Пустынник и искуситель

Марк Андронников

Форма: Рассказ
Жанр: Мистика
Объём: 20475 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Многие годы прошли с тех пор, как он удалился в пустыню. Укрощать свой дух и усмирять плоть. Избегая соблазнов мирской жизни, постигать высшее. В бесплодной, безнадёжной попытке приобщиться к небесному. Он забыл свой дом. Весь мир стал ему домом. Оставил своих близких. Птицы да звери стали ему друзьями. Отринул все блага, преподносимые миром. Ему довольно было рубища и грубой пищи. Он повторил многие из великих деяний святых подвижников прошлого. Сделался аскетом и молчальником, даже побыл некоторое время столпником. Молчание, пожалуй, давалось всего труднее. Душа жаждала выражения. Так хотелось говорить, сказать хоть одно слово, хоть камню, хоть самому себе. Но сдерживался. Почитая эту потребность за искушение. Пищу он вкушал самую простую. Питался кореньями и орехами, запивая их настоями из трав. Изредка балуя себя ягодами.

Если бы пустыню, где он поселился, посещали люди, отшельник без сомнения обрёл бы славу святого. И потянулись бы к нему толпы за советом, исцелением или, на худой конец, благословением. Но, поскольку славы пуще всего, как самого худшего из возможных бедствий, он сторонился, то намеренно выбирал такую местность, куда никто не заглядывал. О нём не знали. Семья его забыла. Любившие разлюбили. Его полагали пропавшим без вести, сгинувшим бесследно, что ему на его стезе только на руку было. Не ради себя он шёл на этот тяжкий путь, но ради своей души, ради её спасения. Куда сложнее ему было бы в городе, среди мирской суеты. Скоро бы засосала рутина обыденной жизни. Деньги, заботы, даже семья стали бы путами, кандалами, что нельзя снять. Он хотел свободы в высшем её проявлении. Независя ни от кого и ни от чего, полностью подчинить своё существо лишь одной цели — быть достойным Божьей любви. Именно через отречение он полагал возможным достичь чаемого. Может быть, и ошибался. Но делал это искренно, с верою. К тому же никого не призывал следовать за собой. Появись у него последователи и почитатели, что выразили бы желание поселиться вместе с ним, вести такую же, полную лишений и испытаний жизнь, он прогнал бы их. Не из желания остаться в одиночестве, а ради их же блага. Ибо слишком труден и тягостен путь, избранный им. Не хотел посягать на то, что имеет хоть какое-нибудь право на святость и чистоту более других. Себя он полагал низшим из низких, недостойнейшим из недостойных. Не отличаясь в этом от святых древности. Каждый неосторожный помысел для его восприимчивой души равносилен был грехопадению. За любую мелочь корил себя. Мучил нещадно свою совесть, не давая ей покоя ни ночью, ни днём. Долгие часы простаивал на коленях, бичевал свою спину. Изнурял тело постами. Лишь бы смирить свои мысли. Ведь всё время он продолжал думать. И, как человек большого ума, мог затронуть любой предмет. А это очень часто приводит к «запретному». Нет, он не считал себя святым, не считал, что делает что-то великое. Своё подвижничество признавал за каплю в море по сравнению с подвигами прежних страстотерпцев.

Он исхудал, при этом на удивление не делаясь тощим. Щёки опали, придав лицу благообразности. Глаза, не теряя природного блеска, обрели проницательность. С грустью он смотрел на мир. Облик его, несмотря на все лишения, был цветущ и здоров. Видно и вправду духовное преобладает над телесным. По крайней мере у подобного рода людей. Пустынник чтил жизнь во всех её проявлениях. Врачевал зверям раны. Залечивал птицам крылья. Не гнушаясь самых отвратительных на вид созданий. С лёгкостью брал на себя тяжкий труд. И всё это с радостью, с благодарственной молитвой. В болезнях, которые периодически с ним всё-таки приключались, не отвращался от Бога. Не роптал на тяготы и бедствия. Не жаловался на свою судьбу и одолевающие немочи. Благодарил за жизнь, дарованную Его милостью, за благодать, безмерно посылаемую людям, только лишь в следствие слепоты не воспринимаемую ими. Просил у неба лишь отпущения имеющихся грехов и крепости в вере, чтобы пересиливать искушения. Не мог он просить за всех. Был только один, что имел на то право — просить за всех. Куда жалкому пустыннику посягать на такое величие?

