Крылышко жёлтого трубача

Анатолий Агарков

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 43840 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Крылышко жёлтого трубача

Каждому возрасту, говорят, свои увлечения. Но улица вносит поправки. Прошёл в кинотеатре фильм «Три мушкетёра» - добротный красочный французский фильм с Милен Де Монжо в роли миледи, и наши ребята, в неё влюбившись, вооружились самодельными шпагами. Что из этого получилось, я уже повествовал. А получилось то, что пятнадцатилетний Виктор Ческидов проколол мне, дошкольнику, щёку своей ржавой проволокой. А вы говорите – возраст. Любви все возрасты покорны, а увлечениям – тем более.
Вслед за шпагами пришла страсть к рогаткам. Вся улица, от мала до велика, вооружилась незатейливым изобретением не обремененного интеллектом ума человеческого и набросилась на воробьёв, скворцов, синичек и прочую пернатую живность, будто злее врага во всей природе не сыскать. Они (воробушки), оправдывались стрелки, вишню клюют, одни косточки на ветках остаются. Жаль было крылатых братьев наших меньших, и потому рогатки не имел. А самая лучшая была у Витьки Ческидова – настоящий «оленебой». Исполнением завидным, а главное – Чесян вёл на ней зарубками счёт трофеям. Сначала штукам, потом десяткам, потом.… Дошёл бы и до сотен. Совсем умолкли бы без птичьего гомона сады наши, только шелест от поедающих листья гусениц, да Коля Томшин вмешался – отобрал рогатку у чемпиона всех убийц. Чесян губы надул:
- На чужое позарился…. От зависти ты это, Петрович….
Томшин говорит:
- Смотри.
Выкопал яму на пограничной меже (огороды по соседству были), положил туда рогатку и стеклом прикрыл.
Ческид утром приходит, смотрит, вечером смотрит – лежит его любимица, как экспонат в оружейном музее – не зарится на неё Коля Томшин. И успокоился.
Потом пришла мода на огнестрельное оружие. Пугачи, поджеги, самопалы загрохотали на Бугорских улицах. Того и гляди, людская кровь прольётся. Мильтоны по улицам на «бобике» катаются – вдруг выскочат, окружат и шасть по карманам. Найдут «пушку» - к себе волокут. Так боролись. А нам романтики в кровь добавляли или - как его? – адреналину. Впрочем, и это увлечение прошло мимо моих симпатий. Отец так и сказал:
- Баловство всё это и хулиганство. Хочешь из настоящего ружья пострелять? На охоту поедем и постреляешь.
Сказал и слово сдержал. Мог ли я своё нарушить? Пообещал: в руки не возьму – и не брал. Курьёзный даже случай приключился с этой моей принципиальностью – а мог бы стать трагическим. Короче, дело было так. Однажды мой старший друг и наставник Мишка Мамаев объявил:
- Всё, больше в эти штуки не играю. Хочешь, подарю?
«Этими штуками» были два поджега и один самопал. Причем, один был выполнен в старинном стиле – ну, с такой массивной ручкой, как у пиратов, которые за поясами их таскали. У Мишки батяня - профессиональный столяр, и друг мой с его инструментами давно на «ты». «Пистоль» этот Мишаня вырезал из берёзовой коряги. А потом ствол и прочее «присобачил». Вообщем, отменная штука получилась – музейный экспонат.
На его предложение я пожал плечами – как хочешь.
Он принёс, подаёт.
Я, помня обещание отцу, кивнул:
- Положи на лавку.
Положил, ушёл – они лежат.
Отец увидел, нахмурился:
- Мы, кажется, говорили.
Я, плечами пожав:
- Не моё – Мамайчика.
Мама:
- Вот я их сожгу.
- Смотри аккуратнее – они могут быть заряжены.
Маму это остановило. Отца что-то отвлекло. А они лежат на видном месте. Тут Рыжен ко мне прискакал – домашнее задание списать. На него это иногда находило – желание учиться лучше всех. После его визита пистолеты пропали. Но я об этом ещё не знал. Как вдруг под вечер прибегает его мамашка:
- Ах, Боже-святы! Ваш Антошка чуть моего сыночка глаза не лишил.
Этот придурок стащил оставленное без присмотра оружие и ну в стволах ковыряться. Доковырялся – пыжом в лоб, а пламенем начисто брови с ресницами смахнуло. Я думаю – поделом. И отец так же считал – отправил соседку восвояси:
- Верно говорят - на вору шапка горит.
Была мода на воздушных змеев. И опять Витька Чесян отличился – его бумажный летун, размалёванный под нахальную рожу, забирался выше всех и при самом слабом ветре. С ним вообще никаких проблем не было. Лежит Витёк на травке и пальчиком бечевку подёргивает, чтобы хвостатая бестия совсем не уснул в заоблачных высях. Мне такого не сделать. Отец – на все руки мастер – пытался помочь. Но и его детище поднималось в воздух, если только я бежал, натягивая бечеву, во всю прыть навстречу ветру. А то вдруг вильнёт хвостом и носом в землю – тоже мне, пикирующий бомбардировщик. Короче, когда я у Чесяна выменял чемпиона всех воздушных змеев на какую-то ерунду, их полёты были уж не в моде – ни зрителей, ни помощников на поляне. Да и лето кончилось. А в новом – другие увлечения.
У Калмыкова Борис Борисыча была будка рыбачья для подлёдного лова. Лето она коротала на берегу водохранилища, а с ледоставом использовалась по назначению. Однажды привёзли её и поставили в саду. И случилось у нашей уличной братвы новое поветрие. Все принялись строить будки (сторожки, шалаши – кто на что горазд) в своих огородах. Недостойным стал ночлег под крышей дома в кроватях на белых простынях. Куда как лучше – на и под старым трепьём, в цикадном гомоне с комариным припевом. Зато свобода – ни тебе родительского надзора: «Сына, домой!», ни сестриных наездов: «Ноги мыл?». Я будку не строил – перебрался летом на чердак сарая. А вот друг мой Мишка сколотил в саду – с дверью, печкою, окном. Я там частенько ночевал, потому что вдвоём вдвое веселее. И совсем не скучно стало в наших самодельных домиках, когда провели огородами проводную связь. Объясню, как это делалось. Наушник обыкновенной телефонной трубки – на одну клемму провод с гвоздём в землю, от другой тянем к абоненту (ох, и завернул!) в соседний огород. Всё, связь готова. Не верите? Вот и физик наш не верил. А когда предложили спор на интерес, он пасовал. Плечами пожал:
- Ну, может быть. Разность потенциалов и всё такое. Земля – это ведь огромный конденсатор: столько молний в себя принимает и ничуть не краснеет.
