Война священная

Марк Андронников

Форма: Повесть
Жанр: Мистика
Объём: 80286 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

«Единственным чувством, какое могло бы существовать
между человеком и природой, если бы вообще между ними
могло существовать какое-нибудь чувство, —
была бы ненависть»
К. Тетмайер

1

Жизнь в лесу не замирает с наступлением сумерек. Для многих его обитателей это самое начало дня, когда можно без опаски покинуть свои норы, дупла и гнёзда. А в прежние, давно-давно прошедшие времена не только звери, птицы да разные малые твари составляли лесное население. В ночные часы появлялись создания совсем иного рода. Теперь их уже не встретить, но в том далёком прошлом они были весьма распространены. Их называли «нечистью», однако едва ли они заслуживают этого наименования, поскольку ничего такого, чего ни вытворяли бы люди, не совершали. Не подходит к ним и прозвище «нежити», ибо они были такими же живыми, как и все прочие. Иначе б в таком случае не вымерли. Просто сама природа этих существ была слишком отлична, что ставило их как бы вне нашего мира. Хотя, по правде, они были такой же неотъемлемой его частью, как и люди, даже поболее, ибо появились задолго до людей. Несмотря на всё свое своеобразие, многие из них были человекоподобны и при том наделены разумом, не уступающим человеческому. Другие скорее походили на зверей. Большинство из этих существ было безобидно, но встреча с иными могла стоить жизни. Впрочем, даже тогда, в ту далёкую, давно-давно прошедшую эпоху встретиться с ними было не так-то просто. Помимо тёмного времени суток они ещё и предпочитали селиться в самых диких труднодоступных частях леса.

Особенно облюбовали нежити окружённую непроходимой чащей опушку. Нога человека никогда сюда не ступала. На много вёрст вокруг не было иных троп, кроме звериных. Только огибавшая опушку болотистая речка могла указать к ней путь. Но и та служила ещё одной преградой, поскольку проплыть по ней было невозможно. Если лес уподобить живому существу, то это было его сердце. В определённые ночи здесь появлялась нечисть всех родов и видов. Вот и сегодня, хоть и не было полнолуния, их собралось что-то чересчур много.

Самые фантастические персонажи сказок, легенд и мифов предстали во плоти. Тусклый свет полумесяца выхватывал из мрака причудливые очертания и ещё более необычные физиономии. Кого здесь только ни было.
Скрючившиеся, покрытые мхом, с грибами вместо ушей кикиморы. Косолапые, косматые вурдалаки с длинными жёлтыми выступающими над верхней челюстью клыками. Напоминающие полуразложившиеся трупы упыри. Прибегали необыкновенной величины волки. Перепрыгивая через пень, они оборачивались звероподобными людьми. На мётлах и иных приспособлениях из домашнего инвентаря плавно приземлялись слетавшиеся со всех сторон ведьмы. К слову сказать, никакие не старухи, а весьма соблазнительные, пышущие девичьей красотой особы. К берегу в сопровождении зелёноволосых грудастых русалок подплыл Водяной. Такой, каким его обычно и изображают — с широкой бородой из водорослей и могучим чешуйчатым торсом — настоящий Водяной. Были и создания, никем никогда не виденные и потому никак не описанные. Следом за упырями ползли огромные желеобразные сгустки слизи. А в ораве неотличимых друг от друга вурдалаков выделялось нечто, и ростом, и страховидностью превосходившее всех прочих. Его непропорционально длинные руки или, скорее, передние лапы толщиной были с доброе дерево. Над клыкастой пастью и сплющенным обезьяньим носом светились два жёлтых огонька глаз.

Председательствовал на этом собрании Леший. По-разному его себе представляли люди. В иных сказках он вообще фигурировал как скачущее на одной ноге одноглазое чудище. По виду же это был обычный человек. Только кожа его отливала необычными цветами, и волосы больше походили на раннюю весеннюю поросль. Хотя заметны эти особенности становились лишь по достаточном к нему приближении.

Когда поляна окончательно заполнилась, окрестности огласил дикий ор. Человекоподобные и зверообразные рычали, выли и стонали. Каждый выражал себя как мог. И вопли эти определённо отдавали сердитыми нотками.
Дождавшись, пока все вдоволь навоются, Леший постучал корягой по пню. Переняла ли нечистая братия этот обычай у людей или, наоборот, но жест подействовал. Тут же все замолкли. Одни русалки не могли угомониться. Брызгаясь и хихикая, они в шутку подтапливали друг друга, так что Водяному пришлось для острастки цыкнуть на них, впрочем, с напускной строгостью. Теперь уже всё окончательно затихло.

Леший внимательно прошёлся взглядом по лицам, мордам и, в случае со слизью, верхним частям тела. Сперва он поздоровался с главой эскадрильи ведьм, на вид самой молодой из всех.
— Твои все прилетели?
— Все. Все, что остались,— неожиданным диссонансом прозвучал хриплый старушечий голос из полных чувственных губ.

С тем же вопросом Леший обратился к Водяному.
Но ответить ему было не так то просто.
Русалки снова разошлись. Из озорства они норовили поменяться местами, всячески затрудняя какой-любой подсчёт. Лишь после нового окрика русалочьё затихло.
— Чего расшалились, будто полнолуние, — проворчал Водяной.
Однако и теперь, наведя порядок, он всё равно кое-кого не смог досчитаться.
— А Ныркун? Ныркун где?

В этот миг вода забурлила, и из облака пузырей образовалось чешуйчатое пучеглазое существо, в отличие от русалок не имеющее в своём облике ничего человеческого. Более всего оно смахивало на сома, но едва ли то мог быть сом, если только какому-нибудь из них не удалось отрастить себе пару рук.

— Забыли про меня, — обиженно надуло губы чудище, — конечно, этим пигалицам всё внимание.
— Молчал бы. От тебя, кроме пузырей, никакой пользы. — осадила его одна из русалок.
— А кто двух мужиков прошлым летом утопил. Кто их водоворотом затянул?
— Да они ж пьяные были! — возразила ему русалка.
— Да ещё какие пьяные. — поддержала её другая.
— Всё одно, без меня они бы ещё вполне выплыть могли. — не унимался Ныркун. Задета была его профессиональная гордость.
— Двоих сгубил. Эка важность! Я в прежние года по десять за лето топила.
— Конечно, титьками их своими заманивала.
—Так вот ты чему завидуешь. Грудям нашим?

Не только русалки, но и большая часть присутствующих прыснули со смеху. Не найдя, что ответить, Ныркун по самые глаза скрылся в воде.

— Тише вы! — Леший как председатель собрания вынужден был вмешаться.
— Цыц! — рыкнул Водяной.
— И вправду не полнолуние сейчас. По серьёзному поводу собрались. — с укоризной добавил Леший. — Брали бы пример с оборотней.

Звероподобные люди или, скорее, двуногие волки были самыми дикими на вид, но почему-то именно они демонстрировали больше всего порядка. Выстроились ровными рядами, не выли, не рычали. Сказывалась, видать, капля человеческой крови в их нечистой природе.
— Так, оборотцы, где ваш Пастух?
Шеренга полулюдей-полуволков как по команде расступилась, и вперёд вышел седой согбенный старик с кустистыми бровями и длинными ниспадающими на сутулые плечи волосами.
— Своих я всех привёл.
— Маловато вас осталось. — сочувственно покачал головой Леший.
— Нелегко нынче волком быть. Совсем затравили нас.
— Ничего, скоро мы им отплатим, за всё отплатим.

Утешив старого оборотня, Леший продолжил осмотр.
— Кикиморы здесь?
— Здесь, здесь,— завопили мухоморихи.
— Упыри пришли. Молодцы. Вурдалаки, я вижу, тоже здесь. И Трупоглот с вами. Спасибо, что его привели.

Следующими, к кому обратился Леший, были слизни. Только их он ни о чём не спрашивал.
—Так, болотняки, встали бы вы против ветра, что ли? А то несёт, не продохнуть. Тут не все к такому привычные.

Совет был дан вовсе не от брезгливости. Слизней окружал стойкий характерный аромат, весьма схожий с запахом болотных газов. Многим от него было явно не по себе. Ведьмочки демонстративно морщили и затыкали прелестные носики. В первую очередь они были женщинами, а уж потом нечистью. Хуже всего приходилось оборотням, обладавшим чутким звериным обонянием.
Слизни-болотняки не имели внешне различимых органов для общения, но речь они каким-то образом понимали. Трясясь словно заправское желе, они отползли в сторону.

Ещё раз оглядевшись, Леший довольно кивнул.
— Вроде бы, все. Никого не забыл?
— Мы-ы. Мы здесь. — раздался за его спиной хор скрипучих, шипящих, клокочущих голосов, не привычных к связной речи.
— А вы ещё кто такие, — удивлённо обернулся назад Леший.

Оторвавшись от деревьев, перед ним материализовались четыре фигуры.
— Веткарь.
— Шишкарь.
— Листовик.
— Корневик.
Отрапортовали они.

Имена вполне соответствовали их сущности. Один был точно сплетён из веток. Второй напоминал ожившую, в человеческий рост куклу из шишек. Третий был как неправильной формы куст. Ну а четвёртый походил на огромную корягу.

— Хорошо. Теперь уж точно все в сборе. Все, что ещё живы. — Леший откашлялся. — Лесные мои братья! Вы знаете, почему я собрал вас. Весь лес ропщет. Негодует. Ото всех сторон, от каждого дерева, с каждой ветки, из каждого дупла несутся жалобы. Нужно быть глухим к чужим страданиям, нужно быть человеком, чтобы не замечать этого. Наших собратьев изничтожают! Деревья вырубают. Зверя убивают.

Речь Лешего нашла самый горячий отклик. Взволновался даже степенный Водяной.
— Мало того, что рыбу вылавливают, так ещё озёра и реки запакостили. Совсем невозможно жить стало. Как потеплеет — всюду сети их. Я уж их рву, рву. Так они новые закидывают. Не поплаваешь спокойно.
Ему вторили русалки.
— Девушки от неразделённой любви совсем топиться перестали. Одни только пьяницы.
— Выплывать к берегу опасно стало.
— А нам?! Нам-то каково?! — наперебой затараторили ведьмы.
— Мы столько от них настрадались, столько натерпелись!
— Хуже всего нам приходится! Ведь рядом с ними живём. Как заболеют или родится кто, они тебе «Бабушка, помоги», «Благодарствую, бабушка». А как что не так сразу «Сгинь, проклятая», «Сдохни, ведьма». Как что у них случится, нас всегда обвиняют. Будто мы во всех их болезнях и несчастьях виноваты. И сжечь могут, и всё что угодно.
Засипели о своём упыри.
— А мы?! Нам разве легче?! Дожили, на нас охотиться начали! Поспать приляжешь, так тебе кольев в сердце набьют. Где это видано, чтобы люди упырей убивали?! Мы уж и кровь боимся пить. Вурдалаки, подтвердите. Так или не так?
Вурдалаки в знак согласия завыли нечленораздельно, но жалостливо.
— Понятно. — прервал их своеобразную песню Леший. —А оборотни что скажут?

