Самоубийца.

Фёдор Васько

Форма: Рассказ
Жанр: Ироническая проза
Объём: 11542 знаков с пробелами
Раздел: "Вишнёвое дерево (рассказы)"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Понимание происходящего вовсе
не означает, что у него есть смысл.
(В. Пелевин)
Скучно стало жить Сапогову, и решил он поторопить судьбу, чтобы досрочно оказаться в новом воплощении вечного круговорота жизни и смерти. Решил - надо делать, а как, вопрос не обсуждался. Конечно же, верёвочным способом, чтобы содержимое головы целым осталось, для следующих просветлений.
Но вышло недоразумение, или лучше сказать казус. С узлом он справился, петля вышла будь здоров, кого хочешь затянет, а вот потолки в квартире низкие оказались. Рост у Сапогова был гораздо выше среднего, не сочетался с размерами заводского общежития.
Всё же приспособился, схватился за верёвку, ногами в потолок упёрся, висит поперёк комнаты, цифры в уме считает, чтобы отвлечься и последней жалости к себе не чувствовать, малодушия не проявить. Напрягся весь, а кислородный голод не наступает, видно утечка, или разгерметизация, если говорить научными словами. Дошёл до трёх тысяч, а верёвка не выдержала, от удивления на две части лопнула.
«Да и хорошо, - подумал Сапогов, - такие упражнения смешны и мешают думать о вечном в последнюю минуту».
И пошёл тогда Сапогов в лес, вернее не пошёл, а поехал. Лесов на земле мало осталось, в основном парки, а там людей больше чем деревьев, а сами деревья больше на кусты похожи, на них и белья не повесишь, не то, что живого человека.
Добрался, погулял напоследок в своё удовольствие, цветы понюхал, в траве повалялся. Решил, что пора, нашёл сук повыше да потолще, зацепился, поджал ноги, чтобы от Земли оторваться и стал задыхаться.
Перетерпел признаки удушения, почувствовал начало покоя, но тут его за шиворот подняли, на ноги поставили и по уху замечание сделали. Открыл Сапогов глаза, а в изображении резкость едва заметна. Видит только фуражку и две блестящие пуговицы.
- Милиция, что ли? - спрашивает Сапогов.
А ему в другое ухо аналогичное напутствие. От сотрясений у Сапогова прояснился взгляд, и он увидел, что это и не милиционер, а какой-то лесной служащий.
- Ты что делаешь, браконьерская рожа! - сказал тот, и квитанцию на штраф из кармана вытянул.
- А почему ты меня бить смеешь? - встречно спросил Сапогов, - у тебя что, две головы? - и показал свой немаленький кулак.
- Не позволю! - закричал лесник, отступая назад, - не позволю на ветках сидеть. Через такую провокацию дереву невосполнимая порча делается!
Можно здесь было и поспорить, но у говорящего от крика лицо стало такое некрасивое, что Сапогов ни слова не говоря ушёл прочь. Не хотел, может быть, последние минуты на Земле такую эстетику разглядывать. Но решимость осталась и не слабела, только память от огорчения напрасной обиды стала сбои давать, словно боясь одуматься или сберегая силы для необходимого поступка.
Шёл по какому-то лесу, спотыкался от задумчивой мысли, пока воду не увидел. Текла в тех краях неширокая речка, в самых глубоких местах доходившая до шеи среднерослому гражданину. «Не вышло повисеть стану тонуть», - сказал Сапогов, не замедляя уверенности шага, вступил в воду и двинул дальше. Были видны камни на дне и многочисленные спины плавающих рыб. Радостно стало Сапогову. «Хорошо погибну, - думал он,- безо всяких примесей, в чистом виде».
Вода поднялась до пояса. «Все же странно, - размышлял он, пытаясь поймать задумчивыми руками мелкую подводную жизнь,- я буду лежать на дне, как глупая раковина, а эти насекомые останутся существовать, ходить в гости, петь незаметные рыбьи песни, а он для всех превратиться в постороннего, совсем неопасного, каковым был прежде, словно песок или кусок травы. Почему я не рыба, кто меня назначил беспрерывно быть человеком? А может рыбы - это бывшие люди, живущие не первый раз по закону непрерывной материи?»