Звук, правда, в наушниках от такой связи еле слышный. Но потом Витька Чесян догадался подключить их к радио. Музыку ночами слушаем, голоса всякие вражьи. И током нас не било, и наушники низковольтовые не горели. А вот Стюру Грицай стукнуло. Да и крепко ж шандарахнуло – не сразу очухалась. А могло и убить.
Через наши соседствующие огороды была натянута проволока для сушки белья. Мама постирает – развешает. Соседка Стюра Грицай тоже пользовалась после стирки. А мы с её Вовкой приспособили этот провод для телефонной связи, подключив к общей сети. И вот однажды накидывает тётя Стюра мокрыми руками сырое бельё на проволоку, а босыми ступнями землю попирает. Ну и дербалызнуло её. Да так, что…. Что и говорить. Не рады мы были, что в живых осталась – всем досталось на орехи. Впрочем, пережили. Только провода понадёжней прятать стали. А злосчастный отец снял и натянул нормальную бельевую верёвку в магазине купленную.
Голубями увлеклись пацаны наши не без моего участия. До того, как все буквально заразились к ним любовью, обитала стая на подворье у Жвакиных. Именно, обитала. Потому что голуби были таксебешные – непородистые. Потому что хозяева их совсем не кормили. Летали эти бедолаги по полям, дорогам, перебивались воровством у кур на чужих дворах. И более того, Жваки ели этих вестников мира. «Оторвал башку и в лапшу». – Кокино выражение. Кока – это Колька Жвакин, младший из весьма оригинального семейства. Ну да, о них чуть позже. Вот как с голубями-то было.
Друг у меня был, одноклассник Сашка Дьяконов. Матерщинник ужасный. За часто повторяемое: «Соси банан через диван» имел кличку «Банан». Но не суть в этом. Вот он держал голубей – дорогих, породистых. Жил возле общественной бани в конце Октябрьской улицы. Ходить к нему запросто было не просто – того и гляди Октябрьская шпана накостыляет. Потому и общались чаще в школе, а на лето пропадали из виду. Но в этот раз он меня сам нашёл. Понадобился ему фонарик. Похвастал ещё в школе, что имею такую штуку. Отец с умыслом приобрёл: и подарок к моему дню рождения - не у всякого, даже взрослого парня, такой - и вещь на охоте крайне необходимая. Он так и напутствовал, вручая:
- Береги, Антошка, из рук не выпускай.
И говорю Сашке:
- Дать я тебе его не дам, но посветить могу. Чего хотел-то?
Оказывается к стае сизарей, что на банном чердаке обитали, прибился настоящий почтовый голубь. Дьякон мне его показал. Он чуть крупнее собратьев своих, и главное – на клюве во-от такие наросты. Короче, настоящий почтарь.
Саня решил им завладеть. Днём его как поймаешь? А в темноте голуби беспомощны. Вот и забрались мы с приятелем на чердак общественной бани. Испачкались, конечно, оцарапались, но нашли, наконец, нриблуду. Бананчик дома его в клетку посадил вместе с голубкой. Через пару недель начали они целоваться. Небось, Америку Вам не открыл – что голуби целуются? Выпустил их Саня на волю, думал: всё – влюбился, женится, останется. А почтарь хлопнул крыльями и был таков – старой подружке своей сизокрылой воркует.
Снова Банан ко мне бежит. Снова шаримся мы по ночному чердаку. Нашли, схватили.
- Опять улетит, - пророчу я.
- Ну и хорошо, - ликует Банан. – Я его в Троицк свезу и продам. Бизнес буду делать.
Год прошёл, я и забыл об этом случае. А тут как-то Борис Борисыч Калмыков вручил сыновьям кучу денег и отправил в Троицк прикупить снасти какие-то. Чтобы деньги хулиганы городские не отняли, собрали Калмычата толпу пацанов – и проезд бесплатный, и мороженое обещали. В электричке я встретил Сашку Дьяконова. Вёз он известного почтаря на продажу.
- В который раз? – спрашиваю.
- Шестой, - гордо отвечает. – Он меня скоро богачём сделает.
Ну, богачём не богачём, а фонарик Банан себе приобрёл.
К нам прибился. С нами по магазинам шлялся, а потом нас на базар затянул. Мужик-голубятник сходу десятку за почтаря предлагает. Банан торгуется, тридцатку просит. Мужик и не спорит:
- Согласен – стоит. Да денег сейчас нет. До пенсии ещё пару недель. Пойдём ко мне. Даю десятку и ещё пар пять хороших голубей.
Пошли всей толпой смотреть. Голуби, конечно, красивые, породистые. Мужик объясняет:
- Это мартыны. Эти – жуки. Вон – бабочные. Выбирай. Клетку бесплатно дам.
Дьякон головой качает. А Борька Калмыков вдруг загорелся.
- Бери, Банашка. Я тебе, сколь денег есть, сейчас отдам, а остальные потом, со временем.
Сашка и согласился. Сделка состоялась. А Барыга, хитрец – на нас сэкономил: мороженое зажилил, да ещё пришлось от контролёров по вагонам бегать.
