В сетях свободы

Игорь Горев

Форма: Рассказ
Жанр: Частное мнение
Объём: 43730 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

В сетях свободы

Свобода, та ещё дамочка. – Своенравная, заманчивая и абсолютно недоступная. Абсолютно не в том смысле, что с ней никак невозможно познакомиться поближе, кроме как трепетно и вожделенно провожать лёгкую, волнующую поступь. Она обернётся к каждому, более того – многообещающе улыбнётся. Счастливцам позволительно будет прикоснуться, обнять её. Более настойчивым, а если быть точным, без обиняков – откровенным хамам, для которых собственные плотские услаждения и есть мерило свободы, она отдастся без упрёка вся. Страстно и пагубно. Однако и художник-романтик, вздыхающий по прекрасному образу незнакомки, и художник-прагматик (обязательный член какого-нибудь избранного общества членов), похотливой слюнявой улыбочкой провожающий стройный стан (а как же – знавали, знавали) – все останутся с носом. С чувством: «Что это было?» - оба будут стоять друг подле друга, недоумённо пожимая плечами.
Она – эта красотка – всегда в будущем. Она может рисоваться нашему воображению, порой так реалистично, что утром краснеешь – приснилось или что-то было? И, несмотря на такое, почти физическое ощущение присутствия каждый отвечает себе: будет. Будет! Приснилась же, мнится в толпе, заставляя бежать за собой. Желаемое не может не быть – ведь я желаю. А значит, некий опыт, пусть глубоко зарытый, историческая память, пресловутые гены помнят нечто и указывают: вот она – свобода. Свобода всегда в будущем и немного в прошлом. И никогда в настоящем. В настоящем – это миф. Выдумки досужих рассказчиков, выдающих желаемое за действительное. Свобода – это то, что мы есть и не более того. Вот почему она такая разная, многоликая.
Над горизонтом во всём своём великолепии, в горделивом изгибе и в тоже время великодушно склоняясь до самой земли перед каждым, слепленная из бесчисленного количества капелек предстаёт она, в радужном свете завораживая и маня. Вам уже давно, неугомонные пронырливые умы разложили чудо на спектры, интерференции и прочие заумности. И всё казалось бы ясно, ан, нет – босоногий мальчуган (девчонка со смешными косичками – она не боится выглядеть смешно) выхватывает нас из очереди жизни и тянет туда, где чудо соприкасается с землёй. «Мы обязательно дойдём, соприкоснёмся». «Куда ты меня тянешь? Что скажут люди? Нету там ничего – пустота. И роса на траве». «Вот видишь - роса! Это уже что-то, а если присмотреться… нет, нет – не глазами, так ничего не увидишь». «Отстань со своими глупостями!»
Вот такая, ну или примерно такая, она – свобода – в нашем воображении. В жизни всё выкладывается иначе. Получается пёстрая, согласуясь с прихотями хозяина картинка. «О! - мне бы хотелось побольше оголить ляжки. Ну, маэстро, сами понимаете, так чтобы едва-едва виднелось. Ага, ага, - междометия превращаются в захлёбывание собственной слюной, - бл-л, о, да-да! Именно то, что нужно. Красота!» «Фи, как это бездарно! Пошло, в конце концов! Эротоман. Эти жаркие краски, полные страсти, бёдра, навалившиеся на горы, из-за чего восходящее солнце кажется приплюснутым розовыми телесами». «Молчи, очкарик! Ты ни черта не понимаешь в искусстве! То, что искушает меня – то для меня и есть искусство. Моя свобода! Понял ты, член академии всяких там искусств. А понял, шагай, лепи мою мозаику, а то голодным сегодня останешься».
Вот такая она – свобода. Высоко взобравшаяся и оттого никому не нужная муза. И весёлая разбитная бабёнка, чья нравственность никем не оспаривается: «Ты это о чём? Ляпнешь тоже – нравственность, стыдно – выключи свет».
- Мы хотим свободы! – запищал с улицы чей-то интеллигентский голосок и тут же смолк, будто боясь собственной смелости.
- Мы ждём перемен! – усиленный аппаратурой хрипло и развязно рявкнул с городской подворотни голосище, явно претендующий на музыкальность и талант.
- Мы ждём перемен! Мы хотим свободы! – заголосили прохожие.
Кто-то от скуки, кто-то так – за компанию, кого-то просто распирало от ощущения тесноты внутри и хотелось пройти широко и вольно, оставляя после себя пустоту и разбитые носы. Кому-то было всё равно: «Затянись, браток, – жизнь – говно». Большинству хотелось, и они не скрывали этого. Ох, как им хотелось поиметь свою свободу! Интимно или участвуя в массовой оргии – не важно – главное поиметь.
Что за чепуха, - Алексей Бегунков с трудом разодрал глаза, - чего они там орут все в такую рань? Просыпаться не хотелось. Прищурившись, он покосился на будильник. Стрелки, вынырнувшие из предрассветного полумрака, подсказывали: до пробуждения оставались считанные минуты. Чего они так разорались, - поморщился Алексей, - сон, твари, перебили! И он раздосадованно отвернулся от окна. Такой детский поступок несколько успокоил его, и на лице проявилась блаженная улыбка, - ещё несколько минут. Порой хорошо проснуться за несколько минут до того как… Алексей блаженно потянулся, представляя себе эти несколько минут дорогой, убегающей в бесконечность, то есть в туман. Когда ещё будет – прозвенит будильник, схватит грубо за плечи, стряхнёт последние намёки на сон. Нечего валяться, брысь из-под одеяла! И начнётся…
Щетинки «колгейта» вонзятся в кариес, тот отступит, пытаясь защитится за белой стеной. В результате схватки пострадает только стена, с уродливыми выщерблинами на эмалевой поверхности. Желудок, только-только справившийся со вчерашними возлияниями и успокоено вздохнувший, снова попытается переварить стопку бутербродов, но не успеет и по команде «встать!» торопливо выскочит на улицу, чтобы в следующие полчаса испытать тряску в военном автобусе, мчащегося по ухабам на военный аэродром. Врач, смерив давление и махнув рукой на протесты печени, лаконично заключит: «Годен». Привычная возня с высотным костюмом. Класс с потемневшими плакатами. Гулкое: «Здравия желаем!» - и неимоверная тяга двигателей Миг-25 выталкивает тебя на высоту почти тридцати километров, под самые звёзды.
