Враг народа
Александр Дерюшев
|
Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни Объём: 12866 знаков с пробелами Раздел: "" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Об этом сказано и написано много, но каждая отдельная история - это чья-то судьба, чья-то боль... Враг народа Рассказ Виноват я не больше прочих, Знаю, не в чем меня винить, Но кому-то шепнули «Прочь их», И запуталась жизни нить… – Кто? – за дверью покашляли и видимо прислушались. – Врача вызывали? – я поставил дипломат на пол и протер очки. – Да-да! – ответил тихий, поразительно спокойный голос, дверь щелкнула замком и приоткрылась. Я шагнул за порог в узкий, ярко освещённый коридор, и сразу увидел хозяина голоса. Старик был ниже меня почти на голову, худой до истощения, и совсем седой. – Проходите, молодой человек, вот сюда, в комнату. Замечательно, что Вы зашли. Весьма признателен… Стараясь не задеть дорогущие обои и очень оригинальную, наверняка импортную тумбочку, на которой стоял телефон, выполненный «под старину» с позолотой, я прошел вслед за стариком до двери в комнату и… шагнул в дверь. То, что я увидел за порогом комнаты, настолько отличалось от коридора, что в первый момент я решил, что прошёл не в дверь, а сквозь портал в иной мир. Комната старика больше походила на камеру. У стены стояла древняя панцирная койка, аккуратно застеленная дырявым одеялом, подушка без наволочки была кокетливо смята на один угол и занимала свое место в головном конце кровати. У окна располагался самодельный столик на ножках «крест-на-крест», застеленный рваной клеёнкой, дырки на которой были заклеены синей изолентой, потому казалось, что клеенка исписана иероглифами. – Проходите, присаживайтесь – было видно, что старик сильно смущён. Сложно сказать чем больше – то ли обстановкой, столь сильно контрастирующей с остальной квартирой, то ли необходимостью посвящать чужого человека в свои болезни. Такое тоже случалось. – А куртку Вы можете повесить здесь – и старик показал рукой на гвоздь,вбитый прямо в дверной косяк. Я снял куртку, повесил её на предложенный гвоздь и сел на стул, который, надо сказать, был единственным в комнате и представлял из себя весьма плачевное зрелище. Однако я, понадеявшись на авось, решил, что меня он всё же выдержит, ну хотя бы какое-то время. Старик присел на краешек кровати и впервые с момента моего прихода поднял на меня глаза. Взгляд этих, невероятно уставших, глаз был одновременно грустным, даже печальным, и в то же время –очень мудрым и, казалось, ВСЁпонимающим, или же, точнее сказать, – ВСЁ понявшим в этой жизни. Всё это сочетание эмоций, чувств и ощущений промелькнуло для меня в одно мгновение, когда наши глаза встретились. Я достал из дипломата его амбулаторную карту и задал стандартный вопрос: – На что жалуетесь?.. Старик улыбнулся, как-то совершенно по-особенному, одними уголками рта, при этом оставаясь серьёзным… Какое-то время мы действительно разговаривали на медицинские темы, старик, несколько смущаясь, рассказывал о своих недомоганиях, но было отчётливо видно, что это не самое главное. Ему было необходимо поговорить, просто поговорить. Не о здоровье или дороговизне лекарств, не о возможности обследоваться в стационаре, а просто поговорить, о жизни. Такое в моей, тогда еще совсем небогатой, врачебной практике случалось нередко, и уже тогда я вывел для себя непреложное правило: главное – это умение выслушать человека, дать ему выговориться. Это было началом взаимопонимания, доверия, и, в конце концов, – началом лечения. В институте меня так и не смогли окончательно убедить, что лечить надо только тело, мне такой подход всегда казался больше ремонтом, а не лечением. Именно поэтому я всегда СЛУШАЛ, даже если рассказывали мне не о жалобах и не про историю своих болезней, а просто о себе… … А у меня два сына