Сны в ясную ночь

Владимир Опёнок

Форма: Рассказ
Жанр: Фантастика
Объём: 47264 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

– Значит, по-твоему, я дьявол? – раздалось ниоткуда.
Я старался сдерживаться, но выдали мысли. Они, будто нарочно, вертелись вокруг его имени. Страх липкими пальцами прикоснулся к телу...

Однажды

Загадочный мир иллюзий пленил. Стирая зыбкую грань реальности и видений, он дарил сны, которые я принимал за действительность. Причина – состояние моего здоровье. Врач, да будет земля ему пухом, нацарапал рецепт: скорейшую операцию и терапию. Перспектива озадачила, и я промямлил, мол, от судьбы, не уйти. Он буркнул, мне повезло, что болезнь не умножила на ноль. Я оценил шутку, но всё казалось розыгрышем. Знать бы заранее, что стану учебным пособием, я возможно передумал бы. Но служить живым анатомическим чучелом оказалось забавно. Меня показывали студентам, а я наблюдал за ними. Правда, продолжалось это недолго. Как-то, отвезли в комнату, куда никого из посторонних не впускали.

Операция прошла успешно. Очнувшись в реанимации, я осмотрел палату и поприветствовал её обитателей. Возле окон промолчали. Там лежали с переломанными челюстями, и в ответ лишь кивнули, указывая на что-то скрючившееся в углу. Я повернулся и отдельно поприветствовал этот грузный свёрток. Тот, свернувшись калачиком, по всей видимости, спал. Позже выяснилось, ночью он умер и его уволокли санитары. Так я познакомился с этой обителью отчаяния.

Лениво потянулись дни. Меня навещали. С удивлением обнаружил, как испытываю противоречивые чувства: благодарность за оказанное внимание и недовольство жалостью, скользящей в каждом взоре. Мне казалось, все считают непременным долгом заживо меня похоронить. Посещения начинались с самого утра и напоминали траурный ритуал. Поначалу я с иронией отнёсся к происходящему, правда, вскоре её сменило раздражение.

Прежде чем попасть в палату, нужно было пройти под окнами. Минуя окна, посетители улыбались, насвистывали, являя бодрый образчик жизнерадостности. Но по мере приближения к входу настроение улетучивалось. Складывалось впечатление, будто за входной дверью притаилось нечто, увидав которое, все мгновенно менялись в лице. Со своего места я не видел, что именно служило причиной перемены, однако, проходя внутрь лица обретали одинаковые, скорбные выражения. Следующее за этим действо вызывало негодование, переходящее в бешенство. Я раздражался от взглядов, полных сочувствия, ободряющих похлопываний и неискренности, ставшей повинностью. Не покидало ощущение, будто присутствую на собственных похоронах, слушая надгробные речи. Для полноты картины не хватало могилы да оркестра, исполняющего траурный марш.

Не знал, что жалость так беспощадна! Незаметно подкравшись, она жалит словно змея и её смертоносный укус парализует волю. Страх сковывает движения, тело покрывается испариной, а взмокшая от пота рубашка словно невыносимо влажные путы. Распрощавшись, я срывал с тела липкую ткань, тщетно пытаясь ледяной водой смыть унизительное клеймо. Бушевавшие во мне эмоции могли сжечь всё живое. Сочувствие приятелей рождало ненависть, тихо выжигавшую мою душу. Отчаяние овладело мной. Оно надолго выбило из колеи. В сопровождении тягостных мыслей я покинул больницу.

Жажда

Из больницы направился домой. Проезжая по цветущему городу, любовался тенистыми аллеями. В их недрах били хрустальные фонтаны. Буйная растительность скрывала бульвар, по которому прогуливались влюблённые.

Подъехав к дому, я оставил машину у подъезда и долго вглядывался в его беззубый оскал, готовый меня поглотить. Во дворе всё было по-прежнему. Старушки, сидя на лавочках, обсуждали последние сплетни. Детский щебет разносился повсюду. Воздух, пропитанный ароматом весны, звенел птичьими голосами. Мне не хотелось входить в подъезд, его темнота настораживала. Переминаясь с ноги на ногу, я всё же шагнул в пустоту. Она встретила сыростью и прохладой и ударив в нос чем-то затхлым, мягко навалилась. К горлу подступила тошнота и я рванул вверх, словно спасаясь от погони.

Взлетев по ступенькам, с облегчением захлопнул за собой дверь. От слабости дрожали колени. Тяжело дыша, я изучал обстановку. Вещи как будто находились на своих местах, но что-то, чего я не мог понять, изменилось.
Пытаясь припомнить детали, я лишь напрасно напрягал память. Она не спешила прийти на помощь. На ватных ногах бродил я по гостиной, вглядываясь в неясные силуэты. Утомившись, рухнул на диван. Время, не желая меня тревожить, остановилось.

Незаметно подкралось утро, но вечно спешащее солнце было за горизонтом. Повеяло прохладой. Утомлённый зноем город просыпался. Я подошёл к окну и распахнул его. Горный ветер ворвался, напоив своею свежестью моё унылое жильё. Подставляя лицо под бурные прикосновения, я любовался фонтаном во дворе.

Кто был на Востоке, навсегда останется в плену его дивной красоты. Праздничное ликование красок не выразить словами. Смешавшись с запахами, они устроили фейерверк, заставляя блекнуть фантазии своих восторженных поклонников! До сих пор мне снится восточная ночь, полная чарующих запахов и звуков. Её непроглядная тьма усеяна мириадами звёзд. Изысканным очарованием веет ночное небо, и пряным вкусом вторит ощущение сказки, унося воображение прочь. В горах безжалостное время оттеняет красоту скал. Их отвесные стены – глубокие колодцы! Вырыты могучими исполинами, они хранят вековое молчание. Звенящая тишина непреклонна, как суровый страж. Время покоит тайны в глубине бездны. Громадная толща воды не спешит поделиться секретами. Мне захотелось раствориться в прохладе, ощутив себя частью природы. Я смотрел на фонтан и одиночество тоской сжимало сердце.

Мысли мои, несмотря на потрясение, были ясны. Мне нравилась их прохлада, они не метались хаотично, но каждая имела свой путь. Это было приятное ощущение слаженности и гармонии. Они уносили в прошлое, далёкое и нереальное. Угадывая желания, меняли картину за картиной. Блуждания по галерее воспоминаний продолжались до утра. Я снова был с теми, кто мне дорог.

