Нетипичная реакция

Юрий Иванов

Форма: Рассказ
Жанр: Ироническая проза
Объём: 15175 знаков с пробелами
Раздел: "Чудики"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Пришли как-то в голову раздумья про нетипичную реакцию на нетипичные продукты питания и вспомнилась, вот такая фигня…
Девяносто первый год, декабрь. Харьков.Институт повышения квалификации прокуратуры СССР. Довольно сносная общага-пятиэтажка. Народ - сборная солянка того времени – и славяне, и кавказцы, и среднеазиаты, и даже якуты с чукчами. И интернационализм - все еще наше нормальное состояние. До развала Союза - недели три. Но все мы пока советские люди и это, сука, звучит гордо!
Правда, нужно отметить, что не смотря на политическую гордыню, высокий уровень интернационализма и уверенность в завтрашнем дне, советским людям в Советской стране в это время жилось весьма не просто. Не было водки. Вернее, она где-то была, но добывать ее приходилось уж очень с большим трудом: в тугих, бесконечных очередях и по специальным талонам. Или по блату. А какой, скажите блат у командировочного в чужом городе?
Но все же на Харьков нам обижаться было нечего. Даже по сравнению с Москвой, в девяносто первом году его вполне можно было бы назвать «Харьковом-городом хлебным». Еда была неплохой, правда, с водкой проблемы оставались теми же самыми, что и в Костроме, например. Ну, не было ее…
Однако, ушлое население нашей общаги быстро нашло выход.
Да, водки в Харькове нет. Зато в каждой столовке, на разлив есть дешевое крепленое вино, типа портвейн или плодово-ягодное (ну, это что-то вроде краски для заборов, только пожиже). У нас, например, такого либерализма отродясь не было.
Вино, конечно, не водка, и сравнивать эти напитки занятие бессмысленное, но пить ведь что-то же надо? Это умудренные старики могут повыпендриваться, мол не тот колер, мы, мол, привыкли к другому и т.п.… Молодые же вообще могут подождать лучших времен и совсем не пить. Но когда советскому человеку где-то в районе тридцатника, пить ему хочется особенно сильно и что конкретно пить, большого значения уже не имеет – стариковской умудренности и пресыщенности у него еще нет, а ждать лучших времен ему уже, вроде как, поздно.
Банда нашей комнаты: лысоватый очкарик Коля из какой-то незаасфальтированной дыры в Архангельской области, тощий и вертлявый Серега из Йошкар-Олы и автор- житель города Ярославля идет субботним вечерком погулять по городу. Так, прошвырнуться, посмотреть на девчонок, да и вообще…
В первой же столовой мы принимаем по два скромных стакана вина, во второй еще по два, дальше принимаем уже по одному, но кафе в Харькове все еще очень много. Городок, ведь, немаленький. Мы топаем по нему, а кафе все не кончаются и в каждом нас ожидает заветный стаканчик…
Вино легко вливается в молодые бездонные глотки и только слегка пьянит наши здоровые организмы. Северные люди вообще-то вино не любят, им не хватает градуса. Это все от холода, наверное. Они понимают только то, что имеет 40 оборотов и выше. Именно в этом материале они способны ощутить и меру и истинный кайф, почувствовать в себе, а потом и вычислить определенные, научно-обоснованные степени своего опьянения – «по пятьдесят, по чуть-чуть, легкая, средняя, тяжелая, смертельная, значительно превышающая смертельную, острое алкогольное отравление с летальным исходом».
Мы с Колей исключительно северные люди. Серега же мариец, и мы не признаем в нем ровню. Не потому что националисты и плохо знаем географию, нет. Потому что Серега пьет это паршивое вино, как лошадь, и оно ему нравится. Как может нравиться, это пойло? Видимо, в Марийской АССР совсем со спиртным грустно. Мы спорим, стыдим его, он искренне кается, но пить-то нам все равно больше нечего и мы опять примиряемся за стаканом мерзкого портвейна в очередном кафе.
