Резкий запах кошачьего мужского превосходства
Глеб Диков
|
Форма: Рассказ
Жанр: Антиутопия Объём: 8845 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Она кастрировала кота. Не сама, конечно. Она не держала в руках скальпель, не носила его в ветеринарку, не ждала в коридоре, не отвозила перебинтованным домой. Все было сделано руками ее мамы. Но, с каким восторгом она об этом рассказывала: - Всего тридцадка! – радостно смеялась она – По пятнадцать за яичко! А потом, их вынесли маме на сложенных бинтах. - Зачем? – спросил я настороженно. - Не знаю. Показать. Обычно так делают. Жалобы на кота я слышал давно. Она рассказывала, каким он стал агрессивным, как царапал ее и мать, как начал помечать углы в квартире, и от этого в комнате стоял невыносимый запах. Резкий запах кошачьего мужского превосходства! - Мама сказала, что они похожи на грецкий орех, только меньше и красные. - Жуть - сказал я, и по моей коже прошел неприятный холод. - Ничего. – пожала она плечами – Собакам, когда купируют уши, потом их скармливают. Чтобы злее были. Яйца они скармливать не стали. - Он и так злой! Хуже любой собаки! – сказала она, кокетливо насупив брови. Ее мать закатала яички в банку с формалином. Они дали коту смешное прозвище. Когда он был маленьким, кто-то неправильно определил его пол, ошибочно полагая, что это кошка. Тогда его назвали Дарси, в честь какого-то киношного персонажа. После, его первичные половые органы, модифицировали его имя. Дарсик. Так его стали звать. А теперь… собственно, какая разница? - Привет, жених! – встречает меня ее отец – Принес? - Принес – отвечаю я, и протягиваю ему пачку голландского табака. Это его единственная страсть. С ее матерью он прожил слишком долго. Настолько долго, что не осталось места той мечте, которая наверняка теплилась в нем. Полысевший, сутулый мужичек, постоянно копошащийся в палисаднике перед домом. Он не ходит к друзьям. Какого черта? У него вообще нет друзей! Ни одного, кроме старой, глиняной трубки, и хорошего голландского табака. Он любит курить его, сидя на плетеном кресле качалке, но когда стоит сырая погода, он, опасаясь испортить любимую вещь, сидит на грубо сколоченном табурете, и, выпуская кольца дыма, провожает их задумчивым взглядом. - Смотри – говорит она, показывая мне семейный альбом – Узнаешь? - Кого? – спрашиваю я. - Вот на этом снимке. Не видишь? Это папа! – и указывает пальцем в молодого парня, на голову выше ее матери. Сейчас он не так высок! - Мама не зря выбрала его! – гордо улыбается она, пригладив фотографию ладонью, а этот, когда то бывший красавец, за окном разговаривает с кустом сирени. Она ест шоколад. Она берет его из коробки с огромными лиловыми цветами, берет двумя пальчиками, и отправляет в рот, ненадолго оставив в нем указательный палец. Дарсик с интересом наблюдает за траекторией движения шоколада. Его характер действительно изменился, и теперь он меньше двигается. Он стал похож на мыслителя, и наблюдает своим сосредоточенным, немигающим взглядом за каждым кусочком, исчезающим во ртах окружающих его людей. К потере собственной плоти, он отнесся философски. Мелочи жизни. Главное, его любят, кормят, его тискают в руках, и сюсюкаются, как с маленьким ребенком. Нет причин выпускать когти. Ее мама сказала, что костюм обязательно надо шить: - Покупной костюм, это ширпотреб! – убеждала она нас, колдуя на кухне – Дешевка. Я знаю одного портного. Еврей! Евреи самые лучшие портные! Он и ткань подберет, и сошьет так, не костюм - конфетка! Мне было все равно.Я предпочитаю джинсы. Но отношусь с пониманием к ее предрассудкам. Я бы вообще сделал это без костюмов, машин, гостей, которых не знаешь в лицо. Без лишнего пафоса. Но, в один голос со своей мамой, она сказала, что так положено. Ладно, пусть будет костюм, подумал тогда. Подумал, и пошили. Портной действительно был евреем, и мастером своего дела. Даже мне, при моем пренебрежении к классическим формам, понравилось, как я выгляжу в огромном зеркале. Маленький, тщедушный человечек, суетился вокруг меня, то и дело, одергивая полы пиджака, и поправляя лацканы. - Ты так здорово выглядишь! – восхитилась она, и я был согласен с ней. - А ткань?! – вторил ей портной – Вы посмотрите, как переливается. Уверяю Вас, мадам, - обращаясь к ее маме – Эту материю очень тяжело достать. Очень дорогая. Маленький спрос! – и покачал головой. - В джинсах ты мне нравишься больше! – сказал ее отец, когда мы вернулись. - Что ты такое говоришь? – возмутилась ее мать – Этот день запоминают на всю жизнь! Это очень важно! А ты говоришь – джинсы! Вот