Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?





Лента Мёбиуса - 4 - 5 главы

Вионор Меретуков

Форма: Роман
Жанр: Психологическая проза
Объём: 61580 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати



Глава 4


Солнечный луч, вынырнув из серых небесных волн, пронзил тяжесть душного воздуха – принцесса не любит открытых окон – и врезался в лицо храпящего молодого человека. Юноша вздрогнул и проснулся. Медленно открыл глаза. Выпростал руку из-под простыни. Провел ею по подбородку. Самодовольная улыбка расползлась по голубоватому, почти мальчишескому, лицу. Колется... Как у настоящего, взрослого мужчины, подумал он.

Лоренцо даль Пра, так звали юношу, сегодня ночью окончательно потерял невинность. По нынешним временам поздновато – в восемнадцать-то лет...

А окончательно потому, что до этого трахался только с мужиками. Точнее, со студентами. Девиц в учебном заведении, где учился Лоренцо, не было и быть не могло. Им просто не полагалось там быть. Потому что заведение было военизированным и готовило специалистов по обслуживанию материальной части тяжелых реактивных бомбардировщиков. Да и с женщинами в училище было туговато. Хотя кое-какие женщины и попадались. Но все они, даже пожилая медсестра, горбатая мулатка Люсия Рамирес и ветеран войны во Вьетнаме, одноногая страшила Сара Беровиц, руководившая строевой подготовкой, были разобраны преподавателями, в большинстве своем отставными офицерами, которые, устроившись со всеми удобствами, предоставили студентам решать сексуальные проблемы самостоятельно и без вмешательства со стороны начальства. Многие из них и решали, в короткое время превратившись в активных и пассивных педерастов. Ведь надо же был куда-то направлять безудержно рвущуюся на простор сумасшедшую молодую силу!

Заведение располагалось за двухметровым кирпичным забором с традиционной колючей проволокой, на окраине Спрингфилда, небольшого симпатичного городка на севере Штатов, который хотя и имел под боком могучий Чикаго, тем не менее, уже двести лет считался столицей и административным центром Иллинойса.

Несмотря на глухой забор и показную дисциплину, нравы в училище были достаточно либеральными. И студенты, особенно те, кого уже воротило от однополой любви, по вечерам свободно пролезали в пролом в стене и шатались по улицам городка, не забывая почтить своим присутствием дискотеки и кабаки.

Лоренцо повернул голову. Если бы окно было открыто, ветер, наверно, донес бы шумы веселого праздника, – праздника Святого Лоренцо, в честь которого восемнадцать лет назад он был наречен этим звучным именем. Хотя нет, еще раннее утро, и не может быть никакого праздничного гвалта: праздник начнется позже...

Лоренцо Второй... Звучит совсем не плохо. Не хуже, чем Леонардо да Винчи. Или Микеланджело Буонарроти. Или Наполеоне Буонапарте… Или Самсон Второй… С дочерью которого он... Юноша счастливо вздыхает... С девицами-то оно несравненно лучше. Да и пахнут они шампунем, медом и малиной... Хотя у этих девчонок такие сумасшедшие сексуальные фантазии, что... А как они храпят! Он даже не предполагал, что их нежные носики способны издавать такие чудовищные звуки! Вот и сейчас. Храпят, будто они не субтильные барышни, а портовые шлюхи, опившиеся ромом. Спят... Конечно, после такой ночи... Он посмотрел на золотую челку принцессы и агатовый затылок ее подружки и почувствовал желание, подавляемое ужасом...

Познакомился он с принцессой на дворцовой вечеринке, куда попал как представитель золотой асперонской молодежи. Весь вечер он пудрил всем мозги, рассказывая, как там здорово, в этой самой Америке...

Потом курили травку... Потом все куда-то разбрелись, а Лоренцо с двумя очень красивыми девушками – он и не знал, что одна из них принцесса – темными, узкими коридорами, мимо огромных солдат в средневековых доспехах, отправился в долгий путь, который привел их в эти роскошные покои.

Он был порядком под мухой, наш Лоренцо, и уже забыл, какими страшными глазами провожали его эти самые солдаты...

А вот то, что происходило позже, он запомнит надолго... Ночь была полна неожиданных поворотов и сексуальных сюрпризов. Иногда ему казалось, что он ошибся адресом и вместо опочивальни принцессы угодил на представление заезжей труппы цирковых эквилибристов, специализирующихся на номерах с садомазохистским уклоном.

Чего стоит поза, во время которой у Лоренцо чуть-чуть не переломился пополам детородный орган! С помощью сложного устройства – какой-то жутковатой машины, по виду похожей на комнатную землечерпалку и одновременно на передвижное гинекологическое кресло, принцесса Агния и ее подружка-фрейлина, атлетически сложенная девица по имени Бриджит, заставили его заниматься любовью с ними обеими попеременно... Чтобы Лоренцо не мог вырваться, барышни к этому чертову устройству привязали его ремнями. Машина загудела, и все началось. Хорошо еще, что Лоренцо вовремя понял – тут всё дело было в точности.

Главное было не промазать, когда он, намертво стреноженный и закрепленный в раскачивающемся, как маятник, устройстве, своим елдаком въезжал то в одно лоно, обрамленное иссиня-черными волосами, то, подчиняясь движению механизма, мягко входил в другое, с пучком светло-рыжих волос, которые нависали над манящим светло-алым пятном, как соломенная крыша – над деревенским домиком из самана.

Машина работала исправно, ровно гудя и четко следуя программе, но эта монотонность пугала. По временам Лоренцо казалась, что машина, упившись страданиями подневольного смельчака, через какое-то время утомится и, вместо того чтобы делать повторяющиеся движения, предпримет что-нибудь новенькое, не предусмотренное техническим гением изобретателя. И вся эта музыка, эта содрогающаяся механико-электронная колымага, пробив двери и набрав скорость, вырвется из спальни и с грохотом покатит по дворцовым коридорам! А они тем временем будут продолжать...

Лоренцо читал в какой-то книге, что нечто подобное бывало в Древнем Риме, где отдельные любвеобильные патриции, одурев от дохристианской скуки, иной раз занимались любовью в паланкинах, по пути из терм в форум. И, чтобы вдосталь насладиться сексуальными забавами и в то же время уберечь своих любовниц от нескромного глаза праздношатающихся римлян, они все это вытворяли в носилках, покрытых полупрозрачным шелком... Представляете, что делалось при этом с рабами, которые на своих плечах несли передвижной двухместный бордель?

...Лоренцо оторвался от созерцания спящих девушек и подумал, что автоматизированный способ ебли не так уж опасен. И вообще – не все в его родной стране так уж плохо. И если дело пойдет так и дальше, то в будущем Асперония сможет удивить мир чем-то оригинальным, сопоставимым с полетом человека на Марс или изобретением памперсов...

Апофеозом следующего смертельного номера стал момент, когда Бриджит держала Лоренцо на руках в положении какающего ребенка и уговаривала его вести себя прилично. А Лоренцо, извиваясь змеей и пытаясь высвободиться, визжал как боров, который ждет, что его вот-вот охолостят. И все-таки при этом умудрялся, дергаясь как паяц, трахать принцессу! А та висела в воздухе, уцепившись обеими руками за люстру, и, не в силах сдержать нахлынувшие на нее чувства, визжала как миниатюрная мартышка, которую дерет гигантский орангутан! И это еще не всё! Весь фокус состоял в том, что каким-то непостижимым образом дюжей подружке принцессы, одной рукой удерживавшей Лоренцо на весу, другой – удавалось почесывать ему крестец. Собственно, от этого-то он и орал как умалишенный!