Шло время. По обыкновению встречая рассвет, я почувствовал, мысли изменили отношение. Они метались, словно перепуганные белки. Неожиданно зазвонил телефон. Надрывая голосовые связки, он пытался что-то сказать. Механически я отключил его, и тревога, ожидавшая свой час, набросилась…
То время наградило не только воспоминаниями. В память о себе оно подарило сон. Когда-нибудь им поделюсь, и может, он найдёт того, кто по достоинству его оценит.

Оторопь

Прошло несколько дней. Закаты смешались с рассветами, и я потерял счёт времени. Словно норовистый конь, понесло оно вскачь. Странное беспокойство завладело мной. После недолгих раздумий набрал номер доктора. Трубка мягким женским голосом сообщила, хозяин на работе.

Перезвонил в больницу. К телефону доктор подошёл сам. Мы обменялись любезностями и коснулись основной темы. Он убеждал немедленно начать процедуры. Аргументируя тем, что теряю время, пригрозил: если буду упорствовать, месяца через два ему не с кем будет спорить. Правда, спохватился и попытался перевести сказанное в шутку. Но слово не воробей. Разговор не клеился. Обменявшись пожеланиями благ, мы завершили беседу.
Пребывая наедине с мыслями, я взглянул на себя со стороны и увидел, как холодной, скользкой рыбой в меня вползает тревога. Из любопытства прикоснулся к ней. Она сияла и переливалась, принимая любую форму…
Невероятные ощущения! Внезапно всё исчезло. Я остался наедине с фразой доктора. Обретя очертания сказочного существа, она поставила перед выбором. Мне не хотелось вновь подвергаться сочувствию, и я решил не ездить в больницу. Определённость наступила и принесла облегчение.

Отношение людей к смерти – предмет моего искреннего удивления! Казалось, сознавая неизбежность, пора призадуматься, но, времени недостаёт. Однако стоит ей приблизится, как слова замирают на устах. Смерть! Её дыханье рождает чудо! Тот, кто вчера был господином, превращается в раба. Становится невольником страха, своего самого неумолимого властелина. Редко кому удаётся освободиться из невидимых пут. И вдруг Капризная уходит, оставляя до поры, что принадлежит ей по праву. Но мало кто помнит, как дышал, чувствовал словно в последний раз…

После операции прошло немного времени, а во мне произошёл настоящий переворот! Моими спутниками стали мысли о смерти. Понемногу я привыкал к ним. Мировоззрение менялось, и я погружался в пропасть, именуемую равнодушием. Неожиданно решил ознакомиться с текстами Библии. Иногда хватался за неё, а бывало, забрасывал и часами был недвижим, уткнувшись в потолок. Часто тело сутками оставалось без движения, и я забывал что-либо поесть. Время не замечало мою берлогу, но меня это не тревожило.

Однажды встречая зарю, заметил, природа во дворе разительно переменилась, и я долго пытался понять, что произошло?! Помучившись, сообразил: пришла осень. Это заставило запаниковать! Интуитивно чувствовал: между изменениями в природе и мной есть какая-то связь. Упрямо пытаясь её нащупать, получил ответ – после операции прошло почти три месяца!

Странно, я не почувствовал облегчения от этого, казалось бы, радостного известия. Наоборот, меня словно обманули! Душевное равновесие, доставшееся таким трудом, рушилось. Я протестовал против подаренной мне неожиданной отсрочки. Мысль о том, что буду жить, казалось абсурдом! Я уже свыкся со смертью и отвергал любые попытки думать о будущем. Нервы были взвинчены до предела. Терзала мысль, будто кто-то посмеялся надо мной. Спасительный обман превращался в изощрённую пытку! Но продолжалось это недолго.

Неумолимое, как палач, время выполнило свою работу. Возврат к реальности быстрее, нежели уход от неё. Будто кубарем слететь с горы! Много усилий тратишь на подъём, спуск же занимает несколько мгновений. Необходимость – эта основа существования, вырвав из мира иллюзий, нацепила хомут проблем. Заполнив свободное время, они ввергли в водоворот суеты, раздувая потухшие угли былых отношений.

Горнило

Прошло чуть больше недели. Жизнь постепенно брала своё. Какие-то дела задвигали на задний план простое, но очень важное.
Как-то проснулся ранним утром. Почудилось, будто кто-то зовёт. Открыв глаза, я вглядывался в тишину.

– Проснулся? – отчётливо раздалось во тьме.
«Какой странный сон», – пришло на ум.
– Это не сон, – словно читая мысли, возразил голос.
Я поднял голову и огляделся.
– Кого ты ищешь? – мягко прозвучало ниоткуда.

Сбитый с толку, я поднялся и заковылял в кухню. Подойдя к окну, полной грудью вдохнул осеннюю прохладу. Она была с горчинкой дыма от костров, последнего приюта ставших ненужными осенних листьев. Эта ритуальная кремация повторялась из года в год, но никогда она не казалась такой символичной. Немного постояв, я проснулся.

– Чудный рассвет, не правда ли? – спросил неизвестный.
– Что такое? – едва выговорил я, сердце же бешено заколотилось.
– А у кого ты спрашиваешь? – как ни в чём не бывало продолжал он.

Я хотел было ответить, но нужды в том не было. Голос звучал в голове и вряд ли кто-нибудь ещё мог его услышать. Не понимая, что происходит, зачем-то уселся перед зеркалом. Внимательно вглядываясь в отражение, не сразу понял, как пытаюсь отыскать на лице признаки безумия. На первый взгляд всё в норме. Но стоило успокоиться, как прозвучало:
– Это не игра воображения.

И снова тишина. Волнение стало убывать. Ум быстро освоился, и, казалось, происходящее ему нравится. Но что-то во мне противилось.
– В этом и загвоздка, – прервал молчание таинственный собеседник. – Не проще ли доверять чувствам? Ты не задумываешься об этом, потому что твой ум заключён в темницу. Темница – здравый смысл! Жить, во всём полагаясь на него, скучное занятие. Но, едва кто-то заступит черту, как вы сразу осудите то, что сами давно сделали нормой. Закрой глаза…

Он действовал словно гипноз, вынуждая повиноваться. Веки налились свинцом и под тяжестью опустились.

