Авторы онлайн:
Маргарита Крымская
Степан Хаустов

Фобия — 3. Часть 2

Сергей Стукало

Форма: Роман
Жанр: Приключения
Объём: 26985 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Часть третья
Жизнь до и после апокалипсиса, политика и история

"…исполняется ровно то, о чём вы в момент колдовства
думаете и говорите. А не то, что не дай Уроборос,
"подразумеваете". В этом слове корень — "разум",
а он у всякого иной, то бишь, раз-ный".

Сойт

О ведьмах. Краткая фактологическая справка:

Настоящие ведьмы обитают не в книгах, а в квартирах, благоустроенных менее или более по своему вкусу, мешают кипящий кофе ложкой, ждут распродаж в конце сезона, принимают клиентов, знают курс евро. Их коты мурлычут, спят в красивых позах и аккуратно пользуются кошачьим лотком. Настоящие ведьмы любят хороший парфюм и знают, как выбрать на рынке лучший лук и перец. Они готовят пышные омлеты, льют бирюзовые и розовые свечи, обожают тяжёлые кольца и иногда (впрочем, довольно регулярно!) выходят замуж.
Ведьмы и волшебницы никогда не дают "незаслуженного" счастья. К нему нужно прийти, для него нужно вырасти. Чтобы его получить — придётся потрудиться. Всё, что волшебница делает — предоставляет Вам шанс. Этот случай нужно хватать обеими руками и не выпускать нипочём. И в сказках, и в жизни — даже если происходящее выглядит чудом чудесным, вам будет начертана траектория движения. Например, если вы хотите, чтобы муж бросил любовницу, вы должны создать ему условия для возвращения. Это предусматривает некоторые изменения в модели поведения. А если таких изменений нет, то эту-то любовницу муж, вполне возможно, и бросит. Но не замедлит завести себе другую, вполне возможно, куда более оборотистую и скользкую особу, конкурировать с которой будет много, много сложнее. Да и, собственно, если абстрагироваться от ситуации, — чем муж заслужил сомнительное "счастье" в виде дамы, которой для него даже пальцем пошевелить в лом? Именно такое отношение к жизни эта самая жизнь ломает безо всякой жалости.
Из материалов "ведьмовского" сайта "Лисьи огни" http://soit.ru/index.htm

Глава вторая. Ведьма
Из которой становится ясно, что сделки с Тёмными Силами — штука опасная и непредсказуемая.

1995 год. 14 апреля, пятница, вечер. Украина. Ялта

Звали ведьму Маргаритой. Несмотря на род занятий, характер у неё был мягкий и спокойный.
До поры до времени, естественно. Впрочем, даже змея не жалит, если её не трогать.
По молодости ведьма, было дело, удивлялась: отчего за исцелением люди приходят куда как реже, чем за напущением друг на друга порчи и всякого рода принуждения. Но потом привыкла — человеческую природу не переделать. Свойственно человекам радоваться не тому что у них есть, а тому, что у соседа корова сдохла или муж жену прибил.
Пришедших к ней по потаённым тёмным делам женщин она подолгу уговаривала отступиться, не брать греха на душу, но, наткнувшись взглядом на кривящее носогубные складки фанатичное упрямство — отводила глаза, расстроенно вздыхала и принималась за необходимые в её деле расспросы. Со временем ведьма обрела опыт и вошла в силу. Необходимость в долгих предварительных беседах отпала.
Три десятка лет несли к ней женщины своё неподъёмное горе, свои бабьи обиды и страхи.
Из чисто побеленных стен её ухоженной вдовьей квартирки в настороженно притихший южный городок выплёскивалось неотвратимое, тщательно подготовленное возмездие. А месть и возмездие, давно подмечено, жизни и судьбы человеческие ломают куда основательнее, чем вызвавшие их причины. Причём ломают, чаще всего, самим мстителям, а не их врагам.
Впрочем, каковы семена, таковы и плоды их…
Знала ведьма — все в мире завязано на любви: какая любовь — такая и жизнь у человека, такое у него счастье, такой талант и такое здоровье. Но любви в мире оставалось всё меньше и меньше, хотя большинство клиенток, особенно те, что помоложе, искали помощи именно в делах сердечных. И помогала им ведьма: кому укрепить любовь, а кому и вернуть её. Одно плохо — всё чаще клиентки попадались на любовь неспособные, путавшие с нею собственные обывательские фобии и душившие их ревность и зависть.

