Поражённые Слоем

Сергей Вестерн

Форма: Роман
Жанр: Сказка
Объём: 474630 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

не СКАЗКА, а обычная ФАНТАСТИКА (интересно, "научная" ли?)

(текст сложный. Собрались. И не обижаемся!)

Суть: Мы живём с вами рядом с уникальным миром, который окружает нас испокон веков. Его знали, с ним общались наши деды, бабки, пращуры. Их контакт с ним отразился в суевериях, сказках, мифах, легендах, эпосе. Видеть его представителей может любой, кто наделён способностями. Эти существа добрые и злые, весёлые, смешные, со своими страхами, страстями и переживаниями. Познакомьтесь же с ними.

ГЛАВА 1 (Игра в снежки)

На стене мерно и лениво тикали громоздкие открытые часы с длинно-амплитудным маятником и увесистыми позолоченными гирьками.
Я уже битых минут пятнадцать пытался устроиться на неудобном укороченном кожаном бежевом диванчике в приёмной у Вятлова, положив под голову сложенную вчетверо куртку. Диван, на котором я барахтался, располагался вдоль стены по правую руку от входа, часы висели на той же стене по левую.
– Гномы отказываются слушаться, – в который раз ноющим голосом упрямо бубнил проклятый фавн, беспрестанно переступая своими, покрытыми рыжей, густой, как у верблюда, шерстью, козьими ножками. Отчего в приёмной раздавался цокающий перестук копытцев, в дополнение ко всему также мешающий мне прикорнуть.
Фавн стоял перед высокой стойкой из тёмного дерева, располагавшейся прямо напротив входа в приёмную. За стойкой, много ниже неё по высоте, находился широкий секретарский стол того же цвета, что и стойка, за которым на чёрном кожаном крутящемся кресле на колёсиках, восседала секретарь Марина, статная и, можно сказать, красивая полная женщина на вид лет тридцати с чёрными длинными волосами, одетая в замечательное синее платье, туго обтягивающее её богатую фигуру. Перед ней на столе стояли компьютер, кнопочный телефон, коммутатор, вытащенный из бог весть какого времени, большая многосуставная лампа, какие-то лотки под бумагу, несколько канцелярских папок, и стандартный секретарский канцелярский широченный банка-набор всякой всячины. При этом, всё явно имело своё предназначение, стояло на своих местах и не производило впечатления рабочего беспорядка. За спиной Марины на противоположной от входа стене было единственное окно в помещении, с пожелтелым фикусом в громоздком горшке в под ним, задёрнутое полинялой шторой.
Если, наконец, вернуться к фавну, чтобы описать его (всё-таки это не самое распространённое существо в нашей средней полосе), то его верхняя, человеческая, часть тела была щегольски облачена в аккуратную рубашку в мелкую белую и синюю клетку. Это, а особенно белый накрахмаленный воротничок рубашки, совершенно не вязалось ни с цветом масти этого существа в его нижней части, ни, тем более, с торчащим сзади куцым коротким козьим хвостом. На голове у фавна были, как ни странно, чёрные сильно курчавящиеся волосы, среди которых можно было увидеть пару тонких, в палец толщиной, но при этом закрученных в цельный полный оборот, рожек.
Стойка доставала фавну до плеч, и он для удобства положил на неё свои руки, раздвинутые локтями в стороны, опираясь лицом на сложенные лодочкой ладони.
– А ты бы взял, да сыграл им на своей свирэлке, – так же в который раз монотонно и невозмутимо дала совет секретарь Марина, не отрываясь от вёрстки документа на компьютере.
Фавн вспыхнул и покраснел своей верхней, человеческой частью. Точнее, лицом.
– Это флейта, – обиженно поправил он.
– Тем лучше – сыграй им на своей флейте, – беспристрастно ответила Марина, добавляя уйму пробелов в невидимую нам строку документа.
– Плевать им на всю нашу музыку! – не выдержал фавн, гневно тряхнув своими кудряшками на голове. – Им подавай только жрать и фальшиво горланить свои глупые непереводимые песни на жутком языке.
– На древне-германском, – поправила Марина. – Если песни непереводимые, то с чего ты взял, что они глупые? – с ходу, всё так же не отрывая глаз от экрана, а пальцы от клавиатуры, заметила она.
– Потому что… чую, что глупые! – фавн не нашёлся что сказать. Зато он заметил прозрачную полукруглую вазочку на стойке перед Мариной, заполненную разноцветными сосалками для гостей. Рыжий козлоногий куцехвост сгрёб одной рукой пригоршню этих конфет, чуть не перевернув при этом вазу, и, давясь, торопливо запихал всю добычу себе в рот. После чего, уже не спеша, с блаженной улыбкой на довольной роже принялся с наслаждением чавкать содержимым своих защёчных мешков, не обращая внимания на мрачный, тяжёлый взгляд секретаря.
– Так, – устало сказала Марина, вставая со своего места и пряча вазу с конфетами в свою тумбочку. – Не умеем себя сдерживать – будем угощаться шишками в лесу. Тебе ещё на той неделе Буерман желудок промывал. Поступило указание – выходцам из Слоя – сладкого не давать. – Серёж, хотите сосательную конфетку? – это был вопрос уже ко мне.
Я отрицательно затряс головой.
– Ну и ввваадно, – буркнул пристыжённый фавн с полным ртом – самодовольная улыбка уже сползла с его лица и сменилась на выражение озабоченности.
Видно было, что ему нечего добавить и нечем крыть. Все его жалобы разбивались о глухую стену циничного непонимания со стороны несговорчивого секретаря, спрятавшего к тому же конфеты.
– Я к гномам не пойду…, – неуверенно и боязливо заявил фавн, спустя некоторое время, проглотив остаток конфет во рту.
– Ну, Петенька, козлик, подумай, а кто пойдёт? – Ты же у нас специалист по связи с общественностью, – проворковала нежным голоском Марина.
Так разительна была эта перемена в её интонационном настрое, что даже я удивлённо встрепенулся, сгоняя дрёму. А уж фавн, так тот совсем весь зарделся и стал просто пунцовым, нервно и часто засучив козлиным хвостом. Плечи его расправились, грудь выгнулась колесом. Магический эффект Марининых чар возымел соответствующее волшебное преображение на козлоногого. Видно было, что он сейчас почти готов броситься в огненный омут во имя дивной девы, назвавшей его «Петенькой», «козликом» и «специалистом по связи с общественностью»… Окрылённый, фавн гордо повернулся и уже даже почти дошёл до выхода из приёмной, но тут же, что-то вспомнив, глубоко и тяжко вздохнул, как-то сжался, понурился и затравленно оглянулся на Марину.
– Нууу?... – всё тем же ласковым, но очевидно побудительным тоном протянула Марина.
– Они не слушают меня, дразнятся… кидают снежками, – вдруг тихо и жалобно выдохнул фавн.
Видно было, что это признание далось ему крайне мучительно – Петенька стал просто бордовым от носа до ушей, что я стал бояться – не хватит ли его удар (интересно, а фавнов может хватить удар?). Похоже, что подобное признание наносило сокрушительное увечье по его гордости – Пётр втянул голову в плечи и зажмурился, с трудом сдерживая слёзы от стыда, бессилия и страха оттого, что теперь, воспользовавшись его слабостью и по-детски доверчивой беззащитностью, он будет оттолкнут, и может быть уничтожен на месте ответным ехидством неумолимой Марины. Никто и не мог ожидать, что для него, оказывается, так болезнен и важен репутационный вопрос по тому, что его не слушаются «какие-то там» карапузы с ветреными взглядами на жизнь и культурные ценности, орущие песни на древне-германском и кидающиеся снежками. И вот – нате вам, пожалуйста: он, стоит здесь, затаив дыхание, находясь, кажись, на грани полной истерики, раскрывшись в ожидании как кары потока насмешек и цинизма в так внезапно вывернутую наизнанку признанием душу.
Но… ничего не произошло. Напротив, Марина встала, подошла к фавну, положила свои почти полностью обнажённые красивые руки Петеньке на плечи и притянула за них его к себе. Она была на голову выше его. И со стороны походила на мать, утешающую своего подрастающего, но всё ещё маленького сына, прижав того к своей высокой объёмной груди. Марина гладила голову фавна по шелковистым кудряшкам, искусно избегая касания рожек, и приговаривала:
– Бедненький, ну нашёл из-за чего расстраиваться – снежки! Ух, озорники! Сейчас я выйду и надеру им!
Мне было не видно, но я полагаю, что Петенька всё-таки тихо заревел, находясь в объятиях у Марины.
Они стояли так молча какое-то продолжительное время, и я посчитал, что в такой деликатный момент пробуждения сыновье-материнских чувств, лучше раствориться, дабы не подвергать никого дискомфорту своим присутствием. Поэтому я уже было тихо поднялся и направился к выходу из приёмной, когда увидел упреждающие знаки Марины за спиной Петеньки, с явной немой просьбой – не уходить.
Тогда я опять опустился на диван, и решительно вновь попытался улечься на нём, на этот раз, лицом к спинке. Свернувшись калачиком и поджав под себя ноги, я нарочито громко засопел, эмулируя глубокий сон. Мне кажется, я даже смог задремать в такой позе. Так как пробудило меня лёгкое встряхивание за плечо. Я сонно разлепил глаза – надо мной, склонившись, стояла Марина.
– Сергей, а Вы не могли бы сходить с Петром, помочь ему навести порядок среди этих гномов в парке? – вопрос был вежливым, но явно в молящем интонационном ключе, не подразумевающем отказ.
Разминая успевшие затечь в неудобной позе ноги и руки, я сел на диване.
– Скажите уж сразу, что хотите избавиться от моего храпа в приёмной, и спящего тела на диване, – проворчал для вида я.
– Что Вы, вовсе нет, – улыбнулась Марина. – Я постерегу это место для Вас здесь. Вернётесь – я сама спою колыбельную, чтобы Вы смогли продолжить так мило почивать.
Я отметил, что мордашка фавна с раскрасневшимися глазками, которая выглядывала из-за Марины с выражением надежды на физиономии, внезапно исказилась гримасой ревнивости при этих словах, и довольно улыбнулся.
– Пойдём, – сказал я фавну, накидывая куртку. – Соберём твоих снегомётчиков в кучу и заставим лепить снежную бабу – ну, или скульптуру Марины.
Фавн, явно, воспрянул духом и устремился за мной к выходу.
На крыльце лёгкий морозный воздух ударил мне в ноздри. Предательски защипало в носу, на глазах проступили слёзы. Вокруг в ночи раскинулся приусадебный парк, весь укутанный в толстое снежное покрывало. Парк был поистине огромен, и простилался во все стороны, и я полагаю, он тянулся во все стороны на гектары, где-то далеко переходя в лес. Наш домик с крыльцом некогда, ещё до революции 1917 г. выполнял роль дома для прислуги, а ныне был выделен под приёмную Вятлова для встреч гостей вне стен НИИ. Поодаль домика-приёмной, в глубине парка виднелся огромный усадебный комплекс, всю территорию которого занимал наш НИИ, растянувшийся на множество корпусов. Многие строения были отреставрированы, некоторые находились под штампом бесконечных реставрационных работ. Какие-то из зданий были новой постройки, стилизованными под архитектурный ансамбль усадьбы, но при этом, имевшие в высоту n-ное количество этажей, явно не укладывающихся в дореволюционный стиль. Несмотря на поздний ночной час в каких-то окнах горел свет – многие лаборатории работали 24 часа, семь дней в неделю. Выделяя целыми яркими ореолами света снег вокруг зданий, освещённые окна придавали более живой обжитой вид чёрным контурам строений, будто бы не находившихся рядом с приусадебным парком, а затерянных в какой-то тёмной занесённой снегами лесной глуши. В ночном зимнем небе ярко светила луна, оттеняя множественные вкрапления серебристых звёзд, казалось, высыпанных на тёмно-синий холст из какого-то небесного сита. От деревьев в ярком лунном отсвете по снегу тянулись таинственные фиолетовые тени. И всё же свет от луны и звёзд были не в силах проникнуть во все уголки парка, под деревья, с надвинутыми тяжёлыми снежными шапками на тесно переплетённые корявые сучья. К тому же лунный свет падал под углом со стороны усадебных строений, потому сами строения тонули в сплошной тьме среди деревьев, и их контуры угадывались только едва за счёт еле заметных кое-где засвеченных окон, спрятанных за стволами и сучьями.
На свободном пространстве, освещённом одиноким чугунным фонарём на железном столбе, перед зданием приёмной снег в парке был испещрён большим количеством дорожек из следов, которые хаотично нарезали снежный пирог на множество маленьких кусков. Если приглядеться, то вскоре, можно было заметить и хозяев этих следов. Это были гномы. Их было много: на мой взгляд – несколько десятков, ростом не больше метра каждый. И это только те, кого мне удалось разглядеть.
Гномы бесцельно слонялись по парку поодиночке, стояли парами, собирались в группы, и вообще производили совершенно хаотичное и бессмысленное по своим перемещениям и действиям впечатление.
Но тут, те из них, что поближе, заметили Петеньку… Выражения их лиц приобрели большее осмысление. Во всей этой бесцельно слоняющейся разрозненной толпе началось слабозаметное направленное оживление. Вразвалочку и постоянно перетоптываясь, маленькими шажочками, гномы стали медленно, как бы незаметно, смещаться в сторону нашего крыльца. Кто-то из них, как я заметил краем глаза, прятал за спину уже заранее приготовленные снежки. Кто-то, не имевший снежков в запасе – мимоходом тут же лепил их. В общем, когда уже начавшая собираться на митинг толпа явно что-то замысливших карапузов добралась до нас, она уже имела весьма воинственный и вместе с этим потешный вид.
Петенька, хрюкнул и оперативно спрятался мне за спину. Гномотолпа, постепенно росла вокруг нас. В центре такого странного внимания, я ощущал себя как Чапай на передовой «там, где десять пулемётов» – крайне неуютно.
Из толпы вылетел снежок, и я отбил его ладонью – уж не знаю, в кого он был направлен – в меня, или, в прячущегося за моей спиной Петеньку.
– А ну! Хватит! – зычно гаркнул я. На морозном воздухе из моего рта валил пар, мгновенно подмораживаясь на вороте куртки тонкой ледяной плёнкой. Я опасался, что если все карапузы разом метнут свои снежки, то запланированной снежной бабе снега не хватит, а саму снежную бабу лепить уже будет «не надобно»: вместо снежной бабы на крыльце будут стоять два снеговика…
Карапузы вздрогнули и зашептались.
– Это он Пехорку катал?
– Да, а ещё он катал вместе с ними колоду, которого потом Пехорка прогнал.
– За это Пехорку и выделили…
Я был польщён услышанными перешёптываниями, воспринимая их как некий авторитетный бонус на свой счёт. Меня, правда, смутили какие-то высказывания про Пехорку и колоду, но на тот момент я не придал этому значения и решил укрепить свои позиции перед шепчущимися мелкими хулиганами.
– Прекратить снежки! – строго скомандовал я.
Гномы послушно «прекратили снежки», а некоторые даже выкинули. Я было облегчённо вздохнул, но гномы и не думали расходиться – они с такой готовностью смотрели на меня, что мне опять стало неловко.
– А что дальше? – спросил из толпы один наивный голос.
Тем временем, завидев собравшуюся толпу, к нам, стягиваясь со всего огромного парка, подходило всё большее и большее количество гномов. Я с удивлением отметил, что их тут не меньше сотни и продолжало прибывать.
«В самом деле, а что дальше?» – спросил я сам себя.
– Петь, а что ты от них хотел? – спросил я фавна через плечо.
– Чтобы построились, – подсказал осмелевший фавн.
– Зачем?! – недоумённо переспросил я.
– Их надо организованно отправить в ангар, – развёл руками Петенька.
– Зачем? – опять повторил я.
– Олег просил.
– Понятно.
– Слушайте! – обратился я к гномам.
Карапузы затихли, уставившись на меня во все глаза. Я был весьма ободрен таким вниманием и уважением.
– Вам необходимо всем дружно перенести ваше расположение вон в тот ангар, – я пространственно махнул рукой в направлении тёмной громадины, представляющей собой бескаркасный ангар арочного типа, современной постройки, чернеющей в лунной ночи шагах в двухстах от моего ораторского крыльца.
Гномы проводили мой жест взглядами.
– Перенести наше что? – продолжили расспросы из толпы.
– Все дружно – дуйте в тот полукруглый дом! – прокричал я.
– А зачем? – спросил из толпы какой-то невыносимый гном-нигилист.
– Зачем? – уже привычно переадресовал я через плечо вопрос фавну.
– Их там будут кормить, – последовал неуверенный ответ.
– Вас там покормят, – продублировал я толпе. – Кроме того, там вы сможете разместиться, там теплее, и безопаснее.
При слове «кормить» многие гномы приятно оживились, а после слова «безопаснее» в толпе прошёл одобрительный шепоток.
– Всё, конец доклада, – объявил я. – Идите уже, – заметив, что собравшийся плебс продолжает стоять вокруг крыльца, тупить и пялиться на своего трибуна.
Ряд гномов уже развернулся и даже двинулся в адресованном направлении…
И тут Петенька, который посчитал, что конфликт исчерпан, и опасность миновала, имел неосторожность высунуться из-за меня почти полностью.
Кто-то из гномов восторженно завопил и метнул снежок. Я не успел среагировать, а Петенька, словив снежок своей невезучей физиономией, взмахнул руками, поскользнулся на крыльце на своих копытцах и грохнулся на спину, точнее, на свой мохнатый хвост.
В толпе раздался довольный гогот, и что тут началось. В воздух взлетело разом штук тридцать ловко подхваченных снежков и обрушилось на нас с Петенькой. Часть из снежных снарядов попали мне в лицо. Остальные накрыли нас с головой.
Мы присели, тщетно пытаясь спрятаться за тонкие перила крыльца. Вернее, я завалился, закрываясь руками, вниз, на Петеньку, который так и не успел встать. Я орал, чтобы все «Прекратили!» и «..вели себя нормально, уууу зззаррразззы!», но в общем радостном веселье и ликовании меня никто не слышал. Обстрел продолжался. Снег у недомерков почему-то не заканчивался. Об меня безостановочно с брызгами разбивался целый непрекращающийся снежковый град. Паразиты метали снежки на удивление ловко, метко и часто. Шквал снега превратил нас с тупорогим фавном в судорожно барахтающееся в попытках увернуться и куда-нибудь спрятаться снежное месиво. Я на ощупь под градом комьев пытался подняться, чтобы либо дотянуться до спасительной ручки двери, находящейся от меня в каких либо четырёх-пяти шагах, либо скатиться с крыльца, дотянуться до первого подвернувшегося под руку весельчака и утопить его в сугробе. Двойственность выбора делала мои попытки раз за разом тщетными и неудачными. Я не помню, что я орал. Наверно, я матерился. Я костерил фавна, чёртову забаву - снежки, и всю эту сволочь - бородатую нечисть вместе взятую.
На какой-то момент, когда в моей голове хоть что-то прояснилось, и я стал, наконец, привыкая к положению, брать себя в руки и начинать думать по-военному стратегически – я принял решение, что за явным численным преимуществом и подавляющей огневой мощью противника логически правильным в данных условиях жёсткого артобстрела будет произвести перегруппировку на местности… то есть, реализовать тактическое отступление… или, попросту говоря, бегство.
Прикрываясь, я, приподнявшись, сгрёб с дощатого пола крыльца, а, точнее, выдернул из скопившегося там сугроба Петеньку, который на удивление оказался лёгким («Бараний вес» - подумалось мне) и начал пробираться к двери. Путь в эти несколько шагов с постоянно нервно хрюкающим, стонущим и ойкающим фавном на руках давался мне на удивление тяжело. Я сражался с напором комьев снега, сплошной стеной теснящим меня против моего продвижения. Куртка смягчала удары снежков, но ощутимость их на теле начала сказываться. Кроме того, лицо моё тоже было всё в снегу, и я опасался, что его украшают пара-тройка синяков.
И тут внезапно всё разом прекратилось. По ушам ударила оглушительная тишина. Так, что мне даже стало казаться, будто я просто оглох и потерял чувство реальности. Поток снежков исчез, и я от неожиданности рухнул вперёд, упав на колени. Не веря, что всё это реальность, я осторожно встал с колен, разогнулся, с опаской озирая окрестности, и отпустил из рук фавна, который с хрюканьем опять брякнулся в снег, сугробами наваленный из снежков на полу крыльца.
Боже, во что превратилось крыльцо домика-приёмной. Оно было полностью облеплено снегом. Белым было всё: в белой лепнине из снега были стены, дверь, пол, перила, потолок под навесом. У крыльца, замерев, дружной толпой стояли, испугано перешёптываясь, полурослики. А на крыльце, в чёрной мохнатой шубе до колен, без головного убора, уперев руки в бока, возвышалась над всей это суетой Марина с гневным лицом. Её чёрные как смоль волосы развивались под задувшим невесть откуда морозным ветром. Глаза, казалось, метали молнии. Она была поистине пугающе грозна и прекрасна в гневе.
На поднявшегося с колен меня и на со стонами барахтающегося на крыльце Петеньку Марина даже не взглянула. Она мрачно и молча созерцала притихшую толпу гномов, как питон Каа, затеявший провести строевой смотр бандерлогам. Это немая сцена, кажется, продолжалась несколько минут, во время которой в воздухе веяло такой угрозой, что даже нам с фавном захотелось отпроситься у воспитательницы с утренника. Наконец, прервав урок тишины, как будто, всё-таки, выбрав самого толстого бандерлога, Марина изящным жестом вытянула руку в чёрной перчатке, виднеющейся из под рукава шубы, и, ткнув пальцем в сторону ангара, резко и зычно гаркнула: «Живо!»
Мгновенно, как вода, прорвавшая по весне паводком плотину, вся толпа гномов разом в панике ломанулась по сугробам парка к ангару, в вихрях снега промчав по освещённой луной поляне. Да что там «вся толпа» – мы сами с наконец поднявшимся Петенькой чуть не втопили в указанном направлении.
Не дожидаясь результатов исполнения приказа, а точнее, не без основания с полной уверенностью, что он будет выполнен, Марина, так же, не взглянув на нас с Петенькой, с каменным лицом развернулась и скрылась в приёмной.
Мы с фавном, посрамлённые и со смешанными чувствами уроненного авторитета и радостью спасения, ошарашенно проводили её взглядами и переглянулись.
– Вот эта женщина! – восторженно прошептал Петька.
Я утвердительно кивнул в ответ.
– Моя Королева! – добавил фавн и, прихрамывая, рванув за дверь, благоговейно скрылся вслед за секретарём.
Я ошалело проводил его глазами.

ГЛАВА 2 (Снежник)

Я всё ещё не мог отойти от произошедшего. Несмотря на мороз, холода пока не ощущал. Наверное, от волнения и удивления. Всё ещё стоя на крыльце, я в лунном свете смотрел вслед, как толпы гномов уже перепахав своими коротенькими ножками отделяющие нас от ангара сугробы паркового пространства, скрываются в темноте деревьев, растущих вокруг ангара. Вот кто-то, очевидно, из сотрудников института, встречая карапузов, открыл для них дверь и включил в ангаре свет, тонкой полоской высветивший на снегу передние ряды особо шустрых из гномов, достигших нового «места расположения» - невесело усмехнулся я.
Как, вдруг, что-то произошло…
Ещё не успели передние ряды гномов забежать в ангар, как там, в темноте, где оставалась ещё основная масса переквартируемой толпы, раздались душераздирающие вопли – и в ту же секунду из темноты обратно на меня стали выбегать гномы. Они бежали врассыпную и, явно, были в панике. Некоторые из них что-то беспрестанно кричали.
– Что случилось? – крикнул я, спрыгивая с крыльца навстречу бегущим.
– Снежник! Дурня сожрал снежник! – крикнул пробегающий рядом гном.
Я побежал, увязая в сугробах, в сторону, где всё происходило, ничего не поняв из сказанного, овладеваемый начинающим возникать страхом, основанном на нехорошем предчувствии.
Уже пробежав освещённую луной зону, я вдруг услышал из темноты впереди себя громкое низкое почти утробное рычание, как будто там впереди находился ОЧЕНЬ крупный, невидимый пока мне зверь. У меня кровь застыла в жилах от услышанного. Это было что-то страшное, глубокое, архаичное, чем-то напоминающее глухой львиный рык. Во всяком случае, существо, если это было существо, которое издавало подобное рычание, явно имело голосовой аппарат, схожий с голосовым аппаратом у услышанных мной в зоопарке львов или тигров. Одно это уже послужило причиной для меня «встать как вкопанный». Не знаю, но, вряд ли, найдётся большое количество людей, психологически способных заставить себя бежать к источнику этих, всё снова и снова накатывающих на тебя, звуковых волн, которые, похоже, проникая в тебя, интерферируют внутри с возрастающей силой, вызывая дрожь, порождённую даже не столько или не только страхом, сколько обычным глубоким, низкочастотным волновым эффектом.
Клеймя себя в душе дураком, я пригнулся к сугробам и начал красться в направлении, накатывающего из темноты рыка. Пересёкши границу света и тьмы, в первые секунды я почувствовал себя ослеплённым и вдвойне беспомощным. Кругом была сплошная темень. Рык повторялся всё вновь и вновь. На сей раз совсем уже рядом. Я, инстинктивно сжавшись, весь в страхе подобрался. Мне с ужасом мнилось, что кто-то огромный и невидимый нападает из темноты и вцепляется в меня.
Очевидно, из-за моего стрессового состояния, страха неизвестности и чрезвычайно сильного желания обрести вновь зрение, глаза начали постепенно, но всё же более оперативно, чем при обычных условиях, привыкать к темноте. Вскоре, я даже начал различать вокруг себя различные фрагменты окружающей действительности.
Так, например, первое, что я различил, были силуэты голых стволов тесно растущих деревьев и снег у их подножия. Затем, я, ориентируясь больше по страшному рычанию, выделил для себя его источник. А выделив, не поверил своим глазам, списывая, скорее, на темноту, чем на увиденное. Рык исходил от серого колышущегося пятна метрах в десяти от меня. Неестественным были габариты этого существа. По моим прикидкам оно превышало все мыслимые размеры современных наземных хищников, так как было ростом, примерно, с огромную очень рослую лошадь или с небольшого слона. Зверь повернул ко мне голову, и его глаза сверкнули зелёным отблеском на высоте порядка двух метров от снежной поверхности, а расстояние между глазами подразумевало до полуметра. Даже при таких габаритах голова показалась мне сначала непропорционально большого размера, когда, приглядевшись, я понял, что из пасти зверя свисает что-то громоздкое. Подсознательно я догадывался, и вместе с тем боялся догадаться и признаться себе, что это может быть тело гнома. Вокруг чёрного силуэта головы зверя царило что-то странное, казалось жуткое какое-то бордовое не то марево, не то какая-то коллоидная взвесь в воздухе, похожая окрасом на кровь, зловеще подсвечивающая ореолом контур этой чудовищной башки монстра. Рёв животного перешёл на угрожающее утробное рычание, клокочущее где-то внутри этой жуткой головы и напоминающее по тембру и громкости звук подгазовающего трактора «Кировец».
Когда этот монстр посмотрел в мою сторону, я испуганно юркнул за ближайшее дерево, умом понимая, что данная преграда является больше психологической, нежели практической. «Эх! Зачем! Ну зачем я попёрся сюда?!» – клеймила меня моя доминирующая малодушная половина. – Ведь ничего здесь сделать я не мог изначально. Было ясно, что в случае нападения какой-то твари – помочь я не смогу – без оружия, то уж точно. Я, действительно, верил, что: «…уж с оружием я бы не оплошал бы», – уверял я себя, лишь бы оправдать причину своего малодушия. «Хотя, нет! Да даже если бы оно у меня было – я не воин! Всем должны заниматься специально обученные люди, и специальные службы!!!» – бормотал я, как молитву, дрожа из-за дерева.
Я чётко представил, как вот сейчас тварь в полпрыжка окажется за моим деревом, которое, как мне на тот момент показалось, она может просто перекусить, если наклонит головы набок, и на которое мне даже не успеть забраться, если что; и с одного удара лапы или клацаньем пасти существо убьёт и расплющит меня.
И вместе с этим, я прекрасно понимал, что не прийти сюда я не мог. Просто по-человечески. Будь проклята эта никчёмная бездушная моральная шаблонная выдумка – Совесть!... При всём при этом подсознательно мучил вопрос, почему тварь, получив свою добычу, по-прежнему находилась здесь, а не умчалась куда-то в чащобу, расправляться с ней.
Ответа на это у меня не было. Насколько позволяла темнота, я увидел, что зверь повернулся ко мне боком и, вновь громко зарычав, куда-то прыгнул вперёд. Раздался громкий древесный хруст, затрещало и дёрнулось огромное толщенное дерево за спиной у монстра, а вместе с тем послышалось металлическое звяканье цепи и, одновременно с этим существо сильно дёрнуло и откинуло назад, запрокидывая на спину.
Животное по-кошачьи ловко, несмотря на свои габариты, извернулось в воздухе, тем самым погасив падение и приземлившись на все четыре лапы.
«Ага, да ты, кажется, на цепи, - мелькнул у меня в мозгу, проблеск надежды «выжить сегодня». – На что же ты тогда бросаешься, пренебрегая при этом даже таким классным и вкусным «ай-да парнем», как я???»… И я стал вглядываться в темноту ещё более изощрённо. Но на сей раз я всматривался не столько в силуэт монстра, хотя не смотреть на него было неимоверно трудно, сколько в поисках того, кого это чудовище воспринимало куда более интересным или опасным, нежели меня. И вскоре, мне это, кажется, удалось.
Чуть поодаль, прямо перед монстром находился маленький шевелящийся силуэт. Немного ещё попыток всмотреться да фантазии, и я, наконец, понял, не веря своим глазам, что это, похоже, никто иной, как гном, держащий в руках то ли острый сук, то ли заточенную рогатину или острогу. Меня поразило, как столь маленькое существо настолько отважно, что осмеливается противостоять тому, кому достаточно просто махнуть лапой, чтобы размозжить гнома в лепёшку. И хоть тварь, очевидно, находится на цепи, но всё же дотянуться до гнома той же лапой или, сделав рывок вперёд, клацнув челюстями, представлялось мне весьма вероятным. Неужели зверь пасует перед воинственностью маленького героя и острой палкой в его руках?... Мне стало стыдно за своё малодушие. Стыдно до слёз. Но ничего я не мог поделать и заставить себя двинуться на помощь к храбрецу.
И вдруг, вспыхнул яркий свет, мгновенно ослепив меня, и, очевидно, всех остальных участников драмы. Я догадался, что, похоже, кто-то из института, наконец-то, поспешил к нам на помощь, подтянув мощные прожекторы.
Когда я снова обрёл способность видеть, на сей раз после смены тьмы на свет, прикрываясь рукой от ярких лучей прожекторов, то смог в подробностях разглядеть всё вокруг, что до этого было сокрыто темнотой. Зверь был, действительно, огромен, выше многих лошадей в холке. Тело его по пропорциям и грации походило на кошачье. В своё время я активно увлекался биологией, поэтому с гордостью находил, что благодаря кругозору в этой области могу находить общие черты среди животных. Так в данном животном я смог отметить что-то от ирбиса или тигра. Но вот лапы заканчивались и выглядели как у волка – мощные, крепкие, широкие, прекрасно приспособленные для рытья или долгого бега с невтягивающимися когтями. Что же касается головы, то она походила больше на волчью, но что-то в ней было также и от медведя, и от африканской пятнистой гиены, только была та голова во много раз больше по размеру.
Животное всё было покрыто пышным пушистым мехом, сверху серого, дымчатого раскраса, снизу белого. По спине проходили чёрные пятна. По типу раскраски, зверь напомнил мне всё того же снежного барса.
К моему ужасу из пасти зверя действительно свисало тело гнома, рваными клочьями одежды нанизанное на огромадные, как рога молодого быка, клыки.
Чудовище было ослеплено ярким светом, оно мучительно жмурило глаза и пыталось втянуть ощетинившуюся челюстями голову в плечи и одновременно трясти мордой, чтобы стряхнуть и избавиться от внезапного внешнего раздражителя. Несчастная добыча трепыхалась, раскачиваясь в такт потряхивания головы монстра. Хищник зло угрожающе низко рычал, демонстрируя в чудовищном оскале огромные два зубных ряда, ознаменованные четырьмя торчащими в разные стороны из передней части морды ужасающих размеров по величине и толщине кинжаловидных рогоподобных клыка, которые всё снова и снова притягивали и завораживали своим видом мой взор.
Внезапно, зверь выпустил из пасти тело гнома, а, может, просто порвались остатки лохмотьев, которыми оно висело на клыках, после чего, тело бесшумно рухнуло в снег. Страшный гигант пятился назад, поджимая под себя пышный и длинный хвост, опять же напоминающий ирбисовый.
Напротив чудовища я увидел несколько людей. Кто-то из них держали в руках огромные переносные фонари-прожекторы. У кого-то были в руках то ли багры, то ли копья. Одного из них я узнал – это был знакомый мне учёный Андрей Куров. В руках он держал какую-то чудаковатую толстую метровую то ли глиняную палку, то ли очень толстую трость со странным чешуйчатым узорным покрытием – я не разобрал. Был тут и Андрей Петрович Смолин – муж Марины с большой совковой лопатой наперевес. Он был воинственно напряжён и как-то странно вращал головой во все стороны, как будто высматривал кого-то вокруг.
Неподалёку от подоспевших институтских сотрудников на утоптанном снегу стоял давешний герой-гном. Я видел под углом его со спины, но напряжённая, готовая к атаке и прыжку вперёд поза этого бойца, ощетинившегося остро-обломанным суком, вызвала у меня ещё более уважения к смельчаку. Даже сейчас, когда подоспела помощь, отважный коротыш всё в той же боевой позе продолжал осторожно наступать вперёд, стараясь добраться до тела пострадавшего товарища и, очевидно, вытащить его из зоны досягаемости зверя.
Тем временем, зверюга, отступая, упёрлась задом в дерево, видно, ощутив себя в западне, ощерила громадную пасть (о ужас, я не видел ничего более огромного – кажется, туда мог поместиться взрослый человек целиком), и испустила тот же самый жутчайший рык, закладывающий уши рядом стоящих, который, наверняка, должен быть услышан в районе несколько десятков километров в округе. Все, как мне показалось – уж я-то точно, пригнулись или присели от неожиданности и испуга. А зверь, загнанный в угол, приготовившийся к обороне насмерть, внезапно заметил давешнего гнома с суком, почти добравшегося до тела своего сородича. Ярость от того, что оставленная только что добыча на снегу сейчас достанется другому и ускользнёт, отразилась мгновенно в эмоциях монстра. Он низко взревел и, стремительно рванувшись вперёд, прыгнул на маленького гнома.
Тут же раздался глухой хлопок, какой издаёт пробка, взрывоподобно вылетающая из бутылки с шампанским. Уже в полёте, как мне показалось, хищник застыл в том же состоянии, в котором изогнулся в начале прыжка, и уже без единого движения, как замороженный, не меняя позы, в которой он был застигнут в воздухе, огромной тяжеленной тушей тварь рухнула с высоты на двух маленьких гномов.
Я никак не мог понять, что произошло. Потом заметил трость-дубину в руках Курова, сжимаемую им как ружьё, из которой шёл странный желтоватый пар, и не без основания связал эти факторы событий между собой.
Тут все разом засуетились. Кто-то без всякой опаски кинулся к лежащему без движения телу зверя. Кто-то с фонарями распределялся равномерно вокруг места происшествия, освещая для остальных поле деятельности. Андрюха Куров, отбросив в сторону трость, пошёл помогать коллегам.
Опомнившись, я, выскочив из-за дерева, тоже побежал к ним. Человек пятнадцать институтских облепили тушу зверя и совершенно бесцеремонно пытались перекатить его на спину. Я, инстинктивно стараясь держаться подальше от страшной с жутким оскалом морды чудища, забежав с его спины и перегнувшись через тело гиганта, для чего мне пришлось даже завалиться на него, тоже вцепился в длинную шерсть шкуры на животе. Животное было очень горячим, жутко реальным, живым, но вместе с тем абсолютно не дышащим.
Вместе навалившись, нам, наконец, удалось перекатить хищника на спину. Я с трепетным благоговением наблюдал, как мощные тяжеленные лапы противоестественных размеров медленно проплывают в воздухе мимо меня во время этого действа. И тут же ряд рук нырнул туда, откуда мы откатили животину, и вытащил тела двух бородатых человечков. Один по-прежнему сжимал в своих ручонках остатки обломившегося сука. Сук так и не смог нанести зверю хоть какой-нибудь урон. Внезапно, маленький герой с обломком сука в руках шевельнулся, приподнялся и к одобрительному гулу окружающих затряс головой, как бы стряхивая наваждение. Тут же почти все радостно заговорили в один момент и наперебой начали хлопать его по плечам и по спине. Отважный гном оглядел лица склонившихся к нему и, тут же, вскочив, бросился к распростёртому рядом на снегу телу приятеля. Он обнял его и приник ухом к груди горемыки.
И тут случилось чудо. Распростёртый гном, которого все до единого из собравшихся считали давным давно трагически погибшей несчастной жертвой чудовищного монстра, также внезапно вздохнул и зашевелился, после чего открыл глаза и сел на снег. Тут уж гул удивления вокруг нас грянул с новой силой. Над несчастным гномом, обрётшего только что вторую жизнь, склонилось двое – мужчина и женщина. Они принялись осматривать потерпевшего на предмет возможных телесных повреждений. А остальные по-деловому занялись монстром. Они трогали, щупали и изучали его. В их движениях не было простого любопытства. Нет. Это были умелые действия опытных профессионалов, которые прекрасно осознавали, что делают. У кого-то с собой оказалась рулетка. Человек в белом халате попытался засунуть руку с фонарём в пасть зверя, но его остановил Куров со словами: «Осторожно, спазматические рефлексы после хиннойных труб до конца не изучены». И человек в белом халате, зябко поёживаясь, отошёл в сторону.
Тут только я заметил Смолина. Оказывается, всё это время Андрей Петрович стоял чуть в стороне, нервно опершись на лопату, и призывно вопрошал к общественности: «Ну чего там?!... Ребята!... Говорите, чем помочь!»
Он чем-то напоминал слепого среди толпы зрячих, пытающегося при этом поворачивать голову в попытках уловить окружающую действительность.
«Чем помочь? Вон, Аркашу отведи в корпус – пока он тут не посинел от мороза», - ответил ему Куров.
«Пойдём, пойдём, давай!» - С готовностью, даже несколько обрадовавшись от внезапно нашедшегося поручения, Смолин приобнял вяло упиравшегося человека в белом халате и повёл его по направлению к светящимся вдалеке дверям ангара.
Кто-то из учёных присели возле задних конечностей хищника. Одна из лап была обжата каким-то странным предметом, от которого тянулась длинная весьма толстая железная цепь, уходящая куда-то к основаниям деревьев. Изучающие её люди тихо переговаривались между собой, показывая поочерёдно то на странный обжим, то кивая в сторону направления цепи. Один из них дошёл до деревьев, с минуту повозился там и вернулся с уже отсоединённым концом цепи.
Где-то вдалеке зарокотал заведённый мощный дизель, и уже вскоре гусеничный бульдозер, освещая путь единственной работающей передней фарой, подкатил к нам. С его подножки спрыгнул человек в дорогом чёрном пальто и большой серой ушанке, и сразу начал распоряжаться. Так, что услышав его голос, я сразу узнал в нём Вятлова:
– Гномов в восстановительный блок – шептунов туда вызовите. Если проблемы серьёзные, подключайте Бабаеву-Ягодову. Коли надо – отправьте машину за ней. Больше никто не ранен? Так, Володя! Сбегай к Гибцеху и возьми у него такелажные ремни. Так! А если он не будет давать, то скажи ему, что смету на новые панели для холла он у меня раньше следующего года не получит! Значит, ребята. Вяжете снежника…, цепляйте к бульдозеру и волочите ко второму корпусу. Там можно посмотреть, если наяды убрали клетку после куалота, то туда, а если нет, то временно размещайте его в помещении осушённого бассейна из под Болотного Студня. Бассейн высушен, хоть и требует ремонта… Всё ясно?... Ну а при чём тут центральный вход? - завозить через подвальные ворота сразу же на цокольный этаж. Возьмите волокуши во дворе у Азарова. После размещения Васильев, Куров – ко мне в приёмную. …И позовите Карохина и Зубаря. Кто там ещё… – его взгляд, оценивающе окидывающий весь театр событий, внезапно остановился на мне. Я полагал, что ему должны были сообщить, что я ожидал его в приёмной, хотя туда он вряд ли успел зайти. Может, Марина отсылала сообщение.
– Да, и Торнаула с собой захватите, – обратился он к институтским коллегам, и, не глядя больше ни на кого, в задумчивости зашагал по вытоптанному гномами снегу в сторону домика-приёмной.
Двух пострадавших гномов понесли на руках в третий корпус в восстановительный бокс, несмотря на протесты хорохорящегося героического карапуза.
Через минут пятнадцать пришёл Невей Антоныч Гибцех, начальник по хозяйственной части, по простому «завхоз». Это был невысокий худощавый человек в летах. Седовласый, в молодости, наверное, был первым красавцем на деревне, да и сейчас неплохо сохранившийся. В прошлом Невей имел большой опыт по профсоюзной работе. Я знал его по рассказам других, как человека обстоятельного, делового и ответственного, любящего вникать во все мелочи. С ним дел ранее иметь не приходилось, хотя в зданиях института мы с ним ни раз встречались. Во время этих встреч, мы церемонно здоровались и раскланивались: я снимал импровизированную шляпу и делал вид, что мету ею пол вокруг своих кроссовок, а он вынимал из невидимых ножен несуществующую шпагу и торжественно салютовал мне ею, после чего Невей Антоныч долго провожал меня внимательным прищуренным взглядом, отчего становилось как-то не по себе.
Завхоз был одет в старый жёлтый, перетянутый поясом на манер кушака, тулуп, белые высокие валенки и просторную белую цигейковую ушанку, являя собой образец, вышедший с советских кинокартин 30-х – 40-х годов. С собой завхоз притащил четыре такелажных ремня, дабы лично проследить за их сохранностью, а также проконтролировать ведение работ по перемещению хищника «на подведомственные ему территории».
Увидев существо, он прицокнул языком, сощурился и проворчал только: «Знатная зверюга. Вот что, ребята. Давайте-ка его сразу в бассейн – ни к чему такого кабана в клетку. Коли он там нагадит, мы потом всем институтом не отмоем».
На самом деле, это было не совсем точно, ибо в институте все работы, связанные с уборкой, выполняли специальные договорные бригады, состав которых был весьма разношёрстен и экзотичен, но то что все эти бригады подчинялись лично Невею Антонычу, это, действительно, было так.
Далее, работа загудела слажено. Вслед за Гибцехом из корпусов НИИ подтягивались ещё сотрудники из тех, кто находился в нём в эту ночную смену. Кто-то из любопытства, кто-то узнать, чем можно помочь. Среди прочих я увидел двух дриад, кутавшихся в длиннополые дорогие шубы, которые увидев зверя, нервно закурили, и принялись что-то обсуждать между собой полушёпотом.
Пришёл наш медик, Фёдор Моисеевич Буерман, дежуривший этой ночью. Он был закутан с капюшоном в зимнюю красную морозостойкую куртку, одет в синие полиэстеровые штаны, обут в какие-то зимние жёлтые ботинки. На голове у него под капюшоном виднелась спортивная синяя лыжная шапочка с эмблемой какого-то олимпийского движения, на руках синие варежки ручной домашней вязки. В одной руке доктор держал оранжевый медицинский пластиковый саквояж. Буерман внимательным взглядом окинул толпу собравшихся сотрудников; лишь мельком взглянул на центр внимания – распростёртое тело чудовища; и, обратившись к кому-то из институтских, узнав, что пострадавших среди них больше нет, да осведомившись, куда понесли раненных гномов, отправился в третий корпус. По пути он остановился около двух дриад, завидевших его, и напрасно спешно пытающихся заделаться невидимыми, мрачно отобрал у каждой из них сигареты и погнал обеих впереди себя по направлению к корпусам.
Общими усилиями «знатную зверюгу» смогли обхватить под туловищем ремнями, свести их в одну связку и закрепить за бульдозером на лебёдке. Кто-то занялся сбором разбежавшихся, разбрёдшихся и попрятавшихся по всему парку перепуганных гномов и переправкой их прямиком в ангар. Работа кипела во всю. Любопытствующие, чуть помёрзнув, бежали обратно греться на рабочие места, продолжать заниматься своими прямыми делами.
Вновь взревел мотор и бульдозер медленно поволок спелёнатую тушу в сторону корпусов под напутственные указания Невей Антоныча : «Смотри, ремни мне не перетри!»
Большинство людей побрело вслед за бульдозером к институтским корпусам. Кто-то ещё исследовал поляну, кто-то дозагонял оставшихся гномов в ангар.
Мне на плечо положил свою ладонь в овчинной рукавице Андрей Куров.
– Вот что, Серёга. Ты давай иди вместе с Максом в приёмную к Владимиру Сергеевичу, а мне надо ещё в лабораторию забежать – я там, боюсь, аквариум со снами не закрыл, – сказал мне он и легко запрыгал по сугробам к корпусам.
Максим Васильев кивнул мне головой и пошёл в противоположную сторону. Я было двинулся за ним, но в снегу обо что-то споткнулся. Нагнувшись, я поднял облепленную снегом метровую не то дубину, не то трость, покрытую непонятным узором костистых чешуек. Разглядев её более внимательно, я обнаружил, что этот предмет представляет собой трубку с законопаченным с одной стороны концом и с зияющим темнотой отверстия с другой. За сравнительно небольшое время проведённого на пороге открытого для меня чудесного нового мира с памятного момента знакомства этой зимой на озере недалеко от Воре-Богородского, я уже уяснил себе – что неожиданности могут обрушиться на тебя тут как гном из багажника. Поэтому я со всеми предосторожностями понюхал открытый конец трубки, и запах мне не понравился. Был он какой-то неестественный, этот запах. Не пахнет так ничего, что окружает меня, и то, что я знаю.
Сунув трубку под мышку, я поспешил вслед за Максом.

ГЛАВА 3 (Цепные псы)

