Казачья старина. Дурные вести
Людмила Рогочая
Форма: Рассказ
Жанр: Историческая проза Объём: 8070 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
Над озером чаечка вьётся, Ей негде, бедняжечке, сесть. Слетай ты в Кубань, край далёкий, Свези ты печальную весть. В тех в лесах во дремучих Наш полк, окружённый врагом, Патроны у нас на исходе, Снарядов давно уже нет. А там под кустом под ракитой Наш терский казак умирал, Накрытый он серой шинелью, Тихонько он что-то шептал... Из песни терских казаков времён гражданской войны Егорушка бодро шагал с утренней рыбалки. На ракитовом прутике висело с десяток сазанчиков. Они были невелики, но на сковороду хватит. У своего дома он заметил незнакомого пешего казака. Тот заглядывал через плетень во двор. Егор подошёл и поздоровался. Казак ответил подростку как равному: – И ты будь здрав. – Вы к нам? – Егор оглядел гостя: серая солдатская шинель и сбитые сапоги не могли скрыть офицерской выправки. – Ну, если здесь Белогуровы живут, то к вам. Родители-то дома? – А где же ещё им быть, сейчас позову. Во двор казака Егор не пустил. Времена опасные, и отец не разрешает растопыривать калитку перед каждым. Парнишка забежал на минутку в дом. На столе в чугунке под крышкой остывала картошка. Родители, видно, не ели, ждали его к завтраку, а заодно управлялись по хозяйству. Егор кинул рыбу в сенцах и выскочил на задний двор. Нашёл он отца с матерью на огороде. Солнце уже пригревало. Родители, в возрасте, но крепкие, костистые, допалывали кукурузу. – Папаша! Вас казак какой-то кличет! – прокричал Егор. – Что за казак? – обирая репехи с будничных штанов, вышел из огорода отец. Мать шла следом, неся тяпки. – Не знаю. Пеший. Никогда его не видел. Сердце Евдокии вздрогнуло. Добрых вестей ниоткуда не приходило, и от незнакомца ничего хорошего не ждала тоже. Отец вышел на улицу. Казак, поприветствовав Константина Львовича, поспешил представиться: – Хорунжий Никанор Титович Порядкин, Михайловской станицы. Со Львом Константиновичем в лазарете вместе лежали. Евдокия настежь распахнула калитку: – Что ж вы на улице, Никанор Титович? Заходите. Гость послушно прошёл в дом. Перекрестившись на красный угол, молча присел на предложенный хозяйкой табурет. Казак был уже немолод. «Лет под сорок, как Лёвушке», – подумала мать. Она убрала чугунок в печь, по привычке смахнула фартуком со стола. Но угощение предлагать не стала, а села, напряжённо выпрямив спину, рядом с отцом на лавку, напротив казака. Егорка вошёл следом за родителями и остался стоять в дверях. – Ну и как Лев? – начал отец. – Скоро домой? Или его забирать надо? – и обеспокоенно добавил: – Нога-то у него как? Никанор посуровел и смущённо проговорил: – С плохими вестями я, отец. Убили вашего Льва. Расстреляли прямо на койке в лазарете. Красные. Евдокия опустила лицо в фартук и застонала прерывисто и низко. Константин Львович вздрогнул и нервно задёргал плечом. Егорка, хлопнув дверью, выскочил на улицу. – Рассказывай, – стиснув зубы, проговорил отец, – всё рассказывай, как погиб, – голос его зазвенел, будто клинок, – есаул Белогуров Лев Константинович. Хорунжий прокашлялся и хрипловатым голосом виновато начал: – Сошлись мы со Львом близко в лазарете под Миллеровом. Ранили нас в одном бою. Дело было так. На ближний хутор нагрянули чекисты. Все молодые, лет по двадцать. Десятка три их было, наверное, а может быть, и меньше. Пьянствовали они, измывались над старшими, насиловали девушек. К нам в полк прискакал казачонок, совсем дитё, и рассказал обо всём, что там творится. У наших казаков руки зачесались, так хотелось проучить «товарищей». Прибыли мы на хутор, когда чекистов, пьяных, местные уже обезоружили. Казачки в ярости живыми их втоптали в грязь. Но те и вели себя так нагло потому, что чувствовали за собой силу. Вскоре подоспели красные. Подтянулись и наши. Завязалась драка. Константин и Евдокия ловили каждое слово, каждый вздох Порядкина, боясь