Дотронуться рукой до радуги...

Владимир Борисов

Форма: Рассказ
Жанр: Утопия
Объём: 11710 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Дотронуться рукой до радуги...

Небольшая серо-зеленая ящерка, легко обогнула тронутый ржавчиной кованый прут решетки, вмурованной в кладку оконного откоса и, промелькнув на истертом ракушечнике подоконника, застыла на ярко-белом, влажном, мельчайшем речном песке, тонким слоем рассыпанном на серебряном блюде.
Песок этот, применяемый для посыпания свежих чернил на рукописных свитках, по мере высыхания пересыпался в специальные оловянные песочницы, которые молодые дьяки и переписчики носили по обычаю на поясах, рядом с чернильницами, выточенными из полупрозрачного, молочно-волнистого алебастра.
Молодой послушник, неполных двенадцати лет, ярко-рыжий, с круглым, глуповатым лицом, густо припорошенным крупными веснушками, длинным гусиным пером потянулся пощекотать ящерицу и тут же звонкая, увесистая затрещина, отпущенная ему стоящим рядом с ним древним, но еще довольно крепким монахом - наставником, отцом Иоанном, отбросила мальчика от аналоя.
- Вот же глупый и ленивый отрок!
А ну-ка быстро повтори, что я тебе только что сказал.
Пацаненок страдальчески наморщил узкий лобик, почти полностью скрытый стриженными под горшок, цвета начищенной меди волосами и, потупившись, уставился в рассохшиеся, украшенные многочисленными чернильными кляксами и пятнами свечного воска, половые доски кельи.
- Прости отец Иоанн,- шепнул он, не поднимая взгляда.
- Прости, я отвлекся...
- Сам вижу, что отвлекся...
Уже более миролюбиво буркнул старик и, приподняв сухими, темными, словно пергамент пальцами подбородок послушника, глядя в упор в его зеленоватые, круглые глаза, проговорил медленно и веско.
- Заглавные буквы всегда выписывай четко, без наклона и тонким пером.
Дабы опосля в них можно было легко накладывать жидкую киноварь, лазурь или охру и краски оные не смешиваясь, играли бы сами по себе, звонко и чисто.
Номера стихов, напротив, пиши только черной сажей и толстым пером, тут украшения не к чему...
А сам текст Святого писания, выполнять лучше смесью сажи, чернильного ореха и разведенной водки, такие чернила ложатся плотно, четко и долго не выцветают.
Уяснил Федя?
Тот кивнул головой, но, скосив глаза, продолжал незаметно наблюдать за разомлевшей в песке ящерицей.
- Хорошо отрок, верю и наказывать сегодня, пожалуй, не буду. Перепиши дважды от Луки и на сегодня все. До вечерней службы ты свободен.
Монах перекрестился, подал послушнику руку для поцелуя и, пригнувшись, вышел через низкий для его долговязой фигуры, дверной проем.
-... До вечерней службы ты свободен...
Негромко передразнил ушедшего наставника расстроенный мальчик и уже откровенно уставился на незваную гостью.
- Тут, дай Бог к следующей обедне уложиться...Шутка ли - дважды от Луки!?
Перо писаря, все ближе и ближе пододвигалось к драконьей голове ящерицы, но та, не дожидаясь прикосновения, юркнула вниз по оштукатуренной стене и скрылась в щели пола.
- Ну вот и она убежала...
Обиженно протянул Федя, а руки его уже привычно раскладывали и разглаживали тончайший лист рисовой, китайской бумаги, сквозь который хорошо были видны тонкие, черные полосы, начертанные прямо на наклонной поверхности небольшого стола, аналоя.
-Перепиши дважды.... Перепиши дважды …
Ишь, взял манеру, чуть что, сразу же подзатыльник, или того хуже, на горох…
Всю ночь потом, после этого гороха колени огнем горят.
Вот возьму, да и расскажу все иеромонаху Владимиру.
Пусть он на него епитимию наложит, за то, что тот послушника обижает.
Что я ему, варнак, какой?
Да всем известно, что пока человек постриг не прошел, его и трогать - то наказуемо. А тут чуть что...
За окном потемнело.
Зашумели вековые сосны, вплотную примыкающие к монастырским стенам, светло-серым, в больших проплешинах осыпавшейся штукатурки .
Мальчик перекрестился и зажег несколько темно-коричневых, тонких, восковых свечей.
В келье сразу же стало светлее и послушник заметно повеселел.
- Ну и ничего страшного, если и не успею к вечерней молитве.
Все равно никто, кроме меня сейчас в обители и не сможет так красиво тексты переписывать. Был дьякон Михаил, так говорят, совсем ослеп, ему уже и не доверяют подобную работу. А у самого отца Иоанна, руки трясутся, - какие уж тут заглавные буквы, да еще, если с узорами...
Мальчик аккуратно переписывал строчку за строчкой, не переставая разговаривать вслух сам с собой. Судя по всему, разговоры эти давно уже вошли у него в привычку и казалось, он сам не замечал, что и о чем говорит...
- Говорят в Москве, давно уже создали такой пресс, в который только всунешь бумагу, а оттуда уже бац и готовая страница, с вязью и вензелями....
Врут, должно быть....
Хотя с другой стороны, почему бы и нет? Вон, монеты чеканят, так может быть и здесь тоже самое?
Нужно только клеше аккуратненько вырезать, да чернил не жалеть...А у нас, тут, на Поясе Каменном, до сих пор по рукописным служат...

