Петр Андреевич Зайончковский

Светлана Оболенская

Форма: Очерк
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 13799 знаков с пробелами
Раздел: "Какие бывают историки"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Я пишу свои воспоминания об историках и замечаю, что все они были людьми особенными, все они – личности. Если честно, я почти не нахожу равных им среди нынешних молодых ученых. Почему? Думаю, что все мои «герои» были людьми «с раньшего времени», выросли и сложились в условиях культуры конца XIX - начала ХХ века, и свои задачи понимали совсем не так, как понимают их многие современные историки.

Петр Андреевич Зайончковский (1904 – 1983), известный российский историк – замечательный мастер, всю жизнь проработавший «у верстака» (выражение А.Я.Гуревича) исследования отечественной истории, величайший знаток архивов, преклонявшийся перед историческим фактом, талантливый педагог. Может быть, именно это преклонение перед точным фактом как основой исторического знания влекло его к работе в архивах, и это было, думается, главным его увлечением и главным делом. Недаром же известно, что у него был такой обычай: в день своего рождения он непременно посещал архив.
Мое знакомство с Петром Андреевичем в студенческие годы началось именно с беседы о том, как увлекательна работа в архивах, как важна она для успешного исторического исследования. Он сам тогда был увлечен интереснейшей работой над архивом военного министра эпохи Александра II Д.А. Милютина.
Много лет П.А. Зайончковский работал заведующим Отделом рукописей Ленинской библиотеки. Он сделал там очень много. Назову только подготовленные под его руководством «Краткий указатель архивных фондов» и «Указатель воспоминаний, дневников и путевых заметок XVIII—XIX вв.». Всякий историк – исследователь понимает значение этих фундаментальных пособий для архивного поиска, иногда трудного и долгого.
Однако не само по себе копание в архивах составляло содержание работы Петра Андреевича. Он написал и издал восемь книг о реформах 1860-70 годов в России, о подготовке крестьянской реформы 1861 года, о внутренней политике России второй половины ХIХ в., работы по истории российского чиновничества и офицерского корпуса. Все его книги основаны на большом количестве источников, на великолепном знании архивов. Они прекрасно написаны, в них много живых образов, интересных деталей..
Другая область деятельности П.А. Зайончковского – педагогическая работа. Вначале он преподавал в Московском областном педагогическом институте (МОПИ) - здесь я с ним и познакомилась, - а с 1948 г. - в Московском государственном университете, причем в 1952-1954 гг. он одновременно был директором научной библиотеки МГУ.
Петр Андреевич был настоящий педагог, горячо любивший своих учеников и так же любимый ими. Он создал свою научную школу, что вообще-то бывает довольно редко. Двенадцать докторских и около пятидесяти кандидатских диссертаций было подготовлено и защищено под его руководством. У него систематически стажировались ученые США, изучающие историю России. В 60 – 70- е годы всегда занимались трое-пятеро американцев. Он был Почётный членом Американской ассоциации историков, членом Британской академии.

Петр Андреевич Зайончковский с почтением относился к своей родословной – предки его, члены дворянского рода Смоленской губернии, состояли в родстве с родом Нахимовых. Его отец был военным врачом, а брат отца находился на государственной службе - был сенатором, товарищем обер-прокурора Святейшего Синода.
Петр Андреевич учился в Московском, а затем – в Киевском кадетском корпусе, окончил его в 1919 г., а завершить систематическое образование в советской России долго не мог – мешало дворянское происхождение. Пошел работать – пожарным, служащим на железной дороге, рабочим на машиностроительном заводе в Москве. Здесь он вступил в партию, что облегчило ему дальнейший путь. Ему удалось экстерном окончить ИФЛИ (Институт истории, философии и литературы) по историческому отделению и еще до войны защитить кандидатскую диссертацию. Тогда же он начал преподавательскую работу в Московском областном педагогическом институте.
Когда грянула война, пошел в армию добровольцем, хотя как кандидат наук был освобожден от призыва. Знание немецкого языка определило его направление в часть, занимавшуюся радиопропагандой в войсках противника на разных фронтах — под Сталинградом, на Курской дуге, в Правобережной Украине. В 1944 г был тяжело контужен и демобилизован в звании гвардии майора.

