Песня о чугунно-болванном комбинате

Сергей Кузичкин

Форма: Рассказ
Жанр: Ироническая проза
Объём: 14070 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

ПЕСНЯ О ЧУГУННО-БОЛВАННОМ КОМБИНАТЕ

Николаю Голосову, композитору и исполнителю, посвящается…

На чугунно-болванный комбинат надвигался юбилей. Всей своей тяжестью круглая цифра будоражила воспоминания комбинатовцев, и они задумали издать книгу о славных трудовых днях, проведённых ими при получении чугуна и отливке болванок. За книгу взялся неугомонный Сочинитель, хорошо известный в комбинатовской многотиражке «Болванщик», и в скором порядке сочинил 320 страниц. Однако, как выяснилось, денег на издание к юбилею у комбината не оказалось. Вернее, деньги были, но предназначались они на зарплату рабочим и служащим, на премии им, а также на проведение юбилеев, связанных с круглой датой, выпавшей на круглый календарный год. Книга осталась лежать в рукописи и ждать следующего круглого юбилея, но, дабы как-то разнообразить юбилейное событие, бригадирша болванного цеха решила заказать Сочинителю текст песни и попросила помочь с композитором.
— На песню денег хватить,— сказала она.
Сочинитель не заставил себя долго ждать и, учтя все пожелания профсоюзного комитета цеха, рифмованный текст между делом накатал.
Был он примерно такого содержания:

Скоро, скоро юбилей,
Сил, чугунщик, не жалей.
Вот подходит круглый год,
Вал болванок прёт и прёт.
Пусть годы пролетают,
Машины не смолкают.
Пусть время не вернёшь назад,
Машины всё ж стучат, стучат.
С юбилеем, комбинат!

— Про людей добавить надо,— сказала бригадирша, когда Сочинитель напел ей строки будущей песни.— Вспомнить ветеранов, не забыть про молодёжь. Возьмите спимсок…
Бригадирша отдала Сочинителю большой список работников цеха, чьи фамилии можно было использовать в песне.
К утру следующего дня Сочинитель принёс откорректированный текст со следующими добавками после первых четырёх строк:

Начинал лить Иванов,
Подхватил литьё Петров,
А кончает Сидоренко,
Принимает Прохоренко.

— Хорошо, что фамилии поперечисляли, но преемственности поколениев не чувствуется. О династиях надо пару ласковых сказать,— заметила бригадирша.
— Угу,— согласился Сочинитель и ушёл добавлять про династии.
Через два дня он напел администрации и профкому цеха такие куплеты:

Скоро, скоро юбилей,
Сил, чугунщик, не жалей.
Вот подходит круглый год,
Вал болванок прёт и прёт.
Начинал лить Иванов,
Подхватил литьё Петров,
А кончает Сидоренко,
Принимает Прохоренко.
Четыре брата Спандаряна
Продолжают путь отца,
Два Ковригиных Ивана
Верны делу до конца.
А ещё Козлова Клава,
Зять её, Митрохин Слава,
Охраняют дружно склад
(Шофёр Монин им был сват).
До того вахтёр Словцов
И сантехник Удальцов
Привели сюда юнцов.
Коллектив всегда готов
Дать тепло, работу, кров.
Больше дела — меньше слов.
Пусть годы пролетают,
Машины не смолкают,
Пусть время не вернёшь назад,
Машины всё стучат, стучат.
С юбилеем, комбинат!

Последний куплет пели хором вместе с Сочинителем все члены жюри и, коллегиально одобрив текст, постановили: к следующему заседанию найти композитора и спеть песню под музыку. Музыку к песне вызвался написать известный в городе композитор с музыкальной фамилией Солистов. Во всяком случае, он сказал: «Попробую» — и, взяв текст у Сочинителя, целый вечер просидел с баяном.
Через неделю Сочинитель с композитором, оформив все дела на вахте комбината, с баяном прошли в красный уголок болванного цеха. На целый час цех остановил работу, и народ набил уголок битком. Люди сидели на подоконнике, возлежали перед трибуной, стояли в дверях и проходах. Композитор растянул меха и пропел такое:

Вал болванок прёт и прёт,
Вот подходит круглый год.
Пусть годы пролетают,
Машины не смолкают.
Начинал лить Иванов,
Подхватил литьё Петров,
А кончает Сидоренко,
Принимает Прохоренко.
Скоро, скоро юбилей,
Сил, чугунщик, не жалей.
Четыре брата Спандаряна
Продолжают путь отца.
Два Ковригиных Ивана
Верны делу до конца…

