Вот такая история.
Геннадий Константинов
|
Форма: Повесть
Жанр: Просто о жизни Объём: 63460 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Вот такая история Закат надвигался неукротимо, как вражеский танк, а надежда на личную жизнь таяла с каждым днем как чахотошный больной в последней стадии. Василиса Яковлевна совершенно не выглядела на свои пятьдесят с небольшим хвостиком. Она была мила, общительна, привлекательна, иногда просто обворожительна, но, тем не менее…. Безусловно, мужики в ее жизни были, было и несколько мужчин, а вот…, нет мужа у нее никогда не было. Не все и не всегда ладилось с родителями, а потом их и вовсе не стало. А судьба – злодейка продолжала потешаться, да она просто заходилась в хохоте и Василису выгнали с работы. Выгнали цинично, не объяснив причины. И она юрист со стажем ничего не смогла этому противопоставить. Яркие звезды сквозь лоджию играли над контуром горизонта, соседи за стеной громко общались, паучок плавно опускался на паутинке, обещая хорошую весть, противно скрипел лифт, и часто хотелось плакать. На остановке, несколько выпивший мужчина, сам абсолютно того не желая, плюнул женщине в босоножку. Женщина бросилась исправлять положение, а мужчина, нетвердо засеменил за угол. Женщина не стала тщательно выбирать выражения, и часто повторяя две – три фразы, громко рассказала чему–то обрадованной публике где, когда и сколько раз она видела виновника инцидента, а также его родственников. Серафима, так звали женщину, тому уже лет двадцать была в разводе, мужчин, особенно пьяных, сильно недолюбливала, и это было совершенно не понятно, т.к. ее бывший относился к числу добропорядочных трезвенников. Однако, не смотря на различие взглядов, культурный уровень и род занятий Василиса и Серафима познакомились на той же остановке, а затем и подружились. - Да плюньте Вы! – сердечно предложила в тот раз Василиса Серафиме и та смачно плюнула на асфальт и припечатала той же босоножкой, на которую не так давно плюнули сверху. Когда Василиса в очередной раз уволилась с работы, где платили меньше, чем нужно было потратить на проезд, пришел черед дать судьбоносный совет Серафиме. - Вась, а ты точно знаешь, что ты не дура? - с присущей от рождения категоричностью, поинтересовалась она. Вопрос, что называется, застал Василису врасплох, и она вопросительно взглянула на собеседницу. Нимало не смутившись, та продолжала: - У тебя квартира двухкомнатная есть? – есть и еще одна от родителей есть? Так. А студенты бездомные по городу рыщут? Совет Серафимы был понят и принят. Хотя, по правде сказать, пускать к себе квартирантов очень не хотелось. Мир одиночества, такой нежелательный, а порой просто ненавистный, все же был своим индивидуальным, почти интимным и нарушать его было боязно, поэтому остановились на одной, непременно скромной девочке – и «с хорошей родословной», подытожила Серафима. Сама она в одной комнате держала шестерых юных дарований, конечно женского пола и нимало не смущаясь, стригла по две тысячи с каждого носика ежемесячно. Отличницы, которых по мере надобности поставляла Серафима, были очень разными, но, тем не менее, все добросовестно выполняли урок квартиропользования. Мягко ступали комнатными тапочками по полу, не гремели посудой до, после и в процессе ее употребления. Оставляли после себя идеальный порядок, не включали громко музыку и выносили мусор. С некоторыми из них Василиса, не смотря на разницу в возрасте, стала приятельницей. К праздникам они посылали друг другу открытки, иногда обменивались звонками и даже переписывались. Но девочки, как правило, подолгу квартирными услугами не пользовались и, хотя снижали материальную нагрузку, одиночества не уменьшали. Они просто изменяли его качество. Ко всему прочему, квартира настоятельно требовала ремонта. Ремонтировать нужно было все и везде. Деньги на это от продажи родительской квартиры были, но были и сомнения в отношении наемных мастеров. СМИ с завидным постоянством раскрывали глаза честным труженикам на коварство шарлатанов, жуликов, прохвостов и убийц, не приведи Господи. Выручила советом, на сей раз, Альбина – служительница православного храма, с которой Василиса подрабатывала уборкой административного здания. - Ты возьми на квартиру юношу, художника с культпросвета, - порекомендовала она. – Они там много чего делают и оформляют. В счет квартплаты. - Но эти краски, постоянный беспорядок, грязные кисти,- засомневалась Василиса – Так ведь все равно ремонт,- очень мягко парировала Альбина. - Девки, а вы точно знаете, что мы не сбрендили? Ну ладно вы – старые курицы, а я? Приперлась с другого конца города посмотреть на необыкновенные глаза юноши! Цирк твою мать! Монолог Серафима произносила сидя спиной к открытой лоджии на семиметровой Василисиной кухне и нещадно дымила сигаретой. Альбину немного злило это бестактное поведение, поэтому смотрела она профессионально по–доброму и говорила, подчеркнуто вежливо. - А знаете, - сказала она, - я, как-то прочла в журнале, что китайцы всерьез верят, будто в каждой чашке чая живет свой чайный дух. - Ага, - подхватила Серафима, - а в Васькиной чашке (Василиса пила травяной чай) живет дух тлей, полей, соплей и огородов. Василиса собралась возмутиться, но Серафима продолжала, провожая глазами табачный дым, - Нам бабам герои нужны. - Какие герои?! – охнула Василиса - Зачем говорить за всех, - не сдержалась Альбина. - А тебе, что мразь подзаборная нужна? – парировала Серафима, - не зарплата в мужике главное и не постель. Главное, когда идешь с ним под руку, а вокруг все понимают, что он ничего не боится, а ты за ним как за каменной стеной и все завидуют. Родина требует героев, а мы для себя чего–нибудь путного родить не можем. - А мне нравится, когда мужчина чуть–чуть выпил, - о чем–то своем вслух подумала Василиса - Чего проще, хоть сотню, с доставкой на дом, разной степени свежести, – хмыкнула Серафима. Сергей появился как-то внезапно. Так иногда бывает, ждешь человека, ждешь, а появляется он все равно неожиданно. - Здравствуйте, - поздоровался Сергей. Он был выше среднего роста, крепок, но при этом, как – то сутулился и по - юношески был неказист. Три пары женских глаз одновременно с выдохом «здрасьте» впились в самые его зрачки. Наверное, так смотрят за горизонт моряки, когда после долгого похода впередсмотрящий долгожданно – неожиданно крикнет «Земля!» Глаза были серые и глубокие, по неосторожности в них можно было утонуть. - Ну что я говорила! – победно сиял Василисин взгляд. - Вот, значит, ты какой северный олень, - раздумчиво говорил взгляд Серафимин. - Какой приятный юноша, - тепло констатировали глаза Альбины. Сергей смутился и спросил, ни к кому не обращаясь, - можно я приму душ? Серафима тут же открыла рот для язвительного замечания, но Василиса, произнесла первой, - да конечно, полотенце желтое. - Сергей озорно хихикнул и спросил, - А можно чаю? И тут дружно засмеялись все. Знакомство произошло. Разговор потек неожиданно легко. Сергей не был букой. С удовольствием и много курил Серафиминых сигарет, пил мало чая, но совсем не отказывался от сладкого. Женщины с пониманием принимали это как студенческий синдром и ни капельки не обижались. Говорили много и ни о чем. Парень был легок в общении и уже почти стал совсем своим, но…. Ох уж это «но». Отвратительное препятствие на жизненном пути. Из-за одной только этой частицы распадаются семьи, рушатся карьеры, как карточный домик рассыпаются самые светлые надежды. Все было так хорошо, но…Бездонные глаза Сергея вдруг стали непроницаемыми, улыбка куда-то сползла. Он встал и ушёл в свою комнату. Тревожить его никто не стал, Серафима, конечно, незамедлительно поставила диагноз всем мужикам и в частности Сергею, но прозвучал он как-то не совсем категорично. Затворничество продолжалось в общей сложности около недели. Внешне он был вполне нормальным человеком. Ходил на занятия, убирался в комнате, когда ему говорили, здоровался и прощался. Но на самом деле его не было. В тот самый