Мужчины были ведьмиными клиентами редко. В основном — хворые. Здоровые же мужики просили и вовсе не мужское: мелочное и недальновидное. С таких колдунья брала особенно дорого.
А приезжих она не пользовала. Принципиально.
Не любила ситуации, когда не могла отследить последствия своего вмешательства в предопределенный свыше порядок событий и в предначертанные роком судьбы.
Собственной судьбы ведьма не знала — она уже давно жила вне писанных на небесах строк и действовавших на земле законов. Земные законы и мирские власти её не замечали, она платила им тем же. А писанное на небесах — ведьма исправляла. Под заказ. В меру своего разумения и возможностей. Впрочем, чего скромничать — в своём деле ведьма Маргарита была настоящим Мастером. Компьютерно продвинутая молодёжь, несомненно, усмотрела бы в её манере обращения с файлами человеческих судеб талант умелого системного администратора и виртуозность весьма и весьма продвинутого хакера.
В средние века таких жгли на кострах, но инквизиция канула в Лету. Бороться за чистоту и неприкасаемость Божьего промысла стало некому.

Жила ведьма в стареньком двухэтажном домишке. Судя по аляповато-вычурному мезонину и нелепым, крашенным рыжей охрой полуколоннам — довоенной, а то и вовсе дореволюционной постройки.
Рассказывали про неё разное.
Одни говорили, что шарлатанка, другие — проклинали, на чём свет стоит. Но, как ни странно, никто с ней не конфликтовал, не мстил и не клеймил. Ни имевшие зуб физические лица, ни наслышанные о ведьминых делах — лица юридические.
"Мало ли… — осторожничали упомянутые лица, — а вдруг и самим когда пригодится?"

Подойдя к уютному, заросшему вьюнком и диким виноградом, крыльцу, Вера замешкалась. Входить в ведьмино обиталище было боязно. Побывавшие там бабы рассказывали о своих впечатлениях с оглядкой и исключительно шепотом.
Открыв подъездную дверь и шагнув в царивший на лестничной клетке полумрак, она вытаращила невидящие с солнца глаза и, сама не понимая, зачем это делает — осторожно принюхалась. Ничем таким особенным не пахло. Подъезд оказался чистеньким и аккуратным, без уже ставших привычными кошачьих экскрементов и подростковых граффити — не то, что их загаженная бетонная коробка.
Почему-то именно это обстоятельство лишило Веру последних остатков самообладания.
Взглянув на наручные часики, она вдруг поняла, что пришла на час раньше назначенного срока. Поднявшись по лестнице, в нерешительности остановилась перед обитой дерматином дверью. Дверь распахнулась, когда она, решившись, потянулась к похожей на возбужденный женский сосок кнопке дверного звонка.
— Здравствуйте, Маргарита Павловна, — растерялась не придумавшая как начать разговор Вера. — Я…
— Знаю. Знаю, кто ты… — оборвала её ведьма. — Чего раньше срока пришла? Впрочем, заходи: в комнате подождёшь, пока я уже начатые дела закончу. Да смотри мне — не подслушивать! Не то в жабу превращу!!! — пошутила она и, проводив разувшуюся клиентку до места, плотно закрыла за ней высокую филёнчатую дверь.
Обойдя укрытый тяжёлой бархатной скатертью стол, Вера уселась на недовольно скрипнувший древний, под стать дому, диван. Осторожно откинулась на его высокую спинку и с любопытством огляделась: чистенько, уютно. Повсюду ажурные, домашней вязки салфетки. На двух расположенных рядышком окнах — нежное тюлевое кружево и усеянные падающими кленовыми листьями пастельно-шафрановые шторы. На стоящем в огромной кадке фикусе — ни пылинки. Некоторое время она рассматривала висевший в межоконном простенке черно-белый портрет сравнительно молодого военного. У военного был строгий внимательный взгляд и орден Боевого Красного Знамени на форменной тужурке с высоким, под подбородок, воротником. В довоенных званиях Вера не разбиралась и поэтому три шпалы на петличках военного, а также большая звезда и широкий шеврон на рукаве чуть повыше манжеты1 ей ни о чём не сказали — военный и военный.
"Наверное, ведьмин муж", — предположила она.