Он был смирен, прозябая в ничтожестве. Оставался смирен и в приобщении к высочайшему. Постарев, отшельник был всё ещё бодр телом и остр умом. Научился варить целебные настои, помогающие в любых недугах. Жил тихой и неприметной жизнью. Ютился в маленькой хибарке. Окружал свой быт нехитрым, самым необходимым скарбом. Ведь вещи имеют склонность опутывать человека. Помимо пользы, которую они приносят, есть от них и вред. У пустынника было лишь то, что нужно для жизни, для её поддержания. Остерегался удобства, которое для духа опаснее тяготы.
Слава благополучно минула его, однако и полной безвестности отшельнику сохранить не удалось.

Прознал о благочестивом сём муже дьявол. Не самого крупного пошиба. Обычный средненький бес. Для искусителей нет более желанной и ценной добычи, чем такие святоши. Чрезвычайно трудно их расколоть. Долгого времени и многих стараний требует это. Но зато сторицей окупается, если удаётся. За совращение с пути истинного святого бес получает ещё один дополнительный рог и целый легион чертей в услужение. Невелика сложность соблазнить мирянина. Он итак день-деньской только и думает, чем бы соблазниться. Дай ему повод. Натолкни на мыслишку. Мужчине покажи стройную ножку. Женщине шепни несколько обольщающих слов. Ничего нет проще и доступнее, чем грех. Старцу дай девочку, юнцу опытную матрону. Трудится особо не надо, но и греха из этого немного выжмешь. Перед вором помахай кошельком. Воину укажи беззащитного врага. Власть имущему помоги написать такой закон, что позволял бы ему безнаказанно ограблять подданных и судить их по собственному произволу. Люди и сами способны грешить. Даже более того, истово хотят этого. Часто и толчка никакого не требуется — сами с грехом прекрасно управляются. Но вот те, что сторонятся этого, те, что даже в помыслах, даже в душе своей и вечном её противнике — уме, стараются соблюсти чистоту — такие люди для бесов сложная задача. Лучший подарок, который можно преподнести Князю Ада. Искушать таких следует осторожно. Понаблюдав, присмотревшись к страстишкам. У каждого они должны быть. И если смиряют их, значит, всё-таки есть они. Таятся в каком-нибудь душевном тайничке. Подавленные, затравленные ждут исхода. Их надо обнаружить, разжечь огоньком соблазна и помочь вырваться наружу в виде поступка.

Долго следил дьявол за пустынником. Сторожил каждый его жест, каждое движение его души. Подслушивал молитвы, стараясь выведать тайные мысли. Но вновь и вновь, внутренне и внешне, на словах и в уме соблюдал старец чистоту. Дьявол навевал ему нескромные сны. Аскет только усиливал посты. Вовсе не ложился спать. Но не поддавался проискам нечистого. Ничем его было не взять.
Под разными видами, в разных личинах являлся ему дьявол. То приходил как умирающий купец. Притворялся обессиленным, пока отшельник за ним ухаживал. Даже помирал, но и тогда святой муж не брал его толстого кошелька себе и не прельщался его золотыми перстнями.

Кусал тонкие змеиные губы искуситель, рвал свою козлиную бородку.
Являлся девой юной и соблазнительной. Обещал своё тело. Говорил о тех ласках, что оно может подарить. Морщился брезгливо пустынник. Отворачивал взор от оголяемых бесстыдно персей и бедёр.

Тёр рога, топал копытами бес.

Представал монахом, от мира удалившимся. Смелыми речами заронял семена сомнения. Искушал веру самым изощрённым и сильнейшим соблазном. Но семена эти падали на твёрдую почву и не прорастали. Вера оставалась нетронутой. Пустынник выслушивал, не вникая. Подчас затыкал уши. Везде и во всём оставался верен Господу. Никогда не оспаривал воли Его.

Всякий раз принужден был отступать нечистый.

Нападал на пустынника чудовищем, свирепым и ужасным. С клыками и зубами, превосходящими по размеру рог носорога. Грозно рычал, бросался. Но старец легко отгонял его молитвой и упоминанием святых имён. Нисколько не страшась, ни за жизнь, ни за душу.