Став голубятником, Борька Калмыков шумную рекламную компанию провёл. Хвастал, как окупятся вложения, если каждая пара ему за лето три-четыре выводка сделает. Да ещё играть он будет – на верность дому. Есть такая забава у настоящих голубятников – выпускают питомцев далеко от дома и пари на деньги заключают: чей раньше прилетит. Да и прилетит ли вообще? Ещё Борька грозился чужих голубей загонять. Ну, и тронулся лёд. Все сразу захотели заделаться голубятниками. И стали. И раскрасилось небо над нашей улицей разноцветными стаями. А какие пируэты выделывали иные экземпляры – любо-дорого посмотреть. Нет, голуби это, братцы, красиво. Это даже лучше воздушных змеев. Ну и заканючил я дома: хочу, мол, купите или дайте денег. Отец заколебался – вот-вот сдастся. А мама встала насмерть – только через её труп. И объяснение её упорству очень убедительное привела. Стиралась она исключительно дождевой водой, которую собирала крыша в бочки по углам дома. Без всяких солей и примесей водичка – щепотку порошка стирального бросил, и от пены нет спасения: не прополоскать.
- И чтобы в эту воду какие-то голуби…. От воробьёв спасу нет. Лучше бы рогатку смастерил да отучил их пакостить на крыше. Вообщем – нет, нет и нет.
Что делать? Пошёл к другу своему, Мамайчику, жаловаться. У него тоже нет голубей, но по другой причине – финансовой.
Только что гроза закончилась, и с первым лучом солнца пересёк улицу. Мишка доски строгает.
- Что творишь? – спрашиваю.
Друган кивает:
- Вон домик гостю делаю.
Проследил его взгляд. Под стрехой крыши притулился голубок – мокрый взъерошенный комочек.
- Грозой прибило, - Мишка поясняет.
- Дак ты его поймай сначала, - советую и предлагаю – Хочешь, к Рыбаку за сачком слетаю?
Друг мой:
- Куда он денется?
Мишка голубятню закончил. Солнце обсушило приблуду. Он сначала на конёк вспорхнул, а потом и вовсе отлетел в ему лишь ведомом направлении. Мамайчик вздохнул вслед и предложил голубятню мне:
- Хочешь, подарю?
Присели на лавку, обсуждать нашу общую проблему.
У Вовки Грицай та же беда – денег нет. А моде следовать хочется. Что он придумал – пошёл к леснику и нанялся сосёнки пропалывать. Маленькие, конечно, те, что от роду год-два. Через месяц у него в кармане лежал целый червонец (десять рублей). Поехал Вовка тайком от всего народа в Троицк и приобрёл пару жёлтых трубачей. Это, я Вам скажу, птицы! Нет, Вы вообще знаете, что такое трубачи? Порода голубиная – у них хвост как у павлинов, огромный, веером. Их даже слабый ветерок с ног опрокидывал – ещё бы, с таким опахалом походи-ка. А цвет – жёлтый, удивительный. Вся улица и с дальних краёв ребята побывали у Вовки на дворе – всем любопытно взглянуть на диковинную птицу. Летать они, конечно, не летали. Я имею ввиду основные голубиные достоинства – заходить в точку, кувыркаться в воздухе, на хвост падать. Так себе – порхали над крышей, а чаще ворковали и целовались. Вскоре кладку сделали и сели на гнездо.
Вовка:
- Вставайте в очередь, пацаны: на всех не хватит.
А улица судачит: десять рублей – это много для такой пары, мало или как раз?
Вовка:
- За что брал, за то и отдаю – жлобиться не стану.
Наверное, нашёлся бы покупатель на невылупившихся ещё птенцов, да родители пропали. Однажды ночью кто-то спёр из голубятни, сломав нехитрый запор. Очень Вовка огорчился. Неделю ждал, места себе не находил, а потом по совету отдал остывшие голубиные яица. Их подложили в гнездо другой паре, попроще, но, видимо, поздно – ничего не вылупилось.
А пропажи голубей с того дня (с той злосчастной ночи) стали регулярными. И никого не обошла худая доля. У Славы Немкина унесли всю стаю из стайки. У Андрея Шиляева из голубятни. У братьев Ческидовых тоже из голубятни. А туда дохлую кошку подкинули – будто насмехаясь. Волновался народ. Хитрости разные выдумывали, даже капканы ставили на подступах, но вор (воришки?) был неуловим. А голуби пропадали.
Ночь была. Дождь накрапывал. Мы набились в будку к Калмыкам. Сергей Ческидов бренчал на гитаре и пел с надрывом:
- Плачет девушка в автомате – вся Калькутта из подлецов
Вся в слезах и губной помаде, перепачканное лицо.
Хорошая песня, красивая. И голос у Сергухи неплохой. На душе моей от обстановки, дружелюбной тесноты – когда плечо касается плеча, а ногам вообще места не найти – от песни этой самой такое тепло разлилось – вот оно счастье человеческое, пацанское. Что ещё от жизни надо – чтобы дождь не на голову, чтобы друзья рядом, и песня задушевная.
- Ей сегодня идти одной вдоль по улице ледяной.
Я встрепенулся от душевной неги:
- Эй, стой! Тут ты, братец, заврался – откуда в Калькутте ледяные улицы? Любому дебилу известно – там жара несусветная.
Ческид мне затрещину:
- Больно умный!
И ещё бок кто-то щиплет. Потом ногами, ногами, и вытолкали меня под моросящий дождь. Вот тебе и друзья!
Кричу:
- Я вас спалю к чёртовой матери! Спасибо скажите: уж лучше не жить, чем такими тупорылыми! В снежки они на экваторе играют.
Но ребята дверь в будке захлопнули и меня не слушают. Я пошёл было прочь – злость и обида подгоняли. А потом присел на ящик под яблоней – здесь хоть дождь не капает. Куда идти? Домой, на свой чердак? Может, устроить им какую каверзу? В трубу чего засунуть – так они печурку не топят. Волком повыть – да разве такую ораву напугаешь. Надо бы у Барыги голубей стащить. Подумал и с этой мыслью поплёлся домой.
А голубей действительно у Калмыков украли той ночью. Всех. А одному, чемпиону улицы в игре на верность дому, голову оторвали и бросили в голубятне. Я видел его обезображенное тельце. Тоску и страх душевный нагнало на меня это зрелище. Ведь, что получается? Очень даже может быть, когда сидел я под яблоней разобиженный, рядом в двух шагах прятался вор (воры?). Если он только собирался совершить кражу, то мог просто затаиться и выждать. А если моё появление застигло преступника уже с краденным, то он очень даже запросто мог пристукнуть меня дрыном или кирпичом. Удавку мог на шею….