— …а с камня — на пусто да тёмно место, где солнце не согревает, куда люди не заходят, птицы не летают и зверьё не забредает, — послышалось вскоре через смежную с кухней стену. — Пойди, грыжа, за быстрые реки да за ручьи гремучие. А придёт тебе край — не ворочайся боле.
Временами ведьма возвышала голос и тогда Вера разбирала каждое её слово:
— Дом отныне твой — ад кромешный. Там тебя ждут, дожидаются. Там найдешь приют и почтение, а кто прислал тебя в дом сей служить — забери и его с собой! …на сухие дерева, на мхи и болота, там тебе место и житие, пребывай там и кричи, а в рабе Божием Лопотецком Юрие не самовольничай!!!
После этих слов ведьма перешла на шепот, и заскучавшая Вера от нечего делать представила себе незнакомого ей раба Божьего Юрия Лопотецкого. Получился он у неё крупным, интеллигентного вида вислоусым мужчиной с косо лежащей на ремне приспущенных штанов устрашающего вида грыжей. Затем в её воображении возникла ведьма, совершающая пассы над поросшим рыжим волосом проблемным местом, потом — явно смущенная происходящим — физиономия самого раба Божьего.
Вера невольно прыснула в кулак, и сковывавшее её напряжение отпустило.
Отвлекшись на смешные фантазии, она пропустила момент, когда ведьмин голос снова окреп и зазвучал в полную силу:
— Пойду я, раба Божия, из избы дверями, из двора воротами да во чисто поле. И есть в том чистом поле океан-море, а на нём — остров-камень белый, и живёт под тем камнем щука золотая, и зубы и кости у той щуки — золотые. Приди щука к рабу Божию Юрию, и выгрызи у раба Божия Юрия своими золотыми зубами грыжу — встрявшую да напущенную, жильную да костяную, красную да мокрую, отца да матери, сосцовую да прочую. Спустись, грыжа, к поясу, да и выйди в ночь босая на деревян камень!

Заслушавшаяся, было, Вера не сразу почувствовала, как к правой икре прильнуло что-то пушистое и явно живое, а, почувствовав, звонко пискнула и поджала ноги — из-под стола неспешно вышел упитанный рыжий котище. Важничая, он лениво фыркнул и иронично сощурился на перепуганную клиентку.
— Брысь! — сказала Вера и осторожно топнула ногой.
Кот не отреагировал. Он запрыгнул на стоявший у двери стул, уютно на нём улёгся и уставился на хозяйкину клиентку жёлтыми немигающими глазами. Только кончик хвоста подрагивал.
— Ну и чёрт с тобой! — сказала уязвлённая Вера и показала коту язык.
Как и когда ушел ведьмин клиент, погрузившаяся в свои мысли женщина не заметила.

