Сказка - ложь...

Сергей Сычев

Форма: Рассказ
Жанр: Сказка
Объём: 9085 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

- «…Выполнил Иванушка-дурачок и третье царское желание: добыл и к сроку привез из заморских земель к царскому дворцу, ко дубовому крыльцу, диковинную чудо-машину «еливизер», которая сама картинки разноцветные показывает, песни поет и человечьим голосом разговаривает. Пуще прежнего удивился царь такому повороту, да делать нечего – царское слово закон, его исполнять надо. Погоревал царь немного, да выдал за Ивана красавицу царевну Василису Микулишну, а в приданое молодым полцарства отписал. Был пир горой, на котором вино текло рекой. И зажили молодые счастливо, в любви и согласии. На том и сказочке конец»… Дрянь! Скотина! Где были мои глаза?!

Толстая баба с плохо убранными давно не чесаными волосами, в грязном сарафане, с печатью глубокой усталости и преждевременной старости на лице, окруженная оравой чумазых голопузых мал мала меньше детей, шумно захлопнула изрядно потрепанную от частого обращения к ней книгу, с силой швырнула ее в дальний темный угол комнаты и по-бабьи, с воем, разревелась, опустив лицо в пухлые колени. Дети привычно сверкая пятками брызнули как воробьи во все стороны и притихли, выставив из своих укрытий внимательные глазенки.

В дальнем углу неприбранной комнаты, там, куда только что улетела книга, что-то зачесалось, зашевелилось, заерзало, жалобно скрипнула доска старой полати, и следом за этим, из темноты донесся треснутый неприятно тонкий мужской голосок.

- Ты это, Васька, зря!.. Зря ты это, Вась… В самом деле, зря. Ежели так рассуждать, то и я в претензии и в немалой обиде. Вона как! Брал-то в жены красавицу писанную, а что в итоге получил? Сама понимать должна мое душевное состояние.

- Состояние твое? Дурак малохольный! Да кабы я знала, что ты окромя как брагу хлебать, да на полатях валяться, ни на что боле не годен! Да разве б пошла за такого?

- Сама виновата. Я ж те справку показывал с диягнызом. Все по честности. Думала, вру, да? Думала, придуриваюсь? Ан нет! Я и есть дурак самый настоячий без всякой придури и всегда им был! Нас-то-я-чий! И не стесняюсь этого, как некоторые стесняются своего царского происхождения и своего собственного родного мужа. Мне, может, по убогости ума работать не положено, а вот тебе, Василиска, насмехаться над мужниными недостатками совестно должно быть. Я, в конце концов, кто? Правильно, ен-ва-лид. Мне забота требуется и уход, а что я имею? Сплошная теснота и антисанитария.

- Уход тебе требуется, недомерок паршивый? Я вот те выпишу уход! Я тебе выпишу постельный режим! Попомнишь еще мои слезы!

Скомканное полотенце полетело в тот же угол, что и книга.

- Теснота ему мешает! Рожей я корява стала! Фигуру растеряла! А кто меня до такой жизни довел? Кто полцарства в один миг спустил?! По чьей милости терпим лишения и уж какой год ютимся по съемным теремам? Скоро и в этом откажут, что тогда делать будем, а?

Василиса громко высморкалась в застиранный передник.

- Бизнис, он и есть бизнис… Бизнис, Васька, штука рисковая. Понимать должна. Ну не выгорело дело, не вышло, так что ж теперь всю жисть меня этим попрекать будешь? Я ж как лучше хотел, для нас же для всех старался.

- Бизнис?! Какой же это, к лешему, бизнис? Это же надо было додуматься – полцарства, все мое приданое, вложить в строительство какой-то пирамиды, которой никто не видел! Проценты ему будут! Концессия! Было бы дело настоящее, а то… На кой хрен она тебе сдалась, эта пирамида?

- Да я ж не знал, что он жуликом окажется, Васька! Пойми ты, ну не знал! Он же так красиво говорил! Я – мавр вроди, говорит, за мной миллионы! Сегодня, говорит, – проценты, а завтра – каждому по персональной усыпальнице с видом на реку.

- На кой она тебе сдалась эта усыпальница, оглоед? Жили бы по-человечески в своем полцарстве и горя не знали, а теперь что? Хуже смердов живем! Как в настоящей адовой усыпальнице живем. Разве это жисть? Кабы знала, что в сказках все вранье пишут! Ох, кабы знала!

Тут Василиса опять завыла. Ее плача никто не прервал.

Наплакавшись вволю, она гордо подняла голову и с укоризной произнесла:

- Справку показывал… я ж тебя, дурака, не за справку полюбила, а за душу твою, да за находчивость. Выходит, что обшиблась. Нету в тебе ни того, ни другого. И как только ты умудрился из-за тридевяти земель приволочь все эти «еливизеры», да прочие «дехвициты»?

- А чего там! Это вы, темнота непролазная, деревенщина необразованная, отродясь такого не видывали. За морем же такого барахла – на каждом углу валяется, бери – не хочу. Ну я и взял. Мне ишшо и приплатили за то, что я тамошней «ихалогии» помогаю, избавляя их от ненужного хлама. А ты говоришь – умудрился. Тяжело мне с тобой, необразованной, а что поделать! Терплю. Ко мне, между прочим, в тамошних землях не одна королевна в жены просилась. Знаки всякие оказывали, завлекали, но я ни-ни. Блюл себя перед тобой и данным тебе словом.