Странная штука это вино – мы ходим, идет время, льется стакан за стаканом и все, как бы, ничего. Ничего, ничего... А потом все словно проваливается куда-то и вдруг – бац!... И ты ощущаешь, что ты - это уже не ты.
Мой "бац", оказался таким, какой не мог бы мне даже присниться в кошмаре. В моей руке кепка, я стою на стуле в какой-то ободранной столовке и с выражением читаю «Черного человека» Есенина. Да так, что мне аплодируют незнакомые посетители. Как я очутился на стуле, зачем и почему - не могу вспомнить. В голове туман, какая-то теплая вязкость в членах и замедленность во всем окружающем. Только легко всплывают строки: «И какую-то женщину сорока с лишним лет, называл скверной девочкой и своею милою…». И я бью этими строками в растрескавшийся потолок, в плафоны с зимними мухами, в закопченную от табака тюль на окнах и рука моя рубит воздух козырьком моего головного убора.
Идиотизм, скажете вы? Да, полный и безоговорочный идиотизм! Даун-таун какой-то...
Но я стою на пьедестале и мне не стыдно. Даже приятно – проснулось дремавшее тщеславие – я артист, я поэт, я чтец и даже певец. Попытался запеть «Мне осталась одна забава, пальцы в рот, да веселый свист...» и даже ( прости меня, господи!) станцевать.
Видимо, вино ( или просто его безмерное количество) вскрыло зашлакованные юриспруденцией чакры творчества. Ох, недаром, первым местом моей работы был цирк, ох, недаром…
Меня несет, как Бендера в Васюках, публика аплодирует. Слышны подбадривающие крики. Мои друзья принимают поздравления и подарки в виде дополнительных стакашков все того же портвейна. И все идет плавно, торжественно и красиво до тех пор, пока жирная совковая б**дь в кокошнике за стойкой не вызывает охрану и меня начинают грубо стаскивать с моего заслуженного пьедестала.
Я с грохотом падаю. Стул отскакивает на кафеле и скользит в стоящий по соседству пластмассовый столик, который сдвигается и рушится, погребая под собой тарелки с закуской и заветные бутылки с вином. Охраннику немедленно бьют по лицу. Он падает тушей на меня и почему-то бьет меня кулаком в живот. Завязывается скромная драка. В итоге нас позорно выпинывают из кафе вон, пригрозив милицией.
Публика отверачивается от поверженных кумиров. Она безмолвствует, молча уткнувшись в свои тарелки. Такова жизнь!
Преданные народом герои стоят на вечерней улице. Горят фонари, пробегают прохожие, а мы помятые и разгоряченные поэзией Есенина бурно размахиваем руками и орем о том, как мы героически бились. Из кафе, тем временем, выпинывают еще двоих, мы поднимаем их на ноги, отряхиваем их пальто, потом корешимся, закуриваем и уже впятером идем дальше.
В следующем кафе, вливая в себя очередной стаканчик вина, я вдруг понимаю, что больше не могу, чуть было не блюю на тетку в кокошнике и выбегаю на воздух, где тупо решаю больше вина не пить. Мои парни выходят следом и мы, болтаясь, как дерьмо по проруби, идем гулять дальше.
Проходя мимо кооперативных ларьков со страшными, невиданными ценниками (а их тогда в Харькове было еще немного) мы задерживаемся - Коля хочет писать. Он встает, держась одной рукой за стенку и обливает угол ларька с названием «Ядвига». Нам с Серегой эта сценка кажется умилительной и символичной. Писающий мальчик в очках и шляпе, попирающий гнусный капитализм с нечеловеческим лицом. Скоро из ларька показывается и само нечеловеческое лицо – круглое, бритоголовое и небритое. Оно громко хрюкает по матери и безнаказанно пинает интеллигентного дядю в зад. Когда за Колю вступаемся мы с Серегой, лицо осознает свою ошибку и спешит укрыться в ларьке.
Коля слегка обижается и держится за дерево – дальше идти он не может. Вино, наконец, добирается до его мозжечка. Он вяло машет рукой около лица, делает виноватое лицо и его рвет. Серега же, шатаясь как маятник, уважительно поддерживает товарища, зачем-то хлопая его по спине.
