Судьба.

Никита Янев

Форма: Очерк
Жанр: Публицистика
Объём: 17087 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Но рефлексия только ключ активации мяса в портал. Стоит современная риторика перед зеркалом, а на неё монстры лезут из зеркала.
Идёт герой по дороге в ту страну, которой нет, и та страна становится, как самоудостоверенье.

Судьба.

Можно придумать тонкую софистическую риторику, чтобы передавать сложный опыт связи частного и целого.

Например, сила – слабость, все качества и одно качество. Одно качество начинает брать из всех качеств и слабость превращается в силу.

Например, белка-летяга – слабачка, у неё нет клыков и крыльев. Её одно качество – пазушные мешки, а не длинный хвост с кисточкой и чешуя на затылке.

Но становясь гипертрофированной, за счёт всех других качеств, слабость превращается в силу. И вот уже грызун парит над тайгой, как хищник, который, кстати, тоже чудик.

Но рефлексия только ключ активации мяса в портал. Стоит современная риторика перед зеркалом, а на неё монстры лезут из зеркала.

А то, что они – она, она не знает, она – гопник в эпохе постапокалиптики, как бесы Достоевского.

Иван Карамазов сначала сбегает от выбора, а потом вертается взад, когда видит, что это такой выбор.

Нужно иметь мясо, портал и рефлексию, чтобы потом стакнуть их в подъезде, типа, что ничего не происходит и всё происходит одновременно.

И здесь, опять-таки, дело не в каком-то частном опыте десантника в ненаселёнке или мажора на пляже, а во всех.

В любом положенье будет такая точка, что она – рефлексия. Гопническая: умри ты – сегодня, я – завтра. Мажорская: все должны расписаться на трупе, чтобы выжить. Фриковая: луё-моё, по-русски не понимаю. Аватарская: все всё знают.

Здесь ключ в собственно рефлексии, что желательно бы пройти все положенья, раз ты увидел себя снаружи, как дождь за окном. А кто же смотрит?

Поэтому во всех ветхих заветах всех архаичных рефлексий восстановляется, как золотой век, эта черта – по образу и подобию.

Мы с нашей манией профессии сказали бы ещё точней: человек Богу необходим не для игрушки, не для какого-то гипотетического опыта.

Это часть структуры, без которой вся пирамида с глазом рушится, как долгострой. Ключ активации мяса в портал и есть рефлексия, или в нашем изобретении – человек.

Бог тоже не так прост, это не только дедушка на туче и девственная плева. Представьте себе все эпохи, и что они одновременно.

А теперь все метагалактики, и что они в одной бесконечно малой точке. А теперь представьте, что Бог это такой человек, который это вместил в частном опыте с рефлексией.

Такой Бог не совсем пантократор, а один из тьмы тем демиургов, которых перекривляют тираны, из-за их абсолютной власти в их вселенных над пылинками и умами.

У них шизофрения и паранойя, у тиранов, что они отмазались от рефлексии, как Иван Карамазов, а потом заболели диагнозом.

Самого пантократора найти просто в этой невозможности продолженья частного опыта аватара, и его продолженье.

Важно пройти все положенья: гопническое, мажорское, фриковое, аватарское. Что это одна и та же фраза, только с рефлексией и без рефлексии.

Умри ты сегодня, я завтра, как ухарь расколовшийся Гена Янев в 12. Все должны расписаться на трупе, чтобы выжить, как смертник воскресший Веня Атикин в 24. Луё-моё, по-русски не понимаю, как несчастный счастливый Финлепсиныч в 36. Все всё знают, как Никита Послеконцасветцев в 48.

Протягиваешь ладонь, на ладони та и эта стороны света и частная жизнь человека. Ключ активации мяса в портал. Все у тебя на ладони и ты тоже.

Мандельштам Шаламов и Сталкерова Мартышка в Гены Яневе больше, чем Мандельштам Шаламов и Сталкерова Мартышка в своей эпохе.

Они такие безумцы, потому что Гена Янев их подкрепляет своей кровью, как вампиров, с помощью рефлексии из своей эпохи неприятной.

А Гена Янев в Гены Яневых-2,3,4 вообще невлуенный на постапокалиптике, потому что они ключ активации мяса в портал как свою судьбу оправдали, как Гена Янев.

И поэтому он в своей эпохе неприятной 30 лет не выходил из дома. А зачем? И так нормально. Работы невлуенно с телепатией, телекинезом, телепортацией, словом, драмой, реалом, трансляцией, ретрансляцией.

Но всё равно чувствовал, что подставил женщин-парок на ладони, жену, дочку, тёщу, Орфееву Эвридику, Марью Родину, Майку Пупкову, бредущих по ладони с этого света на тот, как прохожий в метели.