день, когда все это случилось и подруги разошлись по домам, Василиса вдруг поняла, что переживает за него и чувство это для нее какое-то новое совершенно не пробованного вкуса и невиданного цвета. И от этого переживания внутри тепло и уютно, а Сергей, вдруг стал своим близким. Нет, женщина, психологических портретов своих воспитанников мы направо и налево не раздаем. Вы кто? – квартирная хозяйка? Он у Вас что-то украл или совершил дерзкий налет с изнасилованием? Нет? Просто замкнулся? Поверьте моему педагогическому опыту это частенько бывает с двадцатилетними юношами. А девушки, так те просто плачут в подушку. С Вами такого не случалось? Монолог принадлежал директрисе интерната и завершал детективное расследование проведенное Василисой на высоком профессиональном уровне. Прямые и косвенные факты и фактики были вначале выявлены, потом проверены, затем перепроверены, а уж только тогда занимали свое место в Сергеевом мозаичном портрете. Выяснилось, что его подкинули в дом ребенка двадцать лет назад. Воспитание, манную кашу, обувь, одежду и культурно – массовую работу он получал регулярно в определенном количестве и ассортименте. Был в детдоме дядя Слава – дворник и оформитель. По утверждению очевидцев Серг (так в детдоме звали Сергея) часто и подолгу разговаривал с ним. Он же научил Сергея рисовать. Но дядя Слава умер пару лет назад и мемуаров не оставил. Командир роты, где служил Сергей ничего выдающегося припомнить не смог. Рядовой Мартов Сергей (фамилию придумали в доме ребенка, очевидно по месяцу поступления) отличником боевой подготовки не был, в самоволки не ходил, в употреблении спиртного не замечен. Сослуживец и земляк Сергея Женя Веселов рассказал, что они дружили. Серега хороший парень и очень интересный собеседник, особенно если разговор заходил о живописи. Да, иногда он замыкался, но потом все проходило. В конечном итоге расследование выявило один бесспорный факт, - на сегодняшний день они оба одиноки и оба нуждаются в простом человеческом тепле. Серафима и Альбина принимали самое активное участие в расследовании. Ежедневно и подолгу они втроем в Альбининой коммунальной комнате подвергали глубокому и скрупулезному исследованию всякую добытую информацию. Рюмочка вишневого пунша добавляла к чаю особенный аромат, капельку румянца на щеки и блеск глазам. Серафиму беспокоил и злил категорический запрет на курение, но переговорное пространство покинуть было выше ее сил. В знак протеста она демонстративно отодвинула рюмочку для пунша, плеснула себе половину чайной чашки и залпом, почти не глотая, отправила сладкий густоватый напиток прямиком себе в желудок. Дважды укушенный туда же отправился ломтик лимона. Сомнений не было – третьим номером будет развязка. - Девки, спору нет, для убедительности Серафима поскребла чайной ложкой по скатерти, то чем занимается наше детективное агентство «Квочки» более увлекательно, чем просто ничего не делать. А цель? Вспомнила бабка, как девкой была? Василиса… А–у… успокойтесь душенька по своим габаритам и не только возрастным Вы даже бочком там не проходите. Альбина метнула молнию, зло покраснела и уже открыла рот, чтобы раз и навсегда уничтожить хамство в его зародыше, но заговорила Василиса: – Это правда. Что-то происходит, чего никогда не было. Как-то тепло и уютно у сердца. Иногда кажется, что это вообще не в Сергее дело. Просто это радость, теплая ласковая радость живет рядом с ним и мне очень хочется делать для него что-то очень хорошее. Это как «Поцелуй» Родена, это как вальс, который танцует сама душа. Василиса говорила очень обыденно и совсем не эмоционально. От этого ее слова сами собой становились образами и забирали все внимание. - Сказка! – выдохнула Серафима, когда Василиса умолкла. Альбина нежно обняла подругу и поцеловала ее в щеку. На глаза навернулись слезы. Помолчали каждая о своем. Осень сорила кленовым листом. Сергей и девочка Вера – сокурсница и забияка с милыми ямочками на румяных щечках и открытым приветливым взглядом, неспешно шли по аллее. - Серенький, - прощебетала Верунька, - ведь ты мужчина и готов ради дамы сердца на поступок? - А то! – с пафосом согласился Сергей. - Есть план – завтра мы сдуваемся с пленэра и заваливаемся к Рустикам. Знаю у тебя «хвост», молчи, будешь перечить, еще и рога вырастут. Все молчу, молчу. Серенький у них Илюшка, ты бы только видел! Такой бутуз! Пальчики малюсенькие, а уже настоящие. Ручки пухленькие, ножки пухленькие, пузыри пускает. Так и хочется потискать. Смотришь и душа поет. Хочется смотреть, любить и радоваться. Ты думаешь, почему Богородицу с младенцем пишут? Потому что нет честнее и радостнее любви, чем любовь к младенцу, а Бог это и есть любовь. Тебе от него ничегошеньки не надо, только всегда очень сильно хочется любить и все…и … Сергей заступил дорогу, присел на корточки, при этом они оказались почти вровень, обнял ладонями ее голову, поглядел в глаза и серьезно спросил:- Пупс, а откуда… - Сколько раз тебе говорить,- нарочито строго перебила Верунька. Для тебя коломенской версты я Верочка, Верунька, Солнышко ясное, Колокольчик лесной… - Не тарахти! Ты про богородицу сама придумала или… - Сама. Только что. Здесь и сейчас. Она повернулась и гордо пошла по аллее. - Эй, гражданочка,., але…. Это не вы проездной билет в баню оборонили. Сергей в два прыжка догнал ее, поднял на руки и поцеловал. - Пойдем ко мне,- выдохнул Сергей. - А…? - Плевать, пойдем! Вернувшись, домой Василиса к немалому удивлению и разочарованию встретила на пороге смущенную девичью мордашку и сияющего Сергея. - Здрасьте,- нестройно поздоровались они и шмыгнули в лифт. *** Водитель был одет в серый свитер домашней вязки, короткую заношенную дубленку и вязаную синюю шапочку с тонкой белой полосой. Когда окна автобуса подернула полусантиметровая наледь, в салоне потеплело. Время от времени сквозь лобовое стекло дороги становилось не видно, и он включал стеклоочиститель, чтобы в очередной раз убедиться в его бесполезности. Тогда, не снижая скорости, он наползал грудью на руль, просовывал левой рукой пластиковую бутылку через боковое окошко и плескал что-то на стекло. - Водитель,- Включите печку!- возмутилась немолодая пассажирка,- мы все тут заболеем, черте что! - А смысл? - поинтересовался водитель. - Как какой смысл?! Холодно! - Так она все равно не работает! Размышляя над чем-то он поднял правую бровь, шмыгнул носом и закурил сигарету. Лицо водителя было румяным, напоминало клоуна и внушало оптимизм. Рустик ужом скользнул вперед к пустовавшему сидению экскурсовода, театрально взялся за спинку и обьявил - «Эссе!» - Зачем Эссе, Рустик? – хихикнула Верунька. - Не знаю. Слово нравится. Не мешай, выгоню. И продолжал: - К середине февраля внезапно и неожиданно наступила зима. Напорошила белым пушистым снегом и порадовала зайцев – беляков, которых до снега не успели съесть лисы и волки. Мишки и ежики выматерились и пошли спать. Обернулся, взглянул на водителя и серьезно закончил:- И только водитель автобуса не спал и нещадно дымил «Примой» о чем пассажиры наверняка догадывались по убийственному запаху. Водитель ухмыльнулся и затушил сигарету. Рустик был невысокого роста, плотный, подвижный, с вызывающе горбатым носом, угловатыми ушами и подвижными карими глазами. Это был тот исключительный случай, когда недостаткам ничего не оставалось делать, как становиться достоинствами. Рустик был озорник, и все в его внешности было озорным и задорным. Сергей, Верунька и Рустик высыпали из автобуса в чистом заснеженном поле возле дорожного указателя «с. Барчуки». По едва заметной под снегом дороге, навстречу им, переваливался по ухабам корейский джип. Короткий зимний день завершался морозным солнцем у горизонта. Впереди было полтора километра джиповой колеи и надежда немного заработать за время каникул. Село Барчуки, не смотря на многие попытки, переименовывали всего один раз еще при Екатерине Великой, а до этого оно называлось деревня Выкресты. Произошло это, как водится, случайно. Все