Тёмные норы небожителей. Письма гнусного путешественника. О Журнальном Зале

Евгений Пейсахович

Форма: Статья
Жанр: Литературная критика
Объём: 31607 знаков с пробелами
Раздел: "Литературная критика"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

***
Кучер, очнувшись от недельного запоя, обыкновенно необыкновенно зол, но, слава создателю, молчалив. Ему, вероятно, трудно ворочать языком, изрядно распухшим и шершавым. Пластиковых, по полтора литра, бутылок с минеральной водой, которую он зовёт помиральной, похмельный кучер опустошает за день числом до четырёх, что, впрочем, помогает ему совсем только кое-как. Скорее даже никак, чем как.
Один мой старый приятель, ровно наоборот, бывает очень добр с похмелья. Хотя, конечно, и молчалив тоже, по тем же, вероятно, причинам, что и кучер. Хорошо представляю себе, что сказал бы мне с похмелья этот мой приятель, старый теперь уже во всех смыслах:
- Да ладно, Жека, какой ещё Журнальный Зал? Зачем тебе туда ездить?
И был бы прав – незачем совершенно. Сходить в Музей восковых фигур или посетить Кунсткамеру было бы куда интересней и занимательней.
Если кто-то опоздал родиться во времена более или менее спокойные, не такие кровожадные, как теперь (если сравнивать статистику и не вдаваться в рассуждения – насквозь лживые, когда речь не о близких людях – о ценности одной жизни), тот не может помнить райского сада советских писателей.
Будь ныне покойный Иосиф Бродский членом СП, никто не стал бы судить его за тунеядство. Писать ему, правда, пришлось бы всякий бред, любой новый сборник предваряя стихами о Ленине, зато хлеб наш насущный, зато дача в Переделкино, съезды, симпозиумы, встречи с изумленными читателями. Разве не было эти прекрасно? Даже без всякого «бы».
Сказать правду, нет, не было.
Но с точки зрения обывателя, эти самые «инженеры человеческих душ» (термин, изобретенный т. Джугашвили, который неугодных ему писателей просто убивал, не особо заморачиваясь) были кем-то вроде небожителей. Тебе, к примеру, надо с утра на завод, в провонявший горячим металлом цех, а писатель спит себе, посапывает, освежает атмосферу перегаром армянского бренди, который вчера близко к полуночи чёрной икрой закусывал.
Книги, журнальные публикации, гонорары, отдых в Доме творчества, обеды одних знаменитостей с другими в ресторанах. Бабы, ясное дело – кто ж откажется перепихнуться с писателем? А? Охота же повторить, нет? Просто забудьте о взыскании мёртвых – «пожалуйста, выпивайте и закусывайте, пусть вас не волнует этих глупостей» (автор цитаты, кстати, из тех многих, кто был расстрелян).
И тут вдруг такая несправедливость. Сайт какой-то, за который пытливый читатель не только платить не будет, а ещё и читать, гад, не станет. Самый максимум – в стишках поковыряется.
Это ж нора какая-то, а не облако, не Парнас. Конура. Псы эти уже не нужны, кормят их кое-как, объедками, а помрут – никто не всплакнёт, кроме, может быть, какой-нибудь старой суки, которая прежние щедрые подачки всю жизнь с кем-нибудь из них с делила и к другим сукам старалась не пускать. Всё равно убегал, кобель, но теперь что уж.
Гнусному путешественнику приходится высунуться из окна кареты, чтобы ткнуть в согбенную спину кучера лыжной палкой. Лошадь стоит, бока её заиндевели, из ноздрей мелкими клубами выплывает пар. От тычка острым концом лыжной палки в чёрный тулуп кучер просыпается, хлещет несчастную лошадь вожжами по заиндевелым бокам и хрипит:
- Но, залётная!
Но залётная только пятится назад и тихо, жалобно ржёт. Не хочет она меня туда везти, отказывается.
И, в общем-то, я её понимаю.
Нечего нам с ней там делать.

***
Остаток пути пришлось идти пешком, спотыкаясь о заснеженные кочки. Январь всё-таки, и кому-то, если этот кто-то существует в каком-то виде, наплевать и на глобальное потепление, и на своих плохо приспособленных к жизни созданий. Кучер у меня за спиной снова впал в похмельную спячку, и только теперь я увидел, что он спёр мои старые рыжие собачьи унты и напялил их вместо своих старых валенок. Да и варежки его мне, признаться, хорошо знакомы – с чёрным замшевым верхом и девственно-белой овечьей шерстью внутри. Гнулись они, помню, плохо, но грели хорошо.