пропустить самое главное: как их сын, их гордость и жаль, погиб. Какие муки принял? Успел ли лоб перекрестить? А гость продолжал: – Нас было меньше, хотя присоединились гарнизоны окружающих станиц. Не только казаки, но и казачки, подростки. Сражались отчаянно, как черти. В общем, разбили мы их. Но нас со Львом в том бою ранило. Мне пуля прошила плечо. Вот и теперь рука плохо двигается, – Порядкин в доказательство приподнял левую руку и медленно положил опять её на колени, – а у Льва пуля засела в бедре. Пулю-то вытащили, а рана загноилась, чистили два раза. Ногу не отрезали, доктора надеялись, что казак крепкий, выдюжит. И правда, Лев всё перетерпел, и рана вроде стала затягиваться, но пока он не вставал, не ходил... В госпитале лечились в основном офицеры. И не только наши казаки, было много и дворян. Ну вот, мы сблизились со Львом, земляки всё ж. Порядкин на миг остановился, было видно, как трудно даётся ему каждое слово. Потом, собравшись с силами, продолжил: – Я почему живой остался? Из-за своего характера! Всю жизнь на баб не могу спокойно смотреть. Как увижу какую-нибудь сдобненькую, так кровь начинает играть. Ну и в этот раз сиделочку одну присмотрел и в рощицу её уговорил. После обеда, значит, мы с ней ушли. Вернулись, уже солнце садилось. Очень удивились, что тишина стоит мёртвая. А и вправду оказалось – мёртвая. Все вокруг: доктора, фельдшеры, сиделки, раненые – мертвы. Волосы у меня на голове зашевелились от ужаса. А смерть кого как застала. Видно, вмиг всех уложили, болезных, и супротив никто даже выступить не успел. Наверное, много-то их было, красных. Льва я увидел на койке: окровавленными руками он прикрывал простреленный живот. Заметил я, что глаза его, всегда синие, побелели и лицо белое, вроде как сведено от боли. Я схватил свой сундучок и дёру. Кто ж его знает, где комиссары, может, недалёко ушли? Думаю я, что никто живой не остался, кроме меня и сиделочки той. Он замолчал и как-то обречённо вздохнул. Потом, не поднимая на стариков глаз, закончил рассказ: – Вот, возвращаюсь в свою станицу. Как Бог на душу положит. Если и расстреляют, хоть сродников повидаю напоследок. А со Львом мы договаривались: кто выживет, до отца-матери сходит и расскажет, какую их сын смерть принял. – Никанор тихо встал, ещё раз перекрестился на божницу и надел фуражку: – Прощевайте. И за весть дурную не корите. Он по-военному развернулся и вышел из дому. Отец и мать остались сидеть. Подняться не было сил. Дрожа всем телом, Евдокия вытолкнула из себя: – Как же так, отец? Горе-то како-о-е-е, – и завыла. Константин Львович сдавленным голосом успокаивал её: – Ну, будет, будет, казак он. Видать, планида такая. – Какая планида, опомнись! Ить не на кордоне, не в Туретчине. На своёй земле! Расстрелять раненого! Шакалы так делают. Какой герой, какой красивенький! Сынушка-а-а! Лёвушка-а-а! На крик матери прибежал Егорка. Брата, наезжавшего пару раз из Петербурга, он едва помнил. Жалко было Льва, конечно. Но ещё большее сочувствие вызывало у него материнское горе. Егор на цыпочках подошёл к матери и склонил перед ней русую голову. Евдокия, сердцем угадав присутствие своего последыша, прижала его к груди и заголосила, истово, навзрыд: сердце освобождалось от режущей боли, по морщинам лица обильно сбегали слёзы. Баюкая младшенького, она постепенно стихала. – Нет больше нашего Лёвушки... Один ты у меня остался, сокол мой. Надёжа, – нежно шептала Евдокия, гладя мягкие светлые волосы сына. © Людмила Рогочая, 2009 Дата публикации: 18.04.2009 08:33:17 Просмотров: 3386 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|
РецензииМихаил Лезинский [2009-04-19 00:32:18]
Читаю вас и вспоминается эпизод из фильма "ЧАПАЕВ" .
Старик-крестьянин: - Белые пришли - граблють! Красные пришли ... тоже граблють ! Куда хрестьянину податься ?... Знакомую картинку вы выдали , Людмила , только с белым знаком-уклоном . И это ни есть КАРАШО! Ответить |