Загадочная русская душа
Андрей Глухов
|
Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни Объём: 7294 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Тот перегон между двумя областными центрами мы проехали втроём. Первой пришла женщина лет пятидесяти пяти с ярко выраженной семитской внешностью. Через несколько минут в купе вбежал бородатый холерик, плюхнулся у меня в ногах и сходу завёл шарманку про всеобщее засилье инородцев. - Везде, понимаете? Везде русскому человеку приходится кланяться этим пришлым племенам. Какое-то жуткое наследие татаро-монгольского ига. Предыдущая ночь была тяжёлой – мои сокамерники по купе пили, спорили и дрались, разбивая друг другу носы. Я по-заячьи прыгал между ними, пытаясь усмирить, непонятные мне страсти, но когда один из скандалистов сотворил «розочку» из разбитой об стол бутылки, вырубил его хуком в челюсть. Наконец-то пригодилось студенческое чемпионство в боксёрском «полутяже». Наутро поверженный мной Голиаф внимательно осмотрел в зеркале набухший на скуле желвак и повернулся ко мне. - Это ты мене засветил, - мрачно поинтересовался он. Я кивнул и сжал кулаки. - Спасибо, братишка, - сурово произнёс он и протянул мне огромную мозолистую ладонь, - а то запорол бы гада. - А ну, все вон из купе, - скомандовала проводница, - вы приехали, а мне ещё кровищу вашу и осколки за вами убирать. Гоните по пятёрке, скандалисты. «Скандалисты» безропотно расплатились, купили у проводницы бутылку водки, похмелились и вышли, мирные и довольные. - Нефтяники-вахтовики, - пояснила проводница, - всегда у них так, когда возвращаются. Теперь, под монотонное журчание этого бородача, я уснул и проспал часа три. Моё пробуждение определилось истошным криком: - Никогда, слышите, никогда вам, инородцам, не понять русскую душу! Поезд начал тормозить, и бородач выбежал из купе. Я лежал, с тоской ожидая новых «сокупейников», но поезд тронулся, и мы остались вдвоём. - Похоже, вам сильно досталось, пока я спал? Женщина неопределённо мотнула головой, давая понять, что говорить не хочет, и я уставился в окно, за которым цветилась сибирская осень. - Знаете, а он во многом прав, - внезапно произнесла она, - понять русскую душу вообще невозможно. - Что вы имеете в виду? - Её и имею, эту самую «русскую душу». Вы же понимаете, что я еврейка? – я кивнул, и она продолжила, - Представьте, но жизнь сложилась так, что среди евреев я никогда не жила. Всю жизнь проживаю среди русских. Я даже не знаю, откуда были мои еврейские родители – у нас в семье об этом никогда не говорилось. Отец с девятисотого. В восемнадцать был мобилизован в Красную армию, через год пуля пробила ему лёгкое. Год провалялся в смоленском госпитале, где его с того света вытащила санитарка, моя будущая мама. Тоже еврейка, между прочим. Врач при выписке сказал: «Хочешь жить – живи в деревне, на воздухе». Кто им присоветовал, не знаю, но поселились они в пустующем доме на выселках большой деревни. Выселки с деревней разделяла роща и овраг, а дальше поле бескрайнее, где лён, воздух и больше ничего. Там я и родилась в двадцать четвёртом. Выселки строились одной улицей, дома стояли тесно – узкие огороды уходили на зады, в сторону льняного поля. Наш дом был крайним, а соседом нашим был Игнат – страшный мужик: дезертир царской армии, потом бандит, потом красноармеец, раненый в ногу и отпущенный восвояси. Общался он с нами редко, но если уж общался, то иначе, как «жидками» или «жидовичами», не называл. Как-то щенок к нам приблудился. Глупый, лопоухий, смешной. У Игната курица была, так этот дурачок пролез под забор и погнал её. Игнат его поленом и прибил, кинул нам через забор и говорит: «Ещё раз перешагнёт плетень – убью». А щенок уже и так мёртвый. Боялась я его просто жуть. В сороковом, в марте, послал их колхоз сено вывозить с другой