Собак, из шкуры которых были в забытые времена пошиты унты, я не знал лично, но всё равно мне до сих пор жаль бедных животных, и я чувствую себя виноватым. Кучера мне тоже жалко, хотя и меньше, чем лошадь. Кобыла, бедняга, совсем заиндевеет, пока я вернусь. Уходя, я даже обнял её холодную пегую шею и пообещал, что вернусь быстро – две ноги здесь, другие там – и велю отсыпать ей овса самого отменного. Лошадь посмотрела на меня укоризненно, но промолчала.
До зала гнусный путешественник добрался стремительно, и массивная дверь его поддалась легко, даже VPN не понадобился. Посторонних в это пустое, мало кому нужное помещение пускают охотно. Возможно, в расчёте на восторги, хотя и вряд ли.
Нынче одни идиоты восторгаются другими с помощью дурацких смайлов – глупой круглой морды, задранного большого пальца, напоминающего дефектный половой член, и тому подобного дерьма. Хотя национальная традиция литераторов объявлять друг друга гениями идёт ещё от Пушкина и его достойных современников, никогда она не имела формы столь нелепой и убогой, как сегодня.
В этом зале однако ж подобной возможности – или, как сейчас стали говорить, опции – не существует. И, наверное, правильно. Смайлы смайлами, но и нарваться на грубость можно легко, зайди сюда по рассеянности кто-нибудь, хоть что-нибудь понимающий. Тогда был бы нужен модератор, бдящий денно и нощно. А бдеть бесплатно нынче мало кто согласится. Занятие-то не безопасное. Пробдишь какие-нибудь запретные слова – и всё, finis coronat opus. Схватят Марусеньку четыре или пять могутных гвардейцев (меньшему количеству и с младенцем не управиться) за белые ноги, ой, чёрные очи и поволокут в узилище. А запретные слова размножаются быстрее, чем кошки плодятся. Куда ни плюнь, кругом тебе дискредитация, и семь лет в темнице не предел.
Внимательный взгляд сразу, уже в просторном холле Журнального Зала, заметит искривление пространства времени. Тот светильник разума, который хотя и коптил по большей части, но временами всё-таки ярко вспыхивал, на витрине этого то ли психо-неврологического диспансера, то ли геронтологической лечебницы картинкой не представлен. Только сбоку, на чёрном фоне, можно обнаружить: Иностранная литература.
Ну, в сущности, понятно. Надо было или название вовремя сменить на «Литература недружественных стран», или заполнять весь объём переводами иранских и северокорейских авторов. С китайскими – так, на всякий случай – лучше было бы поосторожничать или, на тот же случай, сначала согласовать. Главное – понимать, с кем согласовывать, но тут может путаница возникнуть. И ещё одно неудобство есть: ни Хамас, ни Хезболла, лепшие друзья необъятной родины, ничем своеобразие своей культуры подтвердить не смогут, разве что пояс смертника прислать. У них и детские размеры есть. Но про это можно молчать – и взятки гладки.
Последний номер когда-то почтенной «Иностранки», который можно обнаружить в ЖЗ, датирован, судя по всему, июнем 2023 года (№ 6). Гнусный путешественник решил было, что больной умер, но оказалось, что нет. Жив курилка. Есть-пить просит. На ЛитРес предлагает купить себя по цене около полутора долларов за номер. А если напишешь отзыв, то и за доллар готов отдаться. Но, правда, в рублях, которых у гнусного путешественника давно уже нет, до того он пообносился.
И кстати уж, в этом самом шестом номере таки есть перевод рассказов с арабского. В ЖЗ его, правда не прочтёшь, только имя автора и жанр обозначены, в качестве рекламы, должно быть. Да гнусному путешественнику вовсе и не надо это читать. Однако, как говаривал видный партийный и политический деятель, процесс пошёл. Нынешний мог бы добавить: нам нужен прорыв. Ну и ладно. Вам надо – вы и прорывайтесь.
