Ромадин

Евгения Соловова

Форма: Повесть
Жанр: Любовно-сентиментальная проза
Объём: 82822 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

РОМАДИН

май-сентябрь 1924 г.

Через полгода после приезда в город он в первый раз шел в дом к владыке Кириллу и у ворот встретил молодую женщину с двумя детьми. Девочку лет пяти она держала за руку, и на солнце сверкнуло обручальное кольцо, а восьми-девятилетний мальчик шел рядом. Женщина чуть наклонилась к нему и что-то негромко сказала. На застывшего напротив Ромадина внимания не обратила. И он позавидовал ее мужу.
Если б срочно приказали ее описать, то назвал бы средний рост, очевидно, гладкие волосы, спрятанные под шляпкой, лицо, по форме скорее вытянутое, чем круглое, серые глаза, среднего размера прямой нос с небольшой горбинкой, рот среднего размера с обыкновенными губами - не толстыми и не тонкими, чуть выступающий вперед небольшой твердый подбородок.
Если б тогда же его спросили, чему позавидовал, то разумно объяснить бы не смог, - интуиция подсказала.
Он встретил ее через два дня, когда снова пришлось посетить владыку. Сидя за чашкой чая в дальней части большого овального стола и ожидая Кирилла, чтобы вместе идти на приходское собрание, Ромадин увидел, как она вошла в столовую, о чем-то быстро переговорила с хозяином дома и владыкой и тут же ушла. В сторону Ромадина опять не посмотрела - поздоровалась со всеми присутствующими.
- Кто эта женщина, которая входила в столовую, пока я пил чай? - как бы, между прочим, спросил он, когда вдвоем с владыкой шли в сторону Варваринской церкви.
- Какая женщина? - не понимая, о ком идет речь, спросил Кирилл.
- Молодая шатенка среднего роста... Которая разговаривала с твоим отцом и с тобой...
- Это моя сестра... Александра...
- А чем занимается ее муж? - поинтересовался Ромадин, стараясь говорить безразлично.
- Она - вдова... Ее мужа расстреляли в 19-м, и она растит двоих детей...
Уже вечером следующего дня Ромадин отправился провожать ее после работы, которая заканчивалась поздно, - в школе для взрослых.
Конечно, он не был монахом. Еще юнкером в училище ухаживал за молодой барышней, дочерью мелкого чиновника, и даже раздумывал о женитьбе, но девушка умерла от чахотки, а он остался с переживаниями: нет ли в ее смерти его вины?
Когда утвердился, что лично не виноват, и Бог определяет судьбу, то решил, что, наверно, его предназначение - военная служба, а не семейная жизнь, и все силы и время отдал ей.
Однажды годы спустя, вспоминая молодость, он на мгновение представил, как сложилась бы его жизнь, если бы тот брак состоялся: растрепанная жена, мокрые и плачущие дети, его желание все время проводить на службе и поменьше находиться дома, - все напоминало семью его несостоявшегося тестя, но по молодости не придавал значения: он, Ромадин, сделает так, как считает нужным - перевоспитает жену. Тогда полагался на собственные силы, ум и характер, отбросив вековую мудрость, что свои мозги и представления не вставишь другому в голову.
Но это случилось значительно позже, а пока влюбленность в нем оставалась, на женщин внимания не обращал, тяжело переживая чужую раннюю смерть.
Со временем отошел, и природа свое взяла. Тем более что с началом войны смерть молодых стала нормой.
Ромадин нравился женщинам: молодой, энергичный, обаятельный и насмешливый, как в отношении себя, так и окружавшего мира. К тому же умел обходиться с ними, проявляя внимание и искреннюю расположенность. Взаимоотношения строились просто: если женщину тянет к совместной близости, и она ему симпатична, то - как мужчина - не должен ее огорчать.
Они любили его за легкий нрав и расставались без тяжелых переживаний: не обещал больше, чем мог, - с самого начала не тешил их возможностью брака, и с его стороны отношение к ним было простое - говоря словами классика: "На время - не стоит труда, а вечно любить невозможно!".
Свои связи Ромадин не афишировал, а потому, не зная правды, но, догадываясь, некоторые его приятели откровенно завидовали, а другие знакомые считали его мерзавцем, что было неверно: с женщинами он всегда был честен.
Единственный затянувшийся роман - с женой крупного военного чиновника - длился полтора года, но и тот спокойно закончился по обоюдному согласию: как в самом начале их отношений она не собиралась рушить семью, так и он - жениться на ней. И потому, что оба скрывали свои отношения, и об этом мало кто знал, все обошлось к взаимному удовольствию.
Потом ему стало не до женщин - отошли на третий-четвертый план: война отвлекает от мыслей о них.
Летом 1918-го в Омске, когда образовалась короткая передышка, некоторые его друзья офицеры, включая Алмазова, соскучившись, кто по домашнему теплу, а кто по женскому телу, переженились, и Ромадин начал было, как говорят в народе, "хороводиться" с одной сестрой милосердия, происходившей из хорошей семьи, но девушка оказалась экзальтированной: начитавшись дамских романов, к его огромному удивлению, полагала, что любовь ограничивается вздохами на скамейке.
Временем на вздохи Ромадин не располагал, а потому заменил ее на другую, которая правильно воспринимала войну и жизнь. Когда же боевые действия продолжились, оба - каждый на своем фронте - снова вступили в них, хотя, честно говоря, война - не женское дело, и женскому полу там делать нечего.
Позже он узнал, что ту, первую, сестру милосердия после отступления из Омска Восточной армии под командованием адмирала Колчака захватившие город красноармейцы изнасиловали до смерти.
Конечно, и тогда в Омске Ромадин мог, подобно своим коллегам, венчаться и вступить в брак, и та, вторая, сестра милосердия, конечно, согласилась бы, но он полагал, что женитьба - дело ответственное и спешки не терпит, и что нужно хорошо оглядеться и внимательно посмотреть на семью невесты: нашел объяснение своему решению. Потому что не любил. Не был даже влюблен.
Он продолжал воевать и уже не обращал внимания на сестер милосердия - не потому, что молодых сменили пожилые, а потому, что недостаточно вооруженная и быстро редевшая Восточная армия отступала, пока не оказалась на самом восточном краю России.
После восьми лет войны мужчин в стране стало намного меньше, но женское внимание обходило Ромадина стороной: телесная худоба, огрубевшее лицо, которое обдули ветры Новониколаевска, Омска, Иркутска, Никольска, Хабаровска, Владивостока, со складками, старившими его на добрый десяток лет, усталые глаза, в которых скопились воспоминания об утратах, шершавые руки с трещинками на пальцах не привлекали внимания женщин, искавших надежду на семейный уют. Он тоже к ним не стремился: офицер армии, потерпевшей окончательное поражение, мечтает лишь об одном - побыть хоть денек там, где был счастлив, и поехал в родительский дом. К маме - если жива.
"Красным" служить не собирался и решил уйти за границу, и ушел, если б не встреча с молодым владыкой Кириллом.
Ромадинские опыт и знания оказались пригодными церкви.
Чувство одиночества ему вообще не было свойственно - у него была мама, были соратники - они же коллеги по Главному Штабу, такие же холостяки, - жену Алмазова после освобождения из Иркутской тюрьмы они вывезли в Харбин в начале осени 1920-го и оставили на надежных людей, позже она перебралась в Австралию, - а что касается представительниц женского пола, то он, Ромадин, уже стар, чтобы за ними ухаживать: ему тридцать три.
Попросту говоря, насмотревшись на разных женщин из разных кругов, он им не доверял, и если бы сказал об этом Саше, то она обиделась бы за всех женщин сразу. Потому что часто судила по себе.
На улице было уже темно, и, чтобы не испугать, Ромадин подошел спереди и, напомнив, что накануне посещал их дом и видел ее, представился, как положено: фамилия, имя и отчество.
Она представилась по имени и отчеству.
- Я знаю, - ответил Ромадин, - мне сказал ваш брат, и я посчитал, что приличной женщине опасно ходить одной темными улицами. К тому же живу в пяти минутах ходьбы от вашего дома...
Его ходьбы. Для других - не меньше десяти.
- Уже привыкла, - ответила Саша, потому что, пережив гражданскую войну в Сибири, без родственников и знакомых, в двадцать пять лет оставшись вдовой с двумя маленькими детьми, один из которых грудной, ничего не боялась.
Они шли пустой улицей к остановке трамвая, и для знакомства Ромадин стал коротко рассказывать о себе, не называя дат, а потому, что его настоящая биография значительно отличалась от официальной: и дата рождения, и образование, и служба в старой и "Белой" армиях - все другое, называл общие данные: место рождения, образование - среднее и военное, служил в царской и "Белой" армиях, холост, женат не был, сейчас живет здесь и работает бухгалтером.
Трамвая не было, а погода хорошая, и, разговаривая, они прошли пешком до следующей остановки.
Она тоже коротко рассказала о себе: образование среднее и специальное учительское, мужа в январе 1919-го под Читой расстреляли "семеновцы", растит двоих детей - мальчика и девочку, а где работает, он уже знает.
Ромадин не служил у Семенова - не потому, что еще в декабре 1917-го между ними, полковником Ромадиным и тогда есаулом Семеновым, произошел конфликт, чуть было не закончившийся стрельбой, а потому, что, впервые увидев Семенова, сразу понял, что им не по пути: не уважал изо всех сил рвавшихся к личной власти, - позже, зная нравы Забайкальской "казачьей вольницы" атамана Семенова, предпочел не иметь с ним дел, - и поэтому только молча кивнул головой.
О том, что раньше видел Сашу с детьми, не стал говорить.
После поездки в трамвае, по дороге к ее дому, он предложил посидеть на бульваре, но она отказалась: торопится к детям - они так привыкли, что их мама всегда с ними, что начнут волноваться, если задержится.
- Мы вернулись сюда из Иркутска два года назад, вокруг много родственников, но они по-прежнему держатся за мамину юбку, и для них я - высшая инстанция... - с легкой улыбкой сказала Саша.
Улыбка была необыкновенная: чуть смущенная и по-детски наивная, а потому в сочетании с ней умные глаза тоже казались наивными.
Как правило, у людей с таким прошлым подобной улыбки не бывает.
Около ворот своего дома Саша остановилась и поблагодарила его за компанию. Ромадин предложил проводить дальше, через двор, до входной двери, но она отказалась, сказав просто и твердо:
- Спасибо. Не нужно.
Не ожидав от себя смущения, он попросил разрешения так же с ней встретиться завтра.
- Спасибо. Не стоит зря тратить время.
Она говорила спокойно и ровно, без интонаций. Как и брат. И обидеться было нельзя - констатация факта. Только для Ромадина слова не имели значения.
Он взял ее руку, поцеловал, вытянул свои руки по швам и поклонился, чтобы завтра придти, чтобы снова с ней встретиться.
Каждый день шесть раз в неделю - выходной она проводила с детьми - Ромадин встречал Сашу после работы.