Старый оборотень выразительно покашлял.
— Тихо! — прикрикнул один из ближайших к нему волков. — Пастух будет говорить.
— Я уже очень стар... Кхе-кхе... Очень стар...
Последовавшая за тем пауза была сделана отнюдь не для театрального эффекта. Оборотню из-за одолевавшей его одышки тяжело было говорить.
— ... Много лет я прожил... Очень много... Много полнолуний повидал...
Пауза
— ... Много охот... так давно я был молодым...
— Мы знаем, что ты стар. Поближе к делу, пожалуйста.— прервал его Леший.
— Да... Кхе-кхе... Я стар... И помню те времена, когда люди ещё уважали лес и нас, его обитателей, его хранителей. Они ещё боялись. Только страх люди и понимают. Раньше даже дубравам поклонялись.

Встряли неугомонные русалки.
— А Иван-Купала? Всё же для нас было. И песни про нас пели, и сказки рассказывали.
Снова каждый начал жаловаться о своём. И снова к порядку призвал Леший.

— Довольно, братья! И я со своей стороны многое сказать могу. Деревья вырубают. Лес редеет. Зверей истребляют. Нас преследуют. Нам ещё есть место в их преданиях, но не в реальной жизни. Лес, все мы в смертельной опасности. Мы окружены кольцом враждебности и непонимания. Обложены со всех сторон их страшными жилищами и поселениями. Вот-вот, того и гляди, здесь в святая святых леса появятся люди с топорами и пилами, с факелами и вилами. Никаким воем и уханьем их уже не отпугнёшь. Следы запутаешь, они зарубок наделают. Сам явишься, убьют. Всему нашему миру грозит гибель. Против нас ведётся самая настоящая война. Настала пора нам перейти к решительным действиям. Иного языка люди не понимают. Прав Пастух. Страх — вот что они понимают. Только страх их остановить может. И мы заставим их бояться. Напомним, что мы ещё сила. Поведём войну. За свой родной лес. Священную войну.

И опять опушку огласил ор. Но Леший не стал его останавливать, ибо сам его вызвал.
— Война!
— Война!
— Священная война!
— Священная!
— Бей людей!
— Грызи людей!
— Топчи людей!
— Души людей!
— Топи людей!
— Смерть людям!
— Смерть!

После очереди гневных выкриков стали раздаваться и взвешенные голоса.
— Но как мы будем воевать против них? Их больше. Они изобретательнее, хитрее нас.
— У них столько всякого оружия. Они так поднаторели в убийстве.
— Что мы можем против них?
— Лучшие из нас уже пали от людей. Кощей Бессмертный.
— Казалось, он был непобедим. Такой сильный, такой храбрый. Он ведь был бессмертен. Но люди нашли способ убить его.
— Кощей... Я помню его. — кивнула одна из ведьм. — Сильный был воин. Не хотел мириться с засильем людей. Наводил же он на них страху. Но они смогли-таки убить его. Бедный Кощей...
— А Баба-Яга? Умнее её не было. Не существовало никого искуснее в ведовстве. Однако и её перехитрили.
— И сожгли. Заживо сожгли. В коварстве людям нет равных.
— Бедная, бедная Яга.
— А несчастный Змей-Горыныч? У него было целых три головы и все три огнедышащие. Он один мог нападать на их ужасные города. Жечь их дома.
— Но и его убили. Отрубили ему все три головы.
— Бедный Горыныч.
— Мы никогда не забудем его.
— Мы не забудем их жертв.
— Они были великие. Настоящие герои. Лучшие из нас. Что мы по сравнению с ними? Что мы можем сделать? Что мы против людей?

— Да, они были великие. Но и мы не бессильны. — возразил Леший. — К тому же они действовали поодиночке. Каждый вёл свою войну. Потому и проиграли. Они просто не могли победить. Посмотрите, как действуют люди. Всегда вместе, всегда скопом. Они всегда заодно. Даже если разделены своими нелепыми смешными верованиями, всё равно выступают как одно. Люди искусны в войне. И мы будем как они. Заодно! Объединимся, восстанем. Будем как настоящая армия.

Леший знал, как воздействовать на души нежити. Его доводы вернули всем уверенности. После того, как новый эмоциональный выплеск улёгся, Леший продолжил.
— Добьёмся, чтобы лес оставили в покое. Чтобы ни один человек не смел в него заходить. Освободимся от их ига. Хватит нам бояться и прятаться. Будем делать вылазки. С людьми будем поступать по-человечески. Без правил. Без пощады. Без снисхождения. Война до победного конца. Нас не жалели, и мы жалеть не будем.

—Правильно!
— Долой людей!
— Смерть людям!
— А помните Лихо Одноглазое? Такое сильное было, такое быстрое. Они и его убили. — завёл кто-то старую песню.
— Да, да. — оборвал Леший. — Были из нас такие, что пошли на людей. Они пали. Мы не забудем их жертвы. Их великого подвига. И мы пойдём по их пути, но не повторяя их ошибок.
— Прав Леший!
— Прав!
— Война!
— Да будет война!

Подняв вверх руку-лапу, старый оборотень попросил слова.
— Я много прожил. Много повидал. Некоторых из тех, кого здесь поминали, я знал лично. Много наших пало от рук людей. Лес уже небезопасен. Прежние оборотни были сильнее нынешних, но и они гибли. Прежние вурдалаки были кровожаднее теперешних, но и ух убивали. А какие раньше были ведьмы. Однако и их сжигали. Никто не мог одолеть людей. Я — старый волк. А старый волк всегда осторожен. Тем более с людьми. Но ты, брат мой, Леший сумел разжечь во мне кровь. Слишком много наших было убито людьми. Нельзя забыть о том, что творили люди. Какой лес был раньше. И что они с ним сделали. Слишком много страданий они принесли всем нам. Всему лесу. Вспомнить страшно, сколько моих братьев затравили люди только лишь за то, что мы задирали их любимый скот. Несчастный волчий род преследуют более, чем какой другой. Люди несут смерть и разрушение. Мы должны дать им отпор. Я за войну. Конечно, будет тяжело. Многие из нас погибнут. Однако смиряться и терпеть более невозможно. Война! И ты, Хозяин леса, должен вести нас.

— Верно!
— Он — Хозяин леса, ему и вести нас.
— Пусть Леший ведёт.
— Лешего на воеводство!
— Хозяин леса. Он мудрее!
— Леший!
— Леший!

Польщённый Леший низко поклонился.
— Благодарю. Благодарю. Мои братья. За честь эту. Благодарю тебя, уважаемый Пастух, что поддержал меня. Клянусь самым святым, что есть — лесом, что не подведу вас.

На этом и кончилось знаменательное собрание лесных духов. Покричав ещё некоторое время, нежити стали расходиться: уплывать, улетать и уползать. И, когда опушка совсем уже почти опустела, из дупла огромного древнего дуба вылезла ещё одна невидаль. Взъерошенная, мохнатая смесь листьев, веток и мха. Зевая и поводя сонными глазёнками, существо с удивлением обнаружило вокруг столько своих собратьев.

— Что-о? Может, я пропустил чего? Чего вы раскричались? И чего это все тут собрались?
— Хорош Дупляк. Так в дупле всё и проспал. — справедливо укорили его.
— Чего это вы все тут делаете?
— Леший собрал.
— Да ну?
— Воевать решили.
— Да ну?
— С людьми.
—Что же, хорошее дело. Значит, повоюем. — браво отозвался Дупляк.
— Да ты ж, наверняка, всю войну вот так же в дупле и просидишь.
Дупляк не растерялся и ответил с чувством глубокой внутренней убеждённости.
— Должон кто-то и в дупле сидеть. На то оно и дупло.
— Эх, Дупляк.

2

С этого времени повели духи лесные войну против людей. Не просто пакостили или вредили как раньше.
Русалки обманной своей красотой заманивали юношей в озеро и утягивали их на дно, а, если не получалось соблазнить, то попросту набрасывались скопом и топили. Страшным оскорблением почитали речные прелестницы, когда ими не очаровывались. Отнюдь не воинский пыл горел в них, а азарт покорять мужские сердца. Водяной топил, переворачивая лодки. Вурдалаки с упырями по ночам на одиноких путников и подгулявших пьянчуг нападали. Небезопасно стало на дорогах. Оборотни совершали атаки на скот да порой и на самих пастухов. Ведьмы урожай разоряли, выпивали молоко у коров, насылали дурные сны, пускали мор в деревни. Кикиморы детей похищали. Леший тропы запутывал. Веткарь людей ветками пребольно хлестал. Шишкарь им под ноги шишки кидал. Корневик подножки делал. Не один охотник из-за этого упал, а уж сколько споткнулось — не сосчитать. Дупляк страшно выл. Вселяя ужас, особенно детям и бабам. Листвичок следы листьями заметал. На пару с Лешим многих они в чащобу заманили.

Опушка подле заболоченного пруда сделалась импровизированным штабом лесного воинства.
По общему решению Леший взял на себя обязанности главнокомандующего. Утром к нему с донесениями прилетали ведьмы. Приходили безголосые вурдалаки. Загибая когтистые пальцы, они обозначали число своих жертв. Говорить не умели, но счёт кое-как освоили. О чём-то сигнализировали приползавшие болотняки. Эти были лишены не только дара речи, но и оформленных конечностей. Для них Леший изобрёл свой способ сообщения. Вместо загибания пальцев приседали. Леший умудрялся с каждым найти общий язык.
В нелёгком деле руководства появились у него и надёжные помощники. Глава оборотней, известный у них как Пастух, был за начальника кавалерии. Подготавливал и осуществлял стремительные рейды за пределы леса. Водяной, само собой, заменял адмирала. Все действия, связанные с водной стихией, входили в его зону ответственности. Хотя на русалок своих он глядел всё же не как на солдат, ему те были всё равно что дочери. Ведьмы, контролировавшие небо, отвечали за воздушное прикрытие и разведку. У них командовала старая молодуха.

Это была полноценная армия, хотя войну лесные вели партизанскую, себя не обнаруживая. Оборотни действовали лишь в волчьем облике. Упыри и вурдалаки, как и русалки, нападали по ночам и на одиночек. Ведьмины козни вообще проявлялись в своих последствиях. Таким образом, никому из бедствовавших или болевших не приходило в голову, что за мором и неурожаем стоит конкретный виновник.
Прежде люди досаждали лесу и его обитателям. Ныне же сами оказались в осаде. Охотники забросили своё смертельное ремесло. Рыбаки возвращались ни с чем, если вообще возвращались. Ночью дома запирали на крепкие засовы. Соседствовавшую с лесом деревню окружили двойным кольцом частоколов, у которых каждую ночь дежурили сторожа с рогатинами и непрестанно жгли костры.

Тёмные времена наступили для людей. Даже молиться более обычного стали. Уж и в лес зайти нельзя стало. По ночам то из домов никто выходить не решался. А если и находились такие смельчаки, то либо пьяные, либо дурачки всякие. И добром это для них никогда не кончалось. Опасаясь волков, в лес как на войну собирались. Вилы, топоры брали.