Нет, про «Советиш геймланд» даже не спрашивайте. Давно умер. Он, собственно, и при жизни мало кому нужен был, так что не жалко.
А «Иерусалимский журнал» почему-то жив, и Игорь Мироныч Губерман почему-то жив тоже, и никто его не запрещает (не до него нынче, наверно), дай ему бог успеть написать ещё пару частушек.

***
Русский толстый журнал как эстетический феномен – такая в верхнем левом углу на скорбном чёрном фоне белеет надпись. Мелконькими буквами. И, пожалуй, правду написали в кои-то веки. Феномен, определенно. Не такое впечатляющее собрание уродцев, как в Кунсткамере, и слишком много усилий требуется для восприятия, но всё же. У замерзающей кобылы, хотя она заботливо накрыта тёплой попоной, гнусному путешественнику придётся долго просить прощения, но задержаться тут всё равно надо. Не убегать же сразу.
Ладно, начнём с молодёжного отделения этой геронтологической лечебницы.
В древние времена Оттепели, когда Вторая Российская Империя (сокращённо: ВРИ) внезапно подобрела к своим подданным, «Юность» опубликовала «Затоваренную бочкотару» Василия Аксёнова. И это был праздник. Вспышка. После бурного потока условно оптимистического советского дерьма, прости господи, вдруг такая весёлость, такая надежда, настоящая и не ведущая ни к расстрелу автора (Павел Васильев, Борис Корнилов, Исаак Бабель, Борис Пильняк… очень длинный список убитых, очень длинный), ни даже к опусканию его на социальное дно (Андрей Платонов).
Ну да, потом подобревшая власть потихоньку на своих подданных озлобилась, В. Аксёнова вовсе прогнала, потом снова подобрела, но наконец-то издохла. Маятник какое-то время вздымался к свободе, но понятно же любому дураку: на то он и маятник, чтобы, достигнув высшей точки, обрушиться. Поднимается-то он всегда медленнее, чем падает.
На самом виду гнусный путешественник обнаружил девятый (почему-то девятый, хотя на момент посещения ЖЗ январь приблизился к зениту своему) номер «Юности» за 2023 год. Открывается он заметкой о В. Маяковском. Честно, мне не хочется называть имена авторов. Будь возможность отозваться комментарием непосредственно под текстом, я бы честно сказал сочинительнице: Мадам, вы дура конченая, безнадёжная.
Вот цитата: «Маяковский актуален не только как поэт. Прямым [Sic!] продолжением футуристических традиций... стал в последние годы бум уличного искусства - граффити и стрит-арта». На месте многоточия цитата из Маяковского, которая, по мнению автора, призвана доказать правоту этого бреда. Поверьте на слово – ни шиша она не доказывает.
Конечно, к автору обращаться бесполезно. Смысла нет никакого. Ей, хотя неимоверный труд и опубликован в журнале «Юность», уже не двадцать годиков и не тридцать. Её юность прошла, было время поумнеть. Теперь поздно. Хотя и идиот способен понять: если бы хоть каким-то боком граффити и стрит-арт вырастали из русского футуризма, они бы назывались иначе.
Товарищ, наденьте очки-велосипед, почитайте в интернете историю граффити, вам много удивительного откроется. Граффити не в России родилось, равно как и рэп, совершенно паскудное явление, от которого мадам-автор тоже, как и от стрит-арта, в явном восторге. Получается, по просвещенному авторскому мнению, что Маяковский и начинатель и рэпа тоже, прародитель его. Если это так, то, может быть, поняв, к чему дело идёт, он и застрелился.
Автор трудится в музее Маяковского, и нетрудно себе представить, что кто-нибудь, служащий в музее балалаек, напишет, что Джимми Пейдж стал тем, кем стал, потому что в детстве услышал ансамбль балалаечников. Почему нет? Раз уж соглашаются с тем, что Украину придумал Ленин, то и остальное гладко ляжет.
Оправдание у автора, к гадалке не ходи, есть, и если бы гнусный путешественник не был так безобразно ленив, сообразил бы сразу: сто тридцать лет со дня рождения гиганта – повод заказать статью. Точнее – три статьи. Заметки. Три заметки разных авторов предваряют вечно юный номер. Back in USSR. Погружаться в ещё две было бы излишеством, идите сами погружайтесь, если охота.