- Да лучше бы ты там и остался! Глядишь, так я бы нормальной жизнью и зажила за каким-нибудь инператором. Пусть бы те дуры и плакали, мучаясь с тобой!

- Цыц, баба, раскудахталась!

Скрипнули простуженно половицы, и из темноты показался несуразного вида тщедушный лохматый мужичок в одной исподней рубахе. Стоя как цапля, попеременно то на одной босой ноге, то на другой, почесывая ногой об ногу и зябко ежась, он страшно таращил на жену глаза, отчего, делался еще несуразнее.

- Ты это, Василиса, брось! За каким таким анпиратором?
Где они, энти анпираторы? Все давно позабыты и имена их утеряны. Ты на историю не клевещи почем зря! История таких коленкоров не любит и не признает. Сказано – я народный герой, и это факт исторический, в устных преданиях выведенный и на бумагу опосля положенный. А твои анпираторы, кто? Пустое место. И мне как народному герою красавица жена полагаеца, так что все у нас с тобой без обману было. Обман опосля приключился, когда ты короветь начала. Так об этом же в сказках ни слова не сказано! Вот и выходит, что я через тебя тоже пострадавши. Вот такие бывают метамарфозы, Василиса.

- Чево-о-о?

- Метамарфозы, говорю, превращения. Это, ежели из лягушки там всякой или горлицы в девицу-красавицу, это я понимаю и уважаю. Это правильно. А вот когда обратно…

Иван не успел договорить – в воздухе мелькнуло то, что первым подвернулось Василисе под руку – скалка; гулко как от удара дубиной по пустой бочке, донесся характерный одиночный звук, голова народного героя закружилась и из его глаз во все стороны посыпались искры. Иван упал на четвереньки, закрутился на месте волчком и жалобно заскулил, а затем сел на месте и заплакал как ребенок, размазывая кулаком слезы по грязному лицу.

- Драться, да? Вот ты как, Васька, да? Ругать – ругай, через твою ругань я любые несправедливые обиды от тебя стерплю, не впервой! Но драться-то, зачем? Што я, собака, да? К собаке любви и то больше бывает! Думаешь, раз я дурак, так не переживаю за наше с тобой бедственное положение? Нету у меня ни души, ни сердца, да? Думаешь, я чурбан бесчувственный? Да я, если хочешь знать, намедни в Черноморово войско записался дракона осьмиглавого идти воевать. Жалованье мне на год вперед будет уплачено. Все тебе отдам. Вот! Только как я теперича с окровавленной башкой на службу явлюсь?

Продолжая всхлипывать, Иван осторожно приложил руку к темени, отнял ее и, морщась, поднес к своему лицу, разглядывая кровь, приставшую к ладони.

Услышав такие слова, Василиса вздрогнула от неожиданности и на короткий миг замерла в оцепенении, удивленно и одновременно недоуменно, словно не узнавая его, глядя на мужа. Быстро очнувшись, она всплеснула руками и, исказив страданием лицо, запричитала:

- Да какой же с тебя воин, Ванечка родимый, горюшко ты мое! Ты ить и сабельку-то поднять не смогёшь. Где ж тебе дракона воевать? Коли сгинешь ты в походе энтом, что мне тогда одной горемычной делать с оравой нашей голозадой? Да как же это ты пойдешь на смертушку неминучую? Вовек не найти мне тогда искупления грехов моих, коль отпущу тебя на погибель верную… Ты прости меня, Ванюша, бабу неразумную. Прости-и. Не надо мне ни инператоров, ни прынцов всяких, один ты у меня на всем белом свете, сокол ты мой ясны-ый!

- И ты прости меня, Василисушка, коли обидел чем тебя. Прости-и! – вторя жене, выл Иван. – Не со злости я, а по тоске вели-икой.

Заливаясь горючими слезами, Василиса боком неуклюже сползла с лавки на пол и осторожно прижала окровавленную голову Ивана к своей большой и мягкой груди. Уткнувшись ей в грудь лицом, Иван тихонечко всхлипывал и, то и дело, мелко вздрагивал плечами.

Они еще долго сидели, обнявшись, на полу и плакали, а их дети, подняв брошенную в сердцах матерью книгу, тихонечко сели у оконца и еле слышно перелистывали страницы. Не зная еще грамоты, они пристально вглядывались в картинки и пытались по ним понять, где в этой книге спрятана та сказка, в которой столько печали и нет счастливого конца. Им казалось, что если они найдут и вырвут из книги эту недобрую сказку, то все у них дальше само собой на лад пойдет.

На землю спустились густые сумерки, Иван с Василисой все сидели, словно в забытьи, обнявшись на полу, дети все листали книгу, а недобрая сказка все никак не находилась.

© Сергей Сычев, 2008
Дата публикации: 28.08.2008 21:47:05
Просмотров: 3272

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Ара Багдасарян [2008-08-28 22:53:06]

Сергей, я так понимаю, что хандра ушла куда-то в неизвестном направлении? Очень понравилось. Спасибо! А эта фраза - особенно! "Обман опосля приключился, когда ты короветь начала." Роскшное слово - короветь!
Араик

Ответить