День 9мая 2010 года

Геннадий Лагутин

Форма: Очерк
Жанр: Публицистика
Объём: 16156 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Очерк

Покурить на улицу вышел. Только присел, рядом дядя Коля, сосед, присаживается. В отглаженном костюме, весь в орденах и медалях. На встречу ветеранов войны ходил, говорит. С друзьями повидался. Назад еле добрался, ноги отнимаются – старость будь она неладна. Дяде Коле 87 лет, а он еще бодрячком!!! Мне бы таким быть, в мои шестьдесят четыре.
-Как встреча прошла?
-Нормально, - говорит.

Немногословный мужик, дядя Коля.

-Случай один вспомнился сегодня. С чего - не знаю.
-А что за случай, дядя Коля? Военный?
-Да, как тебе сказать? Помню, как наши войска наступали в Восточной Пруссии.
Города брали с бою. Сражались за каждую улицу. Гитлеровцы дрались, как черти. Прятались на верхних этажах, били из пулеметов по пехоте, из фаустпатронов по танкам. А дома – старинной кладки, стены в три кирпича. Как их возьмешь? Но наши придумали: выкатывало самоходное орудие и садило прямой наводкой по три раза в каждый простенок первого этажа, между окнами. И весь фасад с грохотом обваливался.

Помню его фразу: конец войны, ничего не жалко.
Я тогда не понял: чего ничего? Снарядов? Домов?
Только потом осознал: вообще ничего!

Однажды, рассказывал он, наши в целости и сохранности захватили немецкий штаб. Дядя Коля тоже там был. Только поднимается по лестнице, а навстречу бежит солдат, бледный, кричит: «Все прочь отсюда! Там мина на столе! Саперов надо, саперов!» А саперов, конечно, нет.