Через месяц они стали обращаться друг к другу по именам и на "ты".
Тогда же заметил, что она перестала носить обручальное кольцо.
Не знал, что отнесла в "Торгсин". Чтобы подкормить детей.
Ему в ней нравилось все: рост и фигура, спокойные и мягкие движения, глубокий ум и хорошая интеллигентная речь, умные и ясные глаза, и, конечно, улыбка. Правда, улыбалась довольно редко. Попросту говоря, в Саше не было ничего, что его раздражало.
Если бы его спросили, а что особенно привлекает, то назвал бы сочетание ума и бесхитростности. И, конечно, отсутствие стремления нравиться.
С ней было удобно: никто не искал какого-то заднего смысла в его словах, не принимал его шутки на личный счет, не пытался продемонстрировать свою ученость. Да и он сам не стремился произвести впечатление. Потому они общались как старинные приятели, которые прекрасно знают друг друга.
Единственная женщина, на которой он мог бы жениться.
Он пытался стать ей нужным и неоднократно предлагал всяческую помощь, но Саша отказывалась: все могу сама.
Тогда решил действовать через детей - подружиться с ними.
Особенно хотел взять мальчика в тир. Не для того, чтобы похвастаться стрельбой: стрелял с обеих рук, потому что левша, и еще в училище получал награды за стрельбу, а чтобы научить. Мужчина по определению должен уметь хорошо стрелять.
Только Саша всегда отказывалась - знала, что детям он понравится, и не хотела, чтобы они привязались к нему, а не соображавший тогда Ромадин молча обижался: она считает, что он будет плохо влиять на них!
Правда, однажды, скрепя сердце, все-таки разрешила сводить сына в тир - в их семье никто не умел стрелять.
О том, что сама неплохо стреляла - для самообороны муж-офицер научил, и после захвата Читы "семеновцами" больше года у нее в сумочке всегда находился браунинг, - никто, кроме нее, не знал. Когда семеновская контрразведка арестовала ее мужа, она, беременная, а потом недавняя роженица и кормящая мать, несколько месяцев спала почти сидя, держа под рукой оружие. Но о своем прошлом Саша предпочитала молчать. Женщина и оружие - вещи несовместимые.
Первая попытка дружбы с детьми стала последней: дома сын с таким восторгом рассказывал о новом знакомом, что она испугалась, а Ромадин расстроился: не понравился сыну, и, не желая его, Ромадина, огорчить, Саша всячески заминает разговоры о дальнейшем общении.
Никаких попыток к их физическому сближению не предпринимал - боялся обидеть. Знал, что при малейшей попытке проявить себя как мужчина она прекратила бы отношения, которыми он дорожил.
Как-то однажды на темной улице она оступилась и чуть не упала, но он ее поддержал.
- Вот, и от меня какая-то польза! - улыбнулся Ромадин.
Саша молчала: после голодного истощения в Чите и Иркутске, когда все, что зарабатывала, расходовала на детей, оставляя себе самый минимум, только чтобы не умереть с голоду и не оставить их круглыми сиротами, у нее на время ослабло зрение: ясно видела только своих детей, все остальное - в легком тумане. Включая Ромадина. Читала в очках, но ходить по улице в них стеснялась.
После этого случая она стала брать Ромадина под руку.
Его шаг равнялся двум ее шагам, и, двигаясь вместе с ней, иногда локтем он чувствовал через ткань ее тело, скрытое в платьях, напоминающих гимназическую форму.
Когда однажды она запнулась и должна была по инерции полететь вперед, он опередил ее, схватив в объятья, и, принимая в себя дрожание тела от незаконченного движения, крепко прижал к себе. Уже потом испугался, что могла разбиться.
Он не хотел ее отпускать, слушая, как усиленно бьется ее сердце, ощущая слабое тело и поглощая легкие уколы тока от соприкосновения мужского и женского тел.
Хотел, чтобы навсегда осталась с ним.
- Спасибо. Вы мне помогли, и я благодарна за помощь, - отстраняясь, сказала она, и при тусклом свете фонаря, под которым они тогда оказались, он заметил блеск застывших в глазах слез.
- Я хочу, чтобы ты стала моей женой, - неожиданно для себя произнес Ромадин.
Не он сказал, а интуиция его голосом.
- Мы мало знаем друг друга, - ответила Саша.
Как отмахнулась.
- Нет! - хотел ответить Ромадин. - Я тебя хорошо знаю и вижу насквозь!
А вслух сказал:
- В первый раз, когда случайно увидел тебя с детьми, сразу понял: мне нужна именно такая жена, как ты, - женщину, у которой семья, не интересуют другие мужчины.
- Вы правы, - неожиданно перейдя на "вы", сказала она, - у меня семья. В ней есть мужчина - мой сын. И другие меня не интересуют.
Ромадин поцеловал ее руку и ответил - уже сам и от себя:
- Мужчин должны воспитывать мужчины, а не женщины... Я сделаю все, чтобы ты убедилась: лучше мужа, чем я, ты не найдешь!
- А я не ищу, - спокойно ответила Саша.
При расставании возле ворот своего дома она попросила "уважаемого Дмитрия Михайловича" больше после работы ее не встречать.
Если б на ее месте была другая женщина, то Ромадин сказал бы себе, что кочевряжится, но знал, что Саша говорит то, что думает. Или молчит. И, чтобы не навязываться, решил сделать перерыв. Потому что не мог от нее отказаться.
Смог выдержать только два дня, а на третий опять появился у школы.
Она вышла из двери и, не оглядываясь по сторонам, медленно пошла, внимательно глядя под ноги. Ромадина все равно не увидела бы - стоял в тени, прижавшись к стене дома, - и, чтобы не испугать, возник прямо перед ней, чтобы потом покраснеть: на него смотрели удивленные глаза. Без страха.
- Немного опоздал! - объяснил Ромадин такое свое появление и, взяв ее под руку, полутрагическим голосом произнес: - Говорят, в последние дни в этом районе появился преступник, которой по вечерам нападает на одиноких женщин!
Она молча кивнула головой, и он понял: поверила! И стал продолжать ухаживание.
Иногда сознавал, что теряет голову, но всегда убеждал себя, что с ним все в порядке - мысли работают четко, а то, что чувства переполняют его, то это по-человечески.
Вечерами перед сном перед его глазами вставала одна и та же картина: Саша, беременная их ребенком, на которую он боится дохнуть. Знал, что выпускать из дома будет только в своем сопровождении, чтобы не оступилась и не упала, и хотел, чтобы у них было не меньше двоих детей. Мальчик и девочка. Или двое мальчиков. Но девочка обязательно - чтобы похожа на Сашу! Даже выбрал ей имя!
Время от времени ловил себя на мысли, что сейчас его можно брать голыми руками: если бы в присутствии Саши его арестовали, то, ради того, чтобы с ней и детьми ничего не случилось, не оказал бы сопротивления.
В один из выходных он, взяв отгул, чтобы побольше быть с ней, сопровождал по делам в упрнаробр и по дороге предложил зайти к нему, чтобы передохнуть и выпить чаю, - буквально на десять-пятнадцать минут. Она согласилась. Мама была в отъезде, и он сам быстро вскипятил воду и заварил чай.
Оказавшись напротив нее и получив возможность внимательно рассмотреть, при дневном свете ему бросились в глаза бледность и усталость: она буквально спала на ходу.
- Ты очень устала, и тебе нужно как следует выспаться, - сказал он, констатируя действительность.
Вместо ответа она чуть мотнула головой, сделала маленький глоток из чашки, поставила на стол, и тогда он погрузил ее в короткий глубокий сон.
Чтобы не упала со стула, Ромадин перенес на постель и расстегнул верхние пуговицы на воротнике закрытого платья. На боку худенькой шеи билась нежная жилка, и его потянуло ее поцеловать, а для удобства расстегнуть две следующие пуговицы.
Очнулся только, когда увидел, что перед ним лежит обнаженная молодая женщина, и схватился за голову: конец их отношениям!
Ему даже показалось, что она умерла, но, коснувшись сонной артерии, убедился: просто спит, - и, чтобы не озябла и не простудилась, накрыл одеялом, оставив только лицо.
Глядя на нее, он сидел и думал: когда проснется, как объяснить, каким образом она очутилась в его постели?! почему без одежды?! - и, увидев, как дрогнули ее веки - скоро проснется, и не найдя ответа, продлил ей сон.
Она крепко и спокойно спала, а он сидел за столом, скрывая сам от себя в ладонях горячее от стыда лицо, и анализировал: как случилось, что у него отключилось сознание?! почему не работал разум?! где была интуиция - ведь знал, что придется ответить?!
Она всхлипнула, и он буквально подскочил на стуле: ей стало плохо?!
Чуть приподняв веки и прощупав пульс, он проверил ее состояние и успокоился: глубокий сон, - пусть хоть один раз выспится! - и подумал, что может, стоит ее одеть, но допустил, что перепутает крючки, а она заметит, что кто-то вмешивался в ее туалет, и заподозрит что-то плохое, и решил оставить ее обнаженной.
В принципе сейчас он мог делать с ней, что угодно: будет крепко спать еще около сорока минут, а потом он сотрет ее память, уничтожив происшедшее и оставив в ее мозгу только то, что нужно ему, Ромадину. Например, при желании может навсегда привязать к себе: применить метод - довести ее до экстаза для возникновения потребности в повторении и зависимости от него, при котором работала только физиология.
Однажды уже пользовался и знал эффект. Та баба - женщиной трудно назвать - сотрудничала с "красными" и рассчитывала, что в постели Ромадин выложит ей сведения о службе в колчаковской контрразведке. Конечно, тогда ему не оставалось ничего другого, как воспользоваться полученными знаниями и потом показать, что мадам ошиблась постелью, а ей - застрелиться, когда поняла, что он посмеялся над ней, и сам подал заряженный маузер.
Но то была подосланная "красная" шлюха, а сейчас перед ним лежала его любимая женщина. Единственная женщина, на которой хотел жениться и от которой хотел детей.
Его хорошо обучили, и он был не самым плохим учеником - вторым из шести в их специальной группе. Он много что мог. Кроме одного: снова продлить ей сон - может стать вредным для здоровья.
Под одеялом она слегка пошевелила рукой - просыпается. Ромадин стер из ее памяти, как нес на руках в постель, как раздевал и все его действия в отношении нее, о которых сам не помнил, - от последнего глотка чая до нынешнего момента, и с ужасом подумал, что так и не подобрал объяснения.
Как обычно в сложных ситуациях он пускал в ход ремесло, спрятанное в подсознании, и запустил механизм. Быстро снял брюки, расстегнул рубашку, чуть сдвинув ее на спину, и сел на край постели.
- Прости, если был немного груб - просто у меня давно не было женщины! - громко произнес он и впервые в жизни ощутил себя мерзавцем.
Саша пришла в себя, услышав голос Ромадина.
- Сколько времени?! Я проспала?!
Она выскочила из-под одеяла, чтобы начать быстро собираться, но, увидев непривычное помещение, накинула одеяло на себя.
