Воспоминание будет прекрасным...

Светлана Оболенская

Форма: Рассказ
Жанр: Любовно-сентиментальная проза
Объём: 7647 знаков с пробелами
Раздел: ""Поговорим о странностях любви...""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати

- Расскажи мне о себе.
- Иди ко мне. Наконец-то ты у меня, со мной.
- Расскажи!
- Ближе, ближе. Обними меня.
- А ты расскажи.
- Да не волнуйся ты так…
- Подожди. Лучше поговорим. Расскажи.
- «Вы любите ли сыр? – спросили раз ханжу. – Люблю, сказал ханжа, я вкус в нем нахожу». Знаешь, откуда? Ладно, ханжа ты маленькая, ну что тебе рассказать? Смотри вот лучше сюда – видишь?
- Ой-ой-ой! Откуда он у тебя?
- Да у меня еще три таких. Этот – память о деревне Курчатовка Брянской области.
- В госпитале лежал? Больно было?
- Так больно, что теперь ты должна меня пожалеть
- Я жалею, я твой шрам поцелую. Но ты расскажи.
- Господи, да ты все обо мне знаешь. Тебе Данила и Софья Львовна, наверное, обо мне все уши прожужжали – какой я талантливый и какой я Дон Жуан. Ну что рассказывать? А знаешь, мы с тобой в 41-м в одном городе были. Ты говорила, что в Кинешме оказалась тогда, а я оттуда на фронт сбежал, форменным образом. Полк там формировался, и мы стояли месяца два, сколько я не просился, меня не отправляли. Я и сбежал. Чуть под трибунал не попал.
- А где ты до войны был?
- Мы с Лизой в Москве жили, в настоящем бараке. Это мне совсем недавно квартиру отвалили. А тогда вернулись в Москву из Биробиджана. Я по молодости лет дурак был, по призыву отправился туда еврейское социалистическое счастье строить.
- Построил ?
- Хрен построишь. Зато идиш освоил и даже стихи, поэму еврейскую написал. Ну, иди сюда, девочка моя.
- Ты меня не любишь, и я очень боюсь.
- Любишь – не любишь – все это пустые слова, и не стоит их повторять.
- Так не любишь?
- Слушай, я расскажу тебе, как это было на фронте. Из всех, кого я там знал, только один Данила не имел ни с кем дела, как только стихнет, сидит в уголку и пишет, пишет письма своей Соне. А я… Пока мы отступали, я никем не интересовался, обет себе такой дал. А потом…
- Ну, сколько у тебя женщин было? Пять? Десять?
- Ой, не смеши меня! Тут другие цифры требуются. Но знаешь, никто еще не описал, что происходило там из-за женщин, какие романы, с каким трагическим финалом. Вот это описать бы – как комполка намеренно подставляет подчиненного своего офицера, обрекает на верную гибель, чтобы его женщину заполучить. И получает. Я это видел. И вот чем так – лучше ничего серьезного, но все, что хочешь, и никаких обязательств.
- И ты от меня того же хочешь?
- Ну что ты, родная. Не думай об этом, война кончилась. Поцелуй меня, дай себе волю, ты же этого хочешь, вот – я это чувствую по твоим губам… Покажи мне, как ты меня любишь.

«Вот как это бывает», думала она разочарованно.

- Расскажи, что дальше было.
- Слушай, я устал, давай поспим.
- А тебе хорошо со мной?
- Ну, конечно, хорошо. Только маленькая ты еще.
- Мне 20. Ничего себе маленькая.
- Это неважно. Не в этом дело.
- Я пить хочу.
- Ну, иди. Там в кухне пиво найдешь.
- Я не люблю пиво.
- А больше нет ничего. Воды из-под крана попей. А мне пива принеси.
- Вот тебе твое пиво. Ну, поговори со мной. Ты же писатель, такой уже известный. Вот ты писал эту первую свою повесть, «Молчание». Все правда так и было?
- Да, правда, и разведчики романтические, и Сережа такой, и любовь…
-Любовь там кончилась, не начавшись. Но все равно так поэтично. Такая романтика на войне.
- Да на войне все было, самое разное. Любовь, романтика, грубость, предательство… А вот другая тебе нравится – «Скоро домой»?
- Ой, не знаю…Как тебе сказать? «Молчание» лучше.
- Господи, ну что ты говоришь! Дура ты! Что ты вообще в литературе понимаешь?
- Я тебя люблю. Обними меня.
- Ну, вот опять: «люблю, люблю». Ничего эти слова не стоят. Ну, ладно, иди ко мне.
- Не хочу, не любишь ты меня…
- А ты понимаешь, что мои вещи и я – это одно целое, одно и то же. И что критиковать их, особенно в постели с автором, не следует?
- Да разве я критикую?
- А ты не смей даже так говорить, девчонка ты!
- Я лучше уйду.
- Ну и уходи, я спать хочу. Утро уже. Тут недалеко. Позвони мне завтра или послезавтра.