Сейчас нам мина на столе покажется чем-то абсурдным. Но тогда это была военная повседневность.
Это же я уже в школе учился, а ходила у нас по рукам какая-то затрепанная книжка военных лет. Я так думаю, что это была какая-то памятка или руководство для партизан – драная передранная, зачитанная до дыр, без конца и без начала.
Там были и чертежи разного оружия, и силуэты самолетов, наших и немецких, и много еще всего разного, от чего трепетали наши мальчишеские сердца. Меня в той книжке поразили две картинки. Первая, как раз предупреждала о коварстве гитлеровцев. Там была березка, к ней велосипед прислонен. В те годы – господи! – кто не позарится на такую нужную брошенную вещь. А оказывается от колеса тянется проволочка, и внизу мина – только взялся за руль, как тебя и шарахнуло. Там были и другие такие же смертоносные устройства, но в память запало лишь это.
А другой запомнившийся мне рисунок был еще страшнее. Жирным шрифтом был набран заголовок: СПОСОБЫ УДУШЕНИЯ ПРОТИВНИКА – видимо, речь в разделе шла о приемах рукопашного боя. Ниже под параграфами перечислялось несколько способов, один из которых пояснялся рисунком «Удушение воротником куртки». Один человек лежит на спине, другой переступил через него и удушает воротником куртки. Стрелки показывают как это надо делать: захватив левой рукой правый угол воротника, заводят его резко вправо, а правой рукой зажимают левый угол…и т.д.
Маленьким мальчишкой, я не мог понять, как о ТАКОМ страшном, запретном деле – у б и й с т в е – рассказывают в книжке, в открытую, печатными буквами, да еще и с картинкой. Но так воспринимали не все. Надо мной смеялись и дразнили, так что вскоре я уже проходил курс обучения этим приемам среди нашей команды мальчишек. До сих пор помню, КАК это делается. Уверен - в случае чего, смогу повторить. На деле.
Тогда от окончания войны, прошло не так уж много лет, у всех взрослых она была главной болью памяти и, конечно же, им не хотелось, чтобы боль эта коснулась нас, детей. Поэтому они старались представить нам войну делом давным-давно прошедшим. Мой отец никогда ничего не рассказывал о войне.
Но получается, что с годами она не удаляется от нас, а даже приближается – взрослея и старея, мы воскрешаем ее события, задумываемся над ней. Не воскрешая, не задумываясь, не могли бы и взрослеть.
А тогда война нам представлялась как в военных кинокомедиях (а ведь были тогда военные кинокомедии!), вереницей отважных разведывательных рейдов, военных хитростей, и если уж совсем подопрет, и подступит беда, то тут же откроют огонь «катюши», ринутся вперед танки, сокрушая деревья и перепрыгивая через канавы…И вызволят всех замечательных героев…
Казалось нам всем - кто родился до войны, и тем, кто родился после нее, нет до войны дела. Нет и не будет. И память о ней изгладится скоро и навсегда. Будут лишь в кино о ней напоминать, все теми же фильмами, комедийными и приключенческими: антураж то какой выигрышный: летчики-пилоты, бомбы-пулеметы!
Помню, я уже на телевидении работал и однажды перед Днем Победы прислали нам одну женщину, в войну бывшую связисткой. Было ей что-то чуть больше сорока лет, но тогда она казалась мне совсем старушкой. Сухонькая такая, скромная милая женщина, с бумажкой, на которой текст ее выступления, просмотренный и одобренный, каким-то там советом или комитетом. Наше дело простое – усадили в студии, рядом с ней диктор села. Дождались выхода в эфир и вперед. Диктор вопрос задает, женщина по бумажке отвечает. Ничего, разумеется, из ее выступления не помню,.. Были это те плоские мертвые слова, которые как говорится, в одно ухо влетают, в другое вылетают. Давно уже такие тексты не допускаются в эфир. Но наша дело сторона - выдали в эфир и баста. Редактор пришел, сказал, что все в порядке и увел женщину. Я в студии все выключил, дверь закрыл и домой пошел. Смена моя закончилась. А на остановке транспорта вижу, сидит эта женщина сиротливо в уголочке. Грустная такая что-то. Говорит, что ей в поселок надо, а автобус куда-то запропастился. Ну я ее успокаивать, подойдет мол. А она, да еще вот плохо говорила по телевизору. Не те слова говорить надо. Разбередило ей душу, и не может она успокоиться. И стала рассказывать. Уж не знаю почему, может я ей глянулся чем-то, и она захотела поделиться со мной воспоминаниями. А может быть, этот рассказ сам собой рвался из ее растревоженной души, и не важно ей было, услышит кто его или нет.
Начала она с какой-то фразы очень простой, показавшейся мне очевидной – что- нибудь вроде того, что на войне никогда нельзя терять голову, всегда нужно постараться сначала собраться с мыслями, все обдумать, а потом уж действовать. Это прозвучало как наставление мне, будто я прямо с этой будки для ожидания собираюсь на фронт, а она меня напутствовала. И рассказала в подтверждение своих слов две истории, которые случились с ней.
Первая такая. В сорок третьем году, ранней весной, между Сталинградом и Курской дугой, заболела она от недостатка витаминов болезнью бери-бери. Господи, боже мой, я-то считал, что этот недуг существует лишь на страницах романов о приключениях в джунглях Амазонки или на берегах Нигера: где муха це-це, там и болезнь бери-бери. А оказывается, это у нас, где-то в заснеженных степях, лежала в землянке на досках совсем молоденькая девчонка, страдая от болезни с экзотическим названием, которая происходит от недостатка витамина В1. Все тело ее отекло и чесалось, не могла ходить, едва шевелилась. Лежали с ней еще три девчонки, возрастом как она, только раненые. И вдруг – немецкий прорыв. Наши поспешно отступают, заходит солдат, говорит – так и так, взять вас не сможем, не на чем. Одна из девчонок просит: дяденька, застрели нас – все равно сейчас здесь фрицы будут. А другая говорит : не надо! Вы нам оставьте одну винтовку. Она, эта женщина догадалась: втащила вниз сквозь крышу железную печную трубу. Дверь завалили, лежат в темноте и ждут, не шелохнутся. Снег засыпал все следы. И вот промчались наверху немецкие танки, а потом пошла пехота. Но никто не заприметил их землянку, не до того было. Они лежат сутки, вторые, а на третьи - опять пальба, отбили гитлеровцев, вернулась часть на свое место. Пришел и тот солдат. А у них сил нет дверь открыть. Но все живы остались.