Мимо проходит бабка с кошелкой. Зачем-то подходит к витрине. Увидев ценники на сапогах и блузках, она вздрагивает, крестится и громко охает. Типа, до чего докатились, что же эти кровососы делают, да где ж это видано, чтоб женские сапожки стоили двадцать четыре ее пенсии!!!
И тут я вторю ей! Что-то похожее на негодование бурно поднимается в моей груди, там шевелится, как медведь, доселе дремавший классовый враг капитализма, пролетарий, хватающий булыжник с мостовой, Рахметов, встающий со своего гвоздяного ложа, чтобы обнажать цареубийственный кинжал (откуда это? я забыл). Короче, меня опять понесло. Мне почему-то весь день хочется славы. "Это вино" - успеваю подумать я и завожусь.
Речь моя громогласна, ярка и впечатляюща. Она полна пафоса и аллегорий и Эзопов язык в ней практически не применяется. В ней то, что быстро находит отклик в душах затюканных бедных прохожих. Страсть. Они слышат, собственный глас исходящий из моего хриплого горла и не могут пройти мимо. Я кумир толпы! Я вождь и я снова на коне!
Рублю воздух воззваниями к классовой борьбе, тем, что нельзя отдавать в потные грязные руки накопленное нашими отцами богатство, клеймлю подлых наймитов из верхушки КПСС во главе с Горбачом, продающих Родину оптом и в розницу гнусному дяде Сэму. ( при чем здесь дядя Сэм?)
- Мы голодали, мы холодали!!! Мы немца победили!!! - кричу я своим мирянам, - А эти – я указал на ларек, - наживаются на нас, давят последние капли соков и душат цепкой кровавой рукой горло трудового народа!!! Да будут они прокляты!
При этом для большей убедительности, ставя точку и загоняя, так сказать, последний гвоздь в гроб нарождающегося капитализма, я бью по ларьку кулаком. Грохот стоит чудовищный, что-то внутри сорвалось и видимо упало на пол. Может полка или корыто? Народ аплодирует и кто-то сипло, по-стариковски, кричит: «Кровососы! Попили нашей кровушки! К стенке их всех!»
Мой удар становится последней каплей для «новых русских». Из ларьков выскакивает человек восемь мордоворотов и их крашенных б**дей на шпильках и все они начинают меня бить. Они не знают - в молодости визави был боксером ( первый разряд) и двоих я просто механически успеваю снести сразу. Но кто-то долбит меня по голове и я падаю прямо в грязь на газон.
Сознания я не теряю и прекрасно вижу, как в меня летят ботинки и сапоги на шпильках. Некоторые я ловлю, некоторые пропускаю. Какая-то пьяная сучка, разбежавшись с силой втыкает мне в ляжку свой острый каблучок. Боль оглушает, но я, таки, ловлю ее ногу – девка грохается рядом со мной и визжит, как свинья на бойне.
Потом дорогие ботинки и шпильки разбегаются и уступают место яловым сапогам. На мою спину обрушиваются удары чем-то тяжелым и очень неприятным. Я бьюсь до конца, пытаясь укусить эти ноги за коленки, но меня снова сильно лупят по спине и затылку, до тех пор, пока я, наконец, не вырубаюсь.
Прихожу в себя, когда двое дюжих харьковских ментов волокут меня в участок, расположенного рядом метро. Сзади радостно гомонят «новые русские», видимо, хвастаясь боем и представляя, что меня теперь посадят лет на десять не меньше за политику и посягательство на их гребаную частную собственность.
Туда же в метро доставляют и моих ослабших друзей. Их, в отличие от меня, почти не лупили. Пьяные, они мгновенно свалились с ног после первого же тычка и сопротивления не оказывали.
В участке нас сажают на дощатую скамью и пожилой старшина начинает нас пытать: кто мы, да что мы и зачем нас били поганые коммерсы. Парни мои что-то слабо и пьяно мычат. Я же, будучи от битья, практически трезвым, четко и юридически грамотно шепелявя, излагаю ситуацию: «Шли мимо, любовались природой, на нас напали, избили. За что? Им что теперь все можно?». Старшина, глядя на мою кровавую рожу и вывалянный в грязи наряд, видимо, мне сочувствует. Я понимаю - коммерсов он тоже ненавидит. А когда я рассказываю шепотом, что мы командировочные сотрудники прокуратуры старшина задумывается: «А на хрена мне этот гимор с чужими прокурорскими?»