- Как я здесь оказалась?! - удивленно спросила она, обнаружив себя обнаженной в чужой постели, и полуодетого Ромадина, сидящего на краю.
- Разделась и легла, - недоумевая от вопроса, ответил он.
- Сама разделась и сама легла?!
- Конечно! Я не заставлял.
- Что же я делала в твоей постели? - спросила она, стараясь вспомнить предыдущее, но помнила только налитый чай и разбудивший ее голос.
- То же самое, что делают в постели все женщины и мужчины! - чуть насмешливо ответил Ромадин.
Он сидел к ней спиной, чтобы не видела, как покраснело в этот момент его лицо.
Понимая, что она хочет встать, чтобы начать собираться, он взял ее руку и, прежде чем поцеловать, произнес с демонстративным весельем:
- Я тебе благодарен - ты была очень нежна!
Ответом стал изумленный взгляд.
Он быстро натянул брюки и вышел, чтобы дать ей одеться. Когда через несколько минут, проведенных у окна с прижатым к стеклу лбом, вернулся, она уже была готова идти.
- Присядь! Мне нужно с тобой серьезно поговорить!
- Не могу - и так опоздала. Вместо десяти минут около двух часов.
Он не мог просто так ее отпустить и отлично зная, что не останется, и только, чтобы, протянув время, задержать ее, встал перед ней по струнке.
- Я намерен на тебе жениться... - понимая, что слова выглядят фразой из пошлой пьесы, которую в молодости видел на театре, когда совративший девушку герой должен на ней жениться, в тот момент Ромадин не смог подобрать другие, и сам себя ненавидел.
- Ты не обязан на мне жениться, - возразила она. - Я же сама пришла к тебе.
- Я хочу на тебе жениться... Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж... Поговори с родителями, когда им удобно, чтобы мы с мамой вас навестили - посвататься и назначить дату венчания! - сознавая, что ситуация напоминает фарс, он старался говорить спокойно и твердо, но голос звучал как мольба.
- Поговорю, - покорно ответила Саша, и он понял, что она готова говорить все, что угодно, только чтобы поскорей уйти.
- После свадьбы я буду носить тебя на руках! - ставя точку, радостно продолжил Ромадин, а для поцелуя взяв ее руку, почувствовал, как она дрогнула, и камень свалился с его плеч.
Вечером, когда из поездки вернулась мама, он предупредил ее о намечающейся помолвке.
- Наконец-то собрался! - облегченно вздохнула она. - Ну, сколько можно тянуть?!
А потом снова вздохнула:
- Часто думаю: как вы же будете жить вместе?! Оба с характерами, а в семейной жизни кто-то должен уступать...
- Уступать будет тот, кто сильнее любит! - заносчиво ответил Ромадин.
Мама внимательно посмотрела на сына и спокойно высказалась:
- Думаю, что чаще уступать будешь ты...
- Я тоже так думаю! - важно ответил Ромадин и, не выдержав, счастливо засмеялся.
Она смотрела на помолодевшее от счастья лицо сына, видела снова живые с хитринкой глаза, а он подхватил ее на руки и стал вальсировать.
На следующий день Ромадин опять встречал Сашу после уроков.
По-хозяйски притянув к себе, но, боясь переборщить, он поцеловал ее в щеку и вместо приветствия первым делом спросил:
- Разговаривала с родителями?
- Нет, - тихо ответила Саша, - возможности не было.
- Обязательно поговори сегодня или завтра! - приказал Ромадин, и она покорно кивнула головой.
Ему хотелось взять ее на руки и нести всю дорогу, чтобы не споткнулась о выступающие булыжники и не оступилась в пустотах, но был вынужден взять ее под руку.
С домашним разговором о замужестве Саша тянула, а он сердился: чего ждать?! - и ежедневно напоминал.
Сегодня повторилось завтра и послезавтра, а потом еще и еще.
Через две недели не выдержал.
- Ты будешь разговаривать с родителями о помолвке или нет?! - в упор спросил он и, взяв за плечи, легонько тряхнул. Совсем чуть-чуть - одним пальцем.
Изумленный взгляд еще висел в воздухе, а побледневшее лицо уплывало вниз.
Ромадин подхватил падающее тело, крепко прижал к себе, провел рукой вдоль позвоночника от затылка до поясницы и, распрямив ей плечи, прислонил к слепой стене соседнего дома.
- Что со мной случилось? - спросила Саша, придя в себя.
- Ты потеряла сознание... Потому что очень слабая...
- А что было до этого?
- Мы говорили о помолвке...
Саша молчала. Конечно, в голове должен был оставаться легкий шум.
- Нашу дочь мы назовем Сашей, и она будет такая же красивая и умная, как ты... - глядя ей прямо в глаза, вместо прощания сказал Ромадин и, заметив, что она порозовела, закончил: - Завтра не идешь на работу, и, пожалуйста, найди время для разговора с родителями... Я устал ждать! Завтра в пять часов скажешь! Встретимся на бульваре напротив "Летнего"...
"Летним" назывался деревянный кинотеатр в самом конце бульвара - от ее дома пять минут ходьбы.
- Мне проводить до двери? Ты сможешь дойти сама? - скрыв обеспокоенность, поинтересовался он, видя, что она пошатывается, и в ответ получил кивок головой.
Оставаясь у ворот, чтобы в случае необходимости броситься к ней, он наблюдал, как она медленно пошла через двор, и, понимая всю бесполезность приказа, запретил ремеслу вмешиваться в его личную жизнь.
На следующий день, закончив работу, Ромадин спешил: времени было мало, а опаздывать не умел, но у выхода из конторы, в которой он трудился бухгалтером, его ждал владыка Кирилл.
- Мне нужно с вами проговорить, - обратился он, и Ромадин, извинившись за отсутствие времени, сказал о намеченной встрече. Правда, не назвав, с кем.
Кирилл сделал вид, что не услышал.
- До меня дошли сведения, что вы с моей сестрой собираетесь пожениться, - как всегда нейтрально, - без интонации - произнес владыка, и Ромадин, интуитивно предчувствуя близость плохого, сдержал улыбку и просто кивнул головой.
- У нее двое маленьких детей...
- Дети уже большие, - спокойно отозвался Ромадин, не понимая, какая мысль стоит за его словами.
- Считается, что их отца расстреляли "белые"...
Он думает, что дети будут плохо относиться к нему, если узнают что "белый"?! Он сделает для них больше, чем многие родные отцы, и дети поймут!
- Тогда "семеновцы" на время ушли из Читы! - резко ответил Ромадин. - Его расстреляли "красные" в связке с эсерами - я навел справки по своим каналам...
- Это не имеет никакого значения, - так же ровно сказал владыка. - Главное, что по официальным документам - "белые"...
Только теперь дошло: если с ним, Ромадиным, "что-то случится", то из-за него пострадают не свои дети. Где были его мозги?! Почему раньше сам не подумал?!
Он почувствовал, как у него подкосились ноги, и, не желая, чтобы Кирилл видел его слабость, кивнул головой и на ватных ногах двинулся в сторону. Хоть куда!
Ромадин дотащился до ограды Власьевской церкви и, прислоняясь к ней, ждал, когда прояснится голова и появятся силы. Внутренние часы давно шли в обратную сторону, а он не мог их отключить. Сознавал, что Саша его ждет, и, конечно, волнуется, но не мог сделать и шага.
- Вам плохо? - спросила проходившая мимо какая-то сердобольная старушка, внимательно всматриваясь в его лицо.
Сил хватило только, чтобы мотнуть головой.
Колокол Власьевской загудел, собирая прихожан на вечерню, и Ромадина пронзила мысль: если сейчас его увидит кто-то из знакомых - из приходского совета, - с которыми несколько раз встречался как помощник владыки Кирилла, то могут решить, что пьян!
Он попробовал оторваться от ограды и, собрав силы в кулак, выпрямил спину и побрел к театру. Сознавая, что если остановится, то упадет, он обошел площадь и начал ходить по каким-то улицам, чтобы только не останавливаться, - позже не мог вспомнить, какими улицами ходил, - а в голове застывшим звуком пролетающей пули застряла мысль: что сказать Саше?
Остановился, когда ощутил, что уже глубокий вечер и приближаются сумерки. Достав из кармана часы, обнаружил, что бродит два с лишним часа, и содрогнулся: он заставил ее столько времени ждать! - но успокоил себя надеждой: скорей всего, прождав около получаса, она пошла домой. К детям.
Рассчитывая на то, что в назначенном месте ее не будет, а к завтрашнему дню он найдет слова, чтобы все объяснить, на всякий случай Ромадин все-таки отправился на место встречи.
Подходя к бульвару, он еще издали увидел сидящую на скамейке Сашу и прежде, чем приближаться к ней, сделал самое тупое выражение лица, на какое способен. Мотая головой в разные стороны, только чтобы не смотреть на нее, он подошел и без приветствия плюхнулся рядом так, чтобы не видеть ее лицо.
Дальше из него полился поток слов: о маленьком городе, в котором свободный человек задыхается, и жить можно только в одной из столиц, о матери, которая зудит каждый день, о начальстве, которое не разбирается в служебных вопросах и не умеет руководить, но требует исполнения собственной глупости, о примитивности местных жителей.
Саша молчала, ожидая конца монолога.
- Открытыми глазами посмотри на этих людей! А если не видишь, то, значит, сама такая же!
В ответ было молчание, и, наблюдая краем глаза, он видел, что она по-прежнему не глядит на него, а смотрит куда-то вперед.
- Нет, больше не могу здесь жить! Уже сыт по горло! - демонстративно заявил Ромадин. - Здесь задохнешься, и нужно скорей уезжать отсюда!
- Я не могу уехать, - тихо произнесла Саша.
Единственное, что она сказала во время разговора.
- А я тебя и не зову! - с подчеркнутым безразличием ответил он и, ощущая себя последним мерзавцем, добавил с гонором: - Ехать надолго или навсегда можно только с тем, кого любишь!
Боковым зрением заметив, что у нее на глаза навернулись слезы, он, сознавая, что не выдержит их, почти подпрыгнув, вскочил со скамейки и, бросившись к двум проходившим барышням, стал с ними шутить, вызывая смех.
Их компания отошла на приличное расстояние, когда Ромадин как бы невзначай на мгновение повернул голову и увидел, что Саша по-прежнему сидит на скамейке и, глядя куда-то вдаль, улыбается.

сентябрь 1924 - август 1926 г.

Он любил в первый раз и, когда раньше ему рассказывали о ком-то, стрелявшемся из-за несчастной любви, никогда не мог понять, почему человек не нашел другого выхода, кроме смерти, но если бы сейчас у него самого был под рукой пистолет, то застрелился бы. Только по возвращении домой мама, заметив странное выражение его лица, предусмотрительно перепрятала оружие.
На следующий день Ромадин второй раз в жизни заболел. Первый раз - в раннем детстве. У него не было сил даже встать с постели.