Тут у Сапогова от своих умственных прозрений закружилась голова, и стал он ходить кругами, или галсами, по морской терминологии, то левым, то правым, но мысли не упускал:
«...Даже если рыбы и не совсем бывшие человеки, то хотя бы в мизерной капле должны содержать в себе количества человеческих переживаний. А значит обижать рыб, тем более употреблять в пищу человеку невозможно, как невозможно есть других человеков...»
Здесь Сапогов остановился и мысль оборвалась. Стайка увлёкшихся головастиков бросилась врассыпную. Вода была по колено, Сапогов прошёл насквозь несерьёзную речку и оказался на другом берегу, даже не весь мокрый.
«Случайно на брод наткнулся», - успокоил себя Сапогов, вернулся на середину и пошёл вдоль медленного течения, временами обгоняя его неторопливость. Так он шёл, пока река не превратилась в маленький ручеёк, а потом и вовсе потерялась в траве.
«Странно,- подумал Сапогов,- я двигался вдоль воды, а получил вычитание, и в сухом остатке набрёл на русло». Хотел над этим задуматься всерьёз, но решил не разбрасываться по мелочам, ограничился констатацией факта: «У реки здесь начало жизни происходит, мне через такое начало к своему концу не приблизиться»,- и пошёл обратным ходом, против течения.
Проверил весь прежний путь, дальше идёт, а вода по-прежнему неглубокая. Хотел уже выйти на берег, но тут ноги запутались в прочных водорослях, упал, запутался руками, и голова пошла кругом. Стал со дна последние пузыри пускать, увидел, как меркнет небо.
И снова схватила неведомая сила, бросила на твёрдое, стала бить немилосердно. «Это мне за безверие и грехи»,- думал Сапогов и терпел. Когда удары прекратились, открыл синие от синяков глаза, чтобы узреть лики ангельские и увидел вместо этого злые лица и пустые глаза. И трезвости в них не было ни грамма.
- И вы меня судите? - удивился Сапогов.
- Зачем сетку порвал? - встречно спросил один из напавших.
- Иди отсюда, пользуйся нашей добротой, пока мы в усталом виде,- добавил второй, трогая опухший кулак.
Опять пошёл лесом, стараясь найти что-нибудь ядовитое, непоправимое для жизненных способностей. Наткнулся на поляну волчьих ягод, и съел их. Там же случилась семья мухоморов, он и её. Захотелось спать. «Вот, - обрадовался Сапогов, - уже действует. Лёгкое будет окончание жизни, на сон похожее».
И в самом деле, увидел сон про то, что ему скучно стало жить, и по этой причине затеял он в своей комнатке казнь через повешение. Стоит на стульчике, петельку руками трогает. И ведь знает, что сон, а почему-то страшно. Так и стоял истуканом. Так долго стоял, что борода выросла, а на улице дождь пошёл.
Надоела вся эта канитель, захотел проснуться, а не может. Вспомнил, что если во сне происходит какое-то неудобство или стеснение, то человек почти всегда просыпается. Затянул Сапогов петлю на шее, да и прыг в окно, чтобы проснуться наверняка. Прыгнуть то прыгнул, да опять что-то не так, хоть и во сне. Верёвка слабину дала и потянулась, словно резиновая. Произошло с Сапоговым нелепое положение - ноги по земле ходят, прохожих пинают, а голова через это не может кислородное недомогание почувствовать. Не совсем уютно, но терпимо.
Хотел Сапогов влезть обратно в окно, но верёвка за фонарный столб запуталась, и петля не пускает. Приехала милиция, стала Сапогову помогать, потом и врачи подоспели, смирительную рубашку одели, как-то отцепили и увезли туда, где другие неуверенные суициды за счёт государства содержатся. Напичкали Сапогова всякой всячиной, так что он и вовсе просыпаться перестал, лежит, улыбается, словно псих или грудной младенец. Очнётся иногда, посмотрит кругом:
- Я сплю, конечно?
- Спишь милый, - ответит медсестра и укол, чтобы не спрашивал лишнего.
Что же это за больница такая, спросите. Да ничего больница, хорошая даже, а Сапогов, оказывается, сам виноват. Как привезли в первый день, и лекарство отпустило, он вырвался и стал бегать по этажам, позоря отечественную медицину. Поймали, конечно, и назначили строгое лечение.