состояние, некогда блиставшего в высоких столичных кругах, поместного дворянина Дятлова и была эта самая деревня в пять развалившихся дворов. Доходами от нее Дятлов никогда не жил, да их и не было, а вот удачи за зеленым сукном случались часто и дамы, в том числе замужние, ему благоволили. Дальше дуэль, пуля в сердце, а деревня по долговой расписке перешла к самому графу Римскому – Корсакову. Граф почитывал Бальзака и про него шептали, что он вольнодумец. Деревню он переустроил в два неполных года. Были построены, в соответствии с замыслом столичного архитектора, аж пятьдесят добротных домов с надворными постройками и, стыдно сказать, нужниками. Большую каменную церковь строили три года, а вот школу поставили сразу еще до домов. Разбили парк с беседками и фонтанами, устроили дороги и три пруда верхний, средний и нижний, которые сообщались между собой, давали в жаркие дни прохладу, наводили на размышление и баловали всякой рыбкой. За вольготным и правильным житьем крепостных присматривал управляющий, некогда слушавший курс у самого Михайлы Васильевича. Люди в село семьями и поодиночке были собраны с разных мест, в большинстве наделенные многими талантами и должны были по замыслу составить костяк новой жизни. Название чудному селу искали долго, и ни одно не подходило, а вот соседи прилепили сразу «Барчуки», ну писарь, не разобрав в чем дело, так и пустил по бумагам. Завершение работ праздновали неделю с фейерверками, балами, охотой. Все крестьяне были одеты празднично, улыбались прежде, чем бухнуться перед господами оземь. Вслед за столичными гостями и губернатором все приглашенные восхищались. Губернатор был назначенцем из столицы, видел в графе близкого себе по духу, и поэтому, как только граф бывал в селе спешил к нему вместе со всей своей свитой. А граф в свою очередь наезжал все реже и реже пока и вовсе не перестал. Управляющий вначале увещевал да мирил, крестьян, учил их жить правильно, но они все – равно жили недружно, было дело, дрались и были каждый сам себе. Тогда он подал в отставку и уехал во Францию. Новый управляющий, из местных, стал крестьян драть, чем и примирил. Потом было много всего. Церковь снесли под корень, а вот пару тогдашних домов стоят по сей день, да и название осталось. Клуб нашли быстро. Он был открыт и в библиотеке полно народу. Стояли и сидели, кто на чем, было тихо и многие даже не посмотрели на вошедших. Перед собранием, полусидел на столе высокий седой мужчина 65-80 лет. Его совершенно юные глаза хитро щурились на докладчицу – красивую женщину лет тридцати, а та, подглядывая иногда в листок, о чем-то рассказывала. Как оказалось, жители села уже давно и активно занимаются краеведением, причем краеведением, можно сказать, персональным. Из архивной пыли, рассказов и баек они восстанавливают историю своего рода, а эти истории историю села. Собрания на эту тему бывают не часто, но длятся долго и споры случаются жаркие. Заварил эту кашу Матвеич – тот самый седой старик. Он как – то рассказал романтическую историю трагической любви крестьянки Дашки и крепостного актера Васьки Спицына – результатом чего в селе появилась и по сей день здравствует фамилия Спицыных. Надо сказать, что заварил Матвеич не только эту кашу, и если например ни с того ни с сего школьники младших классов повально начинали лепить диковинные глиняные горшочки для меда, то всем и так было ясно откуда дует ветер. Сегодняшнее собрание не было исключением и закончилось чуть не с первыми петухами. Весь сход сильно заботил вопрос, кому после падения крепостного права принадлежала коптильня и пасека. И хотя спорили в основном корректно одну селянку лупоглазой дурой все – таки назвали. Разговор с заказчиком (с Матвеичем) произошел сразу после собрания. Он задал несколько вопросов один за одним не дожидаясь ответа, но ответили дружно на второй – сказали, что на ночлег разместятся здесь же в клубе. На этом первое знакомство закончилось, и все завалились спать. Утром их ждали пышки, сметана, молоко, варенье и что-то еще. Библиотекарь Лена пожелала приятного аппетита и сказала, что Матвеича сегодня наверное не будет, потому, что к нему из города чуть свет прикатили ходоки и теперь дня два его не увидишь, а работу можно начинать, он сказал, что обо всем вчера договорились. На самом деле договоренностей никаких не было. Вопрос о том, как писать солнечный свет был, это верно, но на него никто ничего не ответил. А с другой стороны все действительно и так было понятно. - А, что за ходоки? – поинтересовался Сергей. - Да разные, - ответила Лена,- кто пешком, кто на машине, а то и вовсе целая демонстрация, кто на чем. Приедут и разговаривают, разговаривают, спорят круглые сутки. Матвеич он же все на свете знает. Вот к нему и едут. - А, чтож он тогда не в Москве живет? – спросила Верунька. - Да зачем ему Москва. Здесь его все любят. Что не случись к нему. Хоть днем, хоть ночью. Кому надо тот сам приедет, а от безделья еще подумает ехать – ли. И немного задетая Верунькиным вопросом Лена ушла к себе в библиотеку. После завтрака Рустик попросил у нее топор, со знанием дела осмотрел его со всех сторон, крякнул и ушел в лес. - По дрова,- прокомментировала Верунька и с места в карьер начала спорить с Сергеем о местоположении центральной точки. Через полчаса дебатов Сергей взял валик и начал грунтовать стену, а еще через час ввалился Рустик с огромной сосновой веткой. Весь в снегу и с поцарапанной щекой. - Старый новый год, вроде как миновал. Рустик, ты календари иногда читаешь или так себе?- съязвила Верунька. -Молчи, женщина!- парировал Рустик и, не обращая внимания на протесты Сергея, начал примерять ветку к частично загрунтованной стене. - Здесь!- наконец объявил он после того как перевернул ведро с водой. - Что здесь?- заверещала Верунька,- посмотри вокруг: натоптал, ведро опрокинул, всю грунтовку своей дровенякой испоганил… Руставели недоделанный. -Не женись на ней!- приказал Рустик Сергею, широким жестом обвел стену и объявил: здесь будет диорама. Минуту помолчали. – Чего сразу не сказал?- немного обиделась Верунька. - Ладно, женись, – разрешил Рустик и все принялись за работу. Работа спорилась. Часто заглядывали сельчане. Рустик с удовольствием читал краткие лекции об основах живописи и здесь же делал все наоборот, но получалось здорово. Работа незаметно подходила к своему завершению, когда утром на крыльце кто-то затопал и стал обметать валенки. Лена вся напряглась, захлопотала. Морозно скрежетнула дверь и в клуб вошел Матвеич в пуховике и кроличьей шапке. С холода его толстые очки запотели, и он потешно выглядывая из-за них на римский манер воздев руку от сердца к небу поздоровался. Лена (когда только успела?) поставила на стол горячий чайник, баранки с маком, мед и вместе с чашками большую алюминиевую кружку. За чаем Матвеич подробно расспрашивал, что и как делалось, интересовался профессиональными тонкостями. Чай он пил прихватив горячую кружку через рукав, обжигая губы и едва заметно причмокивая. Потом встал прошелся туда-сюда повернулся к Сергею и попросил: - Сереженька будь добр, сходи, пожалуйста, ко мне в дом, там, в сенцах лосиные рога лежат, еще в прошлом году егерь подарил, принеси, как раз лось получится. Сергей пошел было к выходу, но на полпути остановился и спросил: – а ключ? Лена прыснула. А Матвеич улыбнулся и сказал: - там не заперто, и продолжил: -Ты знаешь, Сереженька, я никогда не заведу козу. Сергей удивленно посмотрел на Матвеича. Видишь-ли, если я заведу козу, а козье молочко я люблю, оно лесным орешком пахнет, то хотя мое влияние и увеличится почти на целую мелкую рогатую голову, но больше чем на семь часов я от нее уйти не смогу - доить нужно. Вот и получается, буду я сам себя тешить фантазией, что есть у меня собственность, а на деле это я у нее есть. Грязь за ней я убирай, корми, дои, а захоти я сходить в гости в соседнюю деревню она норовит не пустить. Хлопотно это собственность иметь. Поэтому не хочу я иметь никакой собственности, хочу быть свободным как ветер. Все, что у меня есть это от Бога или от людей они дали они в любой момент и заберут, если понадобится. - Матвеичь!