ты, кстати, помнишь этот день? - Ты права! - торопливо соглашается он – Наверное, я просто привык. Не каждый день его в костюме вижу! – и, надев на себя старую брезентовую куртку, выходит на веранду, где его ждет кресло-качалка, и единственная страсть. Через кухонное окно видно, как он выпускает дым, задумчиво наблюдая за полетом сизой субстанции. Рядом с ним сидит Дарсик. Он тоже смотрит на дым, и у них одинаковое выражение на лицах. - Отодвинь кресло дальше! – кричит ее мать в открытую форточку – Весь дым в кухню идет. - Дорогая, может лучше закрыть форточку? – миролюбиво спрашивает ее отец – Ты же знаешь, я всегда сижу на этом месте. Мне тут нравится. - Ты что, хочешь чтобы я задохнулась тут? – повышая голос, спрашивает его супруга. - Ну хорошо, хорошо – говорит он, и встав, отодвигает кресло от окна. - Жизнь в семье – говорит она уже мне – это целая наука. Даже искусство, которым не каждый владеет! Мы сидим с ее отцом на веранде. Он посасывает свою трубку, качаясь в кресле, а я курю сигарету. Дарсик сидит рядом. - Любовь – это волшебное чувство! – говорит он – Когда ты любишь, тебе кажется, что горы расступаются перед твоей поступью. И что интересно, они, понимая это, таки расступаются, услышав, как ты идешь. И тогда ты чувствуешь, что ты победитель, но это заблуждение. Ибо, они не сдаются тебе, а заманивают. Это засада. Годы уходят на то, чтобы понять это! - А Ваша жена говорит, что совместная жизнь, это наука! Он вполоборота оглядывается на открытую форточку. - Она, безусловно, права. Она всегда права! – и, откинувшись в кресле, выпускает очередное облако, и мы втроем провожаем его взглядом. Она выглядывает из кухонного окна, и кричит в форточку: - Мальчики! Идите пить чай! - Женщины не знают возраста – говорит ее отец – Для них мы всегда мальчики, сколько бы нам не было лет. Все от того, что они рожают нас. Нас рожают не только наши матери. Каждая женщина, которая оставила след в твоем сердце, родила тебя! Они все наши матери, потому и не знают, сколько нам лет. -Он был невыносим в молодости! – смеясь, рассказывает ее мать – Столько безрассудства, сколько было в нем, не было ни в ком. Он совершал сумасшедшие поступки, но всегда вкладывал в них столько значения, что мне до сих пор не понятно, кому больше он хотел доставить удовольствия! Сегодня я не много говорю. Я не рассыпаюсь шутками, пытаясь произвести впечатление. Сегодня я слушаю. Я, как губка, пытаюсь впитать в себя их слова, и понять, наконец. А как я буду жить дальше? Дарсик смотрит в окно. На улице март. Кошачьи концерты в самом разгаре, и кажется, он пытается вспомнить, что он должен делать с доносящимся с улицы вызовом. Зачем теперь ему нужны эти кошачьи страсти. Главное, его любят. Это был обыкновенный полированный стол. Такие стоят в каждом классе, любой средней школы. Перед столом стою я. Рядом она. Позади ее родители, и еще какие то люди. за столом стоит женщина, от которой пахнет нафталином и официозом. Она монотонным, но хорошо поставленным голосом, говорит нам: - Согласны ли Вы… Дарсик! - …взять в мужья… Ее отец, сидящий на веранде, и курящий трубку! - Да, я согласна! «Он всегда совершал сумасшедшие поступки, но непонятно, кому он хотел доставить удовольствие!» - Согласны ли вы… «По пятнадцать за яичко!» -…взять… «…на сложенных бинтах…» -… в жены… «…искусство, которым не каждый владеет!» В большой зале голос женщины отдается эхом, поэтому вопрос, заданный мне звучит многократно. И я отвечаю, повернувшись к ней: - Нет! Прости, мне кажется я не совсем готов! – и ухожу. - Тебе лучше не заходить туда – говорит ее отец. Он так же сидит на веранде, и рядом с ним так же сидит Дарсик. - Я хотел извиниться. - Это лишнее – спокойно говорит он – Они все равно не простят тебя. - Тогда я извинюсь перед Вами. - Я понимаю тебя, и не виню. Ты для меня, как роли Аль Пачино. Поддонок конечно, но очень уж симпатичный. А теперь иди. Эта веранда не для таких, как ты. И возьми вот это. На память. – и протянул мне банку с прозрачной жидкостью, и двумя посеревшими шариками, отдаленно напоминающими грецкий орех. На улице тихо, и фонари заливают ее оранжевым светом. Я не особо спешу, и знаю, что меня провожают взглядом два кошачьих глаза. Он перестал царапать им ноги. Он не метит углы в комнате. Ему безразличны мартовские песни. Но в нем еще столько кошачьего мужского превосходства, позавидуешь! © Глеб Диков, 2009 Дата публикации: 04.04.2009 21:40:01 Просмотров: 3704 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|
РецензииВиктор Борисов [2009-04-05 17:31:39]
|
|