Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?





Danuvzhopu

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 9656 знаков с пробелами
Раздел: "Ненастоящее продолженное"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати


1

Море сегодня нерыбоспособно. Волны разбиваются чуть не в полукилометре от мокрой суши о нанесенный раньше из глыби и сметенный с берега песок. Полкилометра, или около того, песка и пены – а нафига рыбе пена?
И не приблизиться к нему. Волны разбиваются далеко, но сил у них, разбитых как будто бы и поверженных, как у старого психопата – достают до бледно-глинистого цвета обрывистой стенки, с которой начинается собственно суша, сухая, поросшая успевшей запылиться неяркой травой и цепкими кустами. Не промочив ног, по берегу не пройти. И промочить ноги можно по самую задницу включительно – пароксизм психопатии непредсказуем. Вот оно под твоими влажными кроссовками, похожее на бессильного паралитика, и вдруг хрясь – вздымается и хватает за ремень, будто джинсы с тебя хочет стянуть.
Достало. Всю зиму так. А уже конец марта. А оно всё ещё.


2

Грузный, сипящий, заикающийся Гриша клонится к восьмидесяти годам и намерен жить неопределенно долго. Сломавшийся пластиковый шпенек на швейной машинке его жены погружает Гришу в горькие размышления о тщетности всего сущего. Он не может дозвониться до фирмы, в которой лет десять-двенадцать назад покупал швейную машинку. Рассчитывает поправить непоправимое. И никак. Не.
- Ж-ж-женя, - заикается он в дешёвый мобильник, - с-с-скажи м-мне. Н-н-номер ф-факса – в-в-величина п-п-постоянная?
Я начинаю метаться по древу познания добра и зла охреневшей мысею. Пенюсь, как море. Реальность слегка смещается, двоится, троится – ничего постоянного в ней.
- П-п-почему ты м-материшься, б-б-будто из к-к-какой-то д-деревни п-п-приехал, - обижается Гриша в мобильник. Или из мобильника – зависит, откуда смотреть.


3

Ленусик не меньше часа доставала меня сээмэсками. Я пытался заснуть. Но вежливо отвечал No. Культурно набирал I don’t want to. Раз десять. Never mind. Ленусик хотела, чтобы я поговорил с её подружкой, которая собралась в отпуск. Сюда. Чтоб той было где преклонить главу свою. И пятилетней дочки. Или -чке. На выбор.
Поняв – в сущности-то, я довольно понятливый, - что заснуть не дадут, набрал немеющими от гнева пальцами Danuvzhopu. И выключил мобило. И погрузился в благостный сон.
- Он сказал, что если тебе надо, можешь обращаться, - перевела Ленусик, максимально близко к тексту, для своей подружки, пока я благостно спал.
И совсем на меня не обиделась. Спросила единственно из здорового интереса, просто чтобы знать:
- А почему ты материшься?


4

Виктория по-кроличьи вздёргивает верхнюю губу, чтобы разглядеть меня вблизи через дальнозоркие выпуклые очки. Её дочка в таких же очках, только маленьких – розовая пластиковая оправа, выпуклые стёкла, - вертит блондинистой главой, которую надо будет где-то преклонять, по сторонам и пялится вверх: к потолку поналипло блескучих воздушных шаров – голова клоуна, условное сердце, нешто вроде Майки-мауса. Высоко. Никому не допрыгнуть.
Всё в аэропорте приглушенно блестит, посверкивает, народ топчется – прям тебе Новый Год, только без ёлки.
В машине детёныша тошнит. Она блюёт по-взрослому изобильно. Бодрый дух недетской детской блевотины выветривается неохотно. Совсем не. Стёкла приходится опускать передние и чуть-чуть. Иначе дитё простудится. О том, что простудится моё левое ухо, я стараюсь не думать. Думай, не думай – всяко заболит.
- В машине её рвёт, - зачем-то объясняет мамаша, оборачиваясь назад и вздёргивая губу, чтоб разглядеть трогательные подробности.
Молчу.