Но мог и вылечить тоже, что они путешествуют с того света на этот, как женщина-гора, Сталкер и аватара, а он как проводник и хилер – рефлексия.

Вылечить подробно, конкретно, в событьях, а не то что в отчаянье.

Например, снять опухоль как хилер, или вылечить от неизлечимой болезни, как в сериале.

Только потом не станет легче, потом все остальные пункты про гопников, мажоров, фриков, аватаров, как шанс трагедии, драмы, фарса и посвященья.

Моя тема – судьба. Я становлюсь, как лепесток на ветру, когда её осязаю. Например, в космоопере «Звёздный крейсер «Галактика»: пилот-труп на разыскиваемой для заселенья планете, раздавленный бесконечностью закоулков на своём звездолёте.

И пилот-герой, отыскавший землю с первобытными племенами – с одинаковыми жетонами. И я начинаю трястися, как лепесток, что моя тема, судьба.

Например, в франшизе «Холм одного дерева»: авторы хотели убить героиню, но потом не посмели, потому что американцы. Но с собой не совладали, и в следующих сезонах они исчезли, герой-писатель и героиня-ангел. И от них остался ребёнок, за ними потом ухаживала подруга героини.

Например, в мелодраме «Счастливчик» морской пехотинец спасённый дважды какой-то фотографией на бетоне, что в глаза сверкала, пошёл поинтересоваться, чё за ангел?

В это время миномёт пальнул прямо в то место, где он сидел после боя, как старый рыцарь. Те, кто за ним пошли, «go», уходим, тоже остались живы, потому что ангелов надо слушаться, как папу и маму.

Так говорил друг в бэтээре, который погибнет через секунду, что должен найти изображенье, это судьба.

Ну, и дальше всё ясно. Счастливчик, который просто идёт с собакой, как сталкер, и молчит всё время, за судьбой.

Драма.

1.

Нельзя долго оставаться на месте, обовшивеешь. Итак, что я вижу? Я вижу 3 формы: дом в деревне, драму и лекции.

Что я ещё вижу? Сроки, 25 лет. Что я ещё вижу? Геополитическое положенье, ойкумену. Это я так просто балабоню, или опираюсь?

Вообще-то, это одно и то же, эксперимент и опыт. Итак, будем конкретней.

2.

Не знаю, у меня свой способ обученья, полное погруженье, как в несчастье, как на подлодке «Курск», как на мюзикле «Норд-Ост», как в Беслане во время захвата заложников, как Липунюшка в кармане у девочки на зоне, как подводная лодка в степях Украины.

3.

В счастье тоже полное погруженье, но другое, там всегда есть балласт, который выбрасывает тебя на поверхность, как пенопластовый пояс.

Словно ты это не ты, а все другие герои, а ты – тот, кто смотрит кино. Экшн, драма, франшиза, космоопера, постапокалиптика.

4.

Мусульманский ренессанс, американский апокалипсис, русский экклезиаст, европейское новое царство.

Идёт герой по дороге в ту страну, которой нет, и та страна становится, как самоудостоверенье.

Это про 25 лет, ойкумену и кино. Теперь про других героев. К нему прилипают дамочки, подростки, другие герои.

Потому что они сначала шли с опущенной головой, как зомби. Потом подняли лица с пустыми глазницами и вымаранными в красное губами, как вампиры.

А навстречу бил свет одушевленья, как киноплёнка. И они начинали играть ему, как актёры.

И несколько всегда оказывались сложнее, и как десантники в окруженье, группировались спинами, и ломились через смерть, аннигиляцию, анестезию, а, похер, как судьба.

И это был уже жанр, новый, беллетристика нон-фикшн, пьеса на ладони, все у тебя на ладони, и ты тоже, сериал про сериал.

5.

Я в последние 2 года посмотрел фильмов 1000, и вспомнил, как после школы решал, куда поступать, на филфак, на истфак, на режиссуру?

Потом перебесился: армия, институт, тусовка. Потом началось полное погруженье, как серебряная свадьба, про героев.

Потом стоял возле всего, как плазмоид, и держал на ладони, как киноплёнка, лекции, драму, дом в деревне, 25 лет, ойкумену, как фрик и золотые слитки.

Как делают фильмы? Сначала показывают негатив, потом позитив, если грубо, вот, собственно, и всё. Можно и наоборот, но так хуже, не по-людски это.

У Самоделкиной, индиго, был дар жизни, она бросалась на подростков, и они пугались, с их мажорским проклятьем: и рыбку съесть и на хрен сесть.

И теперь не просыхает, и связалась с гастрарбайтером, зато – женское воплощенье. Это важно, ты летишь, как во сне ведьма, а кругом летят другие.

У Майки Пупковой. О, приготовьтесь к гимну. Один герой был влюблён в другую героиню, а потом надорвался. И тогда героиня в него влюбилась до смерти, и от них остался ребёнок.