А вторая история была такая. Идет бой. В блиндаже капитан, старшина, рядовой и она, связистка. Пули вокруг так и свистят. Капитан держит связь по телефону. Вдруг связь обрывается. Капитан обращается к бойцу: установите связь. Делается это так. Берут провод в руку и бегут, пропуская его сквозь пальцы, пока не найдут обрыв. Вот солдат выскакивает из блиндажа, хватает провод и бежит. Пробегает несколько шагов и падает – сразило наповал. Капитан смотрит на старшину: установите связь. Тот человек бывалый, выползает по-пластунски, берет провод и ползет. И далеко уполз. Но вот убили и его. Капитан оборачивается к ней.
Я думал, он скажет: «ну, что же, дочка…», обнимет или что-то в этом духе.
Нет. «Установите связь». А она заметила, что те, бежавшие, старались сначала подальше убраться от блиндажа – здесь чаще пули свистели – и только там брались за провод. А она решила сделать не так. Только высунулась наружу – сразу за провод. И видит – прямо тут, рядом, пулей перебита одна жила. Так что, чтобы исправить, можно было просто его втянуть в блиндаж.
И так эта женщина разволновалась, что полезла в сумочку за валидолом.
Увез ее автобус, а я все сидел, пропуская свои троллейбусы.
Навряд ли жива та, дорогая мне женщина. Я и не запомнил вашего имени, но рассказы ваши запали мне в память накрепко, и вот теперь пересказал, как сумел – исполнил ваше желание. Простите, что только сейчас.
Думаю, не книжки и не кино, а живые рассказы живых людей дали мне главное понимание войны.
Те, кто выжил, вынес каждый свои рассказы про то, чего никто другой не знал и не узнает. Со временем они кристаллизовались, спеклись в символы главного.
Немало я их слышал. Но не было среди них ни одного рассказа о храбрости («врываюсь я с гранатой»). А были это рассказы о товариществе. О воинской сметке. О чертовых тяготах войны («был бронебойщиком. Вот вспоминаю, шагаешь, бывало, с моим вторым номером, несем дрыну эту здоровенную, да еще и боезапас. Сорок четвертый год. Второй фронт еще не открыли. И думаешь про себя так просто, спокойно: победить-то мы, конечно, победим, но лично нам из этой каши, пожалуй, не выбраться») И чаще всего о случайностях, счастливых и нелепых.
А другая история. История человека, который был послан в командировку за оленьими языками – в Москву приезжала иностранная миссия, надо было не ударить в грязь лицом перед союзниками на банкете.
Или про норовистую лошадь и саперную лопатку.
Или про то, как буханки из машин выбрасывали. Голодающим детям.
Или про стаканчик изумрудов.
И совсем не из таких, без всякой экзотики, без случайностей и невероятностей, даже не истории, а тяжкий вздох, вздох женщины, которая, как и тысячи ее сверстниц, совсем девчонкой работала на лесозаготовках. Чего это стоило женщинам нашей страны!
Есть огромный том: « Частушки советского времени» - научное, серьезное собрание. Там этих частушек тысяч шестьдесят, собраны по разным областям. И в каждой области слагались частушки об этом: « Завтра, девочки, пойдем на лесозаготовочки!» Горькая какая усмешка!
Подумать только, что и в те годы, люди умирали не только на войне, но и от болезней, от старости. И не только умирали – женились, рожали детей. О фронтовой свадьбе рассказывала старая журналистка. Собрались все гости в редакции дивизионки за большим столом. Он был накрыт огромным листом бумаги, а на листе художник нарисовал им свадебное угощение – тарелки с едой, огромного осетра, поросенка, всяческие деликатесы, приправы, бутылки. В том числе и три соусника. На одном было написано «Хрен», на другом «Хрен», а на третьем «Ни хрена»
Их, участников войны все меньше и меньше. И вот уже зазвучала подспудно новая нота, нота прощания. Мол, шестидесятипятилетний юбилей Победы стал для многих из них последним рубежом, до которого…И вроде бы не поспоришь, и вроде бы к лицу этот сдержанный драматизм, суровая эта правда. Они, фронтовики, и сами- люди мужественные, сами склонны повторять это горькое утверждение.
Не могу согласиться. Никак не могу. И вот почему.
Был однажды в Волгограде, на торжественной встрече ветеранов. Правда, не на той, самой главной, когда празднуют очередную годовщину Сталинградской битвы или юбилей Победы. Но ведь, для воевавших, город этот святыня, побывать там мечтает каждый. И вот солнечным утром в начале лета смотрел я со ступеней сквера в центре города на собравшихся фронтовиков. Через несколько минут они должны были построиться, понести венки на могилы павших, к Вечному огню. А пока еще военные музыканты стояли в стороне посверкивали своими трубами и валторнами. Прохожие понимающе поглядывали на ветеранов.
А сами они? Человек, наверное, двести стояли плотной толпой. Нет, не стояли…Казалось передо мной клокочущий котел – каждый словно хотел разом рядом со всеми остальными. Одни с возгласом прокладывали себе путь навстречу друг другу, уже издалека разводя руки для объятья. Другие образовывали кружок, положив руки на плечи, третьи что-то рассказывали, с жаром жестикулируя, четвертые, не найдя друзей, просто стояли, улыбались своим соседям…С края, спиной ко мне, стояли три солидных дядьки, держась за руки, как ребятишки в детском саду. Этими сомкнутыми руками они словно обозначали границу своего собрания. Улыбки, возгласы, хлопки по спине, сверкание орденов… Толпа эта так и излучала радость, праздничность. И стоило посмотреть на них, как губы сами растягивались в улыбку, а сердце начинало биться сильнее.
Я понял, что вижу зрелище редкостное. Вижу людей, которые захвачены радостью бытия, радостью того, что есть они на белом свете. И от этой радости разглаживались морщины на их лицах, выпрямлялись спины, которые уже согнула старость, появлялась сила в слабых руках. Впервые, наверное, испытали они эту радость в мае сорок пятого, и, раз узнанное, это чувство живет в глубине памяти каждого… И вот теперь лишь сошлись они вместе, радость о радость рождает радость, выплескивается, делается общей, множится…
И не приведи господь, какому – нибудь поколению ТАКУЮ радость пережить!
А кто-то кивает этим людям на небытие? Да нет, ни за что!