Когда Лоренцо, достигнув вершин ужаса и блаженства, исторгнул из себя огненную лаву и окатил ею с ног до головы обеих мерзавок, то рев, став совместным и поэтому утроившимся, взорвал пространство опочивальни. Затем этот рев как-то сам собой упорядочился, голоса разрозненных солистов слились в единую мелодию, и скоро пространство спальни огласилось стройным пением.

Для исполнителей это пение могло бы приобрести значение какой-нибудь идиотской клятвы, если бы они в эти мгновения вообще могли что-то соображать...

...Лоренцо лежал и думал, вот бы посмотреть на всё это со стороны! Да, девочки что надо! Не то, что его вынужденный партнер по нетрадиционным половым отношениям, сонноглазый Карл, этот угрюмый баварец с сообразительностью болотной жабы и сноровкой «весельчака Пита».

Верзила Карл трахается, если его сперва до отвала накормить гигантскими греческими бобами с жареным беконом и глазуньей из пары страусовых яиц.

Карл говорит, что эта еда особенно полезна, ибо содержит полный набор питательных веществ, необходимых для восстановления сил, подорванных тяжелой физической работой. И что это излюбленная пища рудознатцев и гробокопателей, изнурительный труд которых требует, как известно, высококалорийной и сытной жратвы.

Он говорит это таким тоном, будто только что вернулся с лесоповала, где крушил топором исполинские дубы. На самом деле Карл, закашивая под астматика, целыми днями валялся на диване и так опух от безделья, что стал походить на гигантскую подушку.

Дюймовые греческие бобы с жареным беконом и страусовые яйца, если съесть их в достаточном количестве, со значительным видом втолковывал Карл своему любовнику, вполне отвечают его гастрономическим и сексуальным потребностям, они чрезвычайно бодрят его и придают дьявольскую силу перед ночью любви.

Ночь любви! Какая там, к черту, ночь любви, если этот долбаный засранец, налопавшись своих проклятых бобов, сразу засыпает, а если и приступает к чему-то, то лишь прочитав сначала какую-нибудь галиматью из Святого Писания. И трахается он с таким унылым, отрешенным видом, будто не предается какой-никакой любви, а действительно разгружает тачку с железной рудой или детской лопаткой в мерзлой земле самому себе роет могильную яму...

Нет, всё, кончено, больше он в эти педерастические игры не играет! Отныне и вовек он будет иметь дело только с этими милыми созданиями с бархатистой кожей и мягкими губами, которые пахнут малиновой пастилкой... Пусть даже барышни и используют в любовных состязаниях запрещенные приемы, напоминающие пытки в гестаповских застенках...

Лоренцо бросил взгляд в угол, где темнела устрашающая громада приспособления для опасных занятий любовью. Забавная штука! Если он вернется в Америку, так сразу и займется изготовлением такого же устройства, решает он. От девок отбоя не будет.

Америка, Америка... Страна самых невероятных, самых немыслимых возможностей. Так говорили все, кто завидовал его отъезду. Страна, где все миллионеры разбогатели, начав с того, что надули чистильщика сапог на два серебряных доллара... Страна безграничных возможностей... Что-то ничего такого Лоренцо там не заметил. Вспоминается только унылый объедала Карл, трахающийся, как пораженный ревматизмом рудокоп, вспоминается хромая страхопыдла Сара Беровиц, которая обожала маршировать на своем протезе в одном строю со студентами... Приходит на ум и многое другое.

Так стоит ли возвращаться в Америку? Тем более что это путешествие, как станет понятно чуть позже, могло оказаться для Лоренцо предприятием совсем не безопасным...

...Он вспомнил, что уже глубокой ночью неутомимые подружки на десерт, так сказать, предложили ему совсем уж невероятную забаву!..

Сначала они связали полусонного Лоренцо веревками, сплетенными из разорванных на полосы шелковых простыней. Как же он брыкался, когда понял, что его, по всей видимости, намереваются предать какой-то изощренной казни! Вопить он не мог, так как рот ему заткнули его же грязными носками. Это едва не убило его! Он мычал, делал страшные глаза, пытался брыкаться... Порывался, перекатившись, уползти с кровати. Но все было тщетно. Девицам опыта было не занимать, и через короткое время спеленатого Лоренцо положили в заранее приготовленный гроб. От ужаса он чуть не спятил и даже перестал сопротивляться. Ну, всё, подумал он, сейчас закроют крышкой, заколотят...

Он почувствовал пронизывающий холод. В гроб полилась густая жидкость. Лоренцо скосил глаза и увидел, что его заливают белым раствором гипса. Все понятно, подумал он, сначала зальют, прошмандовки, этой белой дрянью, подождут, пока вся эта гадость застынет, затвердеет, понаблюдают за его страданиями, а когда насладятся, вот тогда-то и крышечку положат... И похоронят, скинув с моста... Черта с два найдешь! Он слышал, что так любят расправляться со своими бывшими друзьями сицилийские мафиози.

Через несколько минут он почувствовал, что раствор схватывается. Он на себе ощутил, так сказать, цементирующие свойства гипса. Ему показалось, будто сто чертей разом навались на него и принялись когтями стягивать и растягивать кожу по всему телу. Орать, повторяем, он не мог. Он посмотрел на мучительниц. А те, спокойно ожидая чего-то, безмятежно закурили и, будто его здесь нет, заговорили о погоде и завтрашней поездке в загородную королевскую резиденцию, к отдыхающей там матери Агнии.

Лоренцо не был так безмятежен. От перенесенных переживаний он впал в буйство, которое выразилось в мелком, почти незаметном для стороннего глаза дрожании гроба вместе со всем, что в нем находилось. Вдруг свет стал меркнуть в его глазах. А потом на неопределенное время действительность перестала для него существовать.

Когда Лоренцо пришел в себя, то первое, что он увидел, это свой торчащий, как флагшток от знамени, посиневший член с набухшим набалдашником и слепящие вспышки фотоаппарата, которые тут же заставили его вновь закрыть глаза.

Спустя мгновение он почувствовал мягкие удары чего-то тяжелого. Это молотками истязательницы разбивали застывший гипс. Слава Богу, подумал тогда Лоренцо, казнь откладывается! Удары следовали один за другим. Девицы работали споро, деловито и умело. В соответствии с задумкой, они должны были успеть употребить его член, пока он был в рабочем состоянии...

Вспоминая все это, Лоренцо поеживается...

И все-таки, надо было честно признать, это куда приятней, чем потные объятия громилы Карла.
Если он надумает вернуться в Америку, будет о чем рассказать друзьям, этим военизированным заморским педикам. От его рассказов у них глаза на лоб полезут!

Вообще, всё у Лоренцо в последнее время складывалось как нельзя лучше.
Его отец, сеньор Роберто даль Пра, разбогател на поставках армии соли и спичек, которые вагонами закупает в соседней Нибелунгии. Подсчитав на пальцах убытки при транспортировке и взятках на таможне, старый плут Роберто вышеупомянутые спички и соль втридорога перепродает министерству обороны Асперонии. Заместитель министра генерал Свирский имеет с этого хороший гешефт... Да, по слухам, и сам Закс не в накладе.

В прошлом году процветающий и удачливый родитель расщедрился и отправил сынка учиться в Штаты. Ему хотелось, чтобы сын высшее образование получил за границей.

В Америке Лоренцо в общем понравилось. Если вести себя осмотрительно и не зарываться, то там можно делать все что угодно. Страна огромная, и, если что и натворишь, затеряться в толпах разношерстных эмигрантов, без передышки прибывающих в Америку со всех концов света, не представит никакого труда. В этой Америке такой бардак, что Лоренцо первое время просто за голову хватался, так ему было всё непонятно. Например, в любой аптеке можно было купить не только аспирин и мазь для выведения мандавошек, но и классно пожрать и даже выпить.