5

Я не знаю, как его зовут. Он стар, сед, узкое лицо его глубоко и резко морщинисто, голос – севший баритон – вибрирует и срывается на хрип.
- На Волге, под Костромой, - он возбужденно хватает меня за рукав, дабы поведать.
Будь он девушкой, я б ему, то есть ей, прям тут, в лифте, отдался бы беззаветно. Перед таким напором страсти не устоять. Не мне. Не.
Я отцепляю его руку от своего рукава и вежливо киваю.
Возбудил его не я – спиннинг, в той как раз руке, за которую он страстно ухватился. Столько грусти в той песне унылой, что дядечка незамедлительно вспоминает родные поля и леса. И излагает.
- Мужики сидят – и нет ни у кого ничего, не клюёт.
Снова киваю. Картина болезненно знакомая.
- И тут батюшка бежит с удочкой с косогора.
Это мне нравится. Колоритно. Косогор. Батюшка. Бежит по зелёной траве. Чёрная ряса развевается. Бамбуковая удочка. Красно-белый поплавок. Красотища.
- Бросает, и сразу – раз! И тащит фазана.
Что-то в картинке не так. Охреневший фазан хлопает коричневыми, с золотистым отливом и белым крапом, крыльями по воде и крутит красной башкой на синей шее.
- Сазана, - пытаюсь отредактировать.
- Сазана, - соглашается автор. – Сразу забросил – и сразу тащит фазана.
В одном купе с таким рассказчиком за сутки пути я помутился бы разумом. В лифте можно потерпеть – недолго. Он живёт этажом ниже меня, и его конечная станция неотвратимо приближается. Красная пятёрка на табло уже сменилась шестёркой.
Ну и потом – я надеюсь узнать сакральный секрет ловли сазанов. Может, его можно будет распространить, этот передовой опыт, на тутошнюю кефаль, к примеру.
- А я его спросил, а там парнишка маленький батюшке помогал тащить фазана, как это так, что ни у кого не клюёт, а вы сразу фазана поймали.
Сосед раздражающе сбивчив. Зачем-то у него какой-то парнишка вынырнул и пропал. Там же такое богачество: стриженный под горшок, светловолосый, голубоглазый, румяный, трогательно сопливый. В белой полотняной рубахе, опоясанной витым шнуром с жёлтыми кисточками на концах, в льняных портках и лаптях на босу ногу.
Лифт останавливается на девятом, и я примиряюсь с тем, что секретов мастерства познать не успел.
Не на того напал. Сосед указательным пальцем топит в панели кнопку, удерживающую двери раскрытыми.
- А батюшка, оказывается, наживку заранее приготовил.
О, день счастливый. Сейчас дяденька дрожащим севшим баритоном поведает рецепт наживки, и я посрамлю всех здешних рыбаков, дятлов неграмотных.
- Оказывается, - сосед растроган и тупо торжественен, будто сообщает рыдающему от счастья народу о покорении Крыма, - главное – наживку приготовить!
И повторяет – чтоб я запомнил. Чтобы ничего не упустил и не попутал:
- Главное – наживку приготовить! Вот оказывается что!
Мне всего на один этаж выше. В пустом лифте успеваю произнести. Коротко и по сути.