«Вот так это бывает, оказывается», думала она с горечью, выходя на улицу и погружаясь в серые краски холодного утра поздней осени.

О, какая жестокая штука телефон! Она звонила и завтра и послезавтра, звонила, звонила, звонила… у нее в ушах звенело, так долго и настойчиво она звонила, натыкаясь то на короткие гудки – занято, то на длинные – никто не подходит. Наконец, дозвонилась.
- Слушаю.
- Это я.
- Ты? Вот уж не думал, что ты позвонишь !
- Да ведь мы договорились!
- О чем, дорогая?
- А разве…
- Знаешь, честно говоря, я думал, что ты все поняла, не стоит нам больше встречаться. Ну, что, будем опять о литературе беседовать? Я ведь тебя не обманывал, помнишь, говорил: если даже не получится что-то настоящее, у тебя на всю жизнь останется прекрасное воспоминание. А это дорогого стоит. Верно?
- Ты уверен, что воспоминание будет прекрасное?
- Когда станет воспоминанием, да, будет прекрасное. Ну, я тебя обнимаю и целую, прости, должен бежать.

Вот так, – думала она в отчаянии, – это и есть то, о чем пишут в книгах великие писатели всего мира. А о том, что в любом, так сказать, случае, останется прекрасное воспоминание, он действительно твердил ей с самого начала. Наверное, знал, что, кроме этого, ничего не будет.
Воспоминание не стало прекрасным. Она читала все его книги и с некоторым злорадством отмечала, что равных тем первым двум небольшим повестям он больше не написал. И не давались ему описания любви – какая-то едва уловимая капля пошлости проскальзывала в них. И только первые две повести, о которых они говорили той ночью, остались. Остался и он сам – она запомнила его высоким, подтянутым, в военном кителе с планками орденов и нашивками за ранения, запомнила его красивое лицо, освещенное изнутри, казалось ей, светом таланта.

Прошло много лет, и она, конечно, узнала, что такое любовь, о которой пишут великие писатели всего мира. Правда, ведь они не всегда пишут об истинной любви, которая так и остается тайной для многих, кого Бог, награждая разнообразными талантами, талантом истинной любви не наградил. Вот его тоже не наградил. «А меня?», думала она. Да ладно, ведь все это такие спорные вопросы, загадочные дела…
Однажды вечером она ехала в полупустом вагоне метро; на станции Охотный ряд в вагон вошел мужчина в потертом, неопределенного цвета длинном пальто и сел почти напротив нее. Она подняла на него глаза и вздрогнула – неужели это он? Он или не он? Сутулая фигура, унылое выражение лица. И на ногах – калоши! Никто уже калош не носил, и она представить себе не могла, что тот стройный майор наденет калоши! Он вышел на Кропоткинской, оглянувшись на нее, но вряд ли узнал, просто ему было любопытно, почему эта женщина так внимательно его разглядывает. Нет, не он это был, ей очень не хотелось, чтобы он стал таким.

И прошло еще два года. Она пришла на его похороны и увидела его и поняла, что тогда в метро это был все-таки он. Положила веточки весенних анемон поближе к его сердцу, отошла и горько заплакала. Все тут слилось, но, как ни эгоистично это было, горчее всего было то, что воспоминание так и не стало прекрасным, хотя он это ей и обещал.

© Светлана Оболенская, 2008
Дата публикации: 25.07.2008 15:01:42
Просмотров: 2886

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.