С любовью

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 7779 знаков с пробелами
Раздел: "Не вошедшее в"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

...но потом-то да. Когда его расстреливали, какой-то он не очень весёлый был. Видимо, настроение испортилось.
И у тюремного расстрельщика настроение, конечно, тоже стало никакое. Рассердился. Тёр мозолистым указательным пальцем небритый подбородок с плавной впадиной посередке и сокрушался:
- Да сколько ж можно. Двадцать какой-то за сегодня. Четвёртый што ль, то ли пятый. Все мрачней тучи. Вы там что – сговорились нервы мне портить? Можно подумать, я для себя стараюсь. Свиньи вы все неблагодарные. Что для вас ни сделаешь – всё недовольны. Избаловали вас.
Сколько он, расстрельщик, сил положил, чтоб всё тут, в расстрельном дворике, было аккуратным, бодрящим.
Убеждал начальника, что оно важно. Первым делом, для приговоренных. Покойных уже, в сути дела. Достигших предела. Добредших до последней возможности проникнуться. Вознестись над обыденностью.
Слова учил. Эстетическое воспитание. Принципиальность. Трудовая дисциплина. Оборудование рабочих мест. Организация производства. Выписывал химическим карандашом из газет на бумажку и в свободное время перечитывал. Задумчиво слюнил грифель и обводил буквы еще и еще раз.
Ему, расстрельщику, казалось необходимым заделывать и закрашивать выщербленные в бетоне пулями неровные ямки, тщательно выметать серую бетонную крошку, смывать пропитанную кровью пыль и всякие другие неприятности. Неизбежные. Он сам, никто не заставлял, покрасил стоячую и лежачую плиты в густо-красный цвет, чтобы крови на них не было видно. И мишень бы выделялась на фоне.
А берёзу во дворе посадить – сколько сил ушло, чтоб убедить начальника. Одних докладных – штук пять. И на каждую надо было получить по нескольку виз. У каждого прыща, начиная с завхоза, морщинистого старикашки в блеклой косоворотке и засаленном чёрном пиджаке, и кончая замом по политработе с приговоренными к расстрелу – сипло дышащим жирным боровом, на котором китель еле сходится.
А сколько он, расстрельщик, учился писать их, эти докладные. С первой совсем плохо получилось. Накарябал как мог: прошу посадить березу для эстетического расстрела с воспитательным моментом. И отнёс начальнику. Тот отругал, велел в следующий раз сразу к нему не нести, а сначала визировать. Он, расстрельщик, тогда и слова такого не знал – визировать.
Начальник посердился, но простил. Пожевал воздух узкими шелушащимися губами, ткнул деревянную перьевую ручку в серую мраморную чернильницу и написал поперёк докладной: посадить. И расписался, прорвав пером лист тетрадной, в клетку, бумаги. И сунул его в чёрную папку на своём столе.
Уже на следующий день, поздно вечером, привезли белобрысого дылду по фамилии Береза. Через месяц вывели во дворик. Береза бубнил что-то неразборчивое. Поводил плечами, пытаясь освободить связанные за спиной руки. Будто удивлялся. Не мог поверить.
Расстрельщик почти год потом ждал, чтобы снова пойти с бумажкой по начальству. Визировать. Насчёт берёзы. Докладную писал тщательно. Написал: дерево берёза как зелёные насаждения. Чтоб еще раз не спутали. Думал добавить про лесопосадки, но не решился. Приписал в скобках: растение.
И хоть бы улыбнулся потом кто-нибудь из этих неблагодарных, посмотрев на берёзку. Тоненькая, беленькая, аккуратненькая. Листочками ласково шебуршит. Загляденье.
Стараешься для них, себя не жалеешь – и никто тебе даже спасибо не скажет.
Ещё расстрельщику хотелось, чтобы во дворике пел хор. Не обязательно церковный. Пускай государственный. Мужской или женский – всё равно. Пусть сводный. Хоть бы даже хор мальчиков. И чтобы перед расстрелом приговоренным выдавали какую-нибудь рубаху, хотя бы до колен. Белую. Хотя лучше красную. Но тогда плиты придётся перекрашивать. Чтобы приговоренные выделялись. Хотя можно сделать рубаху белую с красным кругом. В горошек – ещё красивей было бы, но тогда в глазах начнёт рябить.
Трудно всё учесть. Чтобы и красиво было, и в работе помогало, и радость бы всем приносило.
Одежду у них стали отбирать - после того как в камере повесился старик, которому и всё равно жить уже оставалось всего-ничего. И так было непонятно – то ли успеют расстрелять, то ли помрёт раньше. Совсем доходил. Болел сильно. Повесился на разорванной штанине, привязав ее к цепи, которая держит откидную тюремную шконку.
Из-за этого неприятности были.
Отбирать пришлось всё у всех. Даже на резинке от трусов можно повеситься, если постараться. Так что доживали приговоренные голыми, без матраца и подушки – на металлических шконках, выкрашенных для уюта в тёмно-серый цвет.
Но особого недовольства не высказывали. Может, понимали, что делается это для их же пользы.
Да и не заставляли их долго терпеть неудобства. Ночь. Редко две. Всё продумывали заранее.
В прежние-то времена с приговоренными так не цацкались.
А ещё хорошо бы на кирпичный забор картины повесить. Пейзажи разные. Раздольные. Чтобы глазу приятней. А то кирпичи старые, выщербленные, потемневшие. Тоже настроение портят. Оштукатурить бы забор да побелить. Тогда и колючая проволока поверху уютней смотрелась бы.
И телефон бы сюда провести. Чтобы приговоренному с близкими попрощаться можно было. Чтобы те не переживали.
Приговоренный, двадцать какой-то по счёту за день, пялился в пространство перед собой – и будто ничего не видел. Низкорослый, небритый, плешивый, с двумя складками на обвисшем животе. Сморщенный, худой, будто в тюрьме его не кормили. На лобке больше волос, седых и свалявшихся, чем осталось на голове. Словно клок овечьей шерсти приклеен в паху.
Так они любому настроение испоганят, одним только видом своим унылым. Приободриться, чтобы выглядеть получше, - даже и не пытаются.
- Ты, может, того... не видишь без очков-то? – расстрельщик вдруг почувствовал сожаление от того, что всё идёт не так, как хотелось бы. - Так ты скажи – я тебе мигом спроворю.
- Спасибо, - приговоренный поморгал и прищурился, пытаясь рассмотреть расстрельщика в близоруком своём расплывчатом тумане.
Расстрельщик прислонил винтовку к кирпичной стене и пошёл, щаркая начищенными кирзовыми сапогами, к низкой двери, ведущей на склад. Там, на стеллажах из потемневших от времени занозистых досок, громоздились бесформенные кипы одежды. Утратившие хозяев сандалии, ботинки, сапоги и валенки теснились на нижних полках и под ними.
Три больших фанерных ящика, стоявшие справа от входа на бетонном полу, были набиты доверху пенсне и очками. Их у приговоренных заботливо отбирали, чтобы кто-нибудь не перерезал себе вены осколком стекла.
Расстрельщик поворошил рукой в одном из ящиков и выудил очки - круглые, в металлической тонкой оправе, с выпуклыми толстыми стёклами и пружинящими закруглениями на концах дужек. Решил, что такие приговоренному будут в самый раз. Что понравятся.
- Вот, - расстрельщик вернулся во дворик, подошёл к приговоренному и повертел очки у того перед лицом. Подышал на линзы и тщательно протёр их нижним краем гимнастёрки. Потом осторожно надел на приговоренного, постаравшись завести пружинящие концы дужек за оттопыренные уши подобросовестней.
- Спасибо, - повторил приговоренный.
Теперь он и вовсе ничего не видел - как в мутной воде.
А расстрельщику глаза приговоренного, за выпуклыми линзами ставшие неожиданно большими, показались наивно распахнутыми, как у ребёнка, который вдруг увидел что-то непостижимо прекрасное и манящее – украшенную новогоднюю ёлку или кило сервелата.
- Да что спасибо – ты мне теперь как родной, - растроганно сказал расстрельщик. - Из всех – только от тебя благодарность. Уж я тебе того... в лучшем виде. Со мной если по-хорошему, так и я по-хорошему. Ты погодь, я мигом.
Он мелкой трусцой отбежал на позицию, взял винтарь, передёрнул затвор, прижал приклад к плечу, привычно занывшему в ожидании отдачи, положил намозоленный указательный палец на спусковой крючок, вдохнул и задержал дыхание.
И нажал.
Плавно. Нежно. С любовью.