Далее было всё по тексту, что придумал Сочинитель.
— Так лучше,— шепнул композитор автору слов.— Я поменял местами куплеты, и песня заиграла. Ведь заиграла же?
— Заиграла,— кивнул Сочинитель, глубоко вздохнув.
— Про Сарафанкина забыли! — выкрикнули из зала.— Он первую болванку отливал!
— И про Батурину — она болванку на отгрузку отпустила. ОТК не хотел принимать, а она приняла под свою ответственность. Теперь эта болванка под стелой лежит, вроде памятника. Учтите про это.
— А так песня хорошая, принимается,— дали добро рабочие: литейщики и болванщики.
— И вот ещё,— сказала им бригадирша, когда все разошлись.— Про то, что машины у нас стучатся — не надо. Это неисправные машины стучатся, а у нас машины просто громко работают. Попробуйте заменить.
Сочинитель и композитор закивали: мол, заменим, заменим, всё вам заменим,— и молча устремили две свои пары глаз в одну пару глаз бригадирши. Их взгляд выражал вопрос о гонораре.
— Сколько хочете? — спросила бригадирша.
Композитор назвал тайно лелеемую им с юности цифру, но Сочинитель его одёрнул и со словами: «Это нереально» — внёс поправку.
— Ладно,— согласилась бригадирша,— решим и этот вопрос.
И глаза у авторов песни заблестели.
— Но с условием: кому-то из вас необходимо подписаться на договор о сотрудничестве — так легче деньги вышибать будет.
Подписать вызвался композитор Солистов. Однако бланков договоров в приёмной комбината не оказалось, и был предложен вариант: композитору оставить в нижнем углу листа свою подпись и свои полные данные, а после на этом чистом листочке отпечатают договор. Композитор добросовестно переписал с паспорта на листочек бумаги данные о том, где он родился, когда получил документ, удостоверяющий личность. Это он сделал быстро. Что же касается копии подписи, то тут пришлось попотеть. Более точная, похожая на паспортную, получилась у него с третьей попытки. Он волновался: кряхтел, сопел, пыхтел, скрипел зубами, протирал очки, вытирал пот со лба, высовывал изо рта язык, чуть не прикусив его, даже выругался матом, но изобразил.
— Гонорар пополам,— сказал ему Сочинитель, когда они покинули проходную комбината.
— Это несправедливо,— подняв над головой баян, возразил композитор.— Ты за пять минут зарифмовал слова, а я целый вечер с музыкой мучался, теперь баян таскаю, потом на кассету записывать буду. А кроме того, с меня ещё налоги снимут, так что четвёртую часть получаешь, не больше.
Сочинитель попробовал было повозмущаться, но вовремя понял, что договор составлен на имя композитора, и сколько получит вознаграждения автор текста, зависит от этого вот гармониста. Поняв это, громкое возмущение прекратил и стал возмущаться в глубине души.
Дома он снова погрузился в рифмоплётство и написал такие строки:

А Сарафанкин Леонид
Болванку отливал,
А ОТК, злой ОТК
Её не принимал.
И Батурина Татьяна
На защиту встала рьяно
И добилася: ура!
Металл вышел на-гора!

— По-моему, ничего,— решил Сочинитель.— Куда только это вставить?..
Пока он размышлял и думал, зазвонил телефон.
— Это я,— сказал в трубке голос композитора.— Чё делаешь?
— Рифму сочиняю.
— Сочинил?
— Вроде бы.
— Читай.
Сочинитель прочитал.
— Ты чё молотишь? — грозно сказал композитор.— Какой злой ОТК? ОТК — отдел технического контроля, он не злой, а справедливый. А потом: и Батурина, и Батурина. Сдурел, что ли,— матом в песне кроешь. Замени. А за это мне ещё десять процентов добавишь от своего гонорара. Я песню спас. Понял?
— Понял,— задумчиво ответил Сочинитель.— У тебя всё?
— Не совсем. Слушай, я тут немного водочки врезал и подумал: зачем меня бригадирша в трёх местах на белых листах подписываться заставила?
— Понятно зачем. За твоими подписями три состава с болванками ушли в разные концы страны,— пошутил Сочинитель.
— Правда, что ли? — не понял композитор.
— Конечно. Народ на ЧБК крутой, шутить не любит.
— Ни хрена себе,— композитор дерябнул ещё стакан водочки и крякнул в трубку. Из трубки раздались короткие гудки.
Утром Сочинителю позвонила бригадирша болванного цеха.
— Скажите, а композитор у вас не болен?
— Да вроде нет. Я вчера с ним по телефону разговаривал.
— Я тоже. В три часа ночи. Он пытал меня подозрением. Говорил о каких-то вагонах. Я ничего не поняла. По-моему, он был пьян. Скажите ему, чтобы больше не беспокоил.
— Совсем? — спросил Сочинитель.
— По ночам,— сказала бригадирша.
— Хорошо, передам,— согласился Сочинитель и, положив трубку телефона, начал составлять текст песни дальше.
Телефон снова зазвонил. На другом конце провода был композитор.
— Слушай,— сказал он хрипло.— Я тут бригадиршу обидел нечаянно. Может так случиться, что песню зарубят? Как думаешь? Извиниться, наверное, надо…
— Извиняйся, а я попробую отстоять песню,— выдохнул Сочинитель,— Но тебе это обойдётся в двадцать процентов от твоего гонорара.
— Ладно,— согласился композитор.— Поговори с ней.
Очередное заседание профкома ЧБК состоялось в конце недели. Слушали песню. Сочинитель стоял в толпе любопытных, а композитор, пряча глаза от народа, тянул меха и нажимал кнопки баяна.
Пели: композитор, бригадирша, председатель профкома и два мастера.

Скоро, скоро юбилей,
Сил чугунных не жалей.
За годом год пускай идёт,
Вал болванок прёт и прёт.
Пусть годы пролетают,
Машины не смолкают.
А Сарафанкин Леонид
Болванку отливал,
В тот исторический момент
Контроль не пропускал.
Но Батурина Татьяна
Защитила литьё рьяно,
И продукция пошла —
Потребителя нашла.
А затем лил Иванов,
Подхватил литьё Петров,
А кончал уж Сидоренко,
Принимал же Прохоренко.
Юбилей, юбилей,
Сил чугунных не жалей!
Юбилей, юбилей,
Сил болванных не жалей!
Четыре брата Спандаряна
Продолжают путь отца,
Два Ковригиных Ивана
Верны делу до конца.
А ещё Козлова Клава,
Зять её, Митрохин Слава
Охраняли дружно склад
(Шофёр Монин им был сват,
Протопопов — его брат).
И к тому ж вахтёр Словцов
И сантехник Удальцов
Привели сюда юнцов.
Юбилей, юбилей,
Сил болванных не жалей.
Пусть годы пролетают,
Машины не смолкают,
Пусть время не вернёшь назад,
Болванок килограммы
С конвейера летят,
С конвейера летят!
Юбилей, юбилей,
Сил чугунных не жалей,
Сил болванных не жалей.
Контролёр же — не робей,
А директор — не потей,
Больше ждём от вас затей.
Пусть годы не вернёшь назад,
С юбилеем, комбинат!
Юбилей, юбилей,
Сил, ребята, не жалей!

Песня заканчивалась единым, монолитным звучанием всего коллектива комбината. Она вырвалась за пределы красного уголка и летела по территории ЧБК. Её пели во всех цехах, в столовой, на проходной, в заводоуправлении и даже на ближайшей автобусной остановке. Мало того: пациенты травмпункта, забыв о своих травмах, вставали на костыли, приподнимались над матрасами и подушками и, перевязанные, старались подпевать врачам, медсёстрам, санитаркам:

Юбилей, юбилей,
Сил, работник, не жалей!

Прослушивание, переросшее в шоу, долго не могло завершиться. Народ изо всех сил бил в ладоши, посылал авторам и исполнителям воздушные поцелуи и кричал: «Браво! Брависсимо!»
Сочинитель, смущаясь, коротко вздыхал и, стоя в толпе слушателей, не знал, куда деть руки; композитор же, наоборот, воспрял и гордо вглядывался в лица зрителей, выглядывая из-за баяна.
— Я не отдам тебе двадцать процентов,— сказал он тихо, почти прошептал Сочинителю.
Но Сочинитель услышал.
— Этот успех полностью мой,— уже громче проговорил композитор.— Я вообще не знаю, дать тебе денег или нет.
Сочинитель незаметно, но больно ткнул его в бок растопыренной ладонью:
— А попробуй получи их без меня. Меня бригадирша хорошо знает. А ты кто? Алкоголик! Если я не получу, то ты тоже без грошей останешься.
Композитор притих и насупился.
Деньги ходили получать целую неделю. Дружно. Композитор весь изнервничался и похудал на четыре с половиной килограмма, глаза его провалились, а очки сползли на кончик носа. Когда же наконец деньги получили, то разделили тут же, у кассы, и разошлись. Сочинитель на гонорар купил диван, а композитор напился и попал в вытрезвитель. Там он до утра горланил песню о чугунно-болванном комбинате, перечислял имена ветеранов и кричал в кормушку двери камеры: «Юбилей, юбилей, жизнь, ментяра, пожалей и покрепче нам налей!»
Из вытрезвителя он вышел без копейки денег, с фингалом под глазом и на юбилей ЧБК не попал. Не попал на юбилей и Сочинитель. Он, хоть и не был пьян, но так замотался с сочинением песни, что проспал трое суток на новом диване. А юбилей прошёл шикарно. Под песню. Песню несколько раз прокручивали по радио. И теперь крутят. И когда композитор слышит её, то с содроганием вспоминает нары «трезвяка», клопов и милицейский сапог. А Сочинитель, услышав мелодию и слова собственного сочинения, ложится на диван и, млея, с любовью поглаживает ладонью новую обивочную ткань дивана, мечтая о написании песни о кирпично-растворном заводе.
Скоро там тоже юбилей.

Красноярск, 2000

© Сергей Кузичкин, 2010
Дата публикации: 07.09.2010 14:08:43
Просмотров: 3026

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.