Сошелся он там с коммунистами. Вот это парни! Только совсем не моются, и от них страшно несет потом и мочой! Но зато все при марихуане и оружии. У кого пистолет, у кого германский штык времен Второй Мировой, у кого граната, у кого противотанковая мина, у кого даже «Калашников»... И с железом у них полный порядок, у каждого что-нибудь да проколото: у кого язык, у кого уши, у кого ноздри или пупок... И все в татуировке, как уголовники. У них на уме было одно: как бы что-нибудь взорвать! И чтобы грохота было побольше!

Самым главным и самым вонючим у них был Эдолфи Маркус. Этот, видно, вообще никогда не мылся. Всех своих исторических предшественников, идеологических, так сказать, предтечей, даже Ленина и Сталина, называл говнюками, просравшими мировую революция и своими ревизионистскими фокусами извратившими саму марксову идею светлого коммунистического завтра, заключающуюся, по мнению Эдолфи, в построении бесклассового общества без руля и без ветрил, где если и будут какие-то руководители, то командовать они будут канализационными сливами, скрипом открываемой двери и запахом грязной задницы. Не больше и не меньше...

«Зачем, – с пафосом восклицал Эдолфи, гремя железными болтами, булавками, цепями, кольцами и браслетами, – зачем надо было устраивать какую-то социалистическую революцию? Куда проще разом взорвать всю эту капиталистическую и аристократическую сволочь, и дело с концом! Надо просто собрать побольше взрывчатки... Хорошо бы добраться до водородной бомбы. Вот было бы здорово! Начать надо с Европы. Рвануть где-нибудь в центре Армбурга, в королевском дворце, например. Там со страху все обделаются, а ты, пока суд да дело, сходу захватишь власть в стране...»

Перед самым отъездом в Асперонию Лоренцо имел с лидером коммунистической банды весьма продолжительную и продуктивную беседу... Они тогда пропили почти все деньги Лоренцо, и ему едва хватило на дорогу.

Именно Эдолфи снабдил Лоренцо совершенно уникальными взрывными устройствами, как две капли похожими на засохшее лошадиное дерьмо... Это были чрезвычайно мощные мины, управляемые на расстоянии. В сложенном виде они умещались в кармане пиджака. Мины Лоренцо без проблем пронес через таможню и мимо пограничников, лишний раз убедившись, что всем везде на всё насрать.

Одно из устройств Лоренцо испытал перед самым отъездом.

Мина сработала четко. Всей операцией Лоренцо управлял из укрытия. С миниатюрным пультом дистанционного управления он залег на чердаке спального студенческого корпуса и в слуховое оконце наблюдал за внутренним двором училища. С чердака как на ладони были видны все вспомогательные постройки, включая кухню со столовой, спортзал, кинозал, крытый тир и конный манеж, вход в который был крест на крест заколочен старыми горными лыжами. По другую сторону заасфальтированного двора, который каждодневно использовался как плац, расположились баскетбольная площадка, четырехэтажный учебный корпус и несколько небольших зданий с квартирами, в которых жили холостые преподаватели. Отдельно стояли два домика – начальника училища и его заместителя.

Взрывное устройство ЛД («Лошадиное дерьмо») Лоренцо подложил у входа в коттедж начальника училища полковника Бриггза. Куча дерьма ни у кого не вызвала подозрений: по территории учебного заведения день и ночь разгуливал тучный полковничий мерин по кличке Сив, у которого от обжорства вечно бывало расстройство желудка.

Примерно в пять утра в дверях коттеджа полковника появилась широкоплечая высокая женщина, сильно припадавшая на правую ногу.

Лоренцо ухмыльнулся и надавил кнопку...

...Когда Сара Беровиц, ни от кого не скрываясь, ранним утром вышла от полковника Бриггза, на ее лице играла победительная улыбка.

Еще бы! Наконец-то чертов солдафон уступил ее домогательствам. Вчера, поздним вечером, оказавшись со старым полковником один на один в спальне, Сара принялась гоняться за ним до тех пор, пока тот, совершенно обессиливший, не повалился вместе с ней на кровать.

Она так отделала несчастного полковника, что тот к утру уже не мог не только двигаться, но и говорить. Вместо слов из его рта вырывалось какое-то жалобное блеяние.

Сара была довольна. Ночью она показала Бриггзу практически все, чему научилась в молодости, во Вьетнаме, во время передышек между боями, когда ей ненадолго удавалось вырваться в Сайгон, где в роскошной гостинице «Мажестик» очень весело развлекались находившиеся в краткосрочных отпусках офицеры шестой армии США.

Вот где были настоящие мастера по части ебли! Например, майор Фишер, царствие ему небесное, он умер в военном госпитале незадолго до вывода американских войск весной 1975 года. У майора обнаружили рак яиц. Яйца не выдержали нечеловеческого напряжения. Фишер трахался почти безостановочно. Это была какая-то адская сексуальная машина.

Причем ему было совершенно безразлично, кого трахать, где трахать и как трахать. Подвернется узкоглазая сучка из гостиничной обслуги, он тут же расчехлял орудие. Подвернется уличная проститутка, он взгромождался на проститутку.

Он дошел до того, что стал нападать на девок прямо на улице, средь бела дня. Затащит приглянувшуюся бабешку в подворотню и там отдерет... И возраст для него не был помехой. Не брезговал старухами. И даже солдатами-новобранцами. Для разнообразия. А то всё бабы да бабы, жаловался майор. Устаешь от этого бабья...

Когда он увидел Сару Беровиц, он даже позеленел от вожделения. Таких капитальных женщин у него еще не было. Тогда, до ранения и ампутации ноги, Сара была хоть куда, и выглядела как легкий танк «Уокер Бульдог», поставленный на попа.

Время было военное – не до разговоров. Предаваться блуду они начали сразу, как только увидели друг друга. Сначала в ресторанном туалете, причем в отделении для мужчин, потом в лифте, когда поднимались к нему в номер, потом, не дойдя до номера, в каморке коридорной служащей.

Потом надолго застряли в самом номере, решив для начала приспособить под занятий любовью могучее кресло на колесном ходу. Кресло, не выдержав, рассыпалось. Оно рассыпалось не потому, что было ненадежно сработано, а потому, что такой силы был напор майора Фишера, который вложил в процесс ебли всю свою мощь и выстраданную за время войны ненависть к врагу.

«Напалмом его, ублюдка, напалмом!», – истошно вопил полусумасшедший майор, принимая Сару за «чарли», вьетнамского повстанца, и норовя дотянуться до пистолета.

Продолжили они в ванной комнате. Бравый фронтовик подолгу держал голову сержанта Беровиц под водой, уверяя ее, что такая разновидность любовным отношений вполне в духе военного времени.

Когда Саре удавалось вынырнуть, она слышала спокойный, размеренный голос майора, который, попыхивая зажатой в зубах сигарой, любезно объяснял ей, что это новый тип аквасекса, который он изобрел, когда долгими фронтовыми ночами мечтал о чистой, светлой любви.

Этот способ на практике он применяет впервые, тем самым выказывая Саре особое расположение. И полагает, что Сара как настоящий профессионал оценит по достоинству его доверительную обходительность. Он также серьезно рассчитывает на то, что этот способ любви позволит ему не кончать нескольку часов кряду... А это чрезвычайно важно!

При этом Фишер, осведомившись у Сары, как ей все это нравится, погружал ее голову опять под воду...

При воспоминании о сексуальных зверствах майора Сара заулыбалась еще шире.

Эта улыбка какое-то время круглила ее губы.