Первые, крупные капли дождя упали на бронзовый, почти черный от времени отлив под окном и разбиваясь на сотни мельчайших брызг, веером осыпали подсыхающий песок.
Гроза с ее громовыми раскатами и шипящими, мертвенно - синими молниями, грохотала несколько в стороне, но ливень за окном разошелся не на шутку.
- Ишь, как Илья-пророк разбушевался!
Вновь разговорился мальчик, испуганно бросая взгляды на темно-серую массу воды, с ревом пролетающую мимо окна.
-И что ему там, на небесах неймется?
Вторую уж неделю поливает. Хотя отец Иоанн говорит, что это только здесь, для нас грешных, время течет медленно, а там наверху, для Боженьки и тысяча лет за один день пролететь может.
Хотя здесь положим, он, наставник - то мой, пожалуй, несколько и подзагул.
Прости господи!
-Послушник испуганно оглянулся на дверь и трижды перекрестился.
-Ведь, что такое день!?
Утренняя молитва, трапеза, урок по писанию, да вечерня …
Вот он и пролетел, день - то. А тут тысяча лет....
Нет, совершенно точно приврал отец Иоанн - прости его, Господи, неразумного.
Перо в руках мальчика предательски скрипнуло и он тут же, без сожаленья вышвырнул его в окно, в непрекращающийся ливень.
Скрупулезно перебирая из заранее припасенных, кучкой лежащих на длинной скамье перьев, мальчишка выбрал новое и, склонив голову, продолжил:
... «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день; ибо Плоть Моя истинно есть пища ... Да не усомнится никто в том, что это не простое вино и не простой хлеб, а подлинные Тело и Кровь Христовы»….
Послушник обмакнул остро отточенное перо в чернильницу и уже было принялся вновь за свое кропотливое и тяжкое ремесло, как неожиданно мощный раскат грома (словно возле самого уха сухую доску преломили), заставил мальчика непроизвольно втянуть голову в плечи и съежится.
- Ой, что делается!?
Зачастил, торопливо крестясь, послушник, подбегая к окну.
Ливень выдохся, прекратился и странные, багрово-черные тучи спешно поползли на восток, в сторону от села Каменки, куда-то в безымянное урочище.
Туда, где как он слышал от мальчишки алтарного, в прошлом году государевы рудознатцы, отыскали необычайно богатое месторождение самородного золота.
- Эх…
Не без зависти протянул мальчик, лежа на прохладном и широком подоконнике и жадно вдыхая необычайно свежий после грозы воздух
- Эх, мне бы такой фарт подвернулся, с золотом - то, я бы, пожалуй, оставил обитель....
Какой резон перьями скрипеть, когда в карманах тысячи!?
Федя через плечо осмотрел темную, с прокопченными углами келью, хотел, было перекреститься, но, передумав, вновь высунулся в окно.
А там!?
Чистое солнце светило жарко и ярко, будто и не было этих двухнедельных затяжных дождей и этой грозы, страшной в своем первородном гневе. Каждая лапа расхристанных ливнем сосен, каждый кирпичик монастырской стены, каждый крест на золоченых церковных куполах, царапающих казалось самую синь небес, курились тонким и легким парком, неспешно уплывающим голубую ввысь.
Но самое главное, что поразило мальчика, это конечно радуга.
Такой радуги он, пожалуй и не видел никогда.
Яркие, сочные цвета ее поражали воображение.
Синий, красный, фиолетовый....Один конец ее терялся где-то позади монастыря, его и не видел послушник, а вот другой, другой казалось, упал на большую поляну, среди соснового бора, туда, где громоздились черные, прокопченные гранитные глыбы древнего языческого капища.
-Вот бы дотронуться до этой радуги. Вот бы...
Но мысли его совершенно неожиданным образом тут же поменяли свое направление.
- А вдруг, вдруг это знак мне!?
Мальчик потрясенно соскочил с подоконника и, упав на колени, истово перекрестился...
...- Вдруг это не просто радуга, промысел Божий и мне отыскать самородное золото? А вдруг...
Федька вновь подскочил к окну, но радуга как приклеенная все еще указывала на заветную поляну.
...- Я быстро...Я, я быстренько!
Прокричал мальчик куда-то в сторону окна и сбросив легкие лапти, как мог скоро натянул на по-мальчишески грязные ноги, сапоги, обильно пропитанные медвежьим салом.
- Тут всего-то версты три, не более....
Через час уже обратно возвернусь.
Убеждая самого себя, послушник выскочил из кельи, бегом спустился с крутой лестницы ведущей на мощеный брусчаткой монастырский двор и поспешил к воротам.
Привратник (огромный, черноволосый монах, поверх рясы опоясанный широким кожаным ремнем с длинным мечом на боку), что-то прокричал мальчику вслед, усмехаясь в путанную, без единого седого волоса бороду, но перечить ему не стал.
Послушник, хотя бы и парнишка, но человек вольный, таким завсегда двери открыты.
А тот, неторопливо махнув рукой монаху (дескать, я скоро), уже бежал, скользя по мокрой траве в сторону чистого, пропахшего смолой и скипидаром соснового бора...
...Поляна, открывшаяся взору запыхавшегося мальчика, оказалась неожиданно большой, почти идеально круглой. Большая, в два человеческих роста каменная баба с безглазым лицом и обвислыми грудями, возвышалась на небольшом пригорке, аккурат по центру поляны.
Но радуги, радуги уже не было...
- Вот дурак же, прости Господи!
Ругнулся послушник, запыхавшись и направляясь к капищу.
- Отправился за золотом, а лопаты, какой-никакой взять не удосужился...
Он подошел к грубо вытесанному каменному изваянию, потрогал его влажную, тронутую лишайником поверхность и обиженно всхлипнув, присел рядом, прямо на траву.
...Через четверть часа, отдышавшийся послушник поспешил обратно в монастырь: гроза грозой, а урок заданный ему отцом Иоанном никто не отменял.