В приёмной Вятлова ничего не изменилось с момента моего ухода отсюда. Так же мерно тикали часы, а Марина невозмутимо доколачивала документ на компьютере. На диване сидел Петечка, поджав под себя каракулевые ножки с чёрными начищенными до блеска копытцами, пил горячий чай из большой жёлтой кружки с надписью «I am not a looser» и не сводил с Марины обожающих глаз.
В центре стены слева от входа располагалась деревянная дверь с наклеенной пожелтевшей бумажной табличкой «Вятлов В.С.». От входа, через всю приёмную до самой двери в кабинет Вятлова по старому рассохшемуся паркету была протянута синяя, затёртая тысячью ног, дешёвая ковровая дорожка, служащая, скорее, половиком в начальной своей части.
– У себя? – не здороваясь, спросил Васильев, вешая на вешалку свою тёплую куртку с надписью «МосЛесОхрана», и, не дожидаясь ответа, пошёл по направлению к кабинету.
– «Здравствуй, Марина», «Как дела?», «Не знаешь, к шефу можно зайти?», – проворчала за него сама себе Марина пафосным голосом эксцентрично поставленной драматургии, тем не менее, не отрывая взгляда от монитора.
Но Васильев уже открыл дверь в кабинет Вятлова, как бы самостоятельно отвечая на последний вопрос Марины в утвердительной форме, и скрылся там. Я, немного задержавшись, посмотрел на Марину.
– Здравствуйте, Марина, как дела? – спросил я её дружелюбным тоном.
– Текст пока не набрала, – парировала Марина. – А то пока устроишь смотр песни и пляски всему вашему гномьему выводку на двадцати-градусном морозе – никаких текстов, кроме нецензурных в голову не лезет.
– Не знаете, к шефу зайти можно? – проигнорировал я едкое замечание секретаря, снимая куртку и вешая её на вешалку, на которой кроме куртки Макса висело пальто и шапка Васильева, и шуба Марины. Трубку-трость я поставил там же.
– Как видите, Сергей, – с плохо скрываемым циничным возмущением, Марина указала на дверь «шефа», куда только что скрылся Макс. – Сейчас всё можно. Хотите – заходите, хотите – выходите, а если хотите – садитесь мне сразу на голову и пейте на ней чай, – при этих словах Петенька на диване сильно засопел.
Я проследовал вслед за Васильевым: постучал, потянул ручку двери и вошёл.
В кабинете за большим Т-образным столом, поставленным короткой центральной выступающей секцией в сторону от двери, сидели Вятлов в сером костюме – собственно, во главе данной центральной секции стола, в наиболее удалённой от входа точке, и напротив – по другую сторону стола, за широкой столешницей, являющейся сильно вытянутой расширенной основой Т-образной формы стола, расположенной прямо перед входной дверью, развалился на стуле Васильев в чёрном свитере с высоким завёрнутым воротом и синих джинсах. Вятлов сделал рукой приглашающий жест, призывающий выбирать себе место по вкусу. Я выбрал стул, стоящий у ближайшей стены, скромно сел на него и принялся осматривать помещение.
Я здесь был впервые.
В комнате, с абсолютно белыми покрашенными стенами, с побелённым потолком и жёлтым паркетным полом, было крайне аскетично по моим представлениям о кабинете-приёмной. За спиной Вятлова находилось большое окно с тёмной деревянной рамой и с жёлто-болотными занавесками, свисающими со старого карниза-палки над оконным проёмом. Кроме данного необычной формы стола и множества хаотично расставленных стульев вокруг него и вдоль стен, у левой стены от входа стоял огромный старый советского образца мощный сейф, грубо покрашенный нежно-небесной краской. На этом убранство кабинета заканчивалось : больше в нём не было абсолютно ничего. Это так не вязалось по моему разумению с кабинетом начальника, что я по нескольку раз всё снова и снова оглядывал помещение по кругу и никак не мог привыкнуть к обстановке.
– Подождём, пока ребята подойдут, – сказал Вятлов и закурил. – Курите? Здесь можно курить, - приглашающе показал нам он и откинулся на стуле.
– Знаю, – огрызнулся Васильев, но курить не стал.
Я только покачал головой.
– Вы не курите, Торнаул? – участливо осведомился Владимир Сергеевич. – Извините, я не знал. Хотите, я потушу сигарету?
И, несмотря на мои активные возражения, Вятлов, с сожалением, глубоко затянувшись, выпустив через плотно сжатые губы густую струю никотиновых клубов, кропотливо начал плющить конец сигареты в чёрную керамическую пепельницу перед собой на столе, ранее мной не замеченную. После чего поднялся и открыл маленькую секцию окна для проветривания. Тут же морозный воздух стремительно ворвался в помещение, надул половину шторы парусом, зашевелил пепел в пепельнице и волосы на голове у Вятлова, обдавая наши лица восхитительной зябкой зимней свежестью, и лёгкие прохладой. Владимир Сергеевич обнял себя за плечи руками, бодро растёр их, и отошёл от окна в сторону.
Вятлову на вид было лет под пятьдесят. Сухопарый, невысокого роста, его скуластое лицо было покрыто морщинами, избороздившими большой выпуклый лоб и обрамляющими низко посаженные глаза, острый, крючкообразный нос и тонкие, часто плотно сжатые в линию губы. Густые брови делали и без того серьёзное выражение лица ещё более суровым. Наверное, этому способствовал ещё и мощный подбородок с ямочкой на нём. И только сами глаза, удивительно живые, как будто лучились из глубины под бровями каким-то особым внимательным немного грустным светом, если так можно сказать про взгляд.
Васильев был среднего роста, крепкий, накаченный, я бы даже сказал, культуристического сложения. Его круглое лицо с вечно грубым выражением в совокупности с короткой стрижкой на голове, напоминало мне лицо боксёра из какого-то американского боевика. Его огромные руки часто были сжаты в кулаки, что ещё больше увеличивало это сходство.
С улицы через открытое окно были слышны голоса перекликающихся сотрудников, провожающих последних разбежавшихся гномов до ангара. Совсем рядом захрустел снег под несколькими парами ног. Идущие переговаривались между собой. Мне показалось, я узнал среди них голос Курова.
– А, вот и уже идут, – обрадовался Вятлов.
Через минуту трое учёных, продолжающих о чём-то судачить вполголоса, уже рассаживались вокруг стола.
Вятлов, закрыл окно, отчего в кабинете стало сразу же тише, и сел на своё место.
– Как обстоят дела? – спросил Вятлов. – Гномы сильно пострадали?
– Нет, оба сильно напуганы, но как ни странно, только минимум синяков и ссадин на одном и ничего у второго, – ответил Куров, одетый в бордовый свитер на молнии, и чёрные брюки, натянутые штанинами поверх голенищ каких-то больших высоких зимних не то сапог, не то альпинистских ботинок. – Буерман оставил их в боксе под наблюдением и угостил мороженным. Шептунов не дёргали. Бабу.. Бабаеву-Ягодову не беспокоили. Ну, Мария Михайловна!... Остальных размещают в ангаре. Там командуют Наташа с Гуровым.
Вятлов кивнул.
– Снежника разместили в бассейне?
– Снежника разместили в бассейне второго корпуса. Гибцех сразу отказался пускать его в клетку из под куалота, считает, что оно небезопасно. А другой такой свободной клетки у нас нет. Завхоз ворчит, говорит, что кормовой базы под снежника у нас никакой. Нужен консультант по слоевым хищникам. Послали за этогогами из поведенческого отдела, но они в ночную не выходят. Говорят, будут только с утра.
– Итак, по порядку, – начал Владимир Сергеевич, сразу же посерьёзнев лицом. – Я хочу понять, что же там произошло. Рассказывайте, – и он замолчал, окидывая нас выжидательным взглядом своих внимательных глаз из под бровей.
Мы все тихо молчали, собираясь с мыслями. Никто не решался, с чего начать.
– Ну, мы как раз настраивали дистиллятор для енисейских нимф, когда вбежал Артур и крикнул, что у ангара нападение из Слоя. Мы побежали, – ответил Куров. – Заодно, захватили трёх физиков из отдела «ФизНелинПро» и со второго этажа ребята техники откликнулись на помощь, захватили прожектора. Когда мы прибежали на место, там уже были ребята из второго корпуса, а ещё Наташа Ялык, Васька Гуров, Поликарп, и этот, мрачный, не помню, как его….
– Соловьёв, – подсказал Зубарь. – Соловьёв его фамилия. Имя не помню.
– Соловьёв, – согласился Куров. – Потом подтянулись ещё. Смолин опять же.
При слове «Смолин» по лицам многих проскользнули плохо скрываемые улыбки, прячущиеся под неловкие ухмылки и разные гримасы. Я хоть и человек новый в сфере института, но уже успел кое с чем ознакомиться здесь. В институте, занимающимся первостепенно и односторонне явлением Слоя, изучающим его и реализующим контакт с ним, случайных людей попросту не было. Все работающие в нём люди – учёные, специалисты всех мастей и наёмные представители, такие как я с некоторыми ребятами-водителями – все были редкими представителями человечества, способными видеть существ из Слоя, а некоторые даже общаться с ними – во как, оказывается, я могу!... Как правило, людей, не обладающих этими способностями на территории НИИ попросту нет. Уж очень им здесь может показаться странно – не видят они ничего из того, что касается Слоя. По этой причине и не пустят их сюда. Исключение представляют иногда редкие строительные бригады, с которыми сотрудничает институт – люди проверенные, куда не надо не лезут, работают в определённых изолированных зонах в сопровождении специального приставленного сотрудника НИИ. К ним обращаются за помощью, когда дипломатические отношения с племенами горных кобольдов дают трещину. А с учётом сварливого и жадного характера этих существ (я имею в виду кобольдов, конечно) случается это не так уж и редко. Кроме того, слоенезрячие (или, попросту, «обычные люди») приглашаются на территорию в качестве узких специалистов в каких-либо непрофильных для института работах – например, водитель экскаватора. Да.. И есть ещё Смолин.
Андрей Петрович Смолин – пятидесяти-летний муж нашего секретаря Марины, взятый в штат на работу дворником по её настойчивой просьбе, являлся человеком уникальным. С одной стороны он совершенно не имеет способностей видеть хоть что-то, имеющее отношение к Слою, как не пыталась с ним заниматься неуёмная и несдающаяся Марина. В природе довольно часты и известны случаи, когда человек, считающийся ранее слоенезрячим, вдруг овладевает в процессе умением «видеть» проявления Слоя. А со временем всё более и более развивает эту способность. Но только не случай со Смолиным. С другой стороны, Андрей Петрович нисколько не верит в то, что такой мир, как Слой существует. Для себя же он определил, что институт занимается неким серьёзным и крайне важным секретным проектом, связанным с некими нетрадиционными взглядами, а также сопряжённым с неукоснительным соблюдением некоторых обрядовых вещей, которые необходимо принимать как данное, как некий непререкаемый факт. Уникальность явления Смолина состоит в том, что несмотря на то, что он деятельность НИИ не одобряет и называет «бесовщиной», преданней человека институту найти было бы сложно. Он тот, кто всегда готов помочь кому угодно в выполнении «важной и секретной» миссии. Он готов подчиняться и уважать указания, связанные с обслуживанием или с уделением внимания тому, что он не может ни видеть, ни слышать, ни осязать. Но вместе с тем, Андрей Петрович не верит в них, ну, ни на йоту. И даже возникающие сами по себе следы в снегу на полях не могут его разубедить, а лишь воспринимаются им как данность. Секрет подобного самоотверженного и безнадёжного подхода к делу в том, что Андрей Петрович вот уже чёрт знает сколько лет влюблён. Влюблён в свою жену, Марину. Ей одной он верит безгранично. И ради неё он готов участвовать в этом цирке, быть главным клоуном или старшим дворником, терпеть все нестыковки и условности и подчиняться любым самым нелепым правилам в этом сумасшедшем доме. Вот такой он, наш Смолин.
Все, наулыбавшись, помолчали.
– Ну хорошо, а как у тебя оказалась в руках трубка стрекателя? – Владимир Сергеевич внимательно посмотрел на Курова исподлобья. И под этим взглядом Андрюха стушевался.
– Где… Ну стояла она там… У стены… У нас в кабинете, – вяло выжал из себя он, и не нашёлся больше, что сказать.
– Насколько мне сейчас известно, ваша лаборатория не выписывала никаких смет на получение со склада материалов из секции опасных явлений. В виду особой опасности изучение стрекателя запрещено временно в НИИ до, в свою очередь, особого на то распоряжения в строго отведённых на то специальных условиях, и только в присутствии определённых лиц, при соблюдении всех необходимых правил и мер безопасности. Так что, выходит, кто-то вынес или попросту украл со склада вещь, а точнее, живое существо. Правильно я понимаю?
– Неправильно, – мрачно буркнул Андрей.
– А как же тогда?
– Этот стрекатель не со склада. Я его у лешаков выменял.
– Час от часу не легче, – Вятлов говорил тихо, спокойно, но это нисколько не ободряло Андрюху. И мне было искренне жалко последнего, хотя я не имел ни малейшего понятия, а только мог догадываться, о чём идёт разговор. – На что выменял, если не секрет?
– На наядов волос, – буркнул Куров. – Ядвига дала.
Ядвига, насколько я знал, была какая-то одна из речных нимф, которыми занималась лаборатория Курова. Эта водная ненормальная девица была без ума от Андрюхи, а он, будучи строгим специалистом своего дела, подходил к их общению с сугубо с профессиональной стороны и не отвечал безумной нечисти ни каплей взаимности.
– На что им наядов волос посреди зимы? – поинтересовался Владимир Сергеевич.
– Хотят у себя в берлоге ключ открыть, – Андрей уныло стал тереть пальцем гладкую поверхность стола.
– Вот так, минуя протокол, вводятся в обращение предметы из Слоя, запрещённые к использованию на территории института, – подытожил Вятлов.
Андрей не ответил, а, казалось, ещё яростней стал оттирать одному ему видимое пятно на гладкой поверхности стола. Пауза затягивалась. Все молчали и смотрели, как Куров елозит пальцем по столу. Андрей искоса поднял глаза, исподволь взглянул на Вятлова и обомлел. Вятлов смеялся. Глаза его сузились в хитром прищуре, рассыпавшемся мелким веером морщинок по уголкам глаз, и лучились, тонкие губы расползлись в улыбке, а сам вид его был очевиден – он беззвучно смеялся.
Заметив эту реакцию, мы все, а в первую очередь, Андрюха, вздохнули с облегчением.
Отсмеявшись, Вятлов посерьёзнев, сказал, обращаясь к Курову :
– Молодец. Молодец, что взял трубку. И вдвойне молодец, что не промахнулся.
Куров покраснел.
– А теперь о снежнике, – Вятлов быстро переключился. – Вопрос. Откуда он там взялся? Кто что выяснил?
Андрей Куров, положив голову на сложенные замком руки, опёртые локтями на колени, задумчиво глядел перед собой. Видно, что сказать ему на данную тему пока что нечего. Андрей - человек невысокого роста, но необыкновенно крепкого сложения, очевидно, с широкой костью. У него русые волосы, круглое и удивительно простоватое добродушное лицо. Человек он приятный. Характер – покладистый. Друг – надёжный. Вообще Андрюха целеустремлённейший научный сотрудник института. Вернее, старший научный сотрудник – учёный, с кандидатской степенью, но уже являющийся на сей день заведующим целой лаборатории с кучей сотрудников в подчинении. Уж я не знаю всего, чем они там занимаются. Одно из основных направлений исследований – это всевозможные нимфы. К нам в НИИ согласились перебраться целым выводком куча этих барышень, которые с удобством разместились и прижились в чудесном втором корпусе. Надо сказать, что второй корпус из себя представляет целое общежитие для разумных особей из Слоя – гостей нашего института в основной и верхних частях строения, а в нижней части – целый зоопарк совмещённый с виварием для неразумных (последнее слово я употребляю исключительно в классифицирующем значении). Как наяды, океаниды, так и дриады, являющиеся в совокупности теми же нимфами, и различающиеся только средой обитания, если не брать во внимание божественные корни в родословной некоторых из них, – все они принимали участие в исследовательской работе, посвящённой им же. А в остальное время, адаптировавшись в НИИ, постоянно шлялись без дела по этажам, отвлекая разных научных работников, да иногда закатывали крупные скандалы между, опять же, наядами, океанидами и дриадами, с которыми у них друг у друга было, как они заявляли, «полное расхождение вкусов и жизненных ценностей». Иногда какая-нибудь из дриад пыталась закрутить роман с каким-нибудь представителем себе подобных, чаще всего с лешаками, а какая-нибудь наяда, строила глазки какому-нибудь видному учёному мужу в почтенных летах. Но почти все они были влюблены в Курова. Все они буквально липли к Андрею, чтобы послушать как он говорит, совершенно не вникая в то, что он говорит. Все они готовы были выполнить любое его поручение по первому же его зову. И все они ждали от него хоть капли какой-то взаимности и восторженно трепетали, когда он оделял ту или другую взглядом, обращался к ней по рабочему вопросу или, задумчиво кивая, говорил : «…да-да, тогда всё понятно». Куров же был истинным профессионалом своего дела. Он держался молодцом, и не обращал внимания на глупых баб, мающихся от безделья, да ещё и в зимний период, в который в обычных условиях всей этой аморальной нечисти положено спать до весны, не будь у них домом наш НИИ.
А Куров работал. Он, как проклятый, искал связи между всем этим безумным содомом. Исследовал, классифицировал. Он и его лаборатория работали в нескольких десятках различных направлений, имели кучу различных грантов на проведения разного рода изысканий. И вместе с тем, Куров считал, что делает крайне мало, и ему постоянно не хватает ни на что времени. Он приходил раньше всех, а уходил последним. Иногда не уходил совсем и работал в несколько смен. Вятлов пенял его за это и постоянно гонял с работы с требованием отдыхать хотя бы по восемь часов в день. Обязал вечного вахтенного старого карлика бородатого лепрекона Миттергрунера, отвечающего у нас за ключи и сохранность запертых территорий, выгонять Курова во внеурочное время. Но всё это мало имело действия на Андрюху. Тот продолжал всеми правдами и неправдами прорываться на рабочее место так, что даже природная тяга лепрекона держать все вверенные ключи под замком, а помещения запертыми, как собственные кладовые драгоценностей, отступала перед куровским неудержимым стремлением заниматься любимым делом. Всё дело было в том, что Курову, действительно, это было интересней, чем все земные блага мира вместе взятые, и даже лепрекон не мог посулить ему взамен ничего более ценного. Хотя ходят слухи, что в какой-то час отчаяния Миттергрунер пытался соблазнить учёного якобы зарытым в парке усадьбы горшком полным золотыми царскими червонцами конца XVIII века.
Куров выписал себе в лабораторию нерииду Аделаиду из Швейцарии, которая жила во втором корпусе в огромадном аквариуме вместе со своей ближайшей родственницей, русалкой Наталкой с озера Байкал. Хвост у Аделаиды был длиннее и изящней, зато Наталка поражала аппетитными формами и удивительной красотой лица и волос. Обе помогали Курову доказать общность подвидовых мутаций и действия фундаментальных законов дарвинизма в слоевом мире, невзирая на всякие там божественные наследия от языческих праотцов.
Там же в душевой жил старый дед Валерьяныч, который уверял всех, что он Водяной в четвёртом поколении – Владыка вод реки Синюшка, что в самом Красноярском крае. Дед присмотрел себе душевую, и оккупировал её уже как четвёртый год. Его не трогали – никто не хотел с ним связываться. Валерьяныч ходил в институтскую столовую, питался там по талонам, которые он каждую неделю вытребовал себе у Курова. Куров распечатывал ему талоны с компьютера, но все в НИИ знали, что потом он тайком, рассчитывался за Валерьевича из своего кармана с персоналом столовой, в которой ещё со времён Царя Гороха никто и слыхом не слыхивал «ни про какие талоны». И, наверное, бюджет Курова с такой безумной благотворительностью пошатнулся бы и рухнул, если бы ситуацию не взял под свой контроль Вятлов, и не поставил Валерьяныча на институтское довольствие к огромному неудовольствию Невея Антоныча. Так синюшкинский водяной и продолжал жить в старой душевой, играл днём в козла с тремя бездельничающими сатирами, а вечерами Валерьяныч читал «Московский комсомолец» и прочую прессу, отдающую желтизной. Этими газетами его в избытке снабжал Смолин.
Куров молчал. И тогда вновь заговорил Зубарь – начальник отдела «Физики Нелинейных Пространств» – сокращённо «ФизНелинПро». Зубарь Сергей Викторович – был лысым субъектом с такой протокольной физиономией, что в местах не столь отдалённых ему без сверки наколок, которых у него отродясь не было, уступили бы с уважением лучшие шконки на нарах. Невысокий, лет шестидесяти, одетый в спортивный костюм – никто бы никогда не признал для себя в нём видного физика, доктора физический наук, профессора с преподавательским прошлым, и одного из самых перспективных умов в области физики слоевых пространств. Его отдел занимался изучением действия законов физики в слоевых пространствах, влияние гравитации, поведение электромагнитных, в том числе и световых волн, сохранение массы вещества, свойств материалов и много ещё чего, того, что имело необычные проявления в этой малоизученной среде. Я знал его мало, но мне уже тогда было известно, что среди своих коллег он пользовался непререкаемым авторитетом.
– Насколько мне известно из коротких объяснений моих ребят, в известном нам месте, прибыв туда по тревоге, они обнаружили снежника, или снежного пса, – говорил Зубарь. – Ребята из поведенческого отдела при классификации давали ему латинскую терминологию – я её не знаю. Вообще, латынь – не моё. Не дружим мы с нею : я с ней, а она, собственно, тоже на меня плевать хотела. Так вот, опуская детали, после его обездвиживания ребята изучили тело снежника и обнаружили у него на задней лапе фиксирующийся браслет – в виде черепа кого-то из семейства слоевых гидр – который сам захлопывается, по принципу поговорки «даже мёртвая голова змеи способна укусить». Как помнится мне, у кого-то из ребят физиологов, опять же, в поведенческом отделе была статья в прошлом году об удивительных свойствах отрубленных голов гидры, которые, даже будучи высушены до основания черепа, сохраняют способность производить рефлекторный спазм, приводящий к самопроизвольному захлопыванию челюстей в неразжимаемый, заклинивающий капкан. Макс. Помнишь? Читал статью своих коллег?
Грубиян Макс что-то мрачно пробурчал невразумительное, откинувшись сидя на стуле и сложив руки скрещенными на груди. Но открыто выражать своё неудовольствие и признаваться в невежестве перед Сергеем Викторовичем не посмел.
– Что, не читал? – подытожил вопросом Зубарь. – А я, знаете ли, почитываю не только отчёты коллег по цеху и зарубежные научные издания, но и труды коллег из соседних отделов. И помню, что это, кажется, был Олег Ворсов… Да-да, точно, Ворсов. Толковый же он у вас парень. Так вот, я припоминаю даже, что Ворсов в этой статье высказывает предположение, что причиной такого рефлекторного движения является никак не «чудо-суеверия», как будто голова гидры из-за своей живучести может сожрать тебя, даже будучи отделённой от тела, а то, что для более мощного смыкания челюстей из-за слабости смыкающих челюстных мышц, устройство черепа имеет некую упруго-эластичную гортанную пластину, которая при открытой челюсти головы гидры имеет напряжённое взведённое состояние. И при весьма незначительном воздействии на нёбную зону или на область гортани, эта пластина выскакивает и в попытке распрямиться смыкает челюсти головы твари, которые входят в своеобразное суставное заклинивание, примерно, схожим образом, как это происходит у некоторых бойцовых пород собак нашего мира. Поэтому у гидры сравнительно крепкие мышцы челюстей, разевающих пасть и тем самым взводящих гортанную пластину и мышц, которые боковым смещением выводят челюсти из состояния заклинивания при закрытой пасти. Следовательно, головы гидры, вполне, могут использоваться как капкан, или, считайте, страшный браслет, если найдётся такая огромная субстанция, которой это украшение будет по размеру.
– Так вот, к чему я клоню, – продолжал Зубарь. – К данному ножному браслету была пристёгнута металлическая цепь, изготовленная, судя по клейму, на нижегородском цепном заводе «Красный якорь», которая другим своим концом была закреплена вокруг дерева. Из чего я могу сделать вывод, что данное животное было умышленно кем-то поймано и приведено на то место, где и разыгралась драма. Тот кто такое сотворил, знал, что металл нашего мира может не всегда гарантированно взаимодействовать напрямую с неадаптированным животным из Слоя, а лишь с некоей долей вероятности, поэтому очень мудро воспользовался неодушевлённым предметом из Слоя, гарантированно сработающим на существе из того же Слоя. А уж неодушевлённый предмет, понимай, череп гидры, он спокойно смог соединить с ранее названным изделием нижегородского завода. Вот я о том и говорю, что тот, кто это делал, безусловно, человек из нашего мира, владеющий большими навыками, и имеющий завидные теоретические и практические знания, и что самое важное, имеющий доступ к таким уникальным предметам, как голова гидры. Надо бы проверить наши запасы голов гидры на складе – возможно, имеет место быть хищение. Загадкой остаётся также и мотив этих поступков, являющихся проявлением безответственности и преступной халатности, по вине которых, могли пострадать люди.
– Вот так мне это кажется, – Сергей Викторович откинулся на спинку стула. – А вообще, я не очень понимаю, зачем вы меня пригласили сюда, тогда как я сам не присутствовал на месте событий, а задачи нашего отдела находятся, сравнительно, далеко от задач других отделов и лабораторий нашего НИИ, для которых данная тема будет профессиональной и родной. Думаю, не ошибусь, если назову коллег из поведенческой лаборатории.
При последних словах Зубаря, Макс Васильев скривился и изобразил кислую рожу.
– Максим? – выжидательно спросил Вятлов, переводят взгляд на Васильева.
– Ну что тут скажешь? – казалось, Максу вся эта затея казалась скучной. – Снежный пёс или снежник, существо, фактически, не изучено из-за редкости его появления на слоевой границе. Контакт был замечен только однажды, нашими коллегами в Омской области. Они были вызваны туда в связи с событиями, освещёнными в жёлтой прессе и в некоторых новостных каналах серьёзных теле и радио ресурсов. Мы знаем, что эти новостные, с позволения сказать, ресурсы, готовы, порой, хвататься за любую чушь, лишь бы встряхнуть и вызвать заинтересовать у их аудитории. Поэтому раздувают из неё новостную сенсацию, перетряхнув и вынеся мозги всем, кто им внимает. А цель одна – хоть на чуть-чуть поднять показатели рейтинга, которые будучи скомпрометированными подобными взбросами, лишь краткий миг подержат новость на пиковых значениях, а затем, неминуемо рухнут вниз под тяжестью людского презрения и разочарования, людей, которые, наконец, разберутся, что к чему и не простят редакции подобной лжи.
– Ближе к теме, – напомнил Зубарь.
– Так вот, – Васильев продолжал, как бы не замечая реплики физика. – Помнится, в прессе года два назад проскочило упоминание, что под Омском видели огромного волка неестественных размеров, который вскоре исчез также внезапно, как и появился. Причём видели его двое из пятнадцати жителей посёлка, находившихся в данное время в данном месте одновременно, при полной слепоте к данному явлению остальных тринадцати. Но видели столь чётко, что все сочли это искусно наведённой избранной галлюцинацией, потому в жёлтой прессе стали сразу говорить о некоем «оборотне», который, появившись из ниоткуда, снеся набок продуктовый киоск, тут же испарился в воздухе так же просто, как и появился. На сей раз данное явление, почему-то отдельными личностями нашего института было сочтено за реальное. И мы отправили туда экспедицию исследователей из трёх человек от нашего отдела. Но видимой пользы, кроме опроса свидетелей, это не принесло. Зато в августе минувшего года все наши коллеги, исследовавшие поведение волшебных пресноводных золотых рыбок Байкала, недалеко от Байкальска, были свидетелями удивительного явления зверя для всей группы. Было сделано ряд фотографий и описаний данного существа. Но зверь исчез также быстро, как и появился, хоть и укрепив всех его наблюдавших наших сотрудников во мнении, что данное явление было реальностью. Вот, в общем-то и всё, – подытожил Макс свой отчёт.
– Какие-нибудь выводы по наблюдению сделаны были? – Вятлов достал сигареты и опять закурил. Потом, скользнув взглядом по моему лицу, и, может быть, отловив мой неловкий взгляд на сигарете, спохватился, затушил её в пепельницу, встал и открыл окно. Снова морозный ветер, ворвавшись в кабинет, надул парусами шторы, на этот раз мгновенно наметя на подоконнике сугроб – за окном разыгралась настоящая метель. Только тут, все вздохнув свежего воздуху, ощутили, насколько душно стало в небольшом тесном кабинете, в котором мы сидели вшестером.
Подождав немного, и поморозив всех, как ему показалось, достаточно, Владимир Сергеевич, закрыл окно, смахнув снег с подоконника на пол, поправил шторы и повторил свой вопрос : – Ну, так что там с выводами, Максим?
Васильев, несколько помявшись, ответил с задержкой : – Был отчёт… Возможно, были и выводы. Но я с ними не знаком. Надо спрашивать наших, которые писали об этом явлении. Вообще, очерки и фотографии помещены в базу. Но так как исследователи работали в первую очередь над байкальской фауной, у них хватало материала для исследований и без этих событий, они только отразили происшествие и встречу в отчёте. Но в виду его ситуативности и кратковременности за неимением большей статистики, данное наблюдение не получило серьёзного продолжения, а было отложено, так сказать, до востребования. Кажется, Олег хотел этим заняться в будущем.
Вятлов ничего не ответил, а только задумчиво кивнул.
– А какие-нибудь наблюдения ребята из ваших лабораторий сегодня уже произвели, которыми могли бы поделиться? – подал, наконец, голос четвёртый учёный, очевидно, по фамилии Карохин.
Я ранее в институте его не встречал и ничего не знал о нём. На вид ему могло быть как тридцать, так и пятьдесят лет. Очень высокий. Мужественное скуластое чуть вытянутое к низу лицо, но без особых запоминающихся для меня черт. Тёмные волосы. Карие внимательные глаза. Из всех он единственный был одет в белый халат, строгие тёмные брюки и кожаные ботинки.
– Ну, из того, что мы успели отметить, так это отсутствие следов животного вокруг места нападения, – Васильев повернулся к Карохину на стуле, отвечая прямо ему. – Из чего можно заключить, что зверь пришёл из Слоя.
– Ну да – и сам себя посадил на цепь, – ехидно отметил Зубарь.
– Вот только давайте этого не будем, – кисло огрызнулся Васильев. – Мы прекрасно понимаем, что был ещё кто-то, кто привязал его к дереву…
– Следов которого тоже видно не было вокруг? – с интересом спросил Вятлов.
– Ну не знаю, – Васильеву была неприятна роль оправдывающегося. – Мы не обращали внимания на другие следы. Там всё было вытоптано гномами.
– СТОП! – воскликнул Куров так, что все тут же замолкли и повернулись к нему. – Так что, они бегали вокруг снежника и не видели его?!
– Получается, что так, – развёл руками Макс.
– Чёрта с два! – воскликнул Андрюха, вскакивая и направляясь к выходу. – Быстрее туда, посмотрим следы. Позвоните кому-нибудь с прожекторами – пусть подтянутся.
– Бесполезно, Андрей, – тихо сказал Вятлов и жестом остановил Курова в дверном проёме, приглашая его закрыть дверь в кабинет и вернуться на место. – На улице уже так метёт, что там не найти даже следов от бульдозера. Кстати, что за чертовщина – на небе не было ни облачка – ясная лунно-звёздная ночь. И тут такое ненастье.
– А если представить, что его привели на цепи и посадили на неё? – оживился Васильев.
Зубарь сочувственно посмотрел на него : – Понятное дело, что его КТО-ТО посадил. Вопрос возникает только – почему нет следов этой волчары?
– Ну, чего тут думать – тот кто привёл, двигался здесь, а вёл снежника по Слою, – предположил Васильев.
– Вы работаете у нас уже чёрт-е знает сколько, а до сих пор потрясаете своей неосведомлённостью исследований НИИ. Невозможно вести кого-то в Слое, находясь при этом вне его.
– Так что же, получается, он передвигался вместе со снежником? – удивлённо протянул Карохин.
– Тоже не получится, тогда ему надо было бы как-то цепь на нём застегнуть, а мы-то с вами знаем, что цепь в Слое быть не могла.
Все задумчиво помолчали.
– Кто-нибудь ещё что-нибудь заметил? – спросил Вятлов, в который раз обводя всех взглядом.
Никто, из тех, кто там был, ничего не мог вспомнить .
– А Вы, Сергей, – Владимир Сергеевич обратился напрямую ко мне, и все разом повернулись ко мне, заставив смутиться. – Вы ничего не видели?... Не стесняйтесь – расскажите, как Вы там оказались, по порядку. Сергей-Торнаул у нас водитель по приглашению, видит Слой, и уже успел реализовать там удивительные контакты, – дипломатично представил меня Вятлов собравшимся. – Говорите, Сергей.
Я чувствовал себя неловко. Сначала запинаясь, но видя молчаливое внимание со стороны слушателей, всё более увлекаясь, я рассказал, как мы вышли с Петечкой отправлять гномов в ангар. Как мы были обстреляны снежками, а когда речь дошла о Марине, положившей конец этому безобразию, все безобидно рассмеялись.
– Дааа… Наша Маринка полком кентавров командовать может, – веселясь, заметил Зубарь.
Я продолжил рассказ о том, как услышал вопль и побежал на него по снегу навстречу убегающим от места происшествия гномам. Когда же речь дошла до моего укрывательства за деревом и об увиденном герое-гноме и страшном монстре в темноте, Вятлов и остальные заметно оживились.
– Вы уверены, что вокруг головы было красное марево? – уточняюще переспросил меня Владимир Сергеевич.
– Так мне показалось, – неуверенно начал я.
На лицах всех, кроме Васильева, отразилось удовлетворение и догадка.
– Морок. – Вот как снежника привели сюда, – убеждённо подытожил Куров, сложив руки на груди и откидываясь на стуле.
– Похоже на то, – подтвердил Зубарь. – Но на самом деле это ответ только на вопрос: «Что заставило снежника оказаться здесь?». Но вовсе не отвечает на вопрос : «Как?» и «Зачем?». Давайте представим, что НЕКТО, навёл морок на снежника. Замечу, нам, фактически, ничего не известно про снежников. В том числе и их устойчивость к мороку. Так вот, НЕКТО, погружается в Слой и под воздействием морока ведёт с собой ведомого снежника куда надо. Далее, выходит с ним из Слоя, и начинает привязывать его к цепи посредством головы гидры. Всё тонко. Но. Непонятно: «Зачем?»; и «Как этот НЕКТО может свободно заходить в Слой, перемещаться в нём, а после выходить наружу в наш мир и перемещаться уже там, вернее, здесь?». И что это за существо, умеющее погружаться в Слой, и при этом быть вполне полноценным членом нашего мира?
– Это с чего Вы взяли? – буркнул Васильев.
– Да просто этот НЕКТО прекрасно оперирует с тяжёлой якорной – я, повторюсь – якорной(!) цепью, – охотно принялся объяснять Зубарь. – Один из моих парней-физиков, Кучин Димка, который был там, сделал ряд снимков на свой телефон, в которых описал по моей просьбе цепь и гравировку на её конце. – Это цепь, на которой помимо клейма «нижегородского завода «Красный Якорь», была с пометка «U2», - вторая категория прочности, очевидно, легированная сталь. Калибр цепи, если Димка правильно взял ракурс, порядка 22-26 мм. Соотношение между толщиной прута и звеном цепи – соблюдено. Звенья с контрофорсами – специальными перемычками для прочности. Кучин отцеплял цепь от ствола. По его словам, конец цепи был не привязан, а обмотан вокруг дерева, а звенья свинчены болтовым соединением. На конце цепи Кучин обратил внимание на одно звено, покрашенное красной краской. Это говорит о том, что данный кусок цепи был, или был изначально, равен ровно двадцати метрам. При среднем весе такой цепи порядка 200 – 250 кг и рабочей нагрузочной массы от двадцати тонн, можно попытаться представить себе возможности этого человека, который незаметно доставил туда эту цепь. Скорее, человек имеет или имел отношение к флоту.
Никто не стал спрашивать Зубаря, откуда он сам знает всё это. Просто за многие годы в НИИ все привыкли, что этот бандитского вида дедок, напоминающий откинувшегося, а после отдыхающего на пенсии уважаемого вора в законе, почти всегда прав. Это достигалось при помощи поистине энциклопедических знаний Сергея Викторовича. Казалось, он знает всё, в любой области и обо всём. К нему приходили советоваться и биологи, и химики, и биохимики, и генные инженеры. Физиологи, этологи, социологи, я уж не говорю о физиках, техниках и даже системных администраторах – все приходили к нему за советом, и почти всегда , были в очередной раз поражены, насколько этот человек может быть всеведущ даже в таких, как им всем казалось, узкоспециализированных специальностях и областях знаний, как их собственные.
– Во всяком случае, это объясняет, почему мы никто не видим следов, как этого волчару вели в лес, - потому что он просто вынурнул из Слоя, – непонятно почему сделал выводы Карохин и согласно закивал головой.
– Скоро с такой погодой мы не увидим своих следов, по которым мы пришли сюда, – проворчал Васильев, тоскливо глядя в окно. Там, в узком заметном треугольнике света от фонаря перед входом в домик-приёмную, по-прежнему валил сплошной стеной снег.
– А почему мимо снежника, который был привязан к данному дереву, прошла целая толпа гномов, и никто хищника так и не увидел, хотя деться тому было просто некуда? – спросил Андрей Куров. – Кто и когда притащил цепь, и прикрутил её к дереву? Кто вообще из живых в нашем мире способен ходить в Слой? Кто он, знающий и умеющий пользоваться черепом гидры? Да и где он его взял?
– Ну… тут остаётся только гадать, - развёл руками Зубарь.
– А если их было двое? – спросил я со своего стула и опять смутился.
– Зачем двое? – переспросил Карохин.
Но Куров, похоже, уже начал догадываться.
– Верно, их было двое! – воскликнул Андрей. – Первый – существо из Слоя: в Слое добывает снежника. Для чего, скорее, пользуется мороком. Далее, он траспортирует снежника по Слою до нужного места на нашей границе со Слоем. Второй получает снежника в состоянии под мороком в нашем мире. Привязывает его к дереву цепью. Цепь припасена заранее. Далее, снежник уходит в слой – это возможно – на нём голова гидры, сковывающая любое сопротивление, а также устраняющая возможностью сбежать, так как голова гидры, находясь на границе со Слоем – привязана к цепи в нашем мире и тем самым закреплена и в Слое, с привязкой по местности. И в какой-то момент зверюга просто выпихивается из Слоя Первым и атакует первого из тех гномов, до которых может только дотянуться.
– Давайте ещё раз, – подхватил Зубарь. – Сам снежник бы сюда не пришёл. Вернее, вполне мог бы прокрасться и затаиться, чтобы потом напасть. Да вот только при этом сам себя на цепь он бы не посадил – значит, был ещё кто-то. Тот, кто пристегнул снежника к цепи. Теперь и цепь, и то, что на снежника навели морок (тот красный туман, что видел Торнаул) говорит о том, что зверя привели против его воли. Далее. В открытую снежника силком не притащишь, иначе бы были следы. Значит, снежник шёл через Слой… Вернее, его насильно тащили через Слой. Далее, для нападения снежник должен был выйти из Слоя. Вот тут-то мы сталкиваемся с тем, что никакой житель нашего мира не может заходить в Слой и выскакивать обратно. Значит, действительно, должно быть два субъекта: один ведёт по Слою, второй принимает у него эстафету и встречает снежника в нашем мире, крепит его к цепи, и, возможно, управляет процессом. Почему это не может сделать всё одно и то же существо из Слоя? – Да потому что, повторимся, ни одно существо из Слоя, недавно переместившееся через границу Слоя не способно посадить снежника на якорную цепь – беспроблемно контактировать со сложным специальным металлическим сплавом из нашего мира. Да, Сергей прав – было два существа – слоевое и в нашем мире.
– Кто же эти загадочные двое? – спросил Карохин. – И какова их цель?
– Не знаю, – задумался Сергей Викторович. – Но они явно работали в сговоре.
– Есть ещё вот что, – добавил Андрей. – Если целью была именно данная толпа гномов, то надо было бы так подгадать, чтобы вытолкать снежника в тот момент, когда морок уже развеется и перестанет действовать. А как я понимаю, движение гномов к ангару было спонтанным. Кроме того, должна была осуществляться какая-нибудь удалённая связь между существом номер один из Слоя, и существом номер два в нашем мире. Допускаю, что это существо номер два – человек. В любом случае, мне представляется, что больно хлопотная операция – подготовить снежника там, заморочить ему башку, привести на данное место, подгадать, когда морок почти развеется и вытолкать снежника из Слоя. Фактически, прямо в руки своему второму напарнику в нашем мире, который должен, пока морок не развеялся, успеть посадить тварь на цепь и спрятаться самому, чтобы не попасть под раздачу, а также не быть застуканным на месте преступления. И тут я повторяю свой вопрос: как это всё возможно могло произойти при полной толпе гномов, бегущих к ангару, и ничего не заметивших?
– Скорее всего, подгадать «толпу бегущих гномов» было невозможно и это является простым совпадением, – оживился Карохин. – Тогда обостряется вопросы: «Для чего надо было прятать в засаду снежника?», «Как это можно было провернуть и остаться незамеченным?» и «Кто эти существа?».
– На первые два вопроса я, пожалуй, ничего не смогу ответить – надо думать, – Зубарь растеряно ощупывал себя по карманам в поисках чего-то, потом нашёл, достал пачку сигарет, и нерешительно повращал в руках, вопросительно глянув на Вятлова.
Тот отрицательно покачал головой.
– Так вот, – Сергей Викторович покорно сунул пачку обратно в карман. – Этот второй – человек из нашего НИИ. Так как никто другой по известным всем нам, кроме, быть может, уважаемому Торнаулу, причинам попасть на охраняемую территорию нашего НИИ без ведома охраны не может.
– Кто этот упырь? У этого гада есть причины делать что-то преступное, подвергая жизни своих коллег опасности, а дело всего НИИ – угрозе существования? – взорвался Васильев, шарахнув по столешнице огромным кулаком так, что все вздрогнули, а Карохин подпрыгнул на стуле.
– Ну что ж, пока это только гипотеза, – подытожил Вятлов, жестом успокаивая всех. – Но версия с двумя сговорившимися представляется мне вполне рабочей. Молодец, Сергей, – подбодрил он меня. Пока прошу всех, собравшихся здесь соблюдать конфиденциальность, и о том, что было сказано здесь, ни с кем не обсуждать. А то, если узнает Белов – а он узнает о происшествии, а скорее, уже узнал, то о спокойной работе в НИИ придётся забыть на долгий период.
– Это точно, – Куров задумчиво прицокнул языком. – Будем в кабинеты под роспись входить, а для похода в туалет писать объяснительную.
– А теперь давайте так, – продолжил Владимир Сергеевич. – Снежник очнётся – понаблюдайте за ним. Я бы даже его привязал, да из бассейна ему и так в Слой не уйти. С утра прибудут этологи. Максим, передай, что мне к полудню уже нужны будут предварительные отчёты с предположениями о том, как нам содержать его. Пострадавших гномов подержать в стационаре – так же последить – не будет ли каких осложнений – последствий укусов снежника. Андрею объявляю благодарность. Но на будущее прошу удержаться от приобретения и экспериментов с опасными предметами из разряда запрещённых.
Тут из приёмной раздался высокий пронзительный визг.

ГЛАВА 4 («I am not a looser»)

Все повскакали, повалив стулья, дверь отлетела в сторону – кажется, Васильев выбил её с ноги. Мы все высыпали в приёмную. В руке у Андрея был стул. Зубарь держал в отведённой в замахе руке увесистую пепельницу, прихваченную со стола у Вятлова.
В приёмной мы увидели Петечку, который стоял, забравшись прямо с копытцами на спинку дивана и забившись на самый её край. Фавн трясся, вытянув перед собой обе руки, в которых нелепо держал за ручку кружку с надписью «I am not a looser», как бы отгораживаясь ею от кого то. Посреди комнаты боком к фавну, гневно глядя перед собой, стояла шикарная Марина, по боевому уперев руки в бёдра, широко расставив красивые ноги, рядом с которыми на полу лежала перевёрнутая широкая банка-подставка от «стандартного набора-секретаря».
– Кто кричал?! – быстро спросил Васильев.
Марина со скептически скучающей миной на лице, обличающе отставив руку в сторону, элегантно, не глядя, уткнула указательный перст в сторону бледного как смерть фавна.
Мы все в замешательстве переводили взгляды с одного на другого.
– В чём дело, Марин – объясни, – попросил Вятлов.
– Вы если там в своих лабораториях работаете, то и работайте. Но мне таскать сюда свои халтурки, наработки и результаты экспериментов и чёрной магии не надо! – менторским голосом продекламировала Марина, обращаясь ко всем учёным сразу.
– Ничего не понимаю, - раздражённо пробормотал Вятлов. – Что произошло?
– Я не знаю, кто приволок сюда вот это, но в какой-то момент из этой штуки что-то вылезло и полезло жрать вот этого, - ещё раз взмах элегантной ручки в сторону Петечки.
Мы переводили взгляды вслед её сопутствующим указаниям рукой, сначала на перевёрнутую банку-подставку, а потом на валяющуюся около вешалки трубку-тросточку, покрытую дивным узором костистых чешуек. Трубку я узнал сразу же. Думаю её узнали и Андрей, и все остальные учёные, здесь собравшиеся.
На какое-то время в приёмной воцарилась гнетущая тишина. И тут, в возникшей тишине послышалось, как что-то или кто-то скребётся под перевёрнутой банкой, как будто тоненьким коготком по поверхности пластика. Услышав этот звук, Петечка снова издал высокий душераздирающий вопль, и нервно засучил копытцами на месте по спинке дивана, изобразив гримасой на лице крайнюю степень истерии, и замахав при этом во все стороны вытянутыми руками с кружкой-молотилкой.
– Так, ну-ка, цыц! – рявкнул на него Васильев, отчего Петечка, замер с широко вытаращенными глазами и, прижавшись к стене спиной, впал прямо там же, на спинке дивана в полуобморочное состояние.
Куров, к моему удивлению, быстро направился к выходу, и, хлопнув дверью в приёмную, а потом далее, входной дверью в сенях, вышел на мороз. Но ненадолго. Уже через каких-нибудь полминуты он вернулся назад, принеся с собой в совковой лопате целый сугроб снега. Подойдя к перевёрнутой банке, он попросил жестом Марину отойти. Марина нехотя с видом победителя-триумфатора отодвинулась в сторону.
– Максимк, готов?! – спросил Андрей.
Васильев шагнул к банке, встал, расставив ноги по обе стороны от неё, и, нагнувшись, взялся двумя руками за перевёрнутую ёмкость.
– Давай, – коротко сказал он и поднял банку. Тут же Андрей метнул под неё всё содержимое лопаты. Но прежде, чем снежная куча скрыла с наших глаз, то, что было под банкой, я всё-таки успел увидеть хрупкого, но сравнительно высокого, размером со скворца, паука, с тонким тельцем и с крайне длинными тонкими лапками. В следующий миг существо было погребено под кучей снега.
– Вот так, – сказал Куров. – Теперь чуть-чуть полежит там, и можно будет его голыми руками брать.
– Я тебе дам «голыми руками», – укоризненно покачал головой Вятлов. – А теперь бы я хотел объяснения, как это здесь оказалось, Андрей? Ты зачем стрекателя сюда приволок?... А?... Андрей!... Я только что говорил тебе про безопасность и про разгильдяйское отношение к этому. Ты хочешь, чтобы кто-то пострадал? Ты же взрослый зрелый сотрудник. От кого-кого, Андрей, но от тебя я этого ну никак не ожидал. Какая безответственность от старшего научного сотрудника, заведующего лаборатории…
Я исподлобья смотрел, как Андрюха, красный как школьник, стоит, пряча и тараща взгляд в пол, туда, где лежала, уже начинающая слегка подтаивать гора снега:
– Да я сам не понимаю, я, кажется, её в снег бросил там, возле снежника… Как она… Ничего не понимаю, – нелепо пытался оправдываться он.
– Это я её притащил, – мгновенно осипшим голосом выдавил из себя я, и потупился, концентрируя взгляд в ту же точку, что и Куров.
– Зачем? – удивился Вятлов.
– Ну, думал, что добру пропадать? – пробормотал я. – Принёс.
– Это я виноват, – сказал Андрюха сразу же окрепшим голосом. – Я её впопыхах в снег бросил. Думал, когда вытаскивать гномов бросался: «потом подберу». И какое тут. Забыл. А Серёга что? Откуда он знал. Наоборот, думал, наверно, что я её забыл – помочь хотел.
– Да я Сергея и не виню, – потеплевшим голосом ответил Вятлов. – Ладно, что там говорить. Давайте. Заканчиваем совещание. Расходитесь.
– И кучу снега свою заберите, пока паркет не вспучило, – проворчала Марина из-за компьютера (когда она только успела туда вернуться? – Сидит, и как будто ничего всего этого не было, уже что-то настукивает там на клавиатуре).
– И тварь эту! – взвизгнул со своего насеста Петечка.
– Тварь уже не опасна, – успокаивающе сказал ему и, отчасти, всем Куров, как мне показалось, в душе радуясь, что все неприятные темы закончились, и, горя желанием «искупить», с заметным рвением, принялся раскапывать рукой снег. Потом, внезапно вспомнив что-то, покосился взглядом на Вятлова, поспешно встал, подойдя к вешалке, достал из своей куртки перчатки и натянул их. Уже в перчатках, он очистил облепленный снегом хрупкий силуэт паука. Тот был застывший и не двигался.
Куров взял под недовольным взглядом Марины у неё со стола карандаш.
«Правильно, Марина. Можно я возьму у тебя карандаш? – Да, конечно – бери всё что хочешь! Хочешь, возьми ещё мою косметичку в придачу? – Давай, Марина, пригодится. Я как раз хотел положить этот китайский завтрак в твою пудреницу. – Что-нибудь ещё? – Нет, просто помалкивай, Марина», – пробурчала Марина на два голоса сымпровизированный диалог.
– Прости, – поспешно бросил ей Куров, который уже сидел перед пауком и осторожно, карандашом двигал ему лапки, придавая им какое-то специальное, ведомое ему одному, положение – две передние лапки вытянуты вперёд, две задние – вытянуты назад, передняя средняя пара была сложена и прижата к телу паука «локтями назад», задняя средняя пара была сложена и прижата к телу паука «локтями вперёд».
Петечка, глядя вытаращенными глазами на это, стал снова что-то лопотать со своего высотного наблюдательного поста, но Макс, вытянув в его сторону руку, движениями бывалого фокусника резко и громко щёлкнул в воздухе пальцами, и фавн поспешно со стуком захлопнул рот.
А Андрей тем временем поднял с полу чешуйчатую трубочку, взял рядом стоящую на полу банку-подставку, которой находчивая Марина ранее пленила членистоногое, и, резко перевернув трость-трубочку, вылил из неё какое-то тёмно-синие маслянистое содержимое внутрь «секретарского набора банки-подставки».
Где-то там за секретарским столом Марина крякнула и поздравила себя с будущим новым «секретарским набором», а Куров, вытряхнув из трубочки остатки капель, подвёл трубку открытым концом снизу под стрекателя, и, осторожно помогая себе перчатками и карандашом, чтобы не повредить хрупкое тельце и лапки существа, постепенно, не меняя позы последнего, загрузил виновника петенькиных страданий обратно в трость.
На последних шагах операции, дверь в сенях стукнула. Слышно было, как кто-то отряхивает с себя снег, подолгу обхлопывая себя и топая валенками. Затем открылась входная дверь, и в приёмную протиснулся Смолин, муж Марины, в широком заснеженном тулупе, расшнурованной шапке ушанке, толстых зимних штанах и в отчищенных от снега валенках. Увидев Смолина, Петечка тут же преобразился. Глаза его сузились в недобрые щёлочки. Он тут же соскочил с дивана и, уверенным шагом прогарцевав к стойке, замер, вальяжно по-хозяйски облокотившись на ней.
– Ух, ну и метёт на улице, – сказал Смолин, стягивая с себя шапку. – А чёй-то вы на полу делаете? – спросил он глядя на Курова.
Потом, заметив всех остальных нас здесь, Смолин, вначале застыл в удивлении, но потом, спохватившись, спросил:
– Приветствую, кого не видел. Вы мою лопату не видели? – Оставлял около крыльца. Неужели, опять кто-то утащил из ваших выдуманных друзей-шутников?
И тут, Андрей Петрович увидел свою лопату и кучу подтаявшего снега на полу.
– А, вот же она! – обрадовано воскликнул он. – А что й-то вы тут снега навалили? – Опять ваши бесовские опыты? Это уже можно убрать? – А то паркет увспучит. Ох. А дверь кто сломал?! – Сейчас пойду во второй корпус, по пути пришлю вам дежурную ремонтную бригаду. Сегодня они в полном составе.
При этих словах, Андрей Петрович нагнулся, подсунув свою лопату, сгрёб рукавицей весь остаток снега на совок, а самой рукавицей, быстро и профессионально разогнал и затёр остатки лужи на полу. Потом, вынес снег на улицу и вернулся уже без лопаты.
Тем временем, Карохин и Васильев откланялись в институтские корпуса на свои рабочие места – «разжигать топку горнила науки», как напутствовал их Куров. Сергей Викторович с Куровым тоже хотели было отправиться вслед за ними, но Вятлов, поманив к себе пальцем Курова, крикнул Зубарю: «Серёжа! Задержись, пожалуйста. Мне с тобой переговорить надо», – и Сергей Викторович, который было уже накинул на себя свою куртку, с готовностью быстро снял, повесил её назад и прошёл обратно в кабинет Владимира Сергеевича, где сел, как я заметил через открытую, а, вернее, отсутствующую теперь дверь, на то же самое место, на котором он сидел ранее.
– Вот что, Андрей, – обратился Вятлов к Курову, который стоял перед ним в приёмной с курткой в руках. – Тебе надо всё же что-то делать с дисциплиной. Ты у НИИ на хорошем счету, но как только Белов узнает про стрекатель и про то, как ты его достал, тебя отстранят от работ в лучшем случае… Вот как мы с тобой сделаем. Давай уговоримся, что стрекатель дал тебе я… Да-да, я. По служебке, которую ты мне сейчас сам напишешь задним числом. И не говори мне ничего. Я сам разберусь с Беловым – объясню, что забыл провести через склад. Короче, так будет проще. Давай, пиши. Марина, дай нам бумагу.
После чего Куров с Вятловым встали перед стойкой и стали сочинять текст служебки.
Я сел на диван в ожидании, пока они закончат. Откинувшись назад, я ожидал, что меня сразу же вырубит обухом по голове долгожданный сон, но на удивление спать не хотелось. Вместо этого я стал с интересом смотреть, как Смолин и Марина воркуют друг с другом через стойку, решая между собой важный семейный вопрос, кто из них будет готовить завтра суп на всю неделю. Было видно, что эти двое безумно влюблены друг в друга, и этим отношениям в их браке уже многие годы. Но, не зная характера Марины, со стороны могло показаться, что она изводит своего мужчину поедом, а тот, пытаясь отшучиваться, страшно рискует, как самец паука, принёсший своей паучихе не заинтересовавший её подарок.
Марина (менторским тоном): Дорогой, ты помнишь, что ты мне обещал на завтра?
Андрей Петрович: Конечно, любимая. Что буду носить тебя на руках весь следующий день.
Марина: Нет, любимый. Ты должен носить не меня, а продукты из супермаркета. Холодильник почти пустой.
Андрей Петрович (вспомнив): Я всё время об этом помнил.
Марина: Ммм?
Андрей Петрович: Хочешь на лопате поклянусь?
Марина: Оуу, вы с лопатой заодно. Я давно вас обоих в чём-то подозреваю.
Андрей Петрович: Что ты, Мариночка, у меня с лопатой ничего такого не было. Разве что только вчерашняя уборка снега под старыми теплицами. Там опять какие-то неполучившиеся научные сотрудники продолжают шутить со мной в свои дебильные игры, и насыпали новые снежные горы под притепличными деревьями, подогнав, наверное, для этой цели цельный экскаватор снега, и вновь засыпав при этом часть теплиц. Вот там, я тебе скажу, моя секретарочка, я так долго возился с лопатой над разрешением этой проблемы, что на какой момент у меня возникло опасение относительно лопаты – не должен ли я буду на ней потом жениться, как честный человек.
Я уже знал, что у Смолина была старая многолетняя зимняя война с группой ледяных троллей, которые облюбовали себе зимой место под тесно-растущей рядом с летними теплицами группой столетних вязов, у основания которых, тролли возжелали сделать себе зимнюю берлогу. Каждую ночь тролли сгребали огромные барханы снега, в которых умудрялись прорывать глубокие тоннели, в которых непутёвые сказочные герои пытались впасть в состояние комы до весны. Часть вырытого/насыпанного снега от этих возведённых торосов, засыпала уличные теплицы, полностью открытые зимой. Каждое утро, Андрей Петрович, ругаясь, на чём свет стоит, как самый последний дворник, кропотливо раскидывал снег из теплицы, и снежного бархана вокруг к подножиям окружающих их деревьев. Всё это происходило под пристальным наблюдением со стороны, выбираюшихся из под снега ледяных троллей, которые не могли никак понять мотивов такого варварского с их точки зрения поступка. Но ровно каждую ночь, ледяные тролли точно с таким же непередаваемым упорством заново воздвигали свои сооружения точно на том же самом месте, засыпая при этом часть зоны теплиц. Куров говорил мне, что они чувствуют в этом месте какую-то там «аномалию», которая явно располагает их к соблюдению зимнего обряда «погружения в спячку».
Тут на фоне столкнувшихся между собой интересов и убеждений двух сторон присутствовало ещё и необъяснимое молчаливое упрямство с обоих направлений. Различие было лишь в том, что ледяные тролли прекрасно видели своего главного оппонента и противника, и ничего не могли с этим поделать. И всё же отказывались перенести место под свою зимнюю спячку подальше от теплиц. Андрей Петрович своего врага не видел, хотя много раз пытался его выследить, оставаясь подолгу в зимней засаде, во время одной из которых он чуть было не подхватил воспаления лёгких, если бы не заботливая Марина. Но всё было тщетно – Смолин никак не мог застать шутников на месте преступления: сугроб появлялся мгновенно и из ниоткуда каждое утро, приводя дворника в бешенство. Но непримиримый и ответственный работник в лице Андрея Петровича каждое утро самоотверженно брал в руки лопату и устранял недоразумение – до следующего утра, конечно. Насколько я знаю, это происходило уже не первую зиму, и остановить это противостояние упрямцев было не под силу никому. Некоторые из наших коллег из института пытались разрешить этот конфликт, и переговорить с ледяными троллями о перенесении места зимней спячки, которое по вине Андрея Петровича превращалось для них в место ежедневной разовой ночлежки. Но всё было тщетно. Было ясно только, что это место для троллей крайне важно. Причины же, были недоступны для людского понимания. Помнится, к противостоянию хотели подключить даже Вятлова, но тот, только услышав от Смолина категоричное: «Как оставить в покое?! Эти ж дьяволы засыпают теплицу! А если оно там к чертям сгниёт по весне?! Недопустимо! Вон парк большой – пусть играются в свои бесовские игры там…», – махнул рукой, и сказал своим неравнодушным к этому коллегам: «Идите, договаривайтесь лучше с троллями». Обращались по этому вопросу и к Гибцеху. Невей Антоныч, узнав, что в деле замешан Смолин, сразу же, скорчив мину и перейдя на вполголоса, посоветовал: «Оставьте…».
Одно время. Марина пыталась объяснить супругу то, что происходит, но он только смеялся, целовал её в лоб или в губы, и тема разговора заканчивалась сама собой. Андрей Петрович не верил в происходящее. А запрещать мужу делать, как он считает нужным, Марина не хотела.
Марина (продолжая внутрихозяйственный спор): Ты этой своей лопате передай, что я знаю, в какой она лаборатории работает.
Андрей Петрович (оперативно переводя тему разговора): Так что там с продуктами, милая?
Марина (мрачно давая понять, что перевод темы заметила): Часть купленных продуктов пойдёт в суп, МИЛЫЙ.
Андрей Петрович: Да, моя красавица – туда им и дорога.
Марина: Аминь. Но напутственное слово для этих продуктов будешь читать ты.
Андрей Петрович (обиженно оттопыривая нижнюю губу): Произвол и эксплуатация близких к тебе людей, моя любовь.
Марина (отвешивая звонкий подзатыльник Петечке, который с гневной, пышущей жаром от ревности физиономией, находясь за стойкой рядом с супругами, прямо ужом извернулся для того, чтобы втиснуться между воркующими по-семейному.): Нет никакой эксплуатации. Есть плодотворный вклад на пользу семье – скажем, мне, родной.
Смолин, тем не менее, никакого Петечки рядом с собой не разглядел. Для него Петечка был точно таким же выдуманными фантомом, как и ледяные снегокопатели у теплиц, как гномы, бегающие по улице, как вся живность и нечисть второго корпуса, как всё вообще, чем на протяжении всего времени так долго и плодотворно занимался институт. Поэтому, он счёл жест Марины в адрес Петечки на свой счёт, как наглядное пособие по тому, что будет с ним, если он всё же откажется читать «напутственное слово» продуктам у плиты.
Андрей Петрович (поспешно) : Любимая, помни: метод угроз и насилия – не наш метод.
Марина (легко оттесняя рукой разобидевшегося фавна и с силой выталкивая того в сторону дивана): Ну какое же тут может быть насилие?!... Просто я знаю, что лучше моего мужчины никто так варварски не наваляет свекле и картошке.
Андрей Петрович (с опаской отслеживая непонятные взмахи и жесты супруги): Эээ.. Свекле и картошке?
Марина (демонстративно выпятив вперёд умело затянутые в красивое синее платье тугие аппетитные формы и глядя преданными, полными игривой страсти и томности глазами на своего мужа, понижая голос до бархатного мурлыканья): Даа… И с мяаасом. Это будет шикаарный борщ, мой кормилец.
Где-то там на диване рядом со мной упал и безвольно застонал Петечка.
Всё. Битва была обречённо проиграна. Всем было ясно, кто готовит суп на этой неделе.
Вятлов, бросив на голубков исподлобья беглый неодобрительный взгляд, взял Курова, склонившегося над служебкой, под локоток и потащил в свой кабинет.
Тем временем, влюблённая пара Смолиных поцеловалась, и Андрей Петрович отправился во второй корпус, в котором «сегодня только что эти сатанисты опять устроили содом после своих непонятных ночных авантюр с бульдозером, и натоптали на цокольном этаже. А нечего делать свои бесовские обряды на морозе, вместо того, чтобы покаяться и заняться полезными, благопристойными научными делами. Я вот давеча часа два назад, подходил к их шабашу на улице, спрашивал: «Чем помочь, ребята?» – А они молчат, как будто меня нет. А я?! – Я тоже человек. Я всегда готов помочь. А они? – А они мне… «На, – говорят, – Семёнова отведи, Аркашку – замёрз, поди, на морозе скакать». Я отвёл. Но настоящее дело – не поручают. Ух, чернокнижники. А через час – на тебе, Смолин – и бульдозер не на месте, и на цоколе чёрт-е знает что… Ох, не одобряю я это дело, Марина. Не одобряю...».
Смолин ушёл.
Вятлов обратился к Курову с требованием сдать стрекателя на склад:
– Ты давай, давай, Андрюша. Отнеси эту штуку «секцию опасных явлений». А то ещё какую зверюшку нам тут в институте до инфаркту доведёшь. А когда тебе, действительно, понадобится стрекатель, ты мне тихо напишешь СМС, я тебе по старой памяти эту штуку спишу на производственные нужды, так и быть.
Андрей мрачно кивнул.
– Ну, давай, – Вятлов напутственно хлопнул Курова, провожая его до дверного проёму.
И тут взгляд Владимира Сергеевича упал на меня. Я как раз было обнаружил, что сон начинает ко мне плавно возвращаться. Как, заметив взгляд Вятлова, встряхнулся.
– Да… И вот что, Андрюша. Давай-ка оформим уважаемого Торнаула к нам в штат. Ни к чему такому экземпляру слоевых талантов пропадать в водителях. А то ещё, надоест ему, и лишимся мы перспективного переговорщика.
Куров посмотрел на меня.
– Так как же я его оформлю. Он же уже работает в дневную смену 5/2 в какой-то там фирме.
– Да и пусть пока работает. Потом сам подумает, посмотрит и решит: «А оно ему надо?»… Я почти знаю, в какую сторону он примет решение.
– А у нас как оформить? По совместительству? – опять не понимал Куров.
– Да как сам захочет. Пусть по-совместительству. Оформляй, как обычно, на постоянку в штат. Нечего ему тут по ночам на диване носом клевать. Подберите гибкий график в соответствии с первой работой, чтобы и отсыпался и делом был занят. Да? – Владимир Сергеевич обратился прямо ко мне.
– Угу, – ответил я, стараясь не зевать. – Только тут осложнения есть некоторые. Могу не успевать к вам. Я ведь пока не готов оставлять основную работу. А тут «быть как штык», согласно трудовому расписанию с учётом дневной занятости я не готов. Заделаюсь у вас в злостные нарушители режима и неисправимые прогульщики. Вызовите меня на партсобрание и вышибите к чертям из комсомола.
– Не вышибем, – примирительно сказал Владимир Сергеевич. – Мы Вам верим. Человек Вы увлекающийся, и, сами того не замечая, становитесь благодаря чему ответственным. Поэтому будете у нас сидеть на окладе и держать с нами связь. Появляться будете на тех же условиях, как и до этого, работая у нас водителем – договорным путём. Как сможете, так и явитесь. Будьте лишь на связи. Уверен, Вы не потеряетесь. Зато и мы Вас, в некотором смысле, к себе привяжем. И сами Вас не потеряем. Ваши способности стоят этого.
– Мои способности? – чувствуя, что в пятом часу утра меня начинает вырубать, собираясь с силами переспросил я. – А как же финансово? – Ведь до этого я работал у вас, хоть и разово, но весьма выгодно – гонорары у ваших водителей приятные – компенсирующие опасность и ночную смену.
– Ах, Вы об этом?! И на эту тему тоже не беспокойтесь, – усмехнулся Вятлов. – Уверяю Вас. Вы своим будущим окладом будете весьма приятно удивлены и без всякой сдельщины.
– Ну, тогда, ОК, – вяло согласился я, кивая сонной головой.
– А на какую должность мы его возьмём? – На какую вакансию? И к кому? – вновь спохватился Куров.
– Ну на должность младшего научного сотрудника, – кивнул Вятлов.
– Нет! Меня нельзя на должность младшего. Не смотрите на меня так – меня и старшим нельзя. У меня незаконченное высшее.
– Ммм, – Вятов, казалось, лишь на секунду задумался. – Ну без проблем. Тогда «Научным работником». Короче, Андрюша, давай, устраивай Сергея прямо сегодня же, пока не свинтил. А проведём всё это днём через отдел кадров. Если ставок у тебя нет – поищи, у кого есть запасная ставка – и устраивай в тот отдел. Давайте, ребята – доброй ночи. Вернее, утра. А то меня Сергей Викторович, вон заждался.
Мы бросили взгляд на уголовника в кабинете Вятлова. Тот подтверждающе покивал нам лысым черепом.
– Пойдём, Серёга, – позвал Куров, хлопая меня по плечу, одеваясь и беря подмышку трубку-тросточку со стрекателем. – Одевайся, и дуем ко мне в кабинет. Будем тебя к нам оформлять.
Но уйти нам сразу не дали. В приёмную громко хлопнув входной дверью, ввалилась заснеженная дежурная бригада кобольдов. Их было трое. Невысокие, чуть ниже меня ростом, но все, как один, широкие, кряжистые, коренастые. Одетые в синие ватные тулупы с надписью «МосЛесСтрой», ватные синие шаровары и в валенки. На головах – ушанки из кроличьего меха. Лица у всех сморщенные землистого цвета, похожие на какие-то возрастные азиатские. Глаза узкие. На мой взгляд, злобные. Сильно отличало от людей, разве что губы – большие, мясистые с торчащими в разные стороны из под них клыками. Очевидно, бригаду вызвал кто-то из ранее ушедших отсюда учёных.
Кобольды сразу же вразвалочку прошествовали к проёму выломанной двери в кабинет Вятлова и принялись, цокая языком и постоянно переругиваясь, обсуждать готовящийся фронт работ на жёванном, с каким-то полувосточным акцентом, русском.
– Ёхтыть-мохтыть! Да тут косячину щепом повело… Менять надыть, – прохрипел один, ощупывая огромной грязной пятернёй поверхность косяка.
– Ых, ых, ых… Да тут, ых, надыть коробку менять – чё соплём метать, – отдуваясь ответил ему второй, ощупывая такими же огромными лапищами коробку двери с другой стороны.
– Ёхтыть-мохтыть, и дверка треснула, – ответил ему первый, нагибаясь и изучая валяющуюся дверь.
Третий кобольд участия в беседе не принимал, «соплём метать» не стал, а тем временем достал из плотничьего ящика, который бригада притащила с собой, рулетку и деловито принялся измерять проём двери, существующую коробку и дверь. После чего, он скрутил рулетку, убрал в ящик и утвердительно кивнул головой своим коллегам. Коллеги, сразу же дали ему рекомендацию, что, «ёхтыть-мохтыть», надо сходить к Гибцеху, чтобы тот со склада выдал доски, а также унести, «ых-ых», эту «поломатую» дверь и принести материал для новой.
Молчаливый кобольд, выслушав профессиональное мнение коллег, так же беззвучно и легко подняв с полу дверь, как будто это и правда была «дверка», скрылся в пурге унеся ношу под мышкой.
Тем временем, оставшиеся кобольды принялись, продолжая шумно дискутировать, выламывать дверную коробку, подняв неописуемый грохот. И хоть использовали они и гвоздодёр, и топор, но преимущественно пользовались своими ручищами с огромными кулаками. И несмотря на то, что, казалось, они просто разносят вдребезги дверной проём, действовали на редкость точно, быстро и аккуратно. Прошло каких-нибудь секунд тридцать, как дверная коробка была аккуратно вынута при помощи «ёхтыть-мохтытя» и с грохотом кинута на пол посреди приёмной.
– Эй, там… А по-аккуратней можно? – услышали мы ворчливый голос Марины из-за компьютера.
– Ых, ых, – ктой-то там?... Баба? – спросил один кобольд второго, заглядывая к Марине за стойку.
– Ёхтыть-мохтыть, – зашипел его приятель, испугано хватая коллегу за тулуп и, приседая, потянул его вниз, пряча по эту сторону от стойки приёмной. Видать, он был опытнее и умнее. И, безусловно, знал Марину не по наслышке.
И вовремя. Огромная чайная кружка, молниеносно с грохотом разлетелась вдребезги и мелкое крошево о поверхность стойки, аккурат над самой головой не следящего за языком пыхтящего плотника.
– Бааабааа?! – тихо но со зловещей угрозой в голосе Марина медленно привстала со своего места.
– Уй, ёхтыть-мохтыть, – вскочил расторопный и явно более смышлёный кобольд на ноги, хватая своего непутёвого приятеля в охапку. И оба плотника, чуть не застряв в первой двери и чуть было не снеся вторую входную дверь, вынеслись на улицу.
Всё это непродолжительное время, мы с Куровым и Петечкой, последний в присутствии кобольдов вёл себя тише травы и ниже ботвы, сидели на диване. Сцена с ремонтной бригадой задержала нас, так, что даже Куров было забыл, зачем одевался. Отсюда нам было видно через проём двери, как у себя в кабинете курит Вятлов на пару с Зубарем около открытого окна, при этом тихо переговариваясь. Вятлов стоял спиной к окну, задумчиво сложив руки на груди, а Сергей Викторович сидел перед ним на стуле спиной к столу и к нам и что-то тихо объяснял коллеге.
Петечка, вскочив, суетливо подбежал к грозно-стоящей за своей стойкой Марине и подобострастно вручил ей свою кружку с надписью «I am not a looser».
– Ты ж моя умничка, – проворковала эта удивительная на смену эмоций женщина и умиротворённо села на рабочее место обратно за стойку.
– Вашу рать! Я сегодня добью этот документ, или нет?! – зарычала оттуда.
Петечка с чувством выполненного долга вернулся осчастливленный на диван.
– Слушай, Серёга – пойдём ко мне в лабораторию. Там заявления все напишем, и диван у меня не в пример больше и удобней, чем этот – ты хоть поспишь, – сказал мне Андрей. – А меня ждут мои сны.
Мы встали, оделись, попрощались с присутствующими и вышли. Подмышкой Андрей нёс заткнутую ластиком толстую трубку-трость с узорным чешуйчатым покрытием.
Метель и не думала утихать. Кругом было белым бело. В свете уличного фонаря я не увидел уже ничьих следов, даже кобольдов. Мне было непонятно, как Куров ориентируется и знает куда идти, потому как корпусов усадьбы в такую пургу было не видать совсем. Да что там корпусов – мне казалось, я не видел впереди своей вытянутой руки, которой я на всякий случай держался за плечо Курова. А уж когда мы вышли из зоны освещения, и нас накрыла парковая тьма, я вообще не понимал, каким образом Андрей выбирает дорогу. Но он уверенно шёл впереди меня, прикрываясь от летящих в лицо снежных потоков овчинной рукавицей, и я тянулся за ним, как за Тесеем, сжимающим в руке заветный клубок. И точно. Вскоре навстречу нам попались заснеженные непутёвые плотники. Все трое тащили доски, фанеру и какие-то мешки со строематериалами и оживлённо переругивались: «ЗлойБаба… А если она, ыхых, там нас ждёт за дверью, ых… ых…? – Да мы, ёхтыть-мохтыть, сперва осторожно за Она посмотрим, вон, Гульдабая вперёд пустим с досками, а если Она, ёхтыть-мохтыть, уже не злится….». А ещё через небольшой промежуток времени сквозь пургу я заметил светящиеся окна институтских корпусов усадьбы.