* * *
Из бабьих рассказов Вера знала, что ведьма на её дело сразу не согласится, а, согласившись, возьмёт дорого, и будет пугать расплатою. "Манера у неё такая", — говорили подруги, кривя губы, но дружно отмечали, что своё дело ведьма знает.
Крепко зажав в потной ладони незапечатанный конверт с двумя сотнями гривен (мелкими купюрами), Вера прошла за пригласившей её колдуньей на кухню, уселась к столу на указанное ей место и приготовилась к упорной и длительной осаде. К её удивлению, ведьма с ней спорить не стала. Она лишь коротко взглянула в сухие, наполненные выстоявшейся ненавистью глаза новой клиентки, осуждающе пожевала сухими сморщенными губами и уточнила:
— Вижу, по сердечным делам пришла... При себе супруга удержать собираешься или наказать хочешь?
— Наказать! — тихо, но твёрдо ответила Вера.
— Что, совсем без мужского внимания оставил? Или семейные деньги на гульбу пускает?
— Нет, не пускает, — стушевалась Вера. — И насчёт постели не жалуюсь. Но разговоры идут. Неприятные. И письмо недавно получила. Анонимное. Надо что-то делать! Не хочу так больше! Сама чужого не беру, но и своего не отдам!
— Значит, не справедливости, а мести жаждешь… Грех ведь на душу берёшь… Не чужой он тебе, Варвара, человек… Муж.
— Был не чужой, да вышел весь! Или теперь прикажете ждать, пока его за блуд и мои муки Бог накажет? — набычилась Вера. — Не хочу ждать! Кончилось моё терпение! Раз мой это будет грех, то мне и расплачиваться! Не боюсь! И не Варварой меня звать! Вера я! По паспорту!
— Так то по паспорту… — холодно заметила ведьма, — а крестили тебя, Варвара Верёвкина, именно так, как называю, — и, подумав, припечатала: — А если скажешь, что вру, — ищи себе другую помощницу в делах своих тёмных да в обидах мелочных. Поняла, мстительница?
Вера сразу же сникла.
— Поняла…
— Поняла она… — вздохнула ведьма и, предугадывая продиктованный глупой бабьей ревностью ответ, всё же уточнила. — Так чего просить-то будешь?
— Как чего? — опешила непонятливая клиентка. — Я же говорила — наказания…
— Кому?.. Вдовам? Бобылкам одиноким? Девкам-гулёнам, которым твой красавец глянулся? Или всё же ему?
— Ему, ироду! Чтобы у него ни на одну дуру больше не встал!!! Чтобы всё семя его пропало!!! Сделаешь?.. Я заплачу!
— Отчего не сделать? Сделаю… Только цена — она разною бывает… Хотя тебе за то, что такое просишь, всяко платить придётся…
— И заплачу! — упрямо поджала губы Вера.
— Ну-ну… — вздохнула ещё раз ведьма. — Смотри, как бы ещё и за то, что сама погуливаешь, платить не пришлось!
После этих ведьминых слов из Веры будто воздух выпустили. Всякое желание спорить со своей собеседницей у неё пропало. Напрочь.
— Ладно. Не бойся, — усмехнулась ведьма. — Лучше скажи: совсем мужика со свету свести хочешь; наказать да от дома отвадить или ну его — пусть при тебе живёт?
— Пусть при мне живёт, — эхом отозвалась Вера и, неожиданно для себя самой, добавила: — До конца своих дней. И чтобы умерли в один день …
— Так и будет, — пожала плечами ведьма. — Волос его и кровь принесла?
— Принесла… — очнулась клиентка и полезла в лежавшую на коленях сумочку за срезанной накануне ночью прядкой и кусочком бинта с мужниного неделю назад порезанного пальца. — Вот… Всё как по телефону договаривались…
— Может, всё же простого трёхлетнего заговора хватит? — уточнила колдунья, но Вера лишь упрямо поджала губы и отрицательно помотала головой.