6

- Здрасьте, - я приторно приветлив, хотя смысла в этом нет никакого. Вероятно, потому и приветлив.
Гена, сосед по площадке, сдержанно кивает. Его сын, девственник на пятом десятке молодых юных лет, кивает чуть менее сдержанно и даже бормочет что-то ответное. Папашу он поддерживает за безвольный локоть, чтобы тот не рухнул на блеклые плитки пола по пути от лифта к двери.
Желать Гене здоровья – чистое хамство, кощунство и надругательство. Здоровья у него осталось с гулькин нос и от пожеланий не прибавится. Хотя, должно быть, и не убавится. Хотя кто его знает.
Гена мал ростом, сгорблен, худ и изжелта-бледен. При жизни – он ещё не умер, но это уже не имеет значения – исправлял Маркса и ходил по помойкам. Малый рост мешал ему ковыряться длинной палкой с крюком в мусорных баках, сгорбленность – помогала. Привставши на цыпочки, он сразу оказывался над разверстым зевом бака загодя склоненной головой.
Гена невзлюбил меня при первом знакомстве. В лифте. Лифт у нас – прям клуб знакомств. За сущий, казалось бы - мне, но не ему, - пустяк. За то, что я похихикал – покряхтел гортанно.
Тогда он ещё искрил, если замыкало. Мечтал о чём-то. Про его привязанность к помойкам я не знал. Про пристрастие к Марксу – очень, видать, пристрастно относился – Гена сообщил сходу, бесцветные блестящие глаза уставя в зеркало обочь меня:
- У меня есть проект. Мне надо поговорить с кем-нибудь наверху. А связей никаких. Несколько писем отправил – никакого ответа.
- Ну, - я постарался высказаться поосторожней, поэтому так сказал. – Ну. И чо за проект? В общем-то. Ну.
Гена, яко мученик какой, будто ему это было нестерпимо больно, перевёл взгляд с одного моего мимо-бока на другой мимо-бок.
- Ну, есть у меня министр знакомый, - сознался я. – Можно попробовать. В общем-то.
- Я понял, в чём Маркс был не прав, - Гену подомкнуло, и он слегка заискрил, вскипел белым ключом. – Если не повышать зарплаты, то инфляции не будет.
Меня тоже замкнуло, поморщило непроизвольно, и скрипучее гортанное кряхтенье вырвалось само.
- Министр не захочет, - объяснил, будто извинился. То ли за себя, то ли за министра. – Он хочет, чтоб ему повышали зарплату.
- Вот, - сказал Гена. И больше ничего не сказал. Только взглянул наконец-то на собственно меня.
И с тех пор только сдержанно кивал при случайных встречах в ответ на моё однообразное здрасьте.
И года через три-четыре совсем заболел.


7

Да конечно, когда-то и рыба поумнеет и начнёт хватать воблеры, попперы, блёсны, разный там силиконовый хлам и настоящих вкусных червяков. Из соседей если кто приболеет, то потом привыздоровеет и начнёт копаться в мусорных баках, набитых добром под завязку.
Но не сегодня. Сегодня море нерыбоспособно. Депрессивно. И мусорные баки забиты всякой вонючей дрянью так, что всё из них вываливается. И приболевший сосед по площадке уже не воспрянет, а скорее того приумрёт, чтобы хотя бы так, безмолвно, попрекнуть меня, бессердечного. Толстенный Гриша изнурит сипением и заиканием. Ленусик подсунет ещё каких-нибудь своих гостей, и те наблюют в машине. В лифте кто-нибудь схватит за руку и, ликуя и торжествуя, расскажет что-то бессвязное – длинно, сбивчиво и бессодержательно. А я буду слушать болящим, продутым в машине, ухом и до конца надеяться на несбыточное.
Чтобы каждый раз не натруждать немеющие от гнева пальцы, я заботливо сохранил в мобильнике образец сээмэски: Danuvzhopu.
Не поможет. Понимаю.






© Евгений Пейсахович, 2015
Дата публикации: 27.03.2015 20:45:33
Просмотров: 3217

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Ваше имя:

Ваш отзыв:

Для защиты от спама прибавьте к числу 81 число 66:

    

Рецензии

Владислав Эстрайх [2015-03-30 11:16:23]
Английское слово annoying передаёт настроение каждой ситуации. И заранее обрисованное море как сквозной образ создаёт самую подходящую канву. В общем, раздражённо-гармоничный рассказ. Зарисовка даже. Хорошая.

Ответить
thanks a lot, damn it