ГЛАВА 5 (Знакомства в темноте)

Как же это всё началось???... Вспоминаю… первый мой день работы на благо НИИ произошёл где-то за месяц до описываемых событий… Как сейчас помню тот день…
…На часах было без четверти десять вечера, когда я в прихожей накидывал на плечи тёплую куртку.
– Опять побежал? – услышал я из комнаты голос Полинки. – Смотри, я положила тебе курицу в пакете и отварной картошки. Есть бутерброды. Поешь что-нибудь, а то опять промотаешься впроголодь. Весь следующий день будешь мучиться.
– Угу… Буду тарахтеть пузом, создавая поле детонации… Зато мыши у нас не заведутся, – буркнул в ответ я, забирая приготовленные заботливой супругой пакеты и термос. Мои дети – Даниил и Иван возились в своей комнате, наверняка, как всегда “зомбировали” в телефоне.
– Ушёл, – было объявлено мной в пространство.
– Иди, и поосторожней там, болтун, – встречные Полинкины напутствия, настигли меня в момент закрывания двери.
Внизу в фойе консьержка, тётя Люда, ковырялась в цветочном горшке. Она упорно пыталась закопать высохший и, явно уставший жить, пожелтелый кактус в чёрный мокрый грунт. Корней у кактуса уже не угадывалось, и потому тётя Люда врывала его в почву, как басмач красноармейца – «по пояс».
– Опять свой огурец мучаете, тётя Люда? – одарил я её прямо от лифта в качестве приветствия.
– Ничего, он у меня ещё зацветёт, – упрямо пробормотала дежурная себе под нос.
– Вы лучше покрошите его в салат, будет что вспомнить, – сочувственно посоветовал я, спускаясь к двери.
Консьержка поджала губы, но в диспут на огородно-кулинарные темы не вступила.
– Опять на ночь глядя? – сварливо заметила она, переводя беседу в профессиональное русло.
– Да, тётя Люда. Знаете же, тёмные делишки лучше делать в темноте.
– А мне всё равно, – флегматично заметила Людмила Ивановна. – Я в полночь спать пойду. Приходи – проверяй. В лифтах чисто…
Зимой темнеет рано. На улицах в свете фонарей редкие ночные прохожие спешили побыстрее добраться и укрыться от морозного воздуха в тепло и уют своих квартир.
Около дома в белом круге фонарного освещения тёмным пятном уже нетерпеливо тарахтел мой заждавшийся «проходимец» – чёрный, высоко лифтованный СсангЁнг-«Рекстон» на агрессивной резине. Видно было, что он уже прогрелся настолько, что с удовольствием бы спустил пар на меня за задержку, если бы не наше с ним полное взаимопонимание.
Разместив пакет с едой и термос на заднем сидении, кинув туда же снятую куртку, я включил ближний свет, и медленно выруливая от стоянки, плавно покатил тяжёлой чёрной громадой по ночным улицам.
Лёгкий снежок кружил в воздухе. Я ехал по тёмному Звенигородскому шоссе на выезд из Москвы. В моём направлении машин не было. На посту перед МКАД-ом унылый гаишник оживился при появлении на пустой дороге внешнего раздражителя. Видно было, что жезл в его руке предвкушающе нервно задёргался. Я уже приготовился к «останову» и специально снизил скорость, но гаишник, который, очевидно, по размерам пытался прикинуть марку автомобиля и, не найдя в своём мозговом каталоге подходящей модели, почему-то, в самый последний момент раздумал меня останавливать. Я нарочито медленно проехал мимо.
«Наверно, поленился. – решил я. – Ведь если что, надо будет в протоколе писать такое длинное слово, как «СсангЁнг». А даже зная, как оно правильно пишется, каждый раз нет-нет, да и перепроверяешь себя».
Проехав километров десять в область, я свернул на съезд с магистрали и медленно покатил по тёмному шоссе, со всех сторон зажатому лесополосами. Ехать оставалось недалеко.
Ещё через километр, я остановился, и, надеясь, что выбрал точное место, включил пониженный ряд передач и плавно съехал с обочины в лесной массив. Большие колёса равномерно лопатили снежные сугробы, движок монотонно рычал. Снег повалил сплошной пеленой. Я включил дворники в активный режим и добавил свет противотуманок.
Мой «вездеход» вполз в зазор между стволами, который когда-то, очевидно, был просекой. Всё так же мерно урча, «Рекс» углубился по ней в лес. Свет выхватывал из темноты справа и слева только чёрные ветви и стволы, утонувшие в снегу. Чёрные ели, тянущие свои лапы, по сторонам заброшенной просеки ещё больше создавали впечатление дремучей чащи.
Тут меня уже ждали.
Уже метров через сто, скрывшись от дороги, я увидел Его неясную фигуру, подсвеченную фарами. Он терпеливо стоял на краю просеки, заносимый снегом, и ждал.
«Интересно, – подумал я. – Со скольких часов Он меня тут ждёт? А если бы я застрял, задержался или вообще не смог приехать?».
Я поравнялся рядом с Ним и, остановившись, перегнулся через пассажирское сидение. Распахнул перед Ним дверь.
– Привет, какая неожиданная встреча, – пошутил я во тьму. – Давно ждёшь? Залезай.
Он не ответил, а только покладисто запыхтел и начал залезать ко мне на переднее пассажирское сидение. Несмотря на темноту, близкую к кромешной, видно было, что Он очень старается и, при этом, явно, стесняется. Старается не потому, что Ему высоко – напротив, я удивился: подножкой он даже не пользовался – по высоте Ему было как раз. А старается, чтобы случайно чего не сломать, как Ему, очевидно, казалось. Хотя в темноте мне было трудно его разглядеть (подсветка передних кресел была почему-то отключена, а включить её в тот момент я как-то не сообразил. Да и, признаться, мне было неуютно от опасений того, ЧТО я увижу… Хотя, очень хотелось), но даже и так я поразился Его явно большим размерам. Он сгибался и скукоживался, чтобы втиснуться в небольшой по Его габаритам проём. И, наконец, протиснувшись, деликатно разместился на кожаном сидении, полностью скрыв его под собой, а также даже часть панели с рукояткой передач, положив руки на сведённые вместе колени. Я хотел предложить Ему захлопнуть дверь, но, взглянув в темноте на эту неуклюжую громаду на соседнем сидении, отказался от этой мысли.
Костеря про себя «всяких деликатных и стеснительных неумёх невразумительных размеров», я спрыгнул своими кроссовками в снег, мгновенно провалившись почти по пояс в сугроб. Леденящий холод, снег, попавший в кроссовки и в штанины, да обжигающий морозный воздух отрезвляюще подействовали на моё состояние, которое, оказывается, было близко к сонному. Я «бодро», зашагал, а точнее, шипя, кряхтя и рыча, полез по снегу в обход «Рекса» до противоположной стороны. Ох, я и не задумывался, какая у меня утомительно большая машина – казалось, обход её спереди превратился в вечность. Добравшись до правой передней двери, я с ненавистью захлопнул её и бросился в обратный путь. Казалось, обратно добираться было бы легче по проторенной – но, не тут-то было. Разрыхлённый снег вокруг предательски затягивал и пытался завалить меня набок в сугроб.
Когда я добрался до водительской двери, то был уже как полярник, облепленный сыплющимся сверху снегом, и снежными комьями, от валяния в сугробах, как буйвол в весенней грязи. Кроме того, я ко всему прочему продрог до судорог. После того как я, не в силах отряхнуться, трясущимся снежным комом, взгромоздился в кабину, захлопнул дверь и включил поспешно обогрев сидения, то ещё с минуту сидел и «делал себе строгий выговор с предупреждением» за оставленные тёплую куртку – в машине на заднем сидении, и тёплые зимние сапоги – дома.
Немного придя в себя, я бросил взгляд на своего пассажира. Вернее, на его чёрный огромный силуэт на соседнем сидении. Мне снова очень захотелось включить освещение в салоне, чтобы получше его разглядеть, но теперь это показалось неудобным, и моя природная робость взяла верх. Он всё так же покладисто неуклюже сидел рядом в темноте, исправно положив руки на огромные выпирающие колени, всё в том же самом положении, в котором я Его оставлял ещё до кругосветки вокруг собственного авто. Захотелось предложить Ему пристегнуться, но, взглянув на Него в очередной раз, почти полностью скрывающего под собой кресло, я, почему-то, передумал и решил оставить всё как есть.
– Сейчас нас немного может потрясти. Держись рукой за специальную ручку над дверью, – показал я. И Он добросовестно взялся одной рукой за ручку над своей головой.
Я прикинул место для разворота. «Рекстон» взревел, разводя в стороны, как ледокол льды, торосы снега, и в три этапа, раскопав на месте своего манёвра внушительный снежный окоп, развернулся и двинулся по собой же прорытой в сугробах колее, катя впереди себя снежный бурун.
Выбравшись снова на шоссе, я выключил понижайку, и покатил обратным маршрутом на МКАД.
Тут только я попытался приглядеться к своему пассажиру. Вернее, ещё до этого, я начал к Нему принюхиваться. От Него тянуло сыростью, запахом хвои и плесенью. Он всё так же сидел, в застывшем положении – с одной рукой на коленях, а второй вцепившись в поручень над головой.
Темнота вокруг нас (слабый отсвет от приборов много освещения не давал), боязнь показаться невежливым при разглядывании субъекта справа и необходимость постоянно сосредотачиваться на дороге не позволили мне сильно продвинуться в удовлетворении своего любопытства.
Попутно надеясь, что на коже кресла «Оно» не оставит следов, или, на худой конец, потом всё смоется, я попытался развить исследование, ведя непринуждённую беседу.
– Однако, метёт сегодня, – находчиво начал я.
…В салоне ничего не изменилось. Казалось, я просто веду разговор с умным человеком – с собой, то бишь.
– И мороз крепчает, – продолжил я.
Тот же эффект. Вернее, полное отсутствие эффекта.
– Не замёрз меня ждать тут? – неизвестно для чего добавил я.
После отсутствия ответа, я понял, что массовик из меня совершенно никудышный. Вместо этого я включил тихую музыку на мультимедиа и попытался сосредоточиться на дороге.
Благополучно вырулив на МКАД, я направился по нему на восток по часовой. Снег всё так же валил. Я всё так же думал о том, как бы мне не думать про то, «как всё же может так сильно вонять!». Крутанувшись со МКАДа до съезда на Осташковское шоссе, я снизил скорость, и, соблюдая знаки движения, чтобы не привлекать внимания постов ДПС – они мне были сейчас особенно не нужны, (а, может, тем самым, наоборот, становясь для них, таким образом, более интересным – разве ж их поймёшь?) поехал в сторону деревни Пирогово.
О пассажире справа я, как потом понял, даже забыл, погрязший в свои думы о запахах. И как раз, когда я проезжал Подрезово, мой молчаливый попутчик вдруг внезапно вытянул в сторону правую руку, которой до этого всё так же держался за поручень, и внезапно произнёс: «Кнухталг!».
Это было так неожиданно, что я чуть не улетел в кювет. Оказывается, очень будоражаще забыть о присутствии кого-нибудь в салоне, а потом внезапно его вновь обнаружить… да ещё ТАКОГО. И когда внутри ЭТОГО, что сидело справа от меня, глухо, но чётко, забурчали слова, меня, наверняка, посетило видение ангела тьмы с огненным дубьём. Во всяком случае, я так врезал по тормозам, что машина, захрустев ABS вместе с ESP, пошла юзом и остановилась на обочине, а мой пассажир со стуком саданул своим ветвистым (как я это успел разглядеть в этот миг в свете фонарей) лбом о торпеду перед собой. Звук был какой-то пустой и деревянный.
– Бардачок открывается не так, – мрачно машинально пробормотал я.
Несмотря на, казалось, сильный удар головой, мой всё ещё непристёгнутый пассажир, как ни в чём не бывало, снова указал куда-то в лесные заросли справа и повторил: «Кнухталг!»
– Что за «Вахтанг»? – опять не понял я, опасаясь – не вызваны ли эти возгласы сильной травмой головы при ударе, и как эту травму перенёс мой бардачок.
– Там «кнухталг», – показал Он мне в сторону.
Я попытался вглядеться в том направлении, куда показывал мне Он своей большой и какой-то корявой рукой, но ничего не смог разглядеть в темноте через боковое окно. Тогда я опустил стекло и снова принялся вглядываться во тьму, сквозь валящий снег.
– Я ничего не вижу – метеорологи явно активно колдуют против нас с тобой, – спустя пару минут сдался я. – Мне подъехать туда?
– Да. «Подъехать», – Отрывисто ответил мой попутчик.
Кажется, в той стороне, если я ничего не путаю, был Пироговский лесопарк. Я, вздохнул, и, съехав с дороги, двинулся через небольшое поле к лесу.
Когда я подъехал почти вплотную к лесу в указанном направлении, то даже в свете фар так и не смог ничего разглядеть, настолько сильно валил снег. Но мой пассажир был, казалось, очень доволен. Он начал вести себя оживлённей: Он, наконец, отпустил понравившийся Ему поручень над головой и переложил руку на колени рядом с покоящейся тут же второй рукой – в общем, по сути, проявил массу эмоций и активности. Я в глубине души очень обрадовался, что ручку над головой Он не забыл, и именно ОТПУСТИЛ, ДО того, как положил эту руку себе на колени. Почему-то мне казалось, что, не сделай он этого, он так же спокойно на колени перенёс бы зажатую в своей руке мою рукоятку.
Потом Он повернул ко мне свою большую колодоподобную голову, и я увидел, что круглые глаза на ней светятся ярко жёлтым. Тут мне стало сразу же неуютно, и я решил, что буду, почему-то, разглядывать лучше кнопку включения мультимедиа. (Не знаю, почему меня она так заинтересовала).
– Мне надо тут выйти. Потом поедем дальше, – объявил мне Он.
«Можно подивиться, что мне не было поручено сварить к Его возвращению кофе», – подумал я, предварительно натягивая куртку и вылезая из машины.
На сей раз путь до пассажирской двери сквозь снегопад прошёл быстрее – развивающаяся сноровка или просто опыт?
Я открыл Ему дверь, и Он шагнул из салона на воздух. Именно «шагнул» и распрямился в полный рост… Он распрямился, а я сел. Прямо в снег, потому что не мог понять, как ЭТО ВСЁ поместилось у меня на переднем сидении. Ростом он был, наверное, в два моих роста. Я не великан, но всё же два меня – это чересчур.
И тут, ему навстречу из под покрова леса, чёрной стеной вздымающегося перед нами в каких-то пяти метрах, в полосу света фар вышел, а скорее, появился из ниоткуда «кнухталг». А мой недавний пассажир в один шаг оказался рядом с ним. И когда они встали громадами друг напротив друга, в свете фар, то я сразу же понял, что мой пассажир – тоже «кнухталг».
Они стояли друг перед другом, покрытые какой-то не то шубой, не то желтоватой шерстью, не то мелким пожелтелым мхом. А, может, она таковой казалась в свете фар или просто была грязной – не знаю… Расставив в стороны свои огромные руки и ноги, со стороны они были похожи, наверное, на две огромные толстые коряги, отдалённо напоминающие человеческие формы.
Оба «кнухталга» всё так и стояли друг напротив друга в той же позе и молчали. Это было немного дико, потому что в моих глазах бурно развивающиеся события как будто «подвисли», словно кто-то нажал на пульте кнопку «Пауза». И только валящий снег напоминал, что это не остановленное кино.
При мыслях о кинофильме я поймал себя на том, что, очевидно, засыпаю. Скорее, от холода, который из-за волнения я не замечал до поры до времени. Решив не мешать корягам наслаждаться оживлённой беседой, я собрался с силой и влез в машину через пассажирскую дверь, захлопнув её за собой.
Я плюхнулся на место моего пассажира, подсознательно ловя себя на мысли, что не представляю, как буду дома объяснять Полинке, приобретённый после этого мной запах околовокзальных эсквайров, особенно в совокупе со своим ночным отсутствием.
Я включил подогрев пассажирского сидения, отчего запах начал просто культивироваться и расцветать по всей машине, как огородная культура.
Забрав с заднего сидения термос и выловив из пакета ещё теплую картофелину, я, налив себе душистого чая, устроился поудобней на уже греющем меня сидении и принялся наблюдать через лобовое стекло. На сцене в свете моих прожекторов ничего не изменилось. Два гигантских пня всё так же стояли друг напротив друга, почти не двигаясь, и яростно медитировали друг на друга. «Почти», потому что я заметил, как они немного покачивались. Может, это было следствие волнительной и жаркой беседы, а, может, так было и сначала, просто, сидя в сугробе, такую тонкость трудно подметить сразу.
Жуя картофель и попивая чай, я смотрел на них и пытался представить, о чём они говорят:
«Твои корни тянут слишком много минералов из под моих ступней, старое ты бревно».
«Неет, это ты затеняешь мне солнце днём своими корявыми руками, да пожрут твой мозг дрыгобрюшковые муравьи»…
…А может, они не ругаются… может, наоборот, это встреча старых друзей:
«Лопни моя кора! Это ты, ДревоХруст?! Я помню: мы дружили, когда были ещё пупырчатыми черенками. Давай вспомним молодость – обнимемся, сплетём наши ветви на плечах, шарахнем по кадушке прошлогоднего берёзового настоя, и пойдём колобродить по лесу – пошукаем зайцев, сожрём егеря…».
…Меня разбудила ломота в спине. Я ощущал себя как посаженный на сковородке в аду. Глянул на приборные часы – и сон слетел с меня – я проспал около часа. Всё так же тихо и размеренно работал дизельный мотор. От моего зада можно было отрезАть куски жаренного бекона – я поспешно выключил подогрев сиденья. Сам того не заметив, я заснул в неудобной позе, отчего спину к тому же ломило, как будто её перекрестили ломом.
«Нормально, – пробормотал я. – Отсиженная спина и опалённый зад – прекрасный отдых на природе».
Я бросил взгляд за окно, и, чертыхнувшись, подскочил на обожжённом заду, отчего чертыхнулся вновь, на сей раз от боли. За окном в терпеливом ожидании стояли две огромных фигуры. Два великана молчаливо таращились на меня желтоватыми круглыми глазами через стекло двери. В ночи, на границе с лесом, спросонья, это выглядело жутко.
Совладав с собой, я открыл дверь, и на сей раз после перегрева в «Рексе», духоты и вони на меня дохнуло благодатной морозной свежестью. Я с наслаждением вздохнул грудью воздух и почувствовал чарующий запах зимнего леса. Я спрыгнул в снег рядом с «кнухталгами». Они молчаливо отодвинулись, давая мне возможность потянуться и распрямить спину. Снегопад поутих. В воздухе, плавно кружась и покачиваясь, падали редкие крупные снежные хлопья. «Дело к потеплению», – почему-то пришло мне на ум. Я поднял взор вверх. Здесь, вдали от города и его ярких ночных огней, в чистом морозном небе мне открылись мириады звёзд и созвездий, которых я никогда не видел. Да я даже в планетарии не видел такой небесной картины. Это не могло быть естественно. И я покосился на «кнухталгов», возвышающихся рядом с собой, не без основания подозревая их.
Это было чудесно.
Но. Надо было ехать. Меня деликатно и терпеливо ждали.
– Едем? – спросил я обоих великанов. – Вы поедете вдвоём? – добавил я, осознавая, что брать второго было бы не по правилам.
– Нет, – ответил один из «кнухталгов». Я полагаю, что это был «мой» кнухталг. – Я – еду. Он – остаётся.
Всё было сказано на редкость просто и корректно. Я кивнул и в тон ему молча показал на открытую пассажирскую дверь. Ответивший мне великан опять стал медленно сгибаться и съёживаться. Такой завидной гибкости никак не предполагалось при стороннем взгляде на его комплекцию. Второй его «близнец» так и остался стоять рядом с машиной и наблюдать за нами, пока я закрывал дверь за своим вновь обретённым пассажиром.
Запрыгнув на водительское сидение, я попытался тронуться, и обнаружил, что задние колёса «Рекстона» буксуют, оба оказавшись одновременно свешенными в какой-то канаве, очевидно, мелиоративного значения, на границе между полем и лесом. Возможно, пока «Рекстон» стоял, он прогрел под собой снег, и задний мост ушёл глубоко в канаву.
Я уже хотел было вылезать за лопатой. Но тут, задняя часть машины приподнялась, и машина сама продвинулась вперёд. Какая-то мощная несокрушимая сила подняла зад «Рекса» и толкала вперёд по сугробам двух-с-половиной-тонный вес. Я от испуга с силой нажал на тормоз, хотя машина и так стояла на паркинге, и перемещение явно от неё не зависело. Тем не менее, движение прекратилось. Я пулей выкатился со своего сидения в снег и, поражённый, увидел висящие в воздухе заднюю часть и задние колёса моего авто, а позади стоящего кнухталга, который подсунул свои руки под днище машины.
«Сейчас погнёт внизу всё, что можно», – не находя в себе силы удивляться, испугано подумал я. Но, подбежав, насколько быстро позволяли сугробы, к живому домкрату и заглянув под машину, я с удивлением и с облегчением обнаружил, что «руки» кнухталга держат на весу зад машины нежно и исключительно под каркас рамы внедорожника.
– Спасибо! – крикнул я неожиданному помощнику, махнув приветственно рукой.
Тут же зад моей машины брякнулся в снег, брошенный с высоты почти в метр, и мощные усиленные жёсткие пружины с амортизаторами, жалобно хрякнув, дважды отработали этот «бряк» – рука кнухталга с готовностью махала мне в ответ на приветствие.
«В следующий раз надо быть сдержанней в своих эмоциях», – отругал я себя, запрыгивая в кабину.
Пристегнувшись, я развернул «Рекса» и, высунув в окно и помахав благодарственно рукой ещё раз оставшемуся великану, покатил по полю назад к шоссе. В боковое зеркальце и зеркало заднего вида я попытался увидеть того, кому махал, но сзади уже никого не было.
Когда мы выбрались на шоссе и покатили дальше, я украдкой скосил глаза вправо - рядом со мной деликатно сидел мой пассажир, «кнухталг», положив одну левую руку поверх крепко сведённых высоко задранных коленей, а правой держась за рукоятку у себя над головой.
Через десять минут я уже останавливался в лесном массиве около Солнечной поляны, не доезжая до Пестово, на острове между тремя водохранилищами и Каналом имени Москвы. Место было мне знакомо. Я ездил здесь рядом в Жостово с ребятами из своего любимого автоклуба «Jeep4x4Club».
Когда я открыл Ему дверь, мой молчаливый сотоварищ по путешествию шагнул в снег, на ходу разложившись и опять возвышаясь надо мной в два моих роста. Он повернулся ко мне и с высоты посмотрел на меня своими жуткими жёлтыми светящимися глазами. Над нами разводили свои руки размашистые сосны, как бы пряча звёздное небо от моего взора.
– Ну, давай. Осторожней тут, – неизвестно зачем добавил я. Он так же смотрел на меня и ничего не говорил. Не зная, что ещё добавить, я махнул рукой и прыгнул в машину.
Когда я отъезжал, он всё ещё стоял в лесу и смотрел мне в след.

ГЛАВА 6 (Мал, да удал – лопату об колено сломал)

Я позвонил Олегу.
Олег обрадовался моему звонку.
– О, Вы…
– «Ты» – поправил я.
– Вы… Ты уже освободился? – воскликнул он. – Ну как прошла первая поездка? Не «очень» для тебя было для первого раза?
– Нормально, – чуть помедлив с ответом, отозвался я, прикидывая, останутся ли следы на пассажирском сидении, и выветрится ли запах до утра, когда надо будет везти детей в школу.
– Тогда вот ещё какая вещь, Сергей – у нас не хватает народу. Рафик не успевает. Ты не мог бы помочь перевезти ещё одну пёструю компанию у самого МКАДа?
– Компанию? – испугался я. – Боюсь, ещё трёх таких, и мой внедор превратится в плоский гоночный болид, еле волочащий колёса.
– Да неет, – Олег рассмеялся. – Эти и вшестером тебе целого заднего сидения не займут. Только вот что. Ни в коем случае, не слушай их. Не ведись на разговоры и провокации. Да… и не позволяй вольностей, а то на шею сядут. Короче, построже с ними. И всё по памятке, которую ты читал. Готов?
– Я не успел переделать свой кэб в автозак, чтобы транспортировать твою компанию в сохранности от моего праведного гнева, – проворчал я. – Ладно, диктуй адрес.

* * *

Спустя два часа я был на месте. Мне пришлось изрядно повозиться, прежде чем оказаться под самым сердцем парка Лосиный остров. Вынужден был заезжать через Абрамцево, а затем, далее, вдоль просеки ЛЭП. Последнее заняло у меня целый час. За окнами не было ничего видно в ночи, кроме высокой тёмной стены леса по обеим сторонам и белоснежной просеки линии ЛЭП, подсвеченной фарами. Снега вдоль ЛЭП намело столько, что «Рекстону» пришлось, буквально, прорубаться вперёд.
Почему я не успел поставить себе спереди силовой бампер с ковшом для уборки снега?
Я разгонял машину и с размаху всаживал её в снежный торос, разрубая его двух-с-половиной-тонным весом и перемалывая сугробы колёсами в кашу, подминая их под себя и продвигаясь по ним до тех пор, пока скорость не начинала замедляться, а «Рекс» вязнуть. Не давая машине забуксовать, я останавливал её, включал заднюю, откатывал по своим следам назад, утрамбовывая проход, и снова прорубался дальше. Так продолжалось всё снова и снова.
Это напоминало средневековое раскачивание бревна для выламывания замковых ворот особенно шумным соседям.
Два раза я был почти уверен, что застрял, но до лопаты дело не доходило. Каким-то непостижимым везением мне удалось добраться до места – почти до самого Акуловского водоканала.
Здесь я подъехал к кромке лесопарка и заглушил двигатель, включив аварийку, чтобы быть более заметным. На указанном месте никого не оказалось. Я прикинул, не долго ли добирался – может, меня не дождались?
Ни одной живой души. Хотя, судя по названию лесопарка, лоси должны были просто из под колёс у меня брызгать.
Бродить в неподходящей обуви по сугробам удовольствия не доставляло. В свете произошедших сегодня событий, обдумывать происходящее не хотелось – чем меньше осознаёшь, тем сохранней себя ощущаешь. А раз поработать умственно не было ни сил, ни желания, я решил поработать для своей пользы бездумно и физически. Сказано-сделано. Достал из багажника снеговую лопату и стал расчищать от снега небольшую поляну вокруг машины – место для разворота. В наше время с навыками дворника не пропадёшь. Жалел только, что у меня нет модной оранжевой курточки и каски.
Всполохи аварийки периодически подсвечивали местность вокруг, давая мне возможность оценить, насколько мой труд сдвинулся в направлении более передового и достойного получению вымпела «лучший дворник нашего ЖЭКа в этом месяце».
Оказывается, лучший способ обдумать что-либо, это способ – «бездумно» поработать физически. Сразу же мысли о происходящем так и завертелись у меня в голове.
Внезапно, чертыхнувшись, я наткнулся на группу из пяти стволов, растущих почти из одного места, спиленных не под самый корень, а на высоте чуть меньше метра.
Я всегда знал, что просечные лесорубы – люди несгибаемой воли, но эти, похоже, имели ещё и несгибаемые спины и руки – так можно было вообще спиливать деревья под просеку на уровне груди. Этакий «сюрприз» для рассекающих по сугробам. Хорошо, что я его именно откопал, а не открыл бы для себя, изучая, скажем, разнесённый в щепки бампер. Подобная находка отвлекла меня от иррациональных мыслей. Я яростно работал лопатой, отшвыривая снег, быстро продвигаясь вокруг «Рекстона». Когда же я замкнул круг, то с удивлением обнаружил, а, вернее, не обнаружил так неприятно удивившие меня остовы деревьев. Я в замешательстве стал оглядываться, нет ли какой ошибки, и не мог же я в процессе работы закопать их обратно?
И тут обнаружил кого-то рядом с «Рексом». Вглядевшись, я понял, что это группа существ, высотой не больше метра, которые копошились около подножки и поочерёдно заглядывали под машину.
Лопата, не ахти какое оружие, но с ней всё же чувствуешь себя уверенней. Скажем, средневековым рыцарем с двуручным мечом, который если и не развалит врага от шлема и до седла, то, как минимум, пропишет ему сотрясение средней тяжести с оттиском маски его лица во всю поверхность совка. Воинственно перекинув орудие пролетариата с руки на руку, я кряжисто двинулся на «минёров», похоже, собравшихся подорвать мою машину. Я был твёрд намереньем защитить своего «дракона» от возможных посягательств.
Заметив моё движение, существа прыснули врассыпную, но не далеко, а обежали машину и спрятались за ней с противоположной стороны. И теперь поочерёдно выглядывали из-за неё, о чём-то совещаясь.
Судя по всему, это существа разумные, пришло мне на ум. А с учётом, их роста и того, что в моё задание входило перевезти «компанию», я предположил, что те, кого я «храбро», как сэр Ланселот, загнал за Можай, вернее, за собственную машину, и есть эта самая «компания». Грубо говоря, похоже, я навёл страху на «клиента».
– Эй, кто вы такие и что вам понадобилось под моей машиной? – крикнул я. (Не самый лучший способ начинать примирительные переговоры с «клиентом», но лучшего мне на ум не пришло).
Существа сгрудились за машиной, и я услышал как они о чём-то спорят.
– Мы думаем, что эта машина не сможет довезти нас до места, – крикнул голос с хрипотцой. Это был голос взрослого человека, из чего я пришёл к выводу, что среди существ есть, скорее всего, карлик.
– Почему? – удивился я.
– Потому что ты хочешь убить нас своей лопатой! – дерзко выкрикнул из-за машины другой голос, но на него сразу же зашикали.
– Потому что твоя машина ниже, чем сугробы, – авторитетно заявил первый голос.
У меня весьма неплохо поднята машина, как говорят на соответствующей лексике: «лифтована», и меня несколько удивила и даже обидела подобная претензия.
– До вас никто не жаловался, – напустив на себя важности бывалого перевозчика, прихвастнул я.
За машиной снова послышались возгласы спора.
– Так вы поедете или отказываетесь? Я могу уехать, и передать о вашем отказе, – крикнул я, поторапливая спорщиков.
– Поедем! – крикнул первый голос.
– Только убери лопату! – крикнул вдогонку второй голос.
– Убрал, – пообещал я, убирая лопату в багажник.
Из-за машины рядком, толкаясь, несмело выбрались пять фигур. В отсветах аварийки разглядеть их было нелегко. Эти существа явно так трУсили, что мне стало неловко за свою вспышку воинственности.
– Извините, пожалуйста, я подумал, что вы что-то творите с моей машиной, и принял вас за других, за злоумышленников, – я попытался загладить неудобную ситуацию.
– Да! Но мы испугались! – крикнул, по-моему, прежний паникёрский голос. Но тут, выкрикнувшего толкнули, и он полетел в снег.
– Молчи, а то тут оставит. Слышал? Скажет потом, что «отказались», – шикнули на него в темноте.
Я открыл заднюю пассажирскую дверь машины, ведущую на заднее сидение. Фигурки выстроились в ряд перед ней, и в свете загоревшейся подсветки я смог их, наконец, разглядеть. И тут же мне стало не по себе. Передо мной были не карлики, а гномы.
Нет-нет, именно гномы. Я не знаю, как это объяснить. Они не были одеты в нелепые цветастые колпачки, сюртучки, чулки и подпоясаны кушаками – нет. Но у всех карликов, которых я когда-либо видел наяву или по телевизору, была какая-нибудь диспропорция – большая голова, сильно развитое тело, укороченные кривоватые ноги и так далее.
У этих же существ – несмотря на коротенькие ножки, пропорции сохранялись, сравнительно, правильными, так, что сразу же становилось ясно, с учётом их взрослых недетских лиц, что перед тобой – гномы. И знаете ли, умиления или восторга мне это не прибавило. Напротив, меня это испугало. Никогда не подумал бы, что так может подействовать осознание того, что сказки вокруг тебя оживают. На них была какая-то серая дерюжная одежда непонятного покрою.
Заметив моё замешательство, существа затихли и, затаив дыхание, испуганно уставились на меня во все глаза, словно от меня и от того, что я сейчас сделаю, зависит их судьба. Это помогло мне выйти из ступора.
– Давайте, давайте – залезайте, – подбодрил я, делая приглашающий жест рукой.
Да, машина была для них высоковата. Из-за «лифта» порог приходился им по уровню груди, или, пожалуй, даже шеи. Может, этому способствовали ещё сугробы. Глядя, как спереди стоящий гном с короткой, окаймляющей подбородок седой бородой, пытается забросить на подножку ногу, мне стало его жаль. Я обхватил его с боков и поставил сразу на порог. Гном не обернулся и, нисколько не обескураженный, пролез в салон, где и сел посередине заднего ряда кресел, в конце которого, к тому же, было установлено детское кресло для моего младшенького сына. Наступил черёд следующего по очереди гнома. Он подошёл и просто поднял руки вверх, чтобы мне было удобней его подсаживать.
От такого доверия, я немного оробел, но подсадил и его.
Потом подошёл черёд того гнома, который больше всех возмущался, а коллеги остужали его окунанием в снег. Этот рук не поднимал, а подойдя к подножке, которая приходилась ему до груди, принялся жалостливо задирать правую ножку вбок, даже не пытаясь сколько-то постараться поднять её повыше и потянуть на высоту подножки. Это напоминало халтуру начинающей балерины у станка. После пяти подобных демонстраций, он оглянулся на меня с укором во взгляде так, что я почувствовал себя виноватым, и, прервав эти демонстративные симуляции, покладисто подсадил и его.
Оставшиеся существа подходили ко мне сразу же с поднятыми руками, как фрицы в сорок пятом.
Когда я загрузил всю компанию и сел на водительское место, то, пошарив по карманам, обнаружил, что где-то прокуковал свои ключи от машины. Наверное, когда копал вокруг площадку для разворота.
Сокрушаясь и ругаясь под нос, но тихо, чтобы не травмировать детскую психику моих новых пассажиров, я достал из багажника фонарь и пошёл рыться в снегу.
Через пять минут бесплодного рытья и раскидывания снега вокруг, как кабан в поисках желудей под берёзой, я отметил, что гномы начали заметно нервничать. Я заглянул к ним, открыв дверь. И тогда тот, которого я подсадил первым, спросил: – А почему мы не едем?
– Я обронил где-то тут ключи. Сейчас найду, и поедем, – попытался успокоить их я.
Продолжая рыться в снегу, я заметил, что гномы начали опять что-то бурно обсуждать на своём сидении.
«Ну вот, слава Богу – а если эти кочерыжки придут к выводу, что могут помочь мне в поисках, то я возражать не буду», – решил я для себя.
И тут гном, который у меня интересовался о причинах задержки, опять стал знаками подзывать меня. Я понадеялся, что они решили помочь мне, и обрадовано подошёл.
– А эти ключи нам так уж и важны? – осведомился гном.
– Абсолютно, – разочаровано обрезал я.
– И вы уверены, что без них мы не уедем?
– Абсолютно, – подтвердил я вновь.
– Вот ваши ключи, – ответил мне этот гном, протягивая мою связку ключей от машины.
– Спасибо! – обрадовано воскликнул я, хватаясь за ключи. – А как они к вам попали?...
– Нуу… ммм… мы нашли их тут на коврике, – явно соврал мне коротышка.
Так. В голове у меня мгновенно сложился весь пасьянс. Оказывается, пока я помогал им залезать в машину, при ловко разыгранной комедии с подсаживанием один из них тиснул у меня ключи из заднего кармана.
Помрачнев, я сел в машину и завёл в двигатель.
– ТАК! – суровым голосом сказал я, повернувшись к мгновенно прижавшимся друг к другу коротышкам. – Значит, договариваемся с вами раз и навсегда, – я сделал многозначительную паузу для сущей драматичности момента. Гномы вжались в сидения и внимали мне, как кролик, увидевший удава.
– Если у меня, ещё раз… что-нибудь… как бы то ни было… пропадёт… То я высаживаю вас, где придётся. Усекли? – я попытался сделать голос позначительней, и для острастки повращать глазами.
Очевидно, у меня это получилось не так, как я хотел, потому что гномы затряслись, шарахнулись от меня, группой налезая друг на друга, и бешено скопом закивали головами.
Посчитав, что хулиганству был дан решительный отпор, и что внушение прошло, как надо, я отвернулся от них вперёд, включил фары и, развернув «Рекстон», тронулся в обратный путь по просеке ЛЭП.
Я катил по своим колеям на выезд из лесопарка. Гномы сидели рядком и о чём-то тихо перешёптывались, поглядывая на меня. В полумраке салона я видел, как блестят и чуть светятся в темноте белым их глаза.
– Мы боимся, – наконец, раздалось разом несколько голосов.
Я остановил машину и повернулся к пассажирам.
– Меня?
– И тебя тоже, – заявил прежний неугомонный гном, но получил тут же по подзатыльнику с каждой стороны.
– У вас тут пахнет колОдой, – вежливо сказал пожилой голос, похоже, принадлежащий гному, проникшему в салон первым. – Его мы и боимся.
– Какой такой колодой? Я в карты не играю, – удивился я. – Ах… Колооодой… Это такая деревянная, на которой ещё дрова рубят?!... Ммм... Я этот запах, скорее, отношу к гнили и прелой хвое. До вас я тут перевозил одного субъекта. Вот он посетовал, что мой салон не оснащён ароматизаторами и бесплатно подарил мне этот аромат на долгую память.
– Оо-оо…, – испугано выдохнули гномы все, как один, с ужасом и богобоязненным страхом уставясь на меня.
– Вы хотите сказать, что он вам что-то подарил?! – потрясённый спросил меня первый гном.
– Ну, честно сказать, он не очень-то меня и спрашивал. Пришёл, сел и «напах», – откровенно признался я.
– О, как это на него похоже, – шёпотом доверительно и сокрушённо проговорил гном номер один.
– А вам не страшно было его? Ведь он сидел с вами рядом на сидении…, – вторил из темноты другой гном.
– Колода мог до тебя дотронуться…
– А ты до него…
– Да как-то я об этом не задумывался, – озадачено ответил я.
– Вы очень храбрый! – с восхищением заметил первый гном.
– И сильный! – поддакнул кто-то из них.
– И злобный! – благоговейно встрял гном-неврастеник.
Мрачно поворачиваясь вперёд, за спиной я слышал шлепки подзатыльников, злобное шипение и булькающие звуки – коллеги проводили культурологическую беседу со своим товарищем. Мне даже стало его жалко.
– Не бойтесь, Его тут нет, а в этой машине со мной вы в безопасности, – попытался заверить я их.
Моя краткая цицеронская речь, как ни странно, произвела огромное благотворительное действие на плебс. Толпа сзади одобрительно загудела, разговоры стали вестись громче, веселее и наглее.
В обратку «Рекс» пробирался быстрее, но всё равно, нет-нет, да пробуксовывая в снежной каше. Гномы, сидя сзади, болтались в разные стороны, и при этом норовили подпрыгнуть на сидениях, пытаясь угадать момент, когда подкинет повыше. Это сопровождалось нестройным «оо-оО-Оо». Я понял, что путешествие обещает быть непростым и даже пожалел, что не могу воспользоваться сеткой отгораживающей багажник от салона при перевозе животных, ибо этот зверинец уже пробрался-таки в салон, минуя багажник.
Въехал в Абрамцево. Дорожные фонари теперь освещали путь и часть салона. Поглядев в их свете назад, я вздрогнул и ужаснулся. В детском кресле моего младшего сынишки Ваняши – существа с милым личиком и с ангельскими большими глазками, которого я привык видеть сидящем в кресле в зеркало заднего вида, я увидел грубое бородатое загорелое лицо развалившегося в нём коренастого гнома, беззаботно болтающего своими крепенькими ножками. Контраст был так велик, что я с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть и не наорать на это чудовище. Но, успокоившись, «махнул рукой».
На выезде из Абрамцево стоял «Ford» Дорожно-Постовой Службы. На сей раз дежурящий инспектор без колебаний жезлом указал мне прижаться к обочине. Сжав зубы и досадно рыча, я повиновался. Думая только о том, чтобы упредить заглядывание полицейского в салон, я выпрыгнул из машины и, чуть ли не рысью, побежал навстречу инспектору.
Как правило, любое действие водителя при досмотре трактуется инспектором в пользу, подтверждающую твою вину в различных областях:
- «медленно вылез» – тянешь время, затягиваешь проверку, – значит, «не хватает каких-нибудь документов – страховки, ТТС и т.п.»;
- не подходишь к инспектору близко, говоришь в сторону – «выпил»;
- суетишься и тараторишь перед инспектором, услужливо предлагая все документы – «что-то не в порядке с машиной»;
- не садишься к инспектору в машину – «выпил», прячешь запах;
- при разговоре с инспектором спиной пытаешься встать между ним и своим авто – скорее, «нет номера» или проблемы с подсветкой;
- общаешься, не покидая салона своей машины – «выпил», «под кайфом», «в неадеквате»;
- пытаешься давить на инспектора деланным равнодушием – уже виновен.
– Пойдёмте к машине, – остановил меня инспектор на бегу.
– Нет. К Вашей, – учтиво подправил он мою попытку двинуться к патрульному авто.
Я про себя ругнулся, но внешне пожал плечами и равнодушно пошёл впереди инспектора к «Рекстону».
Сотрудник ГИБДД бегло и даже как-то равнодушно бросил взгляд на предъявленные ему документы – мне даже обидно стало – нет бы похвалить, что все бумаги на месте, в порядке, что ничего не забыл – «ГИБДД Москвы гордится Вами!» – нет, ни слова!...
А потом он медленно обошёл машину по кругу, придирчиво её разглядывая. Один раз он резко нагнулся и тут же присел, что-то высматривая под машиной так, что меня даже напугало, не скрутило ли ему внезапно живот до хирургической рези и пикантных последствий. А транспортировать ещё одного сильнопахнущего субъекта в своём авто, на сей раз до больницы, да в машине, кишмя кишащей неугомонными недомерками, мне не улыбалось. И так запах, как в хлеву.
Но оказалось, инспектор хотел застать врасплох мой топливный бак, затянутый защитой. Я даже ждал от него нечто вроде: «Ага! Вот что у нас здесь!». Но вместо этого, они с баком молча с интересом «пропялились» друг на друга секунд десять. Не знаю, что из этого уяснил для себя инспектор, но после такого тщательного осмотра, я успокоил себя, что, во всяком случае, в момент нашей встречи заминировать днище гномы всё же не успели.
– Давайте посмотрим салон, – предложил мне инспектор.
– Да чего я там не видел, – открестился я.
– Ну тогда, позвольте, я взгляну, – настойчиво продолжал навязываться инспектор.
– Как хотите, осматривайте, – пожал плечами я, понимая, что лезть в бутылку в подобном случае, только загонять себя в угол, и лихорадочно соображая, что делать, когда он всё же заглянет внутрь. – Только помните, что машину я вам всё равно не продам.
Инспектор замер. По застывшему взгляду я определил, что он подключил дополнительные недюжинные ресурсы головного, и, возможно, даже задействовал часть спинного мозга, чтобы обработать полученный вброс информации. Потом взгляд его потеплел и он рассмеялся. Как-то по-доброму,… отчего стало жутковато.
– Да неее, – неизвестно к чему проговорил он, улыбаясь. – Мне просто стало интересно, зачем вы в салоне такой дорогой машины дрова перевозите сзади на пассажирских сидениях.
Сначала я подумал, что он шутит. Потом, посмотрев на него, понял, что, нет, этот – вряд ли.
Мне стало не по себе, и я открыл заднюю пассажирскую дверь, заглядывая в салон. В салоне стояли на полу, прислонённые к сидениям четыре полена, сантиметров по двадцать в обхвате и по метру в длину каждое. Я уже имел на эту тему определённые подозрения ещё в самом начале встречи с гномами, поэтому не особо удивился, но меня больше удивило, почему дров был количеством четыре? Посмотрев повнимательней, я заметил, что из под моей куртки, лежащей на детском кресле, высовывается маленькая волосатая ручка, которой кто-то пытается придерживать полы этой самой куртки, чтобы не расходились.
– А… это… комплект материала для художественной резьбы по бревну, – махнул я рукой, поправляя куртку так, чтобы волосатая конечность не шокировала чувствительность представителя власти. – Поделки там всякие для деревянного зодчества будущие, так сказать.
И тут я снова обомлел – передо мной не было никаких брёвен. Передо мной сидело на сидении четверо напыжившихся покрасневших гномов с надутыми щеками. Я растеряно повернулся к инспектору, но тот, похоже, нисколько не сконфузившись, показал мне на гнома, сидящего посередине с чёрной лопатообразной бородой: «Вот у этого полена дупло по центру – брак. Из него плохая поделка получится».
Я подумал, что инспектор надо мной подшучивает, но, опять взглянув на него, повторно убедился, что «ЭТОТ – нет». Я опять перевёл взгляд на гномов. Они покраснели ещё больше, и, похоже, даже соревновались, кто из них надуется страшнее. «Бракованный» гном «с дуплом» начал даже закатывать глаза.
У меня сложилось мнение, что мы с инспектором видим совершенно разную картинку.
Опасаясь, что карапузы сейчас перезреют и просто рванут у меня в машине, забрызгав салон, я захлопнул дверцу с хлопком, давая полицейскому понять, что аудиенция закончена.
– Ничего, – сказал я ему в утешение. – Дупло в полене даже лучше – как-нибудь обыграю. Может быть, вырежу действующую модельку унитаза 1:32.
Когда я ехал уже по МКАДу, то спросил отдувающихся сзади гномов – верно ли, что они пыжились, чтобы стать незаметными для полицейского?
– Да, – тяжело дыша, ответил мне второй гном. – Мы маскировались.
– А почему тогда я вас видел? – спросил я.
– Значит, ты с нами начинаешь сживаться, – неуверенно проговорил гном. – Но, вообще, это редко. Обычно, мы сами решаем, кому показываться, кому нет.
Глядя в салон через зеркало заднего вида и наблюдая, как они тяжело дышат, я поинтересовался, не открыть ли им окошко, чтобы дышалось чуть-чуть посвободнее? Тут же все гномы принялись на разные голоса ныть, что им душно, и они хотят «открыть окошко».
Я приспустил стекло, обозначив маленькую щель.
Спустя какие-нибудь три минуты, как гномы, которые уже сообразили, что я наблюдаю их в салоне через зеркало заднего вида, прилепленное на лобовом стекле, принялись показно ёжиться, дрожать и растирать себя ладошками, демонстрируя, насколько им холодно. Пришлось окошко закрыть.
Справился, как же мне различать гномов по именам. Гнома, который первым залез в салон, звали Сполитан. Среди товарищей он пользовался если и не авторитетом, то уж уважением, точно. Гнома-паникёра звали Савелий. Гнома, который был забракован инспектором, звали Константин Андреевич. Того, кто прятался на детском кресле под моей курткой – Пехоркой, а пятого – звали загадочно: Пафнутий.
Сидя за баранкой с полным салоном пассажиров, существование которых противоречило любой элементарной современной логике, я на какое-то время задумался.
Отвлечённый от собственных дум тишиной, возникшей в салоне, я посмотрел в зеркало заднего вида. Гномы нашли мои пакеты с бутербродами и прочей снедью и теперь второпях, давясь, лопали находку. Константин Андреевич уже прикончил курицу и, запихав кости в задний карман спереди расположенного пассажирского кресла, прикидывал, об чего бы или об кого бы вытереть руки.
Я поспешно выхватил из бардачка рулон тряпочных салфеток и протянул назад. Рулон был мгновенно схвачен, и исчез. Больше я его не видел.
Равномерно гудя, «Рекстон» шёл по Минке в сторону области. Я ехал, не превышая 70-ти километров в час, чтобы не притормаживать в населённых пунктах.
Наевшиеся гномы сзади хором затянули какую-то песню. Это была явно песня, потому что слова в ней тянулись и произносились хором на разные тона. Мелодия не проглядывалась, потому что гномы пели её кто в лес, кто по дрова и, если только взгляды на диссонансы у гномов не отличаются от человеческих, судя по всему, безбожно фальшивили. Слова были почти все непонятные. Язык был незнакомый, но по созвучиям напоминал немецкий. При этом, пели все разом, проникновенно и увлечённо.
Я ощутил себя водителем пионерского автобуса из 70-х годов или из какого-нибудь американского фильма…
Тут зазвонил телефон. Через громкую салонную связь звонок был автоматически сразу же выведен в общий фон, трубка снята и сквозь нестройный хор, а точнее, даже, «ор» голосов я услышал голос Рафика: «Серёга! Ну как там у тебя?!»
– Я тут, как пионервожатый, – пожаловался я.
– Аааа… Слышу, – рассмеялся Рафик.
Я услышал, что и он за рулём. А также услышал какую-то возню и отдалённые крики на заднем фоне.
– А у тебя что там? – поинтересовался я. – Часом, не гастарбайтеров перевозишь?
– Нее, – опять рассмеялся он. – Я на своём «Соболе» везу полный кузов тех же, кто сейчас у тебя там распевает трогательные песни.
– Скорее, это не эльфийские напевы, а вой шотландских патриотов, перед тем, как вздуть саксонских баронов, – огрызнулся я. – А куда везёшь?
– Да туда же, куда и ты, – ответил Рафик.
– У них там что, пионерский слёт?
– Не знаю, но заявки на перемещение прислало нам сразу же несколько зон Подмосковья и близлежащих областей. Алексей и остальные ребята тоже почти все по этим заявкам заняты. Ладно, Серёга, удачи – звони, если что, – и Рафик отключился.
Я ехал по затемнённым областям шоссе. С обеих сторон тянулись чёрные лесные полосы. Пение сзади прекратилось. Я глянул в зеркало заднего вида – гномы дружно показно покачивались на сидениях, поглядывая на меня, изображали страдальческие лица, демонстрируя, как их укачивает.
Я уже проехал Краснознаменск, Сивково, Зелёную Рощу и Петелино и теперь внимательно вглядывался в указатели. Уже оставалось недалеко. Найдя место для разворота, я крутанулся в обратную сторону и через метров сто съехал с шоссе на просеку в лес.
Я катил на «пониженной» среди возвышающихся вокруг меня хвойных исполинов. Казалось, сказка зимнего леса таилась за каждым стволом, и это несмотря на тех, КТО сидел у меня в машине.
Прокопав путь с полкилометра вглубь леса, я вынужден был остановиться. Дорогу мне преградило полу-поваленное дерево. Ни ехать дальше, ни объехать как-нибудь возможности не было.
Подойдя к задней правой двери, я приоткрыл её, выпуская гномов. Гномы все, как один, заныли, что ещё слишком рано, что я должен везти их до места встречи, которое «тут уже совсем недалеко». Но я помнил наставления Олега и пояснения, написанные в памятке. «Строго до съезда с дороги, укрыться от посторонних глаз и высаживать клиента для свободного доступа в лесной массив». Вряд ли «Соболь» и, тем более, «Паз» довезли бы их дальше. К тому же за эту краткую совместную поездку, мне кажется, я стал частично понимать гномов.
– Давайте, давайте, – поторопил я их. – Сейчас сюда должен прийти «колода» – мне ещё везти его в обратную сторону к Москве.
Гномы, толкаясь в проёме задней двери, скопом вывались в сугроб и рванули в лесную чащу.
«Даже спасибо не сказали», – обиженно подумалось мне.
Я сел в машину и начал задом выбираться по собственным следам. Пришлось ехать почти весь путь так. Разворачиваться здесь я опасался, чтобы не застрять – расстояния между стволами было немного, и места для манёвра или рывка почти не оставалось.
Дотолкавшись до обочины шоссе, я развернулся, и, выехав на трассу, покатил по направлению к Москве.

ГЛАВА 7 (Первое знакомство – Вспомнить всё)

«Как же это я умудрился быть втянутым во всё это?» – задумался я, перебирая в памяти события недавних дней…
Втянут во все эти события я оказался, сравнительно, недавно, когда я в начале зимы смотался в район деревни Воре-Богородское, куда ездил минувшим летом в составе внедорожного «Рекстон-Клуба» среди своих друзей – таких же повёрнутых фанатов бездорожья.
Решив освежить память, на сей раз зимой, я поехал туда в гордом одиночестве. Снег на тот момент уже обильно покрыл и укутал эти места искрящимися толстыми белыми покрывалами. Мороз-кузнец сковал небольшие озёра этого края в блестящие ледяные панцири, несмотря на обилие питающих и впадающих в них ключей. Я ехал по известной мне ранее накатанной просечной грунтовке, на сей раз также сплошь занесённой снегом.
Доехав до второго по пути от деревни лесного озера, я натолкнулся на завязший в снегу автобус «ПАЗ» с заклеенными пассажирскими окнами. Возле машины суетились двое мужчин. Один, крепкий чернобородый мужик в военном камуфляже держал в правой руке топор, а левой рукой подкладывал только что срубленный лапник под колёса автобуса, приминая ветки ногой. Второй же, краснолицый с узкими плечами, закутанный в куртку-«Аляску» с натянутым по брови капюшоном, был вооружён лопатой и расчищал вокруг колёс «Паза» снег.
По мне, так этим лапником лучше было бы автобус до весны по крышу закидать – пользы бы больше было: автобус был на летней резине и засел на совесть. Увидев меня, оба человека радостно замахали руками.
Я не стал делиться с ними удивлением по подводу того, что занесло пусть и небольшой, но всё-таки автобус в такие дебри. Предположил, что сюда у него просто перенесена новая автобусная остановка, скажем, «Неотпускай-Озеро». (Самый лучший способ разрешить свои сомнения – это придумать хоть какое-нибудь объяснение и больше к вопросу не возвращаться). А просто, развернувшись, достал рывковый трос – «динамическую стропу на 9 тонн», который мы закрепили шаклами одной стороной к петле под моей машиной, а второй стороной через приваренную снизу к «Пазу» петлю под передним бампером.
Бородач забрался в салон автобуса. Краснолицый остался на улице – управлять процессом – махать руками и что-то бестолково кричать. Я, врубив пониженный ряд, медленно начал тянуть «Паз» вперёд. С первого раза стронуть засевшую машину с места – не удалось.
Пришлось отъехать назад и сильно дёрнуть с разгону – динамическая стропа растянулась и начала отрабатывать – автобус дёрнулся, вышел из ямы и застрял на следующей. Стало ясно, что самостоятельно завершить весь маршрутный рейс без троса, автобусу не суждено... Пришлось тянуть его за собой метров триста до самого выезда на сносную грунтовку с укатанным снегом.
Я мрачно расценивал перспективу тащить автобус на тросу весь маршрутный круг и понимал, что не готов на такую жертву, сокрушаясь хотя бы потому, что ещё не успел разжиться таким замечательным устройством, чтобы объявлять остановки.
«Для пятитонного автобуса стропу бы взять помощнее, – подумал я. – Но, конечно, если бы можно было так выбирать, то я выбираю трактор».
Пока отцеплялись – разговорились. Бородатого звали Алексей, Краснолицего – Михаил. Оказывается, они любуются тут красотами зимнего озера уже часа четыре. Я удивился – почему за столько времени не сходили за трактором, благо до деревни и до дороги – не так уж и далеко. Но на данный вопрос, Алексей смутился и не нашёл что ответить, а Михаил, в сердцах воскликнул: «Сходили бы, если бы не…»… И мрачно посмотрел в сторону.
И тут у Алексея зазвонил телефон.
– Да…, – заговорил он в трубку. – Всё уже. Тут подъехал один – вытянули… Это не тягач… Ладно… Хорошо… Да… Вроде, адекватный… Нет… Да… Да… Хорошо, попробую…
– Слушай, Сергей, – обратился он ко мне, когда положил трубку. – Тут вот какое дело. Рядом у нас ещё машина застряла – полноприводный грузовой «Соболь», с другой стороны озера в снегу. Поможешь? Я с тобой на твоей поеду – покажу дорогу.
– Чего же не помочь? Соболь – не бегемот. Снег – не болото. Корней Иванович ещё давно на сей случай инструкцию составил. Глядишь, вытянем.
Когда мы с Алексеем подъехали, «Соболь», пока буксовал, уже успел нашлифовать себе целые ледяные впадины под каждым колесом. Для грузоподъёмности в тонну он был явно перегружен – задние колёса и рессоры заметно просели. Из крытого кузова, из-под брезентового полога шёл пар. Пар шёл и из-под приоткрытого капота, в котором ковырялся рыжебородый человек в стеганной телогрейке. От телогрейки тоже шёл пар.
– Это Рафик, – показал мне на рыжебородого Алексей. – О, а это – Олег! – радостно воскликнул он, показывая на появившегося из-за «Соболя» человека в очках.
Олег сразу же направился ко мне с протянутой рукой. – Спасибо Вам, – искренно улыбаясь и пожимая руку, проговорил он. – Знаю, Вы уже нам «Паз» дёрнули, теперь сюда примчались – видите, весь день на Вас паразитируем.
– Если бы на вашем месте застрял я, то, явно бы, вы меня там же и закопали, – урезонил его я.
– Вы правы. Конечно же, взаимовыручка у всех нормальных водителей в подобной ситуации бесспорна. Извините, – смутился Олег и, покраснев, отошёл.
– Что там под капотом? – спросил я, подходя к Рафику. – Только сразу предупреждаю – я в этом ни фига не понимаю. Вон, могу тебе крышку от омывательного бачка подержать или на радиатор плюнуть.
– Нее… всё нормально теперь будет, – рассмеялся Рафик. – Раз ты приехал.
Я обошёл «Соболь», оценивая ситуацию – засел намертво – без моей помощи точно никак. Странно. Автомобиль стоял в десяти метрах от озера, во льду которого у берега была прорублена свежая полынья. От полыньи до кузова машины вела заледенелая дорожка, как будто что-то тащили. Мне стало не по себе. Вообще, конечно, если кого-то топили, то сначала, обычно, тащат, а потом отправляют окунаться. Тогда бы заледенеть дорожка не должна. Тут же впечатление было, что много таскали чего-то мокрого от полыньи к кузову. Почему-то вспомнился фильм «Джентльмены удачи», Золотой Шлем. Ныряли за сокровищами?
В довершение всего, Рафик запрыгнул на подножку «Соболя», машину качнуло, и из кузова я услышал тихий плеск. Мои подозрения укрепились. Оказывается, народ сюда по воду приехал. Уж не знаю, в чём тут секрет. Может, некий неудержимый Илья с пророческим оком отметил по августу и это озеро своей эээммм… неудержимостью, и с тех пор озеро является неиссякаемым скрытым источником святой воды? А ребята запасаются ею, разливают в пятилитровые бутылки и толкают свой небольшой, но всё же, бизнес? «Лихой источник»?...
Терзаемый любопытством, я подошёл поближе к брезентовому пологу: «Если меня убьют, то не сразу – им же нужен кто-нибудь, как минимум, живой, вроде меня, помочь отсюда вылезти, чтобы доставить в срок святую воду нуждающимся?».
Внезапно, брезентовый полог распахнулся, и прямо из кузова передо мной высунулось нечто зелёное, желеобразное, напоминающее щупальце, которое толкнуло меня в лицо. Ощущение было такое, словно мне кто-то залепил в лицо начинающим плесневеть ледяным холодцом. От неожиданности с выражением, полным брезгливости, я шлёпнулся назад.
Утерев лицо, и, осознав, что пока что жив и не травмирован, я воспылал решением разобраться, кто тут пуляется зелёной грязью – наказать обидчика, и полез к кузову за очередной порцией вкусного холодца.
«Если найду кого, дам в рожу», – уверенно решил я, приподнимая полог… И..
…Сначала в полумраке полога после яркого дневного света, отражённого снегом, я ничего не мог различить. Чувствуя себя в этот момент крайне уязвимым, я щурился, в попытках сфокусироваться побыстрее на окружающем. И тут… внизу подо мной, что-то плеснуло.
Это был живой звук в воде, казалось, заполнявшей кузов по самые борта.
Я древен, как гробница. Я – представитель поколения, познавшего и воспитанного в студенчестве на таких фильмах, как «Челюсти», «Легенда о Динозавре», «Анаконда», «Лэйк Плэсид: Озеро Страха» и прочих познавательных киноматериалах. Мой инстинкт бывалого человека говорил – если в воде под тобой что-то шевелится – не жди, пока ты поймёшь, «кто это»… В долю секунды я уже был опять откинут на спину в снег. На сей раз своими собственными срефлексировавшими ногами.
Позади я услышал, как смеются мужики. Почувствовав себя главным действующим лицом чьей-то злой шутки, я сердито вскочил и попытался взять в себя в руки (которые, честно говоря, предательски тряслись после взрыва адреналина внутри меня).
– А вы знаете, что крокодилы занесены в Красную книгу? – мрачно с вызовом поинтересовался я.
– Извините, Сергей, – виновато улыбаясь, проговорил Олег. – Мы не хотели Вас пугать, да и предполагалось, что такого знакомства не произойдёт, а Вы ничего не увидите. Удивительно, честно говоря, что увидели, – и он внимательно посмотрел на меня поверх очков.
– Давайте подойдём к машине вместе и посмотрим – и Вы увидите, что бояться, действительно, нечего.
Он и вправду подошёл к кузову «Соболя», приподнял полог и знаками поманил меня к себе. Превозмогая только что пережитой страх, я взял себя в руки, и, как мне показалось, довольно спокойно подошёл к Олегу. Осторожно заглянув за откинутый в сторону полог, я увидел, что дно кузова полностью застелено прорезиненным брезентом, образуя своеобразный бассейн, наполненный какой-то зеленой странной жидкостью.
Позже, я разглядел, что эта жидкость, вовсе не жидкость, а именно желе. Желе зелёного цвета. Я стал пристальней вглядываться… и тут… эта жидкость-желе самопроизвольно преобразилась, и на поверхности посередине образовалась голова… Она как-будто вынырнула из этой массы, но было ясно, что она плоть от плоти (если только ЭТО можно было назвать плотью) – от этого желе. На голове проявились впадины глаз, заполнившиеся желтоватыми белками и зелёными зрачками. Под самым моим носом из этой массы «выпочковалось» уже знакомое по предыдущему видению толстое зелёное прозрачное щупальце и потянулось к моему лицу. На меня дохнуло болотным смрадом.
– Ну-ну, не балуй, – спокойно сказал Олег, и щупальце, явно недовольное, булькнулось обратно само в себя с чвакающим звуком. Тут в зелёной, желеобразной полупрозрачной голове с глазами, образовался рот, который что-то низко, гулко загудел, забулькал и загоготал по-своему. Олег задёрнул полог.
– Вашу ж кладь! Слушай… Я тоже учился в школе, и тоже иногда посещал там Биологию и всё такое... – мой голос предательски дрожал. – Я помню, пролистал весь учебник, но таких тварей в нём точно не было, – ошарашено пробормотал я. – В принципе, в советских столовых, я видел подобное трясущееся на тарелке с подписью «десерт». Но оно не толкало меня в лоб, не пучило на меня глаза и, уж тем более, не пыталось устроить со мной бурчащие разборки прямо из тарелки. Хотя, судя по дальнейшему поведению в животе, вполне могло заниматься оттуда именно этим.
– Не волнуйся, – рассмеялся Алексей. – Это он не ругается. Это он просит вывалить его, наконец, из вонючего кузова, куда-нибудь.
– Это он-то жалуется на вонь в кузове? – удивился я.
– Вы очень хорошо держитесь, – улыбнулся Олег. – На редкость хорошо. Может, в этом Вам помогает Ваш юмор и цинизм. Но чуть ли не впервые вижу такую достаточно спокойную реакцию.
Я посмотрел на свои трясущиеся руки и криво улыбнулся.
– Видите ли, – продолжил он. – То, что сейчас лежит в кузове, это нечто иное, чем всё, с чем Вы имели дело раньше. Оно затрагивает некие представления, которые не имели почвы в Вашем сознании, особенно, как человека, заставшего последствия века НТР в СССР. Давайте сначала «выдернемся», а потом поговорим.
Не совсем помню, как я, словно в полусне, цеплял этот проклятый «Соболь», как я дёргал его по сугробам, как этот чёртов бульон в кузове недовольно буянил, когда грузовичок особо сильно встряхивало в момент вытаскивания. Помню, как тащил «Соболя» ещё метров четыреста до дороги. Всё же меня нехило «контузило» увиденное, чтобы там Олег не говорил.
Потом, Олег, сидя со мной в машине, объяснял:
«Это… ммм… Существо называют у нас в народе Болотный Студень, а в классификации другим названием, попроще и поромантичнее – «Viridi Aqua».
Оно, как и многие другие, неведомые большинству в сегодняшнем мире, оказались заперты в своей среде, куда нетерпимо стремительно ворвалась урбанизация. Спастись им от полного вымирания удалось лишь благодаря возможности приспособиться, а также наличию возможностей, считающихся, простите за тавтологию, невозможными для современного развитого прогрессивного человечества.
Напротив, в мир суеверий, их присутствие подмечалось куда более ярко, благодаря куче допущений, основанных на невежестве, а также более тесного соприкосновения людей с природой.
Сейчас пересечение наших миров минимально. Вернее, наш мир полностью вытесняет, перекрывая их мир, способствуя его вымиранию.
Одно из свойств, позволяющее им выжить – их умение абстрагироваться от действительности, делаясь незаметными для неё. Но это же свойство, не позволяет им заявить о себе, чтобы попросить у нас руку помощи. Получается, что то, что в какой-то мере уберегает их от гонений и истребления, не позволяет нам помочь им.
Тем же из нас, у кого получилось войти в соприкосновение с ними, далеко не всем есть дело, до помощи им. Вот у нас, в итоге, подобралась группа единомышленников – тех, у которых есть способность входить в контакт С НИМИ. Создалась организация, чем-то по структуре напоминающая масонскую ложу. Да-да, не удивляйтесь. Чтобы сохранить ИМ жизнь, приходится соблюдать секретность.
Организация приобрела международный статус. Благодаря тому, что способность входить в контакт в большинстве случаев редка и уникальна, соблюдать секретность среди её действующих членов намного проще.
Существует фонд, который каждый раз пополняется и растёт – у нас большое количество спонсоров из разных источников. В нашей стране нас таких не много, но и, сравнительно, не мало. Открыто даже два НИИ, один здесь, в Подмосковье, другой – в Саратове, которые наряду с различного рода гуманитарными НИИ-изысканиями, являющимися для отвода глаз фоновыми направлениями исследований, на деле занимаются всерьёз именно изучением Слоевого мира.
Чем занимается организация? Мы пытаемся всесторонне изучать их. В частности, мы обуславливаем миграционные потоки между клочками Слоевого мира, зажатыми и разрезанными на части дорогами и автотрассами, наступающими со всех сторон расширениями населённых пунктов и добывающих производств, расселением человека и заражением последствиями его деятельности.
Вот, например, данный объект, за номером S0414613, Болотный Студень по прозвищу БурчИлло, чудом остался жив этим летом, после того, как рядом с ним взорвали три тротиловых шашки – местные по пьяни глушили рыбу. По плану перевозится из этого озера в Тульскую область.
В любом парке, лесу, в поле, в реке, в болоте, в море, в горах и в океане, живут представители из Слоя. Какие-то из них более разумны, какие-то менее. Какие-то идут на контакт, какие-то, наоборот, прячутся. Каким-то мы можем помочь, особенно, если они к нам обращаются за помощью, каким-то нет. Но мы не можем просто так смотреть, как рядом с нами гибнет целый мир.
Кто-то из них смогли приспособиться сами, и живут в нашем мире. Кто-то враждебен нам, кто-то дружелюбен. И их надо изучать и уметь жить рядом с ними».
Я глядел на него немного отрешённо. С ощущением, что это какая-то ночная история-байка, которую рассказывают друг-другу дети на ночь в пионерских лагерях, или друзья в тур походах, чтобы скоротать ночь у костра.
– Ну как? – спросил меня Олег, который уже минут пять встревоженно изучал выражение моего лица.
– Что «как»? – не понял я.
– Ну, я хотел узнать Ваше мнение обо всём этом, – замялся Олег.
– По-моему, я сегодня не засну, пока не пошваркаю шваброй под кроватью. И ещё… больше ни желе, ни холодца в рот ни возьму. А если эта дрянь прямо с ложки потребует от меня, чтобы я её не тряс, спущу в унитаз вместе с ложкой.
Он улыбнулся, но снова озабоченно вскинул брови.
– Сергей, – он попытался придать лицу официальное выражение. – Я – младший научный сотрудник поведенческого отдела Исследования Мифологических Доктрин, в описанном мною Вам подмосковном НИИ. Я хотел бы Вам предложить работу в нашей организации. У Вас удивительные способности, и Вы, явно, можете входить в контакт. А таких – немного даже в нашей организации.
– Работать? – Я вскинул брови. – Как взрослый, да? То есть всё всерьёз? Взял, саблю, коняшку-каталку – пошёл на войну?
– Да. И, конечно, получать за это деньги – повторяю, у нас есть очень небедный фонд.
– И что входит в работу? Я, часом, под это дело не вербуюсь вами отмывать грузовик от вашей, качающей права, зелёной жижи? Или отгружать её, черпаками из кузова в очередное болото, стоя по пояс в грязи?
– Нееет… Ну что Вы, – смутился Олег. – Это форс-мажоры… И у нас для них хватает обычных людей. Нам нужны будут Ваши способности контактировать с Ними. …И Ваш «Рекстон».
– Это как? – напрягся я. – Вот что, ребята. Пулемёт я вам не дам.
Олег снова улыбнулся.
– И не надо. Нам надо будет, чтобы Вы согласились перевозить наших, скажем так, клиентов из Слоевого мира из пункта А в пункт Б.
– Я себе в багажник заливать ЭТО не позволю.
– И не надо, конечно. Для таких клиентов у нас есть другие средства транспортировки – от крана до карьерного самосвала. Нет, вся «клиентура» вполне вменяема. Все расходы, включая расходы на топливо, износы, ремонт и возможные издержки, разумеется, компенсируем – даже не сомневайтесь. Плюс хорошая зарплата с оплатой переработки и премиальными за ночные часы. Более того, работа в удобное для Вас время. Т.е. заявки сами отбираете, которые обработать в силах. Я вижу, у Вас на пальце кольцо – разумеется, Вам и Вашей семье поможем социальными пакетами.
– В смысле, «Гроб и похороны за счёт предприятия, плюс пособие овдовевшей и осиротевшей семье, потерявшей кормильца»?
– Ну что Вы, – обиделся Олег. – Никакого риска для жизни. Все контакты проверены и исключительно безопасны. Ваша работа будет напоминать работу элитного такси, перевозящего необычных клиентов.
– В дневное время, я произвожу свои жалкие попытки пополнить семейный бюджет – работаю инженером, ломаю оргтехнику, – заметил я.
– Ооо… это как Вам угодно, – поспешно заверил меня Олег. – Повторюсь – выбор заказов и время их выполнения согласовываются с Вами.
– Вы мне тут прямо картину вареньем рисуете. Видать, я вам очень нужен? – спросил я.
– Очень, – вздохнул и откровенно признался Олег.
– Мне надо подумать. Но ничего подписывать кровью я не буду, – мрачно упредил я.
Олег рассмеялся.
– Думайте, сколько Вам удобно.
– И ещё одно условие. Перейдём на «ты». А то себя таким взрослым дяденькой ощущаю. Я всего-то тебя старше… раза в полтора.
Мы обменялись телефонами (на случай, если они опять где-нибудь застрянут), и я поехал домой. Информации и впечатлений мне на тот день уже хватило.