- вмешалась Лена, а ты ведь молоко-то не пьешь, сколько раз предлагали. - Эх, Аленушка, - желудок не хочет, изжога, знаешь-ли. - На все у него ответ – буркнула Лена. Сергей принес рога, а разговор все продолжался и продолжался. Говорили обо всем на свете о семье, искусстве, природе, счастье и много о чем другом. В какой-то момент Сергей вдруг опять замкнулся, пропал. Рустик и Верунька заволновались, а Матвеич, ох хитрая лиса, сделал вид, что ничего не заметил, ни с того ни с сего спросил у Сергея про «Квадрат» Малевича, перескочил сразу на другое, а Сергей очнулся и живо включился в разговор. Лось получился на славу – он стоял у реки – только, что напился воды и с морды капали живые капли, а в них отражалось раннее утреннее солнце. Да и вся диорама, безусловно, удалась. Провожали ребят всей деревней – уезжали они с комфортом на том самом корейском джипе, что встретился им по приезду. Договорились обязательно приехать летом и организовать детскую художественную студию. Гостинцами был набит полный багажник, а вот от денег они, не сговариваясь отказались напрочь ни уговоры, ни увещевания сельчан ничего не помогло. Правда, уже дома в городе среди гостинцев деньги – таки обнаружили. Там же была и записка от Матвеича в том роде, что это авторский гонорар и отказываться от него никак нельзя потому, дескать, что для художника это святое и «святости» этой надо сказать была очень приличная сумма. *** Когда за ребятами закрылась дверь Василиса несколько секунд в оцепенении постояла прислонившись к дверному косяку, затем сняла туфли, одела мягкие комнатные тапочки, прошла в ванную, помыла руки и, не включая свет вошла в свою комнату. В самое окошко смотрела половинка луны. Василисе нравилось, когда луна заглядывала к ней в гости, но сейчас она развернула стул и села к ней спиной. Руки сами собой по – старушечьи легли на колени. Мыслей не было. Она сидела и смотрела на подзолоченную луной тишину и внутри была тишина даже дыхание куда-то спряталось и только очень легкое и далекое ощущение где-то над сердцем и далеко в глубине подсказывало, что она не растворилась вовсе. Луна перекочевала в другое окошко, пришел Сергей и как ему казалось тихо, на цыпочках прошел в свою комнату. Потом замели метлами дворники и у кого-то в квартире по радио заиграл гимн. Василиса очнулась. В окошко еще вовсю светили звезды но спать не хотелось совсем, а на душе было уютно и даже немного празднично. - Чего по чем? – подивилась себе Василиса, тихонько прошла в ванную, потом на кухню и начала готовить бутерброды на гренках - Сергею к завтраку. Мыслей по-прежнему не было, они роились где-то поблизости. Сергей, чувствуя за собой вину, уже хотел было отказаться от завтрака, отговориться чем-нибудь, но не сложилось. Он быстро поел, поблагодарил и хотел идти, когда Василиса подошла к нему вплотную, взяла его руку в свои ладони и заглянув в самые глаза спросила: - Сереженька, а эта девочка,… вчера, она тебе нравится? У Сергея перехватило дыхание, мысли смешались и он выдохнул: - Да. - Если хочешь, пригласи ее к нам, познакомимся, попьем чаю, поболтаем. - У…м – толи да, толи нет ответил Сергей и заспешил из кухни. - Что творится?! Сама себе подивилась Василиса. Девчонки, которые квартировали раньше даже и представить себе не могли, что своего кавалера можно допустить дальше входа в подъезд. Это даже не оговаривалось и было понятно безо всяких дополнительных инструкций. А тут? - Может права Серафима? Может я втрескалась по уши на старости лет? А на душе по-прежнему было легко, и играли эльфы. Не раздеваясь, она ничком шлепнулась на не разобранную постель и тут же провалилась в глубокий безмятежный сон без сновидений. *** Дядя Слава был среднего роста и самой обычной наружности. В общем, обыкновенный мужчина лет сорока - сорока пяти. Жил он одиноко, можно было бы сказать замкнуто, если не детдомовцы, которых возле него постоянно крутилось человека четыре-пять. Жил он здесь же в комнате при детдоме с отдельным входом. Там всегда было очень чисто и на удивление правильно. У всего было свое законное место у лопат и метелок свое, у кистей и красок свое, у посуды свое. Когда дети приходили в гости у них тоже было всегда свое место. Оно появлялось само собой, никто его специально не определял. Малюсенькое пространство полуподвальной комнаты имело магическое свойство увеличиваться до бесконечности и кто хоть раз сумел это почувствовать обязательно приходил сюда снова и снова. Приходили дети сюда не часто, но обязательно с вопросами, на которые никто из взрослых отвечать не стал бы. По правде и дядя Слава не отвечал, он вместе со всеми размышлял над вопросом, а получался ответ или не получался это совсем другое дело. - Дядь Слав, а почему люди умирают? - Постой, постой…, - задумывался дядя Слава, - человек это, что? Вот палец – это я? Нет. И рука не я. И живот не я. И голова не я. Мы даже говорим, например, моя рука, мой нос, мое тело. Значит у меня есть тело. - Как рубашка,- подсказывают ребята. – Да хоть так, - соглашается дядя Слава. – Износилась и выбросили, так и тело, пришло время и закопали, но я-то ведь не тело- какая ж тут смерть? И начинался разговор. Пили морковный чай с душицей, спорили, фантазировали. Малюсенькая комнатка с солдатской кроватью и множеством всякой всячины уступала место мирам и галактикам, пространствам и просторам. Приходило время расставаться, ребята расходились по своим комнатам, но еще долго, порой по многу дней вопрос требовал к себе внимания и не уходил из головы. Сергею всегда нравилось рисовать и дядя Слава, чем мог, помогал в его увлечении. Теорию осваивали вместе по книжкам, а вот с практикой было сложнее – всегда не хватало денег на холсты и краски. Хотя со временем приспособились и все стало нормально. Из областной библиотеки дядя Слава приносил большие красочные альбомы с репродукциями известных картин и они с Сергеем подолгу их рассматривали, пытались понять как написано и фантазировали, что было бы если сделать иначе. Бывало и так, что возникал какой-нибудь удивительный вопрос, - как, например, написать эхо или какого цвета вкус гречневой каши. Ответы появлялись не всегда сразу, а часто для них просто не хватало слов, но было понятно, что решение нашлось. Случалось, что подобный вопрос не давал покоя несколько дней и тогда они не встречались. Со временем у них выработался даже свой язык понятный, наверное, только им двоим. Они все больше и больше становились друзьями. После выпуска из интерната, так потом стал называться детдом, Сергей поступил в культпросвет училище и подрабатывал немножко оформителем. Встречаться они стали реже, но дружба ни сколько от этого не страдала. Потом Сергей ушел в армию и о том, что дяди Славы не стало, узнал перед самым увольнением. Было очень одиноко. В «Кульке»- культпросвет училище, за два армейских года произошли некоторые изменения – закрыли одну общагу на капремонт и проблема жилья поставила под сомнение возможность дальнейшего обучения. Была мысль пристроиться вместо дяди Славы в интернат, но не смог. А тут на стенке у входа в «Кулек» объявление: - Сдам комнату юноше в счет ремонта квартиры. Объявление висело как-то неуверенно и больше походило на шутку, но Сергей позвонил – терять то все равно нечего. Правда о ремонте он знал не так уж и много, но кое-какие навыки однако были, да и надежда, что кривая вывезет присутствовала. Квартирная хозяйка оказалась женщиной средних лет и Сергею еще подумалось, что, наверное, такой могла бы быть его мать. Василиса Яковлевна, казалось, чувствовала себя не в своей тарелке, да и Сергей был не на подъеме. - Вы поняли о чем идет речь в объявлении?- спросила хозяйка, - Понял,- ответил Сергей. - Согласны? - Согласен, только если можно, я некоторое время освоюсь, а то недавно из армии и пропустил много… - Да, конечно, до весны всерьез ничего затевать не будем, осматривайтесь, привыкайте. Хозяйка показала ему комнату и все, что нужно для проживания. А потом пригласила пить чай. *** Сокурсники Сергея училище уже закончили и отправились в плавание по житейскому морю. Новая группа была не большой, и ребят с девчонками было поровну, а армейских только двое сам - Сергей и Рустам Живов – центр всеобщего внимания и никто иначе как Рустиком его не называл. Рустик был женат и вот-вот собирался стать отцом, о чем ему удавалось долго и красочно рассказывать каждый раз, когда его вызывали отвечать по любому предмету. С Сергеем они подружились в первый же день их знакомства. Группа оказалась на редкость дружная и «шобутная». Так называл ее, уважаемый всеми без исключения, преподаватель математики Николай Семенович. - Я не пытаюсь научить вас математике, - говорил НС, - я, посредством математики стараюсь научить вас учиться. И действительно, сухой предмет цифр и формул под руководством НС становился увлекательным и загадочным - этаким сказочным «Островом Сокровищ», где постоянно нужно было искать тропинки или прокладывать пути к источнику знания. А отношения с Верунькой, если заходить издалека, завязались с семинара по истории живописи. Лидия Ивановна – преподаватель этого предмета сама была классикой жанра - стройная, волосы убраны в пучок, круглые очки и одевалась не броско, но всегда с отменным вкусом. Не меньше хороших знаний по предмету она ценила юмор и не прочь была поучаствовать в розыгрышах. Готовить доклад на том семинаре выпало Рустику. - Роль традиций в живописи мастеров 20 века – объявил он тему, угнездившись за трибуной, обвел аудиторию задумчивым взглядом и продолжил, - роль традиций в живописи и не только в ней одной важна и не оценима. И сколько, например не пытались наплевать на традиции эти четверо Карл, Маркс, Фридрих и Энгельс… - Эти четверо плевали на традиции в девятнадцатом веке, а в двадцатом были другие Владимир, Ленин, Иосиф и Сталин, а также их помошники Ильич и Виссарионович,- поправила Лидия Ивановна. - Это верно, продолжал Рустик, но для полноты картины я думаю не помешают и истоки… Лидия Ивановна взяла у Рустика доклад, исполненный аккуратным женским почерком, укоризненно покачала головой и спросила – жена писала? - Конечно!- гордо ответил Рустик, - а как же, место жены у ног мужа, она не только доклады, она все должна делать под его диктовку… Вот например отчество от слова отец, это древняя традиция… - Нет, что-то здесь явно не так, неудобно получается… - А, что же здесь неудобного Лидия Ивановна? Вон американцы вверх тормашками сколько лет живут - это уж точно неудобно и то ничего попривыкли, а тут …тоже кстати традиция… Противостояние студента и преподавателя продолжалось при радостном соучастии группы еще минут десять-пятнадцать и закончилось совершенно предсказуемым результатом, но внимание всех привлекло то, что по утверждению Рустика, если картина падает со стены, значит, ее обязательно купят. Так это или нет значения не имело, понравилась идея. При подготовке очередной курсовой выставки Верунька решила подшутить над Сергеем и немного подрезать шнурок на котором висел его натюрморт. С этой целью она влезла на стул, но ножка сломалась и было бы совсем не до шуток, если бы в этом месте и в это время случайно не оказался Сергей и буквально поймал ее за шиворот. - Летать учишься?- спросил он - Угу, кролем. - Кролем плавают, дурилка ты картонная. - Сам ты… - Повежлевей, я твой спаситель как-никак… и наверняка еще тебе пригожусь. И пригодился. С того дня они стали не разлей вода. *** Первый снег запушил огромными хлопьями. Снежинки опускались на длинные Верунькины ресницы, а Сергей дышал на них и снежинки таяли. Было уютно и сказочно красиво в этом ажурном царстве зимнего вечера. Василиса давно готовилась к встрече Сергея и его девушки, но как только они переступили порог сразу забыла все. Перед ней стояли двое румяных и счастливых детей. Стол к чайной церемонии был накрыт в Василисиной комнате и это придавало значимость событию. Вначале разговор давался трудновато. Дежурные вопросы предшествовали дежурным ответам, но Василиса и ребята были настроены подружиться, что в конце концов и случилось. Верунька рассказала, что жила в Сибири, но уехала сюда учиться в основном, чтобы сбежать от родительской опеки, хотя и маму и папу очень любит. Сергей по ходу рассказа иногда вставлял шутливые замечания, и это окончательно разрядило обстановку. Выключили свет и зажгли свечу, за окошком медленно падали огромные снежинки, потрескивал фитилек, и все казалось другим не из этой жизни. Василиса вдруг ни с того ни с сего начала рассказывать историю своей первой любви. Как после института мама устроила работать ее к себе в организацию и она каждое утро сломя голову летела на работу, потому, что начальник их отдела, тридцатипятилетний женатый мужчина, сам того не ведая поразил ее в самое сердце. Она мечтала, что настанет тот момент, когда она сможет сделать для него, что-то значительное, и он обратит на нее внимание, и они будут любить друг друга. Нет она не собиралась разбивать его семью, она готова быть просто рядом и любить. И он тоже будет ее любить, и они будут счастливы. Но ничего такого не произошло и Василиса уехала строить БАМ по комсомольской путевке, а уже через год, приехав в отпуск, вдруг с изумлением увидела, что ни одна струнка ее сердца не дрогнула при встрече с ним. Ребята уходили уже в одиннадцатом часу, чтобы успеть до закрытия общежития, а Василиса смотрела на них сквозь застекленную лоджию и ранний осенний снег, которому суждено было завтра растаять. Потом они действительно подружились. Верунька частенько забегала в гости, помогала по дому. Они в втроем ходили на концерты и в театр, и Василиса начинала беспокоиться если вдруг ее долго не было. Серафима стала называть Василису «мать Тереза» и говорила, что будущее у нее кошмарно, потому, что скоро пойдут сопливые дети, и она станет стирать им пеленки. Альбина напротив искренне радовалась, что жизнь Василисы наполнилась новым содержанием, но случайно подложила ей свинью – рассказала ребятам, что в одном селе ищут художников для оформления клуба и есть возможность заработать на каникулах. Ребята за эту идею ухватились, а Василиса даже немного обиделась на подругу. Рассказала какие там могут подстерегать опасности и, что зарабатывать им нет никакой необходимости, у обоих есть стипендия и с голоду никто не помирает, а подработать можно и здесь в городе, а если что она всегда готова помочь. *** Восемнадцатиметровую комнату в коммунальной квартире заполняли железная кровать с блестящими шарами, старинное бюро, мамина кресло-качалка, маленький платяной шкаф с зеркалом, круглый стол на точеной ноге под лампой в бежевом абажуре с кистями и книжный стеллаж до самого потолка, в углу на полочке стояла небольшая икона Богородицы, а на окошке в горшках цвела фиалка и рос большой столетник. Альбина перетащила стол поближе к окну. Предполагался прощальный ужин и решено было разрешить Серафиме курить в комнате, правда, под форточкой. Стол она накрыла как обычно, если не считать свечи в центре стола и пепельницы возле Серафиминого места. Время еще было и она уселась в кресло, что бы в очередной раз перечитать письмо от Матвеича. Глеб Матвеич был университетским преподавателем Альбины. У них на истфаке он читал философию, психологию и вел семинары, кроме того вел факультатив по философии древнего мира и был руководителем у дюжины аспирантов одновременно. За это его иногда называли многостаночником, но чаще все-таки уважительно Матвеичем. Любой семинар у Матвеича заканчивалось спором, который плавно утекал за рамки занятий и продолжался чуть не до самого утра. В общежитии это называлось Глебовым побоищем. Кроме пятерок никаких других оценок Матвеич не признавал и поэтому, в конце концов, все становились у него отличниками. О его способностях ходили легенды. Он помнил всех своих многочисленных студентов и аспирантов за все годы преподавания, а также все их дипломные работы, докторские и кандидатские диссертации, вел обширную переписку и регулярно публиковался в научных журналах. На вопрос как ему удается со всеми быть в прекрасных отношениях, он говорил, что как психолог искренне любит предмет своего исследования, т.е. каждого человека в отдельности и все человечество вместе. На все лето он с женой обязательно уезжал в деревню – «приводить мысли в порядок», а когда овдовел и вовсе перебрался туда на постоянное место жительства. «Исхожу из собственных наблюдений, хотя не исключаю существования теоретических обоснований авторитетных авторов, - писал он, - Каждый человек, как колебательный контур настроен на свою волну восприятия и исходя из этого строятся принципы его мышления, сфера его деятельности, вся его жизнь. Мы с тобой не исключение и также настроены на свои частоты. Ты теоретик, исследователь, историк. Область твоих интересов – события, даты, статичная информация манускриптов дней минувших. Ты скрупулезно воссоздаешь картину одной тебе видимых событий прошлого. Приняв решение уйти в монастырь ты меняешь только место своего поиска, но не принципы своего существования. Несомненно, то, что случилось было немалым потрясением, но так уж устроен мир – в нем для каждого найдется испытание на прочность. Ты решила изменить координаты своего места положения, хорошо, если это поможет тебе самоопределиться. Успехов тебе Алечка, будь счастлива.» Еще в школе Альбина увлеклась археологией, а затем и все ее университетские каникулы проходили на раскопках. Увлечение стало профессией. И тема кандидатской диссертации была археологической и любимый человек был тоже археологом все имело отношение к археологии. Она была молода и счастлива. И вот однажды она и еще четверо соратников тоже аспирантов с удивлением заметили, что практически в черте города возле храма Рождества Богородицы преспокойно стоит курган. То, что это был курган не было никаких сомнений, а вот то, что он стоит здесь, в центре России на территории почти миллионного города и до сих пор не привлек ни чье внимание было просто поразительно. Всю зиму молодые ученые самоотверженно улаживали многочисленные формальности и в июне начали работы. За несколько дней до намеченного вскрытия всем пятерым приснился один и тот же сон. Вообще-то это даже был не сон, а какое-то ведение. Было ясно, что нечто запрещает трогать курган и сопровождает это безудержным страхом переходящим в ужас. Этот случай они конечно между собой обсудили, но молодость больше склонна к браваде, чем к осторожности, да и время было марксистско-ленинских материалистов-атеистов, ну и самое главное - разве, что-то может остановить настоящего ученого, если на горизонте замаячило открытие. Короче вопрос о приостановлении работ даже не обсуждался. На всякий случай Альбина сходила в церковь и как смогла помолилась, что бы было все хорошо. Но случилось все не хорошо. Один из пятерых был насмерть сбит машиной. Когда сняли верхушку кургана, метра полтора, Альбина и еще одна девушка из их группы в одночасье слегли с сильнейшей пневмонией, а через день после того двое ребят при раскопках взорвались на снаряде времен Великой отечественной. Один из погибших был Альбининым женихом. Все случилось плохо, очень плохо. Работы все конечно запретили, а про курган забыли начисто. Так и стоит он с обрезанной макушкой. Заниматься наукой Альбина больше не стала и как не уговаривали ее закончить диссертацию ничего не вышло. Ее все время тянуло к кургану. Она часто ходила к нему и всегда заходила в храм где, в конце концов, и стала служительницей. Со временем она многое нашла по истории прихода, а потом восстановила историю и всей епархии. Но все это большей частью происходило автоматически, а сама она оставалась в прежнем времени – до трагедии. Длилось это годы и вот теперь в надежде развязаться с прошлым она, получив благословение, уходила послушницей в монастырь. Василиса пришла к назначенному времени и они долго и печально беседовали о предстоящем расставании, дожидаясь третью подругу. Через час с небольшим обрушился ураган, отдаленно напоминающий прежнюю Серафиму. Это была помолодевшая лет на двадцать, элегантно одетая, сияющая женщина. Она плюхнулась на отведенное ей место, с коротким «не курю», убрала на бюро пепельницу, не церемонясь, разлила вино по бокалам в качестве тоста сказала «за меня» и выпила никого не дожидаясь. Обалдевшие не столько от поведения, сколько от любопытства подруги с нетерпением ждали. - Вот,- сказала Серафима, и шлепнула на стол две открытки с колечками. В открытках некий Михаил и Серафима приглашали разделить радость их бракосочетания Альбину и Василису. Совершенно определенно, что цунами или какое-нибудь другое торнадо удивили бы подруг куда меньше, чем это известие. – Ну!?, -через минуту безмолвия выдавили они из себя. - Что ну?, - передразнила Серафима и не отвлекаясь на красоту слога, выложила как было дело. А дело, собственно было так: Серафима вышла из универсама с маленькой дамской сумочкой через плечо и двумя большими пакетами в обеих руках. Вдоль витрины шел высокий стройный мужчина лет пятидесяти – пятидесяти пяти. Его волнистую густую шевелюру кое - где тронула седина, а взгляд был доброжелательный, и уверенный. В руке он держал поводок, который здорово мешал семимесячному стаффордширу побегать и порезвиться в свое удовольствие. – Джерри! Это ты со мной идешь, а не я с тобой! Накажу.,-тихо, но очень веско произнес мужчина. Вот эта самая фраза и стала тем ядом, которым пропитывают шалуны – Амурчики наконечники своих стрел. - Ой! – вскрикнула Серафима, когда щенок дернулся в сторону ее сумки и, завершая экспромт уронила пакет на асфальт. Щенок наивно похлопал глазами в сторону хитрой тетки, недоуменно посмотрел в глаза хозяину и на всякий случай виновато поджал уши. Мужчина извинился, Серафима стыдливо покраснела. Он порывался купить десяток яиц взамен разбитых. Она не соглашалась , говорила, что в них непомерно много холестерина , что она их крайне редко ест и вообще это только ее вина и ничья больше. Вечером в кафе Михаил оказался до одури хорош собой. Говорил спокойно и просто, шутил легко и танцевал с удовольствием. Серафима была само обаяние, и никто в жизни не догадался бы, что внутри у нее все клокочет. Михаил родился в городе Алексин Тульской области. В юности успешно занимался спортивной гимнастикой и дважды был призером чемпионатов мира, но на олимпиаду его не взяли, хотя и собирались. Тогда он бросил спорт и его сразу забыли. Вслед за славой пропало материальное благополучие, и ушла жена. Диплом инженера-технолога, полученный за спортивные достижения, знаний и навыков не прибавлял, так, что достойную работу найти не удалось. Поработал матросом на речной барже, грузчиком в магазине, столяром в ЖКО, где-то еще по договору, потихоньку спился и стал опускаться на дно. Как-то ранним утром, когда по традиции очень хотелось или похмелиться или повеситься сунул голову под струю холодной воды затем, не отрываясь, выпил почти литр минералки и сказал – Хватит, надоело! И навсегда перестал пить. Не бросил, не завязал, а перестал потому, что надоело. Какое-то время поработал подсобником на небольшом предприятии. Работал с остервенением, наверстывая упущенное, и уже через год к немалому своему удивлению заметил, что не только стал профессионалом, но и уважаемым человеком. Михаил всегда любил читать и сейчас это увлечение занимало почти все его вечера. Дальше как-то само собой вернулись удовлетворение и достаток. Одно время начал подумывать о женитьбе, но достойных претенденток не оказалось и решено было завести собаку. Все это он рассказал Серафиме той же ночью у себя дома. Серафима тоже рассказала кое, что о себе, а утром ни с того ни с сего расплакалась. Щенок на это недовольно заворчал и даже тявкнул, а Михаил предложил жить вместе. Весь следующий день Серафима посвятила парикмахерской, косметическому салону и бутику, а в коротких перерывах несколько раз перелистала поваренную книгу, в результате Михаил встретил в ее лице саму фею изысканный ужин вечером и не менее изысканный завтрак утром. По вечерам, за ужином он рассказывал ей как прошел день, планировал чем им заняться в выходные и особенно во время отпуска, а она заворожено смотрела ему в глаза во всем с ним соглашалась, к месту вставляла реплики, одобрительно кивала где нужно и думала о том какой он у нее красивый и сильный и что никогда, ни за что, никому его не отдаст. *** Вот- вот принявшая было привычные нафталиново - предсказуемые очертания Василисина повседневность разлетелась с треском. Ребята ввалились с кучей тяжелых сумок возбужденные и счастливые. Рустик артистично и в лицах начал повествовать еще, не успев закрыть дверь о том как он – Рустам вел через заснеженное поле и непроглядную тьму двух желторотых птенцов и как, не успев перешагнуть порог деревенской библиотеки сразу понял, что здесь жизненно необходима диорама если не под стать Бородинской панораме, то близко к тому, как деревенские жители просто ходили за ним хвостом, чтобы узнать тайны художественного мастерства и множество других деталей их художественной экспедиции. Василиса, Верунька и Сергей просто покатывались со смеху. Потом вытряхнули деревенские подарки из сумок, на минуту умолкли, осмотрелись и по инерции захохотали снова. Куда-то провалилась разница в возрасте, неурядицы, мелкие недовольства и бытовые неудобства. Всем было двадцать, и все были счастливы. Пили чай с деревенским медом, заедали деревенским же вареньем разных сортов и болтали обо всем подряд. Рустик умчался к жене и маленькому Илюшке. За окном улеглась тягучая непроглядная ночь, а в Василисиной квартире засветило задорное весеннее солнце. Кукушка в часах немного похрипела, потом вылезла наружу и по- старчески надтреснуто прокуковала всего только три раза. Василиса с сожалением вздохнула, достала из шкафа постельное белье, две подушки, подала все Сергею с Верунькой и сказала, - Поздно, марш спать в свою комнату. С тех пор их стало трое. Нельзя сказать, что в этой ситуации Василисе было все понятно, и во многом она сама с собой не соглашалась, но еще меньше хотелось оставаться опять одной. Верунька оказалась девочкой домовитой и шустрой. Совершенно было непонятно когда она все успевает. Сергей иногда дразнил ее «энерджайзером». А Василиса, наблюдая за ними, всегда испытывала нечто теплое, и ей казалось, что скоро обязательно произойдет, что-то очень хорошее. Весна объявила о себе веселым птичьим треньканьем, клейкими набухшими почками и желтыми мордашками мать – и – мачехи, потом все зазеленело, зацвело и место весны понемногу заняло лето. В «кульке» наступила страдная пора весенней сессии, и Сергей с Верунькой погрузились в горячечное состояние подготовки к зачетам и экзаменам. Василиса как могла старалась не мешать ребятам и в тоже время полностью взяла на себя бремя бытовых забот. Но однажды утром почувствовала недомогание и легкую боль в горле, а к вечеру и вовсе слегла с высокой температурой. Участковый врач, наскоро осмотрев ее, объявил ангину, выписал таблетки, полоскание и заспешил к следующему больному. Между тем температура поднималась, гланды распухли как теннисные мячи и полностью перекрыли горло. Очень хотелось пить, очень хотелось сделать хотя бы один, совсем маленький глоточек, но чтобы не было боли, хотелось вылезти из собственного тела и плюхнуться в какое-нибудь озеро или реку, чтобы остудить жар, хотелось поднять свинцовые веки или наоборот провалиться в тартарары. Ребята по очереди дежурили возле ее постели, клали на лоб уксусные компрессы, поили с ложечки. Иногда она начинала хрипеть, пыталась что-то сказать, иногда толи засыпала, толи погружалась в забытье. В темноте беспамятства было хорошо, вернее не было никак, был только мрак – тягучий, застоявшийся мрак, но олнажды он слабо колыхнулся, раздвинулся, по не многу начал слабеть, таять. Тьма окончательно пропала, рассосалась. Откуда-то из глубины легла солнечная дорожка и на ней появился малыш, карапуз, совсем еще маленький, он наверное только - только научился ходить. Каждый шаг давался ему с большим трудом и приводил в неописуемый восторг. Он не уверенно делал шажочки маленькими босыми пухлыми ножками и на каждый шаг заливисто хохотал. Малыш подошел к ней совсем близко протянул рученки и сказал «ма-ма». Ну да, все верно, как это она раньше не поняла. Конечно это ее сын. Ее маленький сыночек. Стоп, у нее же не было детей…. Ну и что, что никогда не рожала…. Вот же он - ее сын. Ее самый настоящий, самый любимый на свете сынок. Он просится к ней на руки, его нужно взять. Но она не может его взять. Ей нечем его взять. У нее нет тела, нет рук. Господи да что же это такое!? Нужно его позвать. Позвать. А как его зовут? Ну!? Я же знаю! Ну конечно знаю! Ну…. Ну в конце то концов! Откуда-то противно, разрывая все вокруг, влез хрип часов, безобразно прокуковала кукушка. - Выброшу, к чертовой матери! Выброшу! Сейчас встану и выброшу! Веки налились свинцом. - Господи, как трудно открыть глаза. Сергей сменил компресс, поправил прядь волос. Василиса была в забытьи. Иногда она стонала, металась по подушке. Как же оказывается дорога ему эта женщина. По сути, чужая. Просто квартирная хозяйка. - Нет не хозяйка, нет, не чужая, а очень близкая, очень родная Василиса…. Нет не Василиса – мама, конечно мама. Да да, то самое заветное слово, с которым так хотелось обратиться в детстве к каждой женщине. То чего так не хватает до сих пор…. Веки Василисы дрогнули, она с трудом приоткрыла глаза. Мама – прошептал Сергей. МАМА – тысячами труб протрубил оркестр, МАМА – запели арфы МАМА – подхватили скрипки, МАМА – аккордом ударил орган. Сережа, Сереженька! Конечно – моего сыночка зовут Сереженька! Василиса хотела сказать – сынок, Сереженька, но горло сдавило клещами, ее передернуло, подкатила тошнота и начало рвать. Когда все кончилось она виновато улыбнулась, выпила глоток воды, хотела, что-то сказать, но голова сама упала на подушку и она заснула. Температура спала, дыхание выровнялось – болезнь ушла. Ребята впервые за несколько дней покинули свой пост. Утром она была еще очень слаба, но все-таки встала, прибрала постель, умылась и пошла на кухню ставить чайник. В коридоре послышались шаги Сергея. Внутри все напряглось. А вдруг это был сон, вдруг ей все это привиделось в бреду? Она оперлась о стол. Сердце громко стучало, стучало в висках. Господи, что будет? Как себя вести? Сергей зашел на кухню, посмотрел своими бездонными глазами, нежно улыбнулся и полушепотом спросил: - Зачем ты встала? ТЫ! – значит все правда! Значит не сон! Господи …. Она обняла его, прижалась щекой к груди и чтобы не разрыдаться закусила губу. - Мамочка, ну что ты? Ты вся дрожишь. Зачем ты встала. Я все сделаю сам. Иди ляг. Сергей обнял ее, поцеловал в щеку, потом в губы, потом с надеждой посмотрел в самые ее глаза и спросил: - Правда мы теперь будем родными? - Правда, - выдохнула Василиса и теперь уже разрыдалась…. *** Криками и гиканьем ознаменовалась в «кульке» сдача третьим курсом последнего экзамена и начало летних каникул. С шумом, Шампанским, Илюшкой и фруктами ввалились в Василисину квартиру Сергей с Верунькой и Рустам с Ольгой – его женой. Рустик как всегда затараторил, обращаясь то к Василисе, то к замку на сумке, то к Илюшке . Василиса уперла руки в боки, насупилась и нарочито строго спросила: - Сдали? - Еще бы,- за всех ответил Рустик,- мы только вошли… - Закончили? – прервала его Василиса. - Угу, - нестройным хором, чувствуя подвох насторожились ребята. - Сегодня гуляем, завтра и послезавтра на билеты - сборы и марш в Сибирь свататься, – приказала Василиса. - Нет, не нужно в Сибирь, - сказала Верунька. - То есть!? – искренне удивилась Василиса. - Папа едет в командировку в Москву и завернет на денек другой к нам. И мама тоже. Завтра. - Боже милостивый, так чтож ты молчала? - А кто у нас папа? – влез Рустик. - Похититель обормотов, за тобой едет. - Цыть! – прервала