Я что придумываю сюжеты? А как же! Просто потом, как хилер, я их одушевляю, как пьесу на ладони.

И мне тоскливо до припадков, что это я виноват, как полное погруженье. И я иду за руку и стараюсь участвовать в диалоге, а не в монологе.

Чтобы подставиться, подставить и показать драму внуку за руку. Что сначала она была трагедией, потом драмой, потом фарсом, потом посвященьем.

6.

Гена Янев-2: а мама была какая? Гена Янев-1: как в сериале «Холм одного дерева», как ангел с крыльями.

Гена Янев-2: а папа? Гена Янев-1: папа сначала один остался, а потом за вами ухаживала подруга мамы, а он писал книгу про маму, а потом они поженились и уехали, а ты со мной остался.

Гена Янев-2: а это было по правде или не по правде? Гена Янев-1: я думаю, что ты к ним поедешь, просто я должен рассказать тебе все истории, это как посвященье про маму.

У меня было то же самое, только про папу. Мужчины делают, они в неловкой одежде, в паху жмёт, но им пофиг, они из себя исступают, как смертники.

Женщины в свободных одеждах, чтобы органы не жало, потому что они рожают и по дому, а потом они одни остались, как амазонки. А все мужчины погибли в поле.

Потом они, как горы, с другим племенем смешались, и родилось новое племя, но всё это не важно, потому что это в проекте судьбы и драмы, по правде или не по правде полное погруженье в несчастье и погруженье с избытком в счастье.

Чтобы рассказать все истории другу за руку, чтобы подставиться и подставить, потому что лучший способ подставиться – подставить.

7.

Это похоже на Булгакова. И чем больше Варенуха говорил, тем больше финдиректор Римский понимал: ничего этого не было.

Чем больше дума издаёт законов, чем больше правительство проявляет пиар- активность, тем больше все понимают, такой страны больше нет, и сжимаются в своём частном, а все говорят: это жлобство.

А это, может быть, не жлобство, а тоска. И что же нам делать, как Бананан и Крымов из «Ассы»? То, что всегда? Верить в героиню для новых героев, как смертники и амазонки?

«Война и мир» наоборот. Вместо эпоса – перечисленье сюжетов. Вместо отступления про смысл истории – трактаты про счастье.

Предмет веры.

Я же знаю тебе цену, нечитатель, тебе нужна интрига, а не сюжет. И я знаю себе цену, автор, мне нужна забота, как в полном погруженье.

Но и в полном погруженье есть большое отчужденье, как роды. Но и в интриге большой сюжет – преодолевать всё время, как благодать.

И тогда вопрос, во что ты веришь, довольно бестолковый, потому что ответ будет простираться на поверхности, как предмет, как книга, как поле.

В котором произошли только некоторые события, потому что ты сопротивлялся или не сопротивлялся.

В случае книги, произошло даже большее. Ты их показал кому-то, что должно было случиться, что случилось, и что ты делал.

Например, в поколении дедов леченье - община верных, хотя диагноз – зона, потому что дедушка Фарафонов Афанасий Иванович и дедушка Янев Афанасий Иванович ушли и не вернулись.

Например, в поколении отцов леченье – мастерская возле жизни, хотя диагноз – психушка, потому что Никитин папа Янев Григорий Афанасьевич и Мариин папа Барбаш Владимир Леонидович умерли в 38.

Например, в поколении детей леченье – дом в деревне, хотя диагноз – шоу, потому что Марья Родина и Майка Пупкова скоко тебе 90 лет за себя и за того парня пердячат, как богини судьбы на ладони.

Например, в поколении детей детей леченье – пьеса на ладони, жанр, хотя диагноз – интернет, взаимное отчужденье, никто никого не любит, не жалеет, ничего ничего не значит, ничего никогда не было, не есть и не будет.

Потому что Гена Янев 30 лет головой о стенку стучится, в которую всё улетает и ничего не прилетает, а потом прилетает.

Что должно было случиться, что случилось, и что ты делал. И ещё, кому ты показывал. Что ты показывал книгу, а показал кино, как жанр.

И ты, такой, стоишь, как обдолбанный, и улыбаешься, как чмо. Что ты не знал, что ты им показываешь, тем, кто отмазались.

Ты же знал, что это бесполезно, ты же знал, что они от чего угодно отмажутся, хоть от папы и мамы, лишь бы быть в отмазке, как в ракете с Белкой и Стрелкой, летящей никуда, в открытый космос и обратно с книгой.

Но так же ты знал из жанра, как Гена Янев, автор, что это и есть предмет веры, а не блаблабла.

Мария спросила у Никиты, как ты ко мне относишься? Он что-то начал вяло про любовь и счастье. Что счастье всё время – диагноз, что любовь всё время – порнуха.