Не ты ли мечтал о них в детстве?
О чём? О звёздах, о просторе, о свободе истребителя там за облаками! Какие звёзды, где свобода?..
- Сороковой, ответьте вышке!
- Я – сороковой…
В тесной кабине всё тряслось, вертелось, жужжало…
С улицы снова раздались крики. У кого-то была сильнейшая жажда и желание крушить, не важно что:
- Свободу, свободу! Долой красную тиранию!
Свобода? - возможно хорошее средство от похмелья. - Алексей выглянул в окно.
- Всем наливают?
- Это как подмажешь, а так всем.
Уволюсь, - решает он, - за облаками в истребителе ВВС тоже тесно. Детские мечты – миражи, бзик и не более. Рапорт ложится на стол командира. «Дурак, - получает он определение своему поступку, соглашается и настаивает на своём: «За облаками нет «звезды по имени солнце», - щелкает он каблуками военных ботинок». «Нет, - раздражённо кивает командир, - на земле его тем более не найдёшь».
Совет насчёт «подмажешь» сработал безотказно, тем более времена благоволили – огромная страна меняла курс, раздавливая судьбы и не замечая предателей – все прыгали за борт: и крысы, и люди. И морды, и лица превратились в одно размытое пятно.
А вот свободы он точно на земле не нашёл – командир, гад, сглазил.
На «гражданке» всё повторялось. Будильник встряхивал печень, одновременно пробуждая кариес, с которым беспомощно пытался бороться «колгейт». Вместо бутербродов на кухне военного городка он проглатывал канадские сэндвичи, обильно сдобренные шумом большого аэропорта, и вторым пилотом частной авиакомпании дырявил небо, в очередной раз убеждаясь – свобода если и существует на небе, то только для избранных, к коим относились разве что облака…
Шум за окном стих. И на мгновение наступила настоящая предрассветная тишина. Алексей прислушался, его чуткое ухо уловило знакомые звуки. Далеко-далеко, на грани слышимости гудели турбины невидимого самолёта. До пробуждения оставалось совсем чуть-чуть.
По тротуару, шаркая тонкими подошвами, неспешно вышагивал тот, о ком говорят: явно не здешний, птица залётная. Видишь, как выпендрился. У мужчины со странной внешностью были тонкие черты лица, длинные волосы которые он артистично периодически откидывал со лба. И чёрные с проседью локоны, описав изящную кривую, опускались на дорогой твидовый воротник. Мужчина, поправляя шёлковый узел галстука, заметил Алексея.
- Чего ждём? – спросил незнакомец.
Иностранец, скорее всего француз, - пожал плечами Алексей, разглядывая дорогие запонки, сверкнувшие из-под рукавов пиджака.
- Чего ждём, - повторил «француз», и продолжил свою мысль, - свободу не ищут под крылышком кого-то – он взлетит, а ты останешься придавленный его взлётной силой. Хочешь быть по-настоящему свободным?
Алексей боднул головой воздух, в котором он столько раз пытался быть свободным.
- Держись меня. Как ведомый ведущего.
Такая философия была знакома и поэтому вызывала справедливые сомнения: ты-то чем лучше командира:
- И что? Вы взлетите – я останусь.
- Фабри́с Карерве, - протянул руку вместо ответа заграничный щёголь и не преминул добавить, - когда птиц много, кто-то обязательно взлетает первым. Обычно тот, кто держит нос по ветру. Ищи такого проныру и держись за ним на хвосте. Двоим ещё не тесно летать – места хватает обоим.
Алексей пожал руку:
- Наука, в общем, знакомая – проходили. Ведущий – ведомый. Однако и в армии и на гражданке была система. Кто в ней, тот и сыт.
- Вот почему ты никогда не будешь таким как я – над системой. - Запонки вызывающе блеснули в лучах восходящего солнца.
- Такое возможно?
- Со мной – да.
Алексей недоверчиво покосился на чересчур самоуверенного хвата. Уж больно ты красиво заливаешь, соловей французский.
- Э-э, я вижу, ты мне не веришь. Ну что ж, оревуар!
И фанфарон, лихо закрутив длинную чёлку по дуге, всем своим видом показывая «больно надо тут перед вами коленца ломать» показал спину, заботливо укрытую от холодов в тёплый английский твид. Этот искренний жест подкупил русскую душу, всегда готовую на компромиссы и тем более авантюры. Прицел был верный, выстрел прогремел. Алексей пошатнулся:
- К чему обиды, Фабри́с, погоди. Пойми, я всегда был человеком системы. Более того, именно в ней я получал паёк и видимость свободы.
- И как довольствие?
- А, - махнул рукой лётчик, - довольствия в удовольствие, а каждый глоток свободы всегда с одышкой.
- В узком коридоре на лестнице, какая может быть свобода?
- Это ты о чём? – насторожился Алексей, будто радар, остро вглядывающийся в окружающее пространство.
- Не догадываешься? Коридор с лестницей – прообраз свободы. Кто выше, тот и свободней. А наверх нужно ещё суметь пробиться. Тут, как говорится, нужна недюжинная сила и сноровка, хорошей подмогой может стать пятая колонна.
- Потише, потише, – у меня только образование военного лётчика и курсы повышения квалификации. Словарных политесов не проходили.
Фабри́с усмехнулся, с чувством превосходства разглядывая простоватое лицо рязанского мужика. И вдруг неожиданно протянул руку:
- А ты мне нравишься! Я готов летать с тобой в паре. Что касается пятой колонны, то что-то подсказывает мне, её у тебя в коридорной свалке нет.
- Да объясни же, чёрт тебя подери! – на форсаже взбрыкнул Алексей, требуя ясности.