стороны озера. Отец проехал, а Игнат с санями под лёд провалился. Его-то сразу вытащили, а отец кинулся лошадь спасать. Лошадь вытянул, но сам промок и намёрзся. За неделю сгорел. А через семь месяцев и мама Богу душу отдала. Мне, сироте, шестнадцать. По местным меркам – вполне взрослая девица. Через год война. Не успели оглянуться, а немцы уже нашу деревню штурмуют. Солдатики перед полем льняным оборону держат. Командир у них, еврей, спрашивает: «Еврейка?» «Да, - отвечаю». «Немедленно уходи, они евреев просто так убивают». Я побежала домой, а тут снаряд «ба-бах». Я упала, встаю, а нога не идёт – вывихнула. Доползла кое-как домой, а наутро немцы. Пролетели они наши выселки, и всё вроде бы успокоилось. Месяца три прошло и вдруг среди ночи Игнат стучится. «Чего вам, дядя Игнат?» «Быстро собирайся, говорит, и бегом за мной». Я в рёв, а он мне как пощёчину влепит … Провёл он меня огородами к себе и в подпол засадил: «Сиди и ни звука». День сижу, второй, а сама всё думаю: «Насильничать меня молодую будет, или что?» Он меня днём выпускает, но чтоб только в избе и при занавесках задёрнутых. Стала возмущаться, а он мне: «Замолкни, жиденя!» Сколько времени прошло, не знаю, только однажды слышим – в калитку колотятся. Он мне: «Брысь в подпол!», а сам стол на люк надвинул и пошёл отворять. Я затаилась и слышу: - Ну, здорово, Игнат. Признаёшь меня? - Как не признать? Здорово Кныш! А я думал, тебя советы пристрелили. - Хрен им. Отсиделся, теперь буду полицейским в нашей деревне. На стол-то накрывать за встречу будешь, или как? Слышу, Игнат посудой застучал, табуретки задвигались, стаканы звякнули. - Значит, немцем теперь служишь? И что, надолго они? - Навсегда. Конец жидам и советам. А ты ко мне в полицию пойти не хочешь? - Куда мне с моей ногой? У своего порога стоять? - Да, покалечили тебя комиссары. Слушай, Игнат, а у тебя, говорят, соседи жиды были. Куда делись? - Так старые до войны ещё померли, а молодая сгинула куда-то. С армией, должно, утекла. А что? - Так ведь немцы за каждого жида и комиссара деньги и корову обещают. Вот я и интересуюсь. Часа два сидели. Я едва живая в подполе сижу. Наконец полицай ушёл. Игнатий меня выпустил и спрашивает: - Всё слышала? А может, мне сменять тебя на корову? Я молчу. Что тут ответишь? Дней пять-шесть прошло, соседка прибегает: - Слышал, Игнатий, Кныша в овраге зарезали! - Кому ж это он понадобился? - Вот и я думаю: в нашем околотке вы с ним не шерудили, всё в других бандитничали, своих не трогали. Кому он у нас понадобился? Осенью сорок третьего стали немцев гнать. Снаряды летают, бомбы… Мы с Игнатом в поле ушли, от греха подальше. Вроде всё закончилось. Пошли мы домой, а тут, откуда ни возьмись, как рванёт. Игнат упал, ватник в крови и зовёт меня. Я подбежала, а он: «Прости меня, Христа ради!» «За что, дядя Игнат, я тебе по гроб жизни обязана и благодарна». А он хрипит из последних сил: «Я же тебя на корову променял. Бес, видать, попутал. Три дня крепился, а потом пошёл к Кнышу и сказал, что поймал жидовку и в подпол засадил. Он пьян был в стельку, но ружьё своё схватил, штык примкнул и поволок меня на выселки. Идём мы через лес, а меня как поленом по голове: «Что ж ты, гад, натворил?» и нога хромая идти отказывается. Кныш: «Ты чего расселся?» «Нога, говорю, давай передохнём». «Давай, отвечает, я пока отолью». Ружьё поставил и к сосенке отвернулся. Тут я штык в него и воткнул». Поволокла я его в избу, да он по дороге душу Богу отдал. Святой человек. Вот на могилу его еду. Тридцать лет прошло, а каждый год хотела съездить, поклониться, да всё не получалось. Женщина замолчала и утёрла глаза, а я подумал: - Прав бородатый – загадочна русская душа. © Андрей Глухов, 2010 Дата публикации: 06.03.2010 11:25:53 Просмотров: 2906 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|