Хоть люди всегда были слепы ко всему, что лежит за пределом их дома, но и самые тугодумные начинали постепенно догадываться, что беды на них обрушились неспроста. В особый день, и тоже не в полнолуние, а аккурат в «солнцестой», жители соседствовавшей с лесом и, следовательно, наиболее пострадавшей от атак деревни, устроили сход. Не понимая, что происходит и не зная, что делать, решили с помощью разговоров достичь истины — задача ещё более трудная, чем та, что поставили перед собой новоявленные враги рода человеческого, вознамерившиеся обратить вспять течение жизни, к тем временам, когда они одни властвовали над миром. Так же как духи не могли добиться воплощения своих отчаянно смелых целей, так и деревенские не смогли бы до чего-нибудь умного договориться. По крайней мере примеров, когда в результате споров и диспутов, родилось бы трезвое и правильное понимание вопроса, история не знает. Но жители Больших Уреней этих соображений в расчёт не брали, просто решили обсудить текущее положение.

На сход собрались все без исключения. Почётное место, в центре, заняли мужики с самыми длинными и самыми густыми бородами. Поодаль стояли мужики с бородами поменьше и не такими густыми. Те, у кого ещё не росла борода, вместе с женщинами и детьми образовывали третью группу. Женская часть собрания была наименее уважаемой, но именно от неё исходило больше всего шума. Бабы голосили на все лады.
Как и сборище духов, так и людское начинались одинаково. Все галдели, жаловались и возмущались. Каждый говорил о своём, не слушая другого.
Как и у духов, так и у людей сразу обозначился явный глава, определявший тему и задававший общий тон. У деревенских это был мужик Иван. Он не случайно пользовался большим авторитетом у односельчан. Иван отличался не только завидной силой, но и не уступающей ей смекалкой. Два качества, что наиболее ценятся.

— Ну-ка, потише. — водворил порядок Иван.
— Тихо! — поддакнул Ивану Фрол.
— Тихо там! — поддакнул Фролу Фёдор.
У деревенского главы, в отличие от лесного, были свои подпевалы, во всём с ним соглашавшиеся.
— Наконец-то, угомонились. — выдохнул Иван. — Ну что, людишки, каково нам нонче живётся? Хорошо ли, ладно ли? Ой, не ладно. Совсем нам житья не стало. В лес теперь и не сунутся. Волки, паршивцы, заели. Только вчора пяток овец задрали. И на людей, гады, кидаются. Через заборы пролезать стали.
— Ужас, что творится. — вставил своё слово Фрол. — Моры напали. Всё болеем и болеем. Того и гляди, все вконец околеем.
— Птица да жук все всходы пожрали. — вторил Фёдор. — Никогда их столько не бывало. Как взбесились все. Тучами налетают, жрут всё подряд.

Тема урожая была самой больной, и все на неё отозвались. Естественно, общим галдежом.
— Погодите, погодите. — властно поднял руку Иван. — Послушаем, что старики скажут.
Фрол и Фёдор, разумеется, поддержали его.
— Да, пусть старики говорят.
— Да, давайте, старики. Говорите.

Старики были самыми уважаемыми людьми в деревне. По любому вопросу сперва интересовались их мнением. Хотя, один из них почти ничего не слышал, другой почти ничего не видел, а третий не видел и не слышал, их мнение тем не менее было авторитетно. Правда, особой оригинальностью их суждения и не отличались. Ко всему современному дедки относились неодобрительно. Хорошо помнили, что было полвека назад и слабо представляли, что происходит сейчас. Но сложившийся обычай велел выслушать их.
Стариков не требовалось долго упрашивать. Кузьмич, Лукич и Фомич были любителями потрепаться, не важно о чём.

— Верно Ивашка гутарит. Недоброе время ноне, ох недоброе. — завёл любимую песню дед Лукич. — Хочь и ране бывало всяко. Был у нас однажды... Годов энтак пять десятков назад мор, прям поветрие. Ужасть какое ужастное. Люди мёрли без разбору. Наводнения засуху сменяли. Так друг за дружкой и шли... Ужасть. — хоть и говорил он о совсем безрадостных событиях, голос его принял мечтательный, ностальгический тон. — Да-а, вот ране времена бывали, не то, что ноне. Так к чему это я? Мы тогда сразу смекнули, что недаром всё это, что ведьмы проклятые на нас беды насылают...
— Погоди. — осёк Лукича дед Кузьмич, вечно с ним споривший.
— Чего?
— Чего это ты тут плетёшь?
— А чего?
— Какие это пяток десятков? Годов семь десятков не мене, а то и все восемь, почитай.
— Оба вы погодите. — встрял дед Фомич, всегда споривший с ними обоими. — Всё вы врёте, что один, что другой. И не пять десятков, и не восемь. Всё это ещё аж в прошлом веке было.
— В каком ещё прошлом? — возразил Лукич, раздосадованный, что его сбили с любимой темы — вспоминания прошлого и осуждения настоящего.
— В каком прошлом? — не сдался Фомич. — В том, который был до энтого, что ноне. Вот, в каком прошлом.
— Что ты мелешь? — Кузьмич не мог простить Фомичу, что ему не дали вдоволь поспорить с Лукичём.
— Что я не помню, что ли? В самом, что ни на есть, прошлом веке. Упыри зверствовали. Оборотни озоровали. Ведьмы плутовали. И мор шёл, и засуха, и ужасть. Вот тогда и впрямь тяжко приходилось. Не то что ноне.
— Вот брешет. Креста на нём нет.
— Чего это?
— Креста! Чего?
— Я тебе покажу «креста нет».
— Чего ты мне покажешь?
— «Креста нет» я тебе покажу. Я тебе говорю, как есть в прошлом веке. Ещё мой папаня, покойник, царствие ему небесное, когда мальцом был. Ему как раз седьмой миновал. И тут всё началось. Да ещё как. Моры всякие, поветрия да бедствия.
— Ты ври-ври, да знай меру.
— Говорю тебе, папане как раз восьмой шёл, когда все эти упыри, вурдалаки бездушные из могил повылазили. На людей нападать взялись. Такое было, аж не продохнуть. Ведьмы летают, оборотни бегают. Вот это ужасть.
— Вконец заврался. В прошлом веке. Почём ты знаешь, что в прошлом веке было. Это ж когда всё было.
— Знаю, мне дед сказывал.
— Ты ж говорил, что отец.
— Дед отцу, а отец мне. Как всё было, так и рассказал.
— Да у тебя отец твой почище брехун, чем ты, был.

Всё время спора двух дедков, Лукич, как самый старший, из солидности держался стороны, но нити разговора не терял. Прикладывая раскрытую ладонь поочерёдно к левому и правому уху, он либо согласно кивал, либо неодобрительно качал головой. Лукич всё ожидал, что к нему обратятся в качестве третейского судьи. Но, поскольку этот момент так и не наступал, то он и вмешался.

— Нашли вобче о чём споры вести?! В том веке али не этом, нонешнем али прошлом? Да хочь в позапрошлом. Мор то был.
Но Кузьмич не поддался.
— Ну, куды хватил? В позапрошлом. В позапрошлом чего только ни бывало. И Лихо Одноглазое. И Горыныч.
— Бессмертный который?
— Не, то Кощей был. Бессмертный. А Горыныч — он просто Змей.
— Да, как сейчас помню. — вернулся в беседу Фомич.
Однако Кузьмич сразу осадил его.
— Опять про деда своего заливать начнёшь.
— Ты деда моего не трожь. Он был не то, что твой.
— А что мой?
— А кто у нас гуся стянул?
— Чего?
— Чего думаешь, не помню? Мне дед всё сказывал. Через отца то. И как твой дед гуся увёл. И много чего ещё.
— Чего много?
— Много чего. Как у вас там всё заведено.
— И как это у нас заведено?
— Да у вас там в семье вор на воре сидит.
— А кто, кто яблоки наши подъедал?
— Это ж малым ещё.
— Малым, а лопал от пуза.
— Да ты ж сам и приглашал.
— Приглашал, а ты и рад на дармовщинку яблочек полопать.
— Всё равно у вас вор на воре.
— А у вас брехуны все.
— Мне дед говорил, какие вы ловкачи по части чужого.
— Так он, твой дед, первейший брехун и враль.
— А твой вор.
— Ты сам от деда своего недалеко ушёл. Что яблонька, что яблочко.
— Всё яблоки свои поминает. Забыть их не можешь? Жалко?

Эта абсурдная, хоть и горячая перепалка привлекла ещё одних любителей повспоминать и поосуждать. В спор стариков вмешались старухи. Егоровна, Михайловна и Семёновна.

— Пошли косточки друг дружке перемывать.
— Как сороки-балаболки. Уж на что мы бабы, а и то молчим. А эти как пойдут трещать, так не остановишь.
— Бесстыдники.
— Ни стыда у них ни совести. Языки без костей, что помело, метут и метут.
— Во-во, в прошлом веке, в позапрошлом. И не в прошлом, и не в нонешнем. Никто не помнит когда, вот какой давности.
— Это что ж, когда ты ещё молодая была? — поддел старуху Кузьмич, вызвав дружный смех своих товарищей. Бабок деды не любили больше, чем друг друга.
— Вот бесстыжий. Да я тебя моложе.
— Это с какого боку ты меня моложе? Я ещё сопли не все обтёр, ещё на карачках ползал, а ты уже егозой прыгала, косы вовсю заплетала.
— Бесстыжий.
— Чего это «бесстыжий»?
— А того, что ни стыда, ни совести нет.
— Может, ещё скажешь, что я не прав?
— А то как же? У кого хошь спроси, тебе кто хошь заверит.
— Это кто ж такое заверит?
— Да кто хошь.
— Нашли об чём препираться. Что ты с ним, старым огорелком, споришь? — встряла Егоровна.
— Это кто это старый? Ты ж сама старуха.
— Может, и ты ещё не дед?
— Я хочь дед, а ты всё-таки подревней меня.
— Ну, если древней, то и слушай, когда старшие говорят. Сопляк.
Черёд смеяться пришёл старухам.

— Дура-баба. Что ещё прибавить? — заключил Кузьмич.
— Вот, если прибавить нечего, то сиди и молчи, и слушай. — продолжила наступление Егоровна.
— Молчу, молчу. — ретировался Кузьмич. Он пока не нашёл, чем поддеть старуху.
— Вот и молчи себе там. И вправду было. И болезня, и ненастия. Всё это было.
Михайловна и Семёновна в подтверждение закивали.
— Я ещё маленькой была...
— Тогда это точно в позапрошлом веке. — подмигнул Кузьмич Фомичу.
— Цыц.
— Сама цыц.
— Цыц, говорю. Так вот, я ещё маленькая была, когда эта напастя произошла. Мне мамка сразу сказала, что всё это не к добру, когда ещё только первый человек помёр. Она мне так и сказала: «Не к добру».
— Это мы и сами знаем, что не к добру. Ты скажи когда.
— Давне-енько.
— Веке в каком? В том али в энтом?
— А кто ж его знает? Не моё это бабье дело — за веками следить. Пущай они себе скачут.
— Дура. — повторил свой вердикт Кузьмич.
— На то и баба. — согласился Фомич.
— Чего это вы на неё накинулись? Будто не правду говорит? — вступилась за Егоровну Семёновна. — И я помню, что было. Хочь мала была. И ни ходить, ни говорить не умела. А всё-таки видела. Люди мерли. И всякое такое творилось. Может, скажешь, что не было энтого?
— Кто ж про это то спорит? Мы про то, когда было.
— А я почём знаю? Что ты привязался?
— Чего с ними, трещотками, говорить? — окончательно сдался Кузьмич.
— Это кто трещотки?Дундуки вы.
— Это кто дундуки? — на защиту стариковской чести вместо выбывшего Кузьмича заступил Фомич.
— Что с вами, дурнями, разговаривать?
— С ними, с дурами, без толку говорить. — Фомича ненадолго хватило.