ГЛАВА 8 (Дьявол среди людей)

– Олег, я доставил твой поющий груз. Еду к Москве, какие новости? – спросил я по громкой связи.
– О, Сергей. Спасибо. Вы – молодец, – услышал я обрадованный голос Олега. Но было ясно, что он немного рассеян.
– Мы же с тобой уже пили на брудершафт из Озера Лохнес под Воре-Богородским, – напомнил я ему.
– Ах, простите – я забыл, что Вы просили на «ты», – поспешно принялся извиняться Олег. – Сегодня у нас настоящая запарка – давно подобного не было. Коротышки решили устроить массовый сход для совместного празднования, жизненно им необходимого для продолжения рода. И просили помочь обеспечить его безопасность и помощь в транспортировке участников из особенно отрезанных районов округи. А где тут сейчас не отрезанные районы? – Они везде почти. Всё нарезано дорогами, и машины снуют, как проклятые.
– Может, ещё какую-нибудь тварь покатать, помочь? – спросил я, внутренне понимая, что на самом деле уже достаточно устал от пережитых впечатлений, частой борьбы в снегу, а также с учётом прошедшего дня, в котором у меня был ещё полный рабочий день на основной работе. И я понимал, что ещё одна подобная поездка, и на работу я завтра, а точнее (я глянул на часы) – сегодня, уже просто не попаду.
Как будто угадав мои мысли, Олег рассмеялся и сказал, опять забывшись и перейдя на «Вы»: «Нет, Сергей, Вы уже и так сегодня нам достаточно помогли. По таким маршрутам у меня ещё никто, кроме «Шишиги» и «Урала» не ездили. К тому же в Вашем направлении никаких точек нет. Хотя…, – он на минуту задержался, прикидывая. – Совсем забыл. Если Вам не сложно – но совсем не обязательно, но по пути к Москве, не могли бы Вы перехватить ещё Некоего, провезти чуть-чуть по тому же Минскому шоссе в Вашем направлении поближе к Москве?»
Я согласился.

* * *

Место встречи, действительно, было недалеко от меня. Буквально, проехав Краснознаменск, я почти сразу же за ним свернул в лес, и почти сразу же завяз. Ругнулся – необходимо лезть за лопатой. Спрыгнув в снег, я опять осознал, насколько же за бортом уютной машины холодно – надо завязывать выскакивать из авто без куртки. Распахнув левую заднюю дверь, я схватил свою куртку, лежащую на детском кресле, и замер… На детском кресле, пригревшись под курткой, мирно посапывал бородатый гном – Пехорка, кажется.
Я ругнулся второй раз. Пехорка, разлепляя дремотные глазки, неуверенными спросонья ручками вцепился в край моей куртки и сонно стал её тянуть обратно, натягивая, как одеяло, на себя.
– Эй. Доброе утро! – мрачно проговорил я ему. – Ты знаешь, какой час?
– Ммм…, – всё ещё не придя в себя, ответил Пехорка.
– Угу – все твои там едят твою еду, пьют твоё пойло, танцуют без тебя, а ты здесь устроил из моей машины общежитие, – урезонил его я.
– Как это «едят»?! – взволнованно начал просыпаться Пехорка, но цепкими ручонками куртки не отпустил.
– Так. КОЛОДА ИДЁТ! – гаркнул я на него, шантажируя уже проверенным способом.
Что тут началось. Гном бросил куртку, но вместо того, чтобы сигануть в лес, он рванул прятаться ко мне в багажник. Я только увидеть успел, как его ножки в какой-то перекрученной рогожке мелькнули в воздухе, и мерзавец уже барахтался у меня в багажнике.
– Тааак, – уже начиная терять терпение, проговорил я, напяливая на себя куртку (всё же мороз неслабо давал о себе знать).
«Мне по-любому надо в багажник, – сказал я сам себе. – Взять лопату. Потом, пока я не выкопаюсь, всё остальное бессмысленно. Далее, выгоняю «Рекстон» из сугроба, а гнома из багажника, и еду подбирать заявленного пассажира».
План мне понравился. Я распахнул багажник. Вытащил из под упирающегося Пехорки лопату и, захлопнув к его удивлению багажник, принялся раскапывать путь назад. Это заняло у меня минут пятнадцать возни.
Затем я, вновь распахнув багажник, метнул туда лопату под недовольные пехоркины вопли. Далее, закрыв багажник и вскочив на сидение, довольно легко, против ожидаемого, вывел «Рекстон» из сугробов задним ходом.
Пока я раскапывал колёса «Рекса» и выгребал снег из под днища, я «остыл» (ибо погода способствовала) и понял, что на машине здесь я не проеду. Во всяком случае, до весны точно.
Решил оставить транспортное средство заведённым здесь, недалеко от обочины, погасив огни, так как вряд ли найдётся второй такой идиот, который захочет не только съехать на обочину именно в этом месте, но ещё и доехать до сюда от самой обочины – навестить меня в снегу, чтобы при этом, как бы не заметив, ещё и всадиться в меня. Хотя, «дурак-дурака…» а два идиота – уже «дурка».
В общем, собрался отправиться встречать клиента пешком. Я отцепил пульт сигнализации, переложив себе в карман.
Опять распахнув багажник, я попытался дать указания трясущемуся гному. Но тот растопырился в багажнике так, чтобы его не вытащили, и залопотал о том, что его нельзя высаживать, что на улице его «съедят», и в довершение попросил у моего багажника политического убежища. Мне некогда было с ним препираться. Велев либо перелезать обратно на сидение в салон, либо убираться из моей машины к гномьей бабушке, я захлопнул багажник и направился по снегу в лес от дороги. По пути я активизировал охрану заведённой машины с пульта, оставив Пехорку запертым внутри заведённой машины, «чтобы мало ли что».
Увязая почти по пояс в снегу, я мгновенно закоченел несмотря на куртку и понял, что долго так не протяну. Ещё я понял, что даже приблизительно не представляю, где искать пассажира, который должен был выйти ко мне на огни машины. Забираясь дальше в лес, я успокаивал себя только тем, что сейчас зима, и если я не превращусь в снеговика без функций воспроизведения, то всегда смогу добраться до машины по собственным, так благоразумно оставленным мною, следам на снегу.
Когда я уже перестал различать и дорогу и собственную машину позади, то ощутил немеющими ногами, что местность начала подниматься немного вверх, скорее, на небольшой холм. И тут я принял решение, что «человек-сосулька» теряет как водитель всякую общественную пользу. И потому я сейчас поднимусь на этот чёртов холм, развернусь и пойду обратно в тёплый, родной «Рекстон», выгоню наглого гнома, а сам включу аварийку и буду ждать, пока клиент найдёт меня сам по мигающим огонькам. (Хотя, скорее, меня найдёт какая-нибудь попутка, проносящаяся по шоссе мимо, которая попытается остановиться и помочь, «стоящему в снегу на аварийке вдали от дороги «идиоту»», или хотя бы узнать, как это он так «слетел» с дороги и не нужна ли помощь… )
Но подняться на холм мне так и не дали…
Я был оглушён мощнейшим снопом огня, искр и дыма, с грохотом вырвавшимися внезапно из-за холма. В свете этого ада в воздухе над холмом зависла фигура. Нечто, с широко разведёнными в стороны серыми крыльями по два-три метра в длину каждое. Существо сильно напоминало голую женщину с развивающимися всклокоченными волосами, кажущимися рыжими в свете бьющего из-за холма огня.
Я отрешённо привалился спиной к дереву, задрав голову на вершину холма. К явлению гостей из Преисподней я был не готов. Кажется, стал щупать у себя сердце в попытках определить, не сдох ли я от такого стресса, и не явился ли ко мне наяву тот же крылатый демон. Или ангел… Нет… Пожалуй, судя по манере появления, сам Чёрт.
– Чё нада? – похоже, от помрачения рассудка пробубнил я. Глуповатая фраза вышла. Но демонесса, взглянув на меня, заговорила низким бархатным голосом: «Тебя прислал Олег за мной?»
Тут же у меня внутри всё отпустило. Ну, конечно же, ад тут не причём. Это мой пассажир, заррраза. Сразу же я стал смелее:
– Ну я. А чё нада?!
– Тогда веди меня, – велела она, плавно опускаясь в снег рядом со мной чуть выше по холму, и выглядящая явно довольная произведённым эффектом. Ростом она была почти с меня. Всполохи, грохот и искры за её спиной постепенно угасали. («Наверно, пиротехника закончилась», – машинально подумал я.)
– Ну, а чё остановилась-то?! Давай дальше-то?! – нагло заявил я. – Сейчас я тебя научу. Машешь крыльями, рулишь своим чёртовым хвостом с кисточкой – и, делая поправку на ветер и убогость Glonass-навигации, держишь курс до той поляны, на которой тебя ждут родные, мама с папой, бабушка с дедушкой, соседи с полицией – не знаю, кто там у тебя ещё запланирован в толпе встречающих. Если только множественные контузии об стволы деревьев при таком реактивном движении, как ты тут демонстрировала мне с огнём и искрами, не помешают тебе насладиться полётом. А мой автокар тебе за ненадобностью. Прожжёшь ещё кресла…
Я был всё ещё очень зол такому феерическому шоу, устроенному мне в начале встречи и, похоже, и впрямь сильно напугался, потому что со страху хамил в лоб без оглядки.
Но на демонессу, очевидно, это произвело противоположное действие.
Она смотрела на меня во все глаза. И произнесла всё тем же голосом: – Если бы я могла, я бы полетела туда сама.
– А так, что? – Диспетчерские службы не дают тебе посадку в заданном районе?! – сурово спросил я.
– Я не могу далеко летать, – неожиданно понурившись, сообщила мне летучая тварь.
– Лааадно, – видя её раскаянье, сменил я гнев на милость. – Идём к машине, – добавил я, ибо уже весьма продрог и дрожал, не то от холода, не то всё ещё от пережитого страха. Поэтому же мне не терпелось побыстрее залезть греться в салон тёплой машины.
Я повернулся и зашагал по своим следам к «Ректону». Обернувшись, я увидел, что нечисть идёт за мной, но не по моим следам, а рядом с ними, ступая по снегу и почти в него не проваливаясь.
Сняв машину с охраны и разблокировав двери, я распахнул правую заднюю дверь в салон и, оставив её открытой для «гостьи», даже не глядя на неё, мрачно заспешил на водительское место. Добравшись, я, стуча зубами, снял с себя куртку и метнул её на детское кресло, краем взгляда успев подметить, сидящего в нём Пехорку, который, снова обретя куртку, радостно просиял.
Но дьяволица не стала садиться на заднее сидение. Напротив, она захлопнула заднюю пассажирскую дверь, а сама потянула руку к ручке передней пассажирской двери, но не открыла, а постучала через стекло в салон.
Я хотел было возмутиться, но отвлёкся, ибо тут заметил какую-то грязь на соседнем со мной пассажирском сидении. Опасаясь, что это повреждение обшивки кресла и приглядевшись, я разобрался, что это мусор, оставшийся от моего «кнухталга» или «колоды», как называли его гномы. При ближайшем рассмотрении этот мусор оказался какими-то не то щепками, не то ветками, валяющимися прямо на коже сидения. Особо выделяющихся по размерам крупных и при этом коротких веток было три.
Я опять чертыхнулся, и собрался выкинуть их в окно, но прямо в эту минуту дверь, ведущая на это место открылась (демонесса устала ждать) – и наглая тварь в чём мать родила, сложив серые крылья с высокозадранными плечами, начала лезть ко мне на соседнее сидение.
Я только и успел, чтобы она не подрала мне кресло «кнухталговым» сором, машинально распихать эти палки себе в карманы и смахнуть ладонью остаток мусора на пол. Дьяволица по-хозяйски плюхнулась на сидение рядом со мной.
Я включил подогрев сидения под собой, потом, помедлив, включил подогрев своей «гостье», рассуждая при этом про себя, нужен ли тому, кто в огненных спецэффектах вылезал на холм, подогрев сидений.
Но демонесса при этом благодатно заурчала и прищурила раскосые глаза.
– Пристегнись, – скомандовал ей я.
– Я не умею, – хитро прищурившись, промурлыкала мне демонесса. – Пристегни сам.
Я, напрягшись от предстоящего, перегнулся через обнажённую нечестивую красавицу и, стараясь, не коснуться её тела и форм, вытравил пристежной ремень и, прихватив им её так, что верхняя часть ремня прошла у неё между грудей, а нижняя прошла по животу, на котором я, к своему удивлению, заметил впадину пупка. Защёлкнув замок, я попытался абстрагироваться от увиденного, пристегнулся сам и начал выруливать на дорогу.
– Ты бы прикрылась, – заметил ей я. – Возьми мою куртку с заднего сидения.
– А что, – игриво понизила голос до шёпота она, – Ты боишься, что не сдержишься?!
– Я боюсь, что первый же ДПС-пост захочет узнать, куда я везу голую бабу на переднем сидении, и будут долго изучать, не являемся ли мы с тобой эксцентричной семьёй, которой требуется психиатрическая помощь, а также нет ли в этом чего необычного и противозаконного.
– Ладно-ладно, – почти покладисто, но явно задетая «голой бабой», промурлыкала мне она, и внезапно её сложенные крылья как бы объяли и обхватили её саму, образуя пышную плотную перьевую шубу вокруг её тела… И вот уже на сидении рядом со мной сидела красотка пусть и в короткой, но всё-таки шубе серого цвета. С торчащими из под неё голыми ногами. На мой взгляд, даже не было заметно, что шуба из перьев.
– Меня зовут Гелла, – мягко пропела она. – А тебя как?
– А меня когда зовут, то, как правило, я не ко всем прихожу. Можешь ко мне обращаться Сергей Александрович.
– Нуу… Серёооож! Ххватит дуться, – примирительно проворковала она. – Мир? – и она положила свою изящную ручку ладошкой вверх на мою, лежащую на подлокотнике.
– Мир, – я примирительно хлопнул по её ладошке, спихивая её руку со своей руки и с подлокотника.
– Слушай, чем у тебя тут пахнет? – спросила она, морща свой очаровательный носик.
– Тут до тебя приходил колода, так вот он сидел и гадил прямо в это кресло, в котором ты сейчас сидишь… А ты вон в какой дорогой шубе.
– Снять?! – с готовностью в голосе подмигнула Гелла, взявшись ручками за края своей импровизированной шубы и начиная медленно разводить полы-крылья.
– Отстааавить, – распорядился я.
– Ну, как хочешь, – пожала плечами Гелла, и, откинувшись на кресле назад, подняла и вытянула свои торчащие из под короткой «шубы» обнажённые длинные стройные ноги, кладя их перед собой на торпеду.
Я поймал себя на мысли, что невольно любуюсь этими сильными спортивными ножками. И тут же еле «словил», чтобы машину не увело с трассы в занос.
Я заставил себя сосредоточиться на дороге.
– Между прочим, торпеда вся в песчаной пыли, – констатировал я непреложный факт – салон машины, как и торпеда были пыльными, всё ждущими, когда их мерзкий хозяин сподвигнется сделать уборку в салоне или химчистку.
– А чтой-то она в такой пыли у тебя, – прекрасно осознавая собственную неотразимость, лениво проворчала демоница.
– А для тогой-то она у меня в такой пыли, чтобы на неё кто попало ноги свои не клал, – в тон ей проворчал я.
– Тебе не холодно, в таком виде, да босиком по морозу скакать? – добавил, осведомляясь, я.
– Мне? – Гелла расхохоталась. – Неее. Я жаркая штучка, – подмигнула мне она.
– Ну хорошо, но всё же, ноги убери – испачкаешь, – попросил я.
– Испачкаю – ничего, язычком, как кошечка вылижу, – игриво распушив веером пальчики на ножках, мерзавка потянулась в прогибе, чуть разводя при этом края шубы.
– Всю торпеду? – недовольно удивился я. – Не нужны мне слюни по всему салону.
Гелла сурово запахнулась и возмущённо воззрилась на меня.
– Я вылизала бы не твою торпеду, а только свои ножки, – с обидой в голосе отметила она.
– А мама не говорила тебе, что совать в пасть всякую грязь негигиенично? – взяв себя в руки, не принял игры во флирт я.
– Ну что я, неужели тебе не нравлюсь? – обиженно с деланным капризом в голосе «проплаксила» она.
– Нравишься, конечно, когда ногами мне торпеду не топчешь, и от дороги не отвлекаешь, – заявил я.
Она вздохнула и жеманно медленно, к моему облегчению (и к сожалению одновременно), сняла свои чудесные ноги с торпеды и поджала их под себя.
– Ну неужели ты меня не хочешь? – откровенно и бесстыдно заявила мне она.
Ну всё. Пора было прекращать.
– Гелла! – строго заявил я.
– Что, милый? – проворковала она, пытаясь прикладываться к моему плечу, насколько позволял широкий ящик-подлокотник между нашими сидениями.
– Если не прекратишь сейчас же – отсажу назад. Будешь там на Пехорке свои чары отрабатывать и его окручивать, – кивнул я назад.
Гелла расширила свои красивые глаза и с удивлением повернулась назад – Пехорка с кислой миной на физиономии помахал ей ладошкой.
Лицо моей пассажирки вытянулось и посерело. Она сильнее запахнулась в свою шубу-крылья, сплетя руки на уровне груди, и мрачно уставилась перед собой во тьму.
– Не мог что ли сразу предупредить, – буркнула она, спустя минуты три.
– А смысл? – вторил ей я.
– И что, он всё время там сидел с самого начала?
Я промолчал очевидный ответ.
– Вижу у тебя на пальце кольцо, – всё так же недовольно заявила Гелла.
– Угу. И тоже было с начала нашего путешествия, – подтвердил я.
– И дети есть? – решив раз и навсегда разобраться в моих семейных узах, продолжала допрос Гелла.
– Вон, посмотри сзади, – кивнул назад я ей.
Она вторично удивлённо посмотрела назад. И снова Пехорка так же вяло помахал ей ладошкой. Гелла недоумённо посмотрела на него, потом на меня… Потом снова на него…
– Но это же…, – потрясённо прошептала она.
– Что? Ах, эээто… Нет, конечно. Я тебе на детское кресло, в котором сидит этот клоун, показывал, – пояснил я. – Двое у меня. А этого я только сегодня усыновил.
Я услышал, как Пехорка, обрадовано возликовав, угугукнул.
Гелла рассмеялась.
– Чудный ты, – улыбнулась она.
– Ничего чудесного, – открестился я.
– Почему же, – задорно подмигнула мне она и потрясла огненными кудрями. И я заметил у неё на голове маленькие аккуратные рожки.
– У тебя что же, и хвост есть? – удивлённо спросил я.
– Показать? – улыбаясь, с готовностью задорно спросила Гелла. – Ну-ка, малыш на детском кресле – отвернись.
– Сиди уж, – рассмеялся я.
– Ты скажи, каким образом у тебя в салоне колодой пахнет?! – задала вопрос мне демонесса.
– Подвозил я его, аккурат перед всеми вами. Вот на этом самом месте.
– Ну, это-то я чую, – засмеявшись, проговорила Гелла. – И как тебя угораздило его к себе в машину заманить?
– Ничего необычного, – ответил я. – Я позвал, он сел.
Гелла, посерьёзнев, смотрела на меня во все глаза.
– Ты ПРОСТО «позвал его», а он ПРОСТО «сел»?!
– Да.
– Колода?!
– Да. Только они себя не «колодами». Они себя «кнухталгами» называют.
– ?!
– Что? – немного напрягшись, спросил я.
– С чего ты решил, что они себя называют «кну…»… «агами» этими.
– «Кнухталгами» – он сам сказал.
– КТО?
Мне стало казаться, что я играю в какую-то нелепую игру, правил которой не понимаю.
– Кнухталг. Тьву. «Колода» эта ваша.
Гелла развернулась ко мне гневно, огненные вьющиеся волосы развиваются, зелёные глаза горят в полутьме, ноздри раздуваются, крылья развелись в порыве.
– Что ты мне врёшь?! – воскликнула она.
– Сейчас высажу, – припугнул я.
– Колода ни с кем не говорит. Вернее, они говорят, но языка никто не понимают, кроме толмача. Они ни с кем знаться не хотят.
– Не знаю. Никакого толмача у меня не было. Может, тут сидел не колода, а кто-то другой?... Но мы говорили с ним.
– Ты что же думаешь, я по запаху не учую, сидя на месте после колоды, кто сидел тут до меня? Я, правда, думала, что ты какие-нибудь вещи колодой овеянные на сиденье клал в большом количестве. (Ты же гномов перевозил, а эти всегда с собой всякий сор таскают)… Я и думать не могла, что он лично здесь сидел.
– Я же тебе говорил.
– Я думала ты шутишь. Тебя же не поймёшь, шутишь ты или говоришь всерьёз.
– Потом я подвёз его на встречу с роднёй, а затем отвёз под Пестово, – и я рассказал Гелле о своём самом первом пассажире.
Пока я рассказывал, она сидела с бледным лицом, и только молча во все свои огромные прекрасные глаза пялилась на меня под тихие охи и сетования подслушивающего Пехорки.
– Кто тебе сказал, что ты должен его перевезти? – наконец, спросила она.
– Олег сказал и координаты дал. Я доехал, и кроме Него там никого не было.
– Не мог Олег тебе про колоду задание дать. Колода… «Кнухталг» твой…. Никогда ни с кем из людей не говорил лично. Более того. Они опасны. И Олег бы точно новичку не подсунул такого задания. А уж чтобы они твою машину вытаскивали… Да… чуднО.
– Ты удивишься это услышать, но всё что со мной сегодня происходило и происходит, включая тебя, моя прекрасная Нечисть – всё это для меня крайне «чуднО». Поэтому кнухталги ничем примечательным не выделяются из событий дня.
На короткое время воцарилась тишина.
– Меня другое беспокоит. Если я подобрал вместо «кого надо» – «кнухталга», и отвёз его в то место, куда планировал отвезти «кого надо», то, значит, этот тот, который «кого надо», всё так же находится в том месте, где я подобрал кнухталга. И его надо всё же поехать, взять и отвезти туда же, куда уже отвёз «кнухталга».
– Ууух, напутал ты тут. Не надо никого никуда везти, – расхохоталась Гелла. – Если ты вместо своего «кого надо» вывез колоду, кнухталга своего, то ты этому «кого надо» большую услугу сделал. И отвозить его уже туда, куда ты колоду вывез – тем более не надо.
– Вот разве что надо упредить тех, кто в том месте, куда я колоду привёз, что у них кнухталг объявился, – сообразил я.
– Воо… А ты начинаешь понимать, – улыбнулась Гелла. – Не надо никого предупреждать – уверяю тебя, они там уже все знают, кто у них поселился.
– Дааа… ЧуднОй ты, – в который раз добавила она.
Тем временем, я через Железнодорожную улицу сменил уже Минское шоссе на Можайское, а там и через Подушкинское шоссе добрался до самого Подушкино.
Перед ним я снизил скорость и съехал с дороги влево.
Не желая высаживать дьяволицу в снег, вопреки правилам из памятки (как-то это казалось неправильным), я ехал по сугробам. Не знаю, ни с гномами, ни с кнухталгами у меня такого беспокойства не было, а вот тут я представить не мог, как она будет одна бежать босиком по ночному снежному лесу. Я, нажав кнопку «температура за окном», определил, что за боротом -19°С. При такой температуре и без одежды... Внутри себя я понимал, что, скорее всего, у этой подруги даже проблем с холодом нет, но ничего не мог с собой поделать. Потому я всё вёз и вёз её по снегу в лес, изредка спрашивая дорогу.
– Тебе куда дальше? – спросил я Геллу, выехав из леса на прогалину, и лопатя «Рекстоном» снежные сугробы.
– Тут недалеко, – ушла от ответа она. – Давай, высаживай здесь, тут ям много снегом занесённых. Застрянешь ещё.
– Ты точно не замёрзнешь, по снегу босиком-то скакать? – с удивлением спросил я.
– Заботливый какой, – как-то ласково изучающе разглядывая моё лицо, подметила Гелла. – Не волнуйся. Всё будет хорошо. Тут один из моих домов, и мне тут ничего не угрожает.
Я остановил «Рекстон». Она нагнулась ко мне и поцеловала в щёку. – Счастливо, ещё увидимся, – добавила она.
– Счастливо, поосторожней с пиротехникой, – посоветовал я ей.
Она рассмеялась, легко отстегнулась без посторонней помощи и, открыв дверь, спрыгнула на снег, махнула мне рукой и стремительно побежала вглубь леса.

ГЛАВА 9 (Охота и добыча)

– Ну, поехали тебя обратно на твой пионерский слёт отвозить, – объявил я гному.
Пехорка тут же начал ныть на ваняшином детском кресле, что он себя плохо чувствует, что если его высадить в снег, он замёрзнет тоже «босиком по снегу скакать», как и демонесса, и, что, наконец, я его усыновил, «сам сказал». А на улице его съедят.
– Ладно, поехали, – устал я спорить. «Сейчас ещё везти этого чёртового гнома обратно под Кубинку», – подумал я с досадой.
Я развернул машину и, в который раз за сегодняшний день, покатил по собственным следам.
Пока я ехал, мне на давали покоя две вещи.
Во-первых, меня интересовало, что чувствует то существо, которое я должен был сегодня забрать, а вместо него увёз кнухталга.
А во-вторых, вечное нытьё Пехорки, которому ни под каким предлогом не хотелось покидать уютный и безопасный «Рекстон». К тому же, после рассказов про кнухталга, Пехорка полностью уверовал в свою неуязвимость при нахождении рядом с «великим» мной на территории подвластного мне «Рекстона».
За свой первый день, вернее, ночь этой чуднОй работы, я умудрился нарушить кучу правил и предписаний разом:
1. Я посадил к себе несогласованного клиента.
2. Я увёз несогласованного даже «не клиента» в несогласованное место. Причём, не уверен, что самому пассажиру это было нужно.
3. Я не забрал запланированного клиента в нужном месте.
4. Я напал с лопатой на группу клиентов, введя их в состояние подавленного ступора.
5. После чего я вступил с ними в достаточно активный контакт.
6. Накормил клиента, что так же является прямым нарушением памятки.
7. И в довершении всего довёз до пункта назначения не в полном составе, до сих пор возя с собой одного из их представителей и почти усыновив его.
По-моему, самые ярые военные преступники не делали за столь короткое время столько преступлений разом. Я был полон намерений исправить хотя бы часть из порученного и только потом отзвониться Олегу, которого я, явно, неслабо подвёл.
Итак. Сначала, надо проверить – нет ли на месте первой встречи, ожидающего меня настоящего клиента. Если есть – отвезти его в те края, куда я сгрузил колоду. Потом, если повезёт, отыскать кнухтулга. Уж не знаю, каким волшебным способом уговорить его телескопироваться опять до размеров транспортировки на переднем сидении моего «Рекса», и отвезти его назад на место первой встречи.
По окончании всего плана – отвезти Пехорку к месту … тут были варианты – либо отвезти туда, откуда взял, либо туда, куда сгрузил его коллег – сориентируемся на месте.
Ничего себе планчик. Можно подумать, что ночь бесконечная.
Я прикинул по карте.
Да я сейчас нахожусь, сравнительно, недалеко от того места, где я начал сегодня своё путешествие с похищения кнухталга из родного ареала распространения. Неодолимая сила влекла меня съездить туда – убедиться, что никто больше меня там не ждёт.
Сказано – сделано.
Я пересёк Рублёво-Успенское шоссе, по Ильменскому шоссе спустился почти до Новой-Риги, где почти за километр до неё я ушёл на дорогу, ведущую на посёлок Новый, за которым я и подобрал своего нелегального пассажира.
Свернув на собой же оставленные колеи, я во второй раз въехал в лес. По дважды накатанным колеям «Рекс» довольно живо достиг места первой встречи с кнухталгом. Я остановился на том разрытом месте, где делал разворот.
Стянул с возмущённого этим поступком Пехорки свою куртку и спрыгнул в снег.
Чистое небо. Звёзд почти не видно, так как свет огней от близрасположенной столицы мешал их различению. Относительная тишина. Лёгкий шум от недалеко расположенной скоростной магистрали с постоянно проезжающими по ней машинами. Шум то ближе, то дальше. Машин то больше, то меньше… И никого вокруг. Я походил вокруг «Рекстона», изучая следы. Вот здесь стоял Он. Вот здесь подошёл к машине. Странно. Но следов, как кнухталг пришёл, я не нашёл.
Вот тут он стоял. А вот тут он пошёл к машине. Да, ошибки быть не могло. Если колода не спустился с неба, или не знает ещё какого-нибудь волшебного способа, не оставляя следов, перемещаться на новое место, то получается, что он стоял на этом самом месте ещё до того, как здесь лёг снег. Давешний снегопад не мог так скрыть следы. Стало жутковато. Я представил себе, как некто тот, кого боятся многие остальные, способен сутками стоять на одном и том же месте, не двигаясь, как бы в засаде.
Не удивительно, что тот, кого я должен был увезти отсюда, не мог подойти, если он знал, что колода затаился тут.
Однако. «Что-то магистраль оживилась», – отвлёкся я. Шум, приносимый с магистрали усилился, будто бы по ней поехал гораздо более оживлённый поток машин. Немного удивило, с учётом поздно/раннего часа ночи. Но звук усиливался всё сильнее и сильнее. И я стал уже понимать, что шум идёт не с магистрали, а откуда-то из-за леса, или, пожалуй, даже из самого леса.
Да, определённо, из леса. Я напряжённо начал прислушиваться, пытаясь определить направление источника шума и угадать сам источник – то, что это был не автомобиль, становилось уже ясно.
Шум исходил уже не так далеко от меня из-за деревьев. Казалось, что в лесу кто-то заводит не то дизель, без глушителя, не то ревёт по-медвежьи – настолько был переливчат и неудержим звук.
Честно говоря, я струхнул. В руках не было привычной тяжести предмета, с которым бы я вообразил себя Тором-громовержцем, а свой Мьёльнир, я, как всегда, оставил в багажнике.
Ещё через несколько секунд я не сомневался, что это кто-то ревёт, приближающийся сюда достаточно резво. Надо было бы сесть в машину и попытаться развернуться, да валить поближе к дороге. Как показала сегодняшняя ночь, даже собственный тяжёлый внедорожник не казался мне теперь таким уж тяжёлым и неуязвимым. Уже собрался лезть в машину, но что-то меня удерживало. Любопытство, что ли?
И тут, из чащи леса на просеку выбежала фигурка, освещённая отражённым от снегов светом фар. Выскочив на свет, она замерла на миг. Казалось, всего лишь миг она колеблется, и в следующее мгновение, очевидно, приняв для себя какое-то решение, она устремилась ко мне. Я ждал. Источником звука, который был всё громче и ближе, и шёл уже откуда-то из-за окружающих деревьев, фигурка явно не являлась.
Можно было безошибочно определить, что это фигура явно удирает, очевидно, от того, кто источает этот жуткий рёв.
Когда фигура вбежала в полосу света, я с удивлением увидел, что это женщина с длинными растрёпанными от бега чёрными волосами, закутанная в сероватую дублёнку. Женщина с ужасом оглядывалась назад, на своего невидимого пока что преследователя.
– Сюда! – совершенно бессмысленно крикнул я: женщина и так бежала ко мне. – Быстрее, в машину! – крикнул я ей, бросаясь к «Рекстону» и распахивая переднюю пассажирскую дверь.
Женщина ловко запрыгнула на подножку, вскочила на сидение и испуганно сжалась на нём в комочек. Захлопнув дверь, я бросился к водительской двери. Взлетел за руль, захлопнув дверь, и, даже не пристёгиваясь, принялся лихорадочно разворачивать «Рекстон».
Воображать себя Зигфридом и выходить с двуручником наперевес навстречу несущемуся сюда существу, и даже разбираться, кто конкретно к нам приближается, совершенно не хотелось.
Моля про себя, чтобы случайно не перегазовать в панике и из-за этого не зарыться на месте, я направил внедор по колеям к дороге.
Несмотря на неплохую звукоизоляцию, я слышал рёв того, кто преследовал мою пассажирку, всё явственней и явственней. Не было сомнений, что он двигается за «Рекстоном», явно его догоняя.
Я еле сдерживался, чтобы не втопить педаль газа в пол. Машину кидало по колее, и я бешено компенсировал манёвры рулём, удерживая машину по курсу. Преодолев последние метры, я просто выпрыгнул через обочину на дорогу.
Отключать понижайку мне было некогда, но всё же по шоссе я погнал значительно проворней, чем по пересечёнке, хотя я слышал, что рёв пытался преследовать меня и на шоссе тоже. Я ехал, слыша, как рёв, остаётся где-то позади. Только сейчас я осознал, насколько сильно зашкаливает у меня пульс, руки предательски дрожали. Я с силой выдохнул несколько раз, чтобы восстановить дыхание.
Затем перевёл взгляд на свою спасённую. Она сидела какая-то зажатая, и, тихо всхлипывая, вздрагивала всем телом.
– Вы не ранены? – спросил её я. Конечно, надо было бы остановить машину и осмотреть её, но пока что остановку я не мог себе позволить – кто знает, как долго и быстро способны передвигаться эти твари.
– Нет, – всхлипнув, ответила мне она, не поднимая головы. Но даже искоса я успел отметить для себя, что она красива.
– Сейчас я вывезу Вас отсюда, и Вы скажете, куда лучше будет Вас доставить, – проговорил я.
Так, я отвлёкся… А куда я, собственно, еду?... Так и есть. В панике я повернул не в ту сторону. Из леса я рванул не в сторону магистрали, а в противоположную сторону вдоль по дороге. И эта дорога, входя в населённый пункт Новоархангельское, похоже, в нём же и заканчивалась. Я отругал себя, но, знаете ли, когда за тобой несётся Нечто, с, очевидно, не совсем дружескими намерениями «обняться и пожелать осторожной езды», то при этом ты не особо озадачен тем, как проложить правильный маршрут поближе к дому. Возвращаться в обратный путь мимо того места, где меня преследовали, я не собирался. Кто знает, сколько это Нечто способно ждать меня на трассе на обратном пути.
Я остановил машину, открыл карту, изучил. Возвращаться к Ново-Рижскому шоссе можно было только проехав обратно по той же дороге весь маршрут – текущая дорога была тупиковой. Но я обратил внимание, что слева от Новоархангельского в сторону идёт линия ЛЭП, под которой тянется накатанная квадроциклами и какими-то внедорожниками дорога по снегу. А ведёт эта линия ЛЭП аккурат к городку Нахабино – место известное мне с детства, ибо рядом с ним у меня дача.
Обрадовано я съехал на накатанную в снегах дорожку, вьющуюся через линию ЛЭП, и покатил по ней.
Внезапно зазвонил телефон, автоматически выведенный на громкую связь.
– Алло! Алло! Сергей! – услышал я взволнованный голос Олега.
– Да, Олег.
– Сергей! Сергей, это точно Вы?! – взволнованно, почти крича в трубку, взывал Олег. – Сергей, Вы помните то место, где мы с Вами впервые познакомились?
– Не понимаю, Олег. Ты про Воре-Богородское? Если ты хочешь узнать состояние сегодняшних заявок…, – попытался объясниться я.
– Вы. Серёжа! Скажите, Вы сейчас никого не подбирали к себе в машину?! – взволновано перебил меня Олег.
– Да. Тут такая история, не поверишь. Постой. Откуда ты узнал?! – поразился я.
– Бегите, Сергей! БЕГИТЕ!...
Тут же параллельно я услышал ворчание сбоку и испуганный вскрик Пехорки на заднем сидении. Я повернул голову вправо к своей пассажирке и онемел. Справа от меня во тьме салона вырисовывался чёрный силуэт моей Спасённой, повёрнутый ко мне. На месте глаз вырисовывались явно выделенные провалы, которые заливало, постепенно заполняющим их, оранжевым свечением.
– Бегиии! – заверещал сзади Пехорка.
А я заворожённо смотрел, как голова существа рядом со мной неестественно запрокидывается назад, открывая жуткого фантастического вида пасть на месте залома, с исходящим изнутри каким-то бледным синеватым свечением.
У меня перехватило дыхание, и только повторный совместный крик Олега по телефону и Пехорки сзади вывел меня из ступора. Я машинально открыл дверь и возблагодарил Всевышнего, что в свете предшествующих событий чуть ли не впервые забыл пристегнуться на водительском. Я почти на ходу вывалился с водительского сидения, рухнув с высоты в снег и покатившись кубарем вниз в невесть откуда взятый с краю от машины овражек.
«Рекстон» тут же дёрнулся и остановился в снегу. Задрав голову, я увидел, как на подножке у распахнутой водительской двери стоит ОНА… или вернее, ОНО. Чёрный саван фигуры с уже ярко светящимися провалами глаз задержался на подножке.
«Чёрт, как же она мгновенно переместилась с пассажирского сидения, пронырнув через водительское место, чтобы выйти через мою же дверь?!» – потрясённо подумал я, осознавая, что от гибели в тот момент меня отделяли какие-то доли секунды, до того, как я десантировался в дверь. Готовый сигануть назад вдоль линии ЛЭП в сторону Новоархангельского, я вскочил на ноги. Вроде бы цел.
Чёрная фигура на вершине оврага помаячила на подножке «Рекстона» и, повернувшись ко мне спиной, нагнулась внутрь салона. И тут же я услышал, как опять там громко заверещал Пехорка.
– Твою ж кладь! – я понял, что не смогу убежать. – Не трогай его, с@ка! – закричал я, бросаясь карабкаться вверх по склону оврага.
Я понимал, что не поспеваю. В бессильной ярости я цапанул под руками горстями снег, зло до хруста в кистях сжал его вместе, и тут же метнул вверх наспех скатанный снежок.
Снежок с глухим хлопком разбился о спину твари, разлетевшись и обдавая её снежными брызгами. Это было так нелепо, что, пожалуй, потрясло даже её. Она замерла, в полусогнутом положении, всё так же частично находясь в салоне и всё ещё стоя на подножке. Потом она распрямилась и повернулась ко мне.
Выражение лица(?) не угадывалось у неё. Но, полагаю, что коли уж она поменяла намерения, то её явно разозлила моя выходка. Тварь как-то легко спрыгнула с подножки, и передняя дверь сама с щелчком захлопнулась за её спиной.
Вспомнив, что отстёгивал пульт от связки ключей, когда оставлял Пехорку одного, я хлопнул себя по карманам. Пульт я обнаружил в левом переднем. Я второпях выхватил его и нажал на нём кнопку. «Рекстон» пикнул – центральный замок запер машину вместе с Пехоркой внутри.
Теперь можно подумать о себе. Пока я хлопал себя по карманам, я обнаружил что-то ещё. Что-то ещё явно мешающее и стесняющее движения. Осознавая, что сейчас мне предстоит долго и быстро бежать, и любая мелочь, препятствующая мне в этом, лишня – я выхватил из кармана это… Это были не то ветки, не то палки, которые я впопыхах убирал с сидения после кнухталга.
Я с яростью замахнулся, чтобы кинуть их в тварь, которая, медленно поплыла на меня, спускаясь в овраг, но успел заметить, как тварь, заметив эти предметы, остановилась в замешательстве.
Понимая, что это мой шанс, пусть и зыбкий, я уцепился за него, как мог. Я не мог быть уверен, что это подействует. Но деликатничать не приходилось.
Я уже понял, что все тут не очень переносят на дух колоду и даже боятся. Потому я выставил эти ветки перед собой. Потом, подумав, что лучше перестраховаться, я отбросил одну из трёх в сторону, а две оставшиеся соединил наподобие креста, так как я видел это в фильме «От заката до рассвета».
– На, смотри, гнида! Чтоб ты пропала, тварь! – заорал я.
Она в нерешительности замерла на полпути. И тут, перекрещенные палки в моих руках засветились ярчайшим ослепительным светом. Казалось, я держу в руках газосварочный аппарат. Я всегда относился к суевериям и значениям святых символов более чем сдержанно. И сейчас я с удивлением, похоже, открывал для себя новый путь к Богу.
«Так… Если, не дай Бог, у меня в баллонах не закончится либо ацетилен, либо кислород, то я буду посещать церковь каждый день по вечерам и в воскресенье полный день», – подумал я.
Внезапно, перекрещенные палки в моих руках ярко вспыхнули так, что я обжёг себе руки и еле успел отбросить пылающие символы в сторону.
Но в это время, тварь повернулась и рванула в сторону. Она пронеслась вдоль оврага, поднялась на его склон по ту сторону, и скрылась в лесной зоне на краю ЛЭП.
Я сел в снег. Меня трясло, но мне не было холодно. Машинально я опустил обожённые руки в снег. Приятная ледяная прохлада сняла боль от ожёга, отрезвляюще и успокаивающе действуя на моё теперешнее состояние. Я зачерпнул пригоршню снега и в довершение умыл ею лицо. Дышалось хорошо. Очень хорошо.
Теперь я начал ощущать холод – стресс покидал меня. Я побрёл вверх по оврагу. Трясущимися от всего разом руками нащупал пульт сигнализации, разблокировав двери. «Рекстон» также тарахтел на драйве, и не катился только из-за наличия сугробов. Я запрыгнул в салон, закрыл дверь и опустил кнопку центрального замка.
– Пехорка! – Жив?! – спросил я, повернувшись. Тишина.
– Пехорка?! – вскричал я, бросаясь на заднее сидение, сорвал куртку с детского кресла. Там, на кресле, развалившись и растопырившись как морская звезда, спал Пехорка, мерно посапывая носом. Лишившись «своей» куртки, он сонно, еле разлепляя глазки, вялыми ручонками вцепился в края полюбившейся ему моей верхней одежды. Я улыбнулся и укутал его курткой. – Спасибо, – сказал я ему, но он только сладко посапывал в ответ.
Тут за окном пошли синие и красные всполыхи, освещая снег вокруг нас дискотечными вспышками.
– Что за… ! – я поглядел в зеркало заднего вида и не поверил своим глазам: сзади стояла полицейская машина.
Я вышел из «Рекстона». В полицейском форде открылись передние двери и из машины вышли два полицейских. Один из них с укороченным автоматом встал поодаль, держа периметр со мной в нём под присмотром, а второй подошёл ко мне. Он ни слова ни говоря, внимательно вглядывался мне в глаза.
– У меня если глаза красные, то потому что рожу только что снегом тёр, – устало упредил я его, продолжая играть с ним в гляделки.
– Старший лейтенант, Пттптллков, – как всегда, сжевал полицейский конец фразы. – Ну как? Жив? – продолжил он явно не по уставу.
– А так смахиваю на покойника? – осторожно осведомился я.
– Да нет, – рассмеялся старший лейтенант «Пттптллков». – Фёдор, – он протянул мне руку, которую я механически пожал.
– Сергей.
– Нас Олег вызвал, – прояснил ситуацию Фёдор. – Твоё счастье, что мы рядом были. Хотя, похоже, ты сам справился, – он обошёл машину по кругу, оглядывая следы вокруг неё.
– В каком направлении она побежала? – спросил он.
Я показал направление. Фёдор чуть отошёл в сторону и начал передавать что-то по рации.
В моей голове проносилась какая-то круговерть. Полиция? Олег?
Тем временем, Фёдор осмотрел место вокруг «Рекстона», спустился в овраг и осмотрел местность там.
– Федь,ну что там? – подал голос автоматчик. – Всё в порядке? Ты документы у него проверил?
– Всё в порядке, Кирилл, – ответил Фёдор и махнул рукой. – Расслабься. Злоумышленники убежали.
– Протокол будешь писать?
– Нет, так договоримся, – махнул ему рукой старший лейтенант.
– Я передал по рации – её уже гонят. У нас за ней много висяков уже числится. Мы знаем, что это она, а реализовать не сможем, – с сожалением заметил Фёдор для меня. – Если даже её словить, то предъявить ничего будет нельзя. Только уничтожить.
– Помощь нужна? Может тебя до дому сопроводить? – немного помолчав, спросил он.
– Нет, спасибо, – отмахнулся я. – Лучшая помощь – это, если вы меня обратно к Новой Риге проводите. А то мало ли что. Шляются там всякие.
– Ах, ты про это, – Фёдор рассмеялся. – Это ты у «Нашего» из под носа свою кралю увёз. Он её пол лесу гнал – ещё немного и ей бы крышка, а тут ты… Сорвал охоту «нашей собачке».
– Угу, рыцарь на чёрном коне…, – с пониманием кивнул я.
– В точку. Хорошо, что ещё недалеко уехали, да и ты жив остался. Куришь?
Я замотал головой: – Сам же видишь, тут поводов сдохнуть без этого хватает.
– Ладно, Серёга. Раз тебе помощь не нужна, мы поедем, а то вон, Кирилл от скуки сейчас по фарфоровым плафонам ЛЭП палить начнёт. Мы поедем. Пассажира твоего мы забрали, – сплюнув и убрав сигареты, дружелюбно сказал Фёдор.
– Как забрали?! Куда?! – воскликнул я. – В ментовку?!
Фёдор рассмеялся..
– Шутишь что ли? – смеясь, воскликнул он. – Всё нормально будет с твоим коротышом.
– Его Пехоркой зовут. Он бутерброды любит и спать в тепле.
– Учтём, – с готовностью отозвался старлей.
И перед самым уходом он, вдруг вспомнив, повернулся ко мне.
– Да, совсем забыл. На, возьми, – протянул он мне знакомую не то ветку, не то палку. – Впервые вижу, чтобы Колодной щепой просто так разбрасывались. Я ума не приложу, откуда у тебя такой шикарный артефакт да ещё три штуки, но на будущее – для желания достаточно было и одной из них, а ты две разом запалил. Ну, давай, старичок, – он хлопнул меня по плечу.
Они с Кириллом, который махнул мне рукой в знак прощания, уселись в свою полицейскую машину, и, сдавая по накатанному задом, стали пятиться назад, не выключая праздничной гирлянды на крыше.
Я тоже сел в свой «Рекстон». Пристегнулся. Оглянулся назад. На детском кресле одиноко лежала моя куртка.
Я грустно вздохнул и набрал Олега.
– Сергей! Живы! – радостно воскликнул Олег.
– Эй, не «Выкай». Напортачил я за сегодня, Олег.
– Да бросьте,… брось, – поправился он. – Ты не представляешь, какая ты для нас находка! Но, Серёг. После того, что с тобой сегодня произошло, я боюсь, что ты откажешься работать с нами, – и я услышал в его голосе искреннюю тревогу.
– Посмотрим, Олег, – неопределённо ответил я. – Всё потом. Мне сейчас бы добраться до дому и поспать…
На работу я в этот день так и не пошёл.

ГЛАВА 10 (Вы думаете, что видели в этом мире всё? – Креститесь.)

– Говорю тебе, там две колбы, – объяснял Антон Струев Мишке Солдину. Оба были лаборантами в лаборатории Курова. Мы шли втроём по коридору третьего корпуса, направляясь на склад куровской лаборатории. Оба учёных-лаборанта были одеты в белые халаты и шли, увлечённо обсуждая какую-то ерунду, из области комплектации химической посуды. Мне же каждое передвижение по НИИ было в диковинку и в удовольствие. Кое-что я уже видел. Кое к чему даже привык. Но всё равно каждое такое путешествие мне в приятность. Вот почему я с радостью согласился на предложение Курова пройти на их склад, ознакомиться с научным арсеналом.
– Ну как может быть две колбы, когда одна взорвалась на той неделе. А Куров заказывал всего три сверхпрочных колбы. Одна стоит под «рыбьими слезами». Одна рванула. Где же две? – Мишка недоумённо жестикулировал руками в воздухе.
Мы остановились, пропуская четверых дивов. Они тащили за края ванну Хлопкова. Ванна была, судя по всему, тяжеленная, потому как все четверо тащили с явным усилием.
Ванна Хлопкова представляет из себя внешне большую, напоминающую картинную, эмалированную раму, примерно, метр на два. Сбоку и внешне рама выглядит совершенно прозаично – плоская конструкция, сантиметров семь в толщину, почти такая же, в какие вставляют обычные картины. Но зато если в неё заглянуть, как говорит Гибцех, «изнутре», то можно к своему удивлению обнаружить в ванной внутренние эмалированные стенки, спускающиеся куда-то глубоко внутрь ванной. При том, что если присесть перед ванной, то обнаружишь, что никаких стенок у рамы, а точнее, у ванны, нет сбоку – ты можешь сколь угодно изучать пространство под рамой – ничего. Если же эту ванну-раму положить на пол, то над полом будет возвышаться только сама рама, на те же злосчастные семь сантиметров, а содержимое ванны будет уходить куда-то вниз, за пределы пола. И это никак не могло уложиться у меня в голове. Помню, Зубарь Сергей Викторович пытался мне объяснить, что это такое, но я, человек в физике не соображающий, так ничего и не понял, хотя, боясь обидеть «авторитета», во время всего его объяснения понятливо, как заведённый, кивал головой.
Дивы – ребята высоченные, культуристы под два с половиной метра ростом с синей кожей, из всей одежды облачённые только в тёмные шаровары, у нас в институте часто используются как весьма эффективные грузчики, могущие поднимать грузы в разы большие, чем, казалось бы, могли это делать обычные человекоподобные существа, даже подобных пропорций. В принципе, за их умственные таланты, подрядить их на что-то ещё более виртуозное было бы сложно. Разве что разрушить что-нибудь. Я знаю, что эту четвёрку звали пафосно надумано: «Смерть», «Насилие», «Ярость» и «Подлость». Как-то там их зовут по-арабски, я не помню. Но у «Насилия» был ломанный, свёрнутый набок нос. У «Ярости» были проблемы со зрением, и это постоянно приводило его в бешенство, пока Фёдор Моисеевич Буерман, наш медик, не подобрал для него линзы. При любых событиях «Смерть» находился в полуастральном удручённом состоянии, находясь где-то в глубине своих, очевидно, крайне богатых, мыслей. У «Подлости» из всех желаний было только одно: раньше всех добраться до кухни, где он успевал перераспределить разложенные порции на четверых в крайне выгодной для себя консистенции, из-за чего был частенько поколачиваем «Яростью» и «Насилием». «Смерть» в эти потасовки предпочитал не вмешиваться. Может, из-за своей флегматичности, а, может, из-за каких-то более фатальных соображений.
Дивы протиснулись по коридору мимо нас со своей ванной. Ванна почти до краёв была наполнена водой, из которой по самые плечи высовывался зелёный, зеленовласый старик с зелёной бородой, худощавой наружности. Тот с наслаждением развалившись в ванной, положив руки на её края, казалось, пребывал в блаженной нирване, зажмурившись с улыбкой на устах. Это был омутник из Мундштучного озера, Томской области, у которого вышла большая свара с местным болотником, который претендовал на территории Мундштучного озера, подведя болотистые территории к самым его границам. Держа каждодневную оборону от навязчивого соседа, Мундштучный Омутник запаниковал, вызвал передозировку своих вод серебром, от которых сам вынужден был скрываться в самом центре вырытой им же глубочайшей впадины на середине озера. Получив жесточайшее отравление серебром, болотник был вынужден прекратить свои притязания, оставив озеро в первозданном состоянии. Но и сам омутник не смог находится больше в этом водоёме. Постоянно укрываясь на самом дне во впадине, и периодически углубляя её, омутник просуществовал так несколько десятилетий, пока, вконец изведясь, не был спасён вместе с дочерью и тёткой одной группой слоезрячих учёных, приехавших изучать озеро. Всей семьёй он попал к нам в НИИ, где прижился, охотно делился секретами своего быта, помогал участвовать в переговорах с менее сговорчивыми представителями водной фауны и прочих жителей слоевого мира.
Мундштучный часто навещал своего друга и «собрата» – «Водяного» Валерьяныча, который пристрастил его к игре в домино. Собираясь в душевой у синюшкинского повелителя «собратья-водные Владыки» по полночи стучали костяшками по столу с местными сатирами, злоупотребляя нестандартными для водяных водными напитками.
Сейчас именно туда и направлялся Мундштучный вместе с переносной ванной Хлопкова при помощи четырёх восточных носильщиков, часто привлекаемых для этих путешествий. Было чуть-чуть жутко смотреть на то, как над эмалированной рамой возвышается голова и плечи мерно дремлющего раскрашенного зелёнкой старика, а под самой рамой, видны только ноги, перетаскивающих её дивов.
За поворотом коридора мы наткнулись на завхоза Невей Антоныча, который о чём-то оживлённо дискутировал с прорабом нашего института Фокиным Димитрием.
– А я Вам говорю, что унитаз должен быть унитазом. Никаких там записочек на стенах, типа «не бросайте в унитаз, бросайте в урну» быть не должно, – услышали мы голос завхоза. – Это – унитаз! Человечество доверяет ему своё самое сокровенное… И даже более! Ну и что, что не справляется – значит, сносите, перекладывайте канализационную систему, чтобы всё было нормально, чтобы справлялась, а не учите народ, как ему … того… ну вы меня поняли. У меня сюда приходят тролли, дивы, и Несмеяна. А Вы мне предлагаете подсовывать им эту халтуру, чтобы потом весь институт обонял растёкшиеся засоры и дурно пахнущие вёдра, в которые кидают то, что должно кидаться непосредственно в унитаз! Дмитрий, Вы помните унитазы советских времён? Откуда Вам помнить! Никогда не были на советском юге? Вот там, я скажу для Вас, были унитаазы. Представьте себе огромную ванну, а в ней возвышаются две лыжи, на которые, соответственно, надо было вставать ногами. А всё остальное – в ванну. А опосля торжества действа, тянете за цепочку, которую почти всегда кто-нибудь куда-нибудь, извините меня, крал. И изнутре резервуара, или, попросту говоря, бачка, подвешенного на высоте в полтора человеческих роста, по трубе вниз, в ванну неслась водяная лавина, полностью затапливая саму ванну, омывая как два острова в этом потопе те две лыжи, на которых, извините меня, Вы стоите и молитесь, чтобы Вас в процессе этого шторма не смыло. А когда поток стихал, то он уносил всё лишнее, включая вывалившееся содержимое Ваших карманов в бездонную пропасть у Вас позади по тому же самому принципу, по которому небезызвестный древнегреческий герой-полубог очищал некогда конюшни царя Авгия. Да, признаюсь, засоры бывали. Но только по причине некачественного проектирования, – назидательно поднимая палец, отмечал Невей Антоныч. – Предлагаете вернуться к тому времени?! – Давайте переделывать санузлы, а не разглагольствовать, как их надо использовать. Покуда не сделаете – не приму.
Фокин Дмитрий спорить не решался, хотя я чувствовал, он многое хотел сказать товарищу Гибцеху, но внутренне понимал, что делать этого совсем не стоит. Тут, Невей Антонович заметил нас и меня в том числе. Лицо его прояснилось, он тут же принял стойку, распрямив осанку и заложив ладонь за борт сымпровизированного сюртука. Я тоже тут же преобразился в манерного военного щёголя. Невей Антоныч, извлёк руку из-за борта сюртука, салютовал мне, подняв ее со сложенными вместе указательным и средним пальцами движением вверх, к краям несуществующей широкополой шляпы. А я, выпучив глаза и остекленев фанатичным взглядом, моментально вытянулся в струнку «руки по швам» и звонко щёлкнул каблуками, при этом на краткий миг почтительно склонив голову к груди. После чего мы к молчаливому удивлению остальных присутствующих приняли своё первоначальное состояние.
– Вот так вот, – как ни в чём ни бывало продолжил Гибцех, обращаясь к ошарашенному Фокину. – Полагаю, что к воскресенью работы будут закончены.
Мишка с Антоном тоже глядели на меня с удивлением, но ничего не сказали, а лишь продолжали спор о комплектации складов стеклотарой, и мы минули завхоза с прорабом, оставив последних решать хозяйственные вопросы тет-а-тет.
Навстречу нам попались три лесные нимфы, возвращавшиеся из столовой, как можно было догадаться по завёрнутым в салфетки пончику, печёночной оладье и двум пирожным. Девицы горячо обсуждали калорийность, потому на нас никак не отреагировали, полагаю, даже не заметив.
Наконец, мы достигли лифта. Вот странное это явление лифт. В этом здании усадьбы было в большей части строения всего три этажа над землёй. И лифта, понятное дело, никогда ранее не было. Правда, с момента обоснования здесь института, в усадьбе появилась весьма разветвлённая система подземных строений, целых подземных этажей, коридоров, комнат и коммуникаций, прорытых большим количеством различных работающих здесь специалистов весьма разнообразного вида и внешности. Но Невей Антоныч в один прекрасный момент сказал: «Нам нужен лифт! Хватит таскать вверх-вниз по парадным лестницам грузы, оборудование, аквариумы, ванны, всякую неходячую нечисть и прочее. От этого страдает внешний вид и сохранность лестниц с коридорами. А также это препятствует их нормальному использованию». И тут же, достаточно быстро, был разработан, сконструирован и построен большой вместительный грузовой лифт, способный ходить на три этажа выше уровня земли, и на три этажа ниже уровня земли. И если вверх, подниматься дальше не позволяла планировка усадьбы, то вниз, как грозился Гибцех, ссылаясь на будущие перспективы, можно было углубляться до бесконечности. Аналогично с данным корпусом, были внедрены лифты и в остальных корпусах НИИ. С тех пор, лифты пользовались большой популярностью у сотрудников института.
В фойе, возле дверей лифта, ожидали прибытия кабины наши IT-специалисты, Миша и Гоша. Оба были в цветастых распущенных мятых рубашках навыпуск, мятых джинсах, и кедах. Оба были примерно одного роста, сонные, молчаливые, с кислыми небритыми лицами. Близнецов отличало только то, что у Миши были неопрятные лохмы, а сам он был высоким и худым. Гоша же был невысокого роста, сильно полный и абсолютно лысый.
Кроме айтишников лифта ожидал некий неизвестный мне грузный мужчина в белом халате и с проплешинами причёски на голове, два косматых заросших в зелёную шерсть грузных тролля, тупо и с безразличием смотрящих перед собой, четверо гномов, которые стояли в сторонке и, боязливо перешёптываясь, косились на троллей, и робот-уборщик Панталошка.
Панталошка из себя представлял уникальную разработку с программным модифицируемым управлением, переданным нашему НИИ в дар от Московского Авиационного Института (МАИ), за ряд оказанных услуг неизвестного мне характера, но связанных с размещением чего-то неизмеримо объёмного в масштабы чего-то непостижимо маленького. Внешне робот напоминал хоккейную шайбу, только синего цвета, около полуметра в диаметре. По сути это был пылесос с возможностью осуществления влажной уборки. Но уникальность его состояла в том, что он был полностью независим от человеческого вмешательства в процессе работы. Панталошка свободно путешествовал по корпусу НИИ, постоянно изучая и запоминая новые, неизвестные ему ранее помещения. Каждый раз он объезжал уже изученные им площади территории, производя на них сначала пылесосные работы, а затем влажную уборку. Если же во время неустанного добросовестного труда у него возникали какие-нибудь насущные нужды, как переполнение ёмкости для собранной грязи, заканчивалась в резервуаре жидкость для влажной уборки, или разряжались аккумуляторы, то Панталошка в зависимости от возникшей проблемы, прерывал свои работы и нёсся по известному ему маршруту в подсобное помещение вытряхивать в специальную нишу мусор из грязевого бункера, в туалет пополнять количество воды для влажной уборки из специального краника или в помещение, где у Панталошки было установлено зарядное устройство. Кроме того, наш местный гений, Денис Синицын, который обучил наши лифты принимать номер этажа назначения по беспроводному каналу, перенастроил и перепрограммировал труженика-Панталошку перемещаться между этажами на лифте, вызывая кабину удалённо и выбирая нужный этаж. Но и это ещё не всё. Панталошка в процессе работы проводил беспрестанный анализ состояния полов, устраняя внезапно образовавшуюся или плохо отчищенную грязь. Да вообще, за время работы в НИИ никто не знал до конца, чему ещё самообучился маленький трудолюбивый робот, и какие секреты чуда искусственного интеллекта он в себе скрывает.
Панталошка в ожидании лифта смиренно стоял (или лежал – кто его там разберёт?) с краю от дверей лифтовой шахты и ждал появления кабины, лишь нервно перемигивая набором своей богатейшей светодиодной подсветки.
Мы с коллегами остановились в лифтовом холе и присоединились к ожидающим. Спор между Струевым и Солдиным затих сам собой: когда рядом возвышаются громадные-силуэты троллей, волей-неволей чувствуешь себя неуютно. Я тоже, в солидарность с гномами, с благоговейным чувством опаски поглядывал в сторону исполинов.
Только, казалось, двоим из ларца, одинаковым с лица (нашим сисадминам поддержки) соседство с кем бы то ни было не доставляло дискомфорта. Возможно, они просто дремали, вот так вот стоя перед лифтом.
Скрежет, доносившийся из-за дверей шахты, возвестил о приближении лифтового состава к перрону нашего этажа. Раздался нежный звуковой сигнал, зажглась светящаяся секция стрелки вниз над проёмом заветных дверей, ожививший всех, кроме служителей серверов. Даже тролли перевели взгляд на двери лифтовой шахты. И, наконец, железные створы, испещрённые древнеегипетскими иероглифическими письменами, надписями «Не курить!» и с наклеенным распечатанным на ксероксе портретом Гибцеха с предупреждающе поднятым вверх указательным пальцем, призванными отвадить злых духов и огненных ифритов от пользования кабиной лифта, поехали в стороны.
Увы! В кабине, низвергнувшейся к нам на второй аж с третьего этажа, набралось уже достаточно народу, вместо того, чтобы вместить нас всех. На площадку из лифта протиснулись ещё две нимфы и, опасливо сторонясь троллей, скрылись в коридоре. Но всё равно, внутри ещё оставалось несколько научных сотрудников, едущих, очевидно, в столовую на ночной ланч, с полдесятка наяд или дриад – никак не научусь их безошибочно внешне различать, и ещё кто-то там – не разглядел.
Внезапно, громко запищав зуммером, яростно мигая своими светодиодами и расталкивая ноги окружающих, в лифт стремительно рванулся Панталошка. Его неистовый напор заставил посторониться даже равнодушных троллей, которые, казалось, с удивлением взирали на маленький сердитый блин-механизм, штурмующий единственное для него средство перемещения между этажами. После того, как вслед за Панталошкой к немалому неудовольствию пассажиров в лифт втиснулись тролли и системные администраторы, остальные решили в лифт не входить.
– Пойдёмте пешком, – предложил Миша Солдин. И мы, оставив гномов и специалиста в белом халате ожидать следующего явления кабины, отправились в путь до лестницы.
– Это ж сколько ещё тащиться, – пожаловался Антоха Струев в пустоту. – Ну почему лестничные пролёты не построены рядом с лифтом?
– Это лифт не построен рядом с лестницей, – поправил его Мишка. – Построили, где смогли разместить.
На подземном минус первом этаже, тянущимся длинным коридором под всеми корпусами института и уходящим куда-то вдаль, в одном из кабинетов размещался склад лаборатории Курова. Недалеко от дверей склада мы встретили двух вампиров, которые тащили упирающуюся козу Машку на вязку к козлу Федьке. Федька был настоящим козлом по отношению к Машке и не замечал её, Машкиной, красоты и придурковатого кокетливого нрава. Машку водили к нему каждый день, но всё без толку: Федька тряс бородой и грозил забодать свою пассию.
Один вампир тащил Марию за ошейник, второй толкал её сзади. Коза упиралась в кафельный пол всеми четырьмя копытами и орала дурным голосом. Силы были явно не равны, и выдохшиеся вампиры, выглядевшие потрёпанными и обескураженными, явно терпели поражение.
– Эх вы, нечисть, – урезонил их Антон. – За что животину в стресс вгоняете? Сбегали бы в столовую, взяли бы ей морковь, и свободно вели бы туда, где хотите совершить над ней свой дьявольский ритуал – спаривание с рабом божьим Феодором.
– Тьву, тьву! Не богохульствуй, – сплюнул один из вампиров. – А вообще, с морковью идея превосходная, спасибо.
И, оставив к неудовольствию своего товарища, последнего одного, развлекать Машку, праведный вампир, припустил по коридору в сторону лестницы.