Я парил в воздухе! От восторга перехватило дыхание! Хотелось кричать! Такого чувства ещё не испытывал. Взмывая к солнцу, наслаждался полётом. Прямо подо мной расстилался ковёр облаков. Синева неба звала и манила, но я устремился вниз, сквозь свинцовые тучи. Нависая над самой землёй, они кутали её в грязный, перистый кокон. Взору моему открылась картина, какую не мог даже представить! Признаюсь, я не был готов к подобному зрелищу, и предательская слабость заставила вздрогнуть.

Поверхности земли видно не было, всё завалено грудами обнажённых людских тел. Вглядываясь в копошащиеся пирамиды, я заметил, их ступеньки – человеческие головы! Пирамиды беззвучно шевелились, напоминая гигантские муравейники. Забравшихся на вершины, поглощали кишащие массы и раздавленные, они вновь становились их основанием. Но все стремились вверх, и что-то жуткое было в решимости любой ценой подняться выше! Цепляясь за торчащие руки и ноги, тела давили тела, наступали на головы. Болью и отчаянием давались движения. Всё происходило в тиши, но мне казалось, борьба длится целую вечность.

Наблюдая за открывшейся жутью, я заметил, как тела общаются чувствами. Различая некоторые узрел, что боль была цвета крови. Мрачным сиянием озаряла она картину, возникшую словно из кошмаров. Вычурно сверкала зависть! Обманывая зрение, она меняла тона, коих было множество, но не становилась привлекательнее. Едва появившись, исчезала прикрываясь равнодушием. Но я знал – это всего лишь маска! Затаив дыхание, следил я за чарующей красотой, от которой по телу пробегал озноб.

Самым мрачным цветом обладала, пожалуй ненависть. Она была черна как ночь. Не знаю, почему так определил цвета. Я сделал это неосознанно и, возможно, ошибся. Всю панораму озаряли яркие вспышки чувств. Молниями пронзая тела, они бросали вызов небу, спрятавшемуся за облаками. Я попытался найти любовь, но тщетны старания. Она была внизу. Раздавленная огромной человеческой массой. Устало скользя взором по поверхности, заметил, как тёмный луч вознёс на вершину очередного счастливца. Едва глотнув свежего воздуха, тот был сразу же обвит, словно щупальцами, десятками тянущихся к нему рук. Мгновенье, и ненасытное человеческое болото поглотило слабое, мокрое тело…

Раскрыв глаза, я оставался без движения. Пульс постепенно приходил в норму.
– Для чего вам болезни? – раздался вопрос.
Я молчал. Тогда он стал говорить, не обращая на меня внимания.
– С точки зрения больного – это зло! Впрочем, кто-то проявит сочувствие, но лучше б ему оставаться равнодушным.

Слова вызвали неприятные воспоминания, и вновь я ощутил взгляды полные жалости. Стало неуютно. Но голос продолжил:
– Чужая боль мало заботит. Интересно другое. Ваши религии основаны на смирении! Но прошли века, а вы так и не научились принимать страдание с благодарностью.

Воцарилась пауза. Чувства не верили происходящему, и где-то теплилась надежда проснуться. Другое дело – ум. Он словно объявил войну убеждая, всё наяву. Но эмоции восставали, не желая мириться с логикой! Что-то, во всём этом, настораживало. Неужели это сам?! Сердце бешеным насосом качало кровь! В горле пересохло. Попытался облизать сухие губы, но язык был жёстким и только царапал.

– Значит, по-твоему, я дьявол? – раздалось ниоткуда.
Я старался сдерживаться, но выдали мысли. Они, будто нарочно, вертелись вокруг его имени. Страх липкими пальцами прикоснулся к телу.
– Чего ты боишься? – продолжал голос.
Я молчал.
– Если я существую, кто, по-твоему, меня создал?
Странно, но слушая я успокаивался. Не дожидаясь ответов, собеседник продолжал:
– Не бойся нарушить запрет.
– Запрет… – прошелестело внутри.
– Наложенный религиозной догмой, – добавил он.

Разговор уходил в сторону, уводя за собою мой страх. Испытав облегчение, я переспросил:
– Догмой?
– Именно она рождает чувство, – раздался ответ.

Внезапно я оказался в маленькой кухне. Помимо меня, в ней находилось ещё двое. Мы разместились за столиком, под рваным, тусклым абажуром. На старенькой плите закипал чайник. Незнакомцы беседовали, взглядами приглашая присоединиться. Я посмотрел на пожилого мужчину и мысленно согласился с ним. Он считал, что религии призывают к миру, но в любом тексте каждый найдёт оправдание своим поступкам. Ему оппонировал юноша, по всей видимости, атеист. Он напористо убеждал в агрессии религиозных конфессий, ратуя за светский уклад. Приводя в доказательство инквизицию, взглянул на меня. Завершая, отметил: исповедуй Россия иное мировоззрение, мы бы жили в другом государстве.

Пока он говорил, мною владели противоречивые чувства. Дело в том, что я не религиозен. Моё отношение к этим двум складывалось из симпатии и антипатии. Не в силах привести аргументы, я неприязненно посмотрел юноше в глаза. Внезапно всё исчезло! И вновь я оказался в своём кресле.

Перемены в ощущениях давались тяжело. Мгновение назад я был зол и думал, это реальность. Но всё оказалось игрой воображения.
– Полагаю, – голос не оставлял выбора, – ты не станешь отрицать несогласие с юношей?

Слушая, я больно ущипнул себя. Проснуться по-прежнему не удавалось:
– А ведь он, выражая мнение, задел твои чувства и тебе это не понравилось. Ты опутан традициями и обречён повиноваться догмам.
У меня медленно «закипали» мозги. Информация усваивалась сразу, только сильно болели виски.
– Твоя боль скоро пройдёт. Ты озлобился без причины – это сработала догма! Её формула проста: нет, потому что нет. Трудно бороться с догмами, а те, кто пытается, заранее объявлены сумасшедшими…

Сказанное находило во мне понимание. И тогда собеседник вкрадчиво произнёс:
– Небеса создали лучшее из творений, но, увидев результат…
– Лучшее? – перебил я.
– Лучшее, – продолжил он. – Лучшие всегда виноваты! Их вина, что не такие как все. Ты полон недоверия, но вдумайся: его проступок – в решимости иметь собственное мнение. Не это ли вожделенная свобода, которой вам недостаёт? Впрочем, никто не желает свободы больше, нежели рабы.
– Тебя послушать, так ты – ангел, – возразил я.
– Так и есть. Падший, только. Странно, вы популяризируете миф, причём самым действенным способом. Рекламируете запрет. Если я враг, забудьте обо мне, забвение – лучшее наказание!
Его логика была безупречна:
– Не сердись. Рабу пристало скрывать эмоции.
От обиды потемнело в глазах. Я молчал.
– Напрасно ты обиделся. Ведь вы по доброй воле, считаете себя рабами.
Не дожидаясь ответа, он принялся рассуждать:
– Сделай милость, скажи, почему, считая себя рабами, вы называете Бога Отцом?