Иван давно уже понял свою оплошность. Но обрывать старших было как-то не в обычае. К тому же он до последнего не терял надежду, что кто-нибудь скажет хоть что-нибудь разумное. Но ничего разумного сказано не было.

— Так, решено. Стариков больше не слушаем. А то они, Бог знает, до чего договорятся. — объявил Иван.
Как и следовало ожидать, Фрол и Фёдор имели такое же мнение.
— Да, да. Наговорят с три короба, а то и с тридцать три. А смысла с гулькин нос или того меньше.
— Да даже меньше. Чего ни спроси, они тебе всю историю изложат, как без порток там бегали да как в ползунках ползали. А что по делу, этого от них не дождёшься.
— Точно.
— Ох уж эти старики.
— Так чего решать будем? — спросили самого Ивана. Только ответить ничего определённого тот пока что не мог. Силой и умом его Бог не обидел, да и решительности было не занимать. Но как побороть болезнь, как перехитрить ненастье?
Иван сдвинул брови, потёр густо заросший подбородок и хмыкнул, продемонстрировав все признаки напряжённого размышления.
— Зверь лютует, мор да неурожай. Было али не было когда такое, сами мы всё одно ничего не решим. К Вещунье надо идти. Я так думаю.

3

Хоть формально Иван и спихнул ответственность на другого, сам факт открытого обращения к названной особе уже требовал определённого мужества.
Бабка-Вещунья была последним пережитком прежних времён и полузабытых, но до конца так и не отринутых верований. Она хранила традиции волхвования, потребность в которых отпала с торжеством новой религиозной системы. Люди уже не поклонялись природе, однако при этом объяснить всё её явления не могли. Сталкиваясь с чем-то необычным, за советом шли к Вещунье. С оглядкой на других, скрытно, но шли. Отношение к ней было двойственным. Её чтили, но при этом вслух не поминали. Она и жила то на отшибе, вроде как и не в деревне. Днём, при свидетелях к ней никто ходить не решался. Это считалось, как минимум, предосудительным, а некоторые так и вовсе само её существование полагали проклятием.

Призвав Вещунью, Иван, таким образом, совершил в некотором смысле смелый шаг. Другого выбора всё равно не было. Только она, хранительница тайных знаний, могла помочь в сложившихся обстоятельствах.
Всем толпой к ней идти, разумеется, не стали. Фрол и Фёдор под руки привели древнюю-предревнюю старуху, щурившуюся по сторонам полуслепыми глазами.

— Смотрите, Бабка-Вещунья.
— Вещунья идёт.
Неслось ей вслед.
— Ну, бабка, сама знаешь зачем позвали, — покровительственно, но в то же время с нотками уважения обратился Иван. — Что сказать можешь?
Старуха пошамкала беззубым ртом, несколько раз покряхтела и один раз кашлянула, демонстрируя свой способ напряжённого размышления.
Мгновенно воцарилась тишина. Только по задним рядам неслись тихие шепотки.
— Тише, Бабка-Вещунья говорить будет.
— Дайте ей сказать.

Видела и слышала Вещунья, может быть, хуже самых старых дедков и бабок, зато соображала, не в пример, лучше. Причину и источник всех бедствий она поняла сразу и более того правильно поняла.

— Плохие времена начались. Грозные. Бедственные. Болезни. Люди пропадают. Всё это от того происходит, что духи лесные обозлились на людей. Раньше как жили? К лесу с уважением. Духов чтили. Лешему молочка в блюдечке выставляли. Так он завсегда выпивал. Потому как ночью на Ивана-Купала поставишь, утром придёшь. Нету молока. Ясно дело, Леший выпил. Или вот ещё, коли ночью по лесу идёшь, заслышишь, что ухает кто-то, завывает. Знай, это Дупляк. В дупле живёт. По ночам воет. Тебя пужает. Потому как лес чтить надо. Раньше лес чтили. Духов уважали. А теперь что? Теперь не то. Всё повырыто да порублено. Инда Дупляка не слыхать. Или вот ещё бывает, опять же по лесу идёшь, и вдруг коли на шишку ногою наступишь да пребольно. Аж и ругнёшься. Это, значит, Шишкарь тебе досадил. Или вот, особливо коли бежишь, ветка тебя заденет, стеганёт. Да пребольно. Это Веткарь. Это он такие коленца выкидывать любит. Его тоже чтить надо. Потому как он дух лесной. Он из леса. А вот ещё Листвичок есть такой. Этот ничего не делает. Листья раскидывает. Тропинки заметает. Озорует. Корневик ещё. Он тебе подножку делает. Коли спотыкнёшься или упадёшь коли, по лесу гуляя. Это Корневик. Много всякого в лесу обитает. Это мы в гордыне своей несусветной до того дошли, что думаем, будто мы над лесом хозяева. Лес чтить надо.

— Что ты сказать-то хочешь, бабка? Не понять никак.
— Да, ничего непонятно. — вслед за Иваном признался Фрол.
Недоумевал и промолчавший Фёдор.
— Надо духов лесных смилостивить. Ублажить. Мир, прощения попросить. Раньше то как? Люди умели жить в ладстве и согласии с духами. Все беды наши нонешние от духов лесных. Это они виной. Коли дитё помирает в ранстве, это, знать, кикимора на него порчу наслала. А то и вообще украсть может. За детьми особый надзор нужон. Потому как они от духов самые беззащитные.
Суть Иван уловил.
— Чего ж ты говоришь, что духи во всём виноваты?
— Оне. Кто ж ещё?
— Как же нам их замирить?
— Сложно. Оченно сложно. Знать, сильно они в этот раз осерчали.
— А если они на мир не пойдут? Извести их что ли?
— Сложно духов из леса извести. Оченно сложно...

Она хотела ещё что-то добавить, но её прервали на полуслове. Давно пора было уже кому-нибудь возразить. То, что говорила Вещунья, полностью противоречило принятой религиозной установке.

— Да чего мы её слушаем то?! А?!
Это была Никифоровна, заправила в женской половине. Она не обладала ни умом, ни достаточным жизненным опытом и выдвинулась на главенствующую роль исключительно благодаря склочному характеру. Бойкая на язык и скорая на суждение, спорить была готова с кем угодно и по какому угодно поводу. Связываться с ней никто не решался.
— Чего Боженька не хочет для людей, того никогда и не случится. А Вещунья — ведьма. Ведьма она и есть ведьма. Соблазняет нас, от веры отвратить хочет. Её ведьмино дело нечистое. А мор да напасти все от Бога. Кара это нам за безбожие наше. За то, что люди творят. Наказание это. Верно, я говорю, бабоньки? А Вещунью нам и слушать нечего. Ведьма она.

— Кто это ведьма? Ну никакого почтения не стало. — проворчала обиженная Вещунья.
— И что это за духи такие? Шишкарь какой-то. Веткарь да Листкарь. Никогда не слыхала. Напридумывала чертовщин всяких.
— Я тоже. Тоже не слыхала. — Не утерпела Егоровна.
— А мне мамка сказывала про Тихаря. Мол, если тихо-тихо, а слышишь, что скребётся кто да будто шепчет так. Знать, это Тихарь. — убеждённо заявила Михайловна.

В бабьи пересуды неожиданно вмешался представитель мужской части. Колька. Вихрастый, щербатый детина, он только недавно перешёл в группу бородатых солидных мужиков, вот и решил воспользоваться правом голоса.
— А ещё есть такой Сиськарь. Он у кажной бабы за пазухой живёт. — Колька говорил с убийственной серьёзностью, но едва ли мог быть по-настоящему серьёзным обладатель этой наглой, глумливой рожи. —Так что ежели бабу, как следовает, ухватить...
— Ну тебя к лешему, дурак. — возмутилась Михайловна. Хохма была отпущена по её адресу.
— Сама к нему иди, дура.
— Не совестно тебе?
— А чего мне совеститься?
— Со старшими так разговаривать.
— А чего я такого сказал? Дурой назвал? Так, может, скажешь, что это и неправда?

Старухи не пользовались таким же почтением, что и старики. Михайловне только и оставалось, что отплюнуться.
— Тьфу, дурень.
— Вот уже и ссориться начали. Это всё это ведьма. Побасенками своими в грех вводит. — продолжила свою отповедь Никифоровна.
— Ничего я не выдумывала. Всё как есть, так и говорю. А кто из нас ведьма ещё посмотреть надо. — буркнула Вещунья.
— Чего? — вскинулась Никифоровна.
— Чего, думаешь не знаю, про ведьмовство твоё?
— Это какое такое ведьмовство?
— Да уж известно какое.
— Завралась старая. Сама колдунья, а меня ещё и ведьмит.
— Что ж ты, Никифоровна, хочешь сказать? Что нет никаких духов? — спросил озадаченно Иван. Как ни была бестолкова Никифоровна, ей удалось вселить тень сомнения в слова Вещуньи.
— Может, она и есть какая-нибудь нечисть. Да токма не в ней дело. И лес тут никак ни при чём.
— А как же упыри?
— А кто этих упырей видал?
— Я видал. — признался Козьма, Колькин погодок. — Мы с Васяткой когда шли, так они, окаянцы, чуть нас в пруду не утопили. Скажи, Васятка.
Привлечённый в свидетели «Васятка» невнятно пробурчал, что «было чего-то», а чего такое он и не упомнил.
— Пьяные были и плавать полезли. Вот и весь сказ. — вынесла им приговор Никифоровна.
— Прямо уж пьяные? По чарке то всего и выпили.
— По чарке. Знаем мы ваши чарки. С нашего первача не то, что упыря. Мать родную не узнаешь.
— Это верно. Нахлебаются, а потом брехать начинают. — Егоровна с иронией посмотрела на стариков.

Польщённый Лукич гордо выпятил грудь.
— И вправду, первач у нас отменный.
Никифоровне того и требовалось.
— Видите. Не в духах дело и не в лесе. Лес он что? Не живой, не мёртвый. Ничего там нету. Дерева да зверьё. Сова ухнет, сучок треснет — уж и Леший виноват.
— Чего же делать? Чего-то ведь надо решать. — взаимоисключающие доводы завели Ивана в тупик.
— А чего решать? Гнать от себя надо таких вещуньев. Она, небось, все сглазы то и насылает и порчьи наводит.
— Ну уж ты хватила, Никифоровна.
— А чего? Не верно, что ли говорю? А бабоньки? Коли в духах так хорошо разбирается, знать, сама с нечистью знается.