- Проше простого, мон ами, генералов среди близких нет?
- Были бы!
- Вот тебе и ответ по поводу пятой колонны в тылу врага.
- Хватит повторения пройденного урока. Что нового можешь ты мне преподать! Как иметь от жизни всё и чтобы жизнь не покушалась на твою личную свободу? Даже генералам погоны плечи оттягивают.
- Зайдём, - Фабри́с сделал приглашающий жест в сторону ресторана.
Алексей быстро сделал калькуляцию по своим счетам и согласился:
- Зайдём. Разговор серьёзный требует соответствующей подпитки энергией.
Уже внутри, погрузившись в мягкую атмосферу, заполненную бархатом, приглушённым светом и ароматами утончённой кухни они продолжили разговор.
- Итак, за знакомство, и я готов внимать.
Вместе с коньяком внутри Алексея тепло и уютно разливалась новая, неведомая доселе философия истинной свободы. Без оговорок и кавычек. Звёзды одна за другой загорались перед его пытливым и вместе с тем затуманенным взором. Коньяк был отменный, с привкусом дуба и ванили.
- Всё очень просто, мон ами, хочешь быть свободным – будь. Только в одиночестве, гордо возвышаясь над всеми и вне любой системы. Генералом над генералами.
- Кому же ты нужен такой – гордый и независимый? Так недолго и загнуться от голода.
- Я, по-твоему, загибаюсь?
Официант подал второе. Запах жареного мяса, приправленного специями, легко сломил и эту преграду:
- Вроде, нет. Более того, - Алексей поднял рюмку и окрасил интерьер ресторана в благодушно-солнечный янтарный цвет, - жируешь.
- И при этом, заметь, оставаясь гордым и независимым. Вуа ля! Думаю, пора вскрывать карты.
- Давно уже, - лётчик прогнал хмель и приник к прицелу, нервно нащупывая красную кнопочку.
- Так вот, тайна лежит на поверхности. Чтобы быть вне системы, нужно самому создать свою собственную систему. Свою маленькую империю.
- Ага, и все короли пойдут на тебя войной.
- А ты не залазай в их огород. Они и не пойдут!
- Поздно – пашни все разобраны, которые нет – завоёваны, причём давно.
- Ах, простота! Мы живём в двадцатом веке на носу уже двадцать первый. А ещё лётчик-истребитель, пора взлетать, вышка даёт добро. Оставь грешную землю тем, кто привык топтать её.
- Прости, я не ангел – среди облаков огороды сеять не умею. Пробовал – крылья мешают – перья металлические не гнутся.
- Ещё одно слово и у меня появятся сомнения: а с тем ли человеком я разделил свой плотный завтрак? Заметь, я не говорил тебе о небесах, отнюдь, и мне туда рановато. Я говорил о времени. Для одних время – это обуза: «Чего жилы из меня тянешь побыстрей бы вечер, пара бутылочек пива, «телек» и на боковую». Для других время – убийца: «Проклятье – и это вся жизнь?» Для меня время – прежде всего открывающиеся возможности. Возможности для человека умного, прозорливого и энергичного. Именно в такой последовательности соединённые вместе эти три бесценных дара открывают: и на земле, не вклиниваясь ни в чьи владения, возможность создать собственную систему. Стать королём и даже императором собственного государства. Империи – если угодно тебе и фортуне.
Алексей сдерживал дыхание, как охотник перед выстрелом, подвинулся к визави, заглядывая тому в глаза. Уж ни коньяк ли имеет такое наркотически взбадривающее действие? Карие зрачки Фабри́са пылали внутренним светом и были дьявольски красивы в своей одержимости. Выдержанный алкоголь если и возымел своё действие на этот просветлённый ум, то лишь настолько, насколько сам ум позволял сотворить над собой какую-либо агрессию.
- Говори, я весь внимание. Ты меня заворожил.
- Ещё бы. Так вот, сегодня империи создаются здесь, - Фабри́с ткнул себя указательным пальцем в висок, - создаются не силой оружия. Выбрось его как старый, ненужный, ржавый хлам – силой ума. Таланта. Ноу-хау и патенты – вот те духовные силы, на которых сегодня зиждутся вновь создаваемые империи. Вне и над всеми мыслимыми границами. Империи без земли и колючей проволоки, но имеющие своих преданных подданных. Они готовы служить тебе до конца. Почему, спросишь ты. Вера! Вера каждой двуногоходящей особи во всё, что может подсластить, продлить, омолодить, излечить, сохранить, дать ощущение полноценности их жизни. Им всегда нужен был идол, идол с которым они бы олицетворяли себя и своё драгоценное существование. И мы – новые императоры – своим умом находим таких будущих идолов, прозорливо высвечиваем и, приложив некоторые энергичные действия, возводим их на постамент, на всеобщее обозрение. Вам нужна молодость и красота – верьте! Вы больны – излечитесь, только поверьте! Вы устали от быта – вот вам новинка, отдыхайте! Товар, имеющий необыкновенные чудодейственные свойства (или которыми ты его расцветишь) и потребитель – вот два столпа подобных империй современности. Тебе остаётся, прописать законы, наладить финансовые институты и связь. И в один прекрасный день провозгласить: «Да здравствует империя! Виват!» Ну как, впечатляет, - перевёл дыхание Фабри́с, заедая сказанное кусочком жаркого.
- Да, необычно. Звучит в новинку.
- То-то, - взгляд француза пытливо проник до самой печёнки лётчика.
Алексей, покусывая нижнюю губу, задумчиво теребил накрахмаленную салфетку. Императором он себя конечно не представлял. Что касается перспективы «царского» заработка и чтобы тебя за это не дёргали ежедневно за узду – эту сладкую синекуру с удовольствием примерил и нашёл, что мантия в пору.
- Если я правильно понял тебя, Фабри́с, королевское гнёздышко уже свито. Имеется и товар, и потребитель учащённо дышит, протягивает руки, умоляя стать подданным вновь провозглашённого королевства. Так?