Я бродил потом по Мамаеву кургану, куда ноги привели меня сами. Там расчищалось какое-то место, видимо, для какого-то еще памятника. Или сквера. Бульдозер снял слой почвы, нагромоздил огромный отвал и теперь отдыхал в стороне. Никого не было вокруг. Я пошел напрямую, через пустырь и вдруг невольно замедлил шаг. Я понял, что иду не по какому-то волгоградскому пустырю, а по обнажившейся, той самой сталинградской земле, на которой, за которую так щедро проливалась кровь шестьдесят лет назад. Вся она была испещрена какими-то черными вкраплениями, может углями той страшной августовской бомбежки, когда стервятники Геринга высыпали на город тысячи тонн авиабомб? Или почерневшей в земле кирпичной крошкой? Я остановился, поднял палку измочаленную ножом бульдозера, и стал наугад ковырять серую землю. И сразу наткнулся на то, что искал – на треугольный слегка изогнутый обломок металла. Ржавчина съела зазубрины по краям, обломок был почти черный и такой увесистый, будто он сознательно хотел, разжав мои пальцы, снова уйти в сталинградскую землю. Это был осколок войны. Теперь этот осколок лежит у меня дома на полочке.
Я беру его в руки, сжимаю пальцы. Как мягка моя ладонь, как неумолимо вдавливается он в мою плоть! Как он тверд и тяжел! Я оглядываюсь по сторонам. Если силой руки швырнуть его в любую сторону, он что-нибудь вокруг разобьет или поломает.
А если нечеловеческой силой орудийного выстрела, бризантной адской силой разрыва? Каким же смертоносным будет его удар!
Обо многом думается серьезнее, когда сжимаешь этот кусок стали.
Может и не такой теплой, мягкой, как своя рука, представляется наша нынешняя жизнь. И холодный мертвый угловатый металл – память о войне.
Гиря, проверяющая подлинность веса – чего? ВСЕГО!

Вы не забыли про мину на столе?
Так где же саперы? А вот и они. Сосредоточенные, аккуратные в движениях, заходят в комнату, и через минуту один выходит ухмыляясь: эх, вы! Это же не мина, это же машинка для заточки карандашей!
Люди входят в комнату, дядя Коля в их числе. Да, действительно, привинчено к столу аккуратное массивное устройство. Все его обступают – дело невиданное. Крутят ручку – у кого есть огрызок, сейчас попробуем фрицевскую хитрость!
-Вот тогда-то, - говорит дядя Коля, - я и понял что эту войну мы просто не могли не выиграть. Четыре года я грыз карандаш зубами. И все вокруг, у кого, конечно, карандаши были, так же делали. И не потому что не было ножа, а просто было не до этого. А им, фашистам, машинку подавай! Вот тебе и машинка!

© Геннадий Лагутин, 2010
Дата публикации: 10.08.2010 17:41:06
Просмотров: 2665

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.