ГЛАВА 11 (Склад забытых чудес)

Мы попали на склад Курова. Это было большое по площади помещение, а скорее, внушительная по размерам зала, плотно заставленная и заваленная всякой-всячиной, освещённая большим количеством тускловатых ламп по форме ракушек, прикреплённых к потолку. Я с интересом, граничащим с восторгом, огляделся вокруг. Для меня это напоминало чем-то пещеру Али-Бабы и его друзей – целый собор разбойников. А также походило на лаборантскую, музей и комнату забытых сказочных чудес одновременно.
Вдоль одной из стен здесь стояли стеклянные шкафы, заполненные всякими химическими колбами, пробирками, держателями, различными горелками, перегонными кубами, клизмами, инструментами для опытов, химической посудой, электрическими реостатами, проводами, спиралями, непонятного вида устройствами и приспособлениями. По другой стене внутри выставленных в ряд металлических белых шкафов со стеклянными дверцами стояли банки, бутылки и пузырьки с какими-то подписанными химреактивами (а может, и не только химреактивами). Там же были многочисленные коробочки разных размеров, стопками собранные в большую кучу. Какие-то разноцветные жидкости в разноцветных бутылках; непонятные ингредиенты, похоже, природного происхождения, в прозрачных банках; порошки во всевозможной таре от пакетиков до пузырьков; различные фармакологические лекарственные средства, как будучи подписанными от руки, так и изготовленные в промышленных условиях: всё это битком и бестолково забивало свободное пространство этих шкафов. Такое впечатление, что некий сумасшедший не то химик, не то фармацевт за неимением свободной мебели, забивает до отказа те шкафы, что есть в наличии.
На натянутых под потолком верёвках свисали вниз множественные травы, сушёные веники, грибы и прочая ведьмячья слабость. Я видел такое в фильмах про колдунов и знахарок.
Вдоль третей стены тянулись шкафы-гардеробы. Насколько можно было разглядеть сквозь остеклённые сверху двери, эти шкафы были битком набиты одеждой, схожей с национальными костюмами всех времён и народов. Что делало похожей эту часть помещения на склад актёрского реквизита при каком-то театре.
Я оглянулся. В одном углу комнаты-склада стояла и лежала груда разного колюще-рубяще-режущего оружия: некие мечи, ятаганы, копья, алебарды, топоры и тому подобное. Какие-то из них были ржавыми, уже начавшие подвергаться коррозии и тлению, какие-то блестели и сверкали, будто бы только что начищенные и смазанные. Какие-то экземпляры из них были, я бы сказал, сделанными просто, без лишних изысков, а какие-то поражали красотой форм и оформления, драгоценной отделкой ножен и рукоятей, и витиеватой гравировкой лезвий. Рядом на крепкие деревянные колоды, играющие роль манекенов, были накинуты тяжелые, судя по внешнему виду, доспехи разных исторических эпох и разных этносов.
На больших столах, сдвинутых вместе посередине комнаты, были вперемешку навалены какие-то карты: топографические, геологические, морские, ландшафтные карты разной местности, разных масштабов. Были тут и карты мира. Заметил я карты звёздного неба, Вселенной и даже астрологические карты. Но больше всего меня поразили древние карты – ветхие, явно ручной работы, испещрённые рукописными пометками на неизвестных мне языках. На всех этих драгоценных редких и не очень картах, совершенно варварски наваленных в кучу на столы, стояли настольные лампы, лежали разные большие лупы, какие-то измерительные приборы, из которых я узнал только линейку, транспортир, рейсшину и циркуль. Кроме того там был ряд оптических приборов, чем-то похожих на микроскопы, но отличающихся от них. Прямо на картах лежали разнообразные стопки книг, почти все из них древние. Кое-какие были раскрыты. Были и свитки с манускриптами. И совсем ни к месту, валялись подзорная труба с армейским полевым биноклем и красивый большой древний кремниевый пистолет.
Я не спрашивал, но чувствовал, что всё здесь присутствующее является настоящим, подлинным, имеющим удивительную редкую историческую, научную и культурную ценность. И, наверняка, страшно дорогим, сделающим счастливым любой музей: тот, который смог бы это заполучить. И от этого меня наполнял благоговейный трепет, какой мы испытываем при соприкосновении с чем-то величественным: с явлениями старины, отражающими невосполнимые, непостижимые опыт далёких эпох и мудрость неизвестных предков.
Вокруг столов были расставлены открытые стеллажи, на полках которых находилась всякая всячина от чайных сервизов, корзинок и шляп до свёрнутых в рулон ковриков, различных коряг, останков в виде чьих-то костей клыков, бивней, челюстей и черепов. Помню, я зацепился взглядом за чей-то глаз размером с теннисный мяч, вот так просто выложенный на открытый стеллаж без малейшего намёка на стерильность и какую-нибудь элементарную бережливость: да-да, чьё-то огромное, явно нечеловеческое глазное яблоко, лежало на открытом стеллаже прямо на металлической полке, не будучи даже хоть чем-то накрытым от пыли.
Рядом со стеллажами прямо на полу лежал небольшой деревянный бревенчатый плот – самый обычный плот из связанных пеньковой верёвкой толстых старых потемневших от времени брёвен, совершенно нелепо выглядящий здесь на кафельном полу подземной комнаты-склада. Рядом с плотом стояли какие-то деревянные кадки, вёдра, кажется, ступа с пестом, прялка с веретеном, два деревянных корыта, прислонённые к ней; странные деревянные приспособления древнего народного быта, назначение которых я мог только интуитивно угадывать. Кроме того, я заметил здесь камень чуть выше моего роста – смешно, но это был самый обычный громадный бульник, чуть вытянутый вверх, с выбитой по потемневшему от времени боку, и в окантовке подсыхающего мха, надписью на старославянском языке. Трудно представить даже отдалённо, сколько может весить такой камень, но ясно, что без помощи спецтехники его сюда не доставить. За камнем на полу стоял большой, я бы даже сказал, огромный чугунок. Из него, как из урны, торчали рукоятками вверх два меча, четыре деревянных расписанных посоха в разном оформлении, три чешуйчатых трубки-трости стрекателя, перевёрнутые открытым концом трубок вниз, целая россыпь каких-то чёрных тонких палок, по форме напоминающих указки, огромные садовые ножницы деревянными рукоятками вверх и жезл электрического металлоискателя марки «Лайка».
В комнате была ещё куча всего, но я не мог сосредоточиться на чём-то более конкретном: глаза разбегались, а мозг перегружался от обилия разных предметов.
К тому же ребята, Антон и Михаил, уже разбрелись по складу, о чём-то постоянно перекликаясь. И я волей-неволей включился в процесс поиска. Лаборанты искали какую-то уникальную жаростойкую колбу повышенной прочности, четыре палочки Мерлина, люстру Чижевского, жабьи лапки, сундук счастья и сапоги-скороходы. Из всего зачитанного мне списка, мне показалось самым адекватным и очевидным последнее – уж кто-что, а я уж способен отыскать во всём этом бедламе пару сапог.
Поделившись этой идеей с коллегами, я побрёл вдоль беспорядочного нагромождения стеллажей, внимательно изучая их содержимое и оглядываясь вокруг. Мне почему-то показалось, что сапоги могли бы оказаться именно здесь на одной из полок. Попутно я более пристально рассматривал ассортимент этой странной кунсткамеры, пытаясь в каждый очередной раз определить, что за предмет передо мной и для чего он нужен.
Проходя вдоль полок, среди груд хаотично наваленных на них совершенно разносторонних предметов я заметил песочные часы, в которых песок сыпался из верхней секции в нижнюю, что в принципе, не представляло собой ничего удивительного, и, наверное, моё драгоценное внимание не удостоило бы этот факт, если бы, пройдя буквально один стеллаж, я не замер, поражённый осознанием того аспекта, что эти часы «работали» именно сейчас. И как я успел заметить, никто до нас и мы в том числе, не трогали ничего на полках. А насколько даже я знаю, что любые песочные часы надо раз от разу взводить. Подобные песочные часы в Москве можно купить в любой мало-мальски обычной аптеке. Исходя из текущих размеров прибора, подобные часики не могут отмерять времени больше, чем десять минут за один раз. Даже будучи самыми длительными часами по пересыпанию из опорожняемого в пустое. Из чего следовало, что либо кто-то из нас с моими друзьями перевернул песочный двухкамерный сосуд и взвел «тонкий часовой механизм», либо здесь есть кто-то ещё, кто перевернул данные часы песком вверх незаметно для нас. И возникал вопрос «Зачем?» и «Кто этот ?». Мне стало немного не по себе, и я стал оглядываться в поисках опасного неведомого соседства. Однако, никого не заметив, да и присутствие моих опытных соискателей, о чём-то яростно спорящих среди стеллажей, также действовало на меня обнадёживающе, я более-менее успокоился.
Тогда влекомый внезапно проснувшейся во мне жаждой познания, я подошёл к часам, и, затаив дыхание, принялся их пристально рассматривать. Сначала я ничего не заметил: обычные часы – так и есть: в любой аптеке можно купить такие с длительностью от одной до десяти минут, сопоставимо размерам данных часов. Сверху и снизу колбы-резервуары часов вставлены в самые обыкновенные пластиковые колпачки подставки, только двух разных цветов – верхняя синего, нижняя зелёного цвета. Я стал внимательно следить за тонкой струйкой золотистого песка, который ссыпался из верхнего резервуара в нижний через узкий каналец посередине. В верхнем резервуаре, до половины заполненном, в песке была образована характерная стандартная песчаная воронка, по которой внутрь песок скатывался в нижнюю ёмкость. Внизу нижнего резервуара, соответственно, образовалась уже приличная горка песка, просыпанного из верхней ёмкости.
Я очень, знаете ли, люблю созерцать подобные явления. Созерцать - лишь бы не работать. Томимый странными предчувствиями, ощущая себя полным придурком, я твёрдо решил дождаться опустошения верхней части часов в пользу нижней. С минуту я стоял и как заворожённый дурак пялился на этот процесс, полный глобального космически вселенского значения и философского смысла: одна куча песка перетекает в другую под действием Силы Тяжести. Но… Через какое-то время, я почувствовал смутное необъяснимое беспокойство. Я пока не мог сформулировать его суть, но беспокойство уже почувствовал. Вроде бы всё было, как надо: и песок сыпется вниз, и песчинки втягиваются посредством скатывания в воронку из песка в верхней ёмкости колбы, а потом падают и скатываются вниз уже по куче в нижней ёмкости колбы. Но вот что-то было в этом не то.
Я ещё протупил перед часами несколько минут, и, наконец, понял, что меня так необъяснимо беспокоило. Сколько бы я не созерцал данный прибор, ни уровень кучи песка с воронкой посередине в верхнем резервуаре часов, ни высота кучки песка в нижней части – не менялись ни на йоту. Поражённый и полный недоверия, я ещё раз попытался проверить своё подозрение… Так и есть: уровни песка в обоих резервуарах не меняются нисколько. И вот парадокс: отследить, куда деваются лишние песчинки внизу и откуда добавляются в верхней куче – я не был в силах.
Тогда, во мне проснулся после созерцателя – естествоиспытатель. По сути – это та же ипостась созерцателя, с разницей лишь в том, что неугомонный естествоиспытатель постоянно или периодически вмешивается в процессы, которые он намерен созерцать. Я взял и сделал свой первый независимый и удивительный по силе и глубине мысли эксперимент: я просто сграбастал рукой эти пескочасы с полки и в один миг перевернул их вверх тормашками, поменяв колбы в пространстве местами, и в таком виде вернул на полку. Таким образом, вверху оказалась зелёная подставка-колпачок, а снизу синяя.
И в ту же секунду я охнул: верхняя ёмкость колбы в часах мгновенно опустела, а нижняя сразу же наполнилась, причём доверху – до той самой тонкой перемычки между сосудами. Вроде бы, теперь часы повели себя как и надо – внизу песок есть, вверху нет, но паршивое чувство обмана не покидало меня. Во-первых, мне была непонятна скорость, с которой ёмкости часов приняли это состояние. Во-вторых, я никогда не видел песочных часов, засыпанных песком впритык под самое соединительное горлышко.
Задним умом догадываясь, что вряд ли тут среди залежей почти музейных редкостей на полке будут просто так стоять обычные песочные часы, я перепугался, что ненароком испортил редкий экспонат, и поспешно перевернул прибор обратно, как было.
Чего угодно я ожидал увидеть: и то, что песок будет штатно высыпаться из верхней части часов в нижнюю часть; и то что, возможно, в верхней части песка будет не убывать, а в нижней, несмотря на просыпания песка вниз, будет оставаться по-прежнему пусто; рассматривал я вариант, что, может быть, в часах песка будет опять, примерно, половина в виде воронки в верхней ёмкости, и половина в виде горки в нижней ёмкости… Но то состояние, которое оказалось на часах – не вписывалось ни в одно из моих предположений: часы были битком забиты песком – песок полностью забивал как верхний резервуар, так и нижний и никуда не двигался. Поняв, что прибор безвозвратно испорчен, я сконфуженный продолжил поиски сапожной пары.
Через два интересных стеллажа забитых какими-то костями непонятной принадлежности, и остатками перьев, панцирей, шерсти, чешуи и кожи, напоминающей змеиную, я уставился на стеллаж, в котором размещались части тел. И хоть они были, явно, нечеловеческого происхождения, наблюдать их в реале мне стало жутко не по себе. На стеллаже напротив меня валялась высушенная голова какого-то чудовища, которая была размером с хороший баскетбольный мяч. Приглядевшись, я прочитал прилепленную к ней бумажку с пометкой «Голова гидры. Третья стадия регенерации. Номер 1/3/8». По форме черепа, у гидры, похоже, были проблемы со здоровьем при жизни: череп твари был треснут и слегка рассечён явно каким-то острым предметом. «Возможно, мечом», – подумалось мне.
Чуть поодаль на той же полке я нашёл ещё четыре таких же сушёных черепа чудовища с мощными челюстями, острыми, безусловно, хищническими резцами, клыками и большим набором жвальных зубов. Я с опаской и предосторожностями, помятуя лекцию Зубаря о головах гидр в кабинете у Вятлова, осмотрел все черепа, убедившись, что челюсти прочно сомкнуты и заклинены. На всех черепах нашёл пояснительные наклейки, что это были также головы гидры из той же «Третьей стадии регенерации». Только нумерация на них была разная и такая же непонятная.
На том же стеллаже лежала отрубленная когтистая огромная лапа, похожая на волчью; чей-то забытый коровий хвост; хвост какой-то твари, наподобие гребнистого крокодила; щупальца, наподобие осьминожьих, расфасованные в банках, заполненных какой-то зеленоватой жидкостью; некие малоприятные на вид всевозможные конечности и чудаковатые органы, принадлежность которых я определить не решался: как законсервированные в банки, так и без них. Каких-то неизвестных существ необычные огромные мозги, лёгкие, почки, печень и что-то ещё, пораспиханные по таким же банкам с зелёной дрянью. Тут же на краю одной из полок того же стеллажа лежал уже замеченный мною раньше огромный глаз.
Я поспешил миновать данную коллекцию Феди Крюгера и тут же вышел к стеллажу, на котором лежали, а вернее, были навалены всевозможные вещи, преимущественно предметы одежды. Радостно вздохнув, я принялся изучать бирки, прикреплённые, как мне уже стало понятно, к каждой вещи среди этого бардака. С бирками дело пошло намного быстрее и интересней. Тут были «Картузы-невидимки. Рязанская область, Пителинский район, село Веряево» – простенькие старомодные кепки-шапки без изыска; «Валенки-самоступы. Сибирь. XVIII-й век. Нас.пункт неизвестно.» – самые обычные большеразмерные валенки из белой овечьей шерсти; «Плед-невидимка. Автор – неизвестно. Дата – неизвестно. Нас.пункт неизвестно.» – по мне, так какая-то старая серая половая тряпка; «Лапти-скороступы, Ивановская область. Примерно, 1930 г.» – лапти, как лапти, поношенные; «Шуба-самогреющая, Горный Алтай. Автор – Тришин Михаил Яковлевич. Дата – неизвестно.» – похоже, знатная богатая шуба из серого песца, судя по свёртку, в который она закручена, явно, длинно-размерная – моей бы Полинке такую; «Богатырская Рукавица, самовозвращающаяся. Предположительно, Ильи Муромца. г.Владимир, XII век. Неизвестный мастер.» – огромная варежка, обшитая металлическими пластинами; «Колчан неопустошимый. Имитация. XV-XVI вв.» – кожаный закрытый небольшой футляр по виду тубуса с лямками; «Скатерть самобранка. Аравийская версия. Династия Рашиди. XVIII век. Примечание: из напитков – ключевая вода.» – красивая ткань в арабском стиле; «Верёвка – безмерная. Автор – Тришин Михаил Яковлевич, Дата –неизвестно.» – бухта обычной пеньковой верёвки; «Штора межслоевая. Франция, Лувр, XVII век» – сложенная тяжёлая бордовая портьера с мрачным узором; «Балахон-невидимка. Автор – Тришин Михаил Яковлевич. Англия – XV век.» – Ох, и любят же здесь «изделия-невидимки». А уж Тришин, Михаил Яковлевич – до чего работящий мужичок. Стоп!...
Какая-то мысль резанула во мне. Я вернулся и перечитал предыдущие бирки на предметах. Так и есть. Один Тришин М.Я. – Горный Алтай, второй – Англия, последний – в XV веке, первый в неизвестную эпоху, но я интуитивно догадываюсь, что вряд ли в дохристову. И вряд ли в мире были два полных тёзки - оба Тришины Михаилы Яковлевичи, занимающихся таким не шибко трендовым делом, как изготовление необычных изделий. Или, наоборот, сложно предположить, что это один и тот же человек запросто совершающий такие дальние путешествия в те времена, когда у местных рыцарей не особо пользовались большим спросом чартерные рейсы Лондон-Горно-Алтайск. «Скорее, где-то закралась опечатка», – решил для себя я.
Внезапно, мне показалось за моей спиной какое-то движение. Резко и испугано обернувшись, я не заметил ничего подозрительного. Разве что глаз, лежащий на соседнем стеллаже, казалось, уставился точно на меня. Так, что мне стало как-то не по себе.
Эге! Вспомнив, что все предметы тут, оказывается, подписаны, мне захотелось определить непонятные песочные часы, за порчу которых я чувствовал себя в какой-то мере ответственным. Отмотав несколько стеллажей назад, я остановился перед тем, который озадачил меня в самом начале необычной действующей моделью десятиминутных песочных часов. И удивлённо выпучился: часы работали как и прежде – песок сыпался, а оба резервуара: и верхняя и в нижняя части колбы, были одинаково заполнены песком, примерно, наполовину.
Я поискал взглядом бирку – она была там, налепленная сверху на синий пластиковый колпачок-подставку. Как только я её сразу не заметил? На бирке была надпись: «Песок времени. Часы. Почти абсолютная модель. Не переворачивать…»
Я облегчённо выдохнул. Ну, во-первых, часы не оказались испорчены мной, и это уже неплохое событие. А во-вторых, когда любому непонятному явлению придумано хоть какое-то, пусть и такое же непонятное определение, то сразу же на душе у становится легче. «Почему так странно ведут себя часы?» - «Да потому что ». – «Ну теперь-то сразу же вопрос прояснииился»…
…Я продолжил поиск с оставленного стеллажа с вещами. Теперь вчитываться во все бирки энтузиазма явно не доставало – перенасытился я за раз впечатлениями. Нет, было по-прежнему интересно, но я подустал. И поэтому достаточно бегло пробегал по названиям. Я копался более целеустремлённо в вещах в поисках затребованных сапог, когда мельком окинув взглядом пространство вокруг, снова замер насторожённо. Любое живое существо имеет чёткий защитный рефлекс, выхватывать ассоциативно из толпы взгляд, наблюдающий за тобой. Логика проста: если ты кого-то интересуешь, значит, ты, уже, возможно, выбран как потенциальная добыча. Много-эровый естественный отбор, оставил в живых только те виды, которые могли и умели вычленять это внимание к себе из тысячи равнодушно хаотично направленных взглядов. И я с гордостью отметил, что мои инстинкты меня не подвели: на меня всё так же пялилось бесхозно оставленное кем-то на соседнем стеллаже глазное яблоко-переросток с внимательным зрачком.
Прервав свои поиски, я подошёл к стеллажу с жуткими экспонатами, включая вышеназванный. Попытался, насколько позволяла обстановка обойти глаз вокруг. Так и есть. Каким-то непостижимым образом глаз изворачивался, пыжился и в итоге разворачивался так, чтобы я оказывался в зоне его непосредственного внимания. Выглядело это жутко. Огромадное глазное яблоко жило своей жизнью, оно пульсировало, сокращалось, явно, злилось, ибо мои перемещения вокруг него доставляли ему массу беспокойства и неудобства, порождая постоянное трудно удовлетворяемое любопытство.
Бирка, лежащая рядом с глазом гласила кратко «Всевидящее Око»… О как… Сняв со стеллажа с одеждой один из картузов невидимости, я примерился и ясно дал понять оку, что собираюсь накрыть его этой шапкой. Глаз истерично запульсировал, панически вращая зрачком, то суживая, а то в ужасе расширяя его. Это выглядело так потешно и беспомощно, что мне стало жалко несчастный зрительный, хоть и «Всевидящий» орган. Я вернул картуз, откуда его брал и сурово погрозил пальцем необычному оппоненту.
Может мне показалось, но глаз, похоже, радостно задёргался и старательно покладисто и демонстративно уставился куда-то в потолок.
– Серёга! Ну как тут у тебя дела? – услышал я у себя за спиной подошедшего Мишку Солдина.
– Хотел накрыть глазик шляпой, – честно признался я.
– Сурово ты с ним, – рассмеялся Мишка. – Лишить смысла жизни того, кто видит его в созерцании.
– А чего оно подглядывает, – я огрызнулся.
– Профессия у него такой, – улыбнулся Солдин. – Говорят, Один отдал Мимиру свой глаз, в обмен за то, чтобы напиться из источника мудрости. Кто-то из исторического отдела писал научный труд, что это аллегорическое описание процесса самостоятельно живущего органа в слоевом мире. По некоторым данным этот глаз был не простым, и потом находит своё отражение в древне-греческом эпосе про трёх сестёр граях, дочерях двух морских божеств, у которых на троих был один лишь глаз, который они передавали и использовали по очереди. Дело в том, что если ты возьмёшь его в руку, то это существо, а это именно существо, подключится к твоей нервной системе даже через ладонь и будет транслировать тебе в мозг собственные видео образы, поставляемые своим зрительным органом. Отрицательного влияния на организм хозяина данным симбиотом не обнаружено. Так что можешь попробовать.
Я посмотрел на глаз, лежащий на полке. Глаз, безусловно, подслушивал. И посему, памятуя моё недавнее отношение к нему, в руку мне проситься не собирался. Поэтому саботировал и смотрел куда-то под себя.
– Нет, я воздержусь. Кстати, я так и не нашёл пока сапог, – виновато констатировал я.
– Да мы уже всё нашли и собрали.
– У вас тут очень интересно и… извините, бедлам-с.
– Это точно, – согласился Миха. – Тут есть на что посмотреть, но разобрать и навести порядок руки ни у кого не доходит – всё это рабочий материал. И если в музее оно пылилось бы под стеклянными колпаками на потеху толпы, то тут всё имеющееся периодически используется, изучается, участвует в экспериментах на благо обществу и способствует к познанию Слоя. …Ну, или валяется здесь и пропадает в неизвестности. Пойдём, я тебе что-нибудь здесь покажу.
И мы пошли вдоль стеллажей, где Мишка, казалось, довольный своей ролью авторитетного экскурсовода начал показывать мне особо интересные с его точки зрения экспонаты склада-музея.
Так мне была представлена тарелка белого фарфора, а вернее большое плоское белое блюдо, абсолютно без росписи. На обратной его стороне было помечено, что изготовлена оно Францем Гарднером в 1783 году на фарфоровом заводе в Вербилках. Там же ниже под надписью стоял древний московский герб. На блюде лежало одинокое свежее яблоко сорта Золотой Налив. Когда я хотел едко заметить, что от всего натюрморта не сожранным осталось только одно яблоко, Мишка, к моему удивлению, взял золотистый плод в руку и небрежно катнул яблоко в тарелке по кругу вдоль обода. Яблоко быстро с глухим аппетитным стуком закаталось по посудине, которая стала под ним достаточно быстро обесцвечиваться, становясь совершенно прозрачной. Только вот увидеть что-либо сквозь тарелку мне не посчастливилось, поскольку несмотря на то, что тарелка становилась прозрачной, через неё начинал отчётливо просвечивать совершенно неизвестный мне ландшафт: зелёный луг, вдалеке речка с поросшими редкими деревцами берегами. Травы на лугу шевелились под воздействием неощущаемого нами ветерка, речка текла. По голубому небу ползли весьма резво белые аккуратные облачка. Идиллия.
– Это что за гаджет? – с интересом спросил я.
– Это чудо древней техники: слоевизор называется, – пояснил Михаил.
– А что за пейзажи показывает?
– Да что хочет. Про то никому не ведомо. Но все видео фрагменты, которые показывает – из Слоя. Помнится, Вузман занимался этой штукой и как-то там доказывал это. И ещё ребята из Чехии. Но, вроде, далеко у них дело с этим прибором не пошло. А Куров прибор для своей лаборатории выбил, и у себя на складе хранит. Так что все эти товарищи в рамках его лаборатории работали и изучали. Отчёты должны быть в базе.
– М-да?... А по-моему, самая обычная русская природа. Вон там даже, вроде, берёзки белеются. Только у нас сейчас везде снег растёт, а в этом круглом планшете лето показывают.
– Нет-нет. Точно Слоевая картинка, – авторитетно заверил Мишка.
Тут в тарелке внезапно что-то резко сменилось так, что я даже вздрогнул: на переднем плане стояла муть и какая-то перемежающаяся тьма. Мы с непониманием вглядывались в отображаемое. Постепенно тьма стала рассеиваться, изображение проясняться, и мы поняли, что это была сухая пыль разом взметнувшаяся столбом прямо непосредственно рядом с невидимым нам оператором происходящего. Пыль только оседала, но уже стало ясно, что поднята она была огромным чёрным существом, появившимся из ниоткуда, как будто свалившимся с неба. Понадобилось ещё немного времени, чтобы разглядеть, что это был огромный чёрный зверь, с мощным телом кошачьего. Только всё оно, начиная с крепкой по-кошачьи широкой шеи, и почти до самых локтевых и пяточных суставов лап покрыто как бронёй крупным, плотно уложенным, как чешуя, пером. Чёрная голова же этого существа была огромной страшной и… птичьей. По внешнему виду последняя напоминала голову вымершего фороракоса, виденного мной ранее на картинках древних энтомологических изданий. Но самое впечатляющее, это были, конечно же, два исполинских, заслоняющих весь задний фон за животным, чёрных широких крыла, похожих на крылья грифов. Крылья были разведены в стороны, и существо постоянно мощно подмахивало ими, вздымая из травы кучи песчаной и почвенной пыли. Очевидно, это делалось зверем, для обретения большей устойчивости, потому как своими мощными кошачьими передними лапами, монстр держал что-то или кого-то, крепко прижимая к земле. Кого-то, кто очень сильно и отчаянно защищался.
Приглядевшись, мы с Михаилом с лёгким холодком в спине поняли, что этот защищающийся был человеком. Это был пожилого вида крепкий, я бы даже сказал, атлетического вида низкорослый мужчина с сильными телом и руками. Волосы его как и короткая борода были совсем белыми, отчего возраст казался, наверное, более старшим, чем был. Одежда на человеке была разорвана в лохмотья и вся в крови. Кровь лилась из множественных открытых, видимых на спине глубоких ран. Он боролся. Он ещё пытался встать на корточки, тогда как в его спину вцепились две большие когтистые лапы, прижимающие добычу к земле. Было видно, как с трудом и через какие муки человеку удавалось оказывать сопротивление. И можно было только поразиться, каким сильным и мужественным был он. Мужчина изловчился и рукой смог ухватиться за одну из лап, проткнувшую когтями его спину. Видно было, как вздуваются крупные мускулы на руке жертвы. Он пытался оторвать от себя, заломить или нанести хоть какой-то урон хотя бы этой лапе, но всё было тщетно. Вторая рука, на которую, мужчина опирался о землю, была неестественно вывернута. Атакующий зверь сильнее замахал крыльями, чтобы обрести равновесие. Он выцеливал. Человек явно понимал, чего ждёт хищник, поэтому постоянно дёргался, пытаясь извернуться или спрятать голову. Внезапно, тварь вроде бы поймав нужный момент, не то обретя искомое равновесие, не то, посчитав, что время настало, молниеносно с размаху ударило своим ужасным, как секира, клювом. Мы с Мишкой в ужасе дёрнулись и одновременно выматерились. Всё было кончено. Безжизненное обезглавленное тело раскинулось под лапами монстра, который победно заклекотав, не спеша сложив свои огромные крылья-паруса, осмотрел окрестности жёлтыми круглыми равнодушными глазами и принялся с умением профессионального мясника за своё ужасное пиршество.
Я отвернулся. Мишка, подавляя желания хряпнуть в сердцах блюдом о стеллаж, брезгливо поставил его на место, остановив катающееся по ободу посуды яблоко. Отчего блюдо сразу же помутнело и стало опять белого фарфору. Нужно было что-то делать. Хотелось куда-то бежать, кого звать на помощь, искать, спасать… Но мы оба понимали, что это тщетно и неосуществимо. Насколько же это невыносимо больно быть свидетелем чьей-то неотвратимой гибели без единого шанса помочь или даже попытаться что-либо предпринять.
– А, вот вы где, – к нам подошёл Струев, содрогающийся под тяжестью холщёвого мешка. – Чего вы такие депресснутые, будто вас Гибцех отсчитал.
– Это был грифон, – не замечая Антошкиного вопроса, мрачно непонятно зачем сообщил мне Мишка.
– Да наплевать! Главное, это был человек! – зло бросил я. Говорить не хотелось, но я всё-таки спросил. – Этот человек... Это всё на самом деле было? Давно?
– Да, боюсь, что так, – Солдин тяжело вздохнул. – Кто знает? Это был какой-то житель из Слоя. Скорее всего, человек. А происходило, похоже, что прямо сейчас. Вузман утверждал, что слоевизор показывает события только в реальном времени.
– Да что, наконец, произошло?! – раздражённо воскликнул Антон, сваливая мешок с плеча на пол.
Пока Михаил вводил его в курс дела, я гнал от себя образы только что увиденного, но мысли всё снова и снова возвращали меня к произошедшему.
Потом мы какое-то время помолчали, собираясь с мылями. На душе было паршиво.
– Да… Делаа, – протянул Антошка, вновь берясь за мешок. – Надо будет Курову рассказать, и нашим этологам. Пусть решат, что это могло быть. Правда надиктовать в базу заставят.
– Да, надо, – решительно подтвердил Михаил. – А ты чего всё в мешок напихал? – Всё это на хребте тащить собираешься? Давай всё это в суму-трансмутер клади и пошли. Я тебе помогать волочь это не буду. И Серёге не позволю.
– У нас на неё разрешения не было, – с сомнением в голосе протянул Антон. Но видно было, что идея ему нравится, а тащить скарб на себе желание отсутствует. – Постой, я Курову позвоню.
Пока Антон переговаривался по телефону с Куровым, Солдин притащил откуда-то из недр склада, неказистую бесформенную тряпичную суму в восточном цветастом стиле, завязанную в перевязь с узлом.
Я всё ещё пребывал в шоковом состоянии от зрелища из тарелки. Положив ношу на пол, он стал её разворачивать, вытягивая из неё в стороны как внутренние подкладки лепестки материи. Вскоре на полу лежала широкая цветастая скатерть. Михаил переложил на неё содержимое мешка Антона.
Так я увидел, что искомые мною «сапоги-скороходы» - оказались белыми валенками – точь в точь, как мной ранее виденные «валенки-самоступы». Ума не приложу – в чём между ними может быть разница. Но мне стало ясно точно, что без помощи ребят я бы их здесь никогда не отыскал. Палочки Мерлина – это оказались те самые черные палки-указки, торчащие из урны с металлоискателем «Лайка». Кроме того, на скатерть-суму легли небольшая колба конической формы из плотного чуть затемнённого стекла, целлофановый пакет с какой-то сухой дрянью, очевидно, лягушачьими лапками, и средних размеров кованный сундучок с полукруглой крышкой, единственный из всего списка оправдывающий ожидания по своему внешнему виду. Люстра Чижевского оказалась какой-то круглой мелкоячеистой сеткой, натянутой на металлический обод, напоминающий, скорее не люстру, а средство для отвязного браконьерского лова рыбы.
Уложив всё вышеперечисленное, Мишка начал складывать скатерть, подворачивая края, и заворачивая их внутрь. Далее, против всех законов физики и здравого смысла, содержимое скатерти завернулось внутрь вместе с ней самой и сжалось до первоначальных размеров пустой сумы, в которую, сложившись, превратилась скатерть. Михаил легко и невесомо поднял суму-трансмутор за перевязь и протянул Антону, который покладисто повесил её на плечо.
С тяжёлым сердцем мы покинули склад.

– Значит, говоришь, грифон был чёрный? – неизвестно зачем спросил Куров, сидя на столе в своей лаборатории, куда мы с ребятами доставили со склада запрашиваемый скарб.
– Чёрный, – подтвердил Мишка, который мрачно сидел, откинувшись в большом зелёном кресле. – Чёрный. Что я, дальтоник, что ли?
– А местность на что походила? – вновь спросил Андрей.
– Да наши места среднерусской полосы. Растительность та же, травы, деревья… Речка, опять же…
– Стало быть, у них там было лето? – с интересом прищурился Андрей, покачивая ногой.
– Лето, – согласился Солдин. – А у нас тут зима, – непонятно зачем добавил он непреложный факт.
– А слоевизор всегда показывает только то, что происходит в настоящее время? – спросил Струев Антон. Он стоял спиной ко всем, облокотившись на стол и рассматривая, как под водой в большом аквариуме, стоявшем на столе, рак-свистун пытается отпихнуть от себя черепаху-подлизу. Та пыталась забраться как можно ближе к крупному ракообразному и прижаться к нему своим панцирем. Рак воинственно размахивал своими клешнями, топорщил усы и старался отбить надоедливое пресмыкающееся.
– Всегда, – отрезал Куров, глядя куда-то перед собой.
– Значит это было где-то в районе Южного полушария, – предположил я, чтобы хоть немного отогнать всё вновь и вновь преследующее меня воспоминание увиденного в блюде.
– Что «это»? – Андрей поднял голову и задумчиво поглядел на меня.
– Ну… То что в тарелке вашей дьявольской отражалось, – я подсознательно не хотел описывать вслух увиденное, как бы тем самым не признавая, что это было на самом деле, а просто некое страшное кино о неизвестных событиях. – Раз там лето, а у нас – зима, значит, происходить могло в Южном полушарии, или огромная ландшафтная аномалия какая-нибудь в виде кратера в зоне повышенной сейсмоактивности, подогревающая всю местность, по типу горячих ключей и гейзеров на Камчатке.
– Как на Камчатке, – задумчиво повторил куда-то в пустоту Андрей. – Да нет, Сергей. Просто это было в Слое. А Слой, он немного по-другому устроен. Слушай, забеги ко мне сегодня вечером – я тебе попытаюсь рассказать, как оно, примерно, работает. Ты парень не глупый, поймёшь.
– Ну тут бы я поостерегся возлагать такие надежды на девственный неокрепший мозг, – огрызнулся я.
– Ничего, а пока, съездите-ка вы вместе Егором к Марии Михайловне – может она что про это видение насоветует. Заодно мне ей надо передать электроплитку починенную и отчёты согласовать. Ах. Да-да-да, Мария Михайловна,… – как-то странно воскликнул Куров. – Кроме того, возьмёте с собой Зелёные Ручки – Мария Михайловна вот жалуется, что дрова заканчиваются – надо помочь наколоть. Егора я сейчас в курс дела введу. А ты, Сергей, если что, дополнишь его рассказ.
Я хмуро кивнул. Ясно. Все ребята – учёные с большими знаниями, опытом, имеющие кучу неотложной работы, которую никто кроме них сделать и решить не сможет. Я же ощущал себя бездельником, которому настоящей работы поручить не могут как малознающему и малопонимающему неучу, потому либо нагружают какой-нибудь примитивной ерундой, чтобы не шатался, да из жалости, чтобы чувствовал себя нужным, либо посылают куда подальше, но куда надо.
– Где брать эти ваши «Очумелые Ручки»? Они, надеюсь, не тяжёлые?
Ребята рассмеялись.
– Мы тебя сейчас познакомим, – добродушно сказал Михаил и пошёл куда-то по коридору мимо дверей кабинетов лаборатории.
– Вот ещё что, – Андрей подошёл ко мне и, явно, старательно подбирая слова, осторожно начал мне объяснять. – Мария Михайловна – наш сотрудник. Женщина… с особенностями. Ты на неё не обижайся, если что. Но она очень настоятельно хотела с тобой познакомиться.
– Ну что ж. Если женщина просит. Не съест же она меня, – пожал плечами я. – Или съест? – я с удивлением переспросил, заметив минутное сомнение в глазах Курова.
– Да нееет, ну что ты, – непонятно почему стал поспешно и испугано разубеждать Андрей. Отчего я ещё сильнее напрягся, тонким чутьём чуя что-то недоброе. – Не будет она тебя есть. Скажешь тоже, пережиток какой-то.
– Угу, – недобро начал я, но заткнулся, потому как увидел в конце коридора интересную картину: к нам шёл Мишка в сопровождении огромного, раза в полтора выше Солдина, орка. Ну в точности, каким их рисуют в фильмах, на картинках и в компьютерных играх. Орк был, как я уже говорил, огромный, мощного вида детина ярко зелёного цвета кожи. Лицо его с большими чёрными нависшими бровями под могучим лбом, большим чуть приплюснутым носом, большими мясистыми губами вокруг широкого рта, из которого в сторону торчали по обе стороны два клыка, сантиметра по два каждый, при всём при этом выражало вполне себе добродушие. Достигалось это благодаря большим, полностью чёрным и каким-то печальным глазам бездонной глубины. Чёрные волосы орка были собраны позади на затылке в тугой пучок, перевязанный кожаной тесёмкой. Но самое удивляющее и бросающееся в глаза было то, что орк был облачён в большой белоснежный лаборантский халат.
– Вот, знакомьтесь. Зелёные ручки. Наш лаборант, – улыбаясь, представил лучащийся Михаил, которого прямо всего распирало от того эффекта, который должен был произвести на меня орк в белом халате. И он был, действительно, произведён.
Я, не зная, как нужно действовать в таких условиях, нерешительно протянул Зелёным Ручкам свою белую руку для рукопожатия.
– А где у профессора его боевой двусторонний топор? – спросил я, чтобы погасить неловкость.
Я поднял голову и посмотрел куда-то немыслимо вверх, где встретился взглядом с чёрной внимательной парой глаз орка. И мне стало как-то сразу не по себе, расхотелось шутить, а захотелось осмотреть в качестве достопримечательности, что там не в порядке в санузлах у Гибцеха.
Но орк просто протянул мне в ответ свою огромную «Зелёную Ручку», в которой полностью скрылась и утонула моя протянутая ладонь, вопреки моим опасениям остаться с культяпкой вместо правой конечности, крепко, но крайне осторожно и деликатно пожал её, а второй рукой по-дружески и тоже крайне осторожно хлопнул меня по плечу и кратко и глухо по-русски ответил:
– Висит над кроватью, не парься.
Сказано было так, что я не понял – шутка ли это или нет.
– Ну что ж, съездим, – согласно сказал я.

ГЛАВА 12 (На одной волне)