Карерве выжидательно тряхнул чёлкой, предоставляя Алексею возможность не только переварить съеденное, но так же ощутить блаженное состояние удовлетворённости от жизни.
- Тогда скажи, зачем тебе я? Лишний рот за королевским столом.
- Лишних ртов не бывает. Никто не захочет голодать в будущем. У созданного мною королевства есть потенциал стать империей. Мне нужны маршалы и преданные друзья-единомышленники. Меня интересует Россия. Страна большая, богатая. Я, как ты, наверное, успел заметить – француз.
Алексей слегка улыбнулся:
- Да, немного заметно.
- Так вот Россия – твоя. Ты русский, тебе легче будет находить общий язык. Вперёд, мон ами, и за императорским столом ты будешь всегда подле меня.
- Ты предлагаешь встать во главе твоей армии, идущей на Россию?
- Алексей, твоя гордость великоросса здесь неуместна, - элегантно пошутил француз. Глупо. Нет бизнеса без конкуренции. Оставь эти выдумки идеалистам. Хочешь быть в мире бизнеса – дерись, осваивай стратегию и тактику. Тебе должно быть знакомо – кто выше, быстрее, маневреннее, тот и победитель. Тем более, учти, о завоевании всегда кричит противная сторона. Кто знает, не обернётся ли твоё завоевание всеобщим благом и процветанием для завоёванных потребителей? Поверь мне, мы дадим им то, против чего трудно будет устоять. Да, прослышав о том, как живётся на завоёванной территории, большинство само захочет присягнуть нам в верности. Ну, маршал-принц, единомышленник, по рукам?
- А-а, по рукам, - широким русским жестом Алексей пожал утонченные пальцы француза украшенные маникюром.
Решив политические задачи союзничества и местоположения у трона за лёгким охлаждающим десертом, начали рассматривать тактические вопросы. Фабри́с Карерве эффектно выставил на стол косметические тюбики и опытной рукой расставил в боевом порядке. Алексей растерянно наблюдал за малопонятной ему – военному лётчику – диспозицией будущих сражений, где главенствующую роль играла косметика, кремы, мази... А поля сражений переносились на кухни и в спальни прекрасной половины человечества, бухая оттуда главным калибром по второй половине того же человечества. В этом-то и заключалось главное коварство новой тактики: глубокие клинья, раскалывающие оборону, сеющие панику среди рядовых и вносящие сомнения в командирские головы. «Милый, я у тебя красива?» «О-о, - невразумительно-восторженное ликование, сопровождающееся обожающим подёргиванием головы». «Ты лучший и заслуживаешь того, чтобы владеть самой прекрасной женщиной». Звуки вроде: «О-о!» - становятся более благодарными и внятными, и становясь чем-то похожими на мартовские серенады растрёпанных котов. «А всего-то нужно какой-то там новый чудодейственный крем. Омолаживающий и стирающий все мерзкие морщины! Что скажешь, милый». И хотя в звуках появляются нотки унылости, тем не менее, они продолжают обожающе и вожделенно булькать, внося солидную брешь в бюджетную оборону.
- И это ещё не всё… - Карерве делает классическую паузу. И в следующее мгновение грациозным движением извлекает на матовый свет бра новое чудо-оружие, заключённое в крохотный тюбик. – Вот то, что сломает любое сопротивление! Причём, как на женском, так и на мужском фланге.
- Вот это, - саркастически усмехается Алексей, небрежно двумя пальцами приподнимая над столом «секретное оружие» – ноу-хау Фабри́са? – Впечатляет мало.
- Я тоже так думал, поначалу. Пока… А знаешь что, испытай сам. Встречаемся через несколько дней.
Через несколько дней Фабри́с обрёл в лице Алексея своего самого преданного русскоговорящего последователя.
- Чума – твой крем, ну тот, что в маленьком тюбике, - почему-то подстраиваясь под мартовских котов, озабоченно пропел Алексей, оживлённо потирая руки. – Итак, с чего начнём?
- Прекрасно, Рубикон перейдён! - в свою очередь хлопнул в ладони Фабри́с.
Алексей, не раздумывая оформляет расчёт в частной авиакомпании и навсегда прощается с местом второго пилота и пилота вообще. «Ха, ребята, дураков больше нет! Дырявьте сами теперь ваше тесное разграфлённое небо. А я теперь – птица свободно парящая, куда-смотрю-определяющаяся. Привет всем».
Впервые Алексей взлетел в небо, расслаблено развалившись в кресле пассажира бизнес-класса и отвлечённо потягивая благородный янтарный напиток. За стеклом вздыбливались столбами тучи, носились один за другим самолёты, толпились радиопереговоры, запросы и прочие атрибуты земной суетной жизни. В голове тревожно-сладко стучало одно: «Я свободен!»
«Мы начинаем снижение… Пристегните, пожалуйста, ремни…» Самолёт, перепрыгнув через Атлантику, приземлился в Шереметьевском аэропорту.
Начинался новый этап в жизни Алексея
«Я свободен!» - напевая любимую мелодию Шевчука, носился он с утра до вечера по Москве, рассудительно решив начать завоевание именно с неё – столица!
Встречи, презентации; каждый час, каждая минута были целенаправленны и похожи на локомотив, рассекающий воздух для остальных вагонов. Более того, каждодневные поездки в метро или автобусе могли превратиться в агитационную деятельность по привлечению новых бойцов или подданных в свои расширяющиеся владения. «О, что с вашей кожей?» «Что?! – в панике рука тянется к лицу». «Морщины!» «Да… - устало и обречённо, мол, сопротивление неизбежно». «Вы не поверите, как вам повезло, что вы повстречали меня, я знаю как помочь вам. Я дам вам не только молодость, но и верну юную беззаботную радость жизни. Взгляните на меня, а ведь мы примерно одного возраста». «Хм, - заинтересованный взгляд, явно оценивающий недостатки ухоженной холёной кожи и не найдя кои, уже по-новому прислушивается к интересному собеседнику». «Вот моя визитка, звоните». И Алексей покидал поле боя с полной уверенностью: звонок о капитуляции прозвенит непременно.
