающие обращают на меня удивленные взоры. В чем дело? Может, что-то в одежде у меня не так? Нет, все в порядке. Запасшись подносом, беру листок меню, и тут удивление на лицах окружающих сменяется холодным презрением. Читаю меню. Севрюга, судак. Свиные отбивные. Котлеты пожарские. Взбитые сливки. И цены... Цены! Они сказочно низкие! Но почему меня тут презирают? Ладно, плачу за еду по этим сказочным ценам, ем севрюгу, завершаю обед взбитыми сливками и выхожу из зала.

Слева от выхода из столовой открыта дверь, откуда выходят люди, нагруженные большими пакетами. Заглядываю туда. Это буфет! Подхожу к витрине. Мама миа, чего только тут нет! Разнообразные колбасы и сыры, пачки лучшего чая и кофе. Конфеты - такие, каких мы давно уж не видели. Ну, думаю, сейчас куплю. Устремляюсь в конец не длинной очереди. И вот тут понимаю, наконец, почему меня так презирали в столовой. Подходит молодая женщина и спокойно становится в очередь передо мной. Вторая, третья делают то же самое, окидывая меня убийственно пренебрежительным взором. И одна из них говорит: "Ну, когда же это кончится - посторонних сюда пускать? Нужно требовать, чтобы пропуска ввели".

В конце концов очередь моя подошла, и я таки купила то, чего хотелось - ерунду какую-то, в частности, любимые, но давно позабытые конфеты.. Это были сливочные помадки - в небольшой коробочке, трех цветов, сливочного, розового и шоколадная помадка, каждая с цукатиком наверху. Когда-то эти конфеты назывались "Мальта". Но в годы высокоидейной и высоконравственной борьбы с космополитизмом и преклонением перед иностранщиной это чужеземное название убрали, и конфеты стали называться просто и по-русски: сливочные помадки. Вот такую коробочку я, помнится, и купила.

И в другие дни на протяжении месяца, отпущенного мне в виде исключения, я посещала столовую и буфет и неизменно встречала в лучшем случае удивленные,
а так - большей частью презрительные взгляды. И покупала в ихнем буфете то, чего никогда не было на прилавках наших магазинов, по ценам, которые и не снились нам вне стен этого Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Мелочи все это, конечно. Кончился месяц, кончилось посещение сказочного буфета, и никакого урона в повседневной жизни я не почувствовала. Да наплевать мне на все это было! Мы потешались над нравами сотрудников ИМЛ, и только. Но как в капле воды отражается океан, в этом отражалась та безмерная ложь, которая окутывала нашу жизнь и делала ее какой-то фантастической. Ложь была и вокруг, ложь была и в нас самих. Потому что, понимая уже всю порочность окружающего, мы прятали кулаки в карманы и ни на какой протест не решались. Да уж ладно - протест! Мы не ужасались тому, что рядом с нами процветают убийцы и заплечных дел мастера, спокойно и безнаказанно доживающие свою преступную жизнь. Мы радовались, когда удавалось воспользоваться привилегированными кормушками тех, кто творил и поддерживал окружавшую нас ложь.

Все это происходило в середине 70-х гг. прошлого века, в эпоху "застоя", в эпоху Брежнева. Моей дочери было тогда лет 25-26, она кончила институт и работала школьной учительницей. Когда я спросила ее недавно, что она помнит о тех временах и как бы она определила их общий облик, она ответила мне: "Ложь. Невыносимая ложь во всем. Она отравила нашу молодость".
Почему же сейчас и те, кто находится на излете молодости, и даже те, кто времена застоя не застал, говорят о них с придыханием, вспоминая Советские времена, как потерянный рай? Ностальгия? Хочу надеяться, что это ностальгия по детству и юности. Не более того.

© Светлана Оболенская, 2008
Дата публикации: 05.08.2008 13:38:03
Просмотров: 3137

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Людмила Рогочая [2009-06-07 08:24:51]

В сталинские времена я ещё была мала, но помню страх.... А застой вспоминаю как преддверие революции, потому что было невыносимо жить во лжи. приписках, натужно играть сразу несколько ролей. Хорошо, что у меня было "кухонное братство", которое позволяло хоть иногда возвращаться к себе. Какая уж тут настальгия?
Пришлось мне в семидесятых побывать и в кремлёвском буфете, где я впервые отведала сёмги. Вку-усно было...

Ответить

Виктор Борисов [2009-04-26 18:31:13]

Со сменой политической власти, идеологии и т.д. общее количество зла в мире не уменьшается. Меняется только его форма и изощрённость воздействия, происходит перераспределения его по социальным слоям и государствам.
Зло, как деньги, не пахнет.
Мы, как малые дети, если зло стало касаться нас - значит оно стало особо нетерпимым и поменяло свою сущьность. Будем ругать и наказывать камень, о который споткнулись. Не видим первопричины появления зла.
Мы его носители и родители.
Кто больше пропиарит свои лишения, тот больший мученик.
А ностальгию легко понять и объяснить.
Новая форма зла, количество его в этой форме по абсолютной величине равна старой, но новая форма всегда страшней, это психологический эффект. Всё новое страшит.
Старое зло привычно, к нему приспособились и потому оно не так достает.
Зачем сентенцию озвучил - не знаю.
Знать-то, конечно, знаю для себя, но вслух не скажу.

))

Ответить

Сол Кейсер [2008-08-05 19:25:15]

"Мы не ужасались тому, что рядом с нами процветают убийцы и заплечных дел мастера, спокойно и безнаказанно доживающие свою преступную жизнь".

Именно, именно...

Более того, именно в семидесятые годы подняла голову и укрепилась во всех слоях общественной жизни когорта преступников "нового типа": те же "убийцы и заплечных дел мастера". Но уже без политического или идеологического базиса, но просто купившие власть имущих.
Именно их детей, внуков и родных назвали на стыке веков "новыми русскими". И именно они процветают сейчас.
Именно!
Ложь слилась с преступностью, расползлась по всему миру, и нет конца-края этому...

Ответить

Михаил Лезинский [2008-08-05 14:51:39]

... с институтом марксизма-ленинизма тоже был связан косвенным образом - там работало несколько моих родственников ( по первой жене и по племяннице! )... У них дома , когда я приезжал из Севастополя в Москву , я читал редкие книги , которые они специально для меня приностили из института . Так я прочитал и "Архипелаг ГУЛАГ" ( он , в день смерти Солженицына , у меня на слуху , "Двадцать писем Аллилуевой" и много чего ещё .
На продуктовые изыски я тоже обратил внимание , но они сказали , что " у нас в Москве есть всё!"
Я хорошо помню брежневские времена , так называемые годы застоя , - времена были насквозь лживыми ! И вы , Светлана Валерьяновна , правильно делаете , что о них напоминаете .

Ответить