Приглашенный известный врач долго раздумывал, ставя диагноз, а потом решил:
- Вегето-сосудистая дистония - попросту: переутомление... Нужно отдохнуть и хорошо выспаться!
Только больной не мог спать: он лежал с открытыми глазами, и сон его не брал. Есть он тоже отказывался и соглашался на стакан теплого чая в день.
Тогда же Ромадин решил начать выпивать и отправил маму за водкой, но здоровый и тренированный организм, не привыкший ни к табаку, ни к алкоголю, отвергал зелье. Кинулся, было, к ампуле с облатками с цианистым калием, но только махнул рукой: давно не заменял - срок действия вышел!
Как обычно в критических ситуациях, Ромадина спасло его ремесло: наученный организм мог больше недели обходиться без сна и без еды и работал помимо ромадинского желания - как привык, - подсознанием уловив для себя опасность. А оно, подсознание, объявило всеобщую мобилизацию ромадинского организма и строго контролировало, чтобы не дезертировала, каждую клетку.
О том, что такое с ним случалось на войне, конечно, помнил, но, что такое может повториться в мирное время и в таких обстоятельствах, не ожидал.
Узнав о болезни, его зашел проведать владыка Кирилл и, пораженный внешним видом, признался:
- Не думал, что так плох!
Черное изможденное лицо Ромадина сильно отличалось от лица здорового человека, а ставшие тонкими пальцы восковым цветом напоминали руки покойника.
Некоторых в гроб краше кладут!
- Как Саша? - от слабости закрыв глаза, сразу спросил Ромадин.
- Последний раз видел ее сегодня утром... На следующий день после нашей с вами предыдущей встречи я разговаривал с ней и напомнил о том, о чем на время забыла, и она согласилась: когда мужчина и женщина любят друг друга, у них, конечно, рождаются дети, и она не сможет уделять больной дочери достаточно времени, чтобы вырастить полноценной... Обиды на вас у нее нет...
- Спасибо! - сказал Ромадин и подумал полуздоровой головой, что, наверно, не смог бы стать хорошим отцом Сашиным детям: забыл, когда она предупреждала о дочери, которая после перенесенной "испанки" неважно слышит.
Потому что слишком желал своих.
- Что-нибудь нужно делать? - с трудом спросил Ромадин, интуицией ощутив, что у владыки есть к нему какое-то дело, и заставив себя говорить, но от бессилия снова закрыл глаза.
- Сначала поправьтесь, а потом обсудим, - ответил владыка и перекрестился.
- Когда? - спросил Ромадин и приоткрыл правый глаз.
- Дмитрий Михайлович, сначала выздоровейте! Что говорят доктора? - озабоченно спросил владыка, и Ромадин спокойно ответил:
- Что я переутомился...
- А ты сам что думаешь? - владыка неожиданно перешел на "ты" и внимательно посмотрел на больного.
- Обленился! - ответил Ромадин и засмеялся.
Его собеседник улыбнулся вместе с ним.
- Нужна ваша помощь... Есть необходимость в поездке... - сказал владыка и заметил жизнь в прежде безжизненных глазах, а больной, потянувшись, как будто после долгого сна, сел на постель, и потом поднялся и атлетическими упражнениями стал разминать за неделю обленившиеся мышцы.
Если бы сейчас его видел скульптор, то для модели античного героя взял бы тело Ромадина, а владыка удивился: в одежде тот не производил впечатления такого физически крепкого.
- Ремесло! - ответил Ромадин на молчаливое удивление и конкретизировал: - И приказ!
Он закончил движения и добавил:
- Для первого раза достаточно... Через пару дней вернусь к обычной нагрузке... К тому же для работы должен выглядеть как тяжело больной...
Натянув на себя одежду, он открыл дверь в соседнюю комнату и позвал:
- Мама, пожалуйста, накорми меня! Я хочу есть.
Пока разогревалась еда, Ромадин и владыка обсуждали дело.
- Когда нужно ехать?
- Когда совсем выздоровеете...
- Значит, завтра вечером... С утра забегу на работу и, пока плохо выгляжу, оформлю отпуск - больному скорее дадут... Месяца хватит?
- Не знаю, - ответил владыка, - вы специалист - разберетесь на месте и сами решите... Деньги возьмите в церковной кассе у Гордеева.
- У меня есть деньги, - отозвался Ромадин и тихо добавил: - Откладывал на свадьбу.
- Это не прогулка, а командировка. Скажите Гордееву, что я распорядился, а он сам решит, сколько нужно. Конечно, выдаст по минимуму.
Он вернулся через месяц без четырех дней и в тот же вечер пошел к Саше. Точнее, пошел в дом владыки, чтобы рассказать о поездке.
Они вдвоем сидели в маленькой комнатке, фактически келье, с узким и жестким ложем, накрытым одеялом, письменным столом с одним стулом и вешалкой, закрытой тканью. Больше места в комнате не было.
Ромадин по-военному коротко отчитался, а потом, когда приступил к деталям, владыка остановил:
- Я в этом ничего не понимаю - вы специалист.
Когда же Ромадин предпринял попытку объяснить, то его опять остановили.
- Вы знаете, как нужно, поэтому так и делайте! - сказал владыка и, по-доброму улыбаясь ему, добавил: - Слава Богу! Пришел в себя... Ну, пойдемте пить чай!
В столовой Ромадин занял любимое место в дальней части стола, с которого просматривались оба входа в комнату. У всех членов семьи за столом были свои определенные места, и через стул от него сел Сашин сын. Ромадина не узнал. Дочь сидела напротив, в другом конце стола, рядом с дедом. Между ним и владыкой.
Через несколько минут в комнату вошла Саша. Оказалось, что ее место - слева от сына, рядом с Ромадиным. Увидев соседа, она порозовела, и ее губы чуть дрогнули, но в присутствии сына собралась.
- Здравствуй! - вставая, сказал Ромадин и выдвинул стул, чтобы могла сесть.
- Добрый вечер! - ответила она, словно рядом находился малознакомый человек.
За столом было не принято разговаривать, и они молчали.
Допив чай, Саша и сын встали, девочка присоединилась к ним, и, поблагодарив всех, они ушли к себе.
На следующий день Ромадин ждал Сашу после работы. Прежде, чем поздороваться, он открыл приготовленный большой зонт.
Конечно, она не могла не ответить на приветствие.
- Я уезжал по делам, - сказал он.
- Брат говорил о твоем отъезде... Только что же быстро вернулся? Ты же хотел насовсем! - последние фразы она произнесла с легкой насмешкой в свой адрес.
- Я уезжал по делам церкви, которую охраняю... Включая тебя, как члена семьи владыки...
- Пока светло, в городе меня многие знают, и со мной ничего не случится.
- Сейчас я с тобой не по общественным, а по личным делам, - продолжал спокойно говорить Ромадин.
- У нас с тобой нет личных дел.
Беседа шла на ходу, и темп движения не располагал к разговору.
Морось перешла в дождь, и он предложил зайти в магазин, где были столы и можно заказать чай.
- У меня много работы по дому, - ответила Саша, и он сказал:
- Надолго не задержу.
- Не хочу, чтобы нас видели вместе, - честно призналась она, - пойдут разговоры.
- Зайдем ко мне - все равно по дороге, - предложил Ромадин и, увидев, что она покраснела, гарантировал: - Слово офицера - в моем доме с тобой ничего не случится.
- Уже случилось, - отозвалась она, опять покраснев.
- Но тогда я не поручался! - весело засмеялся он, вынудив ее улыбнуться.
Осенние сумерки стали сгущаться, и, опасаясь, что она опять начнет спотыкаться, предложил:
- Возьми меня под руку!
Саша стала держаться за изгиб ручки зонта, а он переживать, что, если она запнется, то не удержится, и он может не успеть ее поймать, поэтому приказал:
- Держись за мою руку, а то не поймаю!
И, засмеявшись, добавил:
- Ты же у меня ангел - с крылышками!
- Ангелы не падают. Кроме падших, - тихо возразила она.
- Кто сказал, что ты падаешь?! - искренне удивился Ромадин, - Ты летаешь!
И, ощущая ее руку на своей, честно признался:
- Если с тобой что-нибудь случится, то застрелюсь!
О неудавшейся помолвке разговор не поднимали, словно каждый из них опасался ее помянуть, а потому у ворот ее дома расстались по-дружески.
После этой встречи Ромадин изменил тактику - помолвки не было, а, значит, формально не получил отказа, и потому он может продолжить ухаживание. Только с другой задачей: убедить Сашу стать его женой.
Он по-прежнему почти ежедневно по рабочим дням, когда не уезжал по делам, заранее предупредив, провожал ее с работы и старался не показывать свои чувства - стал больше рассказывать о своем прошлом, особенно подчеркивая, что долгие годы холостяцкой жизни приучили его самого обслуживать себя: стирать и готовить, поддерживать жилье в порядке и вести хозяйство.
Не потому, что пользовался ремеслом, а потому, что был уверен: из него получится хороший семьянин, - просто нужно увидеть его другими глазами.
- Да, - однажды согласилась Саша, - наверно, ты - находка для любой одинокой женщины...
- Да, вот, он я! - радостно про себя воскликнул Ромадин, но вовремя промолчал, потому что она добавила:
- А у меня дети...
- Наши дети, - поправил ее Ромадин.
- Чужие дети для мужчины никогда не станут своими, как бы не старался... Он всегда чувствует кровь...
- Это отговорка! - сдерживая себя, процедил Ромадин. - Потому что, когда ты смотришь на детей, то вспоминаешь мужа!
Запретив себе интересоваться ее прошлым, чтобы не интересовались его, не знал, что они поженились двадцатилетними, а когда страсть ушла, то прояснилось: она любила мужа. В отличие от него.
- Его расстреляли, а меня не смогли! И теперь преимущество у него – о мертвых принято вспоминать только хорошее!
Он перевел дыхание, нарушившееся от волнения, и повернулся к ней.
- Я, что, должен умереть, чтобы ты меня полюбила?!
- Не хочу, чтобы ты умирал! - вздрогнув, ответила она, и Ромадин ощутил надежду.
Он взял ее руку, потому что в публичном месте мужчине не дозволяются б`ольшие вольности в отношении порядочной женщины, и, прижав к губам, попросил:
- Давай сейчас пойдем к твоим родителям и скажем, что мы поженились!
Нужно поставить их перед фактом - тогда не будут возражать, а примут как данность.
- Не могу, - возразила она. - Сейчас не время для свадьбы - папа болеет...
- Конечно, - согласился Ромадин, - не лучшее время! Но поженимся мы сейчас, а свадьбу сыграем потом - когда он поправится!
Она покраснела и тихо сказала:
- Мои родители не представляют, как можно вступать в близкие отношения без венчания - в их представлении это разврат... Они мне с детьми помогают, и я не могу их расстраивать... Тем более что опыт у меня был... И за него я себя ругаю...
- Потому что не любишь меня! - хотел ответить Ромадин и осекся.
