Роковые 70-е. Рыцарь страсти.
Олег Павловский
|
Форма: Эссе
Жанр: Размышления Объём: 8992 знаков с пробелами Раздел: " Мастерская" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
. РОКовые СЕМИДЕСЯТЫЕ * * * […] ______________________________________________________________________ Виктор Соснора уже вел ЛИТО в ДК им. Цурюпы – еще один остров для кого невезения, а для кого и надежды. Человек он был «колючий, как снаружи, так и внутри. Это уж кому как нравится. Невысокого роста, сухощавый, с вечно горящим взглядом. Но он был уже признанным мэтром ленинградской литературной камарильи – круг был достаточно узок, но тесно не было никому. Поэты вообще народ, с которым очень трудно ужиться, но очень хорошо жить. Было у нас и три закадычных друга – Володя Матиевский, Валя Бобрецов и художник-фотограф Толя Шишков. Они выделялись в ЛИТО Сергея Давыдова, никогда себя не унижая при этом, да и остальных «признавали не сразу». Гриша Калюжный уже вовсю публиковался в Москве, народ не сидел на месте, да Григорий и был тогда штурманом ГВФ. Помню, Матиевский поразил меня такими стихами: * * * И лужок выбирают косами, и дорожку вплотную к себе… Подойдешь, как подходят к осыпи, отойдешь… и шагнешь к Неве. Капли падали, капли кокались, разбивались на все лады, но ребенку больному коклюшем хорошо у большой воды. Что-то нынче сказалось, прокаркалось – лучше поздно, чем никогда… Вот и Ладога поздно прохаркалась мокротой и остатками льда. Вот и город – моя досада! – разом сбросив решетки лесов, развернулся блестящим фасадом не ударивши в грязь лицом. Как бывает он мил и приветлив – так, от славы его отрешен, ты стоишь, к мелочам привередлив, но как мокрый мышонок смешон. Но дойдешь о смешного до дерзкого каждодневно смотря на фасад по дороге от Гренадерского до Дворцового – и назад. * * * Ему было тогда лет двадцать пять, в общем, не так и много. Всегда как будто чем-то недовольный, саркастичный и порой язвительный, но как он раскрывался при общении за стаканом хорошего вина, например. Казалось он весь излучал из себя доброту и дарил товарища счастьем с грустью пополам. _____________________________________________________________ Он умер, не увидев ни одной своей строки в современных изданиях «эпохи застоя». Не увидев – вполне заслуженно: абсолютная «стилистическая несовместимость его поэзии и канонов так называемого «социалистического реализма» очевидна, – даже если трактовать канон этот предельно расширительно, как некий «соцреализм без берегов». _____________________________ Валентин Бобрецов * * * Кого не повторяя… то есть я ничего не повторю из тех вещей, что скорый поезд внушал охоте и псарю… Когда российским хороводом бегут березы, дол, сады, когда весна грядет по водам и зелены ее следы, когда нелепый вид становищ символизирует приезд меня уже не остановишь в плачевный не внося реестр, – во-первых, и от века пресных свобод придуманных самим, свобода – во-вторых, и в трезвых мне не бывать… я пью в помин… * * * Лирику Матиевского отличает удивительная, совершенно естественная чистота, не имеющая ничего общего ни с «либеральной фривольностью», ни с казенным пуританством. «Про что» эти стихи? Про жизнь и смерть. Про любовь и одиночество. Про Бога и «верить не во что». Словом, как всякая настоящая поэзия они несводимы к формуле «про что» и являются по-своему образцом «чистого искусства». А ставя вопрос «как жить?» и «что делать?» /какие русские стихи без этого?/, никаких окончательных «методических рекомендаций» читателю не дают. ___________________________ Валентин Бобрецов …Казалось, что горел камин… Ты знаешь, у печи поленья не вызывают умиленья, и эта мрачная зола распад двух зол – добра и зла, которые пойдут по ругани и омрачаться вечера, и в горло медленно по рукоять войдет желание… Вчера весна разыгрывала Брута, тем тяжелей оно вошло – сосредоточенно, как будто тяжеловес – на эшафот… Я не люблю привычек новых бар. Моя душа не северный амбар, – пустое пекло… с ней можно без вериг и власяниц перегорать до горсти пепла и восставать, и падать ниц… желать пера высокой пробы, не верить никакой тщете, жалеть, что все равны у гроба, жить сыто, знать о нищете… Здесь перечень идей необходим, я не хочу их толковать один: когда потеряна тропа лесная, а городская проклята черта, как имя Господа, себя не зная, ты всуе говоришь: – Моя