Егор сноровисто и уверено управлял машиной, как сайгак скачущей по ухабам. Старенький УАЗ-3151 зарывался мордой в снег, а затем выпрыгивал на очередной подснежной кочке из сугроба, вздымая фонтаны белых комьев, удачей и талантом водителя избегая подснежной колеи. Вот уже минуло полчаса, как Егор свернул на просёлочную дорогу, ведущую по пролеску. Сначала в стороне от нас за окнами наблюдались редкие одноэтажные строения деревянные да каменные – остатки какой-то наполовину покинутой деревни. Потом пропали и они. А малоезженая, накатанная, разбитая и ныне покрытая сугробами дорога угадывалась лишь как просека между деревьями. По обе стороны от неё росли вечнозелёные молодые сосны и нечастые лиственные, сейчас голые, деревья, и те и другие занесённые снегом. Но всё же линия древних, серых от времени покосившихся деревянных столбов с протянутой по ним хлипкой, чудом сохранившейся старой двухпроводной алюминиевой проводкой неукоснительно сопровождала нас, пропадая и появляясь среди деревьев.
Я, пристёгнутый с поджатыми под кресло ногами, сидел на соседнем рядом с Егором переднем пассажирском сидении машины, цепляясь одной рукой за рукоятку над дверью, а другой упираясь в торпеду перед собой, об которою постоянно при очередном нырке или прыжке УАЗика бился коленями. Я с неудовольствием поглядывал на Егора, но тот не замечал моих мучений. Позади, на втором ряде сидений, подпрыгивал в такт со мной и УАЗиком невозмутимый Зелёные Ручки, неизвестно как поместившийся там. Орк был молчалив и бесстрастен, несмотря на некоторые, скажем так, неудобства при поездке.
Я пытался расспросить Егора о конечном пункте нашей странной поездки и о не менее загадочной Марье Михайловне. Против своего обыкновения на эту тему Егор отвечал скупо и неохотно. Я вообще начал замечать, что как только заходила речь про Марью Михайловну, так все как в рот воды набирали. Памятуя странные оговорки про посягательство на мои вкусовые и съедобные качества, я чувствовал себя в связи с этим, мягко говоря, уязвимо. Мне удалось выяснить, что Бабаева-Ягодова Мария Михайловна – немолодая уже женщина, живёт уединённой жизнью и ведёт своё хозяйство в одиночку. Работает, сотрудничая с институтом, благодаря своим феноменальным возможностям оказывая ему неоценимые услуги. В свою очередь, НИИ поддерживает с ней постоянную связь, помогает в чём может облегчить её быт, в том числе и по хозяйственной части. Не очень много информации, но хоть что-то.
…Наконец, УАЗ, натужно взревев, вывернул согласно направлению дороги направо, огибая ещё одну небольшую заснеженную рощицу, и выскочил на свободное пространство – небольшую поляну. На ней, к моему удивлению, за высоким почти двух с половиной метровым забором, сколоченным из потемневших от времени некрашеных досок, набитых внахлёст, виднелся скромный и аккуратный дом. Доски закрывали пролёты между бетонными, вкопанными в землю, столбами, на навершиях которых были нанизаны перевёрнутые срезанные донышки от десятилитровых пластиковых бутылочек.
УАЗ затормозил метрах в пяти от забора, чуть проехавшись по инерции по снегу на застопоренных колёсах. Переведя дух, мы не без труда, но с явным облегчением вылезли из заглушенной машины.
– Уф… В следующий раз наш большой и зелёный друг будет сидеть спереди. Тогда мне не придётся так сильно сдвигать кресло вперёд, – пожаловался я, разминая затёкшие ноги и растирая набитые колени.
Зелёные Ручки никак не отреагировал на мою фразу. Он молча стоял, чуть наклонив голову набок и бесстрастно поглядывал на меня своими внимательными глубокими глазками.
«Интересно, а если обидится, не съест же он меня?» – внезапно промелькнула у меня глупая мысль. И сам же устыдился: «Какие глупости приходят в голову, которые превращают видного учёного в кровожадного туземца. Как это там называется по-новомодному? – Отсутствие толерантности. А то и, глядишь, меня можно будет обвинить в рассизме. Это всё сказываются непонятные полунамёки на людоедную тему. Взвели меня. Нервы ни к чёрту».
– Тогда тебе ещё труднее придётся. Ведь ему, чтобы разместиться на переднем кресле, надо на нём назад откатиться и откинуться на задний ряд. А места сзади совсем не останется, - добродушно откликнулся Егор. Он подошёл к одному ничем не примечательному из сегментов забора и толкнул от себя некую только ему различимую на дощатом фоне калитку.
Дверь чуть приоткрылась и сразу же завязла в снегу. Егор поднавалился на неё плечом, калитка со скрипом чуть поддалась ещё, уплотняя за собой сугробы и застопорилась. Тогда немногословный Зелёные Ручки молча тронул Егора за плечо, и тот посторонился. Орк, упёрся в дверь и поднажал на неё. Та уверенно поползла в сторону, сдвигая и сминая за собой сугробы.
– Ого, – пробормотал Егор, следя за действиями лаборанта. – Это мы удачно тебя захватили.
– Ты давай, мне забор не повали! – послышался ворчливый женский окрик со двора.
Мы зашли во двор, весь потонувший в сугробах. Теперь я смог разглядеть дом, скрывавшийся за забором, более внимательно. Он стоял посреди двора: приземистый, одноэтажный, покрытый штукатуркой, выкрашенной нежно кремовой краской. Дом был с окошками, украшенными резными декоративными наличниками тёмно-зелёного цвета, с коричневой двускатной жестяной крышей, густо покрытой снегом, с обледенелыми водоотводом и спускающимися по углам дома водостоками, так же выкрашенными зелёной краской. В центре фасада здания располагалось приделанное добротное деревянное крыльцо с широким навесом. На крыльце в проёме перед открытой деревянно-кованной дверью стояла руки в боки высокая статная женщина в тёмном длинном платье, облегающем её фигуру, закутанная в накинутую на плечи красивую цветастую шаль.
– Доброго здоровьечка, Мария Михайловна, – крикнул ей Егор, приветственно вскидывая вверх руки.
– Моё здоровье всё при мне, – сдержанно отозвалась женщина.
Мы подошли к крыльцу. Я поздоровался, а Зелёные Ручки просто тихо встал рядом и молча уставился на Марью Михайловну.
– В дом проходите, – сказала нам с Егором, женщина. – А ты, милок, – это уже Зелёным Ручкам. – Идём, колун тебе из сарайки выдам.
Мы вдвоём с Егором прошли в дом. Пройдя небольшие сени, при которых и разделись, мы оказались в центральной комнате. Я для себя окрестил её «гостиная». Внутри было просторно, светло и уютно. Обклеенные пожелтевшими от времени обоями когда-то в прошлом ещё белого цвета с примитивным узором в виде редких светло-зелёных полос; стены с низенькими небольшими окошками; выбеленный потолок; дощатый, покрытый старым лаком пол – изнутри дом походил на множество деревенских домов из прошлого. С потолка свисала одноламповая люстра со старомодным абажуром. У одной стены с двумя небольшими окнами в ней, рядом со входом в сени, стоял старенький матерчатый диван класса «книжка» с подлокотниками. У другой стены рядом с дверью в другое помещение – полированный сосновый шкаф-шифоньер. У стены напротив дивана, на которой на гвоздике висел портрет действующего президента страны, прямо под его портретом, располагалась ламповая радиола «Ригонда-Стерео». В одном из углов, примыкающем к стене с радиолой, а, правильнее будет сказать, «с президентом», и соседней стеной с двумя окошками, под висящей внушительного размера иконой вопреки несуразности такого соседства на тумбе находился плоский жидкокристаллический телевизор внушительных размеров, завешанный белой тряпицей. Напротив него, почти в центре комнаты стояло удобное кожаное дорогое кресло, застеленное старым пледом. Отчего можно было сразу сделать одновременный вывод, что хозяйка дома не является шибко набожным человеком, а также не прочь скоротать часок-другой перед телевизором, отчего и знает, кто у нас в стране сейчас президент. На подоконниках стояли в горшках цветы. По-моему, это были фиалки. А на окошках были подвешены белые занавесочки.
– Ну как тебе? – неизвестно зачем спросил Егор.
Я пожал плечами.
– Не знаю. Вроде, пока всё нормально.
– Давай присядем, – предложил Егор.
Мы опустились на диван, отчего внутри него что-то хрустнуло и зазвенело – очевидно, какая-то старая незакреплённая пружина, и принялись ждать возвращения хозяйки.
В сенях скрипнула дверь. И вот, сама, Мария Михайловна, собственной персоной предстала перед нами, раскрасневшаяся от мороза и от общения с невозмутимым персонажем фэнтези.
– Чаю хотите? – степенно спросила она и, не дожидаясь ответа, толкнула и вышла в ту дверь, что в стене с президентом России, скрывшись на кухне. Там она загремела крышками вёдер, было слышно, как она зачерпывает и выливает воду. И вот уже послышался треск разогревающегося электрического чайника.
– Я сколько просила помочь мне водопровод в дом протянуть? – ворчливо в пространство, но явно, чтобы мы слышали, посетовала Бабаева-Ягодова. И, вернувшись в комнату, села напротив в кресло, посередине комнаты, развернувшись вместе с ним к нам лицом.
Это была женщина неопределённого возраста, но явно старше пятидесяти. Её внешность, худощавое лицо и стройная фигура говорили о том, что будь то в молодости, будь то даже в зрелом возрасте она была безумно красива, а осанка и стать наводили на мысли о том, что сидящая перед нами происходила из знатного рода. Чувствовалась в ней какая-то порода, что ли, если так можно выразиться.
Мы с Егором сидели и молчали. Молчала и она. Я глядел на неё, а она прямо и бесцеремонно разглядывала меня. Её тёмно-зелёные почти волшебно-малахитовые глаза были внимательными, пронзительными с каким-то глубоким затаённым светом внутри. «Наверно, ей пятьдесят пять», – подумалось мне. Под её взглядом я чувствовал себя неуютно.
– Ну, вот мы и пришли, – сообщая непреложный факт, развёл руками Егор, чтобы снять, становящееся тягостным молчание. Но на него никто не обратил внимания. Ничего не изменилось.
– Дров сейчас наколет наш лаборант, а мы, Мария Михайловна, после чая обсудим и согласуем списочек с заявками… Если Вы не против, конечно, – Егор достал из-за пазухи сложенную вчетверо пачку бумаг и, непонятно зачем, очевидно, для пущей уверенности зажал её в своей руке.
– Так ты, стало быть, и есть новый человек у них в НИИ? – как бы не замечая Егора, обратилась ко мне Мария Михайловна, не отводя от меня своего удивительного взгляда.
От такого пристального и беспрецедентного внимания, я совсем засмущался, потупился как девка на смотринах и мрачно кивнул.
– И как тебе там? – снова спросила Бабаева-Ягодова.
– Пока не бьют, – скромно ответил я.
– Сергеем кличут?
Я опять кивнул.
– А «Торнаул», это что?
– Прозвище.
– А что значит?
Я пожал плечами. Разговор не был комфортным для меня. И мне подсознательно хотелось с него соскочить.
– Ты, говорят, колоду видел? – глаза Марии Михайловна блеснули опять каким-то особенным внутренним всполохом.
– Что видел? – не понял я.
– Того, кого ты, и весь институт уже с твоей лёгкой руки называют «кнухталгами».
– А… Ну, да. Видел, – неохотно подтвердил я.
– Расскажи, как было дело, – повелительно сказала Бабаева и Ягодова в одном лице.
Противиться её голосу я не мог, потому начал рассказ, как поехал на свой первый выезд-заявку, как попутал что-то и отвёз не того и не туда.
– Ты уверен, что он говорил в твоём присутствии? – прервала мою речь женщина.
Странный вопрос. Я подтвердил.
Бабаева-Ягодова буравила меня взглядом, потом взяла мою руку в свою и заставила повторить. Я повторил. Всё это время Мария Михайловна была чрезвычайно взволнована. Я не мог понять причины происходивших в ней беспокойств, хотя допускал, что, очевидно, это связано с какими-то данными о кнухталгах, о чём она, быть может, осведомлена лучше, в отличие от меня.
Слушательница велела мне продолжать. И я продолжал. И, буквально, тут же был снова остановлен.
– Ты уверен, что видел двоих?! – вновь воскликнула Мария Михайловна.
Я подтвердил. И опять Михайловна изучала мои глаза, не выпуская моей руки из своих рук, вслушиваясь во что-то, ведомое только ей.
– Рассказывай дальше, – не попросила, а именно велела она тоном человека, который имеет право мне повелевать.
Она, отпустив мою руку, сложила свои руки на груди, явно помрачнев от результатов диагностирования меня посредством хиромантии, и больше вопросов уже не задавала и не прерывала, что-то там обнаружив для себя про меня во мне.
Лишь только когда я «высадил кнухталга в лесу», она так же, не меняя позы и глядя куда-то перед собой, приказала мне продолжать подробнее.
Я продолжил пересказывать хронологию моего первого дня со слоевыми персонажами. Рассказ про гномов не особо заинтересовал Марию Михайловну, она как будто слушала в пол уха и даже отлучалась на кухню, проверяла чайник, гремела посудой.
Зато когда мы перешли к встрече с Геллой, Бабаева презрительно кивнула: – Как же, та ещё вертихвостка! Небось, мозги тебе задурить хотела? – и рассмеялась.
После, разговор перешёл на встречу с преследуемой неизвестными «гончими» загнанной в лесу незнакомке. Михайловна с первых же моих слов посерьёзнев, отставила в сторону заварочный чайник, который как раз заправляла чем-то там на кухне, вошла в комнату и села в кресло, напряжённо уставившись на меня.
Я рассказал, как принял на борт таинственную беглянку, и был тут же прерван Марьей Михайловной: – Это ты, милок, со смертью играл. Сама Смерть постучалась к тебе в машину, а ты сам к ней на поклон вышел, да ещё и ковровую дорожку перед ней постелил.
Как-то она постарела в моих глазах при этой фразе. «Нее… Наверно, лет семьдесят, никак не меньше», – подумалось мне.
Недовольный и чуть напуганной такой трактовкой и так неприятных для меня воспоминаний, я продолжал. Затем, я дошёл до того места и рассказал, как в момент звонка Олега, под вопли Пехорки, на соседнем сидении произошла дьявольская трансформация. Как выпрыгнул из машины. Как жуткая Нежить пыталась преследовать меня. И как, наконец, я воспользовался колодовой щепой, ещё не ведая, что это такое. Как когда они, две из трёх, вспыхнули, перекрещенные в моих руках, Нежить бросилась наутёк. Как потом приехали полицейские, отвезли Пехорку, а Фёдор успел возвратить мне оставшийся последний артефакт.
Марья Михайловна молча сидела, уставившись в пустоту прямо перед собой. Затих и я. Во-первых, рассказывать, вроде, было уже и нечего, а во-вторых, напрягала неадекватная реакция слушательницы. Егор также молчал, не смея вмешиваться и лишь нетерпеливо перебирая в руках свои привезённые листки бумаги.
Тишина в обществе трёх тесно сидящих людей была дискомфортна и гнела. Тут на радость нам с Егором, при полном отсутствии других звуков стало слышно, как под окнами кто-то тяжело протопал по хрустящему снегу. И вот уже вскоре в наружную дверь деликатно постучали.
– О, Зелёные Ручки стучит. Я пойду открою, Марья Михайловна? – спросил Егор и, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты.
Скрипнула входная дверь и, через какую-то минуту, она хлопнула снова. В сенях затопали, отряхивая остатки снега, как будто этого нельзя было сделать на крыльце.
– Да ты прекрати! Что значит «подожду там»?! Ты – сотрудник нашего института. И нечего тут комплексовать. Что за приниженное положение, честное слово! Не будет она на тебя ругаться, – услышал я полушёпот Егора.
– Не нааадо. Лучше таам, – услышали мы низкий стесняющийся голос орка. – Ба-ушка не одоообрит.
– Одобрит-одобрит, – успокоил его Егор, буквально, втаскивая Зелёные Ручки за руку в комнату. – Она увидит, сколько ты ей дров нарубил, и одобрит.
Марья Михайловна тяжёлым взором посмотрела на обоих. Окинула Зелёные Ручки взглядом наиглубочайшего осуждения, отчего орк совсем потупился, к тому же нелепо, как провинившийся школьник, теребящий края своей распахнутой, очевидно, от того, что упрел, куртки, под которой видно было, что у него голый атлетического вида зелёный торс.
Кроме взгляда осуждения, строгая хозяйка больше не удостоила их вниманием, зато обратилась ко мне: – Ну-ка, родной Торнаул. Покажи-ка мне оставшуюся «щепу».
– А откуда Вы знаете, что она со мной? – удивился я, вставая и выходя в сени. Там из кармана куртки я бережно извлёк непривлекательный по форме и удивительный по функциональности артефакт, который до сих пор таскал с собой, не смея никуда выложить, и внёс его в «гостиную».
– Ого! – воскликнул Зелёные Ручки, мгновенно забыв о собственном стеснении, и, невольно отстраняясь, перешёл от меня подальше, пересёкши комнату и оказавшись у телевизора.
Зато Марья Михайловна, побледнев, встала и подошла ко мне вплотную.
– Можно, я возьму? – неожиданно спросила она просительным тоном.
Мы с Егором переглянулись, поражённые произошедшей переменой в ней. Казалось, нашу недовольную хозяйку будто бы подменили. Она протянула руки ладонями вверх к простой палке в моих руках и в этой немой просьбе ждала со смиренным видом. «Нет, лет пятьдесят», – опять промелькнуло в моей голове.
– Конечно, – поспешно протянул ей я «колодову щепу». Она бережно приняла её двумя руками и, с какой-то мрачной торжественностью поднесла к своим глазам, внимательно и осторожно разглядывая её.
– Хотите, подарю её Вам? – беззаботно предложил я Марье Михайловне.
– Как Вы так можете?! – возмущённо воскликнула Михайловна. Казалось, сама мысль о подобном святотатстве была ей преступна. Но от нас с Егором не ускользнуло, что в этот момент она обратилась ко мне на «Вы», так как смотрела в этот момент только на меня одного. – Как можно передаривать ТАКИЕ подарки да ещё от НЕГО?!
– К тому же, в чужих руках, данный артефакт бесполезен для всех, кроме того кому он предназначен. И, я бы сказала, даже опасен, – убеждённо добавила она, немного погодя, уже более приземлённым голосом, как бы очнувшись от чего-то в своих мыслях.
– Откуда Вам это известно? – спросил я. – Значит, уже были претенденты? Кому-то кнухталг дарил такой артефакт, разговаривал с кем-то?
– Да… Такой случай был, – помедлив, не сразу ответила Марья Михайловна. – А если ты насчёт того, откуда я вообще знаю, что это за артефакт, то ты можешь просто посмотреть на него, – жест в сторону по-прежнему жмущегося в телевизионный угол орка. – Все слоеживущие ощущают мощь этой штуки. На, забери его, и никогда больше не делай никому таких предложений, если не хочешь, чтобы тебя не посчитали невеждой и дураком.
Она так же бережно передала мне обратно кусок деревянной палки или сука – по мне, так по виду я в лесу могу насобирать таких кучу, если бы не видел его в деле. Тем не менее, я бережно принял «щепу» из её рук, заметив, как Михайловна с явным облегчением выдохнула, как будто передала мне только что какую-то драгоценность или хрупкое хрустальное изделие.
Всё это было так торжественно, что я не удержался и, переложив «артефакт» в левую руку, одарил Бабаеву с Ягодовой, их обеих, горячим пионерским салютом.
Михайловна, изменилась в лице и сплюнула прямо на пол своей «гостиной», повернулась и вышла на кухню.
Егор зашипел на меня и покрутил пальцем у виска. Зелёные ручки промолчал.
Устыдившись, я ретировался в сени, где спрятал обратно «колодову щепу» обратно в карман куртки со всеми предосторожностями.
Когда я вернулся, орк уже перестал сторониться, а стоял рядом с Егором и о чём-то тихо с ним переговаривался. Мне пришлось извиняться перед хозяйкой, которая молча гремела на кухне посудой.
– Идите сюда чай пить, – вместо ответа позвала Михайловна, но по голосу видно было, что она оттаяла.
– Эх, за что?! За какие заслуги?! Почему именно ты? – внезапно, так, что я даже не сразу понял, о чём она говорит, воскликнула Бабаева-Ягодова и удивлённо воззрилась на меня, как бы силясь разглядеть во мне что-то скрытое, странное, нераспознанное. И, явно не найдя ответа, махнула рукой и сварливо крикнула орку: – А ну-ка, пойдём, внучок. Я покажу тебе, какая я тебе «бабушка».
Тот поспешно, и, кажется, даже с облегчением пошёл с ней на выход из дому.
– Ну ты и клоун, Серёга, – добродушно рассмеялся Егор, когда за ними обоими захлопнулась входная дверь. – Ну никак не можешь без своих этих фортелей.
– Жизнь скучна и безынтересна, - с деланным трагизмом в голосе согласился я. – Ты лучше скажи, почему, Марья Михайловна так старательно не хочет пускать Зелёные Ручки к себе в горницу?
– Михайловна – человек особенных взглядов. Она считает, что нечисти в её доме не место.
– Да какой-же орк – нечисть? – удивился я. – Просто другая раса.
– Да, не-е-е, – протянул Егор. – Для Михайловны все, кто входит или выходит из Слоя – все есть нечисть. Другой термин, так сказать, для выходцев из Слоя. Ты подумай, ведь их всех издревле так и называли.
– Всё одно, как-то это не толерантно! - с пафосом шиканул я трендовым словом.
– Да Михайловне индифферентно до слова «толерантно», – ответил Егор. – Она живёт по природе своей и не ловит себя в западню подобными условностями демагогии. Если ей что неудобно – ты её никогда не заставишь сделать это «что-нибудь» и ущемить себя в угоду чьих-то эфемерных интересов и навязанных высосанных из пальца ценностей.
– Эк, ты задвинул, – восхитился я. – Я то просто спросил, за что она орка не любит. А ты мне целую доктрину подвёл. Нет бы просто сказать. Орк – не в её вкусе.
– А мы, стало-быть в её? – парировал Егор.
– Ну, выходит, годимся, – театральным тоном ответил я, наливая себе в деревянную чашку из чайника душистую с какими-то травами заварку.
– И мне плесни, – оживился Береев. – Но во всяком случае, ты прав. Орк этот – наш товарищ. И мы не можем позволить его дискриминировать на нашем фоне.
Взяв из вазочки каких-то коврижек, на пробу оказавшихся необычайно вкусными, мы стали их уплетать, намазывая на них из расставленных разных розеток различные виды варенья, пробуя их на вкус.
С улицы вернулась Михайловна без орка. И присоединилась к нам.
– Слушайте, Марья Михайловна… – начал Егор.
– Нет, я сказала! – обрезала Бабаева-Ягодова.
– Что «нет»? – не понял я.
– Всё это – нет! – повторила Михайловна.
Со смехом поймав мой недоумённый взгляд, Егор ответил мне: – Серёг, не напрягайся. Просто она весь наш разговор и так слышала. Я хотел тебя предупредить, да не успел.
– Это как? – перешёл я с местоимений на наречия.
– «Да вот так, милок», – вдруг резко садануло мне в мозгу. Было это такое удивительное чувство, как будто с тобой на пустом месте начинает спорить твоё второе внутреннее «я», к которому «я»-настоящее отношения не имеет. И это второе «внутреннее» я, вещает голосом Марьи Михайловны. Я перевёл взгляд на Бабаеву-Ягодову – губы её не шевелились, а сама она молча стояла и мазала себе на большой богатый ломоть хлеба сливочное масло.
– Да так, – начал объяснять мой друг. – Дело в том, что Марья Михайловна сосредотачивает у нас в себе удивительнейшее явление – одновременный многофункциональный телепат на расстоянии. О! Судя по твоему изумлённому лицу, она уже с тобой общается «внутремысленно».
– Это что, она… Вы, Марья Михайловна, так любому в голову влезть можете?
– Да неет, – засмеялся Береев, являя наружу ровный ряд белых зубов. – Для организации общения Марье Михайловне достаточно только единожды произвести тактильный контакт – и этого навсегда хватит, чтобы ты был подключён к двусторонней удалённой нейросвязи с Марьей Михайловной.
– Ох… Теперь я под колпаком? Всё что известно мне, становится известно ей? – я недовольно перевёл взгляд на Марью Михайловну, потом на Егора.
– «Хе-хе…» – «услышал» я в мозгу голос Марии Михайловны и вздрогнул.
– Я не согласен! – возмутился я.
– Да нее. Не так. Вернее, не совсем так, – поспешно принялся объяснять Егор. – Мария Михайловна твои мысли читать у тебя в мозгу не может. Ну, я надеюсь, что это так… Ведь правда, Мария Михайловна? Она может получать только посыл, адресованный к ней. Или, скажем, ясно выраженную мысль о ней же. В свою очередь, она сможет отправить свою мысль тебе в любой ей удобный момент.
– Это как? – не понял я.
– Да вот так. Попробуй, обратись к уважаемой Марии Михайловне мысленно, – предложил Егор.
– «Вы в моей башке точно копаться не будете?» – обеспокоенно сформулировал мысленно я.
– «Даже не сомневайся, – пришёл мне ответный мысленный контакт. – Больше мне нет удовольствия, чем твоих тараканов дрессировать».
– Ох, какое жуткое чувство, – ошарашенно поведал я. – Как будто у тебя раздвоение личности. Свихнусь.
– Ничего, привыкнешь, – успокоил меня Егор.
– И что, так она… Вы так с каждым можете? – спросил я.
– «А с кем тебе ещё надо?» – мысленный ответ.
– Да, пожалуй, «да». Мария Михайловна одновременно поддерживает связь со всеми нашими сотрудниками, которые у неё «зафиксировались», – почти в один момент с мысленным ответом от Бабаевой-Ягодовой ответил Береев.
Я поморщился. Вести вместе две беседы: одну устную, другую мысленную, было трудно и дискомфортно.
– Здорово, – неуверенно пробормотал я.
– Это что. Мария Михайловна отвечает у нас за приём заявок на транспортные услуги от наших слоевых друзей для нужд НИИ в рамках их сотрудничества с нашим поведенческим отделом, – уважительно сообщил Егор.
– То есть, гномы, что ли? – догадался я.
– О, да – эти в первую очередь, – подтвердил Егор. – А также ещё целая куча остальных, сотрудничающих.
– Они все тоже должны были «регистрироваться» у Марии Михайловны через рукопожатие? – поинтересовался я.
– Они, нет. Для выходцев из Слоя встречаться с Марией Михайловной не обязательно. Достаточно только подумать о ней, находясь в нашем мире. Да и она может общаться с ними обратной связью.
– Ничего себе! Да она как станция мобильного оператора! – удивился я. – А как далеко работает этот комплекс РЛС в одной сборке?
– «Ну-ну, ты там не фамильярничай, родной».
– Да как… Вот отсюда Мария Михайловна покрывает всю Москву и Московскую, а также большую часть Тульской и часть Калужской с Рязанской областями.
– Это бык корову покрывает, – проворчала вслух Бабаева-Ягодова.
– Извините, Мария Михайловна. Неудачно выразился, – извинился Егор.
– Так, ты кушай-кушай, милок, – вдруг спохватившись, по-старушечьи радушно обратилась ко мне Михайловна, подвигая ко мне корзиночку с пирожками.
Я поблагодарил и приналёг на пирожки. Они оказались удивительно вкусными – внешне одинаковые, румяные, пышные с приятной коричневой корочкой, так и просящимися в путешествие по пищевому тракту, но будучи с самыми разными начинками: с постным рисом, с варёным яйцом, с зелёным луком, с картошкой, с каким-то мясом, с грибами и, возможно, какие-то ещё. Но я не смог все попробовать, так как просто не могло в меня всё это поместиться.
– «Взывать ко мне до 20:00. По выходным до 18:00 – ложусь я рано. Раньше 9 утра также обращаться не стоит. Не чаще 2-3 раз за день. И покороче. Без длинных там рассусоливаний», – отпечаталась в моём мозгу Мария Михайловна.
Я тут же поперхнулся чаем.
– Мария Михайловна! Ну хоть в непосредственной близости не телеграфируйте мне в сознание! Прошу Вас, вслух, если можно! – взмолился я. – Ведь Вы же мне так мозг выжгите!
– А чего ты кричишь, – проворчала Бабаева-Ягодова на сей раз вслух. – Рядом сидим. Я, чай, тебе по делу говорю: не взывать ко мне понапрасну. К тому же, чтобы ты скорее привык.
– Вот именно – рядом. Да понял я, понял. Разве ж, к такому привыкнешь.
Егор добродушно усмехнулся себе в бутерброд с вареньем.
– Понял он, – не унималась Михайловна. Видно было, что моё опротестовывание сильно задело её.
– Кстати, Марья Михайловна, я тут чуть не забыл – хотел с Вами уточнить два адреса запроса, пришедших от Вас, – обратил на себя внимание Егор, очевидно, чтобы разрядить обстановку. – Вы передавали, что группа из двенадцати гномов просит поспособствовать им перебраться из под деревни Губин Угол Тверской области в Тульскую область. Но эта заявка со вторника была нами уже обработана в среду, а от Вас повторный запрос поступил в пятницу. Может, какая ошибка?
– Никакой ошибки быть не может, – уязвлённо отрезала наша необычная хозяйка. – Раз заявка поступила в пятницу, значит, она была создана в пятницу. Если заявка поступила во вторник – значит, она была заявлена во вторник. Делайте выводы.
– Вы хотите сказать, что это другая группа тоже из двенадцати гномов из того же места так же планирует перебраться по такому же маршруту? – переспросил Егор.
– Я вам информацию передала, а дальше, делайте выводы, – упрямо повторила Михайловна.
– Ясно, – задумчиво протянул Егор. – А вот ещё…
Я поблагодарил хозяйку за угощение и отпросился выйти.
Одевшись, я вышел на крыльцо. Мне сразу же бросился в глаза Зелёные Ручки. Орк сидел на перевёрнутой колоде и покачивал ногой.
Я подошёл к нему.
– Ждёшь? – спросил я очевидный факт.
– Угу, – добродушно пробасил зелёный лаборант.
– Строга Марья Михайловна, – поделился впечатлениями я.
– Угу.
– На, я тебе захватил вот что, – я передал завёрнутые в салфетку пирожки. – Попробуй.
Орк сгрёб своей огромной ручищей пирожки вместе с салфеткой, поблагодарил, и, отвернувшись в сторону, принялся лакомиться.
– Салфетку не слопай, – пожурил я его…
Я решил пройтись, осмотреть двор купеческий – хозяйство Бабаевой-Ягодовой. В сторону рядом с домом вела протоптанная орком дорожка к большой свеженабранной длинной поленнице под косым деревянным навесом. Обойдя по тем же следам дом, я увидел источник дров. Оказывается, глухой спереди перед домом высокий забор, позади дома со стороны леса имел широкую прореху в нём секции на две. Да такую, что туда спокойно прошёл бы целый бульдозер. Очевидно, со стороны леса Марья Михайловна сюрпризов и неприятных визитов не ждала, и на удивление, для одинокой женщины, ничего не боялась. Более того, видно было, что отсюда, аккурат через данную прореху, в тот же самый лес вела широкая, проложенная по сугробам явно протоптанная и утрамбованная дорожка. А во дворе напротив этого окна в дикий мир лежали вповалку большие длинные брёвна, в один-полтора обхвата толщиной и длиной метров по десять-пятнадцать каждое. Чтобы притащить такие по зимнему лесу нужен специально оборудованный тяжёлый спецтранспорт. Однако, никаких следов спецтехники видно не было, кроме вышеописанной дорожки, которая, терялась в лесу среди деревьев, и на которой, никак не уместился бы автомобиль. Чтобы нарубить из таких дров, надо быть бригадой лесорубов, вооружённых бензопилами, или хотя бы длинными двуручными пилами, а уж потом во вторую очередь топорами.
«Опять загадки, – подумалось мне. – Но, Михайловна явно без помощи не остаётся. Хотя, кто он, этот неизвестный помощник, мне представить трудно».
Позади что-то звякнуло. Я обернулся, но ничего не увидел. «Показалось», – подумалось мне.
Я подошёл поближе, в надежде изучить следы. Рядом с брёвнами стояла широкая колода, на и вокруг которой были следы активной рубки и разделки дров. Здесь же щедро были натоптаны следы Зелёных Ручек. Полагаю, орк пустил одно или несколько таких брёвен на пополнение поленницы Марии Михайловны.
Я прошёл дальше за забор в сторону леса. Лесная дорожка была наполовину занесена снегом и я, не будучи хоть сколько-то следопытом, силился разглядеть на ней какие-нибудь следы. Внезапно я нагнулся и присел ниже. Сомнений быть не могло. В снегу проступали явственно, чудом сохранившиеся круглые следы множественных раздвоенных копыт. Не знаю почему, но мне зачем-то представился Петечка, и я критически покачал головой. Нет, такие задохлики целым табуном бы бревно сюда не дотащили даже волоком. Да и следы были намного крупнее. Интересно. Не знаю почему, но мне расхотелось углубляться по этим следам в лесную зимнюю чащу, и я вернулся на фасадную сторону двора, где Зелёные Ручки, уже прикончив небольшое угощение, как ни в чём ни бывало, внимательно разглядывал свою ладошку. Может, заноз насажал, пока дрова рубил, а, может, просто удивлялся: до чего же она у него зелёная?
Опять что-то рядом звякнуло, и я увидел лежащую и тонущую в снегу мелкозвенную цепь. Цепь уходила куда-то за дом. Туда, откуда я только что вернулся. И тут, я буквально подпрыгнул, потому что из-за поворота, фактически, по моим следам, на меня вышел огромный чёрный как смоль и пушистый, словно сибирский, кот. Кот был больше любого представителя своего вида – с хорошую крупную рысь. Может, даже ещё больше. Но то, что это был именно кот – не могло быть никаких сомнений. Разве что лапы чуть потолще и мощнее – единственно, что нарушало пропорции от сходства с обычными кошками. Ну, и, конечно, размееер. Я заметил, что на кота одет ошейник, который через кольцо и небольшой метровый повод прикреплён к привлёкшей моё внимание ранее цепи.
– Ого, – оторопело пробормотал я, отступая к Зелёным Ручкам, который, казалось, не проявил должного внимания к появившемуся из-за угла существу. – Не сожрёт нас? – обратился я к орку, вспоминая нехорошие овладевавшие мной предчувствия сегодняшним днём, и инстинктивно ища поддержки у могучего коллеги.
– «Не сожрёт, – пришёл ответ в мозгу, откуда не ждали. Марья Михайловна, казалось, снова перехватила инициативу телепатического общения на себя. – Я ему уже про тебя всё объяснила. Не тронет».
– «Дрессированный, значит», – облегчённо мысленно ответил ей я. Удивительно, но я, действительно, начал приспосабливаться, формулируя мысленные обращения и диалоги в телепатической беседе с Бабаевой-Ягодовой.
– «Учёный».
– «Небось, Васькой звать?»
– «Баюном».
– «Почему «Баяном», а не, скажем, «Аккордеоном»?» – удивился я.
– «Сам ты «Баян». – Баюн».
Баюн тем временем, выйдя из-за угла, пристально, не отрывая взгляда, как это умеют делать все кошки, от меня, переместился поближе к крыльцу, взошёл на него и свернулся огромадным чёрным клубком. Там, похоже, он решил задрыхнуть надолго.
«Вот Егору сюрприз, если внезапно выйдет, – подумалось мне. – Это сколько же эта скотина ждрёт?! И сколько же Михайловна в него впихивает? Тут по ягнёнку в день не напасёшься. Наверняка, на сухом корме сидит. Который он, небось, по пакету в сутки сжирает… Прямо с упаковкой».
Я с удивлением разглядывал исполинского кота. Интересно, как я его сразу не обнаружил? Внимательно ещё раз окинув взглядом дом и двор, я отметил, что цепь, похоже, опоясывает весь дом. Стало быть, цепь охватывает дом, а кот «учёный» всё ходит по цепи кругом, огибая дом. Наверняка, с такой охраной и собак не надо.
– «Да уж можешь не сомневаться».
– «Вы, Марья Михайловна, обещали, что в голову не лазаете, если непосредственно к Вам не обращаются. А ещё Вы меня просили, чтобы я с Вами на связь выходил не более трёх раз в день. А сами мне СМС за СМС-ом в мозг шлёте. Вскоре мои батареи если не сгорят, то сядут точно».
– «Ну, во-первых, ты только думаешь, что меня не беспокоишь. А на самом деле, ты мыслями всё время вокруг меня топчешься. Подсознательный ты мой. А во-вторых, в итоге, ты мне транслируешь, сам того не осознавая, тему за темой, которые отражают то, что ты обо мне и моём хозяйстве думаешь. Так что это ты с непривычки перевыполняешь план «по вызовам». И, наконец, в-третьих. Тут одна твоя знакомая просила забрать её сегодня вечером по адресу, который тебе был уже известен ранее. Я адрес уже согласовала с вашими. Можешь с Олегом связаться и ехать забирать. Но ты осторожней. Помни. Они только с виду как люди. На самом деле – нечисть. Не увлекайся там».
– Это кто?! Это вы про Геллу что ли? – с удивлением в голосе, сам того не замечая, вслух воскликнул я.
– «Угу».
– «Олег заявку подтвердил? Если Партия прикажет, комсомол ответит «Yes!» – съездим».
– «Подтвердил».
– «У меня машина в НИИ».
– «А я уже Береева отпускаю для тебя».
– «Спасибо».
Глубокое низкое приглушённое мычание раздалось в морозном воздухе.
– У неё что, ещё за домом коровник есть? – обратился я к орку. – Что-то я не приметил коровника. Наверно, дом надо было с другой стороны обходить.
Зелёные Ручки кивнул.
– Корова, овцы, свиньи и куры, – ответил тот. – Тебе ещё раз спасибо за пирожки.
Я молча кивнул.
Тем временем на крыльцо, пятясь, вышел Егор.
– Хорошо. До свидания, Марья Михайловна. Муку, крупы и соль с сахаром подвезём на следующей неделе. Спасибо. Всего доброго, – проговорил он через дверной проём внутрь дома и прикрыл за собой дверь.
– Осторожно! Кот! – запоздало предостерёг я его. Но Егор, развернувшись, увидев на крыльце свернувшегося неестественно большим пышным клубком чёрного зверя, добродушно рассмеялся и, нагнувшись, принялся начесывать того за ушами, вспушая коту веером на голове шикарный, нежный мех.
– Баюуун, – сказал Береев ласково.
Гигантский кот, дремавший всё это время, даже глаз не открыл, лишь разворачивая словно локаторы в сторону егорова голоса свои большие высокие уши. А под воздействием ласк, так же не открывая глаз, Баюн начал к тому же трещать как трансформатор.
Наобщавшись с котом, Егор выпрямился и посмотрел на нас с орком.
– Ладно, поехали, братцы, – он улыбнулся своей простодушной улыбкой. – Тебе, Серёга, ещё тут заявка подкатила. Дьяволицу твою подвезти. Поедешь? Если очень надо, то могу с тобой покатить. Но там настаивали, чтобы подъехал именно ты. Да, и признаться, у меня вечером ещё одно дело есть.
– У меня машина у НИИ стоит.
– Так в чём же дело? Поехали быстрее, отвезу.

ГЛАВА 13 (В лес за подснежниками)

В институте в лаборатории отдела физиологии нас встретил Мишка Солдин. Он ковырялся, пытаясь пристроить под нужным углом колбу повышенной прочности к держателю на стенде химической установки. Колба выскальзывала. Мишка матерился и медленно сатанел. Егор пожелал ему удачи и пошёл к Олегу в поведенческий отдел отчитаться по согласованным заявкам. А я, усевшись рядом с Мишкой и предложив ему помочь, был послан в раздражительной форме попросить у Миттергрунера ключи от подсобки с половыми швабрами и тряпками, набрать оттуда тряпок и быть готовым затирать здесь всё, потому как если эта «чёртова пробирка» не закрепится, как надо, тряпок не хватит со всего этажа. Разумеется, я никуда не пошёл, ибо это была чисто метафорическая отговорка. Ибо всем было известно, что выпросить что-либо у лепрекона просто так было невозможным. Вместо этого, я предложил позвать сюда самого Миттергрунера, чтобы он лично участвовал и держал пробирку заместо держателя. На что Мишка возразил, что если уж решаться приглашать сюда Миттергрунера, ту лучше сразу зазвать в лабораторию Белова, чтобы зарубить весь процесс на корню, опечатать лаборатории, отстранить сотрудников, а их, с Куровым отправить на вольные хлеба, просить милостыню, предварительно расстреляв на заднем дворе второго корпуса. Ибо видеть ЭТО ни Белову, ни лепрекону, который всё одно выложит всё Белову, никак нельзя. И Мишка кивнул на соседний стол, на котором виднелись обёрнутые в газетку две стрекательные трубки.
– Лучше сразу же Петечку позвать. Он как только твоё «ЭТО» увидит, поднимет такой визг и истерику, что поставит на уши сразу же весь НИИ, – отметил я. – В наказание нас вместе скормят пятой или шестой гидровым головам.
– Вот на этом сразу же и остановимся. Таких радикальных мер с привлечением Петечки я даже в шутку представить боюсь, – пробормотал Мишка. – Вот зараза! Да что же она не держится ни моркови!!!
– Дай гляну незамыленным зрительным органом… Ну-ка. Да у тебя просто держатель сломан. Вот, смотри, винт прокручивается.
– Вот же тварь, – обрадовано согласился Солдин. И побежал искать свободный держатель.
Я решил зайти к Олегу, к тому же у меня там было дело.
Спустившись на этаж вниз, я попал в вотчину поведенческого отдела. Дверь нужной мне лаборатории была открыта, и я зашёл внутрь. Данная лаборатория одна из многих, числящихся за отделом, была оборудована в виде комнаты отдыха со входом в лаборантскую. Из последней был сделан кабинет Олега.
С недавнего времени данная лаборатория-комната отдыха приобрела ещё один статус. Там, за стоявшим в углу компьютером, безвылазно заседал небезызвестный гном по имени Пехорка. Пехорка, как его доставил в НИИ ДПС-ник Фёдор, сразу же прижился в отделе, сдружился с Олегом. И с тех пор обитал и жил в лаборатории к немалому неудовольствию Гибцеха Невея Антоновича. Спал гном тут же на диване, свернувшись калачиком под тёплым пледом. Активно пользовался общественным холодильником отдела, периодически пополняемым сотрудниками этологами. А всё свободное время просиживал за компом и рубился в WarCraft. Фёдор Моисеевич Буерман, наш институтский главврач, прознав про то, выступил с категоричным требованием оградить неосознанный мозг, неискушённый от соблазнов, от такого варварского зомбирования полудетского сознания «отупляющим информационным наркотиком». Но за Пехорку, как ни странно, вступился Олег при поддержке Вятлова, аргументировав исследовательской работой «об адаптации и развитии слоевых представителей к инновационным технологиям нашего мира». Буерман проворчал, что для того, чтобы стать «тупым болваном, жмущим на кнопки, погружаясь в выдуманную реальность, много ума не надо – это и обезьяна сможет, а, может, даже и какая лесная нимфа, а вот развития это не только не прибавит, а, скорее, наоборот, в нём и остановит на гране полного инфантилизма». Но, махнув рукой, от Пехорки отстал к облегчению последнего.
Завидев из своего угла меня в дверях, Пехорка, сидевший за компьютером, радостно просияв, отбросил в сторону мышку, соскочил и, подбежав, крепко обнял за талию, прижавшись щекой. Я растроганный дружески похлопал его по плечу. После чего, Пехорка радостно объявил мне, что он скрафтил себе новый доспех и потащил за руку его мне показывать. Минут десять он показывал мне свои достижения в игре. Пехорка играл за большого клыкастого орка из Орды. За время игры он прокачал его до какого-то уровня, вступил в клан, навыполнял кучу квестов и обзавелся кучей предметов и друзей, в общем, натворил кучу всего. Всё это он мне гордо демонстрировал на экране компьютера.
– Постой, ты выполняешь задания, вступил в клан, обзавёлся друзьями, но для этого всего надо уметь читать – ты уже читаешь по-русски? – удивился я.
Выяснилось, что Пехорка читать ни по-русски, ни ещё сколько-бы-ни-было-по-каковски не умеет. Только писать. Но нисколько не испытывает от этого дискомфорта.
– Это как? – ещё больше удивился я.
– Вот, – и Пехорка в ответ на мой вопрос, переключившись мышкой на клановый чат, что-то несколько раз нажал наобум ладошкой на клавиатуре, отправив сотворённое непроизносимое послание в общий чат движением мыши. Тут же в ответ в чате несколько радостных сообщений от разных пользователей поприветствовали его, обрадовавшихся, что он «наконец, снова проснулся». Кто-то из них добродушно пожелал ему «сдохнуть, дебилу, и не засорять чат». Но в большинстве своём это были приветственные и радостные пожелания.
Пехорка читать чат почему-то не стал, вероятно, из-за того, что читал он, скорее, так же, как только что «написал». Но при этом он гордо посмотрел на меня и просиял. Я всё понял. Пехорка был тут в струе. Он чувствовал себя неодиноким. Нужным. В своём представлении он был здесь знающим, умеющим, героем-воином. Иллюзия выполняемого дела, приносимой пользы и занятости для него придавала его такому существованию смысл. В игре Пехорка радостно бегал в компании таких же, как он «нужных и деловых героев», которые приняли его, молчаливого и неадекватного друга-помощника в свою игру, и, пожалуй, наверное, полюбили его наивное существование среди них, прощая ему его несуразности и странности в своём клане, помогая и поддерживая его. А он был рад этому, горд и старался как мог, помогая всем, или, порой, наоборот, но думая, что помогает. Короче, как сказал бы Буерман: «…тупел в своё удовольствие».
– Да, здорово, – рассмеялся я.
– Угу, – согласился гном.
– Давно на воздух выходил? – спросил я.
Пехорка задумался.
– Дня два назад. Буерман выгонял. Нет. Или… на той неделе, – стал вспоминать он. И честно признался: – Нет, не помню.
– Куда только смотрит Фёдор Моисеевич, – усмехнулся я.
Пехорка насупился.
– Да, нехорошо, – согласился он.
– Давай-ка сегодня съездим вместе, как когда-то на машине, захватим одну с тобой нашу общую знакомую, – предложил я, наблюдая за реакцией гнома.
– Это кто это? – недоверчиво напрягся тот.
– Гелла «звонила». Просила забрать.
– Да я бы с радостью, – невесело стал объяснять Пехорка. – Да сегодня мы с ребятами на Рейд Босса собрались идти. С него хороший шмот валится.
– Пехорыч, кончай ныть. Каждый день будут твои Босые Рейды. Тебя твои друзья не забудут. Дай им хоть раз поиграть,… прости, посражаться, без тебя. Пусть поймут, как им без тебя тяжело.
– Ладно, – важно и на редкость быстро согласился Пехорка. – Пусть игр… сражаются.
И он решительно слез со стула и направился к стенному шкафу. Оттуда он достал красную с фиолетовыми кружочками вязанную шапочку и такой же шарфик.
– Ого, откуда такие модные обновки? – отметил я.
– Марина подарила. Сама связала, – польщённый ответил гном, натягивая шапочку на голову аж до бровей и заворачиваясь в шарфик.
– Смолина?
– Угу.
– Молодец. Ну, пойдём.
И мы вышли из лаборатории.

Шёл снег и застилал обзор. Мы ехали с Пехоркой по лесной просеке, свернув сюда через съездную с «Минки» в районе Краснознаменска. Гном сидел пристёгнутым на переднем сидении, и старательно тянул шею, чтобы разглядеть что-нубудь за окнами. Кроме того, он постоянно крутил и перенастраивал радио, получая удовольствие не столько от пойманных радиостанций, сколько от самого процесса настраивания их. Вспоминая, что в прошлый свой визит сюда я застрял, бросил машину и ходил встречать нашу знакомую пешком в ночи, в этот раз я приглядел по карте более приемлемый подъезд, чтобы топать по снегу пришлось меньше. Лесная просека была затянута сугробами, но, видать, пользовалась у местных водителей хоть каким-то спросом – можно было разглядеть, что дорога всё же утрамбована в снегу и высота сугробов позволяла пробиваться по ней в нужном направлении. Через какое-то время я, решив, что уже, пожалуй, хватит, остановился, погудел, и, оставив Пехорку в тепле развлекаться и бороздить волны радиоморей, отправился по сугробам с лес.
Не уверен, что я точно знал, куда иду. Я примерно взял только направление, как мне показалось, правильное. Снег валил нещадно, очень сильно уменьшая видимость. Тяжёлое свинцовое небо над головой давало тревожное ощущение, что моменты, когда начнёт темнеть и когда стемнеет совсем могут наступить и пройти для меня совершенно незаметно, чуть ли не мгновенно.
В какое-то мгновение в мою непутёвую голову пришла мысль, что разумнее всего было ждать свою пассажирку в машине, просто погудев для привлечения внимания, но какое-то фаталистическое чувство говорило, что надо идти вперёд. Подозреваю, что если бы у меня было побольше серого вещества не только в ушах, то мне должно было прийти в голову, что я просто рискую заблудиться и провести будущие выходные задом в сугробе. Но я помнил уже свою предыдущую встречу с Геллой, и был уверен, что и на этот раз всё будет происходить, не подчиняясь законам логики. Кроме того, была у меня ещё некая уверенность, что случись что, я теперь смогу связаться со своей разыскиваемой почти напрямую. И это будет даже лучше и вернее, чем использование мобильника. НО… Это только на самый крайний случай.
И только я уже начал сомневаться в правильности своего решения, как из-за деревьев в тридцати шагах от меня повалил густой серый дым, запахло серой, и я с облегчением поплёлся на верный знак. Дойдя до дымного столба, валившего прямо из сугроба, я остановился, сложил руки рупором и прокричал: «Гелла! Покажись!»
С минуту ничего не менялось. И я стал даже думать, что, возможно, наткнулся просто на очередную слоевую аномалию, а Гелла ожидает меня в другом похожем месте, или подошла уже к машине, препирается и выносит мозг Пехорке (или наоборот), или, возможно, просто не услышала моего крика – валящий снег сильно заглушал все звуки. Как вдруг дым повалил ещё сильнее и стал совсем чёрным. Откуда-то из недр дыма в небо ударил сноп искр, а из-за дымовой завесы внезапно распахнулись в стороны два огромных серых крыла.
– Ну слава Богу! – весело воскликнул я, несказанно радуясь даже не столько появлению демонессы, сколько тому, что не ошибся в своей интуиции и в выборе направления. Но тут же спохватившись, воскликнул: – Прости, прости пожалуйста! Бес попутал. Слава тому, кому ты там поклоняешься…
Тем временем, дым и искры развеялись, явив пред моим взором великолепное тело моей давней знакомой, зависшее в полуметре над сугробами аккурат промеж двух распахнутых крыльев. Я с восхищением задержался на эстетически-приятном зрелище, и с неким сожалением перевёл взгляд выше, вглядываясь в лик его устроительницы. Тут же восторженные настроения сменились у меня лёгкой опасливой тревогой: лицо демоницы было прекрасно в гневе и внушало страх и оторопь. Рыжие всклокоченные как всегда волосы не могли скрыть небольших, но всё-таки заметных прямых рожек, которые, как мне показалось, стали чуть больше с момента нашей последней встречи. А длинный изящный тонкий хвост с кисточкой на конце нервно извивался и, как бы даже, хлестал из стороны в сторону. В общем, я с удовольствием полюбовался этой картиной, даже чуть отступив шага на три, чтобы лучше охватить ракурс. При этом я на всякий случай дипломатично старался изобразить на лице виноватое выражение или даже раскаянье, хотя нисколько не представлял, какое отношение я имею к дурному настроению летучей нечисти.
– Без огненных фокусов и карнавальных спецэффектов никак не можешь? – вкрадчиво и с укоризной осведомился я, наклонив голову набок.
– Трепещи же, смертный! – явно цитируя откуда-то, завывающим низким голосом пропела Гелла.
– Боже! Какой типаж! Браво! Не узнаю Вас в гриме. Кто Вы? Иннокентий Смоктуновский? Кеша, спускайся, – поманил я, успокоившись.
– Я не Смоктуновский! И не Кеша. Я демон глубин, который покарает тебя! – всё так же процитировала неизвестно кого Гелла, сплетая вытянутые ноги, а руки разводя в стороны в радушном жесте русской красавицы, созывающей общественность на хлеб-соль-каравай.
– А за что? – наивно спросил я.
Гелла запнулась. Очевидно, этот момент она ещё не успела проработать и додумать.
– За то, что заставил меня ждать, и не высказываешь должного почтения, согласно моему статусу и положению, – неуверенно провыла Гелла.
– В обществе? – подсказал я. – Я не знаю твоего статуса и положения в том обществе, про которое ты пытаешься мне рассказать. Полагаю, что там бы меня не воспринимали иначе, как выглядывающим из чугунной сковородки. Но даже там, как подсказывают мне мои инстинкты, было бы теплее, чем здесь. Гелла! Я страшно рад тебя видеть! Но пойдём быстрее к машине, а то очень холодно.
– Ааа, смертный, ты ещё и не подогнал карету к моим ногам, – пропела Гелла, но уже обычным своим вкрадчивым бархатным голоском, опустившись в снег и складывая свои высокие крылья круговым опахалом вокруг своих плеч, бёдер и ног.
– Если бы я подогнал свою карету к твоим прекрасным ногам, то на том бы наша поездка с тобой закончилась, а мы бы как есть с каретой тут до весны и остались.
– Ты чё, смертный. Хочешь, чтобы я пешком топала до экипажа? – Гелла заносчиво делано натужно оттопырила нижнюю губку, но глаза её лучились озорством.
– Ни в коем разе. Разворачивай свои махалки и порхай за мной, а то сейчас стемнеет, и я следов в темноте не найду. Будешь мне своими фейверками подсвечивать.
– Хныы… Они не летучие. Они для красоты, – показно закапризила и заныла дьяволица, демонстративно разводя свои крылья и гордо выставляя свои точёные как у античных статуй прелести напоказ.
– Ты давай, накинь пальтишко обратно, а то мне на тебя аж смотреть холодно. Давай поспешим. Темнеет стремительно.
И я, повернувшись к ней спиной, зашагал по своим следам, высоко поднимая ноги над сугробами. Гелла шла позади поверх снежного покрова, ворча себе под нос про галантность современных мужчин и отсутствия рыцарской чести в них.
– Вот ты должен взять меня на руки и нести, как свою даму сердца, – в дополнение заявила она мне в спину новую претензию в полный голос.
– А я хотел уже было тебе тоже самое предложить – взяла бы меня на руки, а то я тут в снегу по пояс, а ты из себя невинного невесомого эльфа изображаешь, только зря снежную порошу приминаешь. А то ещё лучше, полетели бы.
– Пфф, рыцарь, – язвительно подколола моя попутная нечисть. Но было видно, что она не обижается.
– Ты бы, красавица, если бы несколько веков назад перед закованными в латы мужиками вот так бы в воздухе зависла, да развела бы свои «крыла» в стороны, явив им свои потрясающие, скажу прямо, формы, то породила бы массу различных реакций. Рыцарь по-грубее, просто сграбастал тебя и начал бы, чуть ли не выпрыгивая из них от нетерпения, срывать с себя доспехи, а с тебя твои крылья, благо ничего другого на тебе уже нет, чтобы наглядно продемонстрировать тебе истинное отношение к женщине в Средние Века. Рыцари повпечатлительнее, сперва со страху ткнули бы несколько раз тебя копьём для надёжности. А более набожный рыцарь, хранящий фанатичное пристрастие к Святому Ордену и его Заветам, тоже не отказал бы тебе в рыцарской чести поносить прекрасную даму на руках – аккурат оттащил бы тебя за те же крылья прямиком на костёр, спев тебе при этом заунывную колыбельную песенку. Не уверен, правда, что всё это те самые действия истинных НАСТОЯЩИХ рыцарей, которые ты чаяла получить в начале нашей беседы, но навряд ли другие деяния могли бы иметь место, коли мы говорим именно о НАСТОЯЩИХ «рыцарях», – пропыхтел монолог я, отмаршировывая ногами по снегу и всё так же не оборачиваясь.
Всё это время Гелла молча топала за мной по поверхности сугробов и мрачно сопела.
– Ну я же в шутку, – буркнула она. Видно было, к моему удивлению, что напоминание про Средние века испортило ей настроение.
– А я как? Я тоже в шутку.
Тем временем и, правда, мгновенно стемнело.
Я подсвечивал себе телефоном, но даже он не мог полностью облегчить поиск обратной тропы до машины из-за валящего снега. Пока в дело не вмешалась Гелла. Очевидно, не желая ждать, пока я разглядываю местность в поисках своих же следов, а отчасти, чтобы меня ещё позлить и подразнить, она уверенно пошла вперёд, гордо выпрямившись и отведя полусложенные крылья назад как бабочка. Она прекрасно видела в темноте и к тому же замечательно ориентировалась на местности, ибо она даже ни разу не нагнулась для поиска оставленной мною дорожки в снегу. Она шествовала передо мной, идя по поверхности снежного покрова, специально медленно, чтобы я не отстал, и двигалась не напрямую, хотя, безусловно, знала, в каком направлении двигаться и как срезать путь, а вдоль моих протоптанных ранее глубоких следов, чтобы мне было легче передвигаться по ним. Я видел, что босые ступни её голых ног, легко шагающих в полуметре перед моим взором, погружаются в снег не глубже, чем наполовину сантиметра, лишь слегка уплотняя самый верх белого покрова. При этом зараза томно покачивала бёдрами, которые располагались всего-то в каком-то полуметре чуть выше и впереди от моего взгляда, то и дело встряхивая своей головой назад копны рыжих волос, явно демонстрируя мне своё дьявольское обаяние.
Я шёл за ней в каком-то полубреде, стараясь не отстать, подсвечивая фонариком её босые ноги, чтобы не потеряться в темноте, и старательно пытаясь не светить и не задирать голову выше.
– Нет. В Средние века тебя точно бы сожгли, – то и дело бормотал я себе мрачно.
Когда мы подошли к машине, в которой закрылся Пехорка, я был уже весь потный. И не уверен, что только из-за марша по снегу.
Я прислонил руки водолазной маской к стеклу правой передней пассажирской двери, силясь разглядеть затворника внутри салона. Гном спал, смешно растопырившись на переднем сидении.
Я постучал. Стучать пришлось ещё долго, прежде чем заспанный Пехорка не разлепил глаза, не понял, где он, наконец, находится и не открыл нам центральный замок.
– Так-так-тааак, – скептически протянула Гелла, разглядывая Пехорку своими прекрасными, но вместе с тем внушающими опасность глазами так, что бедный гном побледнел и вжался в кресло, вцепившись в обшивку сидения.
– Старый знакомый. Ты опять его с собой взял, – томно обратилась ко мне бестия. – Слушай, милый, я уже начинаю тебя подозревать в чём-то странном и противоестественном.
– Нечего тут подозревать. Это мой друг, который спас мне жизнь. Кстати в тот же самый день нашей с тобой первой и последней встречи. Зовут Пехорка. Знакомьтесь. Пехорка, это Гелла. Ты уже с ней знаком, – я выполнял общепринятые пасы руками в такт церемонии знакомства, но Пехорка, вытаращив от страха глаза, и уставившись на Геллу, только часто-часто согласно кивал, не в силах проронить ни звука.
– Так Гелла, ну-ка, оденься. Ты мне молодого человека испортишь. И залезай на заднее сидение. Поехали уже, – я услужливо приоткрыл заднюю пассажирскую дверь, приглашая дьяволицу в салон. – Давай, я тебе даже по-рыцарски предложу опереться на мою руку, чтобы ты не сверзилась с порога в сугроб, потеряв лицо придворной дамы, и не оглашала окрестности дьявольской руганью.
– На зааааднее, – разочаровано протянула демонесса.
– Там тоже есть с пятью режимами подогрев для попы – я могу, конечно, только догадываться: я дальше первого режима не включал – начинает пахнуть жаренным мясом, и кожа лопаться, отслаиваться и подгорать, но, думаю, что на пятом режиме жарит, скорее, так, как вы там у себя любите.
– На заааднее, – опять обиженно протянула Гелла, но, сложив крылья в серую пушистую шубку вокруг себя, полезла на заднее сидение. Когда она поднималась на трубу порога, у меня произошло замешательство: я очень боялся, что она соскользнёт с обледенелого скользкого металла, но с учётом мини-, даже не юбки, а шубки, моей пассажирки, я совершенно не представлял, за что её можно поддерживать и страховать, чтобы не допустить бестактности. К тому же я старательно пытался смотреть в сторону, пока Гелла, наполовину вместясь на заднее сидение, хозяйничала там, оставив снаружи и не пустив в салон, свою вторую не менее замечательную часть. И пока демонесса, нарочно не спеша, наводила порядок, я, держа в страхующем жесте руки вокруг и снизу, но всё же на расстоянии, а взгляд свой где-то в районе пехоркиного затылка, мучительно думал, что чёртовы бабы при должном злом умысле вьют из нас, мужиков, верёвки и ставят нас умышленно в ситуации, в которых мы не можем не выглядеть по-идиотски глупо.
Наконец, Гелла была загружена на заднее сидение. Предложение включить подогрев она решительно отмела. И мы все дружно, кое-как развернувшись на узкой просеке среди сугробов, трясясь на снежных кочках, медленно покатили назад к шоссе.
Гелла отказалась пристёгиваться, заявив, что сделает это, когда выедем на шоссе и «только для тебя, милый», а стукнуться при тряске ей не грозит. Эта рогатая королева тут же разлеглась на весь задний диван, упершись одной ногой в потолок, а другую положив на подлокотник пехоркиного кресла, очевидно, чтобы позлить нас обоих и отомстить за заднее сидение.
– Так куда тебя вести? – спросил я её, бросая на дьяволицу взгляд через салонное зеркало заднего вида. – На тот же адрес в лес?
– Как? А ты не знаешь? – удивилась Гелла.
– Да, к своему стыду вынужден признать, что сплоховал и выяснил только тот факт, что тебя надо забрать. Точный адрес доставки столь ценной бандероли не уточнил. Но могу отзвониться….
– Не надо. Вези меня в республику Карелия. Там в это время года леса красивые, – мечтательно промурлыкала демонесса.
– Я тебя сейчас в ближайший столь же красивый сугроб высажу.
– Ох, Серёж. До чего же ты нудный. Никакой в тебе романтики нет. А я, между прочим, еду к вам.
– Куда это «к нам»? – подозрительно насторожился я. – Нам с супругой такую родственницу не прокормить.
– Ой, милый. К вам, в институт.
Я чуть по тормозам не ударил от неожиданности.
– А там-то тебе что за дело? Ставку под тебя выбили: младший научный сотрудник по исследованию поговорки «нет дыма без огня»? Или опыты над профессурой ставить на стрессоустойчивость?
– Нет. Пригласили.
– Это кто ещё?
– Ага! Ревнуешь, милый? – и мне сзади взъерошили волосы на голове, надеюсь, что рукой.
– Я?! Ни сколько. Переживаю, что с твоим появлением НИИ, который и так-то на ушах стоит, встанет ещё и на рога.
– У меня очень красивые рожки, – проворковали сзади.
– Это дааа. Кто же поспорит, – покладисто согласился я.
– А ещё у меня очень красивые ножки, – пальчики ноги, упиравшейся в подлокотник сидения Пехорки распушились веером.
– А ещё у меня очень красивая…
– Гелла! – громко рявкнул я на неё. – Ты опять за старое? Молодого человека испортишь.
– М-м-м.. М-м-молодой человек… М-м-молодой человек, – как бы смакуя это словосочетание, задумчиво промурлыкала пассажирка с заднего сидения. – А ты уже узнавал, сколько твоему молодому человеку лет?
– Зачем это тебе? – недовольно спросил я, радуясь перемены игривой темы у демонессы, и старательно стараясь не замечать словосочетания «твоему молодому человеку».
– Да нет, просто, – усмехнулись сзади. – А зовут тебя как, «молодой человек»? – лёгкий толчок в поручень пехоркиного кресла.
Я поглядел на Пехорку. Тот сидел в том же самом жутком паническом состоянии, вжавшись в кресло, хватая ртом воздух, и мне захотелось сказать ему «Дыши!». Мне стало жалко гнома.
– Ты когда в машину садилась, я обратил внимание на твою чудесную головку.
– Так-так, – оживилась дьяволица.
– Так вот на ней чуть пониже твоих восхитительных огненных волос…
– Да-да, – в ожидании обрадовано поддакнула Гелла.
– В районе твоей изящной шеи…
– Ну-ну…
– Я разглядел два таких маленьких аккуратных кругляшка.
– Чёй-то?
– Это твои очаровательные ушки, – объяснил я.
– Есть такие.
– Так вот если «есть такие», то почему же ты ими не слушаешь, когда я тебе своего друга представлял, что его зовут Пехоркой?
Гелла расхохоталась.
– Поймал. Сейчас угадаю. А «Пехорка» - это название реки или населённого пункта?
– К чему ты это? – не понял я.
– Я к тому, что у этих вот… К которому принадлежит твой… Друг… У них имён как таковых нет. Во всяком случае, произносимых для людей.
Я посмотрел на Пехорку. Гном бледный сидел, закатив глаза, и на его сведённом гримасой ужаса лице выступил пот.
– Не понимаю, зачем ты это мне говоришь, – опять пробормотал я.
– Нет. Просто мне было интересно, насколько ты хорошо знаешь «молодого человека». Кстати, про возраст его ты ещё не спрашивал?
– Да мне, на самом деле, всё равно, Гелла, – добродушно улыбнулся я. – Я допускаю, что эти гномы – древний народ. И могут жить по тысяче лет. Для меня, человека из реалистичного, как я раньше думал, мира, всё это что так, что так выглядит необычным. Не говоря уже о тебе, о Удивительная.
– Ну ладно, – обрадовавшись комплементу, сказала Гелла.
– Так. Сейчас будем скоро выезжать на дорогу. Давай, младший прекрасный научный сотрудник. Пристёгивайся.
– Подожди. Эй, «молодой человек»… Малы-ыш, – толчок ножкой в поручень кресла несчастного гнома. – Пехорушка, – и лицо Геллы возникло в проёме между нашими передними креслами, демонесса кошкой изогнулась и чуть склонилась над прикрывающимся ладошками Пехоркой.
– Пехорчик, – проворковала Гелла. – А ты не хочешь поменяться со мной местами? Давай ты сзади покатаешься. Там мягко и много места. Вон, я для тебя уже нагрела. А тётя с дядей на переднем поедет. Хорошо?
Пехорка, заворожённый её удивительной красоты лицом и чарующим голосом, облегчённо убрал ладошки от лица и бешенно закивал, тряся в воздухе бородой.
– Ну вот и славненько, – удовлетворённо сказала дьявольский дипломат. – Серёж, притормози, пожалуйста. Мы пересядем.
Я послушно притормозил. Пехорка открыл дверь и выскочил на улицу. Я уже собрался выходить, помогать пересаживаться Гелле. Но та, как пума, грациозно, временно устранив шубу, перебралась на переднее сидение, заставив при этом меня жутко покраснеть и отвернуться в сторону.
Гелла опять облачилась в шубку, закинув свои крепкие стройные ноги на торпеду перед собой. Где-то мы это уже проходили. Позади облегчённо расположился Пехорка. Детского кресла на этот раз за моей спиной не было, и Пехорка разместился на большом диване.
– Так, ноги с тёплой и удобной торпеды убираем, а то будем размещать эти такие шикарные ноги в холодный и неудобный сугроб, на улице… И все пристёгиваемся, – скомандовал я.
Выехав на Минское шоссе, я взял курс в сторону МКАДа, после чего мне предстоял ещё долгий путь по Подмосковью, к пенатам нашего НИИ.

ГЛАВА 14 (На четверых)

– Горыныч совсем разболелся, – озабоченно пробормотал мне Олег, облокотясь на бортик огнеупорного бассейна и глядя вниз, где два зоотехника из его лаборатории в военных костюмах химзащиты без масок пытались подступиться к Горынычу с банками уксуса и касторового масла. Горыныч был молодой гидрой, на текущий момент четырёхглавой. Размером с хорошую лошадь… соответственно, четырёхголовую. В прошлую ночь две боковые головы Горыныча нашли в бассейне забытую по рассеянности после уборки отрядом подсобных наяд верёвочную палубную швабру и втихаря от дремлющих центральных голов, разодрав её в клочья, умяли всю без остатка, о чём подтверждали волокна, бахромой свисающие с зубов из пастей соответствующих голов.
Теперь за ночное пиршество отдувалось, а, вернее сказать, «раздувалось» всё пузо несчастной рептилии. Горыныч лежал на боку и тяжело дышал, выставив на обозрение свой вздувшийся живот, и три головы издавали поочерёдно заунывные и тяжкие стоны, побуждаемые позывами отрыжки, отплёвываясь направо и налево, а четвёртая крайняя голова беспрестанно пыталась жаловаться подбирающимся к ней зоотехникам. Она тянулась к ним своей длинной шеей, открывала страдальчески рот, заваливаясь набок, норовя пристроиться при этом к кому-нибудь из них на колени и беспрестанно канюча, чтобы её пожалели, отчего, постоянно сбивала уставших зоотехников с ног, не давая подойти. На кафеле под остальными головами накопились уже изрядные лужи с ядовитой слюной, стекающей из полуоткрытых пастей. Кислота в лужах была болотно-зелёного цвета и слегка дымилась.
– Нее, бесполезно – ничего не сделаем без Буермана, – пожаловался один из зоотехников, замучено задрав голову вверх к бортику бассейна, за котором вокруг сгрудились помощники и наблюдатели, сопереживающие и просто любопытствующие. Кто-то давал советы, столь же бесполезные, сколь и провокационные; кто-то шушукался и обсуждал с коллегами, а кто-то просто стоял и ждал дальнейшего развития событий. Были тут и кто-то из нимф, наверное, дриады, пара лешаков и несколько сатиров. Последние всё время ржали над чем-то дурным голосом и постоянно поглядывали на нимф, подвигаясь к ним поближе.
– Может, нам мороком его? – обратился к Олегу один из пожилых учёных в белом халате, теребящий в руках между пальцами рог малого единорога, что выдавало в нём заядлого курильщика.
Олег задумчиво покачал головой.
– Нельзя на него мороком. У Горыныча четыре головы. Одновременно на все морок не подействует. А у морока в моменты прохождения стадии анальгезии, наступает стадия возбуждения, вследствие которой, находясь в состоянии помутнённого сознания, головы могут пожрать друг друга, так как к тому же центры болевой чувствительности в результате анальгезии будут подавлены, – ответил он.
Пожилой учёный с рогом в руках помолчал, с сомнением посмотрел вниз, в бассейн, где один из зоотехников, споткнувшись о гребенчатый хвост гидры с руганью рухнул, упав локтём в ядовитую лужу. Наверху у всех окружающих замерло дыхание, дриады разом взвизгнули. Но упавший зоотехник уже поднялся, и все увидели, что он невредим – костюм ОЗК выдержал. Но поднявшийся сотрудник, что-то шепнул своему коллеге, и оба зоотехника вышли из бассейна.
– Буерман когда обещал прийти? – спросил учёный с рогом.
– За ним уже послали, – ответил Олег.
– Ммм, – неопределённо ответил учёный и отошёл.
– Вот вы где. Что делаете, мальчики? – услышали мы с Олегом знакомый чарующий бархатный голос – Гелла подошла сзади неслышно и незаметно. Мы с Олегом оглянулись. На ней была уже знакомая мне «шуба» из собственных крыльев, плотно окутывающая её со всех сторон пушистым облаком вплоть до самого начала ног и больше ничего. Интеллигентный Олег вытаращил глаза и постарался смотреть Гелле в лицо.
– Да пытаемся ящерицу покормить из расчёта четыре в одной, – ответил я, кивнув назад, в сторону бассейна. – Не можем решить, еды надо исходя из комплектации: в четыре раза больше, или по экономичной схеме – только одной, особо понравившейся няшным поведением…
– Интерееесно, – проворковала Гелла. – А чем кормить?
– Касторкой.
Гелла подошла к бортику бассейна, привстала на пальчиках ног и перегнулась через бортик, наблюдая происходящее внизу. При этом её «мини-шуба», до этого едва прикрывавшая ягодицы, задралась, представив всему окружению картину, напрочь отбивающую интерес от действа в бассейне.
Я, улыбаясь и щурясь от удовольствия, наблюдал, как краснеют и вытягиваются лица одних учёных мужей, как вожделенно и судорожно сглатывают другие их коллеги, как возмущённо вскидывают взоры третьи. Но все, как один, смотрели и не могли отвести глаз только от одной точки. Олег, покраснев до ушей и став просто пунцовым, отвернулся в сторону. Сатиры, стоявшие невдалеке перестали ржать и, все разом замолкнув, алчно и с опаской поглядывали на дьяволицу. Дриады с завистью поедали недовольными взглядами возмутительницу спокойствия и похитительницу внимания. Кто-то из учёных начал шептаться, обсуждая, делясь впечатлениями, осуждая или восторгаясь.
– Как вам не стыдно, сударыня! – к нам подошёл пожилой седовласый учёный в халате, возмущённо обращаясь к демонической пятой точке на бортике, поскольку только она и стройные спортивные ноги виднелись по эту сторону ограждения. Я раньше видел этого сотрудника только мельком: не то в коридоре, не то в столовой, но не знал, в каком отделе он работает.
Гелла, услышав возглас, обращённый к ней, выпрямилась и развернулась. Шуба вновь, к огорчению большинства присутствующих села на прежнее место, вернее, прикрыла его.
– Вы мне? – обворожительно улыбаясь, промурлыкала она к обратившемуся. Чертовка явно забавлялась. Но мне было ясно, что весь спектакль был рассчитан на кого-то конкретного или конкретных.
– Да, вам, – учёный трясся от негодования. – Как вы можете являться сюда в таком виде, когда кругом находятся люди, занимающиеся ответственной серьёзной работой! Когда у нас есть больное животное и все бьются, как облегчить ему страдания! Когда…
Он не договорил, а замолк, потому что при этих словах Гелла повернулась к нему спиной и, опять посмотрев вниз, внезапно развернула оба своих серых крыла в сторону, явив присутствующим себя всю во всей красе, отчего в зале стало мгновенно тихо. После чего демонесса мощно взмахнула своими огромными крыльями, поднимаясь в воздух и, грациозно перелетев через покрытое кафелем ограждение бассейна, скрылась внизу.
Все вновь бросились к бортику и посмотрели вниз. Гелла, плавно опустившись на дно бассейна, вновь облачилась в шубу из крыльев, и, спокойно ступая босыми ногами по лужам, подошла к внезапно затихшему и замершему Горынычу, по прежнему валяющемуся на боку и теперь смиренно и, как мне показалось, испуганно сложившего поджатые лапки на груди. Все четыре головы на длинных шеях в подчинении легли на пол рядком и смотрели на Геллу внимательными маленькими глазками.
Демонесса положила на пузо Горынычу свою ладошку и замерла, как будто к чему-то прислушиваясь. В полной тишине было слышно, как в животе гидры что-то утробно заурчало и забурлило от несварения. Что-то для себя, очевидно, уяснив, хрупкая по сравнению с рептилией Гелла подошла к одной из голов Горыныча, присев перед ней на корточки, обхватила двумя руками верхнюю челюсть монстра и, что-то шепнув на странно звучащем гортанном языке, резко потянула её вверх. Огромная пасть, словно по приказу, покорно распахнулась. Гелла, встав для устойчивости на колени, резко всунула свою руку вглубь пасти по самое плечо, почти нырнув в этот раскрытый капкан. Я, вспомнив лекцию Сергея Викторовича Зубаря в кабинете у Вятлова о самозахлопывающейся и заклинивающейся пасти гидр, невольно поёжился, переживая за Геллу.
Но ничего такого из моих опасений не произошло. Дьяволица что-то там пошуровала рукой, которая была, очевидно, просунута аж в пищевод в длинной шее рептилии, покорно лежащей с открытой пастью на протяжении всей процедуры. А затем Гелла резко выдернула руку и проворно вскочила на ноги, отпрыгивая в сторону. И в ту же секунду по той самой шее Горыныча пошла судорога. Пасть была по-прежнему открыта, но шею выгибало и сокращало волнами. А затем, вдруг по всему телу животного прошёл мощный спазм. Горыныч перевернулся на живот, лапы и хвост его вытянулись в напряжении, когти на лапах заскребли по кафелю, выстилающему дно бассейна, а потом из туловища в шею, подвергшуюся недавнему посягательству, поступил большой шарообразный комок, который быстро покатился по шее по направлению к голове. Шея ещё раз изогнулась, и из пасти прямо на кафель бассейна хлынул грязно-чёрный поток нечистот.
– Вашу рать! – крикнул какой-то из учёных, зажимая нос и рот ладонью и перегибаясь пополам. И в ту же секунду до всех остальных присутствующих долетел и ударил в нос острый аммиачный смрадный запах, поднимающийся снизу из бассейна. Люди отхлынули от бортика. А там внизу, неудержимо рвало и конвульсивно выворачивало содержимым желудка бедное мифическое пресмыкающееся, на сей раз на все четыре головы разом.
Я пересилил себя и один из немногих заставил себя вновь, щурясь от резкого запаха, посмотреть вниз на происходящее. Пол бассейна постепенно заливался чёрной жижей. Гелла, пятясь, отступала от этой напасти назад.
– Где у вас тут выход? – крикнула она, задрав вверх голову. Ей показали. И она легко упорхнула в указанную дверь.
Большинство присутствующих расходились. Кто-то кашлял, прикрывая рот и лицо платком. Кого-то стошнило. Наверно, из солидарности с Горынычем.
Олег с бледным лицом, но восторженными глазами посмотрел на меня.
– Сергей, Вы её хорошо знаете? Ребята говорят, что она просит, чтобы её подвозили именно Вы, – обратился ко мне он. И я понял, что он спрашивает про Геллу.
– Олег. Я подвозил её всего лишь два раза, а ты уже спрашиваешь так, как будто она моя ручная обезьянка. Гелла – она сама по себе. Весёлая, неуправляемая… Вот такая, как есть…, – ответил ему я.
– И удивительная! – пробормотал Олег.
Я удивлённо посмотрел на него, и мне стало всё ясно.