Кто-то большой и добрый отслюнил купюр на мероприятие. За деньги-то какой только ерунды не напишешь. Тренд понятен: граффити наш, стрит-арт наш, всё остальное – в подарочном наборе. Тоже наше. Граффити изобрёл ещё Михайло Ломоносов, рэп – Александр Степаныч Попов. Если кто-то что-то лишнее придумал, так это только Ленин, гад.
И впрямь, эстетический феномен. Сова на глобус натянута плотно, будто всегда тут была.

***
Другого автора того же номера журнала, красивую молодую девушку, живущую в Челябинске (о, ужас), гнусный путешественник пытался соблазнить трижды. Даже четырежды. Вернее было бы сказать так: пытался быть ей соблазненным. Но нет. Жизнь не сложилась.
Писать она определенно умеет. И гнусный путешественник всегда считал, хотя все годы учёбы его пытались убедить в обратном, что форма первична, а содержание вторично. А тут вдруг усомнился.
То есть первична-то она всё равно первична, но и хорошая (не без провалов, правда) форма, наполненная содержанием, годным для детей младшего школьного возраста, гнусного путешественника и в младшем школьном возрасте мало интересовала. А уж теперь и подавно.
В общем, неохота было читать. Тощища. Назвать героя детского фэнтэзи, выдаваемого за детектив, искаженным именем хрестоматийного Пуаро – это какая-то дурацкая шутка, годная разве для детей младшего школьного возраста. Но те Агату Кристи не читали – смысла нет отсылать их к этому источнику.
Девушка, конечно, красивая и молоденькая, но достаточно, вроде бы, взрослая (должна быть, по крайней мере), чтобы иметь элементарные представления об уважении. Ни сам литературный герой, ни его создательница не имеют возможности поморщиться и отвернуться. Весомая причина, чтобы не соваться туда, куда не дорастёшь никогда.
Таковое убеждение гнусного путешественника не имеет отношения ни к ментальности советского, ни теперешнего российского рангового (феодального, по сути своей) общества. Это вопрос самоуважения.
Свихнувшуюся библиотечную мышь девица-автор назвала Лениным. Ну а чо – плешидент в телевизоре то и дело ругает этого своего не менее безумного и тоже необыкновенно кровожадного предшественника, маньяка, который столько проблем ему, другому маньяку, создал. Барин ругает – значит, и холопам можно. Над крысами современности глумиться нельзя – покусают больно. А над мышами прошлого барин разрешил, так что гуляй, рванина, от рубля и выше.
Это тоже вопрос самоуважения. Наверняка красна де́вица-автор ни о чём подобном даже и не думала. Но тем хуже. Каждый решает такие проблемы сам за себя. Не думать – простейшее из решений. Позорное, конечно, постыдное, но если не думать, то и не догадаешься об этом.
Журнал «Юность» раньше был рассчитан на людей молодых, но вполне зрелых, а для младшего школьного возраста существовал другой эстетический феномен – русский тонкий журнал «Мурзилка». И очень может быть, что сочинения девушки из Челябинска там, с цветными картинками, были бы вполне уместны.
Хотя и другая мысль напрашивается: народишко пошёл с замедленным психическим развитием, сплошь тупые и жестокие инфанты. Возможно, эстетический феномен решил соответствовать. Не идти на поводу, нет. Но взять да и благотворно воздействовать. Чего, впрочем, пока никому не удавалось.
Но опять же – кому охота, идите себе читайте. Не стошнит, думаю.

***
Словом, так и не соблазнившись девичьими фэнтэзи-детективными грёзами, гнусный путешественник некультурно плюнул на пол, бросил на стол журнал и пошёл огорчаться в собственно геронтологию. Не, не подумайте чего – без особой надежды встретить там кого-то достойного и противопоставить его глупой молодёжи. Было бы, конечно, хорошо, но заранее понятно, что вряд ли получится.
Ну, потому что возраст не при делах, он не есть величина постоянная. Как сказал бы один из авторов, достигших преклонных лет, «инвариант без доминант и констант». Второй добавил бы: «как говорится, континуум».
Авторы, вот чесслово, выбраны случайно. Об одном только из трёх гнусный путешественник заранее имел смутные представления, потому что мельком встречал его живьём и, помнится, парой незначащих фраз перебрасывался. Остальные двое – просто некие имена, ничего не говорящие. Сами они, возможно, написали бы: номинации и эманации.