Сара продолжала улыбаться даже тогда, когда, оглушенная ужасным грохотом, запрокинула голову и увидела стремительно удаляющийся в поднебесье и вертящийся в полете крепкий солдатский башмак, из которого торчал острый осколок берцовой кости.

В то утро герою вьетнамской войны сержанту Саре Беровиц, с победой возвращавшейся от полковника Бриггза, взрывом оторвало вторую ногу.

Лоренцо удалось беспрепятственно покинуть училище, хотя расследование началось спустя считанные минуты после взрыва. В этой Америке такой бардак, усмехаясь, вспоминает он...

Удачное испытание утвердило Лоренцо в мысли, что его друг, коммунист Эдолфи Маркус, в своих революционных устремлениях стоит на правильном пути.

...Когда девчонки вдосталь насладились сексуальными забавами и уснули, Лоренцо осторожно встал с кровати, достал из внутренних карманов пиджака две ЛД и, проскользнув мимо посапывающей служанки, вышел в коридор... Вернулся он через пять минут. С этого момента план Маркуса и Лоренцо даль Пра начал претворяться в жизнь...

Ах, если бы в этот момент Лоренцо сам себе задал вопрос, зачем он все это делает...

Логики в его действиях было немного. Кстати, как читатель узнает позже, этим он мало отличался от принцессы.

...Лоренцо нежился в мягкой постели и предавался размышлениям. Да, все действительно складывалось прекрасно. Кто бы мог представить себе такое?.. Он в опочивальне принцессы... Незабываемая ночь с королевской дочерью... «потеряла в эту ночь честь девичью ваша дочь», – пропел Лоренцо еле слышно.

«Ну, с честью у нее, положим, отношения сложные. Но на это мне плевать, – Лоренцо разглядывал спящих девушек, особенно долго разглядывал он отливавшую золотом головку принцессы, – и я еще подумаю, стоит ли мне вообще возвращаться в Америку...»

Лоренцо вдруг представил себе, как он, в полном королевском облачении, при звездах и лентах, в форме полковника полка королевских гвардейцев, восседает на троне, а перед ним стоит на коленях весь народ Асперонии...

А где-то, далеко-далеко от торжеств, около мусорной свалки, в грязном углу, небрежно закопаны останки бывшего короля Асперонии Самсона Второго, этого слабого, жалкого и безвольного правителя, которого давно было пора отправить к праотцам.

Видение было настолько ярким и соблазнительным, что Лоренцо даже тихонько захихикал от удовольствия: он представил себе, какие огромные территории, отвоеванные у соседей, он засеет коноплей и маком.

И как будет счастлив его друг Эдолфи, когда приедет в гости к новому королю Асперонии Лоренцо Второму...


Глава 5


У короля Иеронима Неутомимого, отца Самсона Второго, была совсем не королевская привычка заниматься любовью на столе, на котором прежде разделывали бараньи туши. И который по его распоряжению отобрали у поваров королевской кухни, пообещав взамен предоставить мраморный стол из армбургского городского морга.

Когда королю удавалось отвоевать время у государственных дел, он спешил в спортивный зал, в самом центре которого в соответствии с его приказом был установлен и намертво привинчен к полу вышеупомянутый стол.

Разделочный стол служил королю своеобразным алтарем, где он Юпитеру, главному распутнику среди богов, приносил жертвы в виде нескончаемых потоков спермы.

Злодействовал он следующим образом. Закрепив жертву лицом к покрытому жестью столу, он по обычаю средневековых наемников, не канителясь, просто задирал женщине юбку на голову, железными пальцами вцеплялся ей в бока и, сопя, кряхтя и грязно ругаясь, принимался за дело.

У короля было много любовниц. Причем подбирал он их себе, сообразуясь со своими весьма и весьма нетривиальными наклонностями.

Все его любовницы должны были обладать теми или иными физическими недостатками. И чем больше было у женщины недостатков, тем большим расположением пользовалась она у короля.

И некоторые, самые приближенные, были счастливыми обладательницами сразу нескольких недостатков. Например, немолодая девушка по имени Регина отличалась гигантским ростом, тонкой шеей, фантастически кривыми ногами и вислой грудью. Но взгляд!.. Взгляд салонной львицы, убежденной в своей неотразимости. Весила двухметровая красавица чуть более ста фунтов, и поэтому при ходьбе ее слегка пошатывало. До того как угодить к королю на разделочный стол Регина была знаменитой топ-моделью, и ее параметры соответствовали жестким требованиям парижской моды.

Другая, Софья, имела необыкновенный, прямо-таки выдающийся зоб и ходила боком, как это имеет обыкновение делать снедаемый страстью карибский песчаный краб, когда он, весь трясясь от натуги, ковыляет к объекту вожделения.

У короля этих человеческих особей был целый зверинец. Он любил их всех и требовал, чтобы они, молниеносно припудрившись и подкрасившись, являлись в спортивный зал по первому же его зову.

Так вот, пока он, раздевшись до половины, а, попросту говоря, лишь спустив штаны, стоя, по-собачьи обрабатывал одну из них, остальные, рассевшись вокруг стола, должны были внимательно наблюдать за процессом соития и дожидаться своей очереди.

Необходимо отметить, что шлюхи-наблюдательницы под страхом смерти обязаны были хранить гробовое молчание в течение всего представления. Но они нередко в ажитации срывались и, забывшись, начинали сопровождать действия короля либо высокопрофессиональными подсказками, либо скептическими, а подчас и ядовитыми, замечаниями.

А в очень редких случаях, когда сексуальные партнеры отчебучивали уж нечто совсем невероятное, например, брали до чрезвычайности высокий темп, словно соревнуясь в спринте, – зрительницы разражались бурными и восторженными аплодисментами.

Король, не в силах оторваться от предмета обожания, обычно отвечал раздухарившимся шлюхам бодливым дерганьем головы и страшными угрозами добраться до каждой из них, как только он «расправится с этой непонятливой курвой, которая никак не научится стоять в позе номер два».

В дверях спортзала король как правило появлялся в парадной военной форме, при многочисленных орденах и медалях. И которые, когда король приступал к совокуплению, начинали мелко дребезжать и позвякивать.

Позвякивание постепенно переходило в громыхание, громыхание – в грохот.

Грохот интенсифицировался по мере приближения короля к финишу, и с полминуты король погромыхивал, как железный бочонок из-под пива, набитый железными обрезками, когда тот под уклон катится по булыжной мостовой.

Эти немузыкальные звуки венчал как бы захлебывающийся от переизбытка эмоций утробно-страстный рев короля, который по победительной силе и зычности соперничал с трубным гласом африканского слона, непревзойденного мастера пореветь во время случки.

Рев Иеронима – по воспоминаниям оставшихся в живых участниц оргий – неизменно повергал каждую из его партнерш в состояние кратковременной каталепсии. По чисто внешним признакам каталепсия напоминает смерть, и это очень нравилось королю.

Иногда его любовницы беременели, и через какое-то время на свет появлялись отпрыски короля, наделенные сложной комбинацией черт, унаследованных от обоих родителей. Право заботиться о детях король великодушно предоставлял их матерям.

Сколько их, внебрачных королевских детей, братьев и сестер Самсона и Людвига, разгуливало под ярким асперонским солнцем, не знает никто.

Рассказ о любовных забавах Иеронима Неутомимого был бы не полон, если бы мы забыли упомянуть, что король, издавая апофеозный рык, имел привычку при этом еще и яростно топотать ногами, чем приводил аудиторию в совершеннейший восторг.

Распутство короля не знало границ и не могло не привести его к проблемам со здоровьем. По подсчетам дворцовых сплетников, количество точных попаданий короля равнялось сотне с небольшим. Этого с лихвой хватило бы на то, чтобы на некоторое время обеспечить работой небольшой венерологический диспансер. Король вполне мог служить ходячей энциклопедией всяких венерических заболеваний.