мечта… Когда с огнем надолго путь потерян, найди поводыря, не прекословь… Каким ты представляешь новый терем? Ты всуе говоришь: Моя любовь. Любя предмет, люби и тень предмета… Твой идеал: или пришельц извне или кровосмешенье всех поэтов при Боге или Сатане… Твоя мечта – в стене открытье лаза в края, где мог бы нищий и босой просеять небеса сетчаткой глаза, впитать морей аттическую соль… Я потому люблю цветные стекла – пойдешь благословить союз мостов, припомнишь ночь… и омрачатся окна; там ставили вино на стол, там говорили об одном и том же, – что цены выросли, что стены стали тоньше. Но кто-то говорил: Бердяев… Шестов… Нет, стол не походил на остров жестов. … Поет из гроба Элвис Пресли, поет «Период меловой», петля в зубоврачебном кресле – почти над самой головой. Ты спьяну лепишь об обиде на бездорожье в портмонэ, – и не мечтать мне о Флориде, и зимовать на Охте мне… но кто бы не пытал удачи с тобой уединяясь в подвал, поймет, что и чердак на даче – не деревенский сеновал. А после – лестничные коды… Ну где тебе найти охоты со мной, треплом и звонарем, рыдать под каждым фонарем… Немного быта… избыток уличного костыля, премного мучиться… и это было, было у стен Московского Кремля. Повесь иконы, мысли патриархом, пустись бродяжить во Христе… ни сыном дома, ни репатриантом не осознать себя у этих стен… Торжественная паранойя. Метель и скрипка по складам, в окне – отродье вороное Устав читает по складам. Они хотят меня заставить забыть, что волен человек всегда своей судьбою править среди свободных жизни рек. Глаза замазывайте манной, но никогда я не прощу тебе страна, твоим имамам моих стихов и улиц щур! Теперь к тебе не подступиться, да и тобой не поступиться… Так разум к нам забудет путь, и юность тщетна, жизнь горька… и чтобы ненавидеть – будь весь, как припадок дурака. Но вашу власть я ненавижу, на площади себя я вижу с широким площадным лицом, и шрам – во всю щеку – шлицом! Петрополь… на правах магната кого он выдал за себя? Большой, он говорит – так надо, заливом свой бокал зыбя. Куда мне деться от видений, как полугрезить, полуспать не полюбив теней и терний… забыть или не забывать, бродить по городам и весям из дальних стран до ближних мест, настрой души, когда был весь он – смиренье, хаос и протест: что нет проезда от иллюзий, что поклоняются впотьмах, что копят зло /я поделюсь им/, что мы – сырье для новых крупов, что бехтеревки всех времен полны калек, а морги трупов, что божий дар – немым итогом, что мелочен иной поэт, что пишет власть высоким слогом, что можно, не сходя с арены, дичать, что клявшийся в любви – плохой слуга своей царевны… придет на сердце /в кои веки/ – без тормозов под паруса сбежать от собственной опеки, искать, заглядывать в глаза, просить… плечами пожимая и разговор – до запятой… но всем отдаться в пожеланье и бредить каждой красотой… Вам /эта дама пожилая, была так вежлива с юнцом/, я, безусловно, пожелаю его увидеть не дельцом. Вы год от года неустанней оберегаете чертог академических изданий. Их пережить пошли Вам бог. Вам рукоплещет вся больница: здоровые и дураки. Забудь меня, моя десница! Да не протянут вам руки. Ты /я надеюсь не последний/, – в душе храня вороний грай, побыв в Европе, как в передней, войдешь в американский рай. Тебе, живущему послушно, поэт три плеши прогудел. Поговорим, пока мне скучно, но говорить – не твой удел. …Из золотого руна мехом вовнутрь, так и от пальцев струна, – видит грязь… Я пожелаю Вам дивных утр, скорбно молясь. …Я помню: раскололи атом, но кровь не смыли до сих пор. Не занимайтесь плагиатом, здесь нужен бич, а не топор. Зарядит дождь косой саженью, смывая старое дерьмо. Собрать стихи, предать сожженью, и написать одно письмо! Проститься в нем не слишком льстиво – /зачем любителю пяти больших картин и примитива, все эти искусы в пути/, где горы гордые как горцы сошлись в недвижное каре, и пал один, и вот уж овцы кишат как черви на горе. Взгляни как камни лихорадит, как верен свету каждый шаг. И будь прекрасен, бога ради, о бога ради только так! Взгляни на этих скал отрогость: внизу – река, вверху – звезда. Удел поэта – страсть и строгость. Неискончаемо. Всегда! * * * . © Олег Павловский, 2015 Дата публикации: 13.07.2015 11:11:26 Просмотров: 2898 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|
РецензииВиктор Качемцев [2015-10-29 22:44:39]
|
|