Возразить было нечего. Тогда он закончил мысль:
– Будь хотя-бы честен. Называй его не отцом, а, как пристало рабу – хозяином! Неужто ты не понимаешь, дети не могут быть рабами родителей? Иисус говорил об этом: «…и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах…»

Чувствуя, что я на пределе, он мягко произнёс:
– Ещё немного – и ты избавишься от догмы.
Сопротивляясь мыслям, я переспросил:
– Избавлюсь?
– Израсходовав доводы, самое время – разозлиться! Это догма пустила в ход проверенный резерв. Злость – временем испытанное средство! Человек не слышит аргументы, когда зол. Она разозлила тебя, не давая продолжать дискуссию, которую ты проиграл.
– Как я устал, – мелькнула мысль.
– Давай сменим тему. Отрицания и так достаточно в вашей жизни, – миролюбиво предложил он.
– Отрицания? – удивился я.
– Религия – отрицание жизни земной во имя загробной. Так, кажется, вас учат? Но ты не согласен, хотя и не можешь доказать обратного, – резюмировал голос.

Тяжкое бремя

В разговорах с ним я даже не пытался контролировать мысли, а брёл, словно бык на заклание. Предоставив возможность передохнуть, собеседник продолжил:
– Знакомо тебе выражение «Вселенский Разум»?
Словно губка, я продолжал беспомощно впитывать.
– Вы – элементы, необходимые для жизнедеятельности организма, масштаб, которого не в состоянии осознать!
Чувствуя недоверие, он усилил давление:
– Ваши познания достойны похвал, но почему?
Я включился в беседу:
– Развитие интеллекта…
– Да ну, – отреагировал голос, – а как насчёт наркотиков?
– Причём здесь это? – резкие перемены, путали и раздражали.
– Почему наркотическая зависимость так устойчива? – продолжал он.
Я пробормотал:
– Наркомания – это болезнь…

Он не стал насмехаться, а заработал как хорошо отлаженный механизм. Без сбоев:
– Наркомания – это состояние, при котором потребность столь высока, что отключается самоконтроль. Причина, по которой вы ей подвержены, отчасти в таинственной железе, обозначаемой – эпифиз...
– Знакомое слово… – припомнилось мне.
– Ты путаешь с гипофизом, – поправил собеседник. – Эпифиз вырабатывает серотонин. В природе он встречается в смоле диких фиг, в тех самых смоковницах, под которыми испытывали озарение древние пророки. Под смоковницей и Будда познал четыре благородные истины. Упоминание о ней встречается и в Библии: «… и увидел издалека смоковницу, покрытую листьями, пошёл, не найдёт ли чего на ней; но, придя к ней, ничего не нашёл, кроме листьев, ибо ещё не время было собирания смокв. И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек!» Но нигде не говорится, как называлось древо познания добра и зла. Меж тем, если внимательно читать Библию, из неё следует: «…И увидела жена, что дерево хорошо для пищи и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что даёт знание: и взяла плодов его, и ела, и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания…»

Я по-прежнему не понимал. Тогда он повторил:
– И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания.

И только теперь до меня дошло, что, стоя возле дерева, самое простое – сорвать с него листья. Тем временем собеседник продолжал:
– Серотонин – наркотик, вырабатываемый организмом. Другое его производное имеется в структуре мухоморов. Сибирские шаманы называли их панк или банг – синоним иранского названия конопли. Когда-то древние варили из мухоморов напиток и пили перед битвой. Зелье превращало воинов в неистовых разрушителей – берсеркеров! На американском континенте использовали пейотль, экстракты из лиан, а также крепкий табак. Ацтеки принимали ололиуку – вещество, как они утверждали, позволявшее постичь всё, чего не может понять человеческая мысль.
– Значит, наркотиками пользуются давно? – я по-прежнему не понимал.
– Наркотики – это стимуляторы! Как и многое другое. Религия, например, – произнося фразу, он наблюдал за мной.

Разумеется, я не мог этого видеть, но порой казалось, будто ощущаю его присутствие и знаю, чем он занят в настоящую минуту.
– Религия – это мировоззрение… – робко произнёс я.
– Кто-то сказал: религия – опиум для народа, – вставил он реплику.
– В религии нет зависимости, – запротестовал я.
– Мир, в котором нет зависимости, называется иллюзия. И со временем он становится грозной альтернативой реальности, – осадил голос, – Но мир иллюзий существует лишь в воображении. Оно – верное средство от депрессии. Для чего даны религиозные учения?
– Как свод правил, которые нужно соблюдать, – я не блистал ответами.
– А зачем? – продолжал он. Я молчал.
– Когда откажешься от стереотипов, многое станет понятнее. В вашем мире желания спонтанны. Но не всё можно осуществить. Вот и наступает разочарование и до депрессии рукой подать. Тогда и требуется нечто, способное вывести из этого состояния. Верные средства – алкоголь и наркотики. Они стирают грани реальности. Но реальность возвращается, и либо принимай её, либо продолжай глушить себя дальше.
– Причём здесь религия? – недоумевал я.
Незримый собеседник, ответил:
– Религия – учит не поддаваться искушению. Но религиозные институты ветшают и виной тому, цивилизация.
– Причём здесь цивилизация? – я запутывался всё больше и просто тянул время. Но голос был беспощаден, и это случалось всякий раз именно тогда, когда я остро нуждался в передышке. Не замечая моей усталости, он продолжал:
– Цивилизация порождает потребности, не давая возможность их удовлетворить. В результате – депрессия! Личность, не реализованная в реальности, спасается в мире иллюзий.
– Но не все подвержены иллюзиям, – неожиданно ум пришёл на выручку. Я отстранился и наблюдал за дискуссией со стороны.
– Все, – печально прозвучало. – Существуют иллюзии, обманывающие всё человечество. Поэтому, разочарование неизбежно.
– Какие же? – я не нашёл чем возразить.
Собеседник не стал тянуть с ответом:
– Свобода. Вы дали ей жизнь даже не подозревая, что это иллюзия. На её алтаре умерщвлены миллионы, а она по-прежнему для вас недоступна.
– Почему? – вырвалось автоматически.
От удивления он устало прошептал:
– Мне становится досадно за напрасно потраченное время. Полагаешь, живёшь в свободном мире? Это не так. Когда-то твои предки батрачили, и у них отбирали всё, оставляя крохи, лишь бы не умерли с голоду. Сегодня, обслуживая тех же феодалов, ты думаешь, тебе благоволят, обеспечивая работой? Но ты боишься потерять работу и обречён тянуть лямку, поскольку запряжён законами. Твоя свобода – незнание причин, которым покоряешься. Почему, с лёгкостью нарушая божьи заповеди, ты боишься нарушить написанное обычными смертными?