Для лечения короля, постоянно «влетавшего» в дурные болезни, было привлечен знаменитый профессор Оксман, специалист по гонорее, трихомонозу и сифилису, у которого лечилась в те годы практически вся аристократическая верхушка Европы.

Доктор Оксман навидался всякого, но даже у него голова шла кругом от всего этого калейдоскопа из твердых и мягких шанкров, бледных спирохет и люэсов, которые как на золотом блюде преподносил ему с завидным постоянством шаловливый правитель Асперонии.

Королю бы угомониться, но неистощимая животная страсть перетрахать всё, что ползает, ходит, летает, прыгает, плавает, сидит, лежит, стоит, едет, была сильнее здравого смысла. Страсть к Женщине как таковой туманила его беспутную голову.

Были все основания предполагать, что неуемный король Асперонии до самой смерти будет пациентом прославленного доктора. Как вдруг со стареющим селадоном произошла невероятная метаморфоза.

Началось с того, что вся банда дефективных шлюх в один день была безжалостно изгнана из дворцового спортзала и без каких-либо объяснений отправлена на покой.

Стол вернули поварам, и на нем стали трахаться работники королевской спецкухни, которые признавались, что по богатству ощущений любовь на обитом жестью столе не идет ни в какое сравнение с однообразными, пресными удовольствиями, которыми их поштучно оделяли дома, в покойной семейной спальне.

Причиной отставки многочисленных любовниц короля Иеронима Неутомимого стала его связь с очаровательной Сильваной. Уже несколько лет отец Сильваны, опасаясь массовых беспорядков, не выпускал дочку в город, потому что стоило той появиться на улицах Армбурга, как мгновенно возникали стихийные уличные пробки. Троллейбусы, трамваи, автобусы, автомашины, мотоциклы, велосипеды и мотороллеры наезжали друг на друга, а пешеходы, засмотревшись на прелести необыкновенно красивой девушки, сами собой ложились под колеса автомобилей.

Сильвана была единственной дочерью почтенного синьора Сантини, владельца ресторана «Адрия», славившегося своей превосходной рыбной кухней. Особенно хороши были тушенные в белом вине каракатицы с соусом из сладкого асперонского перца. Свежую скумбрию и тунца синьор Сантини закупал на рыбном базаре, в порту, а каракатиц ловил сам: он почти ежедневно спозаранку выходил в открытое море на своей моторной фелюге тралить дно за пределами бухты Последней Надежды.

Король Иероним, помимо неугомонной страсти к неполноценным женщинам, был еще и жутким обжорой. До самого последнего времени он был способен без каких-либо пагубных последствий для своего могучего организма в один присест сожрать десятикилограммового поросенка, целиком зажаренного на вертеле и посыпанного сантиметровым слоем кайенского перца.

И не беда, если поросенок по недосмотру повара задохнулся и основательно пованивает тухлятиной. Королю от этого было даже лучше. Это только разжигало его аппетит и придавало блюду столь ценимую королем пикантную остроту и изысканность.

А желудок его от этого только укреплялся, а сам он здоровел, будто ел не протухшую свинину, а ананасы в шартрезе или оладьи, политые кленовым сиропом.

Но годы все-таки брали свое, и уже несколько лет король Иероним был вынужден придерживаться диеты. Но не такой, какую ему предлагали во дворце. Королевская кухня с некоторых пор перестала устраивать Иеронима. Там была не диета, а пост. Там выполнялись распоряжения королевы Виктории, где-то вычитавшей, что пища-де тем полезней, чем меньше в ней вкуса.

Вываренное до белесости мясо, тушенные без соли овощи, рисовая каша на молоке, супы, в основном состоящие из подогретой минеральной воды, ржаные сухарики, подаваемые вместо хлеба, клеклые торты на ксилите...

Словом, меню для покойника. Вся эта мерзость быстро опротивела королю. И он открыто – часто без свиты – стал посещать армбургские кафе и ресторанчики. Нравы короля очень полюбились демократически настроенному народу Асперонии, и популярность Иеронима резко полезла вверх.

Подвыпивший король любил общаться с простыми людьми, и очень скоро все прекрасно знали, что в спортивном зале Иероним занимается отнюдь не спортом...

Именно тогда в народе его справедливо нарекли «Неутомимым».

Ресторан «Адрия» располагался на высоком берегу в приморском предместье Армбурга. С его украшенной гранитными львами веранды открывался красивый вид на поросший молодым сосновым лесом золотой пляж, клином врезавшийся далеко в море, и живописную бухту Последней Надежды, похожую на покойное зеленовато-голубое озеро, на чистой поверхности которой и днем и ночью можно было видеть замершие в обманчивой неподвижности десятки лодок и прогулочных яхт.

Король Иероним, одетый в белоснежный джентльменский костюм, без сопровождения и охраны, часто сиживал здесь, отдыхая от государственных и семейных забот и уписывая горы лобстеров, устриц и крабов. И, естественно, запивая все это добрым винцом, которое синьору Сантини тайными тропами доставляли через горные перевалы бородатые неразговорчивые контрабандисты из соседней Нибелунгии.

Вино было второй статьей дохода их опасного ремесла. А первой – огнестрельное оружие, к которому мирные аспероны всегда испытывали необъяснимую слабость. Вот почему практически в доме каждого асперона на чердаке, в чулане или подвале был припрятан либо обрез, либо «бульдог», либо «Калашников».

В тот день король Иероним был не в настроении. Всё из-за мыслей о Нибелунгии. Почему его подданные прекрасное вино с тонким ароматом нагревшейся на солнце жимолости обязаны закупать за границей? В какой-то Богом забытой Нибелунгии, которую и на карте-то не разглядеть... Повоевать нешто? Собрать силу несметную, да долбануть по Нибелунгии...

А что? Военные рвутся в бой. Снарядов наделали столько, что девать некуда... Опять же, танки, бронетранспортеры, крейсеры, самолеты... Все это шумит, грохочет, стреляет, плавает, ездит, летает, требует простора...

Попивая вино, король Иероним подумал о детях: о Людвиге и Самсоне.

В то предвоенное время Людвиг еще не добрался до своих смертоносных слив: королевский наследник был полон сил, а прыщи на лице говорили о так и прущем наружу несокрушимом здоровье.

Хороший сын, думает король, искусственно возбуждая в себе энтузиазм, хотя без размаха, ничем дельным не занимается, в последнее время повадился по деревьям лазить...

Другой сын, задумчивый оболтус Самсон, уже несколько лет торчал в Париже, и от него давно уже не было вестей. И спросить не у кого. Посольства во Франции Асперония не держит. Слишком дорого... Ну да черт с ним, с этим выродком, король Иероним не испытывал к младшему сыну ничего, кроме чувства досады и недоумения... Опасный сын, непонятный, будто и не королевского роду...

О многом передумал король в тот день...

Короче, сидел, сидел король, попивая вино, и «высидел» себе любовницу, которую помнил потом всю оставшуюся жизнь. Дочь синьора Сантини, неземная красавица Сильвана, которую король Иероним только сегодня по-настоящему разглядел, легла под него не сразу, умная была, стерва, сначала распалила старого павиана, а уж потом начала высасывать из него все соки.

Не дососала, к счастью, потому что королева Виктория, почувствовав серьезную опасность, – ведь так можно и короны лишиться, а вместе с короной и головы, – пустила в ход все свои женские фокусы, и фаворитка спустя некоторое время пала.

А ее папаше-ресторатору, почтенному синьору Сантини, пришлось спасаться от гнева короля поспешным бегством в по-прежнему дружественную Нибелунгию. Чтобы ничем не отличаться от обычных браконьеров и не вызывать подозрений у пограничников и таможни, он перекрасил бороду и усы в черный цвет, и только тогда смог присоединиться к каравану, целиком состоящему из бутлегеров.