Количество подданных неуклонно росло. Вместе с ними расширялась география. И однажды он удовлетворённо присвистнул, когда в очередной раз, получив солидный чек-свободы, взглянул на карту. Ого, от Камчатки до Бреста, и от Архангельска до Сочи. Лихо!
С таким настроением новоиспечённый вице-король могучей империи повстречал будущую вице-королеву. В прошлом у него уже была семья. Да где ж оно, то прошлое? Корабль времени смял утлую лодочку и при этом даже не вздрогнул. Урок: хочешь выжить в бурю – будь подальше от тонущего корабля.
Обыкновенная встреча на одном из полей сражений где-то на окраине Москвы.
- Здравствуйте. У вас обещают высокие заработки и свободный график?
- Вы попали в точку.
- Меня зовут Ирина. Некогда работала косметологом, сегодня продавщица в киоске. Жить как-то надо, у меня сын.
Алексей был в ударе (он получил очередной чек-свободы и, судя по цифре, его свобода значительно расширила свои горизонты). Сначала он (сверив в голове дебет с кредитом) пригласил даму в элегантное кафе, где свободным людям подавали королевское кофе по королевски-свободным ценам. Затем он блестяще провел презентацию. Был остроумен и неотразим. Глаза «новобранки» горели неистовым огнём и желанием немедленно приобщиться к его идее свободы. Ирина только что отсидела смену, сдавленная со всех сторон упаковками, пачками, банками, тюбиками и бутылочками. Перед глазами мельтешили люди, машины и опять люди, и снова машины. И вдруг красивый, ухоженный мужчина с таким задором и верой раскрывает, распахивает перед ней двери и громогласно заявляет: «Вы свободны, мадам! Оставьте ваше жалкое существование под гнётом жвачки, сигарет и пива. Вы достойны большего». Она и сама догадывалась об этом, да вот только счета за квартиру, обучение в престижной школе сына и прочие цепи не давали вырваться наружу и увидеть свет с обратной стороны.
Надо признать, он, то есть – ее свет – был ничтожно жалким. «Тюремное» поселение метражом этак тридцать, из которых двадцать – это собственно её квартира и десять – киоск на углу проспекта и бульвара. Долой! - взбунтовалась вся её свободолюбивая сущность. Вперёд! - увлёк за собой Ирину одержимый монарх. Мы свободны! – приветствовали люди, когда они, успешные и улыбающиеся, появлялись на подмостках конференц и киноконцертных залов. Было от чего закружиться голове, привыкшей к покорности и послушанию. И она закружилась. Ирина развернула такую бурную деятельность и показывала такие примеры героизма на полях сражений за свободу, что сам вице-король долгим восхищённым прищуром не раз провожал её стройный волнующий стан. «Во даёт, чёртова баба! Умница! Айда, умница».
Так продолжалось недолго. Чего хочет король, тем более, влюблённый король – закон. Венчание было обставлено с размахом, в присутствии самого императора, ставшего к этому времени, по крайней мере для внушительной части русскоязычного населения мира – легендарной фигурой, достойной не только преклонения, но и поклонения, а в некоторых случаях обоготворения. Невеста смущенно улыбалась, не зная принимать ли ей поздравления или эти крики на её венчании: «Фабрис! Фабрис, приложите свою ручку для автографа. О, разрешите запечатлеть мою жалкую физиономию рядом с вашим ликом!» - являются частью этикета, предусматривающего через восхваление императора поздравлять жениха и невесту. А впрочем, она была так счастлива, что подобные мелочные вопросы едва долетали до её сознания. Розовый туман застлал глаза, и никакие дрязги или вопросы престолонаследия, прописки и прочь и прочь и прочь не могли вырвать Ирину из состояния блаженства. Потом молодые отправились в сказочное путешествие, щедрым жестом подаренное молодожёнам благородным императором. Он просто отщипнул от вице-королевского чека-свободы солидный кус и поднёс им.
Приняв подарок, вице-королевская чета погрузилась в пятидесятиместный автолайнер и в сопровождении свиты из тридцати счастливцев пронеслась со средней скоростью сорок километров в час (учитывая остановки в гостиницах и посещение исторических мест) по всей Европе, начиная от Польши и заканчивая Чехией, охватывая петлёй южные границы Франции.
Европа промелькнула быстро, оставив яркие воспоминания и сильно прохудившиеся чеки-свободы. Настолько прохудившиеся, что император должен был с борта самолёта, пролетая над Монако, объявить всем собравшимся в большом зале где-то в центре Москвы: «Вы счастливы тем, что видели! И это только начало большого головокружительного путешествия. Вскоре весь мир будет для вас без границ. Продавайте, продавайте и продавайте. Привлекайте всё новых единомышленников – сограждан нашей славной империи. Со своей стороны обещаю новые невиданные, досель косметические чудо-снадобья и прочие замазки всяческих морщин жизни! И вы, и ваши клиенты придут в неописуемый потребительский восторг. Я обещаю вам новые законы в нашей империи, от которых ваши чеки-свободы буду распухать на глазах. Гип-гип ура!» И зал взорвался, предвкушая пощупать новую раздобревшую свободу: «О Фабрис! О Карерве! О император наших мыслей и чаяний!»