Он еще чуть колеблется и тут я его добиваю заявлением, что сам два года назад был сержантом милиции и работал на улице, так же, как и он. И кое-что добавляю, наше профессиональное, типа пароля (не скажу чего). Он расплывается и хмыкает: " А что, у вас тоже так говорят?". Потом машет рукой и напутствует: «П**дуйте отсюда! Я вас не видел».
Когда мои соколы вдыхают свежий морозный воздух свободы их дух оживает и в глазах появляется некое подобье разума. Коля поправляет очки и шамкает: «А может зайдем в кафуху? Выпьем по маленькому?» Серега радостно гогочет, а я утвердительно шмыгаю кровавой юшкой в сломанном носе. Мы заходим в кафе и хлопаем там еще по стаканчику. С освобождением Вас!
После свежего воздуха и принятия спиртного ко мне начинает медленно возвращаться былая мания величия. Я вспоминаю, что потерял на месте происшествия свою ценную кепку и предлагаю друзьям вернуться в "Ядвигу". Меня поддерживают единогласно и мы вновь топаем к злополучному ларьку. Там мы долго ищем кепку, но не находим.
- Коммерсы украли! – выражает Коля общее подозрение, - Вот, падлы!
- За мной! – командую я, снова входя в роль индейского вождя, и пинаю со всей силы в знакомую ларечную дверь с криком – Открывай, сучара!
Дверь отворяется. На пороге стоят все те же мордовороты. На лицах их полное изумление – те кого они пятнадцать минут назад считали избитыми, униженными, поверженными, затоптанными в грязь и порабощенными ментами навеки – живы - здоровы и нагло ломятся в дверь и глаза их сулят еще один нешуточный скандал.
В бритых низколобых головах шелестит: «Кто они? Блатные? Может из банды какой новой? Отморозки или менты? На хер...С ними связываться не надо. Неубиваемые какие-то».
- Чо смотришь? Где мой головной убор, б**? – нагло быча лоб, спрашиваю я, надвигаясь на них.
Круглоголовый протягивает мне помятую кепку.
- То-то… Смотри, мы еще встретимся, - и я подмигиваю ему распухшим глазом. Дверь молча закрывается. Слышно, как ее судорожно запирают на засов. Струхнули.
Встаем, расстегиваем штаны и обильно метим ненавистный порог. Мы победили - наш дух оказался сильнее.
Через пятнадцать минут мы поднимаемся по лестнице общежития к себе на четвертый этаж и громко обсуждаем недавний бой. Орем, оглушительно хвастаемся сами перед собой своими мощными ударами, захватами и приемами рукопашного боя, которых не было. От наших громогласных выкриков, народ выходит на лестницу из холла, посмотреть что это за герои. Увидев мою избитую до синевы морду и вывалянных в грязи товарищей, все дружно ржут. Ну и видуха! Аники-воины! Пираты с затонувшего корабля!
Две недели после этого я писаю кровью и месяц плохо дышу - сломаны два ребра. В нашу комнату ходят экскурсии, чтобы посмотреть на то, какие именно полосы оставляет настоящая милицейская дубинка на человеческом теле. Мне приходится часто обнажать спину и показывать зад. Надо мной читают лекции, живущие здесь же в общаге, нетрезвые преподаватели по судебной медицине, расказывая об особенностях локализации и характерных признаках данного вида телесных повреждений. Я знаменитость! Коля с Серегой принимают заслуженную оплату натурных лекций водкой. Про вино мы более ничего не хотим слышать.
И ведь все зажило, как на собаке. Только на ляжке до сих пор красуется шрам от каблучка той харьковской продавщицы из этой гребаной «Ядвиги».
А, ведь,все равно как-то приятно теперь это вспоминать. Из-за краткого мига славы, что ли, или еще почему?
Вино с тех пор я больше не пью. Только водка, ребята, только водка…Реакции на вино у меня, уж, больно нетипичные.

***

© Юрий Иванов, 2013
Дата публикации: 30.04.2013 10:05:29
Просмотров: 3341

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Влад Галущенко [2013-05-31 21:10:21]

Ну, вот. Разродился, наконец.
Хватит бухать, рви у гуся перо из попы
и лепи чернильницу из хлеба.
Почитай год не писал.
А народ ждет... однако...

Ответить