Думал дьяволишка, как взять его, как подступиться. У каждого человека должно быть слабое место. На то и человек, чтобы быть слабым.
Отшельник любил детей. Может, прийти к нему маленьким сопливым ребятёночком, попросить пристанища? Сослаться на несправедливые обиды от злых людей. Напридумывать себе несчастий и страданий. Жаловаться на жестокость и немилосердность к себе. Может быть, хоть тогда, увидя исстрадавшееся, измученное дитя, возропщет кроткий? Обругает Провидение и нечаянно затронет волю Того, кто им руководит. В сердцах дойдёт до Бога и неисповедимости Его. Чем больше думал над этим демон, тем больше убеждался, что план хорош. «Стану ребёнком», — решил он. Сказано — сделано. Ибо у чертей, как и у людей, всему предшествует слово. Стало рогатое чудище милым ангелочком. Светловолосым голубоглазым херувимчиком. «Непорочностью обману святость. Жалостью сокрушу броню. Заставлю полюбить себя. Нельзя не любить таких детей. А уж из этой искорки раздую пламя поярче. Которое охватит всю его душу», — размышлял нечистый.

Пустынник встретил его без тени подозрения. Приход исхудалого измученого мальчика встревожил душу праведника, пусть и не так, как хотелось бы бесу. Ужаснулся старец, увидя язвящие раны, борозды от кнута на худенькой спине, следы от кандалов на тоненьких ножках, синяки и кровоподтёки от побоев. Нечистый расстарался, творя себе внешность. Сострадание удалось разжечь ему, но и только. Ничего больше. Не стал роптать старый на Бога. Однако настоящее искушение ещё и не начиналось. Наученный неудачным опытом дьявольский приспешник действовал осторожно, не идя в открытую. Не заманивал. Молчал всё время, будто и вправду пострадавший ребёнок. И этим молчанием ещё больше расположил к себе отшельника. Тот и сам был молчун, даром что молчальник.

Видя, как мальчик боится каждого шороха, как отстраняется от протянутой руки, гадал отшельник, что же с ним такое могло произойти, кто мог так истязать малого и беззащитного. Сердце его обливалось кровью. Ему, прожившему многие годы в покое и безмятежности, вдвойне тяжко было. Сколько страданий должно было испытать это дитя, только начавшее жить и уже столь жестоко измученное? Но при этом, что странно было для дьявола, никого не винил, а опять благодарил Бога, что спас всё-таки.

Немало времени потребовалось пустыннику, немало терпения пришлось выказать, чтобы заслужить доверие маленького волчонка. И, как ни интересно было узнать его историю, остерегался спрашивать, боясь разбередить ещё незавшие раны. Не пустое любопытство двигало им, но побуждение врачевателя души. Чтобы наилучшим образом залечить рану, надо знать, какое оружие её нанесло. Однако мальчик по-прежнему ничего не говорил. Лишь изредка взглядывал, так тепло, так искренно, так душевно.
Они жили бок о бок. Не говоря друг с другом ни слова. Бес строго следовал своей роли — обиженного и затравленного. Изображал, что потихоньку переходит от недоверчивости к привязанности. Искуситель был опытен. И, хоть ни одного святого пока не было на его счету, сгубил он многих. Подстраивал измены, кражи и убийства. Отваживал от веры. Было и несколько служителей Бога. Как лиса, пробирающаяся в курятник, выверял каждый свой жест. Не спеша расставлял капканы и силки. Благодаря избранной тактике он смог больше узнать о добыче.
Долгое время не имея собеседника и обретя внимательного и главное молчащего слушателя, старец разговорился. Оказывается, в своё время, ещё в прежней жизни — как он называл свою бытность в миру — была у него семья и даже невеста. И жил он как все. Пока однажды не обратился к слову Господа. Покинул он тогда родной город.

Бесёнок морщился при упоминании Его имени. Нестерпимо было ему слушать такое. Отшельник же, словно нарочно, говорил о Нём к месту и не к месту. Хотя существует много других более подходящих слов, чтобы заменить набившие оскомину эпитеты. Спаситель, Искупитель... Тьфу! Можно же сказать, великий учитель или просто пророк. От этого уже не так далеко до безверия.