Как на похороны набились пацаны в Калмыцкий двор. Всем вдруг стало ясно, что ворюга среди нас обретается – ведь он точно знал, что вот этот хохлатый из породы бабочных быстрее прочих голубей находит путь к родному гнезду. Высказывались предположения. Кто-то назвал Банана. Ему был резон отрывать хохлатому голову: из-за него простил Барыге приличную сумму старого долга.
Пошли к Банану.
- Не мог он, не мог, - твержу дорогой. – Я учусь с ним и хорошо знаю. Не мог он.
Сашка на линчевание не сунулся. Вышла его мать и стала усовещать. А наши горячие головы так и объявили женщине:
- Теперь капец вашему сыночку – варите кутью.
Саня в наши края больше ни ногой. Летом можно дома отсидеться, но осенью в школу, и там его измордуют. Это точно. Но я не верил. Я горячился и убеждал, но никто меня не слушал. К Мамайчику приставал:
- Мишка, ты же все загадки телепередачи «Есть ли у вас в семье Шерлок Холмс?» разгадал. Ты наш уличный Шерлок Холмс. Поразмышляй, вычисли ворюгу. Ну, напрягись.
Друг мой безмолвствовал. Напрягался и молчал, потому что не было зацепочки.
А потом она появилась.
Я шнырял по свалке за околицей, отыскивая консервные банки, из жести которых сворачивал наконечники камышовых стрел. Рогатка меня не увлекла, но от лука не отказался – благородное оружие благородных людей.
И вдруг увидел…. Нет, я не мог ошибиться. Взял в руки. Пошарил вокруг глазами. Нет, больше ничего такого – только вот, это маленькое, как чибисиное, крылышко жёлтого трубача. Ошибки не могло быть. Сколько раз я держал его владельца (владелицу?) в руках. Они были очень доверчивые, почти ручные, Вовкины трубачи – клевали зерно с ладони, пили слюну с языка. Просто прелесть! Такие милые, доверчивые и беззащитные. Однажды пропали. Мы думали, украл кто-то, перепродал, и живут они теперь далёко от нашей улицы, в чьей-то голубятне выводят своих жёлтых птенцов. А оказывается, злая участь их постигла. Страшная доля.
Я помчался к Мишке. Мамайчик не только подтвердил мою догадку, но и сказал твёрдо, без тени сомнений в голосе:
- Это Жваки. Они, сволочи, голубей жрут.
Согласен был с ним, но хотелось покритиковать идею.
- А как же крылышко на свалку попало. У нас дома перья куриц и уток, что отец стреляет, всегда сжигают в печке.
- Просто, - говорит Мишка и вертит находку перед моими глазами. – Красивое? Лидке, маленькой Жвачке, могло понравиться? Наигралась – бросила, или потеряла. Смели в мусор и выкинули на свалку. Потому и сохранилось.
Логично.
- Логично, - говорю.
Или я тогда ещё не знал таких заумных слов. Может, сказал:
- Всё верно – так и было.
А Мамайчик продолжает:
- Только не докажешь. Отопрутся.
- А если отлупить?
- Не сознаются.
- А если сильно побить?
- Их что, мало бьют? Привычны уже.
- Так что делать?
- Не знаю.
Не знал Мишка до обеда. А в полдень заявился ко мне.
- Не струсишь?
Одноклассник Барыгин, Олег Духович, пришёл с печальной новостью – его обокрали. Голубей ночью стырили. Олег хоть и жил далеко от нашей улицы, но дружил с Борькой Калмыковым и вечно у него ошивался. У Мамайчика тут же родился план операции, и он поспешил ко мне.
- Не струсишь?
- А ты сам?
- Ты – меньше, незаметнее. Я страховать стану.
Мишкин огород соседствовал со Жвакинским. Его самодельная будка, в которой мы не раз вместе ночевали, стояла впритык к их забору из тонких и длинных жердей. Взобраться по ним под силу разве что коту. Но Мишка залез на свою будку, я встал ему на плечи и, перешагнув через гибкий штакетник, ступил на шиферную крышу Жвакинскогого сарая. Она (крыша) была односкатной и пологой. Я лёг и пополз к верхнему краю, с которого можно было обозреть двор, недоступный постороннему взору ни с одной из сторон. Добравшись до него, стал двигаться медленно-медленно, буквально по сантиметру в минуту – ведь меня легко могли увидеть из окон дома, который голубел ставнями через двор, как раз напротив этого сарая.
Наконец, глаза мои достигли кромки крыши, и я сразу увидел голубей. Они ходили по двору вместе с курами, пытаясь что-нибудь поклевать. Это не были Жвакинские сизари. Ещё вчера красивые и игровые птицы превратились в жалкое своё подобие. Не сразу я разобрал, как это произошло. А потом понял – у них были подрезаны крылья. Маховые перья под самые основания. Несчастные то и дело тыкались клювами в своё оперение, силясь понять, что же с ними произошло – куда ушла вся сила, так легко прежде поднимавшая их к самым облакам.
Из черноты дверного проёма какого-то строения вышел Кока и сразу увидел меня. И я его увидел. Наши взгляды встретились. Его выражал изумление, мой – холодное презрение.
- А голубки-то Духовы, - сказал я.
Колька Жвакин ничего не сказал. Его рука потянулась к вилам, что стояли, прислонившись к стене дома.
«Неужели кинет?» - подумал я.
Не знаю, что подумал Кока, но его глаза продолжали сверлить меня. А вилы приняли горизонтальное положение.
Положение было отчаянным. Для него, по крайней мере. Ведь я стал свидетелем страшной тайны. Если я с ней сейчас выйду на улицу, жизнь Кокина вместе с его братом Васькой станет кошмарной. Но мне надо было ещё выйти. Ведь сейчас я был на вражеской территории и как бы в их власти. Впрочем, на что он надеется? Всерьёз думает убить меня, и не дать узнанному выйти за пределы их усадьбы? Интересно, как он это намеревается сделать? Думает, что я вскочу во весь рост и подставлю грудь под его дурацкие вилы? Да я просто спущусь немного, а потом встану на ноги – но ты меня не увидишь – разбегусь и прыгну с крыши через забор в картофельную ботву. А там Мишка, и ты туда не сунешься. Но что это я? Ведь никогда Коки не боялся, скорее наоборот. Впрочем, мы и не дрались ни разу. Просто Коку бьют всегда. И брата его старшего, Ваську. Такая семейка.