Обиженная Бабка-Вещунья не стала дальше спорить и, повернувшись, медленно-медленно побрела прочь. По знаку Ивана Фрол и Фёдор кинулись её провожать.
Сход же продолжился с прежней бестолковостью. Снова деды заспорили с бабками, а мужики с бабами. В конце концов Иван распустил всех. Но кое-какие мыслишки относительно происходящего у него появились.

4

Несмотря на то, что война лесного воинства проходила успешно, с большими жертвами для людей, до решительного перелома было ещё далеко. Нужна была ощутимая победа в крупном сражении. Леший прекрасно понимал, что все успехи временны, пока не устранён источник опасности. Чтобы достичь наиболее сокрушительного эффекта надо было ударить в самое сердце людского мира — в их жилища. И здесь требовалась помощь живших вместе с людьми духов — домовых. Однако для начала ещё предстояло склонить тех на свою сторону.

Большой дружбы между домашней и лесной нечистью не было, хотя они и происходили от одного корня. Давным-давно часть мистических созданий, откликнувшись на призывы людей, решила связать с ними свою судьбу. В каждой избёнке, в каждой сараюшке поселился какой-нибудь дух, а то и несколько разом. Домовые берегли покой людей, отвращая от них беды и порчу. Нельзя сказать, чтобы они стали прислужниками, очень часто пакостили и вредили, но и врагами рода человеческого они так же определённо не были. Сколь часто вредили, столь же часто и помогали. Конюшники следили за скотом, чтобы не болел, чтобы в чистоте был. Гуменники предохраняли сено от гниения. Домовые следили за порядком в доме. Руководили мышами и сверчками, чтобы знали меру. Сарайники берегли припасы. Да и вредоносные действия домашних духов не выходили никогда за рамки проказ. Наводили страх, скрипя половицами, стуча и ухая по ночам. Люди, в свою очередь, почитали домовых. С удивительной лёгкостью были забыты всесильные властелины стихий, распоряжавшиеся солнцем, даровавшие урожай, насылавшие непогоду, но почему-то удержались ничем не проявлявшие себя малые духи. Люди продолжали верить в домовых и барабашек. Возможно, потому что, те принадлежали деревенскому миру. Боги, хотя и были человекоподобны (правда, их воочию никто не видел), но отстояли слишком далеко от людей. Были слишком могущественны, а разные домовые жили под боком такой же простой жизнью. Неистребимой вере в них нисколько не мешало то, что их также видеть никому не доводилось.

Оставшиеся в лесу и по-прежнему чуждые всему человеческому духи осуждающе относились к своим собратьям, отказавшимся от вольной жизни. Домовые лесным отвечали тем же. Леший высоко ставил звание духа, раз намеревался убедить этих маленьких проказников и хозяйственников вступить в войну. Задачу он поставил себе сложную. Потрудиться надо было просто для того, чтобы встретиться с домовыми.

У Лешего имелся свой агент во вражеском стане, ведьма под прикрытием, что докладывала о планах противника и отвращала подозрение от леса. Через её посредничество он условился с домовыми о встрече, на их, вернее, на людской территории.
Переодевшись в обноски, оставшиеся от загрызенного вурдалаками путника, Леший отправился на историческое свидание. В самое логово врага. Обычная деревушка казалась ему самым страшным из существующих местом, средоточием зла. Стража в лице оборотней сопровождала его до самого частокола. На всякий случай, высоко в небе парило несколько ведьм. Страх перед людьми был очень силён. Лесная нечисть отказывалась отпускать своего командующего без поддержки.
За себя Леший не боялся. А если и боялся людей, его ненависть к ним была много сильнее. С ужасом, смешанным с удивлением, крался Хозяин Леса меж домов и сараев. Примитивные избы в два этажа поразили его воображение. Прежде он полагал, что не может быть ничего величественнее векового дуба, но человеческий дом превосходил искусностью любое творение природы. Однако когда Леший рассмотрел, из чего сделаны избы, судорога отвращения пробежала по его лицу. Всё равно что человеку увидеть сложенные штабелями трупы. Он слышал, что люди используют срубленные деревья по хозяйству, но уничтожить столько живого ради того только, чтобы было удобно спать. Этого Леший понять и принять не мог. У него только прибавился ещё один повод для ненависти.

В условленном месте, в заброшенном хлеву встретились века не видевшиеся братья, домовые и лесной духи.
Они вылезали отовсюду, из щелей, из-под половиц, из-за тюков с сеном, спускались с чердака. Маленькие человечки, не больше локотка. Так же, как и люди, они носили бороды. Были одеты в кафтанчики и армяки. На банниках были фартучки и войлочные шапочки. Конюшники красовались отороченными узорной вышивкой сапожками. Сарайники и гуменники одевались попроще, в ситцевые рубашечки и лапти. Домовые так долго жили вместе с людьми, что и внешне стали походить на них. Только шишиги и барабашки сохранили облик духов. Обитавшие в печах шишиги и сами походили на шевелящиеся глазастые угольки. Барабашки какой-либо определённой законченной формы не имели. Были как мотки спутанной шерсти или комочки пыли. Самые озорные из всех они не могли стоять спокойно. Толкали и пихали друг друга, поминутно устраивая свалку.

Леший был откровенно разочарован. Слишком маленькие. Слишком человеческие. Но они всё равно были нужны ему.
— Рад видеть вас, домовые духи. — важно обратился он.
— Приветствуем тебя, лесной дух. — хором ответили ему.
— Я — Леший. Хозяин леса. Кто у вас старший?
— Пожалуй, что я буду за старшего. — разгладив свою бородку, представился крохотный человечек. — Избовым меня кличут. Одним из первых я поселился у людей. Лес тогда напирал на них. Дикие звери и твари, что пострашнее зверей, подстерегали на каждом шагу. Людям было страшно. Они искали защиты. И тогда призвали духов. Мы стали защищать их и помогать в хозяйстве. С тех давних пор и поныне люди к нам за это относятся с почтением.
— Но вы забыли о лесе, вашем доме. — возмутился Леший. Большего предательства он не мог вообразить.
— Наш дом здесь, с людьми. Так о чём ты хотел поговорить с нами, Хозяин леса?
— Мы пошли войной против людей. Все лесные духи как один поднялись на борьбу.

Избовой недовольно покачал головой.
— Мы заметили, что люди в последнее время стали беспокойны. Всё чаще молятся и ругаются по пустякам. Боятся покидать дома. Боятся идти на охоту. Недобрым словом поминают весь наш род. А раньше мы так мирно и ладно жили вместе.
— Это вы с ними жили мирно. Нас же люди уничтожали.
— Они о вас почти ничего не знают.
— Не узнав, не заметив, они бы истребили всех нас. Рубили наш деревья. Травили наши воды. Вытаптывали травы. Истребляли зверей. Вылавливали птиц. Лес пустел. Кончилось наше терпение.

Перечисленные беды на Избового произвели не больше впечатления, чем стрёкот сверчка.
— Чего ты хочешь от людей, лесной дух? Они должны добывать себе пищу. И где как не в лесу им это делать? Они не могут жить в норах и на деревьях, как вы. Они должны из чего-то делать себе дома. Вы должны понять людей.
— Понять что? Что они не могут жить, не губя при этом других? Что им необходимо уничтожать наш лес?
— Лес не одним вам принадлежит. Он им тоже нужен.
— Мы — часть леса. Его дыхание живёт в нас. Мы — это и есть лес.
— Что происходит с лесом не наше дело. Нам здесь жилось покойно. Пока вы не переполошили их.
— Как ты можешь так говорить?!
— Я говорю за всех нас. За всех домашних духов. У нас нет спора с людьми. Пакостим, конечно, им иногда. Но лишь вредным да пьяным, что сами того заслуживают. Подзадориваем сверчков, чтобы трещали пуще. Делаем подножки, когда они входят пьяными в дом. Прячем вещи. Заплетаем косы лошадям. Ухаем и скрипим. Наводим порой страху, чтобы напомнить о себе, чтобы уважали нас. Особенно барабашки. Просто не могут усидеть. Даже детей малых пугают, что у нас запрещено.

Живший войной и неоднократно видевший смерть Леший не мог поверить в то, что слышал.
— Прошло время невинных проказ. Дело идёт о жизни и смерти.
— Люди не угроза для вас.
— Они угрожают лесу. А, значит, всем нам.
— Нам их боятся нечего.
— Смотрите, как бы после нас, они не принялись за вас, — Леший опять сорвался на пафосную ноту — точь-в-точь как священник на проповеди, — Нас, лесных, тоже когда-то чтили. Может быть, даже побольше, чем вас. Но природа людская толкает их к разрушению. Они не могут жить, не убивая. Они быстро отрекаются от того во что верят. Любая новая вера им всегда милее старой. Глядите, надоедят им ваши проделки. Будут вас травить так же, как и нас. Будут выгонять из своих домов. И куда вы тогда побежите? В лес? Его уже не будет.
— Каждый должен знать своё место и твёрдо его держаться. Это один из людских законов. И мы его придерживаемся. Нам нечего боятся людей. Мы слишком нужны им.
Избового поддержали все духи.
— Кто будет следить за зерном?
— Кто без нас будет следить за сеном?
— Кто будет хранить порядок в домах?
— Кто будет заботься о скоте?
— Кто будет по ночам стеречь бани?
Зашипели безголосые шишиги, а барабашки неистово запрыгали, подразумевая, видимо, что без них некому будет пугать людей.

Избовой торжествующе развёл свои коротенькие ручки.
— Ты видишь? Мы необходимы людям. Как и люди нам.
— А как же мы?! Как же лес?!
— Что нам лес? Здесь куда уютнее. Всегда в тепле, всегда в сытости. Нас любят. Нас уважают. Ставят за печку молока.
— Молока?! Нам они ставят капканы и силки!
— Не надо было злить людей. Их тоже можно понять.
— Понять их?! Вы их понимаете. А нас, своих собратьев, не желаете слушать.
— У вас своя правда. У нас своя.
— Ваша правда — людская.
— Люди — не враги нам.

Леший аж затрясся от гнева.
— За тарелку с молоком, за хлебные крошки, за сытость и покойство вы предаёте нас, своих братьев. Мы погибаем. Вы пресмыкаетесь перед людьми. От того то вы все такие мелкие. — обозлённый Леший ответил самым недостойным образом, как для людей, так и для духов, ударил по физическим свойствам.
— Это ваша война. Не наша.
— Так значит, вы выбираете людей?
— Они нам ближе.
— Предатели. Изменники. Я думал найти в вас поддержку. Думал, что осталось в вас ещё что-то от нас. Хоть что-то. Но вы измельчали. Сидя за печками и под лавками. Вы ничтожны и омерзительны.

Красивое и идеально правильное лицо Лешего уродливо перекосилось от бушевавшей в нём злобы. Разговор, на который возлагалось столько надежд, зашёл в тупик. Собственно он из тупика и не выходил. Изначально каждая из сторон держалась только своих соображений, отказываясь принять чужие доводы.