на войне, Я научил их Родину любить, Но лейтенант всё вбить пытался мне, Мол, сознавайся, если хочешь жить… Разговор наш со стариком в короткий срок стал дружеским, и он даже попросил меня называть его не по имени-отчеству, а просто Михалыч. Меня он упорно продолжал называть «Молодым человеком», но, в конце концов, это было и не важно. Так я узнал историю человека, на долю которого выпало немало трагических моментов. В 1941 году его не взяли добровольцем на фронт. По состоянию здоровья, хотя был он к тому времени уже отцом двух взрослых сыновей. Сыновья и ушли воевать. А осенью 1942… вечером, за ним приехали из НКВД… «чёрный ворон» – так эти машины называли в народе. Как он узнал намного позднее – на складе, к которому по своей работе он имел отношение, нашли крупную недостачу, и кладовщик, видимо,сперепугу, свалил всю вину на него. Очень простая история. И не было никому дела до многолетнего стажа или медали «За трудовые отличия», которую ему торжественно вручили прямо перед войной… Мне время на сборы не дали, Видно служба у них такая, С гимнастерки сорвав медали, Матерились, к дверям толкая… Старик, снял с плитки изрядно проржавевший чайник и налил кипяток в алюминиевые кружки. Из заварника с отбитой ручкой добавил крепко заваренного чая и пододвинул чашку с сахаром: – Угощайтесь, молодой человек. Я обычно старался не тратить времени на чаепития на вызовах. Но этот вызов оказался последним, и история старика меня сильно захватила. Была в этой истории какая-то особенная боль и ещё невероятное терпение. Двое в штатском, визит под вечер. А за что? – узнаешь потом. Трое суток тянулись вечно, Вспоминаю сейчас с трудом… После чая старик проводил меня до дверей.Отчётливо чувствовалось, что в коридоре он ощущает себя неловко, как будто проходит по чужой квартире. Уже закрывая дверь, он посмотрел мне в глаза и тихо попросил: – Молодой человек, а не могли бы Вы заходить ко мне ещё… иногда? Я не стал говорить о том, что приходится работать в поликлинике и потом ещё дежурить на скорой помощи, что дома жена и маленький сын. Я тогда ответил ему просто: – Я зайду… Ждал допроса, как пива в чайной. Нары, в камере пара крыс… Разберутся, думал, случайно, В нетерпении ногти грыз. Я стал появляться у Михалыча примерно пару раз в неделю, старался выкраивать время после вызовов или перед приемом, и постепенно наши отношения всё больше и больше стали походить не на отношения доктор-пациент, а просто на дружеские. Мне нравилось пить с ним чай из алюминиевых кружек, которые ещё можно было увидеть разве что в музее, но другой посуды у Михалыча просто не было. Нравилось разговаривать с этим спокойным, бесконечно добрым человеком, которого жизнь так и не смогла сломать и озлобить. Наконец-то приказ: Доставить! За вопросы – таков сюжет– Мне фингал припасли, хоть ставить Было некуда их уже… Говорил не только он. Михалыч живо интересовался моей работой, часто спрашивал про больницу и про городские новости: – Сам то я на улицу давно уж не выхожу – вот по комнате ещё передвигаюсь, а по лестнице совсем не могу, тут ведь четвертый этаж… Так что вы, молодой человек, для меня, как глоток свежего воздуха и в смысле информации тоже! Часа через два допроса Мне предложили сесть, А я там упал, да просто, Очень хотелось есть… Постепенно я узнал, что квартира, в которой живёт Михалыч, совсем не его, а каких-то дальних родственников, которые в обмен на его пенсию и отдали ему одну комнату, правда меблировать и вообще устраивать его быт они не собирались, а потому комната, много лет не знавшая ремонта, была «обставлена» соседями – кто чем мог… Так и появилась панцирная кровать, самодельные стол и стул, электроплитка, которая стояла на столе на двух кирпичах, и то немногое имущество, которым старик пользовался все эти годы. «Щедрые родственники» покупали