- Так и не поняла, как тогда оказалась в твоей постели... – вдруг тихо сказала Саша.
- Я применил метод, и ты заснула, а потом делал с тобой все, что хотел… - спокойно глядя ей в лицо, ответил Ромадин, а чтобы не выглядело двусмысленностью, сказал прямо: - Изнасиловал.
- Это неправда, - так же спокойно, перебила она.
- Здоровому мужчине трудно устоять перед молодой обнаженной женщиной… Особенно, если их у него давно не было! – добавил Ромадин, предварительно натянув скабрезную ухмылку.
Мягко улыбнувшись в ответ, она сказала:
- Ты не мерзавец, а профессионал.
- Да! - согласился Ромадин и подтвердил: - Таких, как я, живых в России можно пересчитать по пальцам одной руки!
И, будучи фаталистом, показал пятерню.
- Вот, сама себе ответила! – засмеялся он, а, чуть погрустнев, добавил: - Единственное, в чем в отношении тебя не ошибся, – действительно умная и бесхитростная!
У него оставался шанс: не сказала "нет". Тактика остается прежней.
Он решил дать ей подумать, предупредив, что на неделе по вечерам будет занят, а неотложные дела по церковным вопросам действительно были, и пришел через неделю: знал, что утром следующего дня Саша должна явиться в культотдел исполкома, чтобы представить какие-то документы, и предложил свою помощь, если возникнут вопросы.
- Спасибо. Не нужно. Все вопросы решу сама.
Так можно ответить любому мужчине, который сразу поймет: "пошел вон!", но не Ромадину, на которого слова не действовали, а потому сопровождал ее. Чтоб не упала. Чтоб попытаться снова уговорить. Конечно, по дороге домой.
На обратном пути он замер у стеклянной витрины фотоателье: реклама работы мастера.
Молодые супруги после венчания, группы гимназистов, родители с детьми, только дети, серьезные мужчины в хороших костюмах, красноармейцы, совслужащие в "толстовках" и высоко справа у края стекла юная Саша с молодым человеком. Очевидно, с мужем, потому что с женихами не снимались, - считалось плохой приметой: свадьба сорвется. Если только не групповой снимок.
Прежде Ромадин ее мужа не видел - фотографии в доме не стояли.
- Давай сфотографируемся! - быстро произнес он и почти втолкнул Сашу в дверной проем.
- Я не готова - для фотографии нужно привести себя в порядок, - прошептала она, оказавшись в пустой гостиной
- Ты всегда в порядке - лучше всех! - не понижая голоса, ответил он.
Конечно, устраивать сцены в публичном месте не умела!
Они встали рядом с гипсовой дорической колонной и вазой с вечными цветами, и, прежде, чем вспыхнул магний, Ромадин взял ее руку под локоть. Как муж.
- Я не буду забирать, - дрожащими губами, но стараясь говорить твердо, сказала Саша, когда вышли из ателье. - Ты соприкасаешься со мной, а на фотографии друзей, если мужчина и женщина, так не принято, и не могу поместить в семейный альбом.
- Пожалуйста, прости меня! - с интонацией искреннего раскаяния произнес Ромадин. - Я не знал, куда деть руку, а правил не знаю! В детстве снимался с родителями, а потом с друзьями-мужчинами...
Он был доволен: через неделю решит вопрос с хозяином ателье и прежнюю фотографию с мужем заменят фотографией с ним, Ромадиным.
Нужно поместить в самый центр, чтобы сразу бросалась в глаза!
Знакомые, которые увидят, расскажут другим, и все будут поздравлять Сашу с вступлением в брак, и ей так или иначе придется выйти на него замуж.
- Прости меня! - проговорил он, скрывая радость от найденного решения.
В тот же день вечером отбросил мысль о витрине: опозорит не только семью, но и владыку Кирилла, - если его сестра живет в невенчанном браке, то, как владыка может говорить о нравах других?!
Конечно, позже Ромадин забрал из ателье фотографию и вставил в старинную рамку из вишневого дерева. Заднюю стенку фактически забил, чтобы фото нельзя было вытащить. А если выбрасывать, то вместе с рамкой!
Они с Сашей вместе и навсегда.
В одно из воскресений Великого Поста он пошел на службу не в Успенский собор, куда ходил, а просьбе мамы сопровождал ее во Власьевскую - ближайшую к дому, и при выходе встретил их семью. Глава шел впереди с внуками, а позади Саша, разговаривая с матерью.
Ее родители не были знакомы с мамой Ромадина, и сын представил ее. Оказалось, что все знали друг друга в лицо, встречаясь в церкви, а знакомство оказалось кстати, и, хотя слово "сватовство" не прозвучало, по тому, как шел разговор, он понял, что о помолвке они ничего не знали.
- Ну, вот, - сказала мама, когда вернулись домой, - после Пасхи будем свататься...
После 19-го апреля.
- Чтобы до Петрова поста повенчались - времени будет достаточно...
До 26-го июня.
- Если сам не можешь решить, то придется решать мне!
Правда, говорят, что в мае лучше не жениться - всю жизнь будешь маяться, то это не про них: с Сашей будет счастлив всю жизнь!
Он обнял маму и поцеловал: у него снова появилась надежда.
С того дня начал ощущать себя женихом, хотя пока официально им не был: с некоторым превосходством стал посматривать на холостых приятелей и воспринимать Сашу как собственность и не замечал, что в его голосе иногда появлялись командные ноты. Как у мужа.
- Нет, туда не пойдешь, потому что я вечером занят и не смогу тебя сопроводить! - как-то сказал ей, когда известила, что назавтра хочет проведать приятельницу по гимназии - говорят, тяжело заболела.
Она вздрогнула, а он не искал причину - сидела в подкорке: не дай Бог, упадет или кто-то пристанет!
- Мы не на плацу, а ты - не командир! - жестко сказала она, чтобы до него дошло. Потому что не понял - не заметил и не извинился.
Когда остановили, дошло.
- Прости, - сказал он, сознавая, что виноват, - конечно, у меня до сих пор проявляются старые замашки... Пожалуйста, сразу одергивай, чтобы не повторялись!
В знак примирения он поцеловал ей руку и почувствовал, что внутри нее что-то сломалось: он стал ей не интересен.
- Послезавтра уеду и вернусь через месяц, - при расставании около ее ворот сказал Ромадин, и она кивнула головой, чтобы показать, что услышала.
- Не хочу уезжать, но меня ждут... - честно признался он и, явственно сознавая, что не может удержать своих чувств, попросил: - Пожалуйста, береги себя до моего возвращения: ты - самое дорогое, что у меня есть!
Он замолчал, потому что интуицией ощутил: если сейчас отпустит ее, то она к нему уже не вернется, но переборол себя: уже достаточно наприменял насилие по отношению к ней! Как ни к кому другому!
Вернувшись в город, он сразу бросился к Саше.
- Папе хуже, - сказала она, и Ромадин заметил, что в доме действительно тихо. - Врачи говорят, что не могут помочь... К тому же считают, что у него нет стимула к жизни... Я взяла отпуск, чтоб побыть больше с ним...
Он заметил, что она стала еще бледнее, чем раньше.
- Думаю, что в его болезни есть и моя вина: он так переживал, когда мы были в Сибири...
Она крепко сжала губы и посмотрела на Ромадина как на пустоту.
Ему не оставалось ничего другого, как молча поцеловать холодную руку и уйти.
За многие годы приучив себя без сильного чувства относиться к смертям, воспринимая их, как пришедшее время, и всегда готовый к своей, до него не дошло: папина дочка.
Ромадин не оставил ее: был в курсе здоровья отца и знал о каждом ее шаге, успел подхватить, когда во время отпевания во Власьевской церкви она потеряла сознание и стала падать на каменный пол, он же вынес ее на руках на воздух, чтобы пришла в себя, а потом, передав родственнице, сразу ушел.
Лично предстал перед ней только после сороковин, встретив после работы, и понял: все придется начинать сначала.
- Это я! - сказал он и поклонился.
- Да, Дмитрий Михайлович, я вас узнала, - ответила Саша и попыталась улыбнуться.
Ему захотелось поднять на руки ее, ставшую почти невесомой, как после тяжелой болезни, и, легко коснувшись губами сомкнутых от слабости век, отнести домой, как больного ребенка, но вместо этого произнес:
- Наша семья - мы с мамой - искренне сочувствуем вашему горю! Ваш отец был достойным человеком!
- Он жив - Бог взял его к Себе! - тихо ответила Саша, и по ее глазам Ромадин понял: выздоровеет.
Впереди у него был почти год, и теперь задача стояла другая: она должна привыкнуть к нему.
Ромадин стал строже к себе: запретил проявление чувств, кроме сострадания, - а с удивлением заметив, что чаще стал использовать ремесло, подумал: за переживанием смерти отца не замечает, - пока в один прекрасный день ему с ровной интонацией не сказали в упор:
- Я прекрасно вижу дорогу и больше не падаю... Теперь можешь больше со мной не ходить...
Первой реакцией стала народная мудрость, высказанная, конечно, про себя: баба с возу - кобыле легче, в которой поначалу он спутал причину со следствием, и через неделю снова пошел встречать.
Не для того, чтобы показать, что он не вертопрах, а потому, что через три дня, когда, отринув чувства, не пришлось применять ремесло, они вернулись, оказалось, что по-прежнему не мог жить без нее.
Трех дней переживаний ему хватило сполна!
Себе напоминал побитую собаку, но вел себя как поп, который ее любил. Очевидно, со стороны зрелище было таким смешным, что, увидев его, Саша, даже не поздоровавшись, засмеялась и удивленно спросила:
- Что с тобой?!
- Просто глупый! - радостно ответил Ромадин и тоже засмеялся.
Поддерживая ее под локоть, когда обходили лужи, он вдруг подумал о том, что Пасха в этом году будет поздняя - в мае, и все равно до годовщины смерти ее отца с матримониальным предложением обращаться не может, почувствовал легкость: у него еще достаточно времени - она успеет привыкнуть к постоянству Ромадина.
Весна и лето прошли в делах: из ссылки вернулся правящий архиерей митрополит Агафангел, ОГПУ попыталось его "приручить", и он, Ромадин, готовил меры, чтобы предотвратить возможные провокации против не желавшего "приручиться" владыки, а потому со временем у него было тяжко, и с Сашей встречался изредка, честно говоря о делах.
Она знала об этом, потому что ее брат был занят не меньше его.
Только не знала, что в июне из Уфы приезжал его бывший коллега по контрразведывательному отделению Главного Штаба, который после войны Ромадина потерял, а теперь, под чужой фамилией служа в местном ОГПУ, по доносу одного архиерея, лично знавшего Ромадина еще со времен Гражданской, нашел. В этой же бумаге фигурировал и владыка Кирилл.
Конечно, донос из ОГПУ был изъят, но потребовалось время, чтобы проверить "хвосты", и потому - на всякий случай - с ней не виделся.