Василиса, мгновение помедлила в раздумье и резюмировала - суду все ясно, - все вы тут обормоты! - Кроме Илюшеньки. Иди ко мне мое солнышко. - Марш мыть руки и за стол. Я вас два часа уже жду. Хоть бы позвонили. Правда что обормоты. - Да? Илья Рустамович? Пойдем помоем лапки и я тебя угощу чем-то вкусненьким. За столом без умолку болтали, шутили, смеялись и два раза спели Эх мороз… и Салдатушки браво ребятушки… Спели бы еще но других песен больше не знали. И тогда, сделав серьезное лицо, наверное, в двадцатый раз слово взял Рустик: - Господа и господинки, обратился он к присутствующим, - выношу на ваше обсуждение буквально следующий животрепещущий вопрос. Подъитоживая капитал наших хвостов хочу намекнуть, что за эти каникулы нам жизненно необходимо : а – сделать ремонт в квартире у Василисы Яковлевны – раз. И б- организовать изостудию в Барчуках – два. Поэтому… - Не поэтому, - вклинилась Василиса, - а потому, что ремонтеры из вас мягко выражаясь никакие вы все, крайний срок, через неделю сдуетесь в свои Барчуки и что бы до конца каникул я слышала ваш голос только в телефонной трубке. Причем не реже одного раза в день. - А ремонт? – виновато произнес Сергей. - Без сопливых. – подвела черту Василиса и чмокнула его в щеку. Через день вся компания собралась еще раз, но теперь уже в расширенном составе. Верунькины мама, папа и сестренка Вика – почти школьница по началу были немного скованы и официально вежливы, но в течении получаса Рустик расставил все по своим местам и ни у кого не осталось ни малейшего сомнения, что они встречаются как минимум в пятидесятый раз и вообще здесь только старинные друзья. Его же чаяниями сегодняшнюю встречу, чтобы не откладывать в долгий ящик, решено было считать свадьбой, а государственный рескрипт по этому поводу перенести на потом. Опять было весело и шумно. Уже за полночь детей отправили спать в «ребячью» комнату, а сами улеглись, по цыгански постелив одеяла на полу, уже с рассветом. На прощание было высказано твердое намерение следующим летом встретиться на Ангаре в том же составе. А Вика сказала, что на следующий год будет уже большая, потому, что закончит первый класс и поэтому наверное тоже выйдет замуж за Сережу и Рустама, если, конечно ничего не помешает. «Женихи» с таким поворотом дела с радостью согласились и заверили, что начиная с сегодняшнего дня приступают к подготовке свадебного подарка. Забегая вперед нужно сказать, что с Ангарой получилось только через два года. А следующим летом у них заагукал Олежка и еще он крутил дули и надувал щеки. Глаза у него были папины, а оттопыренные уши, по заверениям Сергея мамины, на что Верунька показывала ему язык. Но это было потом, а пока Василиса отправила ребят в Барчуки и, возвращаясь с вокзала, увидела соседку из третьего подъезда, которая клеила объявление с предложением сделать качественный ремонт за умеренную цену. О цене и сроках договорились тем же днем, и к возвращению ребят уже мало что напоминало былые интерьеры. *** На сей раз ребята вернулись не только с подарками, но и с предложениями. Рустаму и Сергею «случайно» заехавшие к Матвеичу реставраторы предложили попробовать себя на их, не легкой, но очень увлекательной работе. А Веруньке, тоже «случайно», подвернулся заказ на иллюстрации к детской книжке и она с блеском его выполнила, получила по ее выражению сумасшедшие деньги и еще один заказ. Илюшку перед самым отездом здорово покусали комары, он то и дело чесал ноги и руки, а заодно показывал какие у козы рога и как мычит корова. А еще Матвеич, по секрету, рассказал Веруньке, что нужно делать, если Сергей станет «пропадать». Конечно в тот же день про это стало известно и Рустику с Ольгой, а по приезду и Василисе. *** Осень поласкала противным холодным дождем, простиралась безразмерными лужами и летела грязью из под колес. Сергей с Рустамом и с горячим энтузиазмом трудились на поприще восстановления обветшавших шедевров. Верунька как рабыня Изаура, не покладая рук, работала на четыре издательства, и на Василисины предложения не надрываться - каждый раз отвечала, что она молода, красива и двужильна как лошадка тяжеловоз, а вот интересная работа не всегда сопутствует начинающему художнику. Но двужильность двужильностью, а простудиться она все-таки где-то умудрилась и Василиса настрого запретила ей выходить из дома, а готовый заказ в издательство понесла сама. Издательство было маленьким и помещалось в одном небольшом кабинете, который найти удалось с большим трудом в пятиэтажном улье, сплошь отданном в аренду разным предприятиям. Издателя звали Владимир Иванович, он был среднего роста, с большой лысиной, небольшим брюшком и грустинкой в глазах. Он предложил Василисе на выбор чай и кофе, порасспрашивал о Веруньке. Сказал, что девушка она без сомнения одаренная и посетовал на то, что не всегда может предложить ей достойный заказ. Потом показывал Василисе книги его издательства. Затем расспросил чем занимается сама Василиса и предложил набирать тексты. Василиса согласилась попробовать. В дальнейшем работа ей понравилась, и она стала не только переписчиком, но и редактором. Теперь она относила в издательство свои и Верунькины заказы и обязательно брала с собой что-нибудь к чаю. А как-то раз по причине легкого недомогания не смогла в оговоренный день принести готовую работу. Владимир Иванович забеспокоился и вечером пришел сам с гонораром, фруктами и пожеланиями скорейшего выздоровления. Сразу его, конечно, не отпустили, а усадили пить чай. После его ухода Верунька взяла Василисину ладонь в свои руки и сказала: - Мамочка, мой небольшой жизненный опыт подсказывает, что не все издатели так внимательны к своим работникам. Между прочим, Владимир Иванович вдовец и, на мой взгляд, не только обаятельный, но и весьма порядочный мужчина. Василиса немного смутилась, но было видно, что эта мысль была для нее не новой. В общем, зимой она переехала к Владимиру Ивановичу на постоянное место жительства. А на Ангару они ездили уже все вместе и почти три недели наслаждались сибирскими красотами, благо погода этому способствовала. *** Холоднющий ветер хлестал в лицо мелкой снежной крупкой, тянулась длинная непроглядная ночь, было ничего не видно и третьи сутки Михаил с Серафимой седели на заполярном аэродроме в небольшом деревянном домике, который Серафима называла ярангой. Она была заботлива по отношению к мужу, но нетерпима к «безобразиям с нелетной погодой», а также к бездеятельности коряков, эскимосов и почему-то бурят. Каждый отпуск Михаил с Серафимой отправлялись в путешествие. Они уже побывали и в Европе, и в Азии, и в круизе по Средиземному морю, а вот сейчас их по инициативе Серафимы занесло за полярный круг полюбоваться на Северное сияние. Поездка обоим очень понравилась и ворчала Серафима из врожденной вредности, о чем чистосердечно призналась уже сидя в самолете. Там же было решено следующий раз махнуть на Байкал, но непременно летом, в крайнем случае, в начале осени. Так оно, кстати говоря, и случилось. Не все как задумывала, сложилось у Альбины. Через год послушания стало ясно, что монастырь не для нее, и она по благословению старца вернулась к мирской жизни. Правда перед этим в монастыре она познакомилась с паломником - виолончелистом по профессии и призванию, который в недалеком бедующем стал ее мужем. Вместе с ним они и уехали в его родной город, где Альбина устроилась работать в музей и читать лекции в университете. Через год глубоко спрятанная тяга к науке вдруг вырвалась наружу и потащила своим водоворотом уже не упирающуюся Альбину. В течение года была закончена кандидатская, а через два и докторская диссертация. Она постоянно переписывалась с Матвеичем и тот из деревенского далека всегда подсказывал дельные мысли. Переписывалась Альбина и с Василисой, а вот Серафима писать не любила и контакт вскоре угас. 01.02.09г. © Геннадий Константинов, 2009 Дата публикации: 25.02.2009 09:21:21 Просмотров: 2277 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|