— Лучше уходи, лесной дух. Обратно в свой лес. Тебе и подобным тебе не место здесь. Скоро проснутся люди. Смотри, как бы они не поймали тебя. Не миновать будет огня.
— Я уйду. А вы будьте прокляты. Отныне забудьте, что мы с вами одного духа, одной крови. Помяните моё слово. На нас не успокоятся. Они никогда не смогут успокоиться. Такова их природа. Им всё время будет мало. Придёт и ваш черёд.

Избовой не обратил внимания на угрозу, сохранив спокойный, равнодушный тон.
— Прощай, Хозяин леса.
— Прощай, людской прихлебатель. — с презрением и брезгливостью бросил Леший.
Избовой не отреагировал и на это оскорбление.
— Послушайся моего совета. Смиритесь.
— Никогда! Лучше умереть.
— Тогда умрёте вы все.
— Посмотрим.
Говорить им было больше не о чем. Как и многие другие долго ожидаемые события историческая встреча обернулась полным разочарованием.

Вернувшись, Леший застал на своей опушке-штабе гостя куда более удивительного, чем любая кикимора или иное чудо-юдо из народного фольклора. Это был человек, совершенно обычный, обыкновеннее не бывает. Но это не мог быть человек! Смертный не имел никаких шансов пробраться так далеко в лес, минуя ведьмины дозоры и вурдалачьи посты. Леший незваному гостю не удивился. Походило на то, что он уже давно ожидал встретиться с ним.

— Чёрт. — не выругался, но поздоровался Леший.
— И ты, здравствуй, Лесной Дух. — с излишним, чтобы быть искренним, дружелюбием, ответил пришелец. Рогов и копыт у него не было, но это, несомненно, был чёрт. Да и кем ему ещё быть?
— По делу или просто так? — сухо спросил Леший.
— Как посмотреть? — чёрт расплылся в ухмылке, полностью оправдывающей его прозвище «лукавого».
— Ты тут нечастый гость.

Чёрт помахал берестяными картами Лешего.
— Да-а. Серьёзную игру вы затеяли. Очень серьёзную.
Леший резко вырвал карты из его рук. Он надёжно их прятал. Но, видимо, недостаточно хорошо.
— Игру? Это у вас всё игры с людьми. — пробурчал Леший. — Играете с ними в добро и зло. А у нас война! До победного конца.
— До чьего конца, вашего или их? —чёртова ирония дошла почти до сарказма.
— Наша победа будет не в том, чтобы истребить людей. Нам это не нужно.
— Это и невозможно. Чего же в таком случае вы хотите?
— Чтобы лес стал недоступен для них. Чтобы они уважали нас и боялись.
— Людей можно напугать. Но в страхе они становятся ещё опаснее. Поверь моему опыту. Мы хорошо сумели изучить их.
— Мы тоже достаточно разузнали о них.
— Уж, не с помощью ли ведьм, а? — озорно подмигнул чёрт.

Леший промолчал. Он уже понял, что любая сказанная им фраза будет только поводом для шутки.
— Признайся, удача стала изменять вам. В основном, с помощью ведьм вам удавалось заметать следы. Оборотни нападали лишь как волки. Вурдалаки претворялись людьми. Упыри пользовались покровом ночи. Но люди научились распознавать ведьм. Люди поняли, кто их враг и где прячется. Они знают, откуда исходит угроза. И скоро вы узнаете силу людей. Узнаете, как они умеют воевать. Ибо до этого с вами всерьёз ещё не воевали. Вы что и вправду думаете, что можете победить?
— Мы не остановимся, пока не достигнем этого.
— Я не сомневаюсь, что вы не остановитесь. Но сомневаюсь, что вы можете победить.
— Мы выступили все как один.
— И все как один погибнете. — задумчиво прошептал про себя чёрт.
— Что? — переспросил Леший.
— Ты говоришь «все». А как же домовые духи?
— Предатели. Отреклись от леса, от нашего общего дома.
— Их дом с людьми.
— Вот-вот, и они также говорили.
— Понятно. Но уже не «все» получается.
— Все наши лесные поднялись. Даже Дупляк.
— Дупляк? — расхохотался чёрт. — И что же он делает? Воет из дупла?
— Главное, что все мы заодно. Все действуем ради победы. Все готовы пожертвовать собой.

— Восхищаюсь вашим упорством, целеустремлённостью, даже благородством. — всё время пока чёрт говорил, насмешливая снисходительная улыбка не покидала его тонких змеиных губ, но сейчас он был абсолютно серьёзен. — Но делу вашему не сочувствую. Люди нам нужны. И они нужны нам сильными и непобедимыми. Ибо через них и мы становимся сильнее. Нам война ни к чему... Вернее, мы не хотим воевать. А они то пусть себе на здоровье воюют. Пусть убивают друг друга. Пусть грабят. Пусть насилуют. Мы даже не возражаем против их новой веры. Она не мешает нам, даже, наоборот, на руку. Определив для себя что такое грех, они начали грешить. Установив моральные законы, что нельзя нарушать, сразу стали их преступать. Соблазн — великая вещь. Объявив всеобщее братство и равенство принялись изничтожать инакомыслящих. С этой новой верой они стали нам намного ближе. Нам меньше приходится трудиться. Чуть-чуть поднаправить их. Подсказать верную мысль и правильный лозунг, помочь выразить нужную для нас идею, а дальше они сделают всё сами. Люди — источник нашего могущества. Наша сила в них.

— Зачем же тогда явился?
Нечистый снова заулыбался.
— Будучи родственником...
— Далёким. — перебил его Леший.
— Пусть и далёким, но родственником. Не могу не тревожиться за ваше будущее, за ваше существование. Всё ж таки не чужие.
— Ваши хотят поддержать нас? — Леший прервал на середине новый поток фальшивого словоизлияния.
— Если бы вы немного перенаправили свою деятельность...
— Войну!
— Хорошо — войну. Если бы вы направили её в иное русло. Изменили, так сказать, тактику. Войны всё-таки бывают разные. И ведутся они по-разному.
— Мы предпочитаем действовать открыто. А не подло и исподтишка, как вы.
— А мы ни с кем и не воюем. Точнее, мы не воюем с людьми. Или ещё точнее мы воюем не с людьми.
— Что же вам от нас нужно?
— Если бы вы немного изменили лозунги и цели... поменяли, так скажем, стяг.
— Что ты имеешь в виду?

Видя, что изощрённые речевые обороты не были оценены, чёрт высказался прямо.
— Если бы вы примкнули к нам.
— А лес?
— Кому он нужен?
— Он нужен нам. Мы сражаемся за лес. Мы готовы отдать за него свои жизни.

Точно так же, как Леший проявил полное равнодушие к красноречию, чёрт не оценил его пафоса.
— Такая преданность прекрасна и похвальна. Но в любом случае вы не сможете его спасти, вы не спасёте своего старого мира. Всё течёт, всё меняется. Шанс выжить для вас в том, чтобы измениться. Подладиться к условиям. Как сделали домовые духи.
— Никогда. Мы не бросим лес. Его судьба — наша судьба. Мы неотделимы друг от друга.
— Что ж, это ответ. — кивнул чёрт.
— Вы не поддержите нас? — Леший не забывал, что он всё-таки говорил с потенциальным союзником.
— Мы бы могли ещё помочь вам спастись, если бы вы приняли нашего Хозяина как своего.
— Наш хозяин — лес. И он один. Ничего нет выше его для нас.
— Этот хозяин ничего для вас не сделает.
— Он и так очень много для нас сделал. Давал нам кров и пищу. Он дал нам жизнь. Теперь мы должны позаботиться о нём. Защитить от проклятых людей.
— Они и вправду прокляты. Но вас ожидает ещё более худшая участь. Вы исчезнете. Канете в безвестность. А ведь вас когда-то уважали. Вам поклонялись.
— И мы вернём это уважение.
— Нет, не вернёте. Слишком всё изменилось. Эта их новая вера не приемлет вас. Именно она ведёт людей, руководит всеми их действиями. И эта вера сильнее вас, сильнее вашего леса. Она делает их непобедимыми... непобедимыми для вас. Вы проиграете.
— Посмотрим.
— Нет, это мы посмотрим. — передразнил чёрт.

Тупиковую беседу Леший прервал таким же образом, как поступил с ним Избовой.
— Прощай, Чёрт.
— Прощай, Леший.
Сказав это, чёрт растворился в воздухе, так тает тонкая льдинка под тёплым солнечным лучом. Лишь исчерченный стрелками кусок сухой бересты, что он прятал за пазухой, плавно раскачиваясь, упал на землю. Последняя его шутка.

5

Мрачнее изголодавшегося медведя-шатуна бродил Леший по своим владениям. Ни беззаботное пение птиц, ни приветливый шелест деревьев не могли отвлечь его от безрадостных дум. Он даже не расслышал шаркающих шагов за спиной. Это он-то, подмечавший каждую примятую травинку и надломленную ветку.

— Что с тобой, Хозяин леса? — обеспокоенно спросил старый оборотень, предварив свой вопрос булькающим кашлем.
— Хоть ты не зови меня так. — поморщился Леший. — Я так устал от этого.
— Но это правда. Ты присматриваешь за птицей и зверьём, подлечиваешь деревья. Ты действительно Хозяин леса.
— А тебя не утомило пастухом над оборотнями быть?
— Кто-то должен. Куда они без меня?
— Вот так и у меня. Не Хозяин, скорее слуга я для леса.
— Слова истинного вождя. Не зря мы выбрали тебя.
— Я так устал от этого. Столько наших гибнет.
— Это война.
— Но стоило ли оно того? Столько потерь.
— Теперь возврата обратно нет.
— Вот это то и страшит меня. Нам некуда отступать.
— Не мы это начали. Они. Преследовали нас, вытесняли. Загнав нас в болота, под коряги и в норы, они никогда бы не удовлетворились этим. Тебе ли не знать, что люди творят с лесом? Мы опередили их. Иного пути не было.
— А что если был? Что если мы просто не видели его? — горячо возразил Леший. Пылавший прежде праведным гневом и разжигавший то же чувство в других он уже не был уверен в выбранных методах.
— Не ломай голову. Нам твоя голова нужна ясной.
— Я уже сомневаюсь в своих силах. Не могу везде поспеть и всего предвидеть.
— Такое никому не дано. Все ошибаются. — утешительно заметил Пастух. Это уже было не совещание двух начальников, но скорее разговор по душам двух близких друзей.
— Но мои ошибки приносят смерть. — голос всегда уверенного в себе Лешего слезливо дрогнул.
— Тебе не за что себя винить.
— Недавно раскрыли нашего преданного друга, ведьму, что жила у людей, что настраивала их друг на друга, что помогала нам. Её сожгли. Сожгли!
— На войне, как и на охоте, естественны потери.
— Потери? Столько храбрых вурдалаков и упырей полегло. Сколько твоих оборотней уже погибло? — Леший почти плакал.
— Они знали, на что идут.
— Ты так спокойно об этом говоришь.
— Я уже стар. — Пастух каждую важную речь начинал с повторения этой фразы. — Слишком часто мои глаза видели смерть. Столько раз мои клыки обагрялись кровью и мои когти рвали плоть. Часто я получал раны. Я изведал, что такое холод, боль и голод. К смерти привыкаешь. Пусть мы погибнем, но остановим людей.
— Ты веришь, что их можно остановить?
— Иначе мы бы не поднялись. А ты? Неужели ты уже сомневаешься?
— Я уже не знаю, чему верить. Все отвернулись от нас.
— Кто все?
— Черти не поддержат нас.
— Ты что всерьёз рассчитывал на них? Они ведут свою войну. Чертям ни до кого нет дела.
— А домашние духи? Я так рассчитывал на их помощь. Но они предали нас.
— Они сделали это давно. Они остались с людьми. Подчинились им. Смирились со своим жалким прислуживающим положением. Они отвернулись от нас, а не мы от них. И потом что за союзники из них? Разные барабашки и домовые, какой с них толк?
— Они жили среди людей. Они знали все их слабости.
— Они привыкли пресмыкаться. Ни на что кроме проказ домовые не способны. Из них вышли бы никудышные воины.
— А наши Шишкарь и Веткарь?
— В них силён дух. Дух важнее всего. Дух и вера в общее дело.
— Ты заговорил, как человек.
Для нежити такое равносильно оскорблению. Оборотень сердито зарычал, совсем как собака, завидевшая приближение чужака.
— Прости. Не хотел тебя обидеть.
— Хотя в чём-то ты, наверное, прав. В моём облике есть кое-что от людей. Но только в облике. Дух во мне другой. Я — оборотень. И помру как оборотень. В схватке.
— Мы одни.
— У леса достаточно сил. Мы всё ещё очень сильны.
— Ещё сильны. Но сколько это продлится?
— Послушай меня. Я — старый волк. И лучше пусть весь наш род погибнет, чем будет жить на поводке. Дело наше свято и чисто.
— Людей много.
— Много.
— И они сильны.
— Сильны. Но не сила всё решает. Этого людям никогда не понять.