Когда за ним приехали родственники, на предмет забирания, Сапогову сделали временную вакцину, от которой он вовсе говорить перестал. Все тело судорогами покрылось, глаза под самый лоб съехали.
- Видите, какой он! Забирайте, если хотите, но обратно не возьмём!
Подумали неблизкие родственники, погоревали, да и уехали ни с чем. Остался Сапогов там, где был, и прошёл полный курс от всех нервных недугов и ещё от чего-то очень заразного. Удачно прошёл, жив остался, только так, всякие мелочи.
Почерк раньше у Сапогова был очень хороший, аккуратный такой, а теперь буковки стали мелкие, отдельные, и слова из них расползаются по бумаге, нельзя сообразить насчёт смысла и знаков препинания.
В шахматы играть разучился. Как фигуры ходят помнил: конь по клеточкам, прямым ходом, король буквой «Г», валет диагональным способом, шестёрка, так самая главная ферзя. То есть геометрию ходов знает, а сообразить какую фигуру двинуть, и какая масть в главном козыре не может. Начнёт свои фигуры «есть», ему замечание сделают, а он доску перевернёт и плачет.
А самое главное трудно стало думать. Все мысли какие-то ме-е-едленные. Увидит гвоздь, и все время гво-о-оздь и гво-о-оздь, целый день про «гво-о-оздь» думает. Хочет сказать кому-нибудь: «Здрасте, рад видеть» или «Привет, как живёте», а вместо этого «Гво-о-оздь» выходит. Извиняется, конечно, и опять «Гво-о-оздь». Захочет спросить: «Который час», а выходит - «Который гвоздь», или вообще - «Гвоздь-гвоздь», два гвоздя значит.
За день столько гвоздей наколотит, что и голова наподобие молотка становится. Придёт домой, спросит себя: «А что это такое, гвоздь?» - и пошло по новой.
Или высунет голову в окно и кричит: «Здравствуйте, сволочи!», а почему сволочи непонятно, просто само выходит, бессознательная какая-то сила. Покричит так с полчаса, сволочи начинают у дверей собираться, ультиматумы пишут.
Когда людей становится слишком много, и они перестают умещаться в подъезде, выходит и говорит им речь. Его долго не отпускают. Потом садится и пишет, пишет, пока не иссякнут чернила. Когда они «иссякивают», выходит на дорогу и голосует за своего депутата. Свой депутат показывает путь к светлой жизни, Сапогов идёт в указанную сторону, долго идёт, но ничего хорошего не видит. Конечно, возмущён, и начинает от всего этого писать стихи.
Мы в этой опере небольшие сценаристы, для нас сие непонятно и даже сомнительно, но матёрые фанатики в восторге. Главврач, тоже любитель поэзии, сказал, что не отпустит от себя такого гения ни под каким видом. В этом случае я с ним солидарен, не готов ещё мир человеческий к таким душевным откровениям:
«...Вот в ступе рак летит. Большое блюдо чахнет. Торчат клыки, стройны как тень верблюда. Задумчивы снега. Пронзительный прохожий бубенчик прожуёт, давясь лимонным звуком. Разрезан пополам едва пришедший день, судьбу его размажет солнце небом. За облаком сидят картонные лягушки, и чистят перья лапами хвоста. Старик идёт, хромает ногу, кладёт густую пятерню с утра в карман, чтоб спрятать там вчерашний кукиш. Пусть телом рыхл, но каменный внутри, когда-нибудь родит куплет стиха и прозу, но от сомнений голода случается туман, мешая языку смотреть на звезды...»
Это из тех, где понятны хотя бы отдельные слова. Прочие даже нельзя вслух прочесть, можно лишь про себя, ведя пальцем по буквам. Эзотерики западного крыла, говорят, что такие стихи по сути своей небывалые мантры, которые воздействуют сразу на мозжечок, минуя первую и вторую сигнальные системы. С этим мы спорить не решаемся, но одно можно сказать совершенно определённо: Если ты гений, и тебя угораздило родиться на сто лет вперёд, сиди тихонечко, и не смущай простых людей, у которых и без этого весело до безумия. Нельзя из-за своей прихоти выставлять всех полными дураками.
Скучно стало Сапогову жить, а мы то в чём виноваты.

© Фёдор Васько, 2016
Дата публикации: 09.07.2016 22:24:28
Просмотров: 1757

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.