…Перед распахнутыми и отчего-то странно покосившимися тяжелыми, воротами, монаха-привратника не оказалось, а посреди широкого монастырского двора, кучка странно одетых людей окружила высокую женщину с непокрытой головой и черных стеклах на глазах.
Стекла зеркально блестели, а женщина, облизав ярко-красные губы, громко проговорила в большую, помятую, металлическую трубу.
...- Дамы и господа.
Мы находимся на главной площади чудом уцелевшего архитектурного ансамбля мужского Святониколаевского монастыря в Верхотурье, основанном еще в 1604 году, монаршим соизволеньем Бориса Федоровича Годунова.
В тысяча девятьсот двадцать девятом году, монастырь был распущен, перешел в ведомость Уральского отделения НКВД, отдан под детскую колонию, а монахи, послушники и художники иконописной мастерской, расположенной на его территории, были по большей части арестованы и осуждены.
Сейчас ведутся переговоры о передаче всех монастырских построек в лоно православной церкви...

Сопровождаемый недоуменными взглядами, мальчик направился к каменной лестнице, ведущей в келью переписчиков, но вход на нее преграждала ярко-красная, металлическая цепь, с прикрученной к ней табличкой, вырезанной в виде стрелы: «НАЧАЛО ОСМОТРА».

© Владимир Борисов, 2011
Дата публикации: 02.03.2011 00:28:03
Просмотров: 4135

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.