Вероника

Сергей Кузичкин

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 17131 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

ВЕРОНИКА

***
Когда стрелки часов приближаются к двенадцати и бледный месяц заглядывает в почти замёрзшее окно, Вероника, откинув одеяльце, осторожно встаёт. Крадучись, на цыпочках, чтобы не разбудить меня, она направляется в противоположный угол комнаты, туда, где стоит наша ёлка. Я лежу с открытыми глазами, затаив дыхание, слежу за каждым её шагом. Подойдя к ёлке, Вероника садится на корточки напротив Деда Мороза.
— Здравствуй, дедушка Мороз! — обращается к нему вполголоса Вероника. — Мы с тобою не виделись долго-долго — целый год! Сегодня на тебе новая красивая шубка, совсем не такая, как в прошлом году, у бабушки. Ты снова принёс подарки? Знаешь что, дедушка — подари подарок и моему папе. Ну и что же, что он большой! Подари ему жужжащую бритву, а то он бреется такой, которая режет лицо, и у него потом идёт кровь. Знаешь, какой мой папа добрый-предобрый, хороший-прехороший. Мы с ним катались на карусели и ели мороженое, а потом он купил мне куклу Алёнку и маленькую кроватку. Летом мы с ним поедем в деревню, и он покатает меня на настоящей лошадке. Подари... Ладно?
Я представляю, как сейчас пристально смотрит Вероника на игрушечного Деда Мороза. Так смотрит она и на меня, когда что-нибудь просит купить. Причём просьбу всегда заканчивает словами:
— А, папа?..
Папа... Подумать только, прошло каких-то полгода, и я привык к тому, что меня называют папой. А тогда...

***
После окончания института я получил направление в этот город. Вернее, уже имея диплом с отличием, выбрал его сам. Надя тогда перешла на последний курс, но уже было решено, что после того как она закончит учёбу, тоже приедет туда. Ко мне.
Ох, как непросто далось нам это решение! Нет, до защиты моего диплома всё у нас было хорошо, но вот после... Раньше я частенько приходил домой к Наде и помогал ей готовиться к занятиям. Её мама приветливо встречала меня и охотно общалась с нами, всегда поддерживала разговор. Иногда расспрашивала о моей дипломной работе и ничего не имела против, если мы шли в кино или на дискотеку. Но когда я объявил, что получил направление в Сибирь, на новую стройку… Вот тут началось!
Оказалось, что на меня возлагали огромные надежды и вовсе не считали дурачком. По мнению Надиной мамы, я должен был непременно поступить в аспирантуру или, зацепившись за что-то ещё, любым путём остаться в городе. Когда же я попытался выразить своё несогласие, меня, мягко говоря, попросту выставили за дверь. Я тогда не обиделся на Надину маму, понимая, что она это сделала сгоряча. Но ни на второй, ни на третий день дверь знакомой квартиры для меня не открывалась, а в ответ на набранный номер телефона в трубке долго и протяжно гудело.
Лишь перед самым моим отъездом Надина мама пришла ко мне в общежитие. Наш с ней разговор, конечно же, нельзя было назвать откровенным. Она в основном осторожно расспрашивала, боясь, очевидно, обидеть неделикатным вопросом, а я, в свою очередь, так же осторожно отвечал.
Провожая меня, Надя, подобно своей маме, постоянно твердила напутственные слова о том, чтобы я обязательно зарекомендовал себя с самой наилучшей стороны и сумел выдвинуться, для того чтобы на следующий год мы, поженившись, сразу же получили ключи от квартиры, а не мыкались, как некоторые, по общежитиям. Мне не нравилась эта черта Надиного характера — склонность к наставлениям, перенятая у матери. Всегда, когда она говорила такие вещи, я испытывал раздражение. Но успокаивал себя надеждой на то, что это явление временное, и, когда мы будем жить вместе, самостоятельно, оно пройдёт само собой.
И я уехал, сохраняя в душе надежду.

***
Подъезжая к городу и рассматривая его из окна вагона, я отметил, что городок состоит в основном из небольших деревянных двухэтажных домиков, собранных из брусьев. Да и само здание вокзала небольшое и деревянное. Однако народу на перроне было довольно много. Не знаю, может быть, от почти трёхсуточной езды, а может, от необычного таёжного воздуха у меня слегка перехватывало дыхание и кружилась голова. Чувство какого-то буйного восторга наполнило душу, и подумалось о том, что этот город станет, возможно, моим навсегда!
Я вздохнул полной грудью, поправил рюкзак на плече, взял чемодан в руки и хотел было направиться к автобусной остановке, как вдруг...
— Папа! Папа!
Вначале, правда, я не придал этому никакого значения. Мало ли кого могут окликать, да притом на вокзале. Но когда маленькая девочка лет пяти-шести со слезами на глазах подбежала ко мне и, обхватив ручками мои колени, запричитала: «Папа, папа, пойдём домой», — я откровенно растерялся. Напрасно пытался её успокоить, говорил, что я не её папа, достал из чемодана кулёк конфет… Она не унималась. Вокруг уже стали собираться любопытные, и мне ничего не оставалось, как только согласиться:
— Хорошо, пойдём.
Она сразу успокоилась, вытерла слёзы, взяла меня за руку и повела к автобусной остановке. Мы проехали несколько кварталов и вышли у типового двухэтажного домика, стоявшего несколько в стороне от других, вошли в первый подъезд, поднялись на второй этаж, позвонили в квартиру под номером восемь. Дверь нам открыли сразу двое: молодая ещё женщина и мужчина в очках.
— Вероника! — не то радостно, не то удивлённо вскрикнула женщина и наклонилась, чтобы обнять мою спутницу. Но та сделала шаг назад, крепко, что было силы в детской ручонке, сжала мою руку и уверенно проговорила:
— Это мой папа, и мы здесь будем жить!
Женщина на секунду застыла, а мужчина, глядя на меня, снял очки...
Потом, уже в комнате, начались долгие объяснения и разъяснения. Мне сказали, что Вероника теперь сирота, что недавно умерла её бабушка, жившая в смежной комнате и не оставившая никаких сведений о родителях девочки, и теперь одному Богу известно, где они есть и есть ли вообще. Говорили о том, что хотели было взять девочку к себе, но столкнулись с такой бумажной волокитой, что желание это у них быстро улетучилось, и теперь они находятся в ожидании, когда за девочкой приедут из детского дома. Сказали и о том, что все последние дни жили спокойно, но вот сегодня утром Вероника пропала, и они очень разволновались. Ведь жалко ребёнка.
Мне показали ордер на всю квартиру, пояснив, что кое-что из мебели они уже перенесли в пустующую комнату, а бабушкину утварь вынесли в подвал — ведь занимать жилплощадь когда-то нужно.
Всё это время Вероника стояла за спинкой моего стула и, обхватив меня ручонками за шею, повторяла:
— Папа, папа, ты ведь не уйдёшь, папа?
Вечером по просьбе хозяев я остался ночевать. Вся ночь прошла в воспоминаниях. Я вспомнил своё детдомовское детство, попытался представить бабушку Вероники и её родителей, думал о том, как лучше написать об этой истории Наде. Вероника же, раскинув ручонки, крепко спала, улыбаясь во сне, и, казалось, губы её беззвучно шептали лишь одно слово: «Папа».
Утром мы вместе с ней пошли в отдел кадров строительного управления, где после долгих разъяснений, удивлений и консультаций по телефону нам на двоих выделили маленькую комнату в рабочем общежитии. А потом мы долго бродили по городу и смеялись, смеялись, смеялись...

***
Ответа на первое письмо я ждал от Нади почти три недели, на второе — ещё две, потом заказал переговоры, но телефон далёкой городской квартиры, где жила моя суженая, молчал. Я уже начал не на шутку беспокоиться о здоровье моих горячо любимых дам. Но однажды, в субботнее утро, после того как мы с Вероникой навели порядок и, вымыв полы, сели на диван, чтобы позаниматься азбукой, в дверь постучали, а затем резко открыли — так резко, что я даже не успел надеть тапочки и встать.
На пороге стояла Надя.
— Не ждали?
Оставив дверь раскрытой, Надя довольно энергично подошла к столу и, выдвинув его, села напротив нас.
— Ну что же ты сидишь? Не рад мне, что ли?
— Что ты, Надя! Рад я, конечно. Просто не могу опомниться — ты появилась так неожиданно...
Быстро встав с дивана, я подошёл к двери и закрыл её. Повернувшись, увидел на ещё мокром полу свежеотпечатанные следы.
— Раздевайтесь, Надежда Павловна. Пожалуйста, будьте как дома, — с лёгкой иронией предложил я моей ненаглядной.
Но Надя с интересом продолжала осматривать нехитрый интерьер нашей комнаты. А я смотрел на неё. Она была красива! И новое пальто, и длинный вязаный шарф, и такая же вязаная шапочка, и даже пышный, живой румянец на щеках — всё это невероятно шло ей и делало её неотразимой.
— Неплохо устроились, — после продолжительной паузы проговорила она наконец. — А я, собственно, за вами.
— За нами? Куда? — не совсем понял я.
— Какая милая девочка! — Надя перевела взгляд на Веронику. — Иди, девочка, поиграй во дворе с ребятами. Мы сейчас поговорим немного с дядей, а потом все вместе погуляем: ты, я и дядя.
— Ты, я и папа, — поправила Вероника и, отложив азбуку, посмотрела в мою сторону.
— Папа?! — удивилась Надя. — А я, признаться, никогда бы не подумала, что у такой взрослой девочки может быть такой молодой папа.
Она посмотрела поочерёдно на нас обоих.
— Ну, хорошо, пусть будет так: ты, я и папа.
Вероника улыбнулась и взглянула на меня. Я кивнул ей:
— Иди, погуляй возле дома.
Едва только захлопнулась за Вероникой дверь, Надя, повернувшись, осмотрела меня с ног до головы.
— Ты вообще-то на что-нибудь способен? — спросила она.
— Н-не понимаю. Что ты имеешь в виду?
— Почему ты не можешь сделать всё сам? Почему я должна ехать к тебе за тысячи километров только для того, чтобы пристроить в детский дом привязавшуюся к тебе девчонку?
— Какой детский дом? Надя, ты о чём говоришь?!
— Что Надя, что Надя?! Ты думаешь, что она вечно будет жить с тобой?
— Я не знаю... Может быть, потом и отыщутся родители.
— А я знаю. Никаких родителей у неё нет и не было. Тебе её специально подбросили. Да-да. Спе-ци-аль-но. Видят: простачок этакий... И не перебивай меня! Не перебивай, понял? Ты думаешь, у тебя одного и есть сострадание к другим? У меня тоже есть. Есть, понятно? Но пойми, у нас у самих будут дети. Как они будут относиться к ней? Как она будет относиться к ним? Да и вообще... Вообще мы с тобой ещё молоды, чтобы иметь такую взрослую дочь. Сколько, кстати, ей лет?
— Скоро будет семь.
— Вот видишь! Мне только двадцать два, тебе двадцать четыре. А почему она сразу стала называть тебя папой?
— Да откуда мне знать? — уже с раздражением ответил я.
— А может, она больна? Может, у неё с головой что? Ну, ничего, там, в детдоме, её обследуют.
— Надя! Как ты можешь так говорить?
— Я просила тебя не перебивать меня. Моя мама и то...
— При чём тут твоя мама?! Ну при чём тут мама?! — не в силах больше сдерживаться, выкрикнул я.
— Не кричи, понял? Не кричи, — Надин голос дрогнул, казалось, она вот-вот заплачет. Мне стало жаль её, и я виновато опустил глаза.
Она, очевидно почувствовав это, встала, подошла и, поцеловав, усадила меня на диван.
— Ну как ты не понимаешь? Подумай хотя бы обо мне. Я никогда не смогу полюбить её. Полюбить насильно. Да и она тоже. Неужели ты хочешь, чтобы у нас из-за неё были постоянные ссоры? А? Будь умником! Я специально разузнала, что недалеко, километрах в пяти-шести отсюда, в селе есть детский дом. Директором там мамина одноклассница. Мама написала ей письмо, и я уже побывала там, договорилась. Поехали сейчас. Все документы мы оформим позже. А пока пусть девочка поживёт там, привыкнет.
Всё сказанное Надей не укладывалось в моей голове. Я закрыл лицо руками, пытаясь сосредоточиться. Надя осторожно коснулась моих волос.
— Ну, соглашайся, Саша, соглашайся. Ради нашей любви. Поедем, пожалуйста. Автобус туда четыре раза в день ходит, так что часа через два-три будем уже здесь. Вдвоём. Возьмём шампанское, я торт привезла. Посидим славненько. А?
Я молчал. Надя решительно встала, сняла с вешалки куртку и стала одевать меня.
— Ну хорошо, езжайте вдвоём. Так даже будет лучше. Отвезёшь и пообещаешь ей скоро приехать. А я пока здесь похозяйничаю.
Она потянула меня за руку, поставила, словно манекен, на ноги, застегнула куртку, надела шапку и, дружелюбно похлопывая по плечу, подтолкнула к двери.
— Сейчас до автостанции, а потом — на автобус в Берёзово. Там найдёшь детский дом, спросишь Тамару Васильевну. Передашь привет от меня, ну и объяснишь всё, конечно. А потом... Потом мы обсудим наши дела.
Она вытолкнула меня в коридор, подбадривающе кивнула и закрыла за мной дверь. Вначале я по инерции брёл по узкому коридору, затем спустился по лестнице, постоял в вестибюле. Наверное, вид у меня был не из лучших, потому как вахтёрша, с которой я уже был знаком, посмотрела на меня сострадательно. Выйдя из подъезда, я увидел на скамейке Веронику.
— А где та тётя? Она что, не пойдёт с нами? — спросила она.
Я посмотрел на девочку, молча взял её за руку, и мы пошли. Мы шли к автобусной остановке, и я пытался анализировать сложившуюся ситуацию. Итак, как я понял, мне предстояло выбирать между Надей и Вероникой. Только так и не иначе. Ну откуда, откуда у Нади такая жестокость? За тот небольшой промежуток времени, что мы прожили вместе, я привык к Веронике и теперь даже не представлял, как буду без неё. Кто будет помогать мне мыть посуду на кухне и подметать в комнате? Кто будет читать выученные в детском садике стихотворения и петь детские песенки? Надя, милая, неужели это ты? И что тому причиной — снова наставления матери или уже собственная инициатива?
Автобус долго ждать не пришлось. Он подошёл сразу и, что самое удивительное, несмотря на выходной день, был почти пуст. Я посадил Веронику на сидение, а сам встал напротив, на задней площадке, и, глядя в окно, продолжал размышлять. О Веронике, о Наде, о себе. Время, однако, шло. И автобус медленно двигался вперёд, удаляя нас от нашего дома. Когда он сделал очередную остановку, никто из него не вышел и никто не зашёл.
— Папа, следующая — «Парк», — сказала Вероника.
Я посмотрел на неё и промолчал. Её взгляд был не по-детски печален.
— «Парк», — спустя некоторое время сказала женщина-кондуктор, — следующая — «Автостанция».
— Папа, мы сходим? — снова спросила Вероника.
Я молчал.
— Поехали! Никто не сходит! — крикнула кондукторша водителю автобуса.
Одна створка задней дверцы захлопнулась, а вторая осталась открытой, словно приглашая выйти. Внезапно шальная, даже безумная мысль нахлынула на меня. Страшная мысль о том, что если мы не сойдём с Вероникой из этого автобуса сейчас, то не выйдем из него никогда!
Никогда!
Не знаю, какая сила управляла мною в тот момент, но я, схватив Веронику на руки, быстро устремился к полуоткрытому проёму двери. Автобус, уже было тронувшийся с места, снова притормозил, и я услышал, как вслед нам закричала кондукторша:
— Пьяный! Ей-богу, пьяный! И как только таким детей жёны-то доверяют?!
Вероника смотрела на меня удивлённо.
— Ты не испугалась, Вика? — спросил я её.
— Не-а. Нисколечко, — ответила она.— Я сильно не хотела ехать на автостанцию. А теперь ведь мы не поедем туда, да?
— Нет. Теперь-то уж мы поедем домой, — убеждённо сказал я.

***
...Когда дверь в нашу комнату открылась и Надя увидела нас с Вероникой, то от неожиданности выронила из рук вазу с яблоками. Яблоки рассыпались по столу, сбив фужеры, несколько штук угодили прямо в торт, а остальные, упав на пол, покатились к нашим ногам. Одно, второе, третье...
— Мы будем жить втроём, Надя, — отчётливо выделяя каждое слово, произнёс я.

***
Вероника, прочитав вполголоса игрушечному Деду Морозу стихотворение, встаёт, на прощание машет ему рукой и, пожелав спокойной ночи, направляется к окну.
— Что там, Вика? — спрашиваю её тихонько.
— Идёт снег. Пушистый-препушистый, — говорит она, повернувшись ко мне вполоборота.— А ты что — не спишь, папа?
— Нет.
— Тогда, можно, я лягу к тебе?
— Можно.
— И возьму свою куклу?
— Бери.
Я представляю, как на лице Вероники вспыхивает улыбка. Она подбегает к своей кроватке, берёт куклу и, радостная, бежит ко мне.
— Мы сегодня ещё поспим, а завтра будем сидеть долго-долго, пока часы не пробьют двенадцать, а потом ляжем спать, а когда проснёмся, то дедушка Мороз уже положит нам под подушку свои подарки. Правда, папа? — говорит моя лепетунья, укладываясь поудобнее.
— Правда, — я глажу её по пушистым длинным волосам. — Спи, Вероника.
Рядом на стуле лежит её белое платье Снегурочки. Завтра Вероника наденет его, и мы отправимся на детский утренник. Она будет читать стихи, петь новогодние песенки и кружиться в хороводе. А я, выбрав время, куплю ей новую куклу, большую шоколадку и школьный букварь — ведь на будущий год Вероника пойдёт в школу, а себе наконец-то куплю электробритву, — и всё это после незаметно положу под подушку.
Но это будет завтра, а пока, обняв куклу и прижавшись ко мне, моя Вероника крепко-крепко спит.
1980-1982 гг.

© Сергей Кузичкин, 2008
Дата публикации: 18.12.2008 20:58:05
Просмотров: 2971

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.