Зал громыхнул и разлетелся судьбоносными осколками от Сахалина до Воронежа, и от Мурманска до Дагестана, сражая по дороге всех непокорных и неверных. А как же иначе, все умные и сообразили: кто выше, у того и чек-свободы соответствующий. Вон у соседа надо мной (согласно табеля о рангах) она какая – Свобода. Упитанная. А чем я хуже? А у короля слышали… не может быть! Я сам видел, м-м-м, кровь с молоком. Розовая, груди – что вымя, бёдра, - говорящий сглатывает так, что захлёбывается собственной слюной и закашливается. И все слушающие невольно делают такие же движения кадыком (по-моему, даже женщины). Вот бы погладить, а лучше, - и тут в голове у каждого начинается Содом и Гоморра. Воодушевлённый и возбуждённый народ разбегается по своим квартирам. И это уже даже не квартиры, а жилища знахарей, доверху набитое ведическими тюбиками, ароматно смердящими всевозможной дрянью (может лягушек варили?) Как-то по-особенному горящие глаза с калькуляторской скрупулёзностью ощупывают полки с коробочками, и воспалённое воображение начинает рисовать. И что ещё более странно, народ-то разный, а рисует практически одно и то же. И крикливая баба – придаток прилавка, и топ-менеджер – придаток барсетки, и военный под фуражкой, интеллигент с очками в пиджачке и светская дама – вчерашняя львица ночных рандеву – буквально будто сговорились и рисуют одно и тоже. - С бессовестно раздутыми половыми признаками – Свободу, развалившуюся где-нибудь на тропическом пляже в окружении чем-то озабоченной прислуги. И окончательно свихнувшийся от такой перспективы народ хватает всё, что под руку попадётся (банки, склянки, книги с наставлениями гуру) и впихивает, и втюхивает, превращая тюбики в реальные чеки-свободы. С цифрами и водяными знаками.
А император – лукав и провозглашает, подхлёстывает: «Вот вам новый закон. Каждый может стать королём, проявив свои верноподданнические чувства, доказывая своей службой свою преданность, а главное: втюхивайте и впихивайте!»
Ух-ты! Я обязательно полапаю эту соблазнительную красотку – Свободу.
- Фабри́с, ты обещал, что королём в России буду только я? –возмущённо ворвался в императорские покои Алексей.
- Мон ами! Ты и остаёшься моим приближённым! – Фабрис широко раскрывает свои руки для объятий. - Пускай там, внизу, устраивают свару. Пирамида огромна. И мы с тобой вне конкуренции.
Алексей доверчиво прижимается к патрону, в свою очередь похлопывая того по спине. Доверие восстановлено. Престолонаследные вопросы улажены. Границы намечены. Фабрис зрачками, похожими на стилеты приглядывается к спине своего любимого вассала, которую он наблюдает в зеркале. Потом отстраняется и хлопает в ладоши. Из-за портьеры неслышно появляется официант.
- Фу-а-гра и красное бордо. Хочу угостить тебя, Лёша. Тут подают одно из лучших фу-а-гра.
- Угу, - соглашается вице-король.
Рязанщина, - думает поднаторевший в русском Фабри́с. – Печень измождённого кормом гуся, действительно, очень вкусна. По крайней мере, на мой французский вкус. Кушай, кушай, гусю – гусево, императору – всё…
В утренней полутьме резко прозвонил будильник. Мужская рука выпросталась из-под одеяла, пошарила и вяло хлопнула по выпуклой кнопке. Будильник подавился и обиженно заглох, завалившись набок. Это ты? – Алексей удивлённо подошёл к собственному телу и потыкал носком в бок. - Лежишь! Что с тобой? Ты заболел? Где твоё всегдашнее: «Утренняя рассветная: «Нас ждут великие дела!»» Что!? Кто пошёл?! Куда пошёл?.. А впрочем, ты прав, - Алексей засопел и начал примащиваться рядом, стараясь натянуть на себя одеяло. Форменный идиотизм вскакивать каждое утро, не позволяя себе ни выходных, ни проходных: «ту-ту, ту-ту», - дудеть в оптимистично сипящую дудочку. Пора заканчивать этот скаутский маразм. Эти пионерские зорьки.
- Лёша, ты будешь вставать? У нас сегодня, ты не забыл, семинар, - раздался за спиной полусонный голос жены, выгадывающей себе: «Ну хотя бы ещё минутку! Ну одну, во-от такую ма-ахонькую минутку».
- Буду, - буркнул муж раздражённо, стараясь стянуть с драгоценной половины одеяло и подоткнуть его под себя.
Наступила долгая пауза, сопровождаемая недовольным сопением:
- Лёша, холодно, не издевайся, верни одеяло!
- Ладно, ладно, - голос выпрастывается из-под пухового плена, чтобы тут же нырнуть в прохладный полумрак. Получается нечто вроде захлебывающегося: «дн, дн».
И снова наступает долгая напряжённая тишина, неожиданно сменяющаяся здоровым мужским похрапыванием.
- Лёша!? - В голосе Ирины слышится удивление и тревога
- А, - снова из небытия выныривает сонный голос, - чего?
- Как чего? Ты здоров? Не забыл: у нас сегодня семинар, а перед этим ещё намечена встреча в салоне.
- Не забыл, - голос окончательно просыпается и в нём появляются роковые нотки апатии.
Алексей Бегунков сел на край кровати в позе замерзающего мыслителя. Ирина прижалась к мужу и даже потрогала его лоб – таким она видела его во второй раз с момента помолвки. В первый раз, когда он подхватил сильнейший грипп и провалялся в постели аж (!) целый день. Лоб был холодный, мысли тоже.
- Может всё к чёрту? – риторически спросил Алексей.
- Что? – не поняла Ирина.
- Ну, всё! Эти проклятые гонки изо дня в день. Вскочили и побежали, прямо от унитаза. Как будто мы не успеем добежать до другого и с нами непременно случится какая-нибудь гадость.
Ирина ещё сомневалась:
- Ты здоров, Лёша?
- Вроде – да и вроде – нет. Горло не болит, голова, зубы тоже, однако общее состояние – подавленное. Я бы даже сказал придавленное… - Алексей помолчал и добавил, - такое, когда поздно спрашивать, что у тебя болит – уже всё равно.
Ирина лёгкой ланью вскакивает с супружеского ложа, подбегает к окну отдёргивает тяжёлые шторы и, щурясь от хлынувшего света, оглядывается на мужа. Её женская интуиция подсказывает, мало хватать ведёрко – пора бить в набат. Пожар не просто далёк кровавым заревом – он рядом и вот-вот перекинется на свитое ею гнёздышко. Убедившись в этом зрительно, она быстро подходит к мужу и мягко, но решительно возлагает свои руки ему на плечи. Прямо как на картине «Старец, благословляющий инока на бой».