Полчаса спустя закончившая приготовления ведьма установила на разделявший её и клиентку столик два блюдца: в одном — освященная вода, в другом — свежая петушиная кровь. Утыканную иглами и булавками поролоновую подушечку и толстостенную склянку со спиртом — поставила слева от себя, у стены. Вера заторможено отметила, что иглы в подушечке — ржавые.
"Наверное, так надо", — подумала она.
Чиркнув спичкой, ведьма подпалила установленную в центре блюдца с кровью витую восковую свечу.
Трижды перекрестила она Веру продолжавшей гореть спичкой, а затем затушила её, разломила на три равных кусочка и бросила их в стоявшую одесную тарелку с освященной водой. Вытянув трубочкой сморщенные губы дунула на оставшуюся в ладони всё ещё горячую спичечную головку и уронила её в растревоженно зашипевшую петушиную кровь…
Свеча разгорелась не сразу, но вскоре по покрытым светлым кафелем стенам наглухо зашторенной кухоньки побежали ржавые блики, а вслед за ними проступили размытые нервно дергающиеся тени. Чем-то раздраженная ведьма недовольно на них покосилась и забормотала под нос что-то неприятное, осуждающее.
— Дифтерией и столбняком не болела? — внезапно спросила она.
— Нет… — окончательно растерялась Вера.
— Это хорошо, — отметила ведьма и, открыв склянку со спиртом, смочила в нём кусочек ваты.
Она протёрла ею напоминающий усечённое ученическое перо одноразовый скарификатор и ухватила Веру за правую руку. Размяв и растерев клиентке безымянный палец, мазнула той же ваткой по его подушечке.
Ощутив быстрый укол, Вера попыталась, было, вырваться, но у ведьмы оказалась удивительно крепкая для её возраста и комплекции хватка.
— Забор капиллярной крови производится в асептических условиях… — пробормотала она, словно клещами сдавливая Верин палец.
Выдернув из поролона покрытую крупными оспинами ржавчины цыганскую иглу, ведьма щедро смочила её кончик в проступившей капельке крови и, приложив смоченную спиртом ватку к пальцу клиентки, прижала его к ладони. Что-то прошептав, протянула иглу:
— Держи ровно и смотри в огонь! Только в огонь!!! — приказала она. — Да рук не разжимай и не оглядывайся, что бы там не услышала или не увидела!!!
Вера рефлекторно зажала в руках иглу, кивнула и, перепуганно вытаращив глаза, замерла.
Явно удовлетворенная произведенным эффектом ведьма отошла к столу, повозилась там, шурша бумагою и позвякивая многочисленными пузырьками, и, вернувшись, легко, не целясь, продела в невидимое в полумраке игольное ушко тёмную суровую нитку. Распустив её концы по тыльным сторонам Вериных ладоней, предупредила, чтобы та теперь не шевелилась до самого окончания заговора.
Вера кивнула ещё раз.
— Ну? — испытующе взглянула ведьма. — Не передумаешь?
— Не передумаю… — отрицательно помотала головой Вера и застыла, не отрывая испуганного взгляда от свечи.
— Тогда, пожалуй что, и начнём, — вздохнула ведьма.
Что-то быстро прошептав, она ухватила из стоявшей на столе солонки щепотку соли, бросила её через левое плечо в восточный угол и прислушалась.
В углу зашуршало, закопошилось, но, после глухого напоминающего удар бубна звука, стихло.
"Показалось, — подумала Вера. — Откуда здесь бубен?"
Явно слышавшая то же самое ведьма лишь усмехнулась, широко развела ладони. Выждав подходящий момент, хлопнула ими и приступила:
— Выйду я по нужде. По женской. По делу тёмному с ниткой шовною. Во луга зелёные да во поле чистое — там слезой и росой-греховодницей умоюсь да облаком укроюсь. Там следы мои следоньки все травой позарастают, ветром их сметёт да позатирает. А, как дело своё справлю, улечу и не найдёт меня никто!!!
После этих ведьминых слов и очередного её хлопка Вера явственно услышала, как над её правым плечом заплакала невидимая в темноте скрипка. Заплакала и умолкла — резко, на середине аккорда, на недозвучавшей ноте. Ведьма же, как ни в чём не бывало, подмигнула и продолжила:
— Назову нить сию — вервенем, а вервень сей — одолень-травой… Одолей одолень семя греховное, Николаево! Иссуши его досуха, чтобы ни истомы, ни силы мужеской в нём не осталось! Сведи плоды его сатане в руки, а там ему на потеху да на погибель оставь!!! — воскликнула она и сунула в пламя свечи неизвестно откуда возникшую в её руках веточку сушёной полыни.
Обильно посыпанная кристалликами крупной соли хорошо высушенная полынь вспыхнула ярким, перемеживающимся частыми фиолетовыми сполохами пламенем.
В воздухе запахло остро и сильно — озоном и кружащей голову горечью.
Догоравшую полынь ведьма положила на чистое фарфоровое блюдце и извлекла из кармана большие портновские ножницы. Привстав, протянула к Вере руки и отрезала прядь от её крашенной перекисью чёлки. Та вздрогнула, но возражать не стала. Надо, значит надо.
Что-то непрерывно бормоча, колдунья связала несколько только что срезанных волосков с теми, что принесла Вера. Затем, смешав их с остатками обеих прядей, бросила в блюдце ко всё ещё тлевшей полыни. Туда же отправился и кусочек бинта с присохшей к нему буро-коричневой кровяной корочкой, а за ним и пропитанная спиртом ватка с давно переставшего кровить Вериного пальца.
Наклонившись, ведьма отхватила теми же ножницами от стоявшего у плиты старого обдёрганного веника куцую истёртую веточку. Помешав ею затрещавшие в пламени волосы, оставила догорать там же, вместе с полынью, и полностью переключилась на заклинание.