Ну, а сейчас-то мне чего боятся? Или кого? Коки что ль? Ну, был бы Васька…. Он старше, здоровее. Хотя трус, конечно, но психованный. С Васькой я бы не рискнул.
- Я бы на твоём месте повесился, - дал я Коке вполне приятельский совет.
- А-а-а-а! – заорал мой бывший одноклассник и швырнул в меня вилами.
На четвереньках, но ногами вперёд и брюхом кверху, я семенил к противоположному краю крыши. Ударник в школе, мнивший себя умнее многих ребят, даже старших, в данной ситуации считал себя в полной безопасности. Но я забыл об одном очень важном природном явлении – о законе всемирного тяготения. А двоечник и второгодник Жвакин Николай не забыл. Или это получилось само собой?
Короче, вилы, брошенные его рукой, взмыли над крышей, перевернулись в полёте и устремились вниз остриями с нарастающей скоростью. Пробив шифер, они воткнулись в крышу буквально в сантиметре от моих кед. Вот если бы я семенил чуть-чуть быстрей, то сейчас бы…. Холодный ужас пронзил моё существо. Вскочил на ноги, свернув в сторону от вил, в два скачка добежал до края крыши и прыгнул в Мамаевский огород. Захрустела картофельная ботва, меня принимая. Мишки я не увидел, и подгоняемый страхом помчался в его двор через грядки, не разбирая дороги.
Приятель поджидал меня, сидя на солнышке, прислонившись спиной к своей будке. Увидев, какого я задал стрекоча, поспешил вслед и перехватил меня у ворот моего дома.
- Ты что?
- Фу, чёрт! – стряхнул я оцепенение страха.
Наверное, скажите: ох, и заврался Антоха. Разве может тринадцатилетний мальчишка кинуть вилы выше крыши сарая? Сказать, что вилы были лёгкие, а сарай низкий? Всё что угодно можно сказать. Но скажу только, что видел, как они впились в шифер на моём пути, а я насмерть перепугался. Ваше дело – верить или нет. Пойдём дальше.
Ребят мы нашли на берегу Займища. Не было пределов их возмущению.
- Ну-ка, погодите, - Олег Духович заметил Ваську Жвакина, собиравшего ракушек у лодочного прикола.
Прошлой зимой в спортзале нашей школы открылась боксёрская секция. Ну, мальчишки все сразу туда. И друзья неразлучные, Барыга с Духом, тоже. Только Калмыков после первого же синяка слинял и прибился к лыжникам. А Духович ничего, прижился. Говорили, не плохо у него получается - колотушками махать.
Сейчас мы все с интересом наблюдали, как он начнёт дубасить воришку.
- Смотри, какое небо голубое, - сказал Дух.
И Васька послушно задрал подбородок, подставляя его удару.
Мы ждали красивого апперкота. А Дух банально пнул Жвакина в пах. Васька взвизгнул и начал сворачиваться по спирали. Вот руки его коснулись земли. Сейчас ткнётся мордой, подумал я. Но в этот момент Васька, как мифический Антей, будто получив силу от Земли, начал раскручивать спираль в обратную сторону. Вот он уже стоит перед Духом во весь рост. Вот он поднял ногу и лягнул противника в солнечное сплетение. А что же наш боксёр? Он опрокинулся на спину и скрючился на траве раздавленном червяком.
Мы бросились на выручку и преследовали Василия до самых ворот его дома. Впрочем, без всякой надежды на успех – слишком велика была фора.
Ваську били всегда и везде. Били за дело и просто так. Били свои и чужие. Он никогда не сопротивлялся, не давал сдачи, даже если на него наезжали маленькие и дохлые. Единственная защитная реакция у него была…. Короче, он был соплив, и в момент мордобоя надувал у носа большой пузырь зелёных соплей. Нападавшим становилось противно, и они оставляли Васисуалия в покое. Он учился в классе для умственно отсталых детей. Был такой, разновозрастный, в деревянной школе. Наверное, по этой причине он ни с кем не дружил. Наверное, по этой причине его всегда били. А может, и без причины. Теперь-то уж точно появилась – засветился Василёк воровством своим. И Кока. Этот прохиндей был допущен в общество нормальных пацанов, всё вынюхивал, а потом братца наводил. Сам, должно быть, на шухере стоял. Держись теперь, Жваки – у улицы законы суровые.
. Нам бы, дурачкам, задуматься: почему это забитый и безответный Васька Жвакин вдруг насмелился дать сдачи. С каких это щей он прытким таким стал – ведь не бегал никогда и всё терпел, раздувая свои пузыри. Но не задумались. И лишь под вечер я узнал причину необычного Васькиного поведения. К сестре пришли товарки и шумно обсуждали увиденное.
- Чемодан у него с металлическими уголками. Брюки узкие, корочки сверкают, а галстук шнурком до самой ширинки.
Девчонкам лишь бы пёрышки поярче, а что за попугай под ними – и не важно.
Я и не слушал. Потом – стоп! Фамилия знакомая прозвучала.
- Это вы о ком сейчас.
- Сашка Жвакин приехал.
Вот это новость! Вот с чего Васька стал не похожим на себя. А Кока начал вилами швыряться. Сашка был старшим из трёх братьев Жвакиных. Его сверстники служили в армии, а он завербовался на стройку и работал где-то за Полярным кругом. Года два он не был в наших краях. А теперь заявился и в самый неподходящий момент. С этим известием помчался к другу.
Мишка сидел за столом и уплетал картофельные оладьи с молоком. Рот его был набит, и по этой причине, что-то промычав, кивнул – садись, мол, рядом. Я похлопал себя по животу, намекая – из-за стола только что, и его драникам вряд ли сыщется место. Но друг мой был роднёй известному Демьяну – хлопнул на край стола пустую кружку и потянулся к кринке с молоком. Я выскочил вон из дома. Присел на лавочку возле ворот. Здесь дождусь.