Возможность передохнуть появилась в августе, буквально накануне Успенского поста, и он возник перед Сашей, уставший и похудевший от недосыпания, потому что в рабочее время продолжал трудиться в конторе.
- Ты меня ждала? - после взаимных приветствий спросил Ромадин и посмотрел ей прямо в глаза.
- Да, - спокойно ответила она, - я тебя каждый вечер ожидаю.
Только радости в ее глазах он не увидел.
Он надеялся, что после долгой разлуки у нее на глазах будут слезы, и, когда вместе пойдут, она возьмет его под руку и будет ворковать о том, как соскучилась по нему, а он успокоит ее, погладив по голове, как ребенка, и, чуть притянув к себе, почти шепотом в ушко признается, что в середине сентября, после годины по отцу, заведет с ее мамой разговор о помолвке - чтобы мама воздействовала уговорами на брата как старшего в семье мужчину. До Рождественского поста успеют повенчаться.
Сейчас на него смотрела уверенная, но без самоуверенности, в себе молодая женщина, щеки которой тронул легкий загар, а потому серо-зеленые глаза стали светлее и ярче, бледные губы приобрели живой цвет, и любая попытка взять ее на руки, чтобы защитить, выглядела бы смешной.
В этот момент Ромадин загривком ощутил, что теперь она помнила все. Включая и то, что он стер.
- Мы знакомы с тобой два года... - сказал он, прибегнув к ремеслу.
- Да, немного больше двух лет, - уточнила Саша, и по интонации Ромадин понял, что она, не будучи профессионалом, тоже может отключать все эмоции - по воспитанию, - и мысленно обозвал себя идиотом.
- Я соскучился по тебе! - заткнув ремесло, сказал он и покраснел: несколько месяцев не открывал никому своих чувств.
- Я тоже! - ответила она, чуть порозовев.
Он почувствовал, как у него под ногами уплывает земля, потому что физически ощутил, как, начиная с сердца и головы, любовь заполняет каждую клетку его тела, придав ему легкость, и счастливо засмеялся
- Если б ты знала, как хорошо быть глупым! - сказал он, продолжая смеяться.
- Знаю! - ответила она и улыбнулась.
Они пошли к ее дому самым долгим маршрутом - мимо Спасского монастыря, потом через площадь перед театром, мимо бывшего Казанского монастыря, а потом за разговором еще удлинили, пройдя по бульвару назад к театру, и по тому, как она, словно невзначай, отвернула глаза от скамейки, на которой почти два года назад его ожидала, он видел: все помнила.
- Прости меня, - сказал он, как на исповеди, - я тогда не знал, что сказать: не мог говорить о помолвке и не мог попрощаться - "до свидания" или "прощай", - и решил обойтись без них...
- И сработало твое ремесло...
Вместо слов он быстро поцеловал ее руку, на мгновение применив ремесло.
В то время поцелуй дамской руки становился анахронизмом.
Солнце зашло, и чуть посвежело.
- Через месяц буду разговаривать о помолвке с твоей мамой, чтобы успеть обвенчаться до Рождественского поста...
- Давай проживем этот месяц, - ровно сказала Саша, и Ромадин нутром ощутил приближение плохого.
- Думаешь, мне откажут?! - физически ощущая, как уходят силы, тихо спросил он.
- Когда не стало папы, вопрос о замужестве решаю я сама.
- Ты против помолвки? - спросил Ромадин, медленно произнося слова, чтобы не дрогнул голос.
- Давай вернемся к разговору позже: сейчас не время, - ровно ответила Саша и, повернувшись, чтобы идти домой, на секунду помедлила, словно выбирая маршрут: мимо ромадинского дома или мимо злополучной скамейки?!
Ощущая, что не может просто уйти, не получив ответа на вопрос, после долгого молчания, стоя уже у ворот, Ромадин осторожно спросил:
- Ты не можешь меня простить?!
- Вопрос поставлен неправильно - я давно простила тебя, потому что поняла... Вопрос в том, принять или не принять...
- Принять! - твердо ответил Ромадин: эти слова сказали и сердце, и разум. - Ты подарила мне счастье, и я снова захотел жить… И всегда буду любить тебя, как никто другой!
Зная, что в темноте их никто не видит, он исполнил заветное желание: чуть притянув ее к себе, легко коснулся губами сомкнутых век.
Чтобы никогда не плакала.

сентябрь 1926 - август 1937.

Во второй половине сентября 1926-го, сидя на скамейке за оградой Симеоновской церкви недалеко от ее дома, они вернулись к разговору о женитьбе.
Ромадин вернул, когда встал и, вытянувшись, как перед начальством, произнес:
- Я прошу тебя стать моей женой!
И, не выдержав, добавил:
- Единственной любимой!
Она удивленно посмотрела на него и спросила:
- А сколько будет не любимых?
Конечно, такого вопроса Ромадин не ожидал и, физически ощутив удар под дых, вернулся к профессии.
- Все будет зависеть от тебя самой: если будешь правильно себя вести, то других и не будет! - с легкой усмешкой ответил он.
- Что значит "правильно"? - спросила она, с улыбкой рассматривая его.
- Делать то, что я скажу! Жена за мужем, а не муж за женой!
- Я не хочу добровольно идти в плен, - тихо сказала Саша.
- Да это я - твой раб! Почти два года валяюсь у тебя в ногах и вымаливаю милость! - не сдержав себя, выплеснул он нутро и сделал паузу, чтобы остановить себя, но остановиться не мог: - Скажи кому-нибудь, что Ромадин валяется в ногах у какой-то...
Он чуть не сказал "бабы", а потому сделал еще одну мгновенную паузу.
- ... любимой женщины - не поверят!
Его глаза прищурились, когда смотрел на нее.
Знал, что в такие моменты становились жесткими, и попытался скрыть.
- Уговариваю тебя, потому что люблю!
Она старалась не смотреть на него.
- Да если бы я захотел, то ты, наплевав на окружающих, в прямом смысле ползала бы в ногах и пила воду с моих ног! - в сердцах выкрикнул Ромадин и машинально схватил себя за горло: никогда бы на это не пошел! не позволит себе! - но слова вырвались, как воробей.
- Я этого и боюсь, - что когда-нибудь ты захочешь... - тихо откликнулась Саша, последние слова договорив про себя: - Когда разлюбишь...
Еще один удар под дых острой болью вернул его в человеческое состояние, заставив в прямом смысле схватиться за голову.
- Прости, я наговорил столько мерзостей и глупостей! - честно признался Ромадин, в ужасе от высказанного. - Не соображал, что говорил, - на меня что-то нашло! Прости, если можешь простить! Когда ты мне не поверила, я воспринял, как предательство!
Он торопился высказать все, головой понимая, что если бы его предыдущие слова, но в мужской форме, кто-то сказал ему, то, не раздумывая, дал бы в морду.
По опыту знал.
В подобных случаях женщины просто уходят.
Он не знал, оставалась ли Саша рядом, потому что выключил слух и смотрел на кирпичную крошку под ногами, не видя ее, но, оставаясь с собой и Богом, продолжал говорить:
- Конечно, раньше у меня были женщины, и было бы ненормально, если б их не было... Но я никого не любил... Когда встретил тебя, то понял, что ты - единственная женщина, на которой я мог бы жениться... Не мог объяснить причину, но знал следствие... Я мечтал о наших детях - старших и наших с тобой, и представлял, как старшие заботятся о малышах... Потому что я люблю тебя и хочу от тебя ребенка... Так всегда бывает, когда мужчина любит женщину... А ты - единственная женщина, которую я люблю и всегда буду любить...
Он прервался, чтобы остановить внутренние слезы, но они вырвались звуком рыдания. Как на исповеди.
- От чувства к тебе я стал безумен, и сам замечаю, но не хочу возвращаться к себе прежнему... Когда я с тобой, у меня постоянное ощущение сна, и не хочу просыпаться, потому что боюсь, что исчезнешь... Потому что без чувств я - почти механизм, который умеет хорошо стрелять и разными способами убивать, планировать и осуществлять операции, полмесяца обходиться без сна... Если ли Ты, Господи, не проявишь милость, то, наверно, когда-нибудь сойду с ума! Только любовь оставляет меня человеком!
Громкий всхлип облегчил дыхание, чтобы Ромадин, не жалея себя, выворачивая наружу нутро, продолжил.
- Я делал все, что мог, чтобы ты была со мной, но потом понял, что просто "была" мне не нужно, - нужно, чтобы тоже любила... Потому что семья - когда все любят всех: муж - жену и детей, дети - родителей и друг друга, жена - детей и мужа... Старался быть тебе другом, но хотел стать мужем... Когда случайно касаюсь твоего тела, то воспринимаю его как отрезанную часть своего... Да, тогда я раздел тебя, не соображая, что делаю, и обрадовался: наконец-то моя! Потому что мечтал о том, как буду ласкать... Но ничего не стал с тобой делать, потому что хочу ответной ласки...
Тыльной частью руки он вытер глаза и вдруг увидел сидящую рядом Сашу, но не стал смотреть на нее, чтобы не останавливаться.
- Когда падала, и я обнимал, хотел, чтобы тебе было со мной хорошо и захотелось нашей близости... Прости, если я тебе не понравился!
Словно невзначай, засмотревшись на пролетавшего мимо воробья, он отвернулся, чтобы не увидела слезы.
Ромадин никогда не был женат и не знал, а никто из женщин, с которыми раньше был, не говорила, что в близких отношениях он вел себя не как любовник, а как любящий муж. И обнимал Сашу не как захватчик.
- Ты мне понравился, и мне с тобой хорошо! - ответили ее глаза, которые он не увидел.
- Потому что не любишь меня... Если б любила меня - хоть немного! - он махнул рукой.
- Ну, скажи, что хоть немного любишь!
Он умолял ее, как никогда никого, но ответа не получил.
- Ну, хотя бы солги!
- Я не люблю тебя, - сказала Саша, улыбаясь глазами, в которых светилась любовь.
Только в тот момент Ромадин смотрел себе под ноги, чтобы случайно не прочитать неприязнь к себе.
- Я все равно буду тебя любить, как бы ты этому не сопротивлялась! – насмешливо, чтобы не услышала боль, произнес он и, встав со скамейки и вытянувшись как перед военным начальством, и так же насмешливо, что недопустимо перед начальством, кивнул и, быстро повернувшись, чтобы спрятать счастливую улыбку, пошел прочь: не сказала «прощай!».
От радости почти побежал.
Еще раз просить он пришел через полгода, на следующий день после Светлого Воскресения Христова - до Петрова поста оставалось чуть больше месяца, а за месяц до венчания в церкви нужно сделать объявление, чтобы все знали, и, если кто-то уведомлен о наличии у одного из брачущихся другого брака - церковного или гражданского - или о причинах, препятствующих церковному браку, должен заранее оповестить. Чтобы брак был свят.
Времени было мало - больше не мог откладывать - и подготовился к бою: был готов принять любые ее условия.
- Ты думала над моим предложением? - осторожно спросил Ромадин, и Саша кивнула головой.