ГЛАВА 15 (Наша служба и опасна и трудна)

– Сергей, слушай. Надо зайти к Вятлову. Там у них сейчас Белов. Заседают. Вятлов просил поприсутствовать, – сказал Мишка Луц, сотрудник отдела физиологии.
– Угу, а када? – я с неудовольствием отложил солнечный фонарь, которым подсвечивал с разных сторон Ходячую Розу в горшке, расположенном посреди большого настольного транспортира. Я подсвечивал её с разных углов и замерял с секундомером время реакции разворота цветка в сторону источника солнечного света. Результаты замеров я ручкой записывал в тетрадную таблицу. Манеру записывать по-дедовски результаты наблюдений рукописно, а не вносить данные в таблицы на компьютер завёл для всех Зубарь Сергей Викторович: «Для исследователя нужно, чтобы делать наблюдения было комфортно, не ограничиваясь грубо и жёстко составленными рамками формой, таблицей, а живо реагировать на возникающие нюансы в процессе наблюдения. Исследователь должен быть готов быстро и оперативно фиксировать не только однозначные результаты замеров, подставляя их в составленные графы, с чем может справиться и любой тупой электронный механизм или робот и даже, извините меня, какая-нибудь нимфа, а помечать возникшие при наблюдении события, собственные мысли и порождаемые описания в удобной для него форме: в виде приписок, пометок, записей на полях, чертежей, рисунков и, если хотите, даже целых эссе. Только тогда исследование будет приносить плоды. Только тогда учёный будет именно творцом и мыслящим созидателем открытий и разработок. А когда мы, силясь в своём порыве всё упорядочить и классифицировать что, конечно, тоже не так плохо и не лишено смысла, но загоняем кипучий ум и мозг исследователя, гения в узкие рамки, блокируя при этом сразу же пространственное образное и творческое мышление, мы рубим весь процесс, простите, на корню, делая из учёного придаток для нажатия на клавиши. Поэтому рабочий инструмент учёного – тетрадь, карандаш. А уж потом, если пожелаете, забивайте свои компьютерные формы, строгайте отчёты».
Поэтому я делал наблюдения, как завещал великий Зубарь, «с пером и пергаментом». И даже сделал две приписки, посетившие мою тупую голову. В частности, я заметил, что Ходячая Роза, проворачиваясь по фазам против часовой стрелки в одном и том же направлении, при этом скручивая свой стебель в направлении вращения, имеет свой предел поворота, который при условии длины стебля порядка метра, составлял пять полных оборотов вокруг своей оси и ещё двести тридцать пять градусов. При том, за два оборота до этого, скорость реагирования и разворота жадного до света цветка заметно падала. Так, на поворот почти на сто восемьдесят градусов, при нормальном скручивании, Роза тратила порядка четырёх с половиной секунд до полного останова, а при закрученном стебле на три с половиной оборота, эта скорость падала почти в полтора раза. Из чего я сделал пометку, что в данном случае, очевидно, сказываются и оказывают сопротивления внутренние усилия, возникшие в совокупе сложной деформации, порождённой силами от растяжения, кручения и сжатия, а благо стебель растения является сложной неоднородной структурой из множества трубчатых сосудов и кольцевидных слоёв, то эта сложнейшая задача по сопромату не для моих слабых мозгов, а достойная Сергея Викторовича и его физического отдела. Продолжая издеваться над созданием в горшке, как морковкой перед носом страдающего ослика, подсвечивая путь солнечным фонариком, выяснилось, что после чуть больше, чем пяти с половиной оборотов наступает предел возможностей для скручивания цветка, который достигается крайне долго и натужно упрямым растением – больше минуты. Далее, цветок впадает в некий ступор и ни на какие поддразнивания искусственным куском солнца более не реагирует – ни в сторону закручивания, ни в сторону скручивания. Может, он находится в напряжении, пыжась осилить и докрутить так и не пройденные градусы скручивания, а, может, пребывает в стрессе от пережитых перегрузок. Но находится он в этом состоянии долго, более пяти минут. Я, немного помусолив кончик ручки, окрестил это состояние «стадией болевого шока». После пребывания в этой стадии, цветок, очевидно, принимает какое-то стратегическое решение «удирать», по которому он задраивает все люки, закрывая бутон, и начинает раскручиваться. Делает это он также, невзирая на внешние раздражители, сравнительно резво – порядка оборот за две с половиной секунды. После чего, полностью раскрутившись, Ходячая Роза начинает попытку свалить отсюда в более адекватное место. Для чего это недорастение начинает стараться высвободить свои корни из почвенного слоя. Корни у Ходячей Розы длинные, круглые в сечении, мясистые, чем-то напоминающие воздушные корни у орхидей, с острым когтеподобным наростом на конце. Роза начинает стараться выдернуть корни из земли, отчего земля вокруг цветка в горшке шевелится и вспучивается. Но сделать это ей не удаётся, из-за узкого пространства в горшке. И через какое-то время Ходячая Роза теряет надежду освободиться, замирая. После чего, порой, до десяти минут пребывает в «стадии сна», как будто прислушиваясь к чему-то снаружи. Далее, параболическая антенна раскладывается – бутон открывается, и цветок вновь готов начинать всё сначала, ищуще, чуть поводя из стороны в сторону лепестками, в попытках уловить более плотный источник освещения. Интересно, что по часовой стрелке предел скручивания стебля у моей испытуемой Розы всего четыре с половиной оборота – на целый оборот меньше. Не знаю почему, но у меня порой создавалось впечатление, что Ходячая Роза, в горшке передо мной со своей стороны темнит. Как бы демонстрируя на поверхности определённое поведение для меня, а внутри внимательно и старательно изучая меня при этом. От этих мыслей становилось совсем не по себе, но я гнал их от себя как ненаучные.
– Прямо сейчас. Они уже там часа два заседают, – ответил Михаил.
– Угу. А огласите, пожалуйста, краткое содержание тем докладчиков, – попросил я, перенося горшок с Ходячей Розой в специально оборудованную витрину с включённой яркой лампой дневного света. Роза, очутившись в знакомой среде, вальяжно вывернула свои лепестки наизнанку, полностью раскрывшись, и радостно подрагивая листвой.
– Да там что-то как всегда про дисциплину, безопасность и что-то ещё в том же ключе – я дальше не стал вникать. Ты же знаешь Белова, – нехотя пояснил Мишка.
– Ладно, разберёмся на месте, – кивнул я, одеваясь и выходя из кабинета лаборатории поведенческого отдела. – Мы всегда за безопасную дисциплину и дисциплинированную безопасность.

* * *
С Беловым я был познакомлен официально. И даже общался с ним раз лично. Сразу же после устройства на работу я был приглашён к нему в кабинет для ознакомления с правилами и подписанием н-ного набора официальных бумаг и обязательств, связанных с техникой безопасности, безопасностью как таковой, секретностью и кучей прочих бюрократических силовых страшилок.
Кабинет Белова располагался в третьем корпусе на втором этаже, полностью занимаемым Отделом Безопасности. Помню, что пройдя тогда по узкому коридору напрямую от входа, я сразу же оказался в приёмной Белова. Симпатичная секретарша, сидела за столиком перед компьютером и что-то забивала в нём, сверяясь с раскрытой большой толщенной пожелтелой книгой перед ней.
Узнав к кому я, она молча кивнула, указав пальцем на дверь в кабинет Белова, на которой была табличка «Начальник Отдела Безопасности Белов В.К.»
Я толкнул дверь и постучал в неё одновременно.
Внутри просторного и светлого кабинета стоял стол, несколько стульев, шкаф с книгами и плоский плазменный телевизор на тумбе. Слева от входа вдоль стенки размещался чёрный кожаный диван.
На стене напротив входа рядом со шкафом висел портрет президента страны. А на соседней стене справа от входа висел портрет Дзержинского.
Сидевший за столом человек поднял голову и, посмотрев на меня, приглашающее закивал.
Я вошёл.
– Сергей Александрович, – скорее, тихо утвердил, нежели спросил он, глядя на меня, чуть наклонив вперёд голову.
– Он. Здравствуйте, – сказал я.
– Здравствуйте, – приветливо сказал человек за столом.
Я отметил, что его внешность совершенно не вяжется с тем образом, каким я представлял себе этого человека. Это был человек среднего роста. Не низкого, не высокого, а именно среднего. Лицо кругленькое без лишней растительности в виде бороды и усов, глаза маленькие, выражение пресненькое, незапоминающееся. Волосы русые, не короткие и не длинные, зализанные на сторону. Одет он был в серый костюм и мятую зеленоватую рубашку с расстегнутым воротом и с белым с болотным цветом галстуком. Узел на галстуке был сильно распущен. Проследив мой взгляд, Белов начал приводить себя в порядок. Он застегнул ворот и, сильно вытягивая шею, отчего стал похож на суслика, подтянул узел галстука и поправил последний. Далее, расправив лацканы на пиджаке, он, приглашающим жестом пригласил садиться на стул, стоящий боком к его столу. «Как на допросе в фильмах», – подумалось мне.
– Владимир Константинович меня зовут, – сообщил мне Белов, болезненно улыбнувшись. Он говорил тихим немного вкрадчивым голосом. – А Ваша фамилия, насколько я знаю, вовсе не Торнаул.
Я уселся на предложенный стул и полностью представился.
– Знаю, знаю, – поспешно закивал Владимир Константинович, листая открытую на столе папку. – Дата рождения, родился, жил, прописан, детсад, переведён, школа №820 города Москвы, учёба… ммм… тяга… биология, математика, физика, потом информатика, – забормотал он. – Занимался… так… музыка, хоровая студия в ДК… так… танцы бальные. Спортивные секции…. Ого… много секций, гимнастика…. Борьба… единоборства… ещё тут всякого…. но нигде ничего не достиг… Кружки… КЮБЗ… это что? Ах, да.. вспомнил… технические кружки, Клуб Юного Техника. Учёба в школе… ммм… средненько… хотя были успехи… Поступил… МАИ… при-мат… не доучился…. Преподавал… Программист… связь с военным заводом… угу… работа… ууу… какой длинный список учреждений и юр.лиц… хотя…. Это всё, как я понимаю, уход от налогов нанимающей конторы в 90-х-2000-х годах… Ооо… инженер по оргтехнике… Женился… так… двое детей… живёт… угу.. жена.. Полина Юрьевна… работает… ого… мать, отец… родственники… контакты… так… Владеет… на данный момент, машина, марка, госномер. Неоплаченных штрафов не имеет. Не судим, не привлекался, не состоял, не состоял, замечен не был… так… В информационной сети… соцсети… почти неактивен… форумы… угу… тут есть… Выходит в сеть с IP-адресов…. так… MAC-адреса устройств… так… увлечения… странно…
Он захлопнул папку и посмотрел на меня, сложив руки замком на ней.
– Итак, почему же, всё-таки, Торнаул? – спросил он меня заискивающим голосом. И сам же ответил. – Понимаю, скорее всего, ник или прозвище в сети или в игре. Верно? Ну, пусть Торнаул, так Торнаул…
Я был немного огорошен осведомлённостью Большого Ока обо мне простом смертном, но нашёл в себе силы, судорожно сглотнул и просипел: – «Угу, пусть Торнаул».
Белов посмотрел на меня изучающе и подбадривающе улыбнулся.
– Как Вы вышли на наш НИИ? – заботливо спросил он. – Ах, да… Я читал отчёт Ворсова в базе – встреча на озере. А Вы там как, простите, оказались?
И он замолчал, уставившись на меня в ожидании.
Молчал и я, также внимательно его разглядывая.
– Забыли? – участливо спросил он меня.
– Ась? Вы меня всё-таки спрашиваете? – деланно удивился я. – А я думал, что Вы всё ещё сами с собой анализируете мою грешную жизнь. А у Вас там в этой самой Вашей книжечке об этом не написано?
– Юморист? Это хорошо. В нашем НИИ без чувства юмора и без стрессоустойчивой системы никуда, – благожелательно оскалился Белов. Но уж что-то очень не понравилась мне его эта благожелательность. Очевидно, он принял для себя обо мне какой-то вывод, не играющий в мою пользу. И я это почувствовал.
– Я там прокатывал по красивым местам на внедорожнике. Обновлял воспоминания минувшего лета, которым мы были там с автоклубом «MyRexton».
– Ах… Хобби… Ну да… И кого Вы первого увидели?
– Двух бородатых мужиков, выталкивающих застрявший автобус.
– Угу, припоминаю. А, скажите. Когда Вы впервые увидели Болотного Студня, какое было Ваше первое чувство?
– Испугался. Принял его за крокодила.
– Интересно. А удивления от встречи с неопознанным и неведомым науке существом у Вас не вызвало? – Белов перебирал в руках цанговый карандаш.
– Вызвало. Но развитие современных технологий в кино и в компьютерных разработках, демонстрирующих в играх и Голивуд-фильмах различные сценарии появления монстров в нашей повседневной жизни, спасли мой впечатлительный мозг от нервного срыва.
– Хорошо. А, может, его спасло то, что где-то Вы уже встречались ранее с такого рода представителями?
– Да где же я их мог видеть ещё? Тёща у меня, вроде, не страшная. В зоопарк ходил, но там тоже, вроде, всё согласно общепринятой теории дарвинизма, наследственности и происхождения видов, – удивился я.
– Стало быть, раньше вы не открывали в себе способности к слоевидению? – вкрадчиво спросил Владимир Константинович.
– Да я даже сейчас не уверен, что обладаю этим «слоевидением», – честно признался я.
– Вот как, – с интересом откликнулся Белов. – И как же Вы для себя определяете окружение всех этих сказочных существ вокруг Вас?
– Поистине непостижимы силы Господни, – развёл руками в стороны я.
– Я Вас понял, – опять растянулся в болезненной улыбке Белов, покачивая головой. – И Вы уже даже были завербованы Ворсовым на помощь с, так скажем, транспортными услугами по доставке необычных пассажиров для проектов поведенческого отдела. И даже принимали участие в этой работе. Как неосмотрительно со стороны Ворсова! Какое нарушение правил. Вынужден признать, что в данном случае Олег Михайлович допустил ряд непозволительных вольностей и просчётов и уже был мной за это отсчитан. Вы же не проходили инструктаж. Вы могли пострадать. И я предлагал даже закрыть этот проект поведенческого отдела, как не вызывающий доверия и сомнительный. Но Владимир Сергеевич Вятлов очень просил за Ворсова и этот… весьма странный проект, в котором я лично, скажу Вам честно, не вижу никакого смысла. Но Владимир Сергеевич вместе с Базальтовым Дмитрием Захаровичем, непосредственным начальником Ворсова, доказывали мне в этом кабинете обратное, что проект нужный и имеет важнейшую роль для науки и слоевых исследований. Кто я такой, чтобы вставать на пути науки? – и Владимир Константинович развёл в стороны сцепленные замком руки и виновато улыбнулся. – Я ведь в этом ничегошеньки не понимаю. Пришлось разрешить. Но с оговоркой, что впредь таких нарушений не возникнет.
Он опять взялся за цанговый карандаш, на котором сосредоточил своё внимание.
– И ведь не зря я переживал за Вас, милый мой Сергей Александрович, – продолжил он, искательно заглядывая мне как-то снизу в глаза, несмотря на то, что я сидел прямо и внимательно с интересом глядел на него. Его тихий голос, творил поистине удивительное гипнотизирующее действие. – Вы в тот же день наломали дров и подверглись жутчайшей опасности. При том трижды за ночь. И только Ваше невероятнейшее везение не позволило лишить нас с Вами нашей сегодняшней замечательнейшей встречи. Я всё верно вспоминаю?
– Трижды? – удивился я.
– Да, конечно, трижды. Как минимум… если об этом можно судить по отчётам в базе института. Во-первых, Вы встретились с, извините меня, Ночной Утробой в конце Вашего первого трудодня, или, простите, трудоночи. И как Вы умудрились остаться в живых, я до сих пор не понимаю. Это чуть ли не первый случай в практике таких встреч. А ведь её гнали! Её преследовали наши коллеги. И, безусловно бы, поймали и нейтрализовали, если бы не Вы. Ведь именно Вам и суждено было по какой-то непостижимой случайности оказаться именно там именно в это самое время. Вы похитили эту нечисть прямо под самым нашим носом. Конечно, Вас нельзя за это винить, ибо Вас извиняет, что Вы ни малейшего понятия не имели ни о природе данного существа, ни о производимой за ним охоте. Но как Вы умудрились после этого выжить и не поплатиться за собственную отзывчивость – повторюсь, ума не приложу. Был бы очень признателен Вам, чтобы и Ваш отчёт был помещён в нашу базу, а то приходится пока пользоваться пересказом со стороны вторых лиц, причастных к охоте и к Вашему найму.
Говоря всё это, Белов видимо или показно разволновался, не то из-за переживаний за меня, не то из-за сорвавшейся охоты на мою жуткую пассажирку.
– Вторая Ваша опасная выходка, – Владимир Константинович, снова обретя спокойную внешнюю благожелательность, закрутил карандаш между пальцами. – Это то, что Вы пошли встречать объект в лес, оставив машину. Я говорю про этого… демона… Гелла её зовут, кажется. А ведь Вы были проинструктированы основными требованиями к нашим водителям-перевозчикам. Да-да, я узнавал специально, – Белов опять по-отечески с укором качая головой, болезненно улыбнулся мне. – Проинструктированы. Хоть что-то Ворсов умудрился выполнить по правилам. Где одним из основных пунктом прописано «не выходить к объекту из машины, а ждать встречи с ним в установленном месте». Вы кучу раз съезжали с маршрута. А если бы что-то случилось? Ведь кто знает, что с Вами мог сотворить этот демон в лесной чаще? Ммм?
– Гелла? Да… Страшная зверюга, – согласился я.
– А Вы зря иронизируете, – деланно посмеиваясь, весело отозвался Владимир Константинович. – В нашей базе про неё много пустот. Никто не знает его, или, если Вам удобней, её поведения, рода занятий, целей при выходе на контакт с сотрудниками нашего НИИ. Никто. Даже по типу питания и среде её обитания огромные пустоты. И если бы Ворсов, как и положено правилами, прежде чем оформлять заявку на перевозку данной представительницы Слоя, согласовывал бы этот вопрос со мной, то я бы этого не разрешил. Ну ладно, с ней Вы поладили. И я надеюсь, что это было без выхода на более близкий контакт. Потому что, напомню Вам: это тоже является нарушением правил. Но вот Ваш третий, а вернее, самый первый из произведённых контактов является для меня вообще непостижимым. Я до сих пор, ещё раз простите, не верю, что этот контакт был, ибо существование описываемого объекта, которого до сих пор в базе упоминали, как «колода» по терминологии гномов, а теперь, с Вашего, надо сказать, лёгкого посыла в нашей базе окрестили «кнухталгами». Данное существо не изучено и не наблюдалось никем из сотрудников НИИ до Вас. Информация о нём дошла и присутствовала в нашей базе исключительно из косвенных источников, по рассказам гномов и прочих существ из Слоя, которые все, как один, страшно бояться Его. По их рассказам это существо наделено таким количеством и качеством сверхспособностей, что уже заставляло сомневаться в его существании. Но наряду с этим отрицать в первоистоках и корнях этих рассказов рациональное зерно, о существовании чего-то или кого-то, порождающего причины для этих слухов, было никак нельзя. И тут Ваш первый же контакт знакомит Вас вместо положенной запланированной встречи ни с одним, а сразу же с двумя представителями Того_Кого_Нельзя_Увидеть, с самым опаснейшим существом, о существовании которого наш НИИ терялся до сих пор в догадках. И Вы выходите сухим из воды. И более того. Эта первая встреча по сути спасает Вас от гибели в последней встрече с Ночной Утробой. И я бы ни за что, повторюсь, не поверил в рассказ, если бы тому не была целая куча косвенных подтверждений из совершенно разных непересекающихся и независимых источников, по большей части представителей из Слоя.
Я молча и внимательно его слушал, внутренне приходя к выводу, что по части невероятности стечения стольких вероятностей он, пожалуй, прав: я просто редкий везунчик. Или «везунчик» в кавычках.
– Уже одно это Ваше первое вступление на работу, милый Вы мой Сергей Александрович, с кучей нарушений и отступлением от ознакомленных для Вас правил, должно было бы послужить причиной для того, чтобы я, ответственный за безопасность во всём НИИ, за безопасность исследований, за последствия опасностей контактов со Слоем и его представителями для нашего института, и для, не побоюсь пафоса, скажу, что для всего человечества в целом, отказался бы от Вашего участия в деятельности нашего НИИ, – Владимир Константинович вновь сложил замком руки на столе и, посерьёзнев лицом, чуть наклонился ко мне вперёд, как бы всем своим видом подводя некий итог в своей речи.
Я внутренне замер. Итог речи был явно не тот, на который я рассчитывал.
– Но, в виду того, что и тут наш сердобольный Владимир Сергеевич, безусловно, большой учёный с мировым именем, уважаемый человек, за которым стоят многие видные и уважаемые люди и чины…, – с усмешкой мягко проговорил Белов. – …Не вмешался бы и лично не замолвил за Вас словечко. Он лично просил за Вас, говоря, что Вы – настоящая находка для нашего НИИ, что у Вас есть удивительные способности, которые не могут быть упущены в небытие без применения к нуждам нашего института. И так далее. На счёт последнего, так я с ним даже согласен. У Вас, действительно, есть феноменальные способности, например, попадать в проблемные ситуации. Уже за одну только ночь Вы их наворотили без счёта. Я сразу же отметил, что Вы, не обижайтесь, но стали бы большой занозой, сами знаете где, потому как Вы неорганизованы, непунктуальны, циничны, и абсолютно бесконтрольны и неуправляемы. Я был крайне против Вашего принятия к нам на работу. Но. С одной стороны вмешательство и заступничество профессора, а с другой, подумав и рассудив, я внезапно понял, что, даже не позволив принять Вас на работу, я не смогу повлиять на тот факт, что Ваш контакт со Слоем уже произошёл. Вы открыли его для себя, и, что тоже очень немаловажно, Слой открыл для себя Вас. А последнее вываливается уже за пределы контролируемой безопасности, за которую я, как Вам уже говорил, отвечаю. Не говоря уже о том, что Вы знаете слишком много о нашем НИИ, который имеет высочайший уровень секретности. Нейтрализовать Вас я не могу, – при этих словах я похолодел. Так буднично, просто и безразлично они были сказаны. – Поэтому я принял решение, что лучше я буду держать Вас, Сергей Александрович, в непосредственной близости к себе, чтобы лучше контролировать, или пытаться контролировать всё то, что может принести нам Ваше сотрудничество с нами. Но хочу Вас предупредить. Не обольщайтесь. Если Вы выйдете из под контроля и станете совершенно неуправляемы, я найду способ… Мне придётся применить свои неофициальные и официальные каналы, чтобы произвести ограничение Ваших действий даже вплоть до ограничений Вашей свободы на длительное время. Не примите это как угрозу, а возьмите это просто как предупреждение. Я хочу верить, что ничего такого никогда не произойдёт между нами, и мы с Вами будет добрыми друзьями. А я ещё ни раз порадуюсь, что Вы работаете в нашем НИИ.
И вкрадчиво вещающий Владимир Константинович в который раз болезненно улыбнулся.
– Вы ещё не передумали, работать у нас, любезный Торнаул? – проворковал Белов, глядя на меня своим странным заискивающим взглядом. – Надеюсь, я не слишком Вас напугал?
Я очнулся.
– Нет, не передумал, – нашёлся я.
– Ну вот и прекрасно, – почему-то обрадовался Владимир Константинович. – Тогда Вам необходимо ознакомиться с вот этим сводом правил, – он достал из той же папки, лежащей у него на столе, в которой, как я уже понял, лежало целое удивительное досье на меня, внушительного вида кипу распечатанных на принтере страниц листов на шестьдесят и протянул их мне.
– Вам надлежит ознакомиться с ними и подписать каждый из листов. Не волнуйтесь, мелкого шрифта и обязательств по имущественным рискам для Вашей собственности в них нет. Но подписать придётся. Формальность, – извиняющимся тоном улыбнулся Белов, опять разводя руки в стороны. – Нет-нет! Я вынужден настаивать, чтобы Вы именно ознакомились и прочитали их все в моём присутствии, – поспешно остановил меня он, видя, что я взялся за ручку. – Даже если это займёт у Вас часа два. Тогда мы, с Вашего позволения, прервёмся на обеденный перерыв, а потом продолжим столько, сколько Вашей душе угодно. Вот, пересаживайтесь, пожалуйста, на диван и располагайтесь поудобнее, чтобы я не мешал Вам. И начинайте читать.
Я взял переданный мне пачкой документ, в котором все страницы были двухсторонними и пронумерованы, пересел на диван, который, и правда, был очень удобным, и, развалившись на нём, погрузился в чтение. Первое, что меня удивило то, что документ уже был составлен на моё имя. В соответствующих графах уже стояли напечатанные мои паспортные данные и также ряд данных, касающихся лично меня и взятых из других источников.
В документе содержался целый перечень правил и особенностей нахождения, работы и политики внутри института.
Так одно из первых правил предписывало высочайший уровень секретности всех данных работ на территории НИИ и вне её. Мне было запрещено общаться с кем-то посторонним о существовании НИИ, о работе, которая ведётся в нём, и о том, что я там могу увидеть. Кроме того, мне запрещалось вести подобные беседы о самом существовании Слоя и существ, связанных с ним. А также осуществлять данные разговоры с посвящёнными сотрудниками НИИ в присутствии посторонних.
За нарушение этого правила наступала ответственность, вплоть до уголовной.
Далее, предписывался порядок проведения работ, который позволял, руководствуясь этими правилами, соблюдать ту самую секретность, как то: не размещать в машине на видных местах при перевозке предметов и существ из Слоя, не выносить предметы из Слоя за пределы НИИ без специального разрешения, не вступать в контакт с существами из Слоя без специального разрешения, как вне пределов НИИ, так и на его территории. И прочее, прочее, прочее.
Далее шла глава по обеспечению техники безопасности в моменты контактов с предметами из Слоя на территории НИИ. Так же было запрещено использовать предметы из запрещенного списка. Длиннющий список прилагался. В нём я ни без удовлетворения увидел стрекательные трубки.
Была глава по соблюдению техники безопасности при общении с существами из Слоя. Там шёл огромный список с перечислением групп слоевых существ, как известных мне, так и неизвестных. Некоторые существа из этих групп конкретизировались. Так я узнал, что нимфам нельзя предлагать и давать ничего сладкого. Что не следует контактировать с рядом разумных и неразумных слоевых существ без облачения в спецодежду и без применения спецсредств. Например, с огненными ифритами без специального огнеупорного костюма, с гидрами, саламандрами, василисками и ещё рядом неизвестных мне существ – без костюмов химзащиты. Были описания, запрещающие приближаться и входить в клетки к ряду хищных или опасных существ, погружаться в среды, в которых они содержатся (в частности, нырять в водоёмы к русалкам и водяным, даже при их благосклонном отношению к этому). Была глава, предписывающая уважение традиций и проявления такта при общении с некими группами слоевого этноса: троллями, кобольдами, теми же нимфами, сатирами и прочими. Приводился целый свод правил для общения с их представителями с примерами основных привычек и мировоззрений последних, а также советы и описаний некоторых обрядов, традиций и действий для осуществления дипломатически выверенного контакта с ними же.
Был большой раздел, посвящённый своевременному реагированию на подмеченные нарушения, про необходимость незамедлительного доведения до сведения Отдела Безопасности о произошедших случаях нарушения режима или установленных правил.
Был раздел, посвящённый пожарной безопасности.
Был раздел, предписывающий порядок действий по тревоге, в случае пожарной и иных опасностей.
Было ещё много чего, и я читал и читал. Мой мозг просто вскипал от обилия информации. Но вместе с тем, наряду с чисто бюрократически нудными и, порой, очевидными моментами, были главы крайне интересные и, на мой взгляд, даже познавательные.
Всё это я читал, изредка поглядывая на Белова, который листал какие-то документы на столе, что-то в них отмечал, сверяясь с чем-то внутри компьютера на своём столе, а иногда поглядывая на меня.
Когда я добрался до конца свода правил и подписал последний лист, прошло около полутора часов. Белов забрал у меня документ, заставил расписаться в журнале о прохождении инструктажа и, опять облокотившись локтями о стол, предложил мне присесть на стул перед ним. Я с неохотой присел, ожидая какого-нибудь неприятного вопроса.
Вопрос не заставил себя ждать.
Белов попросил рассказать меня о случае встречи со Снежником. Я начал рассказывать. О постыдном обстреле снежками нас с Петечкой веселящимися недомерками я упоминать не стал, а сразу же начал рассказывать, как побежал в сторону темноты парка, откуда в ужасе выбегали гномы. Рассказал, как прятался за деревом от взгляда Снежника. Как ударили прожекторы, и я увидел этого зверя. После чего, я отметил, что был так напуган увиденным, что от страха мало что помню. Помню только, как когда зверь упал, мы все дружно его переворачивали, чтобы вытащить из под него гномов.
– А отчего зверь упал? – своим вкрадчивым тихим голосом остановил мой рассказ Белов.
– Точно не знаю, но думаю, что от пережитого стресса и ярких прожекторов, – браво поделился своими предположениями я.
– Странно, а мне тут рассказывали, что его подстрелили, – Владимир Константинович попытался направить разговор в интересующее его русло.
– Подстрелили?! – не поверил я. – Да как же это может быть?! – Ведь вон же он, живёхонек. Я сам давеча проходил мимо клетки из под этого… как его… кувалота. Сидит, зараза, и похлёбку свою вонючую из ведра трескает так, что брызги летят, и вонь стоит, «мама, не горюй!»
– Ну как же, Сергей Александрович. Я Вам напомню. Подстрелили его из стрекательной трубки. Той самой, что входит в только что прочитанный Вами список запрещённых предметов из Слоя. Ту самую, которую Вы подобрали на улице возле тела снежника и принесли в приёмную Вятлова Владимира Сергеевича. Трубка в виде тросточка такая. Из той самой, из которой вылез стрекатель, наделав суматохи в приёмной. Вот, у меня даже записано тут – дверь выломали, бригаду кобольдов вызывали. Кстати, как Вам кобольды? Но Вы в этом нисколько не виноваты – не волнуйтесь. Да я Вас и не виню. Ведь откуда Вам было знать про то, как выглядит стрекательная трубка? Да и о никаком списке запрещённых предметов Вы никогда не слыхивали ранее. Ведь Некто, сами знаете КТО, не удосужился же с Вами провести инструктаж как положено. А виноват, на самом деле, Куров, Андрей Владиславович. Ведь это именно он принёс трубку стрекателя. Я восторгаюсь им. Какой герой! Если бы не он – ведь страшно представить себе, что ещё мог натворить снежник, если бы не снайперский выстрел Андрея Владиславовича! Так, Сергей Александрович?
– Признаться, Вы ставите меня в сложное положение, Владимир Константинович, – в тон Белову ответил я ему. Белов с пониманием и готовностью закивал, демонстрируя своё внимание и полное понимание моего трудного положения, и подбадривающе мне улыбнулся. – Я очень удивлён целой кучей событий, которые Вы открыли для меня тут. Что касательно этих самых «стрелятельных трубок», о которых Вы говорите, то Вы совершенно правы – надо показать мне их, чтобы я тоже был в курсе и при встрече с ними знал, что это такое, так как они находятся в прочитанном мною запретном списке. В то, что Куров Андрей – герой, я тоже с Вами согласен полностью. Крайне смелый и ответственный работник, в одиночку справляющийся с таким числом суматошных баб… извините, нимф, что меня оторопь берёт. Я бы ни на шаг к этому безумному сообществу не подступился. Но что касается Ваших рассказов про выстрелы, тросточки, и прочее, то я немного теряюсь. Неужели это всё было в тот момент, который Вы описываете? А где же был в этот момент я?! Ведь я ничего этого не могу вспомнить. Дверь, правда, точно выломали! Петечка, козлоногий фавн в приёмной так громко закричал, что мы подумали, что не дай бог что-то случилось. Все дружно выскочили, вот дверь и не устояла. На соплях, очевидно, держалась. Хлипкие сейчас двери делают, не то, что раньше. Что? Почему Петечка кричал? Да у него в кружке чай закончился. Эти парнокопытные. Такие впечатлительные. Все на стрессе.
– Ну что ж, Сергей Александрович. Вы меня не разочаровали, – лилейно улыбаясь, тихо проговорил мне Белов. – Как я и предполагал, трудно нам будет с Вами. Добро пожаловать к нам в штат. Работайте. А я буду за Вами изредка присматривать. А если что захотите мне рассказать – мой кабинет всегда открыт для Вас. Милости просим. Ух.. Ну что ж это я?.. Время идти на обед. Вы тоже ходите в нашу столовую?... Ну вот и замечательно. Там и увидимся, если что. Приятного аппетита.
Я попрощался и вышел. На обед я в тот день не пошёл. Наверно, аппетита не было.

ГЛАВА 16 (Крылья, груди, попы, хвост)

В приёмной Вятлова было людно. Когда я вошёл, Марина, приподнявшись из-за стойки, отчитывала кого-то из сотрудников, за то, что он сел на диван в грязной одежде.
– Да это у меня куртка после работ в бассейне такая, – неловко оправдывался непутёвый сотрудник, в котором я тут же узнал одного из зоотехников поведенческого отдела, пытавшегося давеча накормить гидру касторовым маслом.
– А мне всё равно, в бассейне тебе куртку измазали, или ты на ней с земляных горок катался – встань с дивана! – грозно прикрикнула Марина.
Недовольный сотрудник обиженно поднялся и прислонился спиной к косяку в проёме двери, отчего на косяке тотчас же образовался тёмный грязный след.
– Так. Снимай куртку! – строго приказала Марина, и зоотехник начал разоблачаться. – А теперь сворачивай её и клади вот сюда, под вешалку, – она указала пальцем куда.
– Я её и повесить могу, – упрямо заметил зоотехник.
– Я тебя повешу, – с угрозой проговорила секретарь и сверкнула своими строгими красивыми глазами. – Чтобы потом вся остальная одежда на вешалке не стала такой, как твоя куртка.
Непутёвый горе-сотрудник осторожно положил свёрнутую кульком куртку прямо под вешалку.
– Вот. Теперь можете садиться, – перешла на казённое «Вы» Марина. – Здравствуй, Сергей, – это было уже сказано мне.
Я поздоровался. Кроме нас с Мариной и зоотехником, в приёмной сидело ещё человека три. Один из них был Мишка Солдин. Остальных двух я не знал.
Мы пожали с Михаилом друг другу руки.
– Давно заседают? – спросил я его для проформы.
– Да уже часа два, – ответил тот. – Мякишев, уже час там речи толкает.
– Кто такой? Ты не забывай: я только что вылупился из яйца – ничего ещё на этом свете не знаю.
– Марина, у меня чай закончился, – услышал я знакомый голос. Мимо меня со знакомой боевой кружкой, которая не причисляет себя к сообществу «looser», из угла процокал Петечка. Как я его не заметил при входе?
– Петя! Вон чайник. Вон чай. Вон сахар. Подойди и налей. Чай, не маленький уже, – раздражённо велела ему Марина.
– Привет, Пётр, – подмигнул я фавну.
– Здравствуйте, – чопорно ответил мне Петечка, важно наливая в кружку кипяток из чайника.
– Мякишев Андрей Андреевич наш главный кадровик, – продолжил беседу Солдин. – Ты с ним мог видеться, когда устраивался на работу.
– Не помню.
– Ну, значит, не увиделись.
– Это точно, брат. Тут только два варианта – либо виделись, либо не виделись. С двух раз обязательно отгадаешь, – развёл руками я.
– А ты, Сергей, можешь сразу же в кабинет заходить. Куров про тебя уже спрашивал.
– Слушаюсь и повинуюсь, о Повелительница, – поклонился я Марине. – Что для тебя сделать?! Хочешь, Петечку с собой туда заберу?
– Ой, забери! – взмолилась Марина. – Сил уже на него нет.
Петечка, который слышал, конечно, всё, обиженно поджал губки.
– Пойдём, Петя. Я тебя с умными людьми познакомлю, – позвал я.
– Ой… А я чай пью, – испуганно засуетился фавн и показно хлебнул изрядный глоток из кружки. В кружке оказался крутой кипяток. Щёки у фавна раздулись, глаза выпучились. Он уронил чашку на стол, расплёскивая кипяток, отчего ошпарился ещё сильнее.
– Быстро, в снег! – рявкнул ему я.
И, заревев во всё горло, Петечка выскочил на улицу, хлопнув дверью.
В это время дверь кабинета Вятлова распахнулась, и на пороге появилось сразу же несколько людей.
– Что здесь происходит? – спросил кто-то из них. По напряжённым лицам, стоящих людей в проёме двери и лицам тех, кто стоял за их спинами внутри кабинета, было ясно, что все были не на шутку встревожены.
– Ох, вот же бестолочь куцехвостая, – вздохнула Марина, взяла Петечкину курточку, чистую тряпку, накинула на плечи шубу и вышла вслед за фавном.
– Да опять Петечка с чашкой не поладил, – успокаивающе пояснил всем я. – Чай закончился… Ну что ж… Во всяком случае, на этот раз дверь цела.
Все облегчённо вздохнули. А я перехватил на себе искренне удивлённый и озадаченный взгляд Белова из глубины кабинета.
– Серёга, молодец, что пришёл. Давно тебя ждём, – услышал я обрадованный голос Курова. – Заходи.
Я вошёл со всеми, выскочившими, обратно в кабинет Вятлова, и дверь за нами закрылась.

В кабинете Вятлова было тесновато.
Заняты были все стулья. Многие присутствующие стояли за неимением мест. И даже кто-то примостился на краешек Т-образного стола. Среди присутствующих я узнал многих начальников отделов. В частности, из знакомых мне на тот момент здесь были, кроме Вятлова, Белова и Андрюхи Курова ещё и Базальтов Дмитрий Захарович, начальник поведенческого отдела, и Олег Ворсов, его подчинённый, и Зубарь Сергей Викторович, и Карохин. Гибцех Невей Антонович и доктор-ветеринар Буерман тоже были здесь. Были тут и начальники каких-то других отделов, я знал их в лицо, но не знал ни имени, ни из какого они отдела.
Я протиснулся к Курову и пожал ему руку.
– А я утверждаю, что при текущих квотах на реактивы, мы не сдвинемся в работе по выделенным грантам ни на йоту, – горячо продолжил явно начатую ранее тему один из учёных от отдела биохимии. – Почему родственный нам отдел физиологии получает полный список химреактивов и даже имеет весьма весомый запас на своём складе, а мы вынуждены перебиваться малыми квотами от эксперимента к эксперименту?
– Во, видал, как «родственный нам отдел» копает под нас, – шепнул мне Андрюха, сложив руки на груди и весело наблюдая за выступающим. – Но мы не примем этот вызов, чтобы превратить всё в тупую свару. Пусть надрывается.
Вместо Курова ответил Вятлов.
– Потому что, Пётр, планы исследований в отделе Курова прописаны чуть ли ни на два года вперёд, – спокойно, тихо и не спеша начал говорить Владимир Сергеевич, но все в его кабинете, включая выступавшего Петра, разом замолчали, обратившись в слух. – К каждому из будущих исследований в отделе физиологии уже составлены целые выкладки проверяемых формул и примерные количественные прикидки по количеству итераций для практических замеров и планируемых выполняемых реакций, с примерными расчётами количества необходимых реактивов с точностью до десятков грамм, о чём своевременно делается запрос на их заказ и закупку. От Вашего же отдела я чуть ли ни слёзно вымаливаю подобные планы по несколько раз в месяц и до сих пор не могу добиться сколько-нибудь ясной картины даже на полгода вперёд. И это при том, что как мы все с вами знаем, подобное планирование на закупки делается за год вперёд. И кто виноват, что по факту продвижения Ваших, безусловно, важных и феерических исследований, Вы постоянно сталкиваетесь с тем, что возникает нехватка тех или иных реактивов, которые Вы панически начинаете пытаться раздобыть где угодно, требуя их немедленной внеплановой закупки, когда прекрасно знаете, что квоты на год уже составлены и подбиты. И каждый раз, чтобы не парализовать работу отдела биохимии, мы вынуждены предпринимать титанические усилия и траты. намного превышающие те, которые были бы, если бы данные реактивы были заказаны заранее через стабильных и нормальных поставщиков. И всё равно. Мы-таки умудряемся и достаём для вас необходимые материалы для работы. Так что жаловаться, скорее, должны мы, нежели Вы, Пётр. Так. А теперь давайте вернёмся в русло первоначальной темы собрания, ибо к тому же к нам подошёл наш новый весьма перспективный сотрудник, Сергей Торнаул. И вы все можете узнать непосредственно от него о беспокоящем вас объекте. Пожалуйста, Сергей.
После этого все дружно посмотрели на меня, а «новый весьма перспективный сотрудник» никак не мог понять, что от него хотят. И я ощущал себя, как давеча выступая перед толпой гномов, что вот-вот меня накроет сверху туча снежков.
– Добрый день. Я готов. Спрашивайте, что конкретно вы хотите у меня узнать? – нашёлся я, обратившись к окружающим.
– Скажите, Сергей. Вот эта вот дьяволица. Откуда она взялась? – спросил с места какой-то тучный учёный в белом халате.
– Из леса вестимо, – с ходу ответил ему я. Но, увидев внимательный взгляд Вятлова, принялся объяснять. – Данная дьяволица, демонесса, бестия, если хотите – не знаю, как её будет правильно называть, дважды являлась моим пассажиром по заявке от поведенческого отдела.
– Я, с позволения Сергея, добавлю, – внезапно подал голос Олег Ворсов. – Что к нам по контактной линии со слоевыми существами поступила заявка от вышедшего на связь нового для нас представителя Слоя. Наш эксперт, принимающий заявку, благодаря своим возможностям проанализировал её и заключил как потенциально неопасную, адекватную. Поэтому в интересах развития контактов со слоевыми существами было решено её уважить. Наш новый сотрудник, уважаемый Торнаул, великолепно справился с поставленной задачей, оставив после выполнения заявки у новообъявившегося слоевого существа только положительные эмоции, о чём мы были уведомлены в качестве отзыва через нашу контактную линию. Основываясь на полученном положительном опыте, наш поведенческий отдел в рамках преследования задачи изучения нового слоевого представителя принял решение пригласить его, то есть этого представителя, понимайте, условно окрещённую, как демонессу, в качестве гостьи для более тесного ознакомления. Ей было направлено приглашение. И через некоторое время от неё пришёл ответ-согласие с просьбой, чтобы доставил её тот же самый водитель, что и в первый раз. Таким образом, уважаемый Торнаул был привлечён второй раз для подвоза данного существа. Приношу ещё раз свои извинения. Продолжайте, уважаемый Сергей.
– Собственно, так и было, – подтвердил я, с интересом узнав подробности своего знакомства с Геллой.
– А Вы не расскажете нам поподробнее, что это за существо? Почему оно так себя ведёт, чтобы мы могли как-то, быть может, лучше понять мотивы данной барышни, – подал голос кто-то, не разглядел кто. – Я просто хочу ввести Вас, уважаемый Торнаул, в курс дела, так как Вы пришли позже. Сегодняшнее собрание было продиктовано сразу же несколькими обращениями от нескольких отделов одновременно. Были поданы требования, касающиеся трудовой дисциплины. В частности в основу этих требований была просьба выработать некий свод правил, касающийся поведения и внешнего вида слоевых существ, присутствующих на территории НИИ. Пусть у себя в лесу они ведут себя и одеваются, как хотят. Но была просьба, чтобы на территории НИИ они соблюдали правила внешнего этикета на правах гостя. Пусть соблюдают некий дресс-код, если хотите. Поводом к подобным обращениям послужило появление, поведение и внешний вид этой Вашей новой гостьи. Демонессы… Как её там….
– Гелла, – подсказал я.
– Вот-вот, Гелла.
– Рассказать о ней? Хорошо. Хотя я не очень много о ней и знаю. Вряд ли таксист за две поездки сможет многое поведать о своём пассажире. Но извольте, – начал я. – Гелла. Слоевое существо. По виду женского полу. Очень красивая по среднестатистическим человеческим меркам. Имеет крылья, но по заверениям её самой летать не умеет, а только зависать в воздухе и планировать. На голове пара небольших рожек, похожих на козьи, а позади длинный изящный хвост с аккуратной кисточкой на конце. Одежды не носит. Но зато имеет способность сворачивать свои крылья в подобие шубы вокруг себя. Длина шубы – короткая, но подозреваю, этот размер продиктован физиологией крыльев. Характер покладистый, доброжелательный, весёлый, хоть и хулиганистый. Вот, пожалуй, и всё.
Тут же многие заговорили разом.
– А штаны она надеть вообще может? – выкрикнул с места ещё один представитель учёного собрания.
Вопрос был задан мне, как какому-то специалисту по дьяволицам. Или, как будто Гелла была моей ручной собачкой, а я решаю, натягивать на неё комбинезончик перед выгулом на улицу или нет.
– Вообще, она производит впечатление вполне осмысленного существа. Ну… она умеет говорить, понимает человеческую речь. У неё есть вполне человеческие руки и столь же человеческие ноги, разве что нечеловеческой красоты. И я, полагаю, что в совокупности всех этих фактов, она вполне в силах натянуть на себя штаны соответствующего размера, при определённом инструктаже и определённой тренировке. Вопрос только «зачем ей это?», – задумчиво ответил я.
Я заметил, что ряд присутствующих, поняв, засмеялись. Увидел у дальней стены стоящего Белова, внимательно смотрящего на меня и улыбающегося мне своей болезненной улыбкой и благожелательно кивающего мне при этом.
– Как это «зачем»? Как это «зачем»? А то, что она светит перед всеми своей, извините, пятой точкой и голыми ляжками, – не унимался учёный, призывающий натянуть на демонессу штаны. – А то и вообще обнажается полностью в общественных местах? Мы только-только добились, чтобы нимфы не перемещались по НИИ в чём мать родила, благодаря усилиям Курова Андрея Владиславовича. И тут нате вам. Опять двадцать пять! Сейчас вся эта наша слоевая братия насмотрится на всё это и тоже поскидывает с себя повязки, одежду и тоже будет рассекать по институту в таком виде. Ну куда это годится?
– А вы знаете, я вполне согласен с вопросом уважаемого Торнаула, – внезапно заговорил со своего места Зубарь Сергей Викторович. И снова, как во время речи Вятлова, в комнате стало тихо. – Он спросил «А зачем?» Только я бы перефразировал этот вопрос с «А зачем ЕЙ это?» на «А зачем ВАМ это?». Вот в чём вопрос. Я сейчас попытаюсь объяснить. Вот мы представим Колумба. Того самого, Христофора, который в 1492 году открыл острова близ двух американских континентов. Так вот, в процессе своего плавания, Кристобаль Колон (так его звали на самом деле), Колумб встретил туземцев. Разумеется, одеты аборигены были почти никак. Но это ни у кого не вызывало вопросов, потому как это именно конкистадоры прибыли в дом к туземцам, и одежда, а, вернее, её полное отсутствие воспринималось, как должное. Потом Колумб забирает группу местных жителей с собой и привозит их в Испанию. Там отсутствие одежды на туземцах воспринимается как дикость, но при этом все понимают, что это их традиционный вид при нахождении в родной среде, и тоже это является вполне понятным. Но вот когда туземцев пытаются одеть, согласно тогдашней испанской моде в современные платья и наряды, то возникает вопрос – кому в этом случае угождали привёзшие их конкистадоры? Туземцам? – Конечно, нет. Туземцев, мало того, что поместили насильно в неродную для них среду, так ещё и заставили почувствовать себя дискомфортно, сначала высмеяв их повседневный наряд, затем, попытавшись облачить их в неудобные и непривычные для них одежды. А кому же тогда угождали их пленители? Ответ – себе. Себе и людям их круга. Чтобы последним не было неприятно смотреть на девственный наряд индейцев, при этом насильно привезя и размещая их у себя в гостях. Так вот вам всем не кажется, что пытаясь навязать свои правила морали для выходцев из Слоя, мы грубо вторгаемся в чужую и чуждую нам культуру без всякого на то морального права?
– Ну зачем же Вы так всё поворачиваете, дорогой Сергей Викторович, – примирительно ответил Зубарю первый оппонент. – Во-первых, мы общаемся с выходцами из Слоя, делимся и обмениваемся с ними нашим культурным наследием, прививаем им понятие прекрасного, культурного. Во-вторых, эти слоевыходцы являются в нашей среде всего лишь гостями. Поэтому они должны чтить и уважать наши традиции. Потому как наблюдать, повторюсь, голые зады, переды и всё-такое никому не доставляет удовольствия. Вон, и уважаемый Торнаул подтвердил, что на дьяволицу можно надеть штаны. Ведь, правда, уважаемый Торнаул?
В комнате опять послышался редкий смех.
– Конечно, – подтвердил я. – Говорил, что надеть на Геллу штаны можно. А ещё у меня попутное предложение, кроме штанов для Геллы, надеть бюстгальтеры на всех русалок и океанид, трусы на фавнов и сатиров, а мерзавца Горыныча замотать в памперсы, чтобы не гадил – тоже дико нарушает эстетику, а на каждую из морд натянуть блевательный пакетик. Ещё меня дико раздражает длиннющая борода у карлика Черномора. Так тоже, во имя высокой эстетики, предлагаю обрить ншл к чёртовой родственнице.
В глубине кабинета громко заржал Буерман. А за ним заразилась и большая часть остальной аудитории.
– Ну. Карлика-Черномора у нас в НИИ нет, – поправил меня упёртый моралист. – Но на счёт всего остального…, – он осёкся, оглядывая смеющихся вокруг коллег. – Это была ирония, да? Я понял. Я понял. Но Вы зря иронизируете, любезный Торнаул…
– Да нет, конечно, – посмеиваясь, поднялся со своего места Невей Антонович. И смех постепенно затих. Вы для чего хотите на всех трусы напялить? Для того, чтобы себя оградить от неприятного ДЛЯ ВАС созерцания обнажённого тела. Уж не знаю, какие лично у Вас существуют против этого ассоциации и комплексы. Но они существуют У ВАС, В ВАШЕЙ ГОЛОВЕ. Так если это ВАША головная боль, зачем же Вы пытаетесь натянуть намордник на всех других? Поставьте лучше себе шоры на глаза. А ещё лучше сходите к психологу, пусть разберётся в странном болезненном восприятии обнажённого тела. Может, вы себя стесняетесь? Я могу понять, что если, внезапно, я буду ходить по этажам НИИ в чём мать родила, или, скажем, Владимир Сергеевич, то впору будет подойти и спросить – хорошо ли мы себя чувствуем. И в случае отрицательного ответа, может быть, также имеет смысл обратиться к соответствующему врачу. И я допускаю, что находясь в таком виде среди коллег вне нудистского пляжа или бани, мы можем вызывать порицание, как проявляющие неуважение к своим коллегам. Потому как мы все являемся молчаливо-согласованными членами одного единого общества, связавшего нас исторически и социально рамками обоюдно-принятой морали. Но вот если приходит кто-то извне, из другого круга с другими принятыми правилами морали, или при полном отсутствии таковых правил. Он не заключал молчаливый договор и не вступал в круг сторонников общей для всех нас морали. И он, согласно своим представлениям о своей морали являет себя перед всеми в чём мать родила. Так он при этом не унижает нашего с Вами эстетического восприятия. Нет. Своим поступком он не проявляет неуважения к Вам и Вашим коллегам, потому как это не осознанный де-марш. А это является естественным для него состоянием и поведением. И если Вы это понимаете, то это не может Вас задеть. А если Вам претит, и Вы не можете это принять, то Вам надлежит отвернуться, а не пытаться наставить его на путь истинный. Кто Вам дал право осознавать себя миссионером в данном вопросе?! Почему Вы вдруг считаете, что позиция, принятая внутри Вашего круга, является более правильной, чем позиция, на которой рос, вырос и жил человек из другого общества. Почему, порой, частные индивидуумы пытаются брать на себя роли судей и палачей, карая направо и налево всех тех, кто не вписывается в общепринятые для их мировозрения принятые рамки нормы и морали, не пытаясь просто отойти и дать возможность существовать другому взгляду на жизнь? Что за странная тенденция возникает в этом мире? Возьмём тот же комплекс голого тела. Да, повторюсь, человек одного круга с Вами, обнажаясь в несоответствующих местах, является, как минимум, провокатором или как максимум серьёзно больным человеком. Но если это другой взгляд на эстетику? Если речь идёт о наследиях культуры? Фильмы, картины, архитектура? Ведь сейчас эта ханжеская мода, преследовать и ограждать зрителя от изображения обнажённой натуры, вошла к жутчайшую нездоровую стадию! Показать фильм «Эммануэль» и на протяжении всего фильма размытыми кружками закрывать всё то, что может быть воспринято, как обнажёнка. Какая дурость! Боитесь, что увидят дети? – не показывайте детям, коли вы считаете, что ВАШИ дети неправильно это поймут и будут не так развиваться. Но, значит, это ВЫ не смогли их нормально подготовить и сформировать нормальную позицию по увиденному. И это ВАША вина. Хорошо, но почему ради этого должно страдать искусство? А, интересно, автор и режиссёр кинокартины давал разрешение так поступать с его произведением? Ведь тут только два варианта – либо показывай, либо не показывай, а затушёвывать что-либо в картине великого мастера, это всё равно, что вносить свои изменения в чужое произведение, нарушая священное авторское право! А то как иначе? – На статуях и фресках античных времён, на картинах великих художников эпох Ренессанса, Возрождения и прочих, будем замазывать груди Венере? А репродукции на библейские темы так же будем подвергать цензуре? И ведь есть мерзавцы в Государственной Думе и в Правительстве, которые лоббируют этот беспредел. Которые берут на себя наглость и право решать, что нам смотреть, а что нет. Теперь модно ворваться в картинную или в фото галерею и запретить к показу то или иное полотно, произведение искусства или попросту всю выставку, основываясь только на своих узких частных представлениях, что должно делать общество, а что нет. Куда должно ходить, что смотреть, читать, слушать, а что нет. И что самое страшное, в это движение включаются и возглавляют именитые люди с мировым именем. Пытаясь возглавить подобное течение, они на самом деле популяризируют своё имя, считая, что их известность даёт им право принимать решение единолично или в составе группы лиц за всё общество, пусть даже несогласных с ними меньшинство, хотя на деле это бывает, как раз, наоборот. Обидно, что в это движение включаются критики, политики, спортсмены, борцы, главы управ, считающие, что могут диктовать и решать за весь регион. Везде, когда частное пытается вторгаться в эстетику, судить её и выносить решения, наступает гибель общества. Эти перегибы касаются всего – оголтелая борьба с пропагандой спиртного, табака и наркотиков, доведённая до идиотизма заставляет, замазывать целые куски фильмов. Вы представляете Шерлока Холмса с большим пятном на лице и во рту вместо трубки? Вы представляете героев «Карнавальной ночи», поднимающих вверх размытые пятна вместо бокалов? Или полностью перемазанный фильм «Ирония судьбы или С лёгким паром»? Идиотизм идёт по стране дальше. Из школьной программы и из школьных библиотек, в которых, по мнению идиотов-цензоров, оценивающих риски на обнаружение запретной пропаганды табака, спиртного и наркотиков, в страхе перед идиотами-цензорами надзирающими, изымаются книги, которые хоть как-то условно можно притянуть и уличить в этом. И вот, прощай «Том Сойер» и «Гикльберри Финн», мир приключений с рассказами о путешественниках, индейцах, ковбоях, людях смелых и решительных, ценящих добро и дружбу, огромное количество фантастики и публицистики. Через цензуру книг, кинофильмов и мыслей людей, мы лишаемся своей истории. Вы этим путём хотите идти, уважаемые?
Невей Антонович обвёл всех своим внимательным взглядом. Во время всей этой тирады никто не проронил ни слова.
– В общем так. Пусть слоевые жители ходят так, как хотят и в чём хотят. А кому противно или неудобно на них смотреть, приходите ко мне – выдам швабры и тряпки – мыть цокольный этаж – разом отучает от лишних комплексов и чувства брезгливости. А что касается новенькой этой самой Геллы, то предлагаю препоручить её на опеку Торнаулу. Они ладят, у них есть контакт. Вот пусть он и поможет ей адаптироваться у нас в НИИ. Кстати, я слышал, эта сударыня, обнажённая да с хвостом, за полминуты Горыныча на ноги поставила, чего не могли в течение полудня сделать два жлоба из поведенческого отдела. Вот о чём надо было думать, а не о том, голая у неё задница или нет! Ведь вы посмотрите. Почти всё управление НИИ полдня тратит время на обсуждение правил приличий и дресс-код для существ из Слоя по жалобе группы особо закомплексованных ханжей. Всё. Если других вопросов на повестке больше не осталось, я с вашего позволения откланиваюсь. У меня вон снежник жрать перестал. Глядишь, придётся тоже к вашей нудистке за помощью обращаться.
С этими словами Невей Антонович попрощался с Вятловым, махнул всем остальным и вышел из кабинета. Шумно обсуждая услышанное и увиденное к выходу потянулись остальные. Собрание само собой завершилось.
Я смотрел на Курова с Вятловым. К ним подошёл с виноватой улыбкой Белов, и начал о чём-то тихо в своей заискивающей манере вещать им обоим. И по мере его речи, лица Вятлова и Курова становились всё серьёзней и мрачнее. Вскоре Белов закончил свою речь и, болезненно улыбнувшись, распрощавшись с обоими за руку, убежал, приветственно кивнув и улыбнувшись мне в дверях.
Я подошёл к Вятлову.
– Вызывали, Владимир Сергеевич? – спросил я.
– Да, спасибо, что пришли, Сергей, – Вятлов рассеяно пожал мне руку. – Видите, как у нас здесь бывает? Содом. У каждого свои пунктики. Вы, молодец. Всё правильно рассказали. Держались молодцом.
– Я-то что. Вот Гибцех…, – многозначительно протянул я.
– Дааа. Невей Антонович – сила, – рассмеялся Владимир Сергеевич. – Кстати, Вы отнеситесь серьёзно к его словам о шефстве над Геллой. Теперь она Ваша подопечная. Даже Белов настаивал. Теперь считайте, что это Ваше в НИИ общественное поручение.
– Это плохо, – помрачнел я. – Во-первых, невозможно управлять неуправляемым. А во-вторых, раз Белов просил, чую, недоброе замыслил федерал.
– А откуда ты узнал, что он «федерал»? – поинтересовался Куров.
– Ты у него в кабинете был? Видел, кто справа на стене висит? – ответил я.
– Зря Вы так о Белове. Он, конечно, человек сложный, контуженный профессией. Но об НИИ заботится на совесть, – заверил меня Вятлов.
– Ладно, пойду Розу мучать, – сказал я. – К тому же надо теперь поинтересоваться, где там сейчас моя подопечная.
Мы распрощались, и я вышел из кабинета.
На диване сидел Петечка с обожжённым ртом и забинтованной рукой. Марина была как всегда за компьютером.
– Ну, как ты там? – спросил я фавна, неловко чувствуя себя в некоторой степени ответственным за его мучения.
– Номана. Маина конфефу дала, – просипел фавн распухшими губами.
– Марина молодец. Ладно. Выздоравливай, – я попрощался с ними обоими и вышел на крыльцо.
Вокруг меня расстилался занесённый снегом древний приусадебный парк. Все деревья были покрыты белым мерцающим хрустальным тюлем. Как будто какой фанатичный художник достал тончайшую кисточку и скрупулёзнейше обвёл белой краской каждую веточку, каждый выступающий мельчайший сучок на ветвях. После чего, взял хрустальной мелкой крошки и обсыпал получившееся творение этим искрящимся в лучах солнца составом. Крайне красивое зрелище. Куда не кинь взор, сугробы расстилались вокруг, топя парк в белом, застывшем в момент лёгкого волнения огромной массы воды, океане, из которого пробивались затопленные им стволы посеребрённых деревьев, верхушки накрытых снежными подушками кустов и темнеющие под белыми, разложенными по ярусам ветвей пушистыми хлопьями снежной ваты пирамиды ёлок. Я вздохнул полной грудью свежий морозный воздух, особенно приятный после душного замкнутого помещения с запертыми в течение четырёх часов несколькими десятками человек в нём, и зашагал по протоптанным следам моих коллег в сторону корпусов НИИ.