А поначалу все складывалось прекрасно. Иероним был тогда полновластным хозяином не только в государстве, но и в семье, что куда почетнее и сложнее...

Он поселил прекрасную Сильвану неподалеку от Армбурга, в старинном роскошном замке Иль-де-Шён, где девушку, которой только-только исполнилось восемнадцать, учили придворным манерам, иностранным языкам и маленьким любовным шалостям.

Руководила всем этим безобразием любимая фрейлина королевы графиня Заксенрингская, которая с удовольствием решила нагадить королеве, мстя той за долгие годы безделья, которому графиня была вынуждена предаваться вместе с Викторией, обожавшей такую разновидность королевского времяпрепровождения.

Графиня, знавшая из рассказов своей бабки о прежнем развеселом асперонском дворе, о заговорах, об отравлениях, интригах и прочих соблазнительных вещах, истосковавшись по настоящему занятию, все свои силы и рвение отдала новому делу.

Король, который полностью отложил в сторону все государственные заботы, что особенно беспокоило генералов, мечтавших о доходной для их карманов войне, при первой же возможности мчался в замок к своей обворожительной возлюбленной, чтобы в пылких объятиях юной Сильваны забыть о том, что ему, увы, уже за шестьдесят... Вернее, под семьдесят...

Зная звериный нрав своего царственного супруга, королева Виктория до поры до времени помалкивала, тем не менее, не забывая внимательно следить за развитием любовных отношений между королем и его новой пассией.

Королева испытывала вполне понятные муки. Она по-своему любила короля, и ей, вынужденной мириться с гулевой жизнью супруга и его многочисленными шлюхами, было совсем не безразлично, что делает ее муж за пределами семейной спальни. По ее мнению, он слишком много времени проводил в постели с малолетней замарашкой, дочерью какого-то несчастного ловца каракатиц.

Однажды, когда король от нечего делать забрел на половину королевы, она не выдержала и напрямик высказала королю свое неудовольствие.

— Сир, – произнесла она с достоинством, – нам пора поговорить. По двору поползли слухи... Вы, забыв свое королевское достоинство, делите ложе с простолюдинкой, позоря тем самым и свою царственную супругу... Если вы не в состоянии найти себе подходящую наложницу, могли бы обратиться ко мне. Двор переполнен вельможными проститутками, которые преисполнены желания лечь в постель с кем угодно. Даже в вами. Мне стоит только хлопнуть в ладоши...

Король пребывал в тот день в индифферентном состоянии, проще говоря, ему было совершенно наплевать и на королеву и на то, что она говорила.

С утра он ничего не ел, и теперь с отрешенным видом жевал соломинку, которую выдрал из половы, вылезшей из-под обивки кресла. Он выплюнул соломинку изо рта и с отвращением посмотрел на царственную супругу.

Королева заметила это и, перестав сдерживаться, возопила:

— Когда же ты, подлая скотина, образумишься? Чтоб тебя черти забрали вместе с твоими грязными потаскушками! Чтоб ты сдох! Посмотри на себя, кобель проклятый! Волосы уже все повылазили, а все туда же, за молоденькими бегаешь, как старый козел...

Король выслушал ее с большой серьезностью. Королева замолчала. Повисла тишина.

— Надо бы мебель заменить... – наконец нарушил молчание король. – Обивка ни к черту, и вообще... Все, как в дешевом борделе... Хозяйством некому заниматься. Все бросились за королем следить... Да, такие вот дела, – сказал он в раздумье.

Он помолчал. Королева навострила уши.

— Подлая скотина, говоришь? Что б я сдох, говоришь?.. – тихо спросил король.

Королева перестала дышать...

— Вот тебе скоро семьдесят один... – сказал Иероним раздельно. – Молчи, не перебивай, я знаю. Ты меня старше на два года. Молчи, старая грымза! Я метрики видел. Ты там приказала подчистить, но мне удалось разобрать... Я тоже не молод, чего уж там... Ах, как это противоестественно – стареть! Ну да ты, моя дорогая, знаешь это не хуже меня... Мы с тобой старики, Виктория... Старики, понимаешь? И ты хочешь, чтобы я, не молодой уже человек, залезал на тебя?! И еще трахал тебя, дряхлую старушенцию, когда у меня и так-то еле стоит? Представь себе, один старый человек в постели – это уже само по себе достаточно мерзко, но два – это уже перебор! Ты не находишь?

— Она тебя не любит! – выкрикнула королева. – Ей нужен не ты, а твое королевство! Не любит, не любит, не любит!!!

— Скорее всего, ты права, – печально произнес король, – но знала бы ты, как приятно обманываться! И потом Сильвана, говоря мне о своей любви, ни разу не сфальшивила! И голос ее звучит так честно, четко и убедительно! И в глаза она мне смотрит всегда открыто, не мигая. А это много! И это еще не все, лаская меня, она очень органична и естественна. За одно это ее стоит возвысить! И я страстно хочу, чтобы у нее был от меня ребенок... Надеюсь, ты рада? Да, ребенок... И это не удивительно! Скажу тебе по секрету, у нее такое восхитительное тело! Мы трахаемся ежедневно. И, естественно, это должно привести к счастливому результату... Поверь, тело у нее необыкновенное! И наслаждаться – пусть даже и лживой – любовью такой очаровательной девушки как Сильвана, невероятное блаженство! За это я готов простить ей ее молодость. Скажи, какой еще старец может похвастать, что спит с самой красивой девушкой королевства, которая к тому же моложе его более чем на полвека? На полвека! Подумать только! Я старше не только ее отца, но и деда! Что может быть лучше? А если при этом еще и получаешь вполне искренние заверения в вечной любви и преданности... Ты, старая чувырла, должна была бы разделить эту радость со мной, а ты вместо этого дуешься...

Лицо королевы Виктории пошло сиреневыми пятнами. Она открыла было рот, чтобы излить королю всё, что у нее наболело на душе по поводу проделок супруга, но жест короля остановил ее. Она знала по опыту, что сейчас с королем лучше не спорить. Вполне может подвергнуть экзекуции, поместив в стеклянный ящик с крысами...

— Запомни, будешь путаться под ногами, не жить тебе, моя малютка... – пообещал король, подтверждая опасения Виктории.

Король продолжал ездить в загородный замок Иль-де-Шён к своей козочке, где очень мило проводил время. Юная Сильвана под руководством опытной графини Заксенрингской, выполнявшей при ней роль бандерши, делала значительные успехи, и король был чрезвычайно доволен любовницей, с каждый разом заметно прибавлявшей в мастерстве. О своем обитом железом столе он вспоминал все реже и реже.

Потом что-то случилось... Обычные дворцовые игры. Король застукал Сильвану с негром, который, не щадя сил и времени, каждодневно до зеркального блеска натирал в загородном дворце паркетные полы.

Так вот, натирал симпатичный чернокожий юноша паркет, натирал, натирал и донатирался до того, что случайно, как он потом под пытками признался, забрел в спальню Сильваны.

Ну, случайно или не случайно, не знаем, королевские дворцы всегда были полны тайн...

Сильвана, разомлевшая после двух бокалов калабрийского вина и горячей ванны с розовыми лепестками, позволила приятному, обходительному, уставшему от работы негру сначала принять ванну, а потом и продемонстрировать на деле мастерство, которому его научили в штате Пенсильвания, в чудесном американском городе Филадельфия, точнее, в городской тюрьме, в которой добросовестный полотер отбывал пожизненный срок за убийство собственной бабушки.