- Ты будешь прекрасным мужем...
- Да, я буду носить тебя на руках! - со счастливой улыбкой отозвался Ромадин и залился румянцем, ощутив ее тело в своих объятьях.
- Когда у нас будут дети и с тобой что-то случится... То они пострадают... - тихо сказала Саша.
- Дура! - выкрикнул Ромадин, защищая свое ремесло, которое не однажды спасло жизнь ему и другим. - Да я не позволю им пальцем вас тронуть! Я спрячу вас так, что до конца жизни вас не найдут!
Закусив нижнюю губу, чтобы не вылетели слова, о которых потом пожалеет, он с изумлением и ужасом признался самому себе: не будет прятать, потому что не сможет надолго расстаться с ними - в первую очередь, с ней!
Он почувствовал слабость и, чтобы не рухнуть, - не мог причинить ей боль, - медленно пошел, шатаясь из стороны в сторону.
Как будто в стельку пьян!
После случившегося Ромадин замер внутри себя.
Завидев Сашу на улице, старался не попасться ей на глаза - поворачивал назад или уходил в сторону. Не потому, что боялся встречи, а потому что боялся видеть ее: опять потеряет голову, а его чувства ей не нужны.
- Начинай жизнь сначала! - приказал он себе.
И начал. Как после тяжелой болезни.
Его ремесло, как обычно, спасло.
Нет, к другим женщинам Ромадин не кинулся: видел насквозь - ремесло мешало, а чувства сгорели и даже обуглились.
Потому все силы и время бросил на службу - на охрану церкви, которая после пробольшевистской "Декларации" митрополита Сергия и его "Синода", при поддержке ОГПУ назначивших себя высшей церковной властью, будет вынуждена скрываться, защищаясь одновременно от "красных церковников" и от чекистов.
Потому и принцип организации скрывающейся церкви должен быть другим, чем той, что на виду. Тогда же, с одобрения владыки Кирилла, начал разрабатывать свою систему, чтобы позже реализовать, - объединять отдельные приходы не по принципу вертикального подчинения, а по кустовому.
Не сам придумал - в "Священном Писании" сказано: так начиналась церковь у первых христиан. Правда, без взаимосвязи и общего церковного управления.
Не знал и никогда не узнал, что сделал первым в мире, - тайные организации по принципу сети в других странах стали создавать уже после второй мировой.
Как-то после службы в Успенском соборе, когда он задержался, разговаривая с архимандритом Феофаном о делах, и уже собирался уходить, к нему подошел улыбающийся владыка Кирилл и, обняв его, проговорил:
- Прости, что раньше не поздравил - только недавно узнал! Что ж ты сам не сказал?!
Ромадин застыл, как столб, не понимая, о чем идет речь.
- Говорят, ты женился, и у тебя родилась дочь... Поздравляю! - продолжал улыбаться владыка и поинтересовался: - Когда крестины, чтобы успеть подготовить подарок? Кого взяли в крестные?
Внутри у Ромадина что-то ухнуло: он боялся, что кто-нибудь по доброте душевной поделится новостью с владыкой, но еще больше боялся, что Саша узнает.
- А Саша знает? - покраснев, как рак, тут же вопросом на вопрос ответил он.
Лучше выглядеть дураком, чем мучиться неизвестностью!
- Я ничего ей не говорил - захочешь, скажешь сам.
Он сам никогда ей не скажет и сделает так, чтобы она не узнала, а если случайно узнает, чтоб не поверила!
- Я не женился, а просто дал свою фамилию и отчество чужому ребенку, - сказал правду Ромадин.
То ли владыка не знал об очередном отказе своей сестры, то ли не умел считать, но дочь никак не могла быть его: предлагать руку и сердце одной женщине и крутить роман с другой - не по-ромадински!
- Кто ее отец?
- Видел его, кажется, пару раз...
- А мать знает?
- Да. Проходимец, который бросил ее, когда узнал, что беременна... Я пожалел ребенка... Знаю, что никогда не женюсь, и своих детей не будет... - глядя в глаза Кириллу, он продолжал говорить правду и, вдруг заметив, что лицо того стало строгим, замолчал.
- Нужно знать, какого ребенка следует усыновить, а какого не стоит! - объяснил владыка и, в свою очередь внимательно наблюдая за ним, со вздохом спросил: - Зачем ты это сделал?
Ромадин уперся взглядом в пол, чтобы никто не видел выражение глаз, когда говорил о том, что внутри его. Считал, что со стороны выглядит глупо.
Да, мама и Саша его знали. Но из людей только Саша и мама.
- Знаю, что после моей смерти церковь будет просить за меня... Но хочу, чтобы меня поминал еще какой-нибудь человек... Хоть в благодарность...- медленно подбирая слова, честно ответил он.
- Это не она, - как эхо, отозвался владыка, и Ромадин вскинул глаза.
Как выстрелил.
- Кто?!
- Не знаю, - честно ответил собеседник. - Знаю только, что не она... То, что сказал мне Бог...
Владыка замолчал, словно вопрос не требовал дальнейшего обсуждения, а потом добавил:
- Скажи Карпычеву: пусть занесет имя в помянник... Чтобы церковь молилась о ней...
Через несколько лет, когда Ромадин сам завел разговор и спросил, знает ли, кто конкретно после его смерти будет просить за него, владыка ответил:
- Теперь знаю: ваша с Сашей внучка.
От неожиданности Ромадин засмеялся: да его сестра уже столько раз отказала ему в женитьбе! А без брачения на близость не пойдет!
- «И пал Авраам на лице свое, и рассмеялся, и сказал сам в себе: неужели…?», - словно вспоминая виденное собственными глазами, тихо произнес владыка, цитируя Библию, а потом объяснил в изумлении уставившемуся на него Ромадину:
- Внучка не по крови, а по обетованию. Не по телесному родству, а по духовному.
- А Саше она будет родной по крови? – не скрывая подозрительность, заинтересовался Ромадин.
- Нет. Внучка будет ей дана для искупления грехов…
- Но Саша праведница! – убежденно воскликнул стоявший рядом.
- Безгрешен только Бог, - вздохнул, подумав и о своих грехах, владыка, чтобы собеседник молча с ним согласился.
- Я, что, доживу до того времени, когда девочка станет большой?! - после недолгого все так же молчаливого раздумья с искренним удивлением вырвалось у Ромадина.
Интуицией ощущал, что жить ему осталось недолго.
- Нет.
- Откуда же будет меня знать?!
- Саша расскажет.
- Значит, она все-таки будет любить меня! - обрадовался Ромадин и радостно засмеялся.
Второго такого счастливого человека владыка Кирилл в жизни не видел.
- Возможно, я совершил ошибку, когда вмешался в вашу помолвку, - честно признался он и тяжело вздохнул: еще один грех, который ему придется отмаливать и искупать.
- Нет, - ответил Ромадин. - Ты поступил правильно, и я благодарен тебе, что наш брак не состоялся... Потому что Саша меня не любила и не любит.
Сказал спокойно, как о погоде.
- Может, ошибаешься? - с улыбкой наблюдая за ним, поинтересовался владыка.
- Я - профессионал, - твердо сказал Ромадин.
- Действительно так, - с искренним уважением к нему подтвердил Кирилл и после короткой паузы, пристально глядя на одного из самых близких ему людей, как всегда, ровно продолжил: - И, если чувства подавляют разум, перестаешь им быть.
Откуда знает, что главное в его, ромадинском, ремесле, - уметь полностью отключить эмоции?! Наверно, Бог ему сказал.
- Ничего, на том свете мы с Сашей встретимся и уже никогда не расстанемся! – заявил Ромадин.
- Там вы не будете вместе… - тихо прозвучал ответ. – В разных местах…
Ромадин побледнел, прекрасно зная, что таким, как он, путь в рай заказан, и, глухим от волнения голосом так же тихо спросил:
- Я пойду во ад?!
- Нет. Как говорит Господь, у Него мест много…
- А Саша получит рай? – с надеждой спросил он.
- Нет, но недалеко, - ответил Кирилл, и с благодарностью Богу за Милость Его радостный Ромадин перекрестился.
- Наверно, ты прав… - вдруг задумчиво произнес он.
Уж точно просить Бога за него будет не приемная дочь и не внуки от нее! Потому что не знает его.
А, может, как яблоко от яблони…?!
Тогда Ромадин честно признался Кириллу: в промежутке между этими их разговорами дважды ночевал у матери дочери, надеясь, что через ребенка сможет обрести семейное счастье, - сознательно поменял следствие на причину, чтобы потом над собой долго смеяться: к чему нужен эксперимент, если результат известен?!
Девочке помогает деньгами, но отношений не поддерживает: не встречается из-за матери – та рассчитывала спекулировать на ромадинском желании заботиться о беспомощном человечке.
Даже собиралась шантажировать его: сообщить Саше, какой он подлец – бросил женщину с грудным ребенком! развелся, когда девочке было две недели от роду! Правда, не скажет Саше, что Ромадин заявил в ЗАГС о браке за месяц до родов – чтобы в глазах окружающих мать принятого им ребенка не воспринималась шлюхой.
Конечно, без венчания!
Тогда он дал ей пощечину, но не дошло, - кричала, что все равно сделает, - а потому избил.
Честно признался: в первый раз в жизни бил женщину – и не жалеет.
- Если мозги начинают работать только при мордобитии, то, значит, нужно бить! ... Кроме того, пригрозил, что, если даже попытается сделать, то убью обеих, даже если за это мне придется сесть в тюрьму… Только тогда до нее дошло!
Ромадин замолчал и, внимательно глядя в глаза владыке, сказал:
- Думаешь, мне легко признаваться, что поступил, как полный идиот?! Что связался с …
Не договорив последнее слово, сделал паузу, чтобы, называя правильным словом, владыка не решил, что он, Ромадин, проявляет чувства, а потому ругается, и закончил:
… бабой…
Обхватив руками голову, он снова замолчал, чтобы, собрав душевные силы, продолжить:
- Говорю все, как было – Богу и тебе… Если потом Саше кто-нибудь расскажет об этой... бабе, то, пожалуйста, объясни ей, что я ее не предал и никогда не предам… Если вдруг как-то дойдет до внучки, - если какой-нибудь мерзавец или мерзавка наговорят, что Ромадин бегал за каждой юбкой, - и к тому времени будешь жив, скажи ей, что единственная женщина, которую я любил и люблю, - ее бабушка… И еще… Передай внучке мой наказ: когда вырастет и будет выбирать мужа, пусть выходит только за того, для которого будет единственной на свете, на ком он мог бы жениться!
- А если до нее не дойдет и влюбится в пустозвона? – улыбаясь, спросил собеседник. – Что тогда делать? Бить?!
- Дойдет! – убежденно ответил Ромадин. – Потому что будет умной… Как ее бабушка... И, надеюсь, такой же хитрой, как я, - ее дед!
- А как до тебя доходит, что ты совершил ошибку? – продолжая улыбаться, поинтересовался владыка.