© Евгений Пейсахович, 2011
Дата публикации: 09.05.2011 11:50:43
Просмотров: 5142

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Николай Спиридонов [2011-09-19 08:40:54]

Уважаемый Евгений!

Запоздало отвечаю на вашу рецензию на "Осень девяносто третьего", к сожалению, впоследствии растворившуюся бесследно в виртуальных пространствах "Планеты". Прежде всего, благодарю вас за положительный отклик на эти обрывочные записки памяти, в общем-то того не заслуживающие. Приношу также извинения за столь поздний ответ на вашу благосклонное внимание. Не сочтите мое бестактное молчание за пренебрежение, оно проистекало из сугубо личных моих обстоятельств. Напротив, мне было весьма лестно получить в целом положительный отзыв от автора, тонко чувствующего стилистику текста.

С уважением,
Николай

Ответить

Юлия Чиж [2011-09-19 12:41:53]

Николай,
на просторах Планеты без сопроводительного письма ничего не растворяется. Администраторы к удалению ремарки не причастны.

Николай Спиридонов [2011-09-19 15:02:33]

Иногда случается. После августовского переезда на новый хостинг пропали несколько моих ответов на рецензии других авторов и моё любимое фото. Но мне не жалко.

Юлия Чиж [2011-09-19 15:54:29]

Но Вы же понимаете, что при смене хостинга, на котором была размещена Ваша фотография с Вашего компьютера, на другом хостинге изменился адрес ссылки и ссылка эта на несуществующий ресурс? А отзывы постепенно восстанавливают. Так что - вернут, со временем.

Владислав Эстрайх [2011-05-10 10:11:46]

Знаете, что напомнило - "Щепку" Зазубрина, о работе ЧК. Частенько похожее деловое, даже любовное отношение к "работе".
Вообще, рассказ принадлежит к особому типу: небольшой кусок реальности, показанный сквозь определённую призму, сильно искажающую "изображение" по отношению к восприятию постороннего человека. В данном случае эта призма - сознание расстрельщика. Основная сложность здесь - преподнести весь рассказ сквозь эту призму, не допустить попадания "прямого" взгляда читателя на объект повествования. Вам удалось.

P.S. Подходящая дата публикации. Без всякого сарказма.

Ответить

Владислав Эстрайх [2011-05-10 11:02:20]

ОК, на "ты"