ему кое-что из продуктов, на что он и жил. Помогали соседи. Хотя тогда, в конце восьмидесятых, с этим было очень непросто. Страна моя, окунувшись в беспредел перестроек, не больно-то радовала нас прилавками. Однажды мне по блату дали банку сгущённого молока, и я принес её Михалычу. Сильно смутившись, старик очень долго отказывался и даже хотел сказаться обиженным, но потом банку всё-таки взял и, судя по моим наблюдениям, сумел растянуть её недели на три, видимо принимая как лекарство по чайной ложке. Я ждал много дней, да видно Нет повода для суда Как многим – что б ни обидно– Десять лет и в Сибирь, сюда… Постепенно, с каждым новым своим визитом к Михалычу, я узнавал о его судьбе все больше и больше, и не переставал удивляться. Даже не тому, что он рассказывал, а тому, как он это делал… Он просто вспоминал, как будто не по лагерям, не по холодным и голодным баракам провела его судьба. Вспоминал без озлобленности и жажды мести, а как испытания, которые, раз уж были посланы – надо было пройти. И пройти достойно, по человечески. А когда позади этапы, Десять зим, где каждая – жизнь! Сохранил только рвань из драпа, Да усталую мысль – «Держись!» На сегодняшнюю свою жизнь он тоже ни разу мне не пожаловался. Говорил, что родственники хорошие, только заняты очень, не до него им, а у него есть всё, что надо. – Большего мне и не надо. Зачем? Хлеб есть, картошки вот соседка принесла… даже сгущёнка есть– говорил Михалыч и улыбался своей светлой и открытой улыбкой, которая раскрывала всю его душу. Всё проходит, и сроки тоже. Не убийца я, даже не вор… Ощутил вдруг себя без кожи Я, узнав – Отменён приговор… Однажды, на лестнице, меня встретила соседка и, как обычно, поздоровавшись, сказала: – Доктор, спасибо Вам… за Михалыча, он ведь, как вы к нему приходить стали, прямо ожил, а то ведь думали совсем помирать собрался старик! Полечили Вы его, значит! – Извини уж, случилась ошибка! – Мне сказал молодой капитан – Ты, мужик, не страдай так шибко– Перепутали видно ТАМ!.. После освобождения из лагеря оказалось, что Михалычу возвращаться некуда. Жена в скорости после его ареста умерла, а квартиру отписали «нужному человеку». А сыновей убили на войне… Я научил их Родину любить. И доказать никто не сможет мне, Что нужно лгать, коль хочешь дольше жить… В комнате общежития бывшему «врагу народа» отказали, так, на всякий случай, мало ли… Пришлось искать приюта у родственников, большинство которых тоже были ему не особенно рады. Так судьба привела старика обратно в Сибирь, где в последние годы его и приютили эти вот родственники, которым он был очень благодарен. – Вы, молодой человек, уж простите меня, старого, что отрываю Ваше время! Я ведь все понимаю – сейчас время стоит дороже, чем раньше. –Михалыч, но ведь общение стоит ещё дороже? – улыбался я ему в ответ и всё хотел сказать, что его рассказы были не просто интересны, они учили меня жить и воспринимать эту жизнь правильно, и что моё время, потраченное на эти беседы, не окупает и малой доли того, что я получил! *** Дождь только чуть-чуть моросил, и жёлтая листва на кустах перешёптывалась с ним о чем-то важном. У подъезда стояло несколько человек – почти все они были пожилого возраста, и было видно, что стоять им непросто. Из подъезда вынесли две табуретки и следом вынесли гроб. Я снял фуражку и подошел ближе. Лицо у Михалыча было таким же спокойным, как и при жизни. Казалось, он просто спит, а его… зачем-то вынесли. Под дождь. Это всего лишь дождь, говорил я сам себе и чувствовал, как слезы тоненькими ручейками скользнули по щекам, но я их совсем не стеснялся. – Светлый был человек, Царство ему небесное! – прошептала рядом старушка и перекрестилась. © Александр Дерюшев, 2018 Дата публикации: 22.06.2018 06:49:01 Просмотров: 1972 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|