Смеркалось. Улицы наши Бугорские не освещались – по ночам тьма, хоть глаз коли. Надо было, надо испортить Мамайчику аппетит новостью о Сашке Жвакине. Его приезд, мнилось мне, менял расстановку сил не в нашу пользу. Помню те времена, когда гоняли их всех троих. И они, конечно, бежали, если путь был свободен, и дрались, если отступать было некуда. По-настоящему дрался, безусловно, Сашка, а меньшие Жваки вяло отмахивались. Но отмахивались же. Это в отсутствии старшего брата они сделались такими – Кока костыли разматывал, едва жареным запахнет. А Васька становился в позу цапли – прижимал одну коленку к животу, раздвигал локти, прикрывая голову. Только нос один торчал, и на конце его начинал надуваться большой зелёный пузырь.
Что-то привёз Александр со своих Северов. Я не чемодан имел ввиду – характер его. Злее он стал, добрее. Может, как самый старший на улице, выйдет к парням и скажет:
- Ребята, давайте жить дружно.
Только подумал – три тени прошмыгнули рядом. Топ-топ-топ – ногами. Бу-бу-бу – говорят что-то. И в темноте они были узнаваемы: вон тот с краюшку – Кока, в серёдке – Васька, а тот, самый длинный, и есть Сашка Жвакин. Куда это братья ночной порой? И вдруг мне стало ясно – Духа бить. Нет, не скажет Сашка: «Давайте жить дружно». Вот бы они сейчас меня увидели. Накостыляли походя. Да ладно бы. Ни себе, ни кому другому не пожелал попасть в лапы Жвак. Не дай Бог им выплеснуть столь долго копимые обиду, боль и унижения.
Стукнуло калитка, и я вздрогнул.
- Мишка, чёрт, ходишь, как медведь!
- Трухнул?
- Тут такое творится, расскажу – сам обкакаешься.
И я выложил все известные новости. Мишка согласил, что положение серьёзное, но паниковать не стоит, а надо собирать ребят.
В Калмыковской будке застали троих – самого Барыгу, Духа и Рыжена.
- А тебя уже ловят, - сообщили мы.
И пока рассказывали, Рыжен смотался за Шиляем. С такими силами можно было выступать на врага. Нас было шестеро против троих. Мы с Рыженом молотим Коку. Дух и Барыга – Ваську. Ну, а старшим придётся биться с Сашкой. Мишку ещё никто не побеждал на улице. Хотя друг мой не из задир – просто давал сдачи и при этом не признавал авторитетов. Андрей Шиляев вообще претендовал на роль уличного лидера – вот пусть и отдувается. Из Барыги какой боец – он никогда ни с кем не дрался, разве что с младшим братом, и тот, чем-либо вооружившись, всегда обращал его в бегство. Сидел примолкнувшим Рыжен. Не слышно его обычного:
- Да я.… Да Коку…. Одной левой…. Да вот, да вот эдак….
Кока, вооружившись поддержкой старшего брата, становился в наших глазах серьёзным противником. Хиляком он не был. А вилы как метнул – с серьёзным намерением пригвоздить меня к крыше. Бр-р-р.…У меня до сих пор морозец по спине гуляет.
Сидели мы на Мамаевской лавочке, поджидая Жвак. Рассудили – чего за ними по улицам гоняться, сами придут. И Дух на этом настаивал, хотя я не понял, чем он руководствовался. Домой идти с провожатыми куда как веселей. Сидели, не громко переговариваясь. Вот как вечерами ватаги сбиваются? Выйдешь на улицу, прислушаешься – если ни гитар, ни голосов не слышно, то уж собачий переклик точно выдаст место, где нынче молодёжь тусуется. Мы, наверное, пару часов отсидели – никто к нам не прибился. И понятно, почему.
Вдруг слышим – топ-топ-топ и бу-бу-бу. Жваки. С нами поравнялись.
- Эй! – окликнул Андрей.
Сашка с дороги к нам подворачивает. Его и не смутила наша численность.
- Олег Духович здесь?
Мишка поднялся:
- Зачем тебе?
Сашка ответил Мамайчику ударом в лицо, и кутерьма закрутилась. Назвать потехой происходящее язык не поворачивается. Сашка вертелся как заведенный, а мы оказались не готовы к такой атаке. Прежде, чем мы оторвали задницы от лавочки, каждый успел получить по зубам. Сашка бил поднимающихся и поначалу успевал за всеми, а потом его всё-таки оттеснили от лавочки, и в побоище втянулись его братья. Мы, как и намеревались с Рыженом, набросились на Коку. Рыжен первым набросился и первым получил. Он даже упал – то ли от Кокиного удара, то ли от прыти своей неуёмной. С земли закричал:
- Ах, ты, гадина! Убью сейчас!
И Кока пасовал. Бросив братьев, он бросился в бега. Я вслед за ним. Рыжен умудрился, стартовав с положения лёжа, обогнать меня. Кока мчался домой. Хоть он и был совсем рядом, но был на запоре. Такие запоры, ещё их почему-то называют завалы, имеют все дома нашей улицы. Большие ворота запираются ржавой трубой. Если её немножко продвинуть в скобах, то запирается и калитка. В воротах делается специально дырка, сунув руку в которую, можно открывать и запирать калитку с улицы. На эти манипуляции у Коки, понятно, времени не было. Подворотня завалена широкой доской, и лишь маленький лаз оставался для кур – чтобы они могли свободно покидать двор, ну и, конечно, возвращаться, когда им заблагорассудится. В эту дыру метнулся Кока. Голова и плечи проскочили, а попочка подзастряла. Вот ей-то и досталась вся ярость Рыженовских башмаков. Этому придурку схватить бы Коку за ногу и держать до моего спешного прибытия. Вдвоём мы бы вытащили Жвачковского на свет лунный, и не спеша со вкусом отмутузили. Но головой Рыжен умел только драться. Короче, когда я подбежал, Кокины башмаки исчезли в подворотне.