Надо сказать, что для вышеупомянутой бабушки все могло закончиться не столь трагично, если бы она однажды, одним несчастливым для себя утром, в резкой форме не отказала внуку в просьбе выдать ему несколько долларов на выпивку.

Разгневанный внучек, не долго думая, огрел несговорчивую бабку кочергой по курчавой седой голове, потом затолкал ее огромное рыхлое тело под кровать и приступил к поискам сокровищ.

Сокровища нашлись быстро. Для этого пытливому юноше пришлось тесаком разворотить копилку старухи. С удовлетворением почувствовав, что наконец-то обрел безграничную свободу, которую несла в себе тугая пачка банкнот, он, ликуя от сладостных предвкушений, ринулся в салун, где всем своим вольнолюбивым существом отдался безоглядному пятидневному пьянству, прерывавшемуся несколькими кратковременными приступами рваного сна, который, собственно, был более похож не на сон, а на обморок.

Суд, учтя, что, пока бабуся бесхозно валялась под кроватью, обвиняемый в течение длительного времени, достаточного для того, чтобы от тела старухи стало слегка потягивать гнилью, преспокойно утолял жажду чистейшим ямайским ромом, приговорил преступника по совокупности злодеяний к тремстам годам заключения в тюрьме.

Сто пятьдесят лет он получил за кочергу, двадцать – за грязный пол под кроватью, где драгоценная бабуля, будь она жива, могла бы наглотаться пыли, сорок – за разоренную копилку, десять – собственно за загубленную душу убиенной и остальные восемьдесят – за цвет кожи. Таковы законы в этой самой демократичной стране мира.

Учителей в тюрьме у молодого, красивого паренька было предостаточно. Но запомнились двое: Джо Пердун и Кровавый Насильник. Первый был теоретиком секса, второй – практиком.

Отсидев пять лет, негр понял, что он не черепаха Тартилла и по этой причине ему вряд ли удастся дожить до светлого дня освобождения. Чтобы дождаться его, ему понадобилось бы перекрыть мировой рекорд долголетия почти втрое. А это было, как вы понимаете, за пределами его жизненных сил.

И тогда он совершил невозможное – бежал. Бежал, повторив подвиг Эдмона Дантеса. Парню, ни на мгновение не забывавшему о каре в случае неудачи, удалось талантливо сымитировать собственную смерть. Действительно, все очень напоминало то, что некогда было придумано великим затейником Дюма-старшим, с той лишь разницей, что сбросили нашего героя не со скалы, как в знаменитом романе, а с мусоровоза, выкинув, словно собаку, в черном мешке на городскую свалку.

Никто не знал, как его зовут: наш негр потерял имя во время чудесного побега из тюрьмы, и так не обрел его, пересекая континенты с юга на север и с запада на восток, переходя границу за границей, меняя и тасуя страны, как засаленные игральные карты. Попутчики и случайные собутыльники звали его дядей Томом. Он не обижался.

В Асперонии он оказался случайно. Примерно так же, как случайно оказался в спальне Сильваны. У него вообще, если разобраться, многое в жизни происходило не по воле Всевышнего, а по воле его буйных фантазий, которые в зависимости от количества выпитого забрасывали его то в одну географическую точку земного шара, то – в другую.

Вся его жизнь опровергала известный философский постулат о роли предопределенности и роли случая. У него случайность была одновременно и предопределенностью. Такой вот невиданный жизненный парадокс. Те же философы утверждают, что этого быть не может, потому что этого не может быть никогда. В теории, наверно, действительно невозможно. Но то в теории. Мы же, на примере негра из ПенСИЛЬВАНИИ, верхом на швабре въехавшего в спальню к СИЛЬВАНЕ, видим, что на практике бывает и не такое...

Истосковавшись по белой женщине (надо сказать, что во время странствий ему попадались женщины каких угодно расцветок кожи: начиная от угольно-черной и кончая отдающей в сильную желтизну, но только – не белой), темнокожий сатир превзошел самого себя.

Теоретически подготовленный Джо Пердуном и практически наставленный Кровавым Насильником, он, помывшись в благоухающей розовыми лепестками ванной и сделав добрый глоток калабрийского, так возбудился, что первый раз кончил еще на пути к постели, где в ожидании возлежала Сильвана. Но это постыдное обстоятельство не остановило его. Негр ринулся на девушку, на ходу при помощи массажа взбадривая опавший член.

Он, имея за плечами советы многоопытных друзей и ощущая себя одновременно гиеной, шакалом и камышовым котом, действовал, повинуясь одновременно и инстинкту, и душевному порыву. Сильвана, пораженная всесокрушающим натиском чернокожего теоретика, в пылу неистовства ревела, как половозрелый лось во время гона, невольно подтверждая, что разница между полами не всегда столь велика, как это принято считать.

До приезда короля оставалось еще несколько часов. И все это время спальня ходила ходуном, будто в ней спаривались не человеческие особи, а обезумевшие от страсти мустанги. Негр был прекрасен, но и Сильвана была хороша...

Король Иероним, вызванный из Армбурга преданными друзьями королевы, застал парочку аккурат в ту минуту, когда Сильвана, оседлав распростершегося под ней полотера, который пребывал к этому моменту уже в бессознательном состоянии, раз за разом обрушивалась на него сверху, сопровождая каждое такое обрушение сладострастными завываниями и контрольным хлопком в ладоши у себя над головой.

Она давно расплющила яйца несчастного и, не замечая этого, победоносно пела песнь любви. Ее громкое «И еще! И еще! И еще!..» разносилось по всему дворцу, как призыв к свальному совокуплению.

В общем, юная Сильвана на прощание показала класс! Конечно, ведь ее обучением занималась графиня Заксенрингская. А та знала несравненно больше, чем какой-то случайный полотер с утраченным именем и его чернозадые тюремные просветители!

Король влетел в спальню, как бомба, и, пораженный зрелищем, тут же замер, словно наткнулся на фонарный столб.

Сильвана покосила на него огненным глазом и, продолжая истязать партнера, завыла с новой силой.

Король достаточно долго простоял с открытым ртом. Постепенно до него стал доходить смысл происходившего.

Неожиданно в нем проснулся профессионал, и король с удовлетворением отметил грамотные действия своей возлюбленной. «Да, ничего не скажешь, славно поработала девочка, вон она его как отделала... Парень даже почернел от страсти! – с неожиданной завистью подумал король. – Да-а, настоящая асперонка, пламенная, неуемная, боевая! Вот чего можно добиться при правильной постановке воспитательного процесса! Надо бы отметить педагогические новации графини Заксенрингской».

Тут он вдруг вспомнил, что Сильвана последнюю неделю ведет себя в постели как-то прохладно. Он не придавал этому значения, компенсируя ее холодность своей горячностью. Теперь он всё понял. На двух любовников ее явно не хватало. Это больно укололо его. Нельзя же быть такой безответственной!

Интересно, как давно она ему изменяет?

Конечно, король был вне себя от злости, и могла бы повториться сцена из изуверских шекспировских трагедий. Когда герой, потешив воображаемую публику стихотворными тирадами о природе женского коварства и издав драматически выверенный вопль, по рукоятку всаживает кинжал в роскошную грудь нашкодившей любовницы.

Но Сильвану спасло вдруг открывшееся в короле чувство юмора. Король Иероним понял комизм ситуации, где все роли уже давно расписаны неким великим мастером классического анекдота. И король, хотя бы для себя, не мог не попытаться выжать из этой ситуации как можно больше смешного.

«Я бы простил тебя, любовь моя, – скрипучим голосом сказал он после того, как Сильвана слезла со своего негра, – но ты так безрассудно и неэкономно растрачиваешь себя, что мне достаются только какие-то ошметки...»