Как ни был осторожен проклятый, а не мог отойти от старых привычек, излюбленных проделок и трюков. Частенько, зная что на него смотрят, любил как будто во сне откинуть одеяльце и как бы нечаянно задрать рубашку. Заманивал своим юным и доступным телом. Но святой муж и тут реагировал не так, как нужно. Поправлял ему рубашку и закрывал одеялом. Неистовствовал бес от такой невинности. Пытался как-то после умывания нагишом щеголять перед старцем. И опять ничего не мог добиться. Пустынник с улыбкой наблюдал за ним, но глядел при этом в глаза, а не ниже, куда бы следовало. Не получалось совратить его. На прекрасную деву не польстился, ближнего ограбить не захотел. Даже без свидетелей не грешил. Даже мысленно не отступался от заповедей. Внешне дьяволёнок источал любовь, внутренно его чёрное сердце кипело от злобы. Не знал он с какой стороны зайти.

Через гнев решил добраться до его души. Заставить усомниться в провидении, в непогрешимости Создателя. И однажды, словно борясь с собой, он с трепетом поведал, то есть придумал историю, полную горестей. Сказал, что родился в бедной семье. Что мать не любила его, а отец не замечал. Что в добавок ко всем несчастьям родители пили и били его. Что помимо него было много детей. Что несмотря на незавидную судьбу, ему ещё повезло, так как он не умер от болезней и побоев, как некоторые его братья. С самого раннего возраста ему приходилось работать. Тяжёлый труд был непосилен и очень быстро надломил его. От переутомления стал харкать кровью. Тогда его заставили попрошайничать. И это также было сопряжено со многими трудностями. Однажды на улице его заприметил один богатый прохожий. Из жалости он предложил родителям выкупить их сына. Не долго думая, они уступили такой просьбе. Старик обещал, что будет заботится о мальчике, как о своём собственном сыне. Казалось, для юного страдальца должны были начаться счастливые времена. Но он только сменил одни тяготы на другие. Опекун делил с ним не только кров, но и ложе. Бес искусно изобразил невинность, с какой должен говорить ребёнок о подобных вещах. Со стыдом, через силу поведал ужасные подробности. Что и как часто делал с ним хозяин. Что он у него был не первый и не последний. Что есть целое общество любителей детей, из которых одни предпочитают мальчиков, другие девочек. Пустынник, слыша это, негодующе ворчал, возмущался людским жестокосердием. Но на Бога с Его неисповедимостью по-прежнему не посягал. Бес усилил натиск, добавил горестному рассказу новый драматический поворот. Что, будто бы устав от исполнения порочных обязанностей, ещё больше чем раньше уставал от тяжёлой работы, он вознамерился бежать. Но сделать это было нелегко. За ним следили. Слуг он описал настоящими церберами. За побег его бы жестоко избили, могли и вовсе убить. Но всё-таки, улучив момент, ему удалось улизнуть. Он долго скитался. Голодал. Опять занялся попрошайничеством. Милостыню давали так скудно, что едва хватало на то, чтобы не умереть с голоду. Жил на улице, ночевал в канавах. Сошёлся с другими, такими же, как и он. Присовокупил к рассказу несколько историй своих приятелей, не менее несчастных. Старец прослезился. Мальчик же продолжил «изливать душу». Один из его друзей, единственный человек, кому он доверял, тяжело заболел. Дело шло о жизни и смерти. Он отправился к лекарю. Просил помочь. Говорил, что взамен будет работать, валялся в ногах, даже пообещал себя — настолько ему дорог был друг. Ничего не помогало. Лекарь прогнал его. Тогда, не зная, что ещё предпринять — ведь никто в целом мире не желал помогать, дабы заработать денег, он решился на кражу. Естественно, его поймали. Сначала избили. Потом сдали служителям закона, которые избили его ещё сильнее. Затем последовал суд, скорый и несправедливый. Его приговорили к каторге. Друг, конечно же, умер. Ему даже удалось увидеть его трупик. Когда их вели к месту работ, мимо на телеге провезли его мёртвого друга, чтобы похоронить где-нибудь как собаку. Без имени. Без надгробия. В общей могиле с прочими бродягами. Недавно прошедшая война, о которой отшельник не мог слышать, породила большое число сирот. Они заполнили улицы города. И могилы. Не имея крова, не видя заботы, невинные умирали сотнями, и не хватает слов, чтобы описать все страдания, ими претерпеваемые. Опять всплакнул чувствительный к чужому горю старец. И взрослому то тяжело на каторге, что уж говорить про беззащитного ребёнка. Как умеют бить там не идёт ни в какое сравнение с тем, что учиняли дома. Кулак доставляет боль, кнут же мучит. Раны, нанесённые им, долго не заживают, особенно, когда бьёт профессионал, а в них недостатка не было. Из одного круга ада постоянно попадал в другой. Из-за невыносимых нагрузок и скудного питания многие умирали. Без сомнения умер бы и он. Если бы один заключённый не сжалился над ним. Он делился своей пайкой, оберегал и защищал. Бывало, брал на себя его вину и получал за него удары кнутом. Этот человек спас его. Однако не всегда удавалось избежать наказания, свидетельством чему служат шрамы на спине. История подходила к самому интересному месту. Как же он оказался здесь? Бежал. Другого выхода не было. Его покровителя убили, забив до смерти, когда он в очередной раз попытался заступиться за своего маленького товарища. Чудо, что тюремщики слишком поздно заметили его отсутствие.