Присутствуют они вот где: 1. Журнал «Дети Ра», № 6 (205), 2023; 2. «Новый журнал», № 213, 2023; 3. Журнал «Зинзивер» №6 (138), 2023.
Чтобы ничего не перепутать, обозначим авторов их инициалами. Первый – КЮ, второй – БА, третий – РО.
Конечно, надо было бы их переставить, тогда инициалы могли бы стать названием стиля – современного «барокю», с лепниной, легковесной что по форме, что по содержанию, с лишними финтифлюшками, с непреклонной уверенностью в том, что стоять творения будут вечность и вокруг них станут водить экскурсии и хороводы.
Видимо, для того чтобы у массовиков-затейников и экскурсоводов не возникало проблем с поиском объектов, две из трёх номинаций и эманаций указывают свою и своих героев геолокацию. Да, с разной степенью подробностей, но топонимика у всех трёх так или иначе присутствует.
БА в качестве важного (для него самого) момента поминает эпоху сепаратизма, которого результат до сих пор торчит у Молдовы, как заноза в заднице. КЮ о сепаратизме помалкивает, но геолокация в его тексте – сквозная тема. РО в этом смысле самый срамной из трёх. У него есть необъятная родина и другой континент, который он, автор или повествователь, родине противополагает. То есть он, может, и сопоставить хотел, а не противопоставить, но сложилось криво. Малая родина (когда-то бывшая вольной республикой, но об этом не упоминается, только из аннотации можно постигнуть) для его героини – место будущего захоронения её бренных останков, не больше. Взгляд на органические останки дикарский, но широко распространенный.
В тексте КЮ и в тексте БА герои едут на поезде. Сходство их текстов с бессмертным Веничкой Ерофеевым ограничивается вагонами и рельсами. Особенно это автора номер 2 касается, обозначенного буквами БА. Он таки только едет и рассуждает. Но поэмы не получается. Героиня РО, номера третьего, ввиду отсутствия железнодорожного сообщения через Атлантику, туда и обратно летит на самолёте. То есть у всех трёх авторов так или иначе процесс освоения пространства имеет место быть как важный элемент композиции.
Диагнозы у этих трёх пациентов разные. РО (третий из упомянутых) страдает нередкой формой биполярного патриотизма. И хотя плешидент твёрдо и неоднократно проговаривал, что времена биполярного расстройства прошли, что теперь расстройство должно быть многополярным, РО – человек из прошлого, старается расстроиться многополярно, но очень ему это сложно. Ни к селу, ни в Красную Армию соотнёс свой короткий текст с рассказом А. П. Чехова «Крыжовник». Сова и глобус должны были бы стать символом современного «барокю». Впрочем, судить по растерянно-патриотическому тексту РО, уже стали.
Повествователь (или, скорее, автор) явно сам не понимает, что ему нравится, а что нет. Ну, поехала (полетела) его героиня в Америку. Ну, вернулась. Таким историям сто лет в обед. Ни похвалить нечего, ни осудить. Передвигаются организмы по планете – что в этом нового? Они всегда по ней передвигались.
«Однако, если старший Валентин, получив на законных основаниях, как сын гражданина США, американский паспорт, уехал учиться в Штаты, а потом так там и остался, то два младших Анютиных мальчика пошли учиться в военные училища и стали нашими полноценными русскими офицерами».
Как по гнусному путешественнику, так «стали нашими полноценными русскими офицерами» (плюс молчаливая пауза; надо ж дать зрителю время, чтоб до него дошло) - неплохое сочетание для диалогов покойного, царствие ему небесное, Михал Михалыча Жванецкого. Зал лежал бы от смеха.

***
«Итак, я в вагоне плацкартном, в том, что и преподносит казус сращения прошлого и будущего в один, как говорится, континуум – в ракурсе теории квантовой. Кто способен сие постичь и принципы надлежащие в дело употребить, уже не думая ни о каких премиях феерических, отвлекающих тростник мыслящий от Намерения, от жажды реванша эпохального?!»
Прочли, нет? Как по гнусному путешественнику, так в этом вырванном из плоти текста куске всё прекрасно. Первое – он взят наугад, просто наугад из большого массива букв, такого же однородно изящного, как этот кусок. Можно было другой взять, заранее поспорив на большую сумму, что и тот окажется примерно таким же. Выиграть спор и разбогатеть.
Автор – БА (или № 2), в самом начале своего повествования взгромоздившийся на поезд. Трагедия (для читателя) в том, что скорые поезда на его отсепарированную родину не ходят. Прикиньте честно – сколько такого текста вы сможете прочесть, натужно стараясь при этом получить удовольствие?
Перечислим прекрасное всё. Четыре с небольшим строки в формате Word – и шесть (сумма прописью: шесть) конструкций с инверсией определений. Плюс инверсия дополнение – сказуемое. Автор страдает хроническим инверситом в тяжёлой форме. Хотя такого расстройства в справочниках по психиатрии не найти, всё же оно смертельно. И сам БА это отчётливо понимает и практически весь текст, начиная от заголовка, угрожает покончить с постылой жизнью. И не «эпохально застрелиться», а «застрелиться эпохально», то есть инверсно. Мог бы доставить читателю удовольствие и сделать это в самом начале. Не заставлять стреляться читателя.
Может быть, этому самому БА инверсия кажется принадлежностью стиля высокого? Чортъ, даже тревожно как-то – вдруг инверсит заразен. И ничем не лечится. Но ладно, всё равно помирать.
Так вот, о высоком: местоимение сей (сия, сие, сии) не (репетирую: не) принадлежит к высокому стилю. Было, вероятно, такое, но потом прошло. Стало просто канцеляризмом, притом во времена давно прошедшие. Время, конечно, делает своё дело, и ночной горшок тамплиера можно смело ставить на полку рядом с вазой с цветами. Однако ж, хотя запахи дерьма давно выветрились, гнусный путешественник внюхиваться в эту древность не станет.
«Намерение» с большой буквы – это тоже прекрасно. Хорошо бы автор в сносках объяснил, за каким херомъ (через ять) эта самая прописная буква, какой таинственный смысл она добавляет.
Да, кстати. Антон Палыч Чехов и в этом тексте присутствует. Прям таки Lupus in Fabula. Наверное, и это симптом. Излечимо оно, нет ли, а доктору сообщить надо.
Текст замечательно красивой девушки из Челябинска гнусный путешественник хотя бы старался прочесть. А тут – извините. Только за очень достойную плату. Страдать бесплатно не согласен. Плюс к тому, лошадью к концу такого длинного чтения можно будет ледяной городок украсить, гирляндами её обвешать, серпантином, канителью – ей уже будет всё равно. Так что плату удвоить надо бы. Овёс нынче дорог, не укупишь.

***
«Воображение твое дает не варианты жизни и бытия, но оптимальный, глобальный образ мира в тебе и тебя в мире — инвариант, как говорят физики-математики. Инвариант без доминант и констант. Чистая материя того, что кличут сознанием».
Вот. Это цитата из бесконечного (в смысле, продолжение в следующем номере) произведения автора № 1, обозначенного тут как КЮ. Прелесть, правда? Оптимальный, глобальный, инвариант без доминант и констант – и потом бац: кличут. Ещё один биполярный, старая школа.
Гнусный путешественник смеет заверить благосклонного читателя: эта цитата тоже, как и предыдущая, взята из текста наугад. Заметьте, хотя симптомов инверсита у КЮ не наблюдается, с предыдущим автором (БА) нечто общее имеется. Тот ведь тоже, хотя слово «глобальный» не использует, мыслью (тростник-то он мыслящий же) стремится в те же пределы «и преподносит казус сращения прошлого и будущего в один, как говорится, континуум».
Просторечное «Как говорится» исполняет у БА примерно ту же роль (уступительную, она же придурковатая), что у КЮ «кличут».
Не такие ли совпадения удивительные инвариантами кличут? Континуумом, как говорится, без доминант и констант?
Хы-хы. Клоуны, прости господи.
Йоссариан, герой знаменитой «Поправки 22» (Catch 22) Джозефа Хеллера, говорил: Мне кажется, что я всё вижу дважды. И это не значило, что у него в глазах двоится, нет. Ему казалось, что он всё видит дважды.
Когда читаешь тексты, написанные в стиле современного «барокю», похожее чувство возникает. Только не путайте название стиля с барбекю. Хотя на шашлык где-то в чём-то такие тексты похожи – на шампур движения нанизываются одинаковые куски. Не идеально одинаковые, разумеется. Лихо накромсанные вручную.
Вот примеры (их можно наковырять множество, можно и поярче найти, но незачем):
КЮ: «Она ведет тебя сквозь чащу, сквозь лес, сквозь тайгу».
Чаща – маленький кусок, лес – кусок побольше, тайга – огромный кусище того же самого. Угощайтесь.
БА: “…я ее учуял-улучил еще на перроне, по флюидам и копиям ее теневым».
Ну да, шампур короткий, всего четыре куска уместилось. Два куска убрать – ничего не изменится, ни содержательно, ни описательно. Очевидно же – от сраного континуума инвариантов, сколько его ни продлевай, описательности не прибавится. Поэтам-песенникам такие приёмы близки, шаманам необходимы. Ну, наверно, ещё пожилым придуркам свойственны.
Гнусный путешественник в неимоверном милосердии своём подобен Матери Терезе, и единственно поэтому постарался не заметить инверсии на конце шампура. БА болен, тяжело и неизлечимо. Заставь его отказаться от инверсий, у него глаза вылезут из орбит, руки и ноги сведёт судорогой, спина прогнётся, на губах появится пена, он закричит диким голосом и испустит дух. Не надо, я считаю, всего этого. Пусть себе болеет, лишь бы не заразил никого.
Хотя, сказать совсем честно, хотелось бы на мучения придурка полюбоваться. Право, он их заслужил.
Да и Матери Терезе, будь она в курсе дел инверсных, думаю, понравилось бы.

***
У романа КЮ есть подзаголовок: «Думающий стихи» (почти что «Танцующий с волками»). И, кажется гнусному путешественнику, основа сюжета (как отношения к реальности, а не как фабулы) этого романа – эскапизм. Реальность тычет героя мордой в дерьмо, а тот стихи Евгения Баратынского ей читает (думает). Уйди, мол, негодная.
Право, поначалу гнусный путешественник слегка удивился и даже громко хмыкнул. Такая в романе дискредитация российской армии, что немедленно надо выкрутить автору морщинистые руки и бросить его умирать в холодную сырую темницу.
Однако быстро стало понятно, что напрасно гнусный путешественник потратил драгоценный хмык. Речь, оказалось, идёт о советской армии. О мёртвом льве, который можно (пока, по крайней мере) пинать безнаказанно. Верные ленинцы охотно становятся антисоветчиками, но только когда это можно и безопасно.
Думаю, если бы А. Н. Радищев написал «Путешествие из Петербурга а Москву» при советской власти, в качестве воспоминаний об ужасах прошлого, ему ничего особо не угрожало бы. По крайней мере, не больше, чем всем остальным.
Но, в сущности-то, не дело гнусного путешественника осуждать кого бы то ни было за склонность к эскапизму (а бегство от реальности в прошлое, даже хотя бы и гнусное – это он самый и есть). Путешествия с познавательными целями – это ведь тоже бегство. Изнанка желания узнать новое часто оказывается желанием забыть старое. Совсем, конечно, не забудешь, пока жив, но всё-таки.
Трудно представить себе ситуацию, при которой гнусный путешественник ещё раз отправится в ЖЗ, чтобы узнать, чем продолжился и чем закончился роман КЮ. Правда, чтение его не так изнурительно, как восприятие бесконечного, прости господи, континуума инверсий БА, но всё же достаточно утомительно.
Чего-то (вероятно, многого) гнусный путешественник не доглядел, потому что вообще привык смотреть на всё поверхностно и не осуждать себя за это. Но кое-что увидел.
Эскапизм в романе КЮ многоэтажный. Жизнь героя романа – прошлое по отношению к жизни его автора. Из своего настоящего (или авторского прошлого) литературный персонаж бежит в русскую поэзию ХIХ века. Это второй этаж. Помимо того, этот самый герой убегает в своё прошлое (которое, вероятно, коррелируется с нижним этажом авторского прошлого). Плюс к тому, герой грезит о будущем (нельзя исключить корреляцию с авторским настоящим, которое таким образом романтизируется и очищается).
До небоскрёба не дотягивает, но с советскими постройками разных периодов вполне сравнимо.