Невесёлая атмосфера царила в лесу, не лучше чувствовали себя и водные обитатели. Мрачен был Водяной. Очистил от лодок и сетей целую реку со всеми притоками, а победы всё нет как нет. Даже его веселушки-русалки приуныли. Не в силах видеть их в таком состоянии, Водяной попытался разрядить тягостную атмосферу изысканной речной шуткой.

— А ну, кончайте воду солёную разводить. А то не ровен час потонем все. — широко, но не очень естественно улыбнулся он.
— Страшно, дядя Водяной. На днях то сестричку нашу на дальнем притоке сетями запутали. Да пристукнули, за сома приняв. Сами не заметили, кого убивают.
— Не время сейчас горевать... Потом споёте по ней песню. Успеете оплакать её.
— Страшно...
— Всем страшно. Не плотву гоним. Против людей идём. Лучше расскажите о успехах. Скольких утопли?

Но русалки и в отчёте продолжили жаловаться.
— С одним еле управились. Мало того, что идти к нам не хотел, так ещё и отбиваться начал, когда мы его к воде потянули.
— А я вчера парня одного песней сладкой к воде приманила. — не утерпела юная, ещё по-детски синевласая русалочка. — Словом ласковым прельстила. Красотой своею, объятиями обманула и на дно с собой утянула. — Когда б не жуткий смысл слов, её можно было принять за ученицу, хвастающуюся перед родителем хорошей отметкой.
— Ух, озорница. Рано тебе ещё по люди ходить. — ласково пожурил её Водяной. Это была его любимица. И ей в любом случае всё прощалось.
— Даже жаль его стало. Красивый. Тёплый такой. С сердцем горячим.
— Будет жалеть. Нас они не жалеют. А ты чего в нырь уходишь? Не брызги разводи, а толком отвечай.
— Не вышло у меня, дядя Водяной. Человек осторожный пошёл. Боятся стали люди. Страх на них великий напал. Как песни наши заслышат, тут же за молитву. Как всплеск услышат, плюнут и убегут. И не всматриваются ночью в гладь водную. Как же их заманишь?
— С хитростью надо. С умом. Как Леший говорил. Как люди, так и мы должны. Вылезла бы чуток из водички на бережок. Глазками стрельнула. Волосиками вздёрнула. Грудку поправила. Вот он и твой.
— Ну да? А он, глядишь, меня на суши то и прибьёт. Нынче люди не то что раньше. Не ценят они красоту. Этим их уже не обманешь.
— Удаётся же иной раз.
— Это редкие. Жизнью разочарованные. Они сами утопиться готовы, им только повод надобен. Остальные ж только прибить могут, на красоту нашу и не посмотрят.
— Осторожность надо иметь. Времечко подобрать. Да местечко наметить. С умом. С оглядкой.
— Какая же осторожность, когда война? Мы губим, но и наши гибнут. Сколько уже...
— Это да... Что же делать? Надо... Надо. Если мы озера и реки на отстоим, что тогда будет?

Русалки опять загрустили. А ведь Водяному только удалось подбодрить их.
— Вы вот что! Кончайте хвостами по дну скрести. Лучше-ка на болото, к кикиморам сплавайте. С ними сообща и действуйте. Они пусть пужанием, а вы лаской обманной. Так, всем скопом. Скопом их. Как они нас.

Только успели русалки махнуть хвостами, чтобы отплыть, как перед ними взметнулся фонтан воды, и на разгладившейся поверхности осталась знакомая сомья морда.
— А вот и я. — радостно ухмыльнулся рыбоголовый. — Чего это вы все такие унылые?
— Помолчи, Ныркун. Молчи, бестолковый. — одёрнул его Водяной. — Не баламуть воду. А вы плывите давайте.
С грустью смотрел Водяной вслед удалявшихся русалок. Так смотрел бы отец, провожая своих дочерей в опасный и далёкий путь.
— Чего это? — помолчав, переспросил Ныркун.
— Мне тяжело. А им, нежнейшим, каково должно приходится?.. И вправду страшно.
Ныркун удивлённо вертел головой, поглядывая то на Водяного, то в сторону мерцавших вдалеке русалочьих хвостов. Человеческого в нём ничего не было, и чувств человеческих, вроде тоски или печали, он уразуметь не мог. Не зная, как реагировать, Ныркун выдул ртом серию маленьких пузырьков. У человека это означало бы недоумённый выдох.

6

Как бы то ни было, от наступления Леший не отказался. Откладывать дальше было нельзя. Его ведьму уже вычислили. Всё чаще стали появляться возле леса большие вооружённые группы людей. Генералы поддерживали его план. Задействовали все силы: наземные, воздушные и водные. Но и у людей, оказывается, был разработан свой план.

Набег не задался с самого начала. Передовой отряд оборотней угодил в хорошо замаскированные, засеянные для отбития запаха полынью ямы. Падая в них, они тут же натыкались на острые колья. Прочих атаковали своры натасканных цепных псов. Обеспечивавшие воздушное прикрытие ведьмы из-за плохой видимости не смогли оказать помощи. Несколько даже разбилось насмерть. Против ворон, ведьминых подручных, были пущены ястребы. И на воде произошло поражение. Вся излучина реки была перекрыта сетями с крючьями. Русалки, отважившиеся подплыть слишком близко, запутались в них. Поспешивший им на выручку Водяной натолкнулся на плот из брёвен. Он разбивал в щепки лодки, но плот из толстых брёвен одолеть не смог. Подцепленный баграми он ещё долго боролся, но и его силы имели предел. Люди знали как сладить с самой крупной добычей. Погиб и Ныркун. Попал в силок для сомов. Как сома его позже и вытащили, как сома и убили.

На вражескую атаку люди ответили контрнаступлением. Они отлично знали, куда бить. Деревенские по-своему поняли Вещунью. Вместо того, чтобы замириться с лесом, с ещё большим ожесточением ринулись на его приступ. Вооружившись до зубов, все от мала до велика. Даже дети и бабы пошли.

Оборотни и вурдалаки, уже не таясь, открыто бросались на вторгшихся врагов. Как бы ни были они сильны и быстры, в тактике нежити проигрывали подчистую. Издалека их расстреливали из луков и, направляя искусственно созданные пожары, загоняли на открытые места, где они становились лёгкой мишенью. Неповоротливые упыри вообще в воины не годились. В считанные минуты почти всех их перебили. Огромный Трупоглот считался у лесных самым сильным, но если люди медведей убивали, то и с ним смогли управиться. Окружили, обездвижили с помощью рогатин и затем вспороли брюхо. Пастух, не взирая на преклонные годы и подорванное в неудачных охотах здоровье, дрался наравне со всеми. Вместе с прочими его и убили. Рядом с кучей изрубленных, исколотых косматых тел валялась и его седая благообразная голова.

Люди же, не останавливаясь, клиньями проникали глубже в лес. Их головной отряд, ведомый лично Иваном, дошёл аж до самой опушки, где и сделали небольшой привал.

Оттирая окровавленные топоры и вилы, довольные мужики делились впечатлениями.
— Ловко же ты его, Фрол.
— Если бы не Козьма, нам бы не одолеть его было. Как он на нас рванул.
— А Иван то наш — молодец. Здорово придумал огнём их выкурить. Как они все от его драпанули. Токмо успевай бить.
— Правильно всё Вещунья сказывала. Все беды от духов проклятых, нечисти поганой.
— Гореть им всем в аду.
— Хуже всех ведьмы. Живут меж нас. Похожи на людей. А сами меж тем ведьмы. Вредят нам, сглазы накладывают.
— Болезни насылают.
— И похмелье. — весомо добавил Игнат, весьма часто страдавший от этого недуга.
— Ведьм я больше всего не люблю.
— В кажной бабе ведьма таится.
— И то верно. Не одна Никифоровна, небось, колдовала. Как пить дать ещё остались. Мало мы их жгли.