- Что значит, не могу? Что значит – всё к чёрту! Столько трудов и что, псам под хвост! Ты вдумайся, на тебе вся Россия клином сошлась! Ты лидер. Бегут-то все за тобой. Без тебя гонка просуществует какое-то время и рассыплется сама собой.
- Пускай. Тем лучше. Остановятся, отдышатся, оглядятся и зададутся единственно правильным вопросом: куда бежим, зачем?
Ирину охватывает лёгкая паника. Да, она была знаменосцем в своей семье. Храбрым, славным, терпеливым знаменосцем, идущим всегда за своим командиром. Да, она стирала жёлтую майку лидера, чтобы остальным яснее было видно. Но никогда не примеряла сама это тяжкое бремя, встречать грудью упругие струи. Она готова была самозабвенно прикрывать мужа на полях житейских сражений. Но опять же – прикрывать – быть рядом с ним. И перспектива остаться с ним один на один пугала и заставляла мобилизовывать все силы на сохранение прежних боевых порядков.
- Ты хочешь всё потерять! – разливая чай, восклицала она, возмущённо пожимая плечами, и сама же стоически отвечала, - как можно, Алексей, бросить всё на полпути? Бросить, когда столько сделано! Когда люди поверили в тебя. Когда не нужно прилагать столько усилий, вкатывая колесо – оно практически катится само, всего-то требуется периодически подталкивать его. Бросить?! Бросить всегда легче, чем удержать, а, бросив, всегда сожалеешь – зачем бросал ведь мог. Мог. – И тут её осенило, - ты устал, верно? Ты устал и хочешь отдохнуть. Возьмём отпуск, смотаемся куда-нибудь. В Турцию, Таиланд, - и Ирина мечтательно прижимается к мужу, теплом своего тела усиливая соблазнительные картины пленительных пляжей и пальм.
- Мы же отдыхали недавно, - язвительно замечает Алексей. – Забыла! Королевские апартаменты – семинар лидеров на Канарах. Горы клубники «ол ельклюзив» на шведском столе. Большой и безвкусной. Вода.
- Нет, настоящий отдых, забыть обо всём на свете. Только ты, я и природа.
- Надолго?
- Что надолго?
- Отпуск.
- Конечно. Возьмём самый долгий тур, дней на двадцать… месяц, - быстро спохватывается Ирина, замечая выражение лица супруга.
- Месяц, – повторил Алексей, будто взвешивая слово, перебрасывая с руки на руку. - И потом снова: «Но-о! – пш-шёл». Не – хо – чу, - произнёс он по слогам, растягивая паузы между ними. Бежать, бежать, чтобы однажды понять: твоя свобода на зелёных холмах – не более чем выгул между стойлом и гонкой. А ты гордым иноходцем взбрыкивал и ржал, довольный – я свободный. Я сам себе король. Да ты король, - будет гладить тебя вкрадчивый голос, - ты король скачек. Моих скачек. Съешь, красавец, отборного овса. А теперь – пш-шёл! Пш-шёл, родимый! Ставки сделаны, господа!
Ирина, наконец, стала понимать – лидер сгорел. Он не устал физически, когда глоток, другой энергетика придают новые ощущения силы. Он не устал душевно, когда достаточно рёва трибун, скандирующего твоё единственное имя. Перегорели духовные силы, без которых дальнейшее продвижение в безвоздушном пространстве – невозможно. Сгорело то, что стало толчком начала движения, дало ему импульс и то, что служило настоящим движителем в полёте. Сгорел человек, его вера в нечто, что не ощущается телом и не воспринимается душевными порывами.
Её состояние быстро приближалось к паническому. И первым признаком этого было обращение к чужой совести:
- Ты не можешь, бросить всё вот так, - Ирина трагически заломила кисти. – Оставить меня одну!
- Так и ты бросай, - последовал быстрый ответ, сделанный меланхолично спокойным голосом.
- Оставить чеки?! Лишится свободы, за которую мы так упорно сражались! Не-е-ет, - гневный палец начал чертить в воздухе самозатягивающиеся петли. – Не ты ли вдохновил меня? Выдернул из киоска к свету софитов. Не ты разве вдохнул в меня веру в себя: «… ты можешь всё и больше». Я не могу вернуться туда. Не – хо – чу! Бросить всё, когда наши чеки-свободы достигли таких размеров.
- Я раньше не замечал за тобой такой озабоченности. Признаюсь, я тогда сглупил. Можешь казнить теперь меня – я признался и каюсь.
- Да ты что, Алексей, смеёшься. Издеваешься, что ли!
- И не думал. Да я мечтал о свободе. Я жил этой мечтой. Жил каждый день от рассвета и до заката, и от заката до рассвета. Если этот проклятый город однажды лишился бы электричества, он мог бы питаться от меня. Хватило бы с лихвой. Она оказалась слишком страстной…
- Кто?!
- Свобода. Раньше я желал её, как желает подросток первого свидания с возможным продолжением. И что?
- Что?..
- Теперь она желает меня не менее страстно. Она гоняется за мной с бешеными глазами, и мне ничего не остаётся, как ретироваться. Убегать от насилия.
- Ты… влюбился?
- Если бы.
- Ну, увлёкся?!
По-военному подстриженные волосы замотались из стороны в сторону. Ирина насупившая было свой взгляд, моментально преобразилась и потрепала мужа по волосам:
- Давай сегодня отменим все встречи! Скажем, что заболели. Сходим в кино, в ресторан, в кегельбан. Куда хочешь. Видишь, как хорошо иметь такие чеки-свободы – можешь многое себе позволить.
- Кроме одного.
- Чего?
- Жить без них. Жить, не завися от них. Жить, не думая о них ежедневно, ежечасно, ежеминутно, ежесекундно! Разве ты не видишь: чтобы эта свобода послужила тебе прислугой хотя бы минуту, ты должен быть её беспрекословным рабом час.