И тогда вопрос, во что ты веришь, перестаёт быть бестолковым, потому что предмет войны – дружба, предмет ненависти – любовь, предмет несчастья – вера, предмет счастья – Бог.

До Бога нам далеко, конечно, но вот до веры мы дослужились через скоко тебе 90 лет.

Поэтому на твой вопрос, люблю ли я тебя, однозначно ответить, нет, нельзя. Потому что это больше, чем любовь, я в тебя верю. Ответил Никита Марии.

2.

Человек с рефлексией, самоотчётностью, уважением к себе, скажет: в этом пункте я смалодушничал, сподличал.

И не то, что вернётся к себе, поезд ушёл. Просто появится отчужденье от себя самого, как проза.

Фрики, все эти Жутины, Шириновские, А.А., Б.Б. Нужно различать Б. Б. – автора и Б. Б. – фрика.

Который скокетничал, понравился, отмазался, заврался и превратился во фрика из «Маски», антипода Бетмена.

Когда фриков становится критическая масса, больше половины, их уже ничто не спасёт, они строятся в колонны и идут отвоёвывать правду, что они фрики:

Тролли, зомби, вампиры, клоны, инопланетяне, мутанты. Причём, фраза, что пропаганда их затроллила – тоже фриковая.

Их затроллила отмазка, что они ниоткуда никуда побыть столько и ещё полстолька с комфортом фриком.

И дальше собственная природа фрика, отчужденья от себя самого, подвела. Стала нужна интрига, война, склока, кровь.

А то скучно лететь с Белкой и Стрелкой в открытый космос без памяти, совести и нервов с одним футболом.

И сразу появляется предмет, как в полном погруженье: у войны – дружба, мир; у ненависти – любовь, семья, дамочка; у несчастья – вера; у счастья – Бог; у фрика – аватара, воплощенье.

Т.е., фриков можно спасти, нужно чтобы они окончательно заврались. А нам что делать с нашим внутренним отчужденьем?

Что мы в них, ни в кого не верим, людей? Они себе самим не верят, типа фриков. Нам нужно перестаивать себя самих, как автор. Каких героев мы не любим, как фриков, и каких себя мы дослужились, как поле.

Как тролли, вампиры, зомби, клоны, инопланетяне, мутанты превратились в новое племя с помощью сюжета.

А фрики, как длинные тени лежали на плоскости поля с перегрызенными головами. И рыцарь волочил шпагу по асфальту, что, ну его на хер, эту блевоту.

До потери сознанья и после потери сознанья, как в гостях у сказки, тебя никто не узнал, и ты никого, и по кайфу.

Потому что, как плазмоид, правда и книга, идёшь, плюёшь лушпайки, как бомж, и пристаёшь к прохожим, что потерял документы.

И всё чувствуешь, как книга, поле, плазмоид, женщина, мужчина, интрига, Бог, аватара, кино. Что, что чувствуешь?

Ну, вот это, то, что в книге, жанре, кино, хоть никаких данных за это, и скоко тебе 90 лет без зарплаты, с одними богинями судьбы на ладони, как жена, дочка и тёща.

Потом ладонь попробуют на крепость: как она, держит, нет, зёма? И полезают на ладонь всякие другие герои: женщины, мужчины, плазмоиды, аватары, новое племя, фрики, зомби, вампиры, тролли, инопланетяне, мутанты, клоны, Индейцевы, Инопланетяниновы, Мутантовы, Послеконцасветцевы, гопники, мажоры, чмошники, юродивые, гастрарбайтеры, дачники, местные, туристы.

И вы, такой, идёте, как метагалактика номер, стараетесь не шатать ладонью, как уснувший вулкан, с прилипшей к щеке лушпайкой.

И симпатизируете многим, особенно дамочкам гимнастического вида, потому что они рожают красивых. И героям, потому что они, как немые смертники, всегда уходят, как ангел.

И от них остаются дети, и за ними ухаживают родственники и приёмные семьи, как новое племя.

Всё так же страшно: импланты, органы, сэксменшинства, суррогатное материнство, рабство.

Но всегда есть выход из лабиринта одиночества смерти я. Это всегда легче. Как когда идёте мимо грустных соседей с пива и футбола, и знаете как себя вести.

Пропускать ход и показывать перспективу, как поле, которое простирается без горизонта и без сюжета.

И как блаблабла, другая реальность, сдержанная, как схима, отчуждённая от себя самой, как правда.

Что сначала ничего нельзя, как сынок и советская армия, потому что одни законы, как зона.

А потом всё можно, как дедушка советской армии, такие законы, как возле всего плазмоид.

Октябрь 2014.

© Никита Янев, 2014
Дата публикации: 13.12.2014 09:01:40
Просмотров: 2187

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.