Гляньте, как виртуозно и талантливо герой романа мечтает о будущем:
«И тебя узнают травы и цветы: белокрылый болотник, горицвет весенний, ветреница лесная, все ветреницы земли, полей и леса, горец змеиный и горец птичий, мать-и-мачеха, ландыши — все, полынь, подорожник, лопух, луговой пастернак, болотный сабельник, седмичник, солнцецвет, конский щавель, болотный сабельник, все колокольчики, пастушья сумка…»
Только не надо корчить рожи. Это всего-навсего флора Среднего Урала. А представьте, как оно смотрелось бы, родись герой романа (или его автор) в Амазонской сельве. Минимум полчаса пришлось бы вдумчиво вчитываться в справочник растений. Считайте, вам сильно повезло.
И кстати, возможно, что природа – как раз то, чего в здании эскапизма не хватало для полноценной хрущёвки, пятый её этаж. Чердаками и подвалами гнусный путешественник заниматься отказывается, он вам не прораб перестройки.
Будущая радостная встреча героя романа с борщевиком и крапивой увязана со светлым прошлым – этажи эскапизма в этом доме физкультурника соединяются между собой:
«Тебя (то есть героя романа) учила травам бабушка, а бабушку — сам Бог».
Последнее, если не касаться других писаний того же автора, смотрится как некий стёртый оборот речи. Говорят же – талант от бога, имея в виду не столько источник, сколько меру таланта. Но Бог (у КЮ он обязательно с большой буквы) в стихах у автора романа (его стихах, а не Лермонтова, не Боратынского, Высоцкого и ещё не помню чьих, которые есть в романе) – некое подобие то ли свихнувшегося домового, то ли слегка помешанного мажордома, то ли сердитого разнорабочего. Он может что-то сломать или что-то починить, не спрашивая хозяев. Может отправиться в курятник (то ли скворечник, не помню) и там озаботиться яйценоскостью (прям как плешивый президентишко). Или взобраться на яблоню и, сидя на ветке, размышлять над судьбами червяков, жрущих яблоки.
Так что, хоть автор романа этого не объясняет, его замечание о Боге (с прописной буквы) и бабушке (со строчной) надо понимать буквально или почти буквально. Исключить нельзя, что Бог сердился и давал молодухе-бабушке подзатыльники, когда та путала лопух с подорожником.
Словом, в идеале будущее должно сомкнуться с прошлым, а пока кругом бушуют ужасы настоящего, с грязью, пьянкой, драками и убийством, надо думать стихами (вернее, думать стихи), вспоминать бабушку и мечтать о грядущем репейнике. Тяжело. Но возможно. «…лежишь, как чувак в кувшине» - так автор романа это состояние определяет, имея в виду джинна.
«Чувак» - вообще одно из любимых слов КЮ. Гнусный путешественник устал, беспокоится о мёрзнущей кобыле, которой все эти дела по барабану и которая хочет только одного – оказаться в тёплом стойле у кормушки, полной овса. Но так и быть, на бегу расскажу.
Почтенная дама из Волгограда, почитавшая где-то в интернете интервью с этим самым КЮ (каких-то странных людей, по-видимому, интересует его мнение), была озадачена настолько, что послала текст гнусному путешественнику. Видимо, ошибочно полагала, что КЮ – мой знакомый. Думала, наверно, что я смогу ответить на вопрос, который она даже задать не смогла.
Среди прочей ерунды, в интервью содержался любопытный тезис: «Бахтин был гениальный чувак».
Нет, гнусный путешественник не сомневается в уникальности М. М. Бахтина и готов считать его гением. Но считать чуваком не готов. Он, гнусный путешественник, не имеет обыкновения снисходительно похлопывать гения (неважно, живого или уже ушедшего) по плечу. Когда молодая и привлекательная девушка из Челябинска коверкает имя литературного героя Агаты Кристи, или когда старый [сами вставьте нужное слово, мне думать некогда, у меня лошадь мёрзнет] из города по соседству снисходит до М. Бахтина – это явления одного порядка. Это одно и то же явление. Перефразируя самого КЮ, чистая материя того, что кличут холопством.

***
Всё, надоела мне ваша писанина. Ушёл. Временно недоступен постоянно.

© Евгений Пейсахович, 2024
Дата публикации: 14.01.2024 08:51:53
Просмотров: 881

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.