Я чувствовал себя вспаханным. Единственной опорой оставался ум. Маленькой надеждой проснуться пробирался он сквозь колючие заграждения. Но голос не унимался. Стальные нотки, зазвенев, превращали слова в удары молотом. Громом среди ясного неба он крушил последнее сопротивление:
– Ваша жизнь подчинена единственной цели – выжить! Накапливая заветное благосостояние, вы удовлетворяете потребность в безопасности! Но, чем больше удовлетворяете, тем большего она требует от вас. Вы жаждете свободы, а закованы в кандалы общественного мнения. Вы породили систему, в основе которой страх! Наркотики – попытка убежать от системы. Они делают вас свободными…

По ту сторону

Я решил избавиться от него и заметался по квартире. С невероятной скоростью перемещаясь по периметру жилья, пытался выбраться за его пределы. В уме творилось невообразимое! Он отказался повиноваться. Приближаясь к двери, я с изумлением взирал на неё, не понимая, что происходит. Со стороны мои перемещения напоминали беспорядочный полёт каучукового мяча. Брошенный сильной рукой, он отскакивает от стен, меняя траекторию. Неожиданно траектория направила к окну. Приближаясь к манящей свежести, я оказался снаружи. Внезапно ум включил желание покинуть жильё, но сработал инстинкт самосохранения! Почти вываливаясь, я ухватился за подоконник и рывком вернул тело обратно. Падая на пол, провалился в забытьё…

Очнулся от монотонного шума. За окном хлестал дождь, я сильно продрог. Пробуя повернуться, застонал. Тело саднило и хотелось пить. Прихрамывая, я побрёл в спальню, где стоял графин с водой. Утолив жажду, направился в гостиную. По пути валялись предметы, будто кто-то устроил погром. Войдя в комнату, я задёрнул занавески и включил музыку.

Голова была пуста, композиция увлекала музыкальным сюжетом.
– Нравится? – я не стал нервничать, услышав собеседника.
– Позволь представить Музыку, как мощнейший стимулятор.
– Музыка – дитя времени, – у меня не было сил спорить.
Показалось, собеседник улыбнулся.
– Музыка, всего лишь отражает ритм. Сравни с биением сердца, – предложил он.

Воображение послушно перенесло в старинную залу, где я оказался в окружении блистательных дам и галантных кавалеров. Какое-то очаровательное создание, грациозными движениями извлекало чарующие звуки из громоздкого инструмента. Они несли покой и умиротворение…

– А теперь, – он бесцеремонно погрузил меня во мглу.
Мгновение – и засверкали слепящие вспышки! Разрывая барабанные перепонки, динамики извергли чудовищные децибелы. Я оказался посреди зала, а несколько десятков изуродованных этими звуками тел бесновалось вокруг.

Жутко заболела голова. Ещё мгновение – и вновь я на диване. Правда, головная боль не проходила. Собеседник предложил вернуться к предыдущей теме:
– Почему наркомания стала массовой именно сейчас?

Я не понимал, причём здесь наркомания? Тогда он сам ответил:
– Население земли зябнет от одиночества. Живёт, словно роботы, от рассвета до заката. Механически пьёт, ест. Механически размножается. Но не все выдерживают монотонность. Вот и пытаются некоторые «расширить сознание». Но мир иллюзий пуст! Зияющая тьма за пёстрым фасадом воспалённого воображения.
Я механически возразил:
– Но люди бывают счастливы.
Он засмеялся и сказал:
– Представь, что мозг ребёнка, развиваясь во чреве матери, фиксирует всплески её состояния. Радуясь или огорчаясь, она уже во время беременности формирует наклонности своего чада.
– Это лишь слова, – я отмахивался как мог.
– Это данность, – проговорил он. – После рождения мозг, оставшись без подпитки в лице матери, начинает жить самостоятельно. И чувства, закреплённые во время беременности, проецирует на ребёнка.
– Бред какой-то, – я возражал, но неуверенно.
Собеседник гнул своё:
– Ребёнок набирается опыта. Он изучает мир и обязательно сделает то, за что накажут. Мозг, получая кровь, фиксирует скачок. В следующий раз он вынудит ребенка сделать тоже самое.
– Значит, мозг питается… – я пытался разобраться.
– Кровью, – дополнил он, – но негативные эмоции лучше запоминается. Вы получаете от матери боль, радость и набираясь опыта, обретаете страх.
– Почему страх? – у меня не было сил возражать.
– На страх опирается опыт! В Писании, которое тебя убеждает, сказано: ваш отец Диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нём истины. Когда говорит он ложь, говорит своё, ибо он лжец и отец лжи.
– Ну и? – я продолжал не понимая спрашивать. Он ответил вопросом на вопрос:
– Что рождает ложь?
И, помедлив, произнёс:
– Страх…

Не зная, что сказать, я обратился сначала к интуиции, а затем к уму. Интуиция советовала согласиться с доводами собеседника. Я спросил ум. Тот указал на состояние дискомфорта, которое всё время преследовало. В отличие от интуиции, его советы не были категоричны. Память услужливо напомнила: не так давно голос утверждал – позиция, основанная на эмоциях, ведёт к поражению. Помедлив, я прислушался к уму.