- Когда Бог говорит твоими устами или бесхитростный Сашин ум...
Он посмотрел на живое лицо Кирилла и категорично добавил:
- И - обязательно - опыт ремесла!
Почему владыка почти смеялся ему в лицо?!
Ромадин так и не смог расстаться с любимой женщиной и продолжал следить за ее жизнью: первым, часто раньше нее, узнавал новости в ее судьбе, знал биографию и в лицо каждого, кто хоть раз провожал домой после работы или сопровождал в театр, а к тем, кто проявлял к ней слишком большое внимание, сам подходил и на правах друга семьи просил оставить в покое.
Один из тех, кто пытался ухаживать, ей пожаловался, и Саша, сообразив: "Ромадин!" - при встрече на улице предъявила претензии. Какое он имеет право вмешиваться в ее жизнь?!
- Да, я с ним разговаривал, - спокойно подтвердил Ромадин. - Только причем здесь ты?
Он говорил с ней строго, как с чужим человеком.
- Я пекусь о безопасности церкви и владыки Кирилла: в его доме не должны появляться случайные люди!
- Это что же, - сердито спросила она, - теперь я не могу устроить свою личную жизнь?!
Если сердится, то не совсем безразличен!
- Почему?! Конечно, можешь - если будешь думать головой!
Он успел взять ее руку и, прежде чем после поцелуя отпустить, обнимая ее глазами, в которых смешались любовь и грусть, голосом, в котором любовь перекрыла иронию, посоветовал:
- Все-таки поинтересуйся у своего поклонника его прошлым - сколько у него было жен и сколько детей!
Она вспыхнула на мгновение и, не попрощавшись, ушла, а Ромадин остался на месте и, глядя вслед, думал о том, на что напрасно надеялся: со временем страсть пройдет, и он опять станет обыкновенным человеком, - и что, если б не насмешка над самим собой, которая сдержала чувства, он опять кинулся бы признаваться в любви.
В середине августа 37-го, когда вовсю шли аресты, Алмазов экстренно вызвал его на встречу. Они пересеклись в заранее назначенном месте.
- Сегодня старое дело... - первое, что тихо сказал на ходу Алмазов.
По-русски означало: сегодня в управлении НКВД для изучения затребовали из архива следственное дело, на основании которого тебя осудили в 1930-м году.
- Агентдело есть? - быстро, словно извиняясь за то, что нечаянно задел, спросил Ромадин.
Уже завели дело, в котором собраны показания агентуры?
- Знаешь: нет, - в следствии... - как будто принимая извинения за незначительный инцидент, ответил Алмазов.
Сам знаешь: сейчас агентурные дела практически не заводят, - достаточно тех показаний, которые дадут против тебя в ходе следствия другие подследственные, или "признательных", которые постараются выбить из тебя.
В целом разговор означал одно: в самое ближайшее время НКВД плотно займется Ромадиным. Так что, будь к этому готов! А еще лучше - скройся хотя бы на время!
Сразу на следующий день Ромадин пошел увидеться с Сашей после работы, и, уйдя со своей пораньше, стоял около ворот библиотеки. Оказалось, что появился раньше, чем нужно, а потому у него было достаточно времени, чтобы собраться с мыслями и подготовиться к встрече.
Он провел пальцем по оштукатуренной кирпичной колонне и, убедившись, что побелка довольно свежая, вытер палец о свое плечо, а со стороны спины на мгновение прижался к колонне.
Друг с другом не разговаривали несколько лет - только перебрасывались приветствиями, когда сталкивались на улице.
Так считала она - он же не оставлял ее ни на день. Кроме трех с небольшим лет ареста и пребывания в лагере. Но и тогда оставил на своих людей.
- Что-то случилось?! - увидев его, обеспокоено спросила Саша.
Даже не спросила, откуда он знает ее новое место работы.
- Нет, - стараясь говорить как можно правдивее, ответил Ромадин, - тут, по соседству, у меня были дела, и, вот, решил повидаться с тобой.
Только бы не испугалась, что вокруг начинает гореть земля!
- Что случилось?! - глядя прямо в глаза, спросила она.
- Ничего. Просто давно тебя не видел... Домой?
Сколько времени ей потребуется на сборы?!
В ответ Саша кивнула головой.
- Ты нечаянно измазал плечо! Постой, отряхну! - вдруг заметив белое на коричневом, сказала она.
Она осталась такой же: умной, но бесхитростной.
Легкими движениями, которые он ощущал как поглаживание, очищая плечо и участок спины от побелки, она касалась его тела, и, впитывая ласку, чтобы сохранить каждую каплю, Ромадин закрыл глаза.
Единственная женщина, которую он любил сердцем, головой и телом и которая с ним не была.
- Как мама? - спросила она, когда направились в сторону дома.
- Спасибо... По возрасту, но ничего серьезного... А как твои дети? - спросил Ромадин, и она рассказала, что в следующем году сын оканчивает военное училище - будет авиационным техником, после школы дочь окончила курсы и работает на заводе чертежницей.
То, что он сам знал.
- Взрослые... Теперь можешь подумать и о своей жизни, - сказал он, внимательно рассматривая ее.
- Мне пора думать о внуках, - ответила Саша и улыбнулась.
Улыбка сохранилась прежняя. Наверно, потому, что редко улыбалась.
- Ты еще молодая, и можешь выйти замуж... - сказал Ромадин, периодически ощущавший себя глубоким стариком, а Саша моложе его.
Она совсем молодая и должна еще жить!
- Не за кого, - так же улыбаясь и глядя куда-то вдаль, она качнула головой.
- Еще встретишь! - отозвался Ромадин, в глубине себя надеясь, что такое никогда не произойдет.
О себе не мог говорить прямо, боясь отказа, чтобы все испортить.
Они шли по узкой улочке мимо большой церкви, превращенной в склад, одноэтажных деревянных домов с марлей вместо штор и примулами на подоконниках, с розовыми мальвами и высокими растениями с цветами в форме желтого шара, название которых он в детстве знал, а сейчас не помнил, в палисадниках.
- Собственно говоря, я пришел, чтобы попрощаться, - уезжаю надолго... - медленно подбирая слова, заговорил Ромадин. - Может, навсегда...
Она ничего не спросила об отъезде. И о себе.
- И не хочу, чтобы плохо меня вспоминала...
Он осекся, потому что проговорился: вспоминают мертвых, о живых думают, и по тому, что Саша чуть вздрогнула, понял: заметила.
- Я оговорился - "думать", - хотел поправиться он, чтобы ее успокоить, и замолчал, чтобы не привлекать внимание к слову.
И к принятому решению.
Потом они повернули на другую улицу, но продолжали идти так же молча.
Если б ты знала, как я люблю тебя!
А "если б ты знал, как я тебя люблю!", Ромадин не слышал. Наверно, сказала слишком тихо!
Недалеко от ее дома он внезапно остановился и выдохнул:
- Я спокоен за нашу внучку: ты воспитаешь ее, как следует!
- Какую внучку?! - недоуменно спросила Саша.
- Время придет - узнаешь! - быстро ответил он и, воспользовавшись легкой растерянностью, обнял ее, крепко прижал к себе и поцеловал, чтоб сохранить ощущение на остаток жизни.
Сделал то, что в публичном месте раньше себе не позволял.
Затем, так же быстро отпустив руку, он громко, чтобы услышали проходившие мимо, - на всякий случай, защитив ее от возможных пересудов и предпочтя заочные обвинения в свой адрес, - известил:
- Я тебя очень люблю!
А, чтобы не заметила, как в конце дрогнул голос, в ухо командно шепнул:
- Рассказывай нашей внучке обо мне почаще!
Не дожидаясь ответа, резко развернувшись, он почти бегом направился дальше по улице, изо всех сил стараясь держать спину прямо, словно на параде, чтобы никто не заметил, как сотрясалось его нутро. Потому что она по-прежнему его не любила: не отозвалась ни сердцем, ни телом. Ни даже головой!
Она права: ехать надолго или навсегда можно только с тем, кого любишь!
Хорошо, что не оглянулся: Саша стояла на месте, и во второй и последний раз в жизни по ее лицу текли слезы. В первый раз двенадцать лет назад - когда умер отец.
От ареста Ромадин не скрылся - до последнего дня вносил коррективы в созданную им систему охраны церкви, чтобы позже спасти внучку, и очень спешил, чтобы успеть исправить свою ошибку - вывести ее бабушку из-под ареста.
Единственный человек из близких, которому не организовал прикрытия, надеясь, что скроется вместе с ним.
Никаких доказательств его антисоветской деятельности следователи НКВД не нашли - гуляка и выпивоха, который предпочитал мужской компании женскую. Живем один раз и в свое удовольствие!
Во времена ромадинской молодости таких называли "бонвиван", но молодые чекисты, вчерашние комсомольцы, такого слова, конечно, не знали.
Веселый, компанейский мужик! Рассказывал, как в Гражданскую они только пьянствовали и имели баб! Потому Красная Армия и победила!
Типичный «белый» офицер.
По материалам следствия получалось, что заслуживает высылки, максимум – три года лагерей на всякий случай, как бывший "беляк", но Ромадина расстреляли, предварительно до полусмерти избив.
Прежде чем закрыть папку и передать на "тройку" для вынесения приговора, следователь, напоследок взглянув на лежавшие в деле сведения о связях подследственного и вдруг заметив в них много довольно молодых незамужних женщин, с откровенным интересом позавидовал: "Ну, и бл...й у тебя было! Нет, следствие нужно продолжить - надо бы еще их допросить!" - и подмигнул коллеге, который в ответ согласно кивнул головой.
Ромадин, сознавая итог и по опыту зная будущее, на максимальное время - десять секунд - отключив ремесло, действовавшее бессознательно, в которое входило самосохранение организма, обидел следователя - спокойно дал ему в морду, а потом, когда ремесло включилось, разметал по углам набросившихся на него обоих следователей и еще троих, прибежавших на шум из соседних кабинетов и по дороге успевших вызвать усиленный конвой.
Пока не появились вооруженные люди. Чтобы избивать прикладами.
Проституток у Ромадина не было - ни одной.
В списке почти из сотни мужских и женских имен и фамилий он спрятал Сашу.
Потому что не профессионалы, а мерзавцы.
Чтобы не состоялись «допросы» - закрыть дело.
Спустя двадцать лет при подготовке расстрельного дела Ромадина к реабилитации Алмазов вытащил из него для последующего официального уничтожения все материалы, касавшиеся женщин, - к следствию не имели отношения, - но оставил написанные следователем и не подписанные Ромадиным «признания» в принадлежности к контрреволюционной офицерской организации, "занимавшейся шпионажем". Как основание для расстрела.
Чтобы ни один мерзавец не мог шантажировать немолодых женщин, у большинства из которых к тому времени были мужья и дети.
К тому же в списке стояли фамилии полутора десятка тайных монахинь.

© Евгения Соловова, 2008
Дата публикации: 01.12.2008 19:01:08
Просмотров: 2627

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.