- Но так везде, Лёша. Я работала в киоске сутки через двое. Другие пять-шесть дней ради одного -двух выходных. Такова жизнь. А ты служил…
- Верно. Служил, работал. Мы все пахали не ради свободы, так – для пропитания. Тело довольно, душа не просит большего – нечего просить. Яблоко не висит над головой. Теперь всё иначе. И я, и ты, и все подобные нам только и кудахчут: «Мы свободны, мы свободны, в отличие от вас – работающих. Мы сами по себе. Никто не говорит нам, когда работать и как работать. Нас не подгоняют графики поставок, отчётов и нерадивые служащие. Ах, какие мы счастливые, почти по-Марксу: что натопал, то и слопал». Ай – красота. Вот уж точно – неприкаянные любимцы свободы. Бродят этакими ангелочками по земле. Топ-топ, топ-топ. Крылышки гипюровые за спинками пырх-пырх. «Хозяин кто ваш? Ангелочки, к ноге! – рявкает Свобода». «Нам бы погулять, - блеют ангелочки, - мы же добрые продукты разносим людям». «Сначала к ноге, - миролюбиво соглашается Свобода. – Кто кроме вашей маменьки раздаст вам эти самые крендельки-подарочки. – И Свобода щедро осыпает своих чад золотым зерном, не забывая внимательно присматриваться: «Вот добрый бройлер получится. Будет, чем старость утешать. - Цыпа-цыпа-цыпа».
В этот день они отменили все встречи, сославшись на здоровье. Ирина заботливо квохтала вокруг своего милого «цыплёнка», беззаботно хлопотала по домашнему хозяйству, более того – сбегала в магазин, не забыв прикупить упаковку «твоего любимого» - «Злато Прага». Казалось, ещё чуть-чуть и ласковое солнышко испарит последние капли утреннего разговора, не оставив от него и мокрого места.
Казалось.
Эта наглая, навязчивая Свобода со шведской прямотой, по-хамски втиралась между супругами, прямодушно заявляя свои права на обоих. Казалось, она была везде, как мысли при виде обнажённой натуры.
- Ириша, а где бокалы?
- За коробкой с «чудо-супер-нанотехнологическим-истинно природным (в чём мы вам клянёмся)» кремом, милый.
- Да что это везде коробки торчат! Проходу от них нет!
- Лёша, я сама тебе принесу. Не тревожься.
- Может чайку с тортиком?
Спустя некоторое время радостный голос из кухни приглашает:
- Лёша, чай готов. Кстати, твой любимый, с жасмином: «Утоляйжаждупродлевайздоровьепейнеобожгись».
- Тьфу ты, Ириша, мне бы чайку? У нас есть какой-нибудь цейлонский. Пускай иркутской чаеразвесочной фабрики, мне всё равно.
При участии соседки удаётся найти «обыкновенный индийский в пакетиках». Старушка, протягивая начатую пачку, беззубо осведомляется:
- Вы случаем не получили уже бальзамчик этот ваш чудесный, - она старчески морщит лоб, силясь припомнить название, - да ентот «зубоберегвырастайкинскальцием»
Алексея перекосило, словно от зубной боли.
- И тебя, Лешёнька, зубы беспокоят. Так ты того - вашим бальзамчиком полощи почаще…
И говорящим рекламовещателем соседка, шаркая, уходит, унося отданную даром целую упаковку бальзама.
Чай был выпит наполовину, когда раздался телефонный звонок. Рука Алексея машинально схватила отполированную трубку. Рот, не задумываясь, произнёс: «Алло?» - и тут же снова перекосился болью. Взгляд, устремившийся на жену – матерился, причём по-русски. Её ответный взгляд ненавидел того, кто сейчас находился на том конце провода. И будь сейчас другая обстановка, она – современная женщина – не задумываясь, свершила бы суд Линча с применением этого самого провода. Так, расстреливая взглядами всё, что появлялось в зоне прицела, чета выдержала десятиминутную телефонную осаду и с отвращением бросила трубку обратно на аппарат.
- Да выключи ты его к чёрту! Надоел. А что спрашивали?
- Впихивать или втюхивать?
- И что?
- Я сказал, жуйте!
Ближе к вечеру, отрезанные от всего мира, без связи, выбросив ключи и погасив свет, супруги осознали – им не казалось.
Неделю Алексей Бегунков по настоянию Ирины посещал психолога пытаясь в гипнотическом сне вернуть утерянный душевный покой и ощущения собственной значимости в мире собственной свободы. Изрядно поделившись своей свободой с доктором, он понял: личная свобода «вещь в себе» очень дорогая и девка разгульная и капризная. Чем больше ты её ублажаешь, тем чаще она смотрит на́сторону.
- Вот ты, дрянь!
- Кто я!? – возмутился доктор от медицины.
- Свобода.
- А-а, - понимающе улыбаясь, доктор выписал счёт. – Попринимаете успокаивающие «Самыйсамыйнервоуспокоитель» и всё пройдёт. Суперсредство. – Начинающий лысеть психолог поправил бабочку и отдёрнул настоящий английский твидовый пиджак («весьма дорогой, - отметил про себя Алексей») с видом человека, которому можно и нужно доверять.
Невольно Алексей повторил зеркально его движение и в тон ему невзначай на прощание обронил:
- Кстати у нас появилось новое средство от облысения «Нифигасебеволос». Только через нашу свободную сеть, партия пока ограничена. Но для вас…
- О-о, - заинтересованно потёр лысину процветающий доктор.
Алексей был доволен. Он был на высоте, и его любимая женщина-свобода осталась с ним и не разделила ложе с этим «докторишкой». Ну, если не считать нескольких поцелуев в виде, одной-то, всего, - зелёной купюры достоинством… а – мелочь! Алексей не считал это фактом измены, тем более что он больше не пойдёт на приём, а вот несколько тюбиков «Нифигасебеволос» вернут ему утерянную было честь.

21.10.08 г (Сочи)

© Игорь Горев, 2010
Дата публикации: 04.05.2010 19:54:27
Просмотров: 2442

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.