Приехав в Москву, он вернулся в МОПИ. Вот тогда я, студентка истфака этого института, впервые увидела Петра Андреевича. Он читал нам историю СССР. Высокий, стройный, по-военному подтянутый, он приходил на занятия в гимнастерке, блестевшей орденами, а иногда и в шинели – здание школы, где размещался МОПИ, не отапливалось, и порой, являясь в институт утром, мы находили чернила в чернильницах, обратившимися в лед.. При всей своей подтянутости, он был тогда нервно - подозрительным и казался очень ранимым. Он как-то раз выгнал нас с подругой с лекции - его раздражало наше невнимание и чудилась в наших лицах насмешка. Увы, это не только чудилось – не насмешка, но глупая юношеская ирония, наверное, действительно читалась на наших лицах. Она присутствовала в нашем отношении к «Зайнчу» – потому что он волновался и горячился, потому что в его лекциях и во всей его манере поначалу сквозила неуверенность.
Милый, дорогой Петр Андреевич! А он ко мне хорошо относился – совершенно несоответственно моему дурацки-насмешливому отношению. Стал уговаривать меня пойти к нему в семинар. Он всегда был озабочен поиском не столько даже учеников, сколько товарищей, помощников, готовых разделить с ним поиски в архивах. А в то время он увлеченно рылся в архиве военного министра Д.А. Милютина, человека либерального образа мыслей, талантливого, занимавшегося проведением очень актуальной после поражения России в Крымской войне военной реформы. Я отказалась - уже активно работала в семинаре А. З. Манфреда и решила заниматься всеобщей историей, а не российской. Петр Андреевич огорчился, но не обиделся и, завидев меня, всегда расплывался в улыбке.
Зря я не согласилась тогда на уговоры Петра Андреевича. Русские архивы историкам все-таки были более или менее доступны, хотя и выборочно, подцензурно, но в заграничные архивы… да за границу никого не пускали…

Я кончила институт в 1947 г., А.З.Манфред рекомендовал меня в аспирантуру, но дочь врага народа, ясное дело, в аспирантки не годилась, и на целых четырнадцать лет я отправилась в Калининскую область учительницей истории. Во время школьных каникул и летнего отпуска приезжала в Москву и часто бывала в Ленинской библиотеке. Там два года спустя после окончания института я встретила Петра Андреевича. Мы пошли в маленький круглый садик у входа в общий зал и долго сидели там. Я рассказывала ему о своей работе в школе, о своих тщетных попытках поступить в аспирантуру в 48 и 49 гг., он снова сетовал, что я в свое время не пошла к нему в семинар, рассказывал о своей работе. В то время вышли в свет подготовленные им четыре тома документов Милютина. Впрочем, вздыхал он, качая головой, все равно с аспирантурой ничего не вышло бы. Еще несколько раз я встречала его там же, всегда он был неизменно ласков и называл меня Светочкой. Потом все прошло, все забылось... Но когда в 1961 г. после реабилитации родителей я вернулась в Москву и искала работу, позвонила Петру Андреевичу, и он помог, поискал, договорился. Но я поступила в аспирантуру Института истории, к А.З. Манфреду, и наша связь с Петром Андреевичем оборвалась.

Я не видела его пятнадцать лет и, наконец, встретила. Куда делась его стройность и выправка выпускника кадетского корпуса, о котором он любил вспоминать с трогательной гордостью! Немного сгорбленный, худой, но раздавшийся в ширину, как будто кости его стали шире и крепче, с непричесанной седой головой, желтым простонародным лицом, в рубашке с короткими рукавами, открывавшими старческие, худые, жилистые руки, он медленно шел переходом метро, теснясь к стене, сильно переваливаясь с боку на бок. Со щемящим сердцем я увидела его и узнала, не решилась подойти и издали проводила до самого входа в Ленинскую библиотеку, куда он продолжал неизменно приходить два раза в неделю, где и умер, высоко, на четвертом этаже, в зале спецхрана, упав лицом на книгу мемуаров генерала Деникина.
Тогда я не решилась подойти к Петру Андреевичу, но мне довелось еще раз встретиться с ним
В давние времена преподавания в МОПИ он был дружен с А.З.Манфредом, потом пути их разошлись. Я помню такой случай, происшедший в середине 70-х гг. А.З. Манфред опубликовал в “Литературке” статью историко-политического содержания, что-то об истории русско-французских отношений. Я не помню ее содержания, но Манфред с досадой рассказал мне, что Петр Андреевич, прочитав эту статью, неожиданно позвонил ему и со свойственной ему прямотой, переходящей в резкость, сделал выговор за конформизм. “Но я нашелся, что ему ответить, – говорил мне А.З., – «Петр Андреевич,- сказал я ему, - но именно Вы не имеете морального права говорить мне это: ведь Вы член КПСС. И он заткнулся” – торжествуюше закончил беспартийный Альберт Захарович с непередаваемой интонацией интеллигента, произносящего не свойственное ему грубое слово. Они поссорились, а примирение произошло года два спустя по такому поводу. Я собиралась защищать в качестве докторской диссертации свою, вышедшую в 1977 г. книгу «Франко-прусская война и общественное мнение Германии и России», и нужно было найти оппонента - специалиста по истории России. (Замечу в скобках, что защита моя тогда не состоялась – шлейф дочери врага народа не переставал тянуться за мной, я защитилась только в годы перестройки) Я предложила Манфреду, заведующему нашим сектором Новой истории, обратиться к Зайончковскому. А.З. вдруг обрадовался и сказал: «Только Вы не звоните ему. Я сам его попрошу» - он хотел помириться. Петр Андреевич согласился быть у меня оппонентом, примирение между ними состоялось, но, кажется, довольно кислое. Неприязнь осталась с обеих сторон. А.З., подозревавший многих людей в сотрудничестве с «органами», уверял меня, что Петр Андреевич тоже «служит».
- Не может быть, – говорила я, – да у Вас и доказательств нет.
- Нет, есть, – отвечал он. – Как Вы думаете, почему у него всегда иностранные аспиранты?
- ???
- Да, да, иначе бы ему не доверяли, и Вы, Светлана, поосторожнее с ним.
Ну, это было просто смешно. Стоит отметить, что почти все наши учителя, пережившие репрессии 30-х и шельмование ученых в 40-х гг., так до конца жизни и испытывали непреодолимый страх перед «органами» и были крайне подозрительны.