Со своим заданием мы справились – враг разгромлен и бежал. Можно было вернуться и посмотреть, как там обстоят дела у других. И мы вернулись.
У Сашки были два противника, но он быстро сообразил, кто из них опаснее, и всю ярость свою и силу обрушил на Андрея. Шиляй был хорошим бойцом, но старший Жвака здоровше и сильнее. И пока они бились, Мишка стоял в сторонке. Я знал, почему это происходит. Мамайчик мог драться и без робости с кем угодно, мог биться и с двумя, и с тремя противниками. Он не мог только одного – вдвоём на одного. Так был устроен мой друг. И когда Андрей падал, наступала его очередь. Но и тогда он не бросался на Сашку со спины.
- Эй, собака, берегись! – кричал он и ждал, когда Жвака оставит Андрея и бросится на него. И лупили они друг дружку с яростью и без жалости. Но Сашка постоянно держал Андрея в поле своего зрения, и едва Шиляй, оклемавшись, поднимался, бросался на него. И Мишка вновь оставался без дела и томился этим.
Барыга, как и ожидалось, не дрался. Он скакал на месте и тряс руками, как обычно делал в минуты душевного волнения. Я не видел, как плясали людоеды у костра на острове Робинзона. Но был свидетелем и даже участником (держал сырой валенок) сушки у костра, провалившегося под лёд пацана. Он тряс, обжигая, ладони над костром и скакал с ноги на ногу – босые ступни колол снег. Вот такой примерно танец исполнял Барыга в двух метрах от того места, где его друг утюжил Ваську тренированными кулаками. Средний Жвака притулился к нашему забору в известной уже позе цапли – прижав одну ногу к животу. Интересно, а пузырь свой знаменитый он уже надул? Сам я его ни разу не видел, только слышал от тех, кто Ваську поколачивал.
Рыжен – сказалась Шиляевская выучка – подскочил и, дёрнув Ваську за волосы, опрокинул его на спину. Потеряв опору, Васисуалий жалобно заверещал. Знаете, настолько жалобно, что у меня сами собой опустились руки, и весь пыл боевой пропал. Забыл я про съеденных голубей и пожалел умственно отсталого парня. На его зов о помощи бросился Сашка, причём в самый неудачный для себя момент – он ещё не отбился от Мишки, а уже Андрей наваливался. Он сунул Духу в ухо, а чтобы добраться до Рыжена, надо было перешагнуть через брата. Сашка шагнул, а Васька впился ему зубами в лодыжку – совсем, должно быть, очумел от побоев. Тут Андрей и Дух подоспели. Общими усилиями завалили-таки заполярника, и ну избивать ногами. Под шумок из сутолоки выбрался Васька и подался к дому. Нет, не побежал, а, как-то прихрамывая, поволокся. Ну и пусть себе – лично я ему уже простил смерть пернатых и воровство. А к нападавшим добавился Рыжен. Сашка лежал тёмным пятном на чёрной земле. Я думал, он прикинулся поверженным. Есть такой приём – избиваемый затихает, как бы сдаётся на милость победителя, и драка, само собой, прекращается. Но избиваемый Сашка вдруг зарычал, поднялся с земли, вырвался из круга терзавших его и побежал прочь. Вернее, к дому. Его никто не преследовал, и он вскоре перешёл на шаг. А навстречу ему шёл Васька. Этот умственно отсталый что-то нёс в руках – нож или топор, а может, ружъё. Сашка у него отнял это что-то, развернул домой, и они оба скрылись в калитке ворот.
Подводя итог потасовке, можно сказать, что мы показали Жвакам, где раки зимуют. Объяснили заполярнику, кто на улице хозяин. Можно и так сказать, если бы не одно «но»…. На следующую ночь у Мишки Мамаева сломали будку в огороде. В щепки разнесли. Слава Богу, никто там не ночевал в этот раз. А ведь могли – мы с Мишкой, или Мамайчик один. Через день снова ЧП. Духу вышибли все три окна, выходящие на улицу. Разом будто от взрыва ударной волной. Но какой там взрыв – Духович нам три осколка кирпича продемонстрировал. Следующей ночью чуть не убили Андрея Шиляева – ему проломили голову в собственном дворе. Гантелей, из тех, что лежали на его спортивном помосте. Шиляевы не держали дворового пса, а только маленькую комнатную собачку. Она-то и взволновалась среди ночи. Две Тани, мама и дочь, держась за руки, и с собачонкой на руках вышли на крыльцо. А там Андрей в лужи крови и без памяти. Вызвали скорую. Андрей остался жить. Случай. А мог бы и того,… сыграть в печальный ящик. Так он сам выразился, когда мы, толпой с улицы, навестили его в больнице.
И тогда всем стало ясно, что Жвак мы не победили, а только загнали в подполье. Потому что ЧП на нашей улице стали совершаться каждую ночь. Что интересно, Жваки совсем пропали с наших глаз. Будто и нет их на белом свете. Родителей ещё можно было увидеть – ну, когда с работы или на работу. А сыночки словно вымерли. Но каждую ночь что-то жуткое творилось на улице. Взрослые подозревали нас, нормальных пацанов, и, конечно, притесняли. Но мы-то знали, чьи это проделки, но ничего с ними не могли сделать, а жаловаться или доносить – не в наших правилах. И с каждым днём всё больше и больше начинали страшиться за свою участь. Даже завидовали тем, кто уже пострадал. Дважды Жваки не нападали и не пакостили. По какой-то им одним известной схеме или списку они в ночную пору навещали чью-нибудь усадьбу. Возможно, дежурили там до рассвета. И, если не удавалось отловить и отлупить именно того, кого хотели – пакостили. Так, Ломовцевым кошку кинули в колодец, и прежде, чем выловили её разложившийся труп, хозяева животами изболелись. Ну, ладно, дохлятину можно выловить, воду прокачать. А Вы представьте ощущения хозяйки, когда тянет она за шнурок и вытаскивает из колодца (холодильников ни у кого ещё не было) не колбасу, скажем, в бидоне, а дырявое ведро с дерьмовыми бумажками из туалета. Всё, закапывай колодец: никто из него больше пить не будет. Даже поливаться брезговали. Такое случилось у Колыбельниковых. У Назаровых скотина вдруг утром вместо стайки на огороде оказывалась. Ну и прощай весь урожай.