Сильвана пала на колени и протянула к королю свои прекрасные руки:

«Я не знаю, что со мной случилось, – вскричала она, – это какое-то помутнение рассудка! Простите меня, мой повелитель! Я больше не буду...»

Король с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. Но роль надо было доигрывать...

«Помутнение рассудка... Так это теперь называется... Засвербело в лукошке, вот что с тобой случилось... Не ты первая, не ты последняя, – король вздохнул. – Лучше скажи, как давно ты этим занимаешься?..» – спросил он и взглянул на постель. Черный парень лежал без движений. Умер?..

«Сегодня я впервые его увидела, клянусь вам, мой повелитель! Он натирал полы и...»

«М-да... Значит, с первым встречным... Кстати, я заметил, полы натерты неважно... М-да... Хорошо же ведет себя возлюбленная короля... А как же девичья честь? Верность, наконец?.. – Иероним еще по-мальчишески обиженно выпячивал грудь и куксился, но он понемногу остывал. Он уже понял, что ему придется возвращаться к разделочному столу, обитому жестью, к своим ущербным девкам, а временами, возможно, и к королеве. Что ж, перемены всем пойдут на пользу...

«А почему ты была так холодна со мной в последнее время?» – «Я думала, вам, ваше величество, так нравится... Чем я холодней, тем чаще вы кончаете...»

Король крякнул. Убедительно, черт возьми! Король и сам стал за собой подмечать, что ему бывает лучше, если партнерша лежит неподвижно, закрыв глаза и почти не дыша.

В самом деле, ему уже давно перестало нравиться, когда партнерши под ним елозят, дергаются, изображая любовное безумие, и томно постанывают, словно им и вправду приятно...

Пусть уж лучше лежат, как мертвые. Вспомнилось красивое слово «некрофилия»...

Да, ничего, видно, с этим не поделать, он стареет... Старость, черт бы ее побрал! Старость одаривает его, так называемыми, странностями и новыми, непривычными и загадочными ощущениями... А что если вообще перейти на мертвых? Ведь есть же любители... Ну, если не перейти, то хотя бы попробовать? Король не замечал, что сходит с ума...

Можно было бы, конечно, простить дуру, можно... Но когда король увидел, что партнером Сильваны оказался африканец, кровь ударила ему в голову. Ему, королю Асперонии, наставили рога с каким-то черномазым! И хотя у него, как он сам считал, не было расовых предрассудков, все же без последствий злодейскую измену он оставлять не мог – происхождение не позволяло.

Спустя три дня негра казнили... Не линчевали, а именно казнили. Согласитесь, разница есть. И разница существенная. С учетом того, что негр, побывав некоторое время в роли любовника фаворитки короля, тем самым как бы повысил свой социальный статус, ему сделали поблажку, не вздернув сразу, на первой попавшейся осине.

Мало того, ему любезно были предложены цивилизованные, надежные, апробированные варианты ухода в бессмертие. Он отдал предпочтение четвертованию. Свой выбор он объяснил просто. После того, как Сильвана расплющила ему яйца, его уже мало что интересовало в этой жизни. Тем более что и выбирать-то было практически не из чего. Не на кол же садиться, в самом деле... Оставались еще костер и виселица, но это было только для белых.

Королю пришлось соблюдать приличия: в Асперонии как раз в эти дни гостила европейская комиссия по правам человека, все члены которой в течение недели практически не вылезали из армбургских кабаков, до изумления надираясь местной пятидесятиградусной водкой.

И их, естественно, вполне удовлетворила официальная версия, которая гласила, что негр во время натирания полов нарушал общественный порядок, мешая своими истошными воплями отдыхать мирным гражданам Армбурга. И хотя все прекрасно знали, что орал вовсе не несчастный негр, дядю Тома – имя преступника так и не выяснили – благополучно четвертовали на площади Победы.

Графиня Заксенрингская, недоглядевшая за воспитанницей, была прощена и оставлена во дворце на случай, если вдруг вновь возникнет потребность в ее богатых знаниях.

А Сильвану, в соответствии со старинными традициями, отправили в изгнание, заточив в дальний монастырь на пустынном острове Нельке. Нельке, как известно, в переводе с немецкого означает «гвоздика» – цветок, который аспероны предпочитали всем другим, когда посещали могилы предков. Такая вот развеселая история...

Можно долго рассуждать о причинах, так неожиданно побудивших Сильвану вступить в преступную связь со случайным партнером... А может, и не надо искать эти причины, ведь сколько люди понаделали всякого добра без каких-либо причин... А уж о поводах и говорить нечего...

(В последних словах самокритичный автор с сожалением обнаружил нравоучительную нотку. Автор дает страшную клятву: это больше не повторится! Пытаться учить читателя, навязывая ему свой взгляд на жизнь, это, знаете ли, последнее дело для писателей... Не их это занятие. Их дело развлекать. А когда писатели – даже великие – становятся в позу пророков, менторов, их ждет провал. Достаточно вспомнить печальную судьбу Льва Толстого и его примитивных книжечек для «народа», Сервантеса с его наивными «Назидательными новеллами». Есть примеры и посвежее... )

...После всех этих неприятных дел король вернулся к королеве и своим неполноценным девкам. Опять был востребован из королевской кухни знаменитый стол. Говорили, что повара, уже привыкшие к металлу, страшно сокрушались... Они признавались, что кровельное железо дисциплинировало их партнерш во время занятий любовью.

Потерявший последнюю в своей жизни отраду и подстегиваемый генералами-ястребами, король Иероним Неутомимый от нечего делать начал кровопролитную войну с Карлом, королем Вагании. Сначала генералы хотели напасть на Нибелунгию, но король воспротивился, посчитав, что лучше закупать у соседей вино, чем сжигать напалмом их виноградники...

Потом была смерть Людвига, за ней последовал королевский месячник ударного любовного труда, когда были расшатаны и приведены в негодность три деревянные кровати с панцирными сетками повышенной прочности.

Вскоре, так и не создав наследника, опочили король с королевой.

Связи с принцем, болтающимся в Париже, по-прежнему не было. И некоторое время Асперония оставалась без королевской власти. Самсон узнал об этом из газет и срочно вылетел в Армбург. К этому моменту он закончил свой исторический факультет, да и его отношения с Дениз зашли в тупик. В Париже Самсона ничто не удерживало. Ничто, кроме уплывающих в неизвестность иллюзий, как он сам красиво об этом подумал.

Примчавшись в родные пенаты, Самсон в пожарном порядке вскарабкался на престол, на короткое время развив активность, поразившую всех, кто знал индифферентного принца раньше. Начало его царствования ознаменовалось заключением мира с Карлом, королем Вагании.

В результате Асперония потеряла значительную часть своих западных территорий, практически полностью лишившись горных районов. Осталась узкая полоска суши, которая вытянулась на многие километры вдоль теплого Асперонского моря. Если бы не это, то Асперония утратила бы еще и выход в Средиземноморье и далее в Мировой океан.

Вины короля Самсона в этом паскудном мире не было. Если бы он промедлил с приездом в Асперонию, генералы проиграли бы и эту жалкую полоску суши... И Самсон без гроша в кармане мог бы преспокойно возвращаться в свой Латинский квартал.

Но войну удалось остановить, и город с самой дурацкой и самой замечательной на свете башней, волшебный Париж, его Париж остался в воспоминаниях...

Париж – с его влажными ночами, дышащими нежной тревогой, с его ураганными девчонками, которых в тухлой Асперонии сочли бы за полоумных, с его друзьями-собутыльниками, с которыми он вел яростные споры о литературе и искусстве, – на-всег-да! остался в воспоминаниях...

Впереди простиралось бескрайнее море государственных забот.

«Слава Богу, успел, – думