Фиаско и триумф
Анатолий Агарков
|
Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни Объём: 16015 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
- Ваше благородие господин Начальник Что кипишь передо мной, как закопченный чайник? До смерти надоели наезды твои Не везёт мне в службе – повезёт в любви. Кабанчик допрыгался со своим Воззванием. Моё выступление на краевой комсомольской конференции – помните? – осталось выступлением: посудачили и забыли. Все забыли – замполит помнил. Речугу, которую для меня написал, переработал в Воззвание и рассылал повсюду – в газеты, журналы – где его могли опубликовать и прославить имя автора. Вряд ли соображал, какую фигню затевает, как она, вернувшись бумерангом, вдарит по его карьере. А она вернулась и вдарила…. Нагрянула к нам комиссия с проверкой – четыре майора-погранца и один каплей из морских частей. Москвичи, как бы не из Генштаба, или кто там курирует погранвойска – КГБ что ли? Шерстили весь округ, а как на Ханку не заглянуть, если она вопила на всю страну – вот я какая! Заглянули. Собрали все катера в базе, и давай гонять экипажи по нормативам БП и ПП. Помните первый пограничный документ, на который ссылался в подготовленной для меня речи Кабанчик? «…. допустить, чтобы на одну минуту она (граница) не охранялась вооружённой рукой, это значит, совершить преступление». Так вот, ни на одну минуту осталась граница без присмотра, а на трое суток, двое из которых приезжие выжимали из нас все соки, пытаясь понять, что ещё кроме бахвальства и наглости за упомянутым Воззванием. В первый день привезли нас в погранотряд и дали старт на гаревой дорожке стадиона. Мы как строем рванули, так и прибежали, уложившись в норматив. Сказалась спортивная зима. Потом Валя Тищенко, боцманюга с 66-го, с третьего маха на турнике вышел в стойку на руках, повертел «солнце» без страховки и эффектно приземлился с кувырком или - как его? - сальто в воздухе. Вот и все наши показатели по физо. Немногие уложились в нормативы с выходом силой и подтягиванием. Сундуки народ порадовали – болтались, как сосиски. Возмущению их не было конца, что принародно погнали на снаряды. Строевую сдали – ни шатко, ни валко: без блеска, но и особых нареканий. Во второй день засели в пассажирках для сдачи зачётов по теоретическим дисциплинам – морская, пограничная, уставы и прочая, прочая, прочая…. вплоть до политической. И вот тут мы поплыли. Как из Анапы прибыли, никто книжку в руки не брал, никаких инструкций, кроме вахтенного, дневального да дежурного, не читал. С нами даже политзанятий не проводили. И сказалось…. От глубины наших знаний изумлением полнились глаза приезжих. Отчаявшись получить от Мыняйлы хоть какой-то вразумительный ответ, майор-москвич спрашивает: - Дети у Ленина были? - Да, - глазом не моргнув, отвечает хохол. – Двое: Петро и Маняша. Казалось, прикалывается – но, уж больно обстановка не та, чтобы так шутить с проверяющими. Майор желваками играет, недобро на Толика взирает. Спецвойска – шутки в сторону. Метлой поганой недостойных. - По специальности, какой класс? Кого обучили работать на РЛС? Меняйло пошарил вокруг растерянным взглядом: - Так…. Это…. Командир может. - Понятно. Из экипажа кого? Плечи хохловские на уши нацелились – какого, мол, тебе рожна? Но тут его взгляд пал на меня: - Антон вон может. То есть старшина первой статьи Агапов работает на РЛС самостоятельно. Глазные яблоки майора, как мельничные жернова, перекатились по орбитам и уставились на меня. - Моторист? Что ещё можешь? - Всё! – бесстрастием на его пренебрежение. Кажется, Первый Пётр писал инструкцию для подчинённых – глуповатый вид и взгляд, опущенный к полу. Лишь тогда гарантирован успех у начальства. А он мне нужен, успех у этого столичного хлыща? Наши взгляды, как стальные клинки, рассекли пространство и со звоном встретились. Наступила гнетущая тишина…. Наверное, зря перед майором выёживался: захоти, он всегда бы нашёл тему, на которой меня можно вздрючить. Быть может, он её уже обдумывал. Каплей вмешался: - Командир катера убит. Экипажу боевая тревога. Сказал тихо, без привычного огня, срывающего нас с места на боевые посты. Но вводная прозвучала – её надо выполнять. Мы переглянулись с боцманёнком – кто? Он чуть заметно качнул головой – нет, не он. Впрочем, логично – он в матросском звании, на катере вторую неделю. Нет, не он. - Боевая тревога! – скомандовал, поднимаясь из-за стола. – Все по местам. Потом принимал доклады, стоя на мостике. - Седьмой боевой пост пятой боевой части к бою и походу готов! – одним из первых доложил Петька Старовойтов, запустив оба двигателя и дав питание на катерное оборудование. Неплохого мне помоху определили – пошустрей Самосвальчика будет. Следуют привычные команды и отточенные действия экипажа. - Баковые на бак, ютовые на ют – по местам стоять со швартовых сниматься. Отдать кормовой! Отдать носовой! Кранцы по борту! По моей команде телеграфом катер плавно пятится назад, разворачивается в оголовке и выходит в Ханку. Штурвал тоже в моих руках. Боцманёнок стоит рядом и отмечает сигнальным шаром скорость катера. Майор ходил за мной по пятам, сверлил затылок тяжёлым взглядом, а каплей не унимался: - Ставлю оперативную задачу – обнаружить цель и провести досмотр. Спускаюсь в рубку, сгоняю с кресла Мыняйлу. Щёлкаю переключателем диапазонов. Всё внимание Астраханской бухте: она ближе и там всегда полно рыбацких лодок. Вижу крупную засветку. - Эта пойдёт? – предлагаю проверяющему. Через переговорник вывожу боцмана на цель: - Так держать! - Обозначьте место нахождения цели на карте, - не унимается каплей. У майора на лиловом носу обозначилась капля. А может это не пот? Манипулирую над картой, прикинув по картинке на мониторе РЛС положение цели. - Рассчитайте курс, поставьте задачу штурвальному. И это не проблема. Сколько упрашивал Таракана…. Но нашлись добрые люди, обучили. Пришёл на 66-ой командиром бывший боцман с 69-го Витя Ковбасюк. Они с Гацко большие друзья, и тот нас свёл. Свежеиспеченный мичман научил меня штурманским премудростям – прокладывать курс, считать магнитную девиацию. Так что…. Кричу боцманёнку рассчитанный курс, тот огрызается: - А я как иду…? Через час цель видим визуально. Это «кавасаки», болтается на якоре. Палуба пуста. - Оружие? – спрашиваю каплея. Тот распорядился, и Таракан выдал автоматы осмотровой команде. В ней Мыняйла и боцманенок. Я снова за штурвалом – закладываю вираж, чтобы подойти с подветренной стороны. Тихо-тихо, на самом малом. Волны почти нет, но рисковать не стоит. Стопорю ход и к «рыбаку» подходим по инерции. Подходим правым бортом. Выхлопная труба на левом – нас почти не слышно. По моему сигналу осмотровая команда прыгает на борт «кавасаки». Блокируют дверь в трюмное помещение: рубка пуста. Меняйло с автоматом наизготовку исчезает в чёрной пасти дверного проёма. Возвращается не один – с мужиком в исподнем. Ложит его животом на палубу. Второй появляется сам и безропотно падает ниц. Меняйло ещё раз исчезает в трюмном помещении, и добавляет к арестованным полуодетую женщину. Налицо – нарушение требований погранрежима. Следует составить о факте протокол и, препроводив нарушителей к берегу, сдать погранцам. Я в протоколах не силён, но к берегу отконвоировать смогу. Смотрю на каплея – что прикажите? А их с майором кроме белых ног лежащей на палубе женщины ничего не интересует. С трудом оторвались, со вздохом. - Уходим, - приказал каплей. Новая фантазия – вышел из строя ходовой двигатель, передать координаты местоположения. Вводная для меня: каплей поубивал радиста с метристом. Определяюсь по картинке на РЛС, переношу на карту, записываю координаты. В сопровождении проверяющих топаю в радиорубку. По таблице кодов составляю шифрограмму – сплошь цифры. Их на ключе стучать умею. А надо ли? Показываю шифрограмму каплею: - Передавать? - Подготовьте радиостанцию к работе. Подготовил: - Передавать? - Отставить. Идём в базу. Ну, в базу, так в базу. После швартовки гости покинули борт. Уходя, каплей отогнул большой палец от кулака – здорово! А майор честь флагу не отдал – что с «сапога» взять? Уехали москвичи в бригаду, прихватив наших офицеров. Наступило гнетущее ожидание. На границу не посылают – торчим всей группой в базе. Ясно и понятно, что проверку провалили. Кто-то слух пустил, что группу расформируют. Помирать что ль? Нет, будем жить и прикалываться. Захар отрезал корку хлеба, откусил, остальное ЦИАТИМом (смазка такая). Пошёл Лёху Шлыкова искать. Нашёл, жуётся. Зё: - Что у тебя? - Мёд. - Дай. - Не дам. - Дай. - Не дам. - У, жила…. - Лёха, тут кусок тебе на полпасти. - В твоих руках. Захар отметил ногтями границу дозволенного, но Шлык так зевнул, что Санька едва успел пальцы убрать. Зё торопится, жуёт, глотает: - Что-то мёд твой совсем не сладкий. - Зажрался ты, земеля – мёд не сладкий. У Захарки в руках остатки. Зё: - Сам-то что не ешь? - Что я с голоду пухну - ЦИАТИМом питаться? И выбросил кусок за борт. Лёха отпорник в руки и вдогонку. Набегался, уморился. - Лёха, компоту хочешь? Это Женя Нагаев, боцманюга с 67-го. Ну, флегма конченная. 170 раз подумает, чтобы шаг сделать или слово молвить. Набрал в кружку воды из расходного бака и размышляет – пить или вылить. Вода на вид не питьевая – коричневая от ржавчины: давно, видать, расходником не пользовались. А тут Зё с отпорником. - Лёха, компоту хочешь? Как не хотеть. Шлык опрокинул кружку, губы утёр. - Ещё? - Что-то, боцман, компот у вас не сладкий. Жилите что ль? - Да? Надо сказать шефу. Так будешь? Нагаев повернул кран и нацедил в кружку ржавой воды. - Ах, ты, сука! Боцман, забыв о флегматичности, кинулся наудёр. Шлык ещё пару кругов намотал по катерам с отпорником наперевес. Совсем устал. Но нашлись силы, когда поступила команда – сменить постельное бельё. С некоторых пор менять простыни в прачечной отряда стала привилегией старослужащих. Это благодаря молоденькой прачке Любаше. Завидев моряков, она вставляла сигарету в длинный мундштук и ложилась на ворох грязного белья. Короткий служебный халатик вызывающе оголял пышные формы, заставляя созерцателей озадачиваться – а если ли под ним ещё что-нибудь? Лёха вернулся из отряда, пролетев на обед. Поматерил боцмана, вскрыл, опрокинул в чашку несколько банок концентратов и поставил на примус. Пригласил нас с Захаром, желая поведать о своих впечатлениях Любашиными прелестями. Санька отказался, а я пришёл с ложкой. Лёха ест и рассказывает. А я слушаю и ем. У меня чаще ложкой в рот получается. Шлык терпел-терпел, а потом высказался: - Зё, ты ведь пообедал, а теперь меня объедаешь. Я обиделся и ушёл, не стал слушать про Любашу. Часа не прошло, бежит шеф с 66-го – клизму на катерах шукает. - Что случилось? - Лёхе плохо. Ещё бы хорошо – пожевал ЦИАТИМу, запил водичкой ржавой, а на десерт четыре банки концентратов приговорил. Сундуки тоже томятся неизвестностью – по домам не расходятся. Гераська докопался. - Как ты там командовал – кранцы по борту? - А как надо? - Кранцы за борт! - Мы мичманских академий не кончали – нам и по борту сойдёт. Хотя по логике вещей: за борт – значит за борт, то бишь, в воду. Мы заспорили. Сундук кипятится – его зависть гложет и стыд за проверку. А я спокоен, как сторож кладбищенский – все здесь будем: к чему суета. Доказал себе и всем – не боги горшки обжигают. А уж нашим-то сундукам ой как далеко до небожителей. Вот Гераська и кипятится – блох выискивает. Договорился: - Ты, салабон, с мамкой в баню ходил, когда я штурвал в руки взял. И тогда я первый раз сказал мичману Герасименко «ты»: - Я через полгода на гражданке буду, а тебе ещё лет пяток до пенсии лудиться. А когда выйдешь и поступишь на завод, будешь мужикам за водкой бегать по малолетству. - Я тебе в морду дам, - пообещал Гераська. - Лямка на штанах не лопнет? - Как ты разговариваешь…? – встрял Таракан. - Соответствующе. Народ напрягся, ожидая весёлой развязки. А у меня так пакостно на душе, что и ругаться противно, но с удовольствием подрался б с сундуками. Да где им – только по пьянке смелые. Мы тут переругивались, а в бригаде творились дела драматичные. Вывод сделала комиссия – группа по всем показателям не боеспособна. Ханкайцы не знают основ морского дела, плавают в пунктах Положения об охране госграницы. А Мыняйловские Петро с Маняшей стали притчей во языцех. И резюме – Кабанчику полное служебное несоответствие, Атаману – неполное. Ершов смирился с унижением и готовился к предстоящему понижению. Кручинин хлопнул на стол рапорт на увольнение: выслуга у него уже была. Встрепенулось бригадное начальство, оплёванное и зашпигованное. Это что же получается, товарищи проверяющие, - была группа не лучше других, но и не хуже. С поставленной задачей справлялась. А тут приехали, обезглавили…. Может, сами попробуете? Нет желающих? И пошёл откат с занятых позиций. Да, вроде бы, и не так всё плохо в группе, как может показаться с наскока. Ребята и строем ходят, и на турнике подтягиваются. Не на «ты» с Уставами, так дело поправимое – на то и предусмотрена учёба. Надо только не расслабляться летом и не сачковать зимами. Про детей Ленина – факт, конечно, вопиющий, но за то башку завернуть замполиту и дело с концом. Но какой старшина там есть – как бишь его? – на все руки от скуки. Один может всем катером управлять. Таких людей надо поощрять. Обязательно поощрите. Нерадивых накажите, а заслуживших – к наградам…. Кручинину рапорт вернули, и сам он вернулся под вечер третьего дня. Один, без Кабанчика. Кликнул народ на разбор полётов. Мы собрались, а Валя Тищенко в рубке брюки гладит – краткосрочный отпуск на родину. - Позор! – плевался Атаман. – Отличная группа! На тридцать балбесов один отличник. - Валя Тищенко, - буркнул кто-то из толпы. - Какой Тищенко? – Кручинин ткнул жёлтым от никотина пальцем в мою сторону. – Вон сидит спаситель наш. Как вас понимать, товарищ капитан третьего ранга? Издеваетесь? Стоп, стоп, стоп…. Если все пятёрки у меня, почему Валёк брюки наглаживает? Этот вопрос задал Таракану, а ответил Гераська: - Зубатиться надо меньше, салабон. Эх, зря я его из-за борта вытащил. На ханкайском дне тебе самое место. Но дело было не в Герасименко. До глубины души меня возмутила командирская несправедливость – одни пашут, а в любимчиках другие. Хватит! Хватит Ваньку ломать. Тем же вечером объявил в кубрике: - Всё, посуду больше не мою. На других катерах годки не бачковали, а я – комсорг, пример подавал и Мыняйлу угнетал. Усы начал отращивать. С усами та ещё история. Не знаю почему, но Атаман люто ненавидел наколки на теле и за усы прессовал. Чуть что – спишу в бербазу. И боялись. Один на всю группу Таракан с усами – но ему прозвище надо оправдывать. Короче, идём с границы – я бородку смахнул, а усы оставил. Атаман на построении взглядом царапнул, но промолчал. Может, Беспалову что сказал. Тот наехал: - Что за грязь под носом? - В зеркало глядишься? Пришёл на катера обеспечивать, подсел ко мне. - Слушай, ты что залупился? Мы о твоих усах с женой ночью говорим…. - Командир, если тебе не о чем с женой ночью поговорить – при чём здесь я? Явился как-то нежданным на спуск флага. Мне показалось, поддатым. Приказал построить народ и меня, дежурившего, в шеренгу загнал. А потом: - Выйти из строя…. За отличную сдачу проверки объявляю благодарность в виде ношения усов. И смех, и грех! Я ладонь к берету: - Служу Советскому Союзу. Потом был День Пограничника, и посыпался звёздный дождь. «Отличников погранвойск» полный иконостас. Комбриг подписал Почётную Грамоту, в которой гласилось, что главный старшина Агапов занесён в Книгу Почёта части. Вот так, я теперь главный старшина. А Валя Тищенко по семейным домой ездил – отца хоронить. Зря я завидовал и обижался. А. Агарков. 8-922-709-15-82 п. Увельский 2009г. © Анатолий Агарков, 2009 Дата публикации: 11.03.2009 14:29:31 Просмотров: 3431 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|
РецензииГеннадий Константинов [2009-03-11 15:25:10]
|
|