Пока ведьма шептала свои чёрные слова и производила непонятные манипуляции с волосами, Вера сидела тихо, словно мышка, не сводя перепуганных глаз с мерцавшей в такт произносимым словам свечи и внезапно повлажневшей разметавшейся по рукам нити. Нить пахла мускусом и зловеще шевелилась в неровном колеблющемся пламени. От всего этого, от избытка новых непривычных впечатлений и ощущений Веру повело. Она слышала слова монотонно звучавшего заговора, но перестала воспринимать их смысл и значение. Колеблющееся пламя приковывало взгляд и вводило взволнованную женщину в гипнотический транс.
— Кулла, Кулла! — взывала ведьма.
— Каррр! Кар-р-р!!! — отзывался на её призыв сидевший на ближнем дереве, но невидимый за зашторенными окнами ворон.
— Ослепи, Кулла, Николая. Пусть померкнет для него красота женская да девичья, в соблазн вводящая. Пусть обернутся ему губы женские — полынью горькою… Иссуши его семя тоньше луговой травы. Умори его скорее змеи-медяницы. Останови, закупорь, законопать его! Пусть ни единой капле не будет позволено источиться из тела его, — лишь в бездну преисподнюю да в землю пустынную. Дай ему слабость мужескую, чрез болезни тяжкия за прелюбодейства непотребныя, за блуд непокаянный, во искупление грехов пред рабой Божьей Варварой Верёвкиной. Пусть в тоске маетной будет грызть он тело своё горячее зубами белыми…
Сделав паузу, колдунья встала, нашарила на столе деревянный, клинышком, гвоздь и вколотила его в полено, висевшее на стене с ближайшей к дому Веры стороны... Явно удовлетворенная тем, что всё идёт как надо, вернулась, села на место и чётко и громко завершила заклятие:
— Услышь меня, Кулла! К тебе взываю! Забери у раба Божьего Николая блуд и женолюбие и изведи все плоды их греховные! Отныне и присно и в веки вечные!!!

После этих слов уставшая ведьма умолкла, откинулась на спинку стула и обессиленно уронила на колени подрагивающие от напряжения руки. Помолчала вместе с ней и Вера.
То, как собравшаяся с силами колдунья толкла в ступке угли и пепел, оставшиеся от сгоревших волос и полыни, как пересыпала их в пустую пластиковую пудреницу, как напутствовала её, — Вера воспринимала, словно через туман:
— Вденешь ему потом нить сию наговоренную вместе с иглой в ворот куртки или пальто, а там, как с месяц так походит — ни о каком блуде и думать не сможет. И семя понемногу усохнет. Всё как захотела… — осуждающе подчеркнула колдунья. — Да смотри, как на баб смотреть перестанет, вынь иглу и в землю зарой, а то и вовсе мужика сгубишь. А нить оставь. Если передумаешь — сожги, и станет мужик как новенький. Только семя так порченым и останется. Навсегда. Главное, смотри, чтобы это дело одно при другом в чужие руки не попало да потом от этих чужих рук в земле не сгнило…
Очнулась Вера, когда ведьма подала ей наполненную пеплом пудреницу:
— Возьми! Не менее трёх раз в питьё или в еду ему подмешаешь. По чуть-чуть, на кончике ножа. Да смотри — пока всё не сделаешь — не убивай ни комара, ни мухи, даже таракана. Никого!
— Нет у нас тараканов, — машинально отозвалась Вера. — Не приживаются, — и, вспомнив, что надо бы поблагодарить, с трудом выдавила: — Спасибо вам…
— Иди уж подобру да поздорову! — вздохнула ведьма.

Захлопнув за клиенткой дверь, она на всю длину задвинула массивный кованый засов и, трижды подув на него, привычно произнесла формулу последельного оберега:
— Спаси мя, Господи, от мужика двоежёного, троежёного, троегубого злого да тубнаго лихого, от бабы окошечной да форточной и мужика сенного, от девки-простоволоски да бабы-самокрутки, от всякого злого находа на человека близкаго да от рук хладных человека мёртваго… Аминь! Аминь! Аминь!