Я пришла к Петру Андреевичу (это был 1977 или 1978 год), чтобы передать ему свою книгу, которую собиралась защищать. Он жил на Садово-Черногрязской, в высотном доме. Мрачноватая, неуютная большая комната – заваленный книгами кабинет с сильной лампой на столе. П.А. почему-то кажется одиноким; грустный, раздраженный. Позвонил при мне моей сокурснице, чтобы сказать ей, что я у него, но тут же принялся с увлечением ей кого-то ругать. Все ему были нехороши. Он гордился тем, что его труды переведены за границей, что пользуется признанием мирового сообщества историков. Огорчался и злился, что не имеет такого же признания у себя на родине. К академикам, не допускавшим его в свой круг, относился с чрезвычайной желчностью и ругал их так, что живого места не оставалось.
Работать ему уже было трудно из-за глаз. Книжку мою читать даже не собирался, говорил, что когда дело дойдет до защиты, попросит прочитать ему нужные места. Но работал он все время, собирался написать историю русской армии, называя это главным своим трудом.
Он отчаянно ругал Брежневский режим и говорил, что никогда не скрывал и не скрывает своих крамольных взглядов. Действительно, к ужасу собеседников, Петр Андреевич готов был излагать их даже по телефону. Гордился тем, что при написании своей эпопеи «Красное колесо» с ним консультировался А.И. Солженицын, хранил его письма, хотя тогда, в 70-х гг. это было небезопасно
Он пригласил меня погулять с ним. Захватив собаку, мы вышли на ветреную, холодную улицу. Он поднял воротник потертого пальто, и мы бродили минут сорок вокруг его огромного дома и все как-то тоскливо. “Знаете, Светочка, – сказал он в конце нашего свидания, – спасение наше в вере в Бога. Я к этому всю жизнь стремлюсь. Вот Петровский, наш ректор, счастливый был человек, веровал. Как-то я с ним об этом беседовал, и он сказал мне: “Петр Андреич, голубчик, не старайтесь умом понять. Это дело не ума, а чувства”. Но я крещен и еще надеюсь”.
Несколько раз Петр Андреевич звонил мне, расспрашивал, как двигается дело с защитой (оно никак не двигалось), звал пойти как-нибудь вместе в Елоховский собор. Звонил на Рождество, на Пасху, поздравлял, радостно говорил, что в эти дни он счастлив. Думаю, однако, счастлив уже вряд ли бывал.

Мои воспоминания о П.А Зайончковском ничтожны. Его ученики, среди которых были известный филолог И.Волгин или истории В.А. Твардовская, дочь поэта и редактора «Нового мира», написали о нем гораздо больше и содержательнее, а к его столетию выпустили солидный сборник статей и воспоминаний о нем. Мне хотелось, однако, вспомнить его по-своему, потому что испытывала к нему глубокую симпатию. Он был искренним и безоглядно смелым, готов был придти на помощь в трудную минуту. Был горячо увлечен изучением истории своей страны, сделал в этом отношении очень много и не был признан по заслугам. Ученый с мировым именем, член Британской академии, не удостоившийся звания академика у себя дома. Ну, что же – обычная судьба талантливых людей у нас.
И еще потому я хотела о нем написать, что чувствую ретроспективно свою вину за тот несколько иронический прием, который мы, молодые дураки, оказали ему когда-то, - ему, достойнейшему человеку, прошедшему военный ад, заслуживавшему благодарность, внимание, чуткость тех, кого он защищал на фронте.

© Светлана Оболенская, 2009
Дата публикации: 13.10.2009 09:45:50
Просмотров: 4487

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.