ГЛАВА 17 (…и людей позабыл – мы всегда так живём… (С) В.С.Высоцкий)

Егор пригнулся и достаточно резво, насколько позволяли сугробы, перебежками запетлял между деревьями, двигаясь в сторону шума.
«Ох, найдём мы сейчас приключений на свою зарницу», – пробормотал я, уже изрядно запыхавшись, еле поспевая по его следам и с завистью поглядывая на своего неутомимого напарника, спина которого так и мелькала впереди между тёмных стволов.
Моя же спина под курткой давно взмокла, и можно было предположить, что, как только мы прекратим эти скачки по сугробам, холод скуёт наши распаренные тела, обездвиживая и превращая нас в мучающихся на морозе неудачников.
Вокруг, как будто, посветлело. Можно было предположить, что, мы приближались не то к краю леса, не то к лесной поляне, не то к обширному логу. Но нам на тот момент было не до ориентирования на местности. Просто стало заметно, что вокруг лес постепенно начал редеть. Тёмные стволы высоких деревьев слегка расступились, освобождая место белоствольным берёзам, а также более низкорослым растительным формам. Хоть не силён я в ботанике, но кое-где, всё же, подметил голые стволики ореховых кустов.
Сил из-за бесконечного преодоления сплошного ковра из сугробов становилось всё меньше. Бег для меня превратился в тяжёлую механическую перестановку налитых свинцом ног. Кислорода в лёгких не хватало, несмотря на постоянно поставляемые, жадно захваченные ртом, обжигающие дыхательные пути новые порции студёного воздуха. Я сосредоточился только на тупом преследовании силуэта товарища впереди, и старался не думать, зачем мы бежим, и долго ли ещё сможем выдерживать такой темп.
И тут Егор забрался не то на высокий плотный сугроб, не то на небольшой холмик или возвышенность и, увидев что-то впереди в чаще леса, замер там на вершине. Но не успел я взбежать к нему наверх, как он уже резко развернулся ко мне, и, вскрикнув: «Стой!», вцепившись в рукав моей куртки, с силой потянул, увлекая за собой назад обратно с холма, вниз, прямо в сугроб. Мы окунулись с головой в обжигающую холодную снежную кашу – очень освежило… Поочередно высунули головы из сугроба, оттирая с лиц прилипший снег.
И Егор, скрываясь от чего-то или кого-то неведомого мне, по-пластунски, как партизан к железнодорожной насыпи, пополз обратно к вершине подъёма, достигнув которой, вытянул шею, в попытке разглядеть что-то там, вдалеке. С минуту он смотрел куда-то поверх «нашего» холмика-сугроба, в глубь леса. Я тем временем, всё ещё не придя в себя после снежного купания и пытаясь восстановить дыхание после внедрения в жизнь пламенного лозунга «Спорт – в массы! Все на зимний кросс!», постарался встать из холодного белого крошева и отряхнуться, пока совсем не застыл, не сковало холодом – не рассчитывал, видите ли, делать такие длительные зимние прогулки вдали от машины, а потом ещё, тем более, дурачиться в снегу. Не то побеспокоился бы заранее и оделся потеплее. Но Егор, оглянувшись и, увидев, что я встаю, вновь гаркнул мне: «Да куда ты?!» – резко прыгнул на меня сверху, как охотящийся тигр на протупившего буйвола, сбил с ног и снова утянул за собой в сугроб, на сей раз для верности наваливаясь на меня всем телом и руками вжимая мою несчастную голову поглубже в леденящий лицо снег.
Я попытался было отбиваться, но какое там – Егор плотно придавил меня, яростно гася любое сопротивление и попытки встать. И тут над нами что-то просвистело, ухнуло и загудело.. Гул стоял такой, что я даже услышал это сквозь толщу снега и от неожиданности затих.
Береев отпустил меня, и я стремительно и, даже, панически, выдернул голову на поверхность, вновь обретя возможность дышать,. Но накинуться на друга с упрёками даже не пришло в голову, едва я увидел, выражение лица Егора, который немного растерянно смотрел куда-то чуть вверх позади меня. Волей-неволей пришлось обернуться, проследив за его взглядом. Увиденное чрезвычайно сильно поразило меня.
Прямо позади в трёх метрах от нас росла крепкая в полтора обхвата береза, из которой на уровне человеческого роста торчало и с низким тугим гулом вибрировало нечто… Нечто странное, пластино-подобное – какой-то вытянутый и приплюснутый, как лезвие меча, сине-прозрачный снаряд около двух метров в длину со множеством отходящих звездой в стороны от импровизированной гарды коротких лучей-лезвий. Весь этот «меч» был как будто отлит из ярко-синего стекла, по центру насыщенного синего цвета, более просвечивающийся с краёв, и переливающийся в лучах пасмурного солнечного освещения, как хрустальный. Эта штука прошила насквозь полуметровый ствол, выйдя почти на метр с противоположной стороны и завязнув лучистой «гардой» в древесине. Звук, исходящий от её затухающей вибрации, давал представление о жёсткой упругости данного тела.
Это явление не вязалось ни с чем ранее увиденным.
– Ёлки-берёзы, – пробормотал Егор, и снова с превеликой опаской выглянул поверх сугроба в сторону, откуда прилетел «снаряд».
Мой разум начал пересиливать любопытство. И я зашипел на своего любознательного товарища: – Егор! Нафиг! Давай отсюда от греха пораньше!
Но, видя, что мой друг никак не среагировал на мой призыв, я заорал ему в спину в полный голос: – Егор! Валим отсюда! Если сейчас ещё один-два таких стеклянных дрына сюда прилетит, то либо мы с тобой здесь как кабаны, на вертел нашпигованные, до весны зависнем, либо нас посечёнными стволами в братском вигваме завалит!...
Но Егор, казалось, не замечал меня. Он, как заворожённый следил за чем-то там, за сугробом, откуда, когда гул от дребезжащего в стволе снаряда начал затихать, стало слышно шум, напоминающий скрежет, периодические гулкие удары и ещё какие-то звуки, принадлежность которых не поддавалась определению.
Превозмогая страх, я рискнул высунуться над сугробом и присоединился в зрительский контингент разыгрывающейся перед нами сцены на этой лесной арене.
Почти за нашим «спасительным» сугробом, крутым резким склоном обрывающимся вниз, начинался достаточно широкий и глубокий овраг, преграждающий нам путь поперёк из конца в конец. На дне оврага текла мелкая, не замёрзшая на зиму речка-ручеёк. Березняк на краю откоса заканчивался и плавно переходил в редкий орешник, заполняющий своей порослью склоны расселины… На противоположной стороне оврага, за редкими берёзами открывалась большая поляна, окаймлённая с дальнего края густым ельником.
На этой поляне и разворачивалось действо – источник шума. В центре свободного пространства я с удивлением увидел того, кого уже рассчитывал никогда больше не встретить – «кнухталга»-колоду. Он стоял к нам спиной и, как сперва показалось, абсолютно не двигался. Между кнухталгом и дальним ельником располагались ещё три других не менее странных существа. Я вспомнил, что рост колоды в «разложенном» - стоячем состоянии был более трёх метров. Существа, стоящие перед ним, размером превосходили колоду как минимум раза в полтора.
Первое из них, располагалось справа от кнухталга, казалось странной серой массой, со схематично выделяющимися конечностями в виде двух, выглядящими чрезвычайно мощными, бивнеподобными руками, стоящее на непропорционально коротких и крайне широких ногах-тумбах. Внушительнейший торс существа напоминал сплошной огромный почти круглый валун землистого цвета, чуть приплюснутый спереди и, очевидно, сзади. Но самой примечательной была голова этой субстанции – она еле выделялась сверху как небольшой полукруглый выступ прямо из туловища-валуна. Ни намёка на шею. Казалось, макушка лишь полувыглянула как из танкового люка, чуть приподнявшись на миг над бронёй до уровня глаз, с тем, чтобы в следующее мгновение нырнуть обратно внутрь, укрывшись обратно в выпочковывающее её туловище. Каких либо обычных лицевых органов чувств на голове – ни глаз, ни впадин для носа, рта, или ушей с нашего наблюдательного места было не разглядеть.
Второе существо, весьма походило внешне на первое, но было, наверное, на метр его пониже. Имело более аккуратные формы и более тёмный буро-чёрный окрас. У меня возникло даже впечатление, что оно состоит существенно из другого материала. И мне даже показалось, что на его гораздо лучше оформленной и выступающей над туловищем голове я могу различить впадины для глаз. А по краям на макушке форма головы закруглялась в два небольших острых выступа, напоминающих как бы короткие рога на шлеме крестоносца. Второй объект наблюдения в отличие от первого имел более изящные (конечно, в сравнении) ноги – уже не тумбы, а, я бы сказал, железнодорожные шпалы. Он стоял прямо напротив перед колодой.
Третье же существо, находилось чуть левее и намного дальше от всей группы и сильно отличалось от существ номер один и номер два. Оно было ростом с первое и видом своим напоминало вставшего на задние лапы стегозавра яркого синего цвета. Задние лапы-ноги – были скорее, какой-то слоновьей формы, с мощными когтистыми по-ящеричьи растопыренными пальцами. Морда чуть удлинённая, коническая; из-за сложности окраса (переливающегося синего цвета) лицевые признаки на ней слаборазличимы. От середины лба и далее, проходя через всю голову, массивную шею, осевую линию хребта и спускаясь вниз вдоль длинного хвоста синего ящера, размещались огромные треугольные плоские пластины, многократно усиливая сходство третьего существа со стегозавром. Передние же лапы-руки, ящера, расположенные и согнутые как у доисторических вертикально-ходячих динозавров «локтями назад», были необычной для динозавра формы. Они напоминали, скорее пару коротких толстых щупалец, концы которых сильно переливались синим причудливой игрой бликов от дневного света. Они походили бы даже на пару синих сосулек, если бы не были при этом подвижны.
Все три существа расположились по краю поляны спиной к ельнику, лицом к кнухталгу, который по сравнению с ними выглядел очень небольшим и даже стройным. Сначала казалось, что это некий сход-совещание четырёх необычных монстров в лесной чаще. Но уже через каких-то несколько секунд стало ясно, что это не так. Было видно, что существо номер один – землисто-комельный гигант пытается наступать на кнухталга, но что-то его удерживало. Остальные два выжидали. Вот, гигант, очевидно, приняв какое-то ему ведомое решение, чуть наклонившись вперёд, пошёл на кнухталга, издавая странный скрежещущий звук. Выглядело это жутко. Эта глыба накатывала на маленькую «тонкую» фигурку колоды, как кусок скалы на маленькое деревце. Руки-бивни гиганта поднялись вверх в замахе, ноги-тумбы с удивительным проворством для их внешне неповоротливой формы переставлялись под его, безусловно, массивным по весу телом.
Мы с Егором невольно затаили дыхание от наступающей быстрой и неотвратимой развязки. Но в момент, когда гигант, казалось, врезался и вот уже накрыл колоду своей огромной тушей, раздался сильный звук, как будто выстрел из пневматической пушки, и туша гиганта без всякого намёка на инерцию внезапно замерла, как наткнувшись на непробиваемую стену, а потом содрогнулась и полетела назад от удара в живот выставленной невесть когда неуловимым по скорости движением в сторону правой рукой колоды, сжатой на конце в нечто подобное кулаку. Миг назад вот: кнухталг только что стоял неподвижно, и в следующий миг – он стоит уже с отставленной в сторону рукой, лишь на чуть наклонившись в сторону гиганта, который, как это ни невероятно, пролетев назад по воздуху не меньше метров пяти рухнул в берёзы по правую сторону от колоды.
Вихри снежных масс, отлетающих пластами назад, белыми фонтанами взвились вверх и в стороны от врезавшейся в них туши комельного существа. Страшный треск накрыл поляну. Одна часть стволов берёз была проломлена при этом страшном падении, а часть других стволов, войдя в резонанс от удара, лопнула в верхней, более тонкой своей части, устроив настоящий падающий бурелом в этом месте. Поляну скрыла снежная пурга сорвавшегося снега с потревоженных верхушек деревьев.
Когда белая пелена начала оседать, то на ней стали заметны всё также замершие в том же положении кнухталг и два оставшихся существа. В то же время, я с удивлением вздохнул, а Егор восторженно крякнул, увидев, что поверженный гигант, существо под условным номером один, начинает шевелиться и медленно выбирается из под заваливших его стволов поваленных деревьев. Движения его были какие-то неуверенные. Несколько раз, конечности его соскальзывали при попытках опереться на них. Две или три попытки окончились неудачей. Но вот, он смог подняться на свои ноги тумбы и, расшвыривая в сторону валяющиеся тут и там обломки деревьев, побрёл обратно к поляне.
Всё это время оставшиеся действующие лица сцены терпеливо ждали его возвращения. Казалось, что всё это происходит с их запланированного молчаливого согласия. Никто никуда не спешил: ни нападать, ни убираться восвояси. У нас возникло даже впечатление, что это некий турнир, на котором эти монстры решают, кто из них сильнее. И правила: кто на кого, и кто с кем, скрыты от всех, кроме самих его участников.
И вот, гигант номер один вернулся и занял то же самое место, с которого он начал свою предыдущую атаку. Я для себя отметил, что выглядит он уже не так, как в прежний раз – одна рука-бивень плетью висит вниз и наклон тела изменился чуть вперёд и набок.
С минуту они стояли ещё так без движения. И вот, первое существо пошло в новую атаку. И тут же, одновременно с ним с места рванулся второй монстр, низкорослый тёмный крепыш. Они одновременно достигли колоды. И вновь, как и прежний раз, каменный гигант был остановлен на самом пике атаки и полетел в сторону, вновь с грохотом и треском сокрушая деревья и взметая снежные столбы. Зато низкорослый крепыш, который хоть был ниже ростом своего неудачливого собрата, но всё же где-то на метр превышал колоду, добежав до кнухталга, врезался в него своей массой, от чего последний всего лишь чуть качнулся и, выставив вторую руку, обхватил существо номер два за торс, а далее… приподнял его над землёй, снова вызвав у нас с Егором возглас изумления.
Внезапно, словно этого и выждав, подключился последний участник этого странного турнира-боя – синий ящер. Он не побежал в атаку, нет. Вместо этого, в его ледяных сосульках-щупальцах возникло странное сияние, просвечивающее их изнутри. Сияние становилось всё ярче, щупальца засветились нестерпимо ярко и, вдруг, оба щупальца-сосульки, с громким хлопком оторвались от ящера и, как две реактивные ракеты, оставляя за собой светящийся яркий голубоватый след в воздухе, рассекли пространство над поляной и с грохотом вонзились в кнухталга. Непостижимо как, но одну из сосулек-ракет, колода отразил ещё на подлёте - какой-то вихрь, и сосулька с грохотом и звоном взрывается кучей осколков, осыпая всё вокруг дождём из острых упругих хрустальных колючих пластин, подобных тем, одна из которых пронзила берёзу позади нас ранее. А вторая сосулька ракета уже торчит из спины монстра-крепыша. Как мы потом с Егором додумали – кнухталг подставил его под выстрел используя в качестве щита. Именно для этих целей, скорее всего, колодой был захвачен и удерживался буро-чёрный крепыш. Со стороны это напоминало муравья, который держит в челюстях над собой жука-короеда размером раза в два большего своего убийцы; жука, неуклюже пытающегося ворочаться, чтобы освободиться из могучих, схвативших его, мандибул.
В это время, синий стегозавр, похоже, не слишком переживал по поводу утраты передних конечностей. Всё тело его засветилось, почти так же, как ранее у него светились щупальца, и на месте утерянных конечностей огромными подтаявшими жирными каплями стали набухать новые сосульки. Подобная регенерация не стала неожиданностью для колоды. Очевидно, он её уже не раз наблюдал ранее. Не тратя времени даром, всё так же удерживая перед собой крепыша в качестве щита, кнухталг двинулся к ящеру.
Тот поздно понял опасность такого сближения и поздно начал отступать. Кажущимся неспеша передвигающимся, колода пересёк поляну: те несколько метров, которые отделяли его от необычной рептилии, слишком стремительно. Щупальца ящера не успели восстановиться полностью, когда колода обрушил на него удар.
Ни я, ни, как потом признался Егор, ни он сам – не успели увидеть, чем ударил колода стреляющего монстра. Но в результате удара, стегозавра мотануло как тряпку и с размаху с грохотом шлёпнуло о землю, от чего ящер безжизненно вытянулся в снегу с неестественно заломанной шеей. А в следующую секунду кнухталг, перевернув всё также удерживаемого им одной рукой крепыша головой вниз, принялся монотонно гвоздить им по тому, что до недавнего времени было синим ящером, превращая то, что лежало на снегу в равномерное синее, перемешанное с грязью и снегом желе.
Одновременно с этим послышались стон и вой. И тут мы заметили, что из чащи ельника выглядывают какие-то люди. Много людей. Они потрясали каким-то оружием, похожим на копья или мечи и испугано жались среди еловых ветвей.
– Ух ты, кто это? – спросил я Егора.
– Не знаю, Серёга. Я про них ничего не слышал. Они явно имеют способность находиться в Слое, – Егор прищурил глаз, пытаясь проверить свою догадку. – Надо позвонить Олегу, – он достал телефон, и посмотрел на него. – Чёрт! Здесь не берёт. Попробуй ты!
Я вытащил свой старенький двухсимочник – от обоих разных операторов на экране отражалось неумолимое отсутствие сигнала. Вот так вбухиваешь и вбухиваешь средства в мобильную связь, а в обычном подмосковном лесу – нулевое покрытие.
– Нет сигнала, – оповестил я Егора. – Скажи, а ты уверен, что они живут в Слое?... Может, это одичалая артель местных чёрных лесорубов – отсюда непонятно.
Но Егор только отрицательно отмахнулся.
Тем временем, колода ко всеобщему ужасу, прекратил уничтожение остатков одного из монстров при помощи другого. И отбросил в сторону бесформенную глыбу – то, что осталось от крепыша. На тот момент от синего стегозавра никаких значимых фрагментов не осталось вовсе. Только изрядная площадь продолбленной до корней деревьев мёрзлой земли в остатках грязного талого синеватого снега, ручьями стекающего в овраг.
Кнухталг повернулся к ельнику. Пара-тройка копий вылетела и, со стуком ударившись в колоду, отскочила в сторону. Кнухталг даже не обратил на это внимания. Среди поломанных деревьев на противоположном краю поляны завозился гигант, который ранее первым атаковал кнухталга. Он пытался подняться, но было видно, что одной ноги у него нет, а от второй осталась лишь уродливая культя. Из двух рук-конечностей так же осталась только одна. Он ворочался, пытаясь встать, цеплялся единственной уцелевшей рукой за стволы деревьев, частично ломая их, но так и не смог занять вертикальное положение. При этом от его попыток стоял сильный шум и треск. Падали вокруг задеваемые стволы.
Всё это не отвлекало колоду. Он стоял, не двигаясь, и смотрел на ельник. Люди из ельника в страхе смотрели на победителя бойни. Часть из них скрылась в ельнике, часть ощетинилась копьями, и о чём-то тихо, но очень взволнованно и оживлённо переговаривалась между собой.
Это противостояние продолжалось не слишком долго, потому как кнухталг двинулся в сторону ельника. Скрывающиеся там громко загалдели. Из зарослей к галдежу добавились стоны и причитания. В кнухталга полетело ещё с десяток копий, так же не оказавшихся им как-нибудь видимо замеченными.
Удивительно, но кнухталг никуда не спешил. Мы совсем недавно видели, насколько быстро он способен действовать. Тут он двигался медленно, крайне медленно, но неумолимо приближаясь к ельнику. Как змея, которая подбирается к добыче перед броском, еле заметно сокращая расстояние до последней.
И, судя по всему, люди знали о его намерениях. В центре ельника стоял плач.
– Странно, - почему они просто-напросто не убегут, – спросил меня Егор, напряжённо вглядываясь в происходящее.
– …Да потому что они там живут! – поразила меня внезапная мысль. – Бежим, Егор!
– Куда? – не понял меня тот.
Но я уже вскочил во весь рост и рванул вниз, в расстилавшийся перед нами овраг. Не знаю, о чём я думал. Порой моя импульсивность срабатывает вне моего же разумения. Оказавшись над обрывом, я в снежном вихре скатился по склону на спине с горы. Очутившись на дне оврага, я провалился в чуть подмёрзший ручей, текущий по его дну. Ноги обожгло ледяным холодом, резануло как ножом, но я уже карабкался по противоположному склону оврага вверх. Пару раз я поскользнулся на склоне оврага, скатываясь обратно вниз по синеватому льду, который, как я с омерзением догадался, являлся обледеневшими останками синего стегозавра. Когда я поднялся на склон оврага, мои промокшие застывшие ноги были облеплены снегом и уже подготовились заявить о своём праве на самоопределение.
На дальнем краю поляны я увидел возвышающуюся спину кнухталга. Он уже «дополз» до края ельника. Все люди, которых мы видели с Егором до этого, попрятались вглубь зарослей, а об их присутствии можно было заключить по гомону, идущему оттуда, и по изредка шевелящимся ветвям отдельных елей из хвойных зарослей.
Я с силой вздохнул и выдохнул. Признаться, мои предыдущие «контакты» с кнухталгом, прошли куда при более спокойных обстоятельствах. И на тот момент, надо иметь в виду, что я нисколько не знал что это за существа, что они могут и какую занимают вершину в лесной иерархии и пищевой цепи. Сегодняшняя демонстрация боевых возможностей этого существа, а также жесточайшее уничтожение на моих глазах почти трёх существ сильно пошатнула меня в уверенности о своих дипломатических способностях в общении с колодой. Но при этом после увиденного я всё ещё находился в некоем шоковом состоянии, охраняющем мой мозг от каскада невозможных впечатлений, обрушившихся на меня только что в таком обилии. Может, поэтому мои психологические барьеры были сломлены, а чувства страха и самосохранения притуплены. Кроме того, в глазах стояла картина кнухталга раз за разом вдалбливающего останки от стегозавра остатками от монстра-крепыша, а после испуганные лица жителей ельника и фигура кнухталга, надвигающегося на них.
Был к тому же у меня в кармане один козырь, на который я очень надеялся, хоть и не был до конца уверен в нём – имеет ли он здесь какой-нибудь вес. Кроме того, я от всей души надеялся, что, может быть, это один из моих знакомых кнухталгов – чёрт их внешне разберёт.
– Стой! – крикнул я в спину кнухталгу, не добежав до колоды метра три.
Тот неожиданно для меня, остановившись, замер. Ничего не происходило. Он стоял, спиной ко мне и не двигался, точно ожидая продолжения. Я стоял за его спиной и тоже молчал, внезапно осознав, во что я вляпался. Шок и адреналин от увиденной ранее бойни проходили, разум и страх овладевали мной. Я подошёл ко льву в момент охоты и остановил, дёрнув того за хвост. Я только что встал за спиной промышляющего лосося бурого медведя и грубо наорал на последнего. Следующая стадия данного сценария не требует прояснения. Да что там лев и медведь. После увиденного, я понимал, что кнухталг – абсолютный доминирующий хищник на планете из всех, известных мне ранее. Я думал обо всём этом и молчал. Безбожно ломило стынущие ноги, внутренне согревая меня мыслью «ломят, значит, пока ещё чувствуют».
От мыслей не по теме меня отвлекла наступившая тишина. Я понял, что она наступила в первую очередь потому, что ельник весь разом заткнулся и затих. Даже разбитый комельный гигант на минуту перестал ворочаться. Казалось, все застыли в напряжённом ожидании, что же случится в следующий миг. И это «что-то» должно было наступить с минуты на минуту. Ведь это не могло продолжаться вечно.
И тут я вспомнил о «козыре в карманЕ». Дрожащей рукой полез в карман куртки и нащупал «его», понимая, что у меня теперь путей назад нет – только вперёд. Отступить уже смертельно опасно. Осторожно, чтобы не спровоцировать резким движением чего-нибудь непредвиденного, я стал по кругу обходить кнухталга, не приближаясь к нему и не удаляясь. При этом, я выдернул руку из кармана и поднял над головой деревянную короткую палку… - «колодову щепу». Помню, что говорили мне про неё… Видел её в действии – спасла она меня раз. Правда при этом потратилось две из трёх… Но вот она одна… Одна-то про запас всегда при мне оставалась, благодаря заботливому полицейскому Феде.
Я обошёл кнухталга и встал перед ним.
Он возвышался надо мной не менее, чем раза в два.
Протягивая «колодную щепу» к нему прямо вверх, я прокричал:
– Привет! – (ничего глупее прокричать я не придумал).
Хоть бы что-нибудь изменилось! Кнухталг стоял передо мной и молчал. Было в нём что-то от человека и от дерева, от животного и от чего-то неземного, не знаю. В свете дня я смог разглядеть его лучше, чем в момент своего первого знакомства – тех двоих ночью в лесу или у себя в машине. И всё равно описать мне его весьма сложно. Вроде как, есть плечи, шея голова, руки, ноги, туловище… А вроде как и нет их – как бы невнятно перетекает одно в другое. Вроде как и похоже оно на деревянную обкорнанную корягу, а вроде все части тела законченные и вполне человечьи. Вроде бы вся поверхность его тела – деревянная кора, покрытая мхом, ан нет – на деле это крайне короткая чрезвычайно плотная бурая не то шёрстка не то кожа, покрывающая всё тело… На голове вроде лицо нечеловеческое, а при этом, выступы, наросты, нос, рот, черты лица… Нет! Всё равно нечеловечье.
– Я не знаю, виделись ли мы с тобой или нет. Прости, плохая память на лица! – продолжал я. Тут я не соврал. Память на лица у меня, действительно, никакая. Бывает, я человека вижу третий раз в жизни. До этого ещё со вчера прообщаюсь с ним целый день. А на следующий день гляжу на него среди других, вглядываюсь, и заговорить боюсь – он, не он? Долго запоминать приходится. Нарисовать по памяти портрет, или в полиции фоторобот составить даже на близких мне людей я бы не смог – и не только по политическим мотивам. А тут, нате вам! Колода с глазами. Дерево гуманоид, которых я ранее видел только раз, да всего двоих, да в темноте. Да я даже в тот раз глядя на них одновременно не мог решить, какой из них тот, которого мне в машину загружать надо было. Тест «найди десять различий между ними» завалил с ходу на первом же. А тут нате вам. Определи – моё это прошлое «дерево», или не моё, виделись, или нет.
– Ты заранее прости меня, – продолжал я, – но я не могу тебе позволить идти дальше! – неприятный холодок пробежал у меня по спине при этих словах. – Уже не знаю, какие у тебя дела с теми, кто живут в этом ельнике, но явно в гости они тебя пускать не настроены. Так что давай, друг, не будем их обижать. Очень тебя об этом прошу.
Тишина. Кнухталг стоит, свёл свои буркалы на меня и молчит. И леший его знает, узнал он меня или нет. Мой это бывший пассажир или его друг, или нет. Вообще, я не был уверен, что кнухталг меня понимает. Я также не был уверен, что он сейчас не рассматривает меня с гастрономической точки зрения. А если рассматривает? Сейчас перед смертью лужу пущу в ботинок, чтобы ему не так приятно меня пережёвывать было. Пауза затягивалась. Я вспомнил, что колода, может так сутками стоять, не двигаясь, выслеживая добычу. Для него пара-тройка часов/дней погоды не делают. А для меня погода на дворе - не тропики. Сейчас что-то там у него в его деревянных мозгах не так сложится… Интересно, успею я что-либо почувствовать, до того, как меня его молниеносная реакция сметёт и скрутит в лёгкий фарш? Однако, надо как-то ситуацию разруливать… У меня нет возможности стоять здесь вечно. Я превращусь в замороженный окорочок и потеряю свои питательные свойства… Надо добиться прояснения контакта.
– Слушай, друг, – дрожа от холода, продолжил я, как говорят наши политики: «выводить партнёра на конструктивный диалог». – Я был бы рад с тобой повидаться и снова вести столь приятный разговор в других обстоятельствах, но в данных я быстро потеряю способность оставаться живым – очень холодно. Давай разойдёмся миром. А не то, у меня есть вот это. Уходи! – я ещё раз призывно ткнул в его направлении «колодовой щепой», и при этом зажмурился, отчасти от страха, отчасти, чтобы сосредоточиться и яснее представить-загадать своё желание. В моём желании не было стремления навредить кнухталгу. Я зажмурился и молил, чтобы он ушёл и оставил навечно ельник в покое. Я шептал это про себя снова и снова, ибо не знал, в какой форме этот своевольный артефакт принимает заявки для исполнения. Надеюсь, для этого не надо залезать на табуретку и рассказывать стишок. Помню, в прошлый раз я пытался, ещё не зная о существовании «щепы» использовать две палки-артефакта, вкладывая в них религиозный смысл, скрещивая по типу «креста» и моля высшую силу о помощи. В результате оба артефакта вспыхнули в моей руке ярким пламенем, но желание реализовали.
Я открыл глаза. Я также стоял с вытянутой рукой. В руке у меня была зажата всё та же палочка, а надо мной всё так же возвышался кнухталг.
– Хреновый из меня Гарри Поттер, – мрачно пробормотал я.
– Серёга! Уходи! Я отвлеку его! – услышал я - на краю оврага показался Егор. Он махал руками и при этом, явно, пытался отдышаться. По тому, как он тяжело дышал и был весь вывален в снегу, я догадался, что ему тоже нелегко дался спуск и подъём по оврагу.
И тут, на звук его голоса, кнухталг ожил. Он мгновенно развернулся, как Избушка на кнухталжьих ножках, к Егору передом, ко мне задом. Руки колоды вытянулись вперёд, а он медленно двинулся в сторону Егора.
– Ааа! Стой! – заорал я, бросившись за колодой, прыгнув в догонку и вцепившись в кнухталга в попыке обхватить его за туловище, чего мне, конечно, полностью не удалось.
– Стой, прошу тебя! Это Егор, - мой друг! Не трогай его! – быстро затараторил я, вися на кнухталге, не замечая того, что тот и так замер как вкопанный.
Опять воцарилась тишина. Офигевший Егор тоже замер на краю поляны. Наконец, до меня дошло, что я по-прежнему вишу на кнухталге, обхватив того где-то в районе пояса или чуть выше.. Я понял, что в этой тишине замер и сам колода. Замер и стоит - очевидно, о чём-то думает. И то, о чём он, может быть, думает, для меня ох, как, наверное, нехорошо. Возможно, он стоит и сомневается, вошёл ли я в зону Его личного пространства, переступил ли я грань дозволенности, или всё ещё нет? …и т.п. и т.д. Единственно, в чём я был на тот момент уверен, что теперь нас с Егором, может, сразу, а может быть, нет, но, пожалуй, всё-таки сожрут. За нарушение, так сказать, дипломатического протокола встречи, и срыв переговоров своим бестактным, лишённым проявления положенного пиетета, поведением.
Я с некоторой опаской разжав руки, спрыгнул с кнухталга. Действительно, глупо это, наверное, выглядело: я, висящий на кнухталге, как ёлочная игрушка под Новый Год на дереве. Тот по-прежнему не двигался. «Наверно, в стрессе, – мрачно, подумал я, обходя колоду и вставая перед ним на пути к Егору. – Нет, ну я сам бы на его месте офигел от такой наглости»
– Извини, – выдавил я из себя. – Вспылил.
И тут, кнухталг начал меняться. Он как-то скукоживался и сжимался. И я, наверное бы, не на шутку испугался, решив, что случайно брызнул на Бастинду не из того ведра. Но, к счастью, я уже видел нечто похожее. Колода попросту садился. Да-да он присел передо мной: пожалуй, это можно было бы назвать положением «на корточки».
В итоге, его огромадная голова оказалась почти вровень с моей – ну, чуть-чуть выше.
«Сейчас сожрёт», – подумал я. И в руке ещё сильнее сжал колодову щепу. Как я с сожалением понял, что против кнухталга она не подействует.
А тот сидел напротив меня и смотрел. Просто буравил меня своим взглядом. А когда я решил, что мы опять свели задачу к предыдущему – «смерть от обморожения», он вдруг легко и бесшумно поднялся, повернулся и пошёл в сторону, туда, где среди поваленных деревьев копошился покалеченный ранее гигант. Проходя мимо, колода даже не взглянул на поверженного, но тот внезапно рухнул в снег и затих навсегда.
А кнухталг, даже не сбавляя хода, продолжил своё движение далее. Шёл он легко и настолько быстро, что за каких-то несколько секунд он, казалось, шагнул по склону оврага вниз, и вот, он уже поднимается по противоположной стороне вверх. Каждый шаг, который он делал, перемещал его метра на три вперёд. Ещё несколько секунд, и колода скрылся в лесу из виду.
Я только сейчас понял, насколько замёрз. Меня трясло частично от холода, частично от пережитого страха.
Подбежал Егор и, поглядев на меня, моментально всё понял.
– Садись и быстро снимай обувь, – приказал он.
Я поплёлся в сторону ельника, туда, где следы только что прокатившейся битвы не были так заметны, и плюхнулся под ёлку на торчащее из снега берёзовое бревно, появившееся здесь, очевидно, как следствие бурелома, учинённого по соседству комельным гигиантом. Как не пытался, но снять с себя ботинок я не мог – руки тряслись и не слушались. Одеревеневшие пальцы не сгибались. Егор содрал с меня перчатки, набрал побольше снега и принялся им растирать мои руки, пока их не стало щипать. Но зато слушаться пальцы начали. Потом он натёр мне лицо, при этом слегка расцарапав его снегом. Помог снять ботинки, носки. А после того, как мои ступни и пятки горели и болели от егоровых натираний, он снял с себя толстый шерстяной шарф, и велел, несмотря на мои возражения, чтобы я вытер ноги шарфом и завернул их в него.
– Надо развести костёр, – заметил он. – Отогреем твои ноги и назад.
– Не надо – лучше до машины дойдём. Там согреемся, – возражая, проклацал я.
– До машины километра три топать. Ты околеешь раньше, и тебе отпилят ноги, как Маресьеву.
– Сволочь, – пожаловался ему я.
– Да, я такой, – с готовностью подтвердил Егор.
– Слушай, Егор. Нам бы затемно до машины добраться, чтобы потом тут не заплутать, а то в темноте мы замёрзнем, и нас сожрут волки, а по весне оближут медведи.
– Тебя после того, что ты сегодня сделал, ни одна лесная собака не тронет, – успокоил меня Егор.
И как бы в ответ его словам из чащи ельника вылетело копьё и воткнулось рядом с нами в снег.
– Вот собака!... Тьву ты! Про этих гавриков я и забыл, – пробормотал Егор. – Может, они тебя отогреют? Ты же кому-то из них, никак, жизнь спас. Возможно, всем.
– Что-то не похоже, чтобы они это ценили, судя по прилетевшей к нам палке.
– А, может, это они нам дрова подкидывают, узнав, что мы костёр затеваем?
– Не верю я в подобную жертвенность – копья на костёр собирать, – возразил я. – Мне вот вспоминается история про доброго и милого туриста Джеймса Кука.
– А, это у тебя такие мысли от голода. – Жрать тебе хочется.
Тут из чащи вылетело ещё три полновесных копья и вонзились в снег вокруг нас. Удивительно, но после пережитого на нас это не произвело сколько-то бурного впечатления. Потом, вспоминая, я ещё удивлялся, насколько нам всё это казалось обыденным и не волнующим.
– М-да, – растеряно протянул Егор. – Я больше склоняюсь к твоей версии.
– Про Кука?
– Нет, про то, что они не слишком ценят проявленные тобой дипломатические старания.
– Дикари, что поделать, – дрожа от холода, неловко развёл я руками.
Но в это время ветви ближайших к нам елей раздвинулись, и оттуда выдвинулось порядка дюжины крепких мужчин среднего и ниже среднего роста, закутанных в какие-то не то шкуры, не то тулупы из шкур. На головах у них были некие диковинные рукотворные шапки из непонятного меха. Обувь напоминала унты, пошива, явно, не фабрики-орденоносца имени «Парижской Коммуны». Лица этих людей были необычными: худые, скуластые с тёмной землистого оттенка кожей и глубоко посаженными чуть раскосыми глазами. В руках они держали толстые копья, шипастые изделия, напоминающие дубины и мотыги, и какие-то ещё странные приспособления, вряд ли захваченные с собой нечаянно подсознательно для осуществления радушного приёма.
Выражения лиц были напуганными. Пожалуй, их можно было с натяжкой назвать насторожёнными, суровыми, или даже злыми, но больше подходило слово «напуганные».
Вся вышедшая нас поприветствовать толпа неловко перешёптывалась. Из породившего их появление ельника звучал и усиливался общий фоновый гомон, говорящий о том, что большая часть скрывающихся там сильно взволнована.
Один ничем не примечательный тип из обступившей нас полукольцом толпы, будучи, очевидно, за старшего от этой группы, чуть шагнул вперёд и что-то выкрикнул на непонятном лязгающем и очень мимически-выраженном языке, сделав при этом недвусмысленный взмах рукой. Ближайшее значение этому жесту в моём мозгу отразилось не иначе как: «Будьте добры, гости дорогие, валите отсюда побыстрее, пожалуйста». Толкнув эту яркую красочную речь и сопроводив это сей краткой такой же красноречивой пантомимой, он напрягся и сделал посуровей лицо, тем самым придавая себе более решительный вид. Как бы в подтверждение его слов обступившие нас люди осмелели и стали подкреплять пламенную речь своего выдвиженца различного рода поправками и замечаниями, выкрикивая их с мест, для внесения в протокол встречи.
Стоит ли рассказывать, что мы с Егором ничего не поняли из их слов, но смысл был нами однозначно уловлен: «Мы должны покинуть поляну ближайшим временем, т.е. немедленно».
– Надо их успокоить, Егор, пока до копьеприкладства не дошло, – озабоченно заметил я другу. – Предлагаю пойти на уступки аборигенам путём оттягиваний наших позиций за овраг.
– Ну уж нет, – упрямо пошёл на принцип Егор. – Я им не позволю нас так выставлять взашей. Мы только что открыли для мировой науки ещё один новый вид гуманоидов из Слоя, ведущих, надо сказать, племенной образ жизни. Готовы, понимаешь ли, вступить с ними в контакт, путём прямого общения, на основании безвозмездно оказанной им неоценимой, я бы сказал, жизненно равнозначной услуги, а эти гастарбайтеры не только лишены элементарной благодарности, но и не могут проявить азов элементарных вежливости и сочувствия! Подчиниться и уйти – это сходу нанести поражение нашей дипломатии в переговорном процессе, - урезонил он меня.
– В конце-то концов, у нас чрезвычайные обстоятельства! – Егор по деловому упёр руки в боки и развернулся к волнующейся толпе. – Никуда мы отсюда не уйдём! – крикнул он, отрицательно помахав в воздухе пальцем.
Его жест был понят, проанализирован и тут же правильно истолкован – на Егора наставили копья, которые демонстративно качнулись в его направлении.
– Стоп! Стоп! Стоп! – крикнул я, от неожиданности и испуга вскочив с бревна, как есть в шарфе на босу ногу. Я поднял обе руки над собой ладонями наружу и несколько раз отталкивающим движением качнул их в сторону кричащих, как бы призывая толпу осадить назад.
На удивление, мои крики и жесты произвели куда более убеждающее воздействие на аудиторию, чем у Егора: толпа вся, как один, шарахнулась назад от нас и замерла шагах в четырёх-пяти. Гомон прекратился, часть ртов со стуком захлопнулась, часть осталась открыта. Но на всех лицах теперь уже явственно читался только испуг. Даже ельник позади аборигенов сначала замолчал, а потом оттуда явственно послышались приглушённые завывания, похожие на женские.
– Ого! А у тебя с ними налаживается контакт, – облегчённо вздохнул напуганный до этого Егор. – Давай, гаркни на них для острастки, чтобы поняли кто тут главный, для поднятия авторитету. И договорись о дровах.
– Не буду я на них орать, – возразил я ему. – Тебя в XXI-м веке дикари чуть было не проткнули копьями в лесу под Москвой, а ты всё ещё норовишь общаться с противостоящей стороной нецивилизованным путём угроз и запугиваний. Стыдно, брат.
– Ну и ладно, – буркнул Егор. – Вот тогда давай сам с ними договаривайся, коли ты такой демократичный толерант. Только побыстрее, а то смотри, сейчас мой шарф промокнет и снова твои ноги превратятся в сосульки. Чем потом в «Рекстоне» педали крутить будешь?
– Хорошо, – согласился я.
– Есть здесь кто-нибудь, понимающий нашу речь?! – крикнул я на сей раз столпившимся перед нами, но так, чтобы слышно было на весь ельник.
Землистолицые ещё раз испуганно шарахнулись от нас назад. Вопросительную интонацию они явно уловили в моём восклицании и теперь, затихнув, ждали продолжения.
Тут в ельнике началось какое-то движение. Затем, мохнатые ветки-лапы раздвинулись, и на поляну вышел ещё один представитель аборигенов. Полукруг из людей между нами и ельником чуть раздался, пропуская вышедшего вперёд. Это был человек, по одежде ничем не отличающийся от остальных уже собравшихся – такие же нелепые шкуры, шапка, унты. По лицу его трудно было угадать возраст, но было ясно: вышедший принадлежит к существенно более старшему поколению, нежели столпившиеся перед нами. Он явно пользовался среди остальных огромным уважением, потому как копья были тут же опущены, напряжённость с лиц куда-то спала, и все взоры были обращены теперь только к нему. Было заметно, что и держится он весьма статно и независимо. Он ни шёл, а именно вышагивал с гордо поднятой головой, опираясь на толстую, надо сказать, никак не обработанную, длинную палку-посох. Не дойдя до нас метра четыре, человек остановился и уставился на меня, глядя мне в глаза пронзительным и каким-то глубоким взглядом.
– Я понимаю тебя, – тихим хриплым голосом на неплохом русском проговорил подошедший. – Мой народ просит вас уходить, – и он пространно махнул рукой вдаль, в сторону оврага.
– Почему вы гоните нас? – удивился я такой прямой и категоричной форме общения.
– Вы должны уходить. Вы и так принесли нам немало… горя, – ответил пожилой, подбирая правильное слово.
– Горя?! О чём вы говорите? – я был поражён. Ещё какой-нибудь час назад мы не знали о существовании этих людей. И вот, нате, пожалуйста – мы виновны в бедах и невзгодах целой новоявленной цивилизации.
– Вы должны уходить, – твёрдо повторил племенной толмач.
– Хорошо, хорошо, – я решил не перечить и не провоцировать никому из них, когда в ход идут такое тяжёлые и глобальные обвинения. – Если настаиваете, мы уйдём. Но всё же вы сперва должны объяснить нам, что такого мы натворили, за что вы считаете нас причиной своих бед! – я постарался придать своему голосу побольше твёрдости. Не уверен, что это получилось из-за дрожания голосовых связок от холода и волнения.
Русско-язычно-говорящий абориген немного помолчал, как бы обдумывая мои слова, чуть пожевал губами, глядя при этом на меня и как бы оценивая. При этом, я отметил, что к толпе он обращаться за советом не стал. Из чего мною был сделан вывод, что полиглот является значимой достаточно независимой фигурой, принимающей решения самостоятельно. После чего, старик выдавил из себя: – Ты насмехаешься над нами? Ты, действительно, спрашиваешь, что вы натворили? Разве всё это…, – и старец широким жестом обвёл поляну вокруг нас и поломанную рощу рядом, в которой лежали останки комельного гиганта, - Всё это не считается вами «принесением горя»? Вы лишили нас разом всех наших стражей и защитников и чуть было не уничтожили весь клан. Не знаю, что остановило вас от этого. Но мы гордый народ. Мы не склонимся перед вами, как перед победителями. У вас нет права находится здесь, хоть вы и принадлежите к редким вашим представителям, способным видеть нас и говорить с нами.
– Постойте, – начал догадываться я. – Вы считаете, что всё то, что делал здесь кнухталг, это наша вина?!
– Все это видели, – невозмутимо ответил старик. – Вы натравили на нас Неистовый Дух Леса, пробудив Его ярость. Мы все видели, что ты говорил с Ним, как с равным, что ты управлял Им и отдавал приказы. А Тот, кого вы называете «кнухталг» не только оставил вас в живых, но и слушался вас. До меня не доходили даже легенды наших отцов, говорящие, что такое возможно: что с Лесным Духом можно о чём-то договариваться. Мы не касаемся людей твоего народа. Нам не нужна война. Никто из этого клана никогда не показывался твоему народу. Но тут пришли вы, которые видят нас также, как видят себе подобных, которые управляют Неуправляемым, которые знают теперь расположение моего клана. Многие из моего народа предлагали убить вас, ибо то, что знает один из вас, скоро будут знать все из вас. Но я уже сказал свой слово – нам не нужна война с твоим народом. И, конечно, ни у кого не посмеет подняться рука на повелевающего Духом Леса. Поэтому прошу тебя об одном – уходите. Вы уже добились своего – наши защитники мертвы, наш народ напуган, наше поселение не может быть больше тайной. Прошу, пусть этого будет достаточно.
– Да говорят вам, – зарычал от беспомощности Егор, вклиниваясь в беседу. – Не мы наслали на вас колоду! Не мы! Мы, мой друг в частности, спасли вам жизнь!... Серёга, покажи им колодову щепу!
Находясь в скверном настрое, особенно после слов выступившего о предложениях покончить с нами, я машинально повиновался словам Егора, вновь доставая из кармана недавно убранный туда так и несработавший артефакт, и вяло помахал им в руке.
Уж не знаю, что такое они в нём увидели, но все, кто нас с Егором обступил, разом отшатнулись и, издав некий испуганный возглас, повалились на колени. Некоторые при этом, подняв руки, как бы загораживались от меня и от того, что я достал только что из кармана. Мы с Егором непонимающе переглянулись. Я с удивлением посмотрел ещё раз на «щепу», хотя ранее неоднократно внимательнейшим образом раглядывал её, изучая этот предмет. Ничего особенного, как всегда – палка, как палка. На щепу вовсе не похожа. Таких палок в лесу, попроси меня – натаскаю ворох. А эти из ельника вон как кривляются – загадка.
– Убери, – брезгливо морщась, как от яркого света, и отгораживаясь от него же рукой, потребовал старик, приподнимаясь с колена, на которое он припал в момент явления народу артефакта.
Я покладисто запихал щепу в необъятнейший карман своей куртки. Постепенно остальные из обступившей нас группы туземцев поднимались, отряхиваясь от снега и приводя себя в порядок. Происходило это в суровом напряжённом молчании. Что было при этом внутри ельника, нам видно не было, но тишина вокруг нас с Егором психологически угнетала.
– Что вы хотите от нас? – сварливо спросил глава от аборигенов. – Что мы можем сделать для того, чтобы вы быстрее ушли от нас. Мы согласны сделать, что угодно.
– Нам нужно, чтобы вы помогли нам отогреться, после чего мы сразу уйдём, – Егор, обрадованный резкой перемене в отношении и в уступчивости жителей ельника, решил с ходу брать «туземца за копьё». – Для моего друга костёр надо бы соорудить как минимум.
Но старик, казалось, никак не отреагировал на речь Егора, точно того не было рядом с нами. Я заметил: наш переговорщик всё это время внимательно смотрел только на меня. И как будто только ко мне были обращены его слова.
Смутившись пристального взгляда последнего, я, притопывая от холода в егоровом шарфе, судорожно кивнул и выдавил из себя: «Да».
Тут же старейшина что-то крикнул остальным вокруг него на непонятном языке. И в какой-то короткий срок из дебрей ельника выдвинулось несколько местных, среди которых я заметил и женщин. Уж не знаю, как я это понял – одеты и укутаны они были совершенно так же, как и остальные аборигены, но то что это женщины, я понял точно.
Только что вышедшие выволокли по снегу две тяжёлые открытые корзины, в которых лежали непонятные почти круглые чёрные камни, в среднем, размером со страусиное яйцо каждый. Далее всё происходило, повинуясь знаку вождя, а в том, что русскоговорящий старец является именно вождём, для нас с Егором стало уже очевидно, как ясный день. Неподалёку от «моего» бревна местные с тихим стуком положили один за одним в кучку три таких булыжника. Выкладывание каждого очередного камня сопровождалось удивлёнными взглядами на вождя, который кивком повелительно утверждал это. Далее, стоящий ближе остальных житель ельника, повинуясь знакам всё того же вождя, осторожно присел недалеко от образовавшегося микрокургана и, вытянув руку, с опаской щёлкнул пальцами, в которых, как мне показалось, мелькнул какой-то маленький предмет. И в тот же миг поляну озарила яркая вспышка, так что мы с Егором зажмурились. А когда открыли глаза и смогли вновь различать окружающее нас, то кучка из чёрных странных бульников уже горела нестерпимым пронзительно слепящим пламенем. А от костра вдруг потянуло таким желанным и долгожданным теплом.
Корзины с чёрными камнями уволокли, а вместо них принесли две простых, обитых непонятной шкурой лёгкие банкетки, на которые мы с Егором тут же устало плюхнулись.
Ещё один повелительный окрик вождя, и вся толпа вокруг нас начала расходиться. Сам же предводитель, не глядя на нас, повернулся и пошёл в ельник, ни слова не сказав нам более. Было ясно, что переговоры с нами были завершены.
…Спустя час нам с Егором было уже очень хорошо – по телу разливалось благодатное тепло. Камни оказались на редкость теплотворными. Правда костёр излучал настолько яркое свечение, что мы старались на него не смотреть, отводя взгляд в сторону. Но, кажется, я успел подметить, что чёрные камни в этом странном огне оставались чёрными, и как будто даже не изменились по форме и размеру. При этом, жар шёл во все стороны такой сильный, что сидя на банкетках метрах в пяти от источника тепла, спиной к костру, в одной футболке и поддёвочных спортивных штанах, заменяющих мне кальсоны, и, поджав под себя босые ноги, я наслаждался теплом и даже жаром в спине и негой в прогретых пятках. И это на двадцати градусном-то морозе! На воткнутых рогатинах рядом сушилась вся моя снятая одежда и ботинки. От них валил густой пар. В метре от меня на соседней банкетке сидел Егор. Он также снял верхнюю одежду и ботинки, но, скорее, не чтобы их просушить, а чтобы просто не сопреть от тепла. Вокруг костра из странных камней в радиусе двух метров сугробы стаяли, обнажив землю со слежалой бурой прошлогодней травой. Растопленный снег, вопреки ожиданиям, не затушил огонь, а кипящим ручейком уходил куда-то в сторону под сугробы. Над поляной стоял плотный туман, образованный костром. Туман был такой плотный, что мы не видели ничего вокруг, кроме друг друга и самого светоча в центре горения. Всё остальное : чёрный ельник, деревья, поляна были скрыты от нас за сплошной непроглядной серой дымкой.
Мы тихо переговаривались. Опять же из-за тумана голоса наши раздавались как бы слегка приглушённо, как будто откуда-то со стороны. Казалось, что вокруг нас никого больше нет. Местные жители скрылись в своём ельнике. Какое-то время спустя нам казалось, что кто-то из них рыщет в той роще, в которой лежат останки Комельного. Но Егор, когда ходил туда, чтобы подыскать палки и рогатины для развешивания одежды, никого там не встретил. Потом всё скрыл туман, и мы перестали вообще что-либо различать.
Сунуться в ельник, чтобы посмотреть на то, как живут его обитатели, у нас даже в мыслях не возникало. Напротив, уюта, осознание того, что мы сидим прямо «под стенами» поселения у всех на виду, нам не добавляло. А вспоминая «тёплый приём», устроенный аборигенами и их обвинительные и кровожадные мысли да идеи и того более не способствовали полному расслаблению. Но, понимая, что пока мы не обсохли, уходить от источника тепла не стоит, полагаясь на дарованные относительные, хоть и хлипкие, но всё-таки гарантии безопасности, мы сидели и получали несказанное удовольствие от костра.
По первости мы с Егором опасались, что если аборигены передумают и решат всё-таки покончить с нами, как с ненужными свидетелями, к нам запросто в гости на огонёк может прилететь пара-тройка копий из ельника. Но потом, мы всё же успокоились, решив, что это можно было уже сделать тридцать раз ранее, а не тратить на нас явно дорогой и удивительный источник топлива и терпеть ту дымовую завесу над всем селением, которую мы навели тут, попросту грея свои портки и их содержимое.
Далее, разговор перетёк на удивительный источник топлива, который, вот уже час, как поддерживает процесс горения с разительными показателями теплоотдачи и экономичности этого энергоресурса. Егор полагал, что это какое-то полезное ископаемое, сродни каменному углю. Я полагал, что, возможно, это какой-нибудь горючий минерал. Но то, что вещество является редким и явно неизвестным ранее нашей науке, мы сошлись разом и без споров.
Во время разговоров Егор пытался неоднократно зафиксировать место, в котором мы находились, но GPS-навигация в его смартфоне давала какой-то необъяснимый сбой, определяя наше положение, то где-то в лесах Литвы под Друскининкаем, то на Украине под Львовом, то смещая нас в Краснодарский Край или Тульскую область. Отчаявшись, Егор плюнул на это занятие. Мы по очереди пытались дозвониться со своих телефонов до координационного центра с Мариной на линии или непосредственно Олегу. Но и, как ранее, связь здесь тоже не работала.
– Как думаешь, если мы возьмём с собой эти камни и отнесём их нашим – это продвинет нашу науку в сторону нового технического прорыва? Или разрешит топливный кризис, направив его в новое русло? – поинтересовался Егор.
– Не думаю, – ответил я. – Мне кажется, что разобраться в природе этой штуки наши так быстро не смогут, иначе бы давно она была бы уже открыта. А ещё полагаю, что как только кто-то в высоких кругах пронюхает про существование новых видов топлива с фантастическим КПД, то за нашу с тобой жизни, а также за жизни всех, кто будет в курсе открытия, включая и существованию этого, а, может, и куче других ещё не открытых подобных поселений, придёт конец. Потому что иначе, конец придёт всей мировой топливно-энергетической отрасли с кучей выстроившихся топливно-экономических и политических взаимоотношений, с огромадным количеством связей, образованных между баснословным количеством организаций, городов, стран; с тьмой построенных производств по добыче, переработке, распределению, освоению и использованию уже существующих всем известных видов топлива; с бездной занятых рабочих мест в этих отраслях и в отраслях их использующих – в машиностроении, энергетике, да, вообще, в любом виде промышленности, транспорте и прочая, прочая, прочая. И тут ты предложишь всем разом перейти на новый фантастический вид топлива. Сколько всего в мире рухнет, в попытках перестроиться, реорганизоваться, сколько отраслей должно будет исчезнуть, сколько возникнуть новых. Сколько миллиардов (я думаю, что не оговорился): сколько миллиардов человек потеряет свою работу. Сколько политических споров, переориентаций, войн произойдёт после этого за переделы сфер влияний. Короче, Егорыч, я думаю, что тебя любой захочет прихлопнуть, начиная от ряда олигархов и кончая верхними политическими кругами и похоронить вместе с новым изобретением, целым институтом необычной направленности и целой новоявленной цивилизацией из Слоя. Уверяю тебя, в истории были и более грандиозные жертвы во имя защиты своих интересов.
– М-да, уж, – соглашаясь, задумчиво промычал Егор.
Мы немного помолчали, глядя перед собой в туман.
– К тому же, мне кажется, мы далеко с таким весом не уйдём, – продолжал я давить на сознание Егора. – Ты вспомни, сколько эти чёрные камни весят. Мы бы и один камень без сумки или рюкзака замучились тащить на три километра. А тут ещё не во всякий рюкзак ты его положишь, чтобы тот выдержал.
– Да и как его можно забрать? – заинтересовался практичностью вопроса Егор. – Ты к этому огню и на два метра не подойдёшь – это же доменная печь, как жарит! Ждать пока прогорит? – Так он, мне кажется, ещё полгода может такать жарить – ты глянь: он уже второй час кочегарит, сияя как газосварка, а хоть бы жару на чуток поубавилось, или эти камни хоть как-то бы уменьшились или покраснели, раскалившись – нет!
– Надеюсь, на нас впоследствии счётчик Гейгера не будет крыситься при каждом удобном поводе? – обеспокоено высказался я.
– Надеюсь, нет. Вон, эти, таскающие камни корзинами, вполне ничего себя чувствуют. А мне интересно, как они его тушить будут? – Сюда пожарная машина с гидрантом не пролезет. Да я, честно говоря, не очень-то верю, что тут одним-двумя расчётами справятся. Если ещё эта штука дня два так посветит, то тут в округе своя персональная микровесна начнётся, а то и лесной пожар в середине зимы организуется.
Я вынужден был признать, что он прав. Каким образом можно было потушить эту штуку, мне самому не пришло в голову.
– Уверен, что наши гостеприимные друзья знают ответ на этот вопрос, – вновь продолжил Егор. – Этот пожар горит прямо на земле, на поляне рядом с их родным ельником. Ты представляешь, как он влияет на почву, корневую систему и местную экосистему поляны и ельника в целом?
– Уверен, у них есть и на этот счёт какие-то знания, – подхватил я. – Думаю, они планируют после того, как потушат это пламя, ещё долго и долго использовать эти камни. Так что брать их с собой в любом случае было бы не этично.
– Согласен, – с сожалением в голосе согласился мой друг.
– Егор. А что ты думаешь насчёт цели нашей поездки?
– Да что тут думать - ошибся у нас кто-то там из наших. Не в первый раз, – махнул он рукой.
– О, мне кажется, что мы можем двигаться, – обрадовался я, заметив, что наша развешанная одежда перестала парить. – Похоже, что мы просушились.
Мы оделись. Надеть горячую сухую одежду было на редкость приятно.
– Спасибо! Всего вам доброго! – гаркнул я погромче, повернувшись лицом в сторону, где в тумане скрывался ельник с его обитателями.
Тишина была мне ответом. По-прежнему туман глушил звуки, но я был уверен, что мой крик был услышан.
Мы с Егором ушли с поляны. Ориентироваться в тумане было тяжело. Уже начало темнеть. Мы, подсвечивая себе путь телефонами, вышли на край оврага, внизу которого туман клубился и вовсе беспросветный. Мы осторожно спустились в него. Нам повезло: наудачу мы спустились в правильном месте. Стараясь не намокнуть, мы пересекли текущий внизу ручей и поднялись по противоположному склону. Тут остатков тумана почти не было заметно.
– Гляди, – воскликнул Егор, показывая назад, за овраг.
Там, в плотном туманном киселе, как звезда электросварки, лучился «наш» костёр. Внезапно он начал мерцать, а потом внезапно исчез, как будто его разом накрыли невидимым колпаком – хозяева ельника выключили свой вечный огонь.
Егор покрутил в руках смартфон, пытаясь определить наше месторасположение по навигатору, но смартфон показал нас в лесах Аляски, и Егор мрачно запихнул его в карман. На счастье, мы быстро нашли наши следы около дерева, в котором всё ещё торчала пронзившая его синяя лезвие-пластина – осколок битвы кнухталга и синего стегозавра. Пластина уже начала растворяться.
– Вытащим? – на морозном воздухе выдыхая ртом густой пар, с готовностью спросил я.
Егор покрутил пальцем у виска: – У нас нет ни топора, ни пилы. Даже если она уменьшается, её сверху зажимает древесный ствол. Бесполезная трата времени без инструмента. Да и мне кажется, что в случае успеха, мы её всё равно до наших не довезём – испарится.
Спустя почти час уже в полной темноте, подсвечиваемой только светом звёзд на чистом небе и отсветом от них, отражённым от снежных покровов, мы добрались по своим следам в сугробах до «Уазика». Как хорошо, что мы догадались оставить свои следы, когда спешили, не разбирая дороги сегодняшним днём! Радостно, что не было туч, и за это время не пошёл снег, не то бы мы повторили все ошибки Мальчика-с пальчик.
На этот момент мороз уже снова начал доставлять неудобства, хотя в этот раз мы старались не сильно потеть, но трёхкилометровая прогулка по сугробам по-любому не оставит вас в расслабленном состоянии…
К нашей общей радости, двигатель удалось запустить почти сразу.
Всё же, когда в ночном зимнем морозном лесу под тёмным звёздным небом среди чёрных, вздымающихся к небу стволов, растущих из под синеющих в ночи сугробов, ты, изрядно помёрзнув и надышавшись свежего обжигающего морозного воздуха; пролазив по снегу несколько километров, всё-таки добираешься до автомобиля; и этот автомобиль тебя не подвёл, а завёлся и готов принять тебя измученного к себе на борт под защиту своего салона; который твой железный конь вот-вот прогреет для тебя; а, в дальнейшем, вывезет тебя отсюда, избавив более от необходимости топать куда-то из последних сил пешком; и довезёт назад в цивилизацию – то внутри тебя переполняет некое щемящее чувство защищённости и предстоящего комфорта, уверенности, что далее всё будет хорошо, а все проблемы сами разрешатся. Обожаю за это подобные поездки!
– Давай, Серёга, я тебя довезу сначала до дому, – предложил Егор. – А отчитаемся о поездке завтра. Я только, как появится связь, сообщу Марине, что с нами всё в порядке…
– Давай. Так и не удалось тебе забрать с собой сувенира с вылазки, – сочувственно вздохнул я. – Никто нашему с тобой рассказу не поверит. Решат, что у нас с тобой было массовое помутнение на почве употребления запредельного количества зимних галлюциногенных древесных грибов.
– Ну, – улыбнулся Егор. – Я когда искал в роще колья для развешивания одежды, кое-что подобрал там.
Он засунул руку в карман и извлёк оттуда плохо обработанный отколотый фрагмент, похожий на серую комельную грубо-обожжённую глину. На ней проглядывалось маленькое углубление со странным вкраплением, по виду напоминающим глаз.

* * *

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

© Сергей Вестерн, 2019
Дата публикации: 31.01.2019 23:09:47
Просмотров: 2136

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.