* * *
Оказавшись на крыльце, Вера некоторое время стояла, ничего перед собой не видя.
Немного придя в себя, она взглянула на заходящее солнце и с облегчением перевела дух — самое трудное в задуманном осталось позади.
Подойдя к пересекавшей двор косой с застоявшейся водой луже, почувствовала, насколько нелепо выглядит — в расстегнутом пальто, с прилипшей ко лбу выстриженной чёлкой, с зажатой в руке коробочкой с пеплом.
Коробочку надо было спрятать.
Вера расстегнула, было, сумку, но любопытство перевесило. Она оглянулась на бликовавшие в закатных лучах окна второго этажа: подглядывает ли за ней ведьма или нет, видно не было. Повернувшись к окнам спиной, осторожно открыла коробочку и заглянула вовнутрь: ничего особенного в серо-коричневом порошке не было.
Ощутив лёгкий дворовый сквозняк, Вера торопливо щёлкнула пластиковой крышкой, но какую-то небольшую часть содержимого ветер всё же подхватил и швырнул ей прямо в лицо. Вдохнув невесомое, почти невидимое облачко, она закашлялась, а затем чихнула.
Не удержав равновесия на покрытом скользкой глиной берегу, неловко оступилась прямо на гревшуюся в лучах вечернего светила лягушку. Сойдя с раздавленного трупика, она зачем-то долго и пристально рассматривала впечатанный в глину раскорячившийся в позе распятого Христа силуэт, а затем задрала насколько смогла только что стоявшую на нём подошву.
Следов раздавленной лягушки на ней не было.

Причины непонятной задержки своей клиентки вблизи уже вторую неделю не пересыхавшей лужи ведьма видеть не могла. Но, провожая удалявшуюся женщину взглядом, она отметила, как разом снялись с деревьев и перепуганно заорали завидевшие Веру дворовые вороны…
— Господи! — перекрестилась ведьма, интуитивно почувствовав нарушение то ли в гармонии слов только что произнесенного ею заговора, то ли в порядке событий, что за ними вскоре последуют. — Прости мя, Господи, дуру старую! Чую, не так пошло, и куда теперь заведёт — одному нечистому ведомо…

* * *
Через три дня лужа окончательно высохла и одна из окрестных ворон, не выдержав соблазна, расклевала впечатанный в полузасохшую глину протухший лягушачий трупик. Тонкие, почти невесомые косточки она разбросала по окрестным кустам.
Ни Вера, ни тем более ведьма, не знали, что гревшаяся на солнышке лягушка была столь неосторожна в тот роковой день именно потому, что незадолго до своей смерти совокуплялась2. Не подозревали они и того, что принявшая лягушачьи жизненные соки глина была пригодна для изготовления крынок и кувшинов3.
Эти обстоятельства придали произнесенному накануне заговору необратимость и другой — неожиданный и крайне неприятный смысл:
Вера так и не поняла, каким образом в список переставших интересовать её мужа женщин попала и она сама. Потерявший источник регулярной эмоциональной подпитки супруг запил и по этой причине был уволен с прежнего места. Новую работу искать уже не захотел, да и не смог. Их сын Богдан (то самое подлежащее порче семя) — подрос и, приняв ислам, вступил в ваххабистский джамаат Крымского Меджлиса.
Что касается пожелания "умереть с мужем в один день" — то и здесь Вера получила то, что просила.
Досрочно.

(продолжение следует)

Примечания:

1"…три шпалы на петличках военного, … большая звезда и широкий шеврон на рукаве…" — приведенные знаки различия до лета 1940 года соответствовали званию полковника или полкового комиссара. С введением в 1940 году звания "подполковник" — они стали соответствовать этому званию. Шевроны и звёзды на рукавах являлись дополнительными знаками различия. Их наличие означало, что изображенный на фото мужчина не имел отношения к военно-технической, административной, интендантской, военно-медицинской и военно-ветеринарной службам, а также не являлся военным юристом.
2"…раздавленная лягушка перед своей смертью совокуплялась…" — известно, что одни из самых сильных заговоров выстроены на использовании жертвенной крови только что занимавшихся любовью земноводных. Смешение таких заговоров с другими, не носящими необратимого характера, магическими ритуалами — недопустимо.
3"…принявшая жизненные соки глина была пригодна для изготовления крынок и кувшинов…" — помещение жертвенного животного в могильник или в глиняную посуду делает произнесенный при этом заговор необратимым, подключая к нему самые сильные тёмные силы. У этих сил своеобразное чувство юмора. Это чёрный юмор — на другой они не способны.

© Сергей Стукало, 2008
Дата публикации: 26.05.2008 20:37:14
Просмотров: 4111

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.