Сталин не спит...
Вионор Меретуков
|
Форма: Рассказ
Жанр: Ироническая проза Объём: 15205 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
...Как-то среди ночи меня растолкал и согнал с постели Поскребышев: — Оденьтесь, – он бросил на кровать мундир без знаков различия, – оденьтесь, как все, по-человечески, а то ходите, черт знает, в чем. И про носки не забудьте... Я повертел в руках обмундирование: — Спасибо. Я уж как-нибудь своим обойдусь. И вообще, какого черта?.. Вы знаете, который сейчас час? — Товарищ Сталин работает и по ночам. — Да, и другим спать не дает. А днем дрыхнет. — Одевайтесь, одевайтесь, – засопел Поскребышев, – все равно ведь придется идти. Войдя в кабинет, я с удивлением заметил, что, несмотря на ночной час, вождь щурился от яркого света: пронзив складки бархатного занавеса, сверкающий, как золотой клинок, солнечный луч, обретя урезанную свободу, бил прямо в кошачьи глаза Отца всех времен и народов. Сталин в кабинете обретался не один. Очень даже не один. По обеим сторонам стола в напряженных, как перед кинокамерой, позах разместились... Ага, вот и пополнение! Тут и маленький сморщенный Микоян, и козлинобородый Калинин, и безликий Молотов и еще много-много всяких иных официальных лиц в штатских костюмах и в военных и полувоенных мундирах. Это что ж такое?.. Сталинское политбюро в полном составе? Я уже и подзабыл, когда это оно мне приснилось?.. И вообще, снились ли мне когда-либо все эти рожи? Убей, не помню... Рядом со сталинским рабочим столом стояли и миролюбиво беседовали Лазарь Моисеевич Каганович, Никита Сергеевич Хрущев и Лаврентий Павлович Берия. Поскребышев подвел меня к ним и отошел в сторону. В дальнем углу кабинета, под столиком с пожелтевшими от времени газетами, валялся труп Василия Константиновича Блюхера. Знаменитый маршал лежал на спине. Его слегка раздвинутые, вытянутые ноги были плотно закованы в зеркально-черные краги. Большие крестьянские руки раскинулись в стороны. Если бы не пулевая дырка во лбу героя Гражданской, то можно было подумать, что маршал прилег отдохнуть после сытного обеда. Столько было в его театральной позе скрытого достоинства и величавого покоя. В моей растревоженной за последнее время голове возникло нелепое ощущение, что в трупе непостижимым образом сохраняются таинственные остатки жизни и ему нравится лежать вот так – раскинув руки и вытянув ноги. В другом углу – у кадки с засохшей пальмой – замерла атлетически сложенная женщина, одетая на манер довоенных комсомолок. Под напором устрашающих прелестей трещала штопаная синяя кофточка, серая юбка с трудом обхватывала могучий зад. На мускулистых ногах женщины – грубые ботинки, каждый размером с дредноут среднего класса. На голове – линялая красная косынка. В правой руке - весло. На косынке надпись: «Брунгильда». Тусклые глаза богатырши уныло ласкали полную фигуру Берии. Зазвонил телефон. Сталин снял трубку: — Здравствуйте, Владимир Ильич! Я почувствовал, что у меня в животе что-то оторвалось. Сталин понизил голос и углубился в разговор. На нас внезапно обрушился нарастающий грохот копыт, дальняя стена раздалась, и в кабинет ворвался всадник на лохматой кобыле. Всадник тяжело спрыгнул с лошади и угодил прямо Кагановичу на ногу. Лазарь Моисеевич коротко взвыл и с перекошенным от боли лицом принялся скакать на одной ноге, силясь поймать другую короткими мощными руками. Мне припомнились рассказы о Саболыче и его экспериментах с неправильной ногой. Я засмеялся. — Ворошилов, – как бы ставя диагноз, произнес Хрущев. Не замечая иронии, наездник достал платок и вытер им запыленное, потное лицо. — Моим именем назван город! Луганск стал Ворошиловградом! – звонко отрапортовал он, тяжело дыша и победоносно оглядывая друзей. Видно, он надеялся, что соратники по партии, все как один, бросятся поздравлять его и разделят с ним радость по поводу столь знаменательного события. И вообще воодушевятся! — Конечно, ты герой, Ефремыч, кто спорит? – поспешил воскликнуть Никита Сергеевич. – Отмахать в один присест на этой кляче столько верст! Это, брат, не каждый смог бы. Я тебя, Ефремыч, правильно понял, ты приехал прямо из Луганска? И сразу к нам? Представляете, друзья, какой Клим молодец, скакал без сна, без отдыха! Мчался к нам в Москву и день, и ночь, и день, и ночь. И все на кобыле, и на кобыле... — А ты, что, хотел, чтобы я скакал без кобылы?.. – начиная понимать, что над ним смеются, возвысил голос Ворошилов. — Э-э, – с ненавистью глядя на Ворошилова, проворчал Берия: в его честь городов не называли. – Вот скажи-ка нам лучше ты, Лазарь, – Берия вдруг резко повернулся к Кагановичу, – скажи нам, Лазарь, ты ведь знаешь, есть такой город, называется Барановичи? — Ну, знаю... — Так вот, говорили мне, что по примеру этих Барановичей один город переименовали и назвали твоим именем, и теперь он называется город Кагановичи? Ведь, правда? И город, наверно, хороший? — Ну, конечно, правда, – скромничая и одновременно гордясь, сказал Лазарь Моисеевич, – и решение ЦК было... И город хороший, зелени много, и вообще... Как ты мог забыть, Лаврентий, мы ведь вместе подписывали Постановление ЦК? – уже недоверчиво спросил он: от этого мингрела можно было ждать чего угодно. — Так, значит... Так и будем теперь знать – город Кагановичи, – размеренно продолжал Лаврентий Павлович, – а объясни нам, Лазарь Моисеевич, в этом твоем хорошем зеленом городе будут жить теперь... – Берия сделал паузу. — Ну?.. Что – будут жить теперь?.. – слегка раздражаясь, переспросил Каганович. — ...будут жить теперь... – Лаврентий Павлович, ликуя, мелко захихикал, – будут жить теперь, что, одни только... кагановичи?.. — И вовсе это не смешно, Лаврентий! – обиделся Лазарь Моисеевич. – Я, это известно всем, интернационалист. Национальность для меня вторична! Для меня главное – это верность коммунистической партии, а вот твои антисемитские настроения тебе же самому могут выйти боком. И как товарищ по партии советую тебе – внимательно изучи свою родословную. Внимательно! Ты ведь кто? Мингрел? Так? Так. А мингрелы, это тоже известно всем, горские или горные, это уж как кому нравится, евреи! Значит ты, Лаврентий, самый настоящий еврей, только горский, зачем-то спустившийся с гор и в силу неблагоприятно сложившихся для тебя обстоятельств временно проживающий на равнине. Да ты не переживай – тебе же лучше, сейчас быть евреем куда удобней, чем лицом кавказской национальности. Да и выехать сможешь! Если у тебя здесь не сложится, можешь хоть завтра драпануть в Германию или Израиль. Дурак ты, счастья своего не понимаешь! — Я... я – горский еврей?!! – побелел Берия. – Лазарь, ты думаешь, когда говоришь! Я грузин! Слышишь ты, жидовская морда? — Как не слышать... Но что же я могу поделать, Лаврентий, если ты по всем признакам еврей? И зачем ты отказываешься, право, не понимаю. А как ты похож на еврея, как похож!.. Говорю тебе как еврей еврею, лицом ты – вылитый еврей. А как пенсне тебе идет! Как идет!.. Ну-ка, поворотись-ка, друг Лаврентий. Ну вот, так и думал! Долго не мог понять, кого ты мне напоминаешь? А теперь понял! Единоутробного брата моего покойного папаши, дамского портного дядю Зяму! Ну, поворотись-ка еще раз. Ну что я говорил, чистый дядя Зяма! — Я убью тебя, Лазарь, – кипя злобой, прошипел Берия, – ей-ей убью! — Руки коротки, Лаврентий Палыч. Жидовская вы морда! ... Сталин, наконец, закончил телефонный разговор и обратился к присутствующим: — Звонил Ильич. Интересуется, как у нас идет подготовка к... – он покосился на меня и замолчал. Потом вдруг взорвался: – Вот он так всегда, этот наш «камень на камень, кирпич на кирпич» всеми любимый Владимир Ильич! На все готовенькое! Бродит, как призрак, по Европе, десятилетиями торчит в разных там Германиях и Швейцариях и в ус не дует. А нам тут, извините, в говне копаться... А потом прикатит на паровозе, вскарабкается на броневик и будет всех учить, как надо строить социализм. Будто мы сами не знаем! Будто мы тут сами без него не разберемся!.. Что он знает о России? Что он может знать, сидя в своих вонючих Альпах? Ах, как он далек от народа! Как далек! Сидел бы уж в своей сраной загранице да статейки пописывал. И что ему там неймется?! Не понимаю я его. Живет в благополучной буржуазной стране, живет хорошо... Говорят, пиво пьет, сосиски трескает... Опять же, Европа, культура... — Там вообще давно все хорошо живут, – вздохнул Вячеслав Михайлович Молотов, многолетний сталинский министр иностранных дел, – и никто ни о каких революциях не помышляет. Зачем?.. — Действительно, зачем? – машинально повторил Сталин и спохватился: – Как это зачем?! У них это одно, а у нас другое... Совсем другое! У нас иначе нельзя... Так что же нам делать с Ильичем? — А может, его – того?.. – подал голос Берия. — Что значит – того?.. – не понял Сталин. — Ну, того... как Троцкого... — Ты что, с ума сошел?! — А что тут такого? Очень даже просто. Обычное дело. С живыми всегда одна морока... Одних бумаг... А так тюкнуть его легонько ледорубчиком по маковке, а потом сказать, что, мол, того, зашибли бутылкой в пьяной драке, и дело с концом... — Похоже, ты там у себя на Лубянке совсем умом тронулся! — Товарищ Сталин, вы же сами говорили: «Нет человека – нет проблемы». — Тебе, Лаврентий, дай волю, ты и нас всех на тот свет отправишь! – возмутился Сталин. Потом, подумав, сказал: – Хотя в предложении товарища Берии что-то есть. Что-то заманчивое! Скажу больше, оно заслуживает самого пристального внимания. Мы к этому вопросу еще вернемся и непременно его рассмотрим. Но не сейчас. Потом как-нибудь, позже. А в настоящее время нам дорог каждый человек. Каждая боевая единица на счету. Все пойдет в дело, все сгодится. А Ильич будет нашим революционным коммунистическим знаменем... А тебе Лаврентий надо бережней обращаться с кадрами... — Он на евреев нападает, товарищ Сталин, – наябедничал Каганович, – а еврей – это звучит гордо, как сказал бы Максим Горький, если бы Лаврентий его не того... — Значит, это ты, гнида, прикончил великого пролетарского писателя?! – изумился Хрущев. — Нет, это он сам, – с сожалением сказал Берия, – товарищ Сталин запретил, помните, Иосиф Виссарионович? Вы еще тогда сказали, что он и так загнется, легкие у него, мол, ни к черту – курит много... А за гниду ты мне, Никита, ответишь! — Да он это, он! Он и убил, кто, как не он! – одновременно заговорили почти все члены совещания. – Житья от него не стало, по ночам не спим. Все ждем, когда «воронок» приедет... — У кого совесть чиста, тот спит спокойно... – проворчал Берия. — Уснешь тут... Тебя, Лаврентий, когда ты в раж войдешь, и не остановишь, правильно товарищ Сталин сказал, дай тебе волю, ты бы нас всех перестрелял... — Ну, всех не всех, а... – и Берия мечтательно уставился на Хрущева. — Товарищи, – предложил Никита Сергеевич, – а что, если его самого, Лаврушу нашего, того?.. Ну-ну, Лаврентий, я же пошутил, ты ведь меня знаешь, я большой шутник... — Не шутник ты, – со злостью сказал Лаврентий Павлович, – не шутник ты, Никита, а шут. И шут опасный... — А может, Лаврентий, тебя, правда, того?.. – спросил Сталин, всматриваясь в глаза Берии. — Товарищ Сталин! Я не пощажу... – зеленея лицом, приподнялся со своего места Берия. — Это точно! Уж он-то никого не пощадит! – раздались голоса. — Не пощажу жизни своей в борьбе с контрреволюцией! – преданно глядя на Сталина, сказал Лаврентий Павлович. — Вот и Ильич советует мне тебя заменить – говорит, не подходишь ты для работы в органах – слишком мягок. А здесь требуется железная рука. Говорит, хорошо бы материализовать и воскресить Дзержинского. — Час от часу не легче! – застонали те же голоса. – Мало нам одного Лаврентия, так еще и этого душегуба на нашу шею!.. — Нет, нет, Ильич правильно мыслит, реанимируем бескомпромиссного рыцаря революции, нашего железного Феликса... – с воодушевлением продолжал Сталин. — Где же мы столько железа возьмем, товарищ Сталин? – взмолились все разом. — Ну, все! Довольно! Поболтали, и будет! – оборвал всех Сталин, – я пригласил вас, господа-товарищи, чтобы сообщить, что объявляю поверку. Нам необходимо произвести предварительный смотр. Итак, начнем. Где товарищ Буденный? — Он направлен в степи Калмыкии... – начал было Берия. — Кем направлен, – поморщился Сталин, – зачем направлен? — Маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный направлен в степи Калмыкии на заготовку конины, товарищ Сталин, – степенно сказал Каганович и пояснил: – стране не хватает мяса. Сталин в ужасе посмотрел на Кагановича: — Разве конина – мясо?! Кто ж ее жрать-то будет, вы что, тут все с ума посходили? И потом, продуктовыми заготовками у нас всегда занимался товарищ Микоян. Кстати, где он, почему я его не вижу? Низкорослый, щупленький Микоян, протиснувшись между многопудовыми Кагановичем и Берией, бодро заявил о себе, выкрикнув: — Здесь я, товарищ Сталин! — Молодец! Да, так, о чем это я говорил? — О Буденном, товарищ Сталин. — Да, да... Впрочем, черт с ним, с этим Буденным – все равно от него никакого толку. Пусть все остается, как есть: степи так степи, Калмыкия так Калмыкия... А остальные, – он обвел взглядом соратников, – все на месте, будем считать, что поверка состоялась... Бред какой-то... Похоже, попал на расширенное – учитывая мое присутствие, а также присутствие Брунгильды и трупа маршала Блюхера – заседание политбюро. Я подумал, что все они как бы существуют в каком-то другом времени и ином измерении... Луганск, Ворошиловград, Ленин в Альпах, город Кагановичи... Бред, просто бред... Откуда-то взялась Брунгильда... Зачем она им? — Уберет кто-нибудь, наконец, эту проклятую бабу с веслом? – воскликнул Сталин, вероятно подумав о том же. – Сил моих нет! Видеть ее не могу! Пристройте ее куда-нибудь. Дайте ей работу, что ли. Не век же она будет здесь торчать и мозолить мне глаза. Найдите ей место, что-нибудь достойное… Может, определить ее в Комитет советских женщин? — Поставить ее на Тверской, бывшей улице Горького – пусть проституток разгоняет! – сказали сразу несколько голосов. — Там, что, есть проститутки?.. – оживился Берия. — Да сколько угодно, на любой вкус, – продолжали те же голоса. — Так зачем же их разгонять? Товарищ Сталин, прикажите товарищу Брунгильде взять их и немедленно доставить сюда. Товарищи, войдите в положение, – заныл Берия, – я ведь пятьдесят с лишним лет, полвека, подумать только! – баб не трахал! — Помолчи, Лаврентий! Не время сейчас о шлюхах думать. Тут судьба Советского Союза решается... Сталин повернулся ко мне. — А что делает здесь наш гость? – ласково спросил он. – Вы ведь художник, товарищ Сюхов? Та-а-к, очень приятно. Искусство в нашей стране принадлежит народу. М-да... Нам нужны художники. Нам нужны новые Репины, новые Саврасовы, Поленовы, Ивановы, Шишкины... э-э-э... — ...Левитаны, Врубели, Малевичи... – подсказал кто-то. — Нет, Левитаны, Врубели и Малевичи, – оборвал говорящего Сталин, – нам не нужны. Нам нужны новые Васнецовы, Верещагины, Церетели... э-э-э... — Ркацители, цинандали, твиши... – опять подсказал тот же голос. — Кто это сказал?! – взвился Сталин. Толстый Хрущев попытался спрятаться за спину тщедушного Микояна. — Гляди, Никита, доиграешься. Это тебе не с Лаврентием шутки шутить... (Фрагмент романа «Тринадцатая пуля») © Вионор Меретуков, 2010 Дата публикации: 11.11.2010 17:44:22 Просмотров: 2925 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|