Впервые стало легко, будто справился с невероятно сложной задачей! Собеседник, мгновенно отреагировав, спросил:
– Так что важнее – ум или чувства?

Моё настроение развеялось. Не ожидая ничего хорошего, я приготовился. Как оказалось, не зря.
– Полезней знать другое, – он сделал паузу. – В момент принятия решения человек сталкивается с выбором, порождая нечто, способное замучить и более сильное существо. На свет появляется Сомнение.
Пытаясь проанализировать, я услышал вопрос:
– За что Бог наказал Адама?
– За ослушание, – ожидая иронии, я напрягся. Но голос был милостив.
– Нет! Он не потерпел сомнения. Ибо только засомневавшись, люди отведали плодов. «…И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрёшь...»

Выждав паузу, он продолжил:
– Сила сомнения велика! Едва зародившись, оно превращается в чудище, терзая того, кто оказался в его власти.
Чувствуя, что я на пределе, голос сделал паузу. Она продлилась недолго. После он спросил:
– Быть может, я – тёмная сторона Бога? И если меня нет, как прикажешь быть с Богом?

Терпение

Я проснулся и глянул в окно. Солнце светило вовсю, но вставать не хотелось. Продолжая нежиться, ждал появления голоса. Того слышно не было. Нехотя поднявшись, побрёл в кухню. Давно на меня не нападал такой аппетит! Я заглянул в холодильник. Он был пуст. Побродив по кухне, набрёл на чулан и обрадовался банке прошлогоднего мёда. С удовольствием подкрепившись, призадумался. Голос не подавал признаков жизни, и я собрался на базар – пополнить запасы.

Выйдя на улицу, зажмурился от яркого солнца. От слабости кружилась голова. Не рискуя садиться за руль, поймал такси и благополучно добрался до центрального рынка. Базар встретил оживлением! Его разноголосый хор разносился на всю округу. Я побрёл вдоль прилавков, не зная, на чём остановить выбор. Обходительные торговцы, скалясь белозубыми улыбками весело нахваливали товар. Взяв немного зелени и фрукты, двинулся в цветочный павильон поздороваться с дядей Фимой.

Дядя Фима был приятелем отца. Ещё мальчишкой, во время эвакуации, он оказался в Азии. С тех пор работал грузчиком, а затем и продавцом цветов. Встречая улыбкой, он спросил, куда я запропастился? Ответив, что приболел, я глянул на него. К счастью, добрые лучики морщинок его глаз не превратили взгляд в сочувствие. Не задавая больше никаких вопросов, дядя Фима указал напарнику на прилавок, приглашая меня в свою каморку. Его каморка была чистой и опрятной. Ничего лишнего, но по-домашнему.

Заваривая зелёный чай, протянул пиалу. Понемногу я оттаял. Движения дяди Фимы убаюкивали. В отличие от меня, он был счастлив, причём счастье заключалось в чём-то невероятно простом. Чего я не мог понять. Словно читая мысли, он предложил отобедать. Я отказался. В ответ дядя Фима огорчённо развёл руками. Провожая, стоял возле каморки, почёсывая темя.
Я свернул за угол и прошёл мимо чайханы. Её мангалы дымились, источая аромат жареного мяса. Казаны с пловом приглашали к трапезе. Суетливые чайханщики разносили дымящейся шашлык. На топчанах, благостно отдуваясь, пили чай разомлевшие гости. Миновав уютный уголок чревоугодия, я побрёл вдоль чинар. Прохожие, оживлённым потоком, обходили справа и слева.

Поймав такси, направился домой. Машина, качаясь на поворотах, убаюкивала. В такт её движениям в голове роились мысли. Прошлого не существовало, будущее скрыто за дымкой, а в душе росла уверенность – настоящее продлится вечно! Почему-то подумал о смерти. Её мрачный образ значительно посветлел. Я больше не видел проблемы в том, что могу умереть. Наоборот, это подстёгивало желание жить как можно полнее. Словоохотливость водителя, скрашивала путь.

Неподалёку от центра машина притормозила. Причиной остановки стала митингующая толпа. Я вышел и превратился в заложника её озлобленного настроения. Десятки голосов, раздаваясь одновременно, долетали обрывками фраз. Толпа прижала меня к трибуне. Все чего-то ждали. Вдруг, она зашевелилась. Ожесточённые тычки стали злее и болезненнее. Завидев кого-то, толпа издала гул одобрения. Прокатившись по рядам, он, обрушился на старца, которого вели под руки. Добравшись до трибуны, старик поднял слабеющую руку.
Толпа смолкла.

– Дети мои, – произнёс он неожиданно сильным голосом, – вы напуганы и перестали радоваться жизни. Ваши матери доживают в нищете, а отцы спиваются. Ваши дети отравлены наркотиками…
Он сделал паузу, но через секунду продолжил:
– Вас обрекли на вымирание…

Толпа слушала, затаив дыхание. Единодушие витало в воздухе. Я поспешил выбраться. Когда отошёл на приличное расстояние, увидел, как она превратилась в угрожающую стихию. Старик невидимыми нитями управлял ею. Раздувая ненависть, он в какой-то момент почувствовал, как теряет свою власть, но было поздно. Так любопытный ребёнок, забавляясь со спичками, не замечает, как маленький и слабый огонёк становится бушующим пламенем, уничтожая всё на пути. Толпа обратила затуманенный ненавистью взор на машины, стоявшие вдоль тротуаров, и принялась их крушить. Камни полетели в окна квартир, обитатели которых со страхом ждали, чем закончится митинг. Прохожие разбегались, спасая свою жизнь. Тёмное облако нависло над толпой.

Происходящее не находило одобрения во мне. Словно услышав, на пути людского потока возник грузовик. Спешно выгружаясь, бойцы перекрыли улицу. Седовласый полковник выстроил воинов и приблизившись на расстояние, с которого было слышно, твёрдо произнёс:
– Предлагаю немедленно разойтись.

Безликая масса замерла, но расходиться не торопилась. Она жадно следила за офицером, надеясь отыскать слабину. Полковник был спокоен. В его жилах текла овеянная громкими победами гордая кровь славян. Уверенность слов обезоружила толпу. Сомнение с интересом наблюдало за молчаливым поединком. Почувствовав своё семя, оно в считанные мгновения расчленило то, что ещё недавно было грозной силой. Задние ряды толпы стали рассеиваться в улочках. Положив начало, Сомнение отсекло центр от авангарда. Почему-то вспомнился сон.