Ну, а если кто попадался – били. Сергея Ческидова настигли у ворот собственного дома. Здорово попинали. Вовку Грицай отлупцевали возле уборной, куда он ночью по нужде пошёл. Прихватило парню живот – а им и дела нет. Помнишь, Ваську обижал? Не помнишь? Память застило? Сейчас освежим. Бац! Бац! Представляете, какое надо терпение иметь, чтобы вот так сидеть и ждать, не зная наверняка – появится или нет, тот, кого ждут. Меня в Вовкином рассказе озадачило другое. Ведь огороды наши рядом, и забора между ними нет. Вышел бы я ночной порой – мне бы досталась. Впрочем, я Ваську не обижал и с Кокой никогда не дрался. Это он в меня вилами.
Однако, с некоторых пор из-за этих безобразий стал я бояться темноты. Вечером меня на улицу разве только палкой можно было выгнать. Приведу корову с поляны и к телеку. А спать если ложусь, когда один дома, свет включаю. Однажды страх достиг своего апогея, и чуть было не лишил меня рассудка. А мог бы и инвалидом сделать. Произошло это так. Родители уехали по какому-то случаю в деревню, и остались мы с сестрой одни в доме. Она все дела переделает и на улицу. А я наоборот, лишь стемнеет – дома закрываюсь. Ей там весело. Как раз с армии пришёл Серёжка Помыткин. Соберёт девчат в кучу, на гармошке играет. Они поют. Потом он гармошку отложит и начинает байки рассказывать. В основном страшные, из солдатской своей службы. К какому-то посту ходить им надо было через кладбище. Вот идёт он однажды, а навстречу приведение. Сергей его прикладом - бац! – а оно схватило автомат и не отпускает. Сержант Советской армии Помыткин наудёр. Примчался в караулку:
- В ружьё! – кричит. – Жмурики на наших прут!
Пошли с фонариком. Автоматы наготове. Видят – сержантов на берёзе висит: ремнём зацепился. Вот тебе и приведение!
А однажды этот герой чуть старуху не пришил. Та жила рядом с кладбищем и бельё просохшее снимала потемну. Серёга кричит:
- Стой! Стрелять буду!
Старуха и присела с испуга. А у сержанта опять фонаря нет, и приближаться боится. Дал очередь вверх. Ребята с караулки примчались, а старуха чуть Богу душу не отдала. Вот и я однажды, как эта старуха….
Сестра моя доблестная наслушалась баек и заявляет:
- Боюсь одна домой идти.
Проводили всей толпой до калитки:
- Иди не бойся – вон свет горит.
А она:
- Это братик спит. Если его приведения не придушили.
Вошли в дом. Нет приведений. Я мирно сплю в своей кроватке.
Сестра:
- А вдруг они в подпол спрятались?
Подпол наш – гордость отца и матери. Отец выкопал его под всем домом и ступеньки, в него спускаться, земляные выкопал. Мать его побелила, обиходила – прямо ещё одна комната в дому. Бабушка Даша приезжала в гости, поахала, глядючи, и сказала:
- Домовой здесь обитает. И хорошо же ему.
А мы с сестрой услышали, и стали подпола бояться.
- А вдруг они в подпол спрятались?
Полезли в подпол. Крышку откинули, спускаются, фонариком светят и все ахают – будто чудо природы зрят. В этот момент я просыпаюсь. Представляете? И так весь избоялся – жизнь не в радость. А тут ещё вдруг вижу, подпол открыт, свет там колеблется, и голоса чьи-то: бу-бу-бу. Всё, думаю, до меня добрались Жваки. Только что они в подполе делают? Наверное, смотрят - куда труп закопать. Ну, вообщем, что рассказывать. Не заверещал я, не заплакал. Не сорвался с места вскачь – ни в дверь, ни в трубу не сиганул. Столбняк меня прошиб. Лежу, всё вижу, соображаю, но ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. Губы словно спаяло, язык чугунный стал – не повернёшь. Девки с Серёгой из-под пола вылазят, а я только глазёнками - луп, луп. Нинка Мамаева сразу ко мне:
- Ой, Антошенька проснулся. Какой ты тёпленький и вкусненький.
И ну меня целовать. Всегда она такие штуки проделывает, когда видит меня. А я чтобы отбиться, хватаю её за грудь или за ягодицу.
- Ой, охальник какой! – кричит Нинка и отпускает меня.
А сейчас не кричит и не отпускает, потому что я пошевелиться не могу. Нинэль ставит мне засос на шее и уходит вслед за остальными со словами:
- Завтра похвастаешь.
А я думаю отрешённо: каким оно будет для меня, завтра?
Нет, инвалидом я не стал. Ночь прошла, и недвижимость мою как рукой сняло. Проснулся, правда, очень поздно – никогда так не вставал. Перебрался через дорогу, сел на соседскую лавочку и поглядываю на свой дом. Что старичок старенький. Ну, совсем бегать не хочется, мчатся куда-то, играть. Как хорошо сидеть на солнышке, ни о чём не думать и только поглядывать на окружающий мир.
В Жвакинских воротах заскрипела калитка, и вот они сами, всей семьёй, от мала до велика, с чемоданом и ещё каким-то баулом. Я понял – Сашку провожают. Кончился его отпуск, и нашим кошмарам теперь тоже конец. Они прошли мимо, увлечённые своей беседой, на меня даже не взглянули. А я провожал их взглядом до самого угла. Потом в калитке наших ворот показалась сестра и позвала меня завтракать.
- Ты не заболел? - она участливо приложила ладонь к моему лбу.
Нет, я не заболел. Я просто постарел. За одну ночь. Нет, за весь этот кошмарный месяц.

А. Агарков 8-922-709-15-82
п. Увельский 2008 г.

© Анатолий Агарков, 2008
Дата публикации: 18.11.2008 08:55:49
Просмотров: 3535

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.