Он долго бродил. Кандалы не были рассчитаны на ребёнка, так что у него получилось их стащить, правда, сдирая при этом кожу. Не могло и речи быть о том, чтобы вернуться в город. Боясь преследования и не доверяя уже никому, он предпочёл скрываться в лесу. Хищные звери не так страшили его, как люди. От голода грыз кору, ел корни. Так и скитался, пока не забрёл сюда. Сколько несдерживаемых слёз выдал бес по заключении этой трагичной истории, сколько фальшивых рыданий исторгнул, чтобы подчеркнуть горестность своей судьбы. Однако пустынник поступил самым неожиданным образом. Предложил стать на колени и вознести молитву Богу.
Возблагодарить Его! За то, что уберёг в конце концов, что привёл к его отшельническому жилищу. Святоша везде видел провидение Господне.

— Благодарить за мучения, за страдания? — возмутился мальчик-бес.
— За всё, за всё благодарить надо.
— За кровь мою, за горе?!
— Не дано нам знать волю Господню.

Это ещё больше рассердило бесёнка. Озлился он. Даже адского терпения не хватило ему. Столько горя, столько страдания, столько стараний вложил он. А этот опять о Боге своём. Сморщилось детское личико в гримасу, чуть рога от гнева не проступили, уже клыки показываться начали. Блеснул зло глазками. Зашипел.
— Святоша чёртов! Ребёнка пожалеть не можешь. Страдания невинных тебя не трогают. Сердце твоё твердо как камень и душа у тебя сухая, как пустыня, где ты поселился. Не нашлось в тебе ни капли сострадания. Жалость твоя бездеятельная. Будь ты сострадателен и восприми мою боль как свою, не смог бы благодарить Того, кто мне всё это принёс. Не стал бы о воле Его говорить в утешение!

Выказал бес себя истинного. Понял, наконец, старец, кто или что перед ним. Произнёс сакральное «Изыди». Завертелся нечистый, задымился. Жечь его начало. Выскочил с проклятиями богохульными из хижины. Пустынник настороженно перекрестился и привычно пал на колени с молитвой.

Потерпел поражение хитроумный дьявол. Но победа света не была полной. Ядовитое сомнение засело в душу пустынника. Не в Боге он сомневался, а в вере своей. В себе самом. Хоть и это уже не мало, это уже могло стать началом отступничества. Задумался, жалость ли в нём жила — себялюбивая, бесчувственная по сути, или сострадание, глубокое, чистое, всеобъемлющее? И, чем больше думал, тем больше сомневался. Неуверенный в этой простой вещи, он и веру свою подвергнул вопросу. «Верую ли я? Или это только страх толкает меня, жалость к самому себе, к душе своей?» Не мог твёрдо ответить. Вечная война добра и зла окончилась в пустыннике ничьёй, откуда очень легко качнуться в любую из сторон. Он уже не так был покоен и крепок. Через сочувствие бес сделал его восприимчивее к миру. А мир не победить. Земное просочилось в безмятежную жизнь отшельника. Молиться стал без прежнего усердия. Реже постился. Искуситель проковырял дырочку в его несокрушимой броне. Вопрос может быть и не столь важный, но решить его не мог, сколько ни пытался. Он всё так же жил в своей пустыне. Дьявол более не являлся ему. Но не было уже покоя в душе. Уже не об одном божественном были его помыслы. Всё чаще задумывался о себе.

«Люблю ли я Господа? Или только себя спасаю? Что такое путь мой? Бегство от мира, от забот его или смирение?» Мысли как воры закрались в душу. И уже не выгнать их было.

© Марк Андронников, 2024
Дата публикации: 25.08.2024 11:41:06
Просмотров: 541

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.