Обедня

Очень часто мне снится пустыня – царство мёртвого времени. Твари земные, коих Господь осудил мучиться в этом аду, спасаются от гибельных лучей. Раскалённый песок молит о пощаде, а расплавленный воздух обжигает гортань. Захватив огромные территории пески не смогли удушить оазис, что лежит в сердце пустыни. Невысокие деревья – единственная преграда для песков, обступивших со всех сторон, – скрывают родник. Его прохлада – редкое проявление милосердия, и нет большей радости, нежели, утоляя жажду, возвращать силы, а вместе с ними жизнь.

Могучий лев отдыхал в тени деревьев, наслаждаясь прохладой родника. Пристально вглядываясь в обожжённую солнцем даль, он заметил силуэт, устало бредущий в сторону оазиса. Выждав мгновенье, лев двинулся навстречу путнику. Утомлённый путник желал одного – добрести до оазиса, чудом возникшего на пути. Ветер рвал повязку со смуглого лица. Усталость, эта верная спутница, навалилась и давила всей тяжестью. Путник, сгибаемый ветром, монотонно брёл, глядя себе под ноги. Внезапно охватившая тревога заставила поднять глаза. Заметив хищника, он стал испуганно озираться. Надежду на спасение подарило высохшее дерево, стоявшее неподалёку.

Опасность вернула силы, и путник помчался, бросая на бегу посох и котомку. Достигнув дерева, он проворно забрался на безопасную высоту.
Огромными прыжками лев попытался настигнуть будущую жертву, но путник был так резв, что ничего не вышло. Неудача привела хищника в бешенство, и он прыгнул, пытаясь достать насмерть испуганного человека. Тот от ужаса хотел забраться выше, но, сорвался. Глухо стукнувшись оземь, путник замер. Хищник не стал мешкать. Кинувшись на беспомощное тело, он разорвал его. Насладившись обедом, лев развалился на песке и принялся вылизывать лапы. Пустынный ветер лениво трепал седую гриву.

Зарево

Дорога домой заняла больше времени. По улицам, словно волчьи стаи бродили разъярённые толпы. Высадив меня возле дома, таксист стремительно укатил. Солнце клонилось к закату. Непривычное безлюдье во дворе бросилось в глаза. Скамейки были пусты, и только ветер гнал по тротуарам сухие листья. Я торопливо вошёл в подъезд. Состояние такое, будто во сне и всё в этом сне мне удивительно знакомо. Когда-то я так же нёсся по ступенькам, так же облегчённо вздыхал, захлопнув за собой дверь. Мысли пытались связать происходящее в единую картину, но мозаика не складывалось. Я не мог поверить, что увиденное – плод воображения. Всё было реальным.

Сразу возникла проблема. Она выползла оттуда, откуда не ждал. Появился страх! Словно охотник, он подстерегал везде. Бесшумной поступью его тень преследовала, превращая ночи в мучительный кошмар. Размышления о смерти, ранее знакомые, стали невыносимы. В одну из ночей собеседник навестил.
– Страх – мощный стимулятор, – задумчиво произнёс он. – Особенно страх смерти.
Я молчал.
– Кто научился смерти – разучился быть её рабом…

Неожиданно всплыло: и познаете истину, и истина сделает вас свободными. Он оставил меня. Я размышлял над услышанным. Но, страх отступил, так же внезапно, как появился. Было отрадно, что мысли, будто чувствуя за собой вину, подчинялись с усердием. Прекратив сопротивление, они внесли в жизнь спокойствие, отдававшее плесенью.

Я стал подолгу размышлять над своей болезнью. За этим занятием меня застал оппонент и вместо приветствия спросил:
– Хочешь знать?
– Да, – он приучил отвечать кратко.
– Может, из-за переживаний?
– Диагноз другой, – отреагировал я.
– Диагноз — следствие! Размышляя, отождествляешься с предметом. Это – возбуждает эмоции! Но проходит время, и они угасают. Правда, бывает слишком поздно. Долго живя на опасной грани, ты питал мозг стрессом. Вот он и спровоцировал болезнь. Теперь ты поневоле был вынужден переживать.

Не зная, верить ли услышанному, я обратился к интуиции, а затем к уму. Они единодушно твердили, что всё сон и вскоре он закончится.
– Интуиция? – голос сидел в засаде. Выжидая мысли, на них набрасывался. – Откуда берётся желание поступить так, а не иначе?

Отчего-то вспомнилась фраза, с которой началось наше знакомство. Однажды он спросил: почему не отдаться на волю чувств? Возникло забытое ощущение и время превратилось в тягучую, бесформенную массу. Реальность и вымысел сливались, наслаивались друг на друга. Я погружался в утомление…

Искупление

Свинцовые тучи медленно ползли по тёмному небу. Усталое, оно в изнеможении нависло над землёй. В воздухе, пропитанном влагой, томилось нервное ожидание. И только одинокий странник ветер рвал лохмотья, сваленные у подножий крестов. Всё походило на сон, но реальность терпким запахом конского пота развеивала иллюзии.

Возвышавшиеся на холме кресты давили обыденностью. Почерневшие брёвна, на которых умирали несчастные, пропитало страдание. Вкруг крестов сгрудилась толпа. Хлеба и зрелищ – этот вечный закон правил ею во все времена! Тыча пальцами, чернь скалила зубы и смеялась, услышав предсмертный стон. Каждый сгибался под тяжестью собственного креста, но видеть мог только чужие. Глухо ворча, стража ударами копий отгоняла тех, кто осмеливался близко подойти. Опершись на щиты, легионеры презирали толпу. И только один, с креста, расположенного посредине, видел скрытое от взоров остальных. Его затуманенный болью взгляд остановился на всаднице, безучастно наблюдавшей происходящее. Тело его всей тяжестью повисло на кистях, большими гвоздями приколоченных к сырой древесине. Когда он падал в темноту, всадница сливалась с поверхностью, но с болью сознание возвращалось, и она неизменно была перед взором.

Её норовистый конь, встряхивая большой головой, был спокоен. Могучую шею покрыло серебро капель. Грацией веяло от благородного животного, чей бег не остановить смертному. Белокурые волосы всадницы стягивал на затылке тугой хвост. Тонкие, нервные руки крепко сжимали поводья. Стальные пластины, скреплённые изящными кольцами, надёжно прикрывали запястья. Пояс ручной работы украшала дорогая сабля. Потемневший от пыльных дорог плащ прикрывал могучий круп коня. Зелёные глаза изучали Распятого. При виде венца из шипов вокруг рта обозначилась складка. Сколько раз она корила судьбу, выбравшую ей такую работу. Оглянувшись, словно посылая молчаливый упрёк, всадница пришпорила коня. Послушный воле хозяйки он оказался возле крестов. Натянув удила, она выпрямилась в стременах осторожно снимая терновый венец. Поднимая отёкшие веки, Распятый улыбнулся.

Внезапно небо лопнуло, и сквозь разорванные тучи на землю обрушился поток. Смывая грязь с её истерзанного тела. Земля покрылась мутным, клокочущим слоем воды. Люди разбегались в поисках укрытий. На холме оставалась только стража. Всадница, кинув прощальный взгляд на то, что длится мгновение, застывая в веках, мягким галопом понеслась в бесконечность.

В сумраке надежды

Всплыв из оцепенения, я с трудом осознал, где нахожусь. За окном смеркалось. Пугливое солнце спряталось за горными хребтами. Несмотря на сумрак я решил навестить приятеля, но по пути почему-то заехал в храм и войдя внутрь, неловко остановился. На службе было немного прихожан. В основной массе старушки и люди почтенного возраста. Величавый батюшка проникновенно читал молитву, а слабеющий хор пытался её подхватить. Монотонность псалмов умиротворяла. Веки опустились, и я оказался среди воинов, облачённых в латы, и услышал за стеной конское ржанье.

Держа в руках тяжёлые шлемы, витязи широкими спинами загородили алтарь. Бряцанье мечей и скрежет кольчуг были непривычны для моего слуха. Внезапно, позади что-то громыхнуло, и я обернулся. Это упал один из щитов, оставленный у входа. Воины не шелохнулись. Испытывая неловкость, я взглянул на священника. Седой как лунь старец читал молитву. Чувство неловкости понемногу улетучилось. Его сменило желание высвободить душу. Впервые мне захотелось исповедоваться, и я стал жаловаться Богу. Желая выговориться, не заметил, как служба подошла к завершению. Ратники один за другим прикладывались к кресту.

Какая-то неведомая сила влекла меня. Я оказался перед распятием и почтительно склоняясь, поцеловал крест, неожиданно увидав того, кого казнили. Он смотрел и улыбался. Это было выше моих сил! Ноги подкосились, тело стало ватным.

Не знаю, сколько прошло времени, но очнулся я в беседке. Напротив сидел священник.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он. Впитавший атеизм с детства, я напрягся, но голос обезоружил. Не желая отвечать, покачал головой. Мы погрузились каждый в свои мысли.

Отдыхая в беседке, я зацепил взглядом несколько покосившихся крестов. Встав, осторожно к ним приблизился. Здесь покоились те, кто когда-то служил в храме. Подивившись, услышал звон колокола. Миловидная женщина, пригласила отужинать. Я принял приглашение.

Трапеза протекала чинно, но вместе с тем просто. Наблюдая за сидевшими за столом, я привыкал к безропотному миру. Здесь не приставали с вопросами, каждый занимался своим делом. Мне не хотелось покидать подворье и прощаясь, я испытал тоску, как от расставания с близкими людьми.

Неожиданно услышал голос, только теперь не мог ему отвечать. Пытаясь пробиться сквозь молчание, я вдруг понял, что не желаю остаться один в мире, оказавшемся настолько хрупким, что стоило собеседнику покинуть меня как он сразу начал рушиться. Ёжась от вечерней прохлады, я равнодушно посмотрел на горы. Они больше не казались белоснежными. Снег, украшавший вершины, был серым и грязным.

Теперь мысли были заняты другим. Потрясение, которое испытал, переживала страна. Привычный уклад жизни рушился на глазах. Засыпая в одном государстве, мы просыпались в разных. Наступили сумерки Империи. Голос всё это время что-то говорил. Немного сосредоточившись, я окунулся в поток и почувствовал, как информация ожила. Мысли растворялись в этом бескрайнем океане.

Информация, сплетая воедино, что не давало мне покоя, выдала престранный ответ. Правда я не смог с ней заговорить. Невозможно общаться с тем, кто, реально существуя, в то же время иллюзорен. Отвечая на мучающий вопрос: почему государство рушится, она не пустилась в рассуждения, а обозначила как данность – существование организма, состоящего из традиций, верований и чувств. Развиваясь, организм этот трансформирует чувства и традиции, долгое время служившие опорой. Обрекая на забвение всё, что с ними связано. Но забвение начинается не в одночасье. Годами накопленное разочарование, без видимой глазу причины, разъедает устои, на которых держится общество и здание, именуемое государством, рушится. Но еще не осела пыль, а на дымящихся руинах апостолы новой веры воплощают свой замысел. Ещё вчера привычный ход вещей делается невероятным. Грядёт смута, и в обществе воцарится Растерянность. Правда она выронит власть и начнётся буйный загул, но быстро закончится пир. Тоска по сильной руке, не раз высказанная в пьяном бреду, станет явью. И в обществе зародится Страх. Набирая силу, поставит власть перед выбором. Мужая, станет реальной угрозой. Но недовольные нужны, без них общество неполноценно. Однако бунтуя, они возродят Сомнение – результат несбывшихся надежд, облачённых в саван страха. Его смиряют калёным железом – действенным, но опасным способом. Опасность в ореоле мучеников, жаждущих славы. Их назойливое жужжание не представляет угрозы, если не идти к болоту. Где их тьма, и топь очередной смуты поглотит без остатка…

Стоя у окна, я одиноко смотрел на звёзды. Они сияли и переливались. Не в силах оторвать взор от чарующей красоты, чувствовал, как подчиняюсь её мягкому диктату. Удивительное слияние со Вселенной ощутил я. Звёзды осыпали воздушными поцелуями. Наша Галактика постоянно менялась, но меня это не тревожило. Перемены – естественный ход жизни…

© Владимир Опёнок, 2021
Дата публикации: 13.09.2021 09:12:25
Просмотров: 1052

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.