Злопамятный Колька припомнил свою пикировку с вредной старухой.
— Да, я бы к Михайловне присмотрелся. Подозрительная она. Больно языкаста и говорлива стерва. Точно ведьма.
— По мне так хуже всех Водяной. Плавает там по дну. Страховидло. Лодку мою утопил. Чудище проклятое. Хорошо, что сладили с ним. А то и рыбу ловить страшно было.
— Не, хуже всех оборотцы. Что, вроде как волки, а вроде как и люди. Эти хуже всех. Много их перебили. Но ведь ещё остались. Ловить — не переловить.
— Пастуха ихнего убили, и им конец придёт. С оборотцами сладим и с волками расправимся.
— А эти... Как их? Вур... ладаки. Кровососы. Такие твари.
— И убивать их, гадов, тяжело.
— Вурдалака надо сжечь. Отрубить ему голову, кол в сердце вбить и на части разрубить. Тогда он точно умрёт. —тоном знатока объяснил Иванов тёзка, как видно, сильно уступавшей тому Ивану в уме.
— Любой от такого помрёт. — справедливо возразили ему.
— Так и вурдалак тоже. — нашёлся Иван.
— А я упырей шибко не люблю. Подлюки нас с Васьком чуть не утопили. — Козьма всё о своём забыть не мог.
— Что городишь? Упыри в воде не живут. В воде русалки да топлюны всякие.
Но Козьма так легко сдаваться не собирался.
— А кто ж тогда был, если не упыри?
— А кто вас знает?
— Да, много всяких тварей. — примирительно заметил «Васёк». Он почему-то не столь сильно был уверен в причастности нечистой силы к тому злосчастному эпизоду.
— Значит, и упыри могли быть. — ловко вывернулся Козьма.
— Эх, права Вещунья была, что нечисть всем нашим несчастиям виной. Только что она там плела, будто мира с духами искать надо, с лесом как-то дружить?
— Что с неё взять? Из ума уже выжила, старая.
— Дура безмозглая. Но про нечисть правильно сказала.
— Бог даст, скоро вобче никакой нечисти не останется.
— Оборотцы, видали? Многие тощие, бока облезлые. Знать, худо им приходится.
— Ну так и хорошо, что им худо.
— А мне русалков так даже жаль мальца. — меланхолично протянул неженатый и потому ещё романтичный Федот. — Больно красющие они.
— Красющие, а сколько из-за них утопло?
— Это да, — согласился Федот.
— Вон Матвея это ж они утопили.
— Не бреши. Матвей медовухи нажрался да купаться полез. Ясное дело, утоп.
— Всё одно без них лучше. В воду покойно зайтить можно.
— Без нечисти лучше. Никто тебе, падла такая, не ухнет, не завоет, веткой не хлестнёт.
— Шишкой в тебя не кинет.
— Вот повыведем нечисть. Заживём.
— Как в сказке.
Фёдор аж мечтательно зажмурился, с восторгом представляя это прекрасное будущее. Будь его воля, он бы и зверьё всё в лесу истребил, чтобы совсем уж хорошо было.

— Хорош. Дальше идти надо. Не всех ещё вывели. — поднял людей Иван. Сам он отдыха не ведал. Рубился больше всех и всегда был впереди. А сейчас даже не присел. Недаром его в воеводы выбрали.

7

Все его генералы пали, Леший и сам хотел последовать за ними. Но оставшиеся духи нуждались в руководителе, а то вообще все бы сгинули. Собрав остатки своего истрёпанного войска, уже и отдалённо не напоминающего армию, Леший повёл их глубже в лес по ему одному известным тропам.
Мешкать было нельзя. Вместе с людьми по пятам надвигался ещё один жестокий и неумолимый враг, которого лесные боялись столь же сильно. Огонь. Кто не пал в бою, сделался его добычей. Как выяснилось, склизкие и влажные на вид тела болотняков, отлично горели. Но лучше такого никогда бы не узнать.

Уныло, с поникшими головами плелись израненные оборотни и вурдалаки. На рыбьих хвостах неуклюже подпрыгивали за ними русалки. Вне водной стихии они лишились всей своей грации и соблазнительности. Ведьмы, что поумнее, уже давно дали лёту подальше от людей и подальше от леса, но иные из них, не такие умные, ковыляли на своих двоих вместе со всеми, закинув мётлы на плечи.

Куда шли они? Уж кто-кто, а Леший хорошо знал, что впереди были лишь гиблые непролазные болота, где и деревья то почти не росли. Но деваться им было больше некуда. Лес они потеряли окончательно. Только болота им и оставались. Оставили хотя бы болота.

Леший даже не мог как следует пересчитать своих бойцов, и вовсе не по причине их большого количества. Напротив, слишком мало их осталось. Дюжина вурдалаков, если кто не околеет в дороге, с десяток оборотней, опять же, если раненые ещё выживут, пара-тройка ведьм, несколько русалок. И ни одного упыря, ни одного болотняка. Как и болотняки, все упыри сгорели. Медлительные и сонные днём они просто не успели уйти со всеми. Листвичок и Веткарь до последнего заметали следы отступающих, пока пущенные в погоню охотничьи псы не разорвали их в клочья. Шишкарь и Корневик не могли бросить своих друзей и так же погибли. Дупляк наотрез отказался покидать свой родной дуб, прямо в дупле его и сожгли.
Гибель этих нелепых созданий, которых Леший и не замечал прежде, далась ему особенно тяжело. Тяжелее, чем гибель его старых друзей, Водяного и Пастуха, тяжелее, чем даже потеря леса, что был для него святыней. Безобидные, они жили, никому не причиняя вреда. И он повёл их на войну. Это он убил их, а леса так и не спас. Не одним только людям ведомы муки совести, сей представитель «нечистой силы» изведал их в полной мере.

Кое-как Леший пришёл в себя уже на болоте. Кругом, сколько хватало глаз, была лишь вонючая топь да редкие островки мха с чахлыми деревцами, которые, того и жди, готовы были завалиться на бок. Как это было непохоже на его любимые чащи и поляны. Но здесь они по крайней мере были в безопасности. Здесь не было людей. Только успел Леший утешить себя этим, как кто-то в ужасе воскликнул.
— Смотрите, люди!
— Люди?!
— Нет, это древние.
— Древние? — удивился Леший.

Мимо, словно мираж, шествовала процессия, поразительная даже для духов. По болоту брели прежние властелины дикого мира. Те, кому люди поклонялись ещё до русалок и дубрав. Когда-то их звали богами. Теперь это были лишь тени прежних себя. Огромные, в два человеческих роста, они при этом совсем не казались исполинами. Дряхлые, немощные развалины. Перун, этот когда-то кипевший мощью гигант, страдал сильнейшей одышкой. Вместо грома он мог выдать только раскат кашля. Свентовит с трудом ходил из-за одолевавшего его ревматизма. Даждьбог совсем ослеп и передвигался, тыча перед собой палкой. Сварожича постоянно знобило, вдобавок у него ныли кости. Ярило отощал и ослаб. Большегрудая и пышнобёдрая красавица Рожаница превратилась в сморщенную каргу. Даже выи её иссохли. Такая она больше походила на ведьму, чем сами ведьмы. Бывшие боги еле шли, опираясь друг на друга и цепляясь бессильными руками за каждое встречное деревце. Малейший ветерок заставлял их раскачиваться из стороны в сторону. Под прямым солнечным светом и вовсе становились полупрозрачными. Глядя на них, казалось, что они в любое мгновение могут исчезнуть.

Боги жаловались и стенали, как заброшенные родичами старухи.
— У-уф... Моя спина. Всё тяжелее становится ходить.
— Кашель замучил. А ещё одышка и изжога. Внутри всё время так и жжёт..
— Ничего не видят мои старые глаза.
— Как ноют кости. Меня всего знобит.
— Я так слаб. Еле иду.

От неожиданности этой встречи духи даже забыли на время о своей тяжёлой участи.
Удивились и боги.
— Люди?
— Не может быть.
— Только не люди. — шарахнулся в страхе Свентовит. Самый решительный из всех богов, он изменился настолько, что начал пугаться каждой мелочи.

Один Перун ещё не забыл окончательно своих замашек. От привычки повелевать трудно отвыкнуть.
— Вы кто ещё такие? Что здесь забыли? — внушительно спросил громовержец. Впечатление было бы ещё сильнее, если бы он не задыхался на каждом слове.
— Мы духи лесные.
— Ах, малыши. — покровительственно прокашлял Перун.

Свентовит опасливо приблизился.
— И вправду. А я уж подумал...
Слепой Даждьбог энергично замотал головой, словно это могло помочь ему прозреть.
— Кто там? С кем вы говорите? Неужели, кто-то пришёл поклониться нам?
— Успокойся. Это лесные малыши. — бросил ему Перун.
— Что? Кто вы говорите?! — Рожаница приставила к уху сложенные рупором ладони. Старуха старухой. Если бы, конечно, не рост. И прозрачность.

Леший сглотнул воздуха. Богов почитали не только люди, но и духи. Хотя и они уже давно не чаяли увидеть их. Ещё менее готовы были увидеть такими.
— Древние, вы ещё живы? Мы думали, вы уже давно почили. Так долго не видно вас было. — на правах старшего спросил Леший.
— Почили? Не-ет. Пока ещё нет. — ответствовал пользовавшийся тем же положением среди своих Перун.
— Почему же вы ушли? Почему оставили лес? Почему оставили людей? Вы имели такую власть над ними. Ни шага они не смели совершить без вашего одобрения.
— Да, были времена. — улыбнулся бог грома, ещё раз доказывая, что власть сладка и через сотни лет прозябания.
— Нам ничего иного не оставалось, как уйти. Мы им больше не нужны. — поясннл Даждьбог.
— Нас забыли.
— Они перестали верить нам.
— Начали поклоняться какому-то мечу. Понавешали повсюду его изображения, а наши образы повыкидывали. — о временах, давно минувших, Перун говорил как о том, что приключилось недавно. Как всякий старик. — Этот меч всех нас губит. Когда-то люди понимали, что я им говорю своим громом. Они по-прежнему его слышат и боятся, но перестали вслушиваться.
— Когда-то люди приветствовали моё солнце. Но они отняли его у меня, и из-за этого я уже ничего не вижу. — Сварожич указал на свои белёсые невидящие глаза.
— Они отняли у меня огонь. Разучились чтить пламя. С тех пор я вечно болею. — посетовал Даждьбог.
— Видели бы вы меня молодую. — Рожаница попытался выпрямить сгорбленную спину и взмахнула облезлыми волосами. — Как меня все любили. Ни один брак не совершался без моего благословения.

Свентовит стал столь жалок, что и пожаловаться мог решиться только после того, как все выскажутся.
— Когда-то они умирали с моим именем на устах. Просили у меня упорства в бое. Я давал им храбрость. Теперь я сам всего боюсь. Меня даже стали пугать люди. Их жестокость и неистовость.
— Мы так ослабли.
— Когда я мчался на своём коне, никому было не угнаться за мной. — продолжил Свентовит. Всё-таки и ему трудно было забыть о прежних временах. — Но конь мой издох. Сам я еле хожу. Какие битвы? В руках моих нет силы.
— А Макошь? — припомнила Рожаница свою подругу, богиню плодородия. — Бедняжка вообще умерла с голоду.
— Нам нет более места в людском мире. — подытожил Перун.

Леший осмелился возразить. С таким он никогда бы не смирился.
— Но это же ваш мир. Это наш мир.
— Теперь это их мир.
— Мы им не нужны.
— Но как же лес?
— Разве это лес? — скривился Ярило. — Каким он раньше был? Вот то был лес. А сейчас все деревья сплошь одни подростки. Вот раньше было. Дуб так дуб. А теперь мелочь одна. Дубки.
Даждьбог думал так же.
— И пусто так. Волк только где пробежит, да олень проскочит. Это уже не лес.
— Лес людям не нужен. Так что и вам тоже, видно, нет здесь места.
— Куда же вы идёте?
— В безвременье. В забытье. — раздались горестные слова.
— Неужели, и нас ждёт та же участь? Исчезнуть? Бесследно? Навеки? — Леший оглянулся на своих собратьев. Никто ему не ответил.

Боги продолжили свой скорбный путь в никуда. Лесные духи, понурив головы ещё ниже, обречённо побрели следом за ними, скоро сделавшись такими же прозрачными.

© Марк Андронников, 2024
Дата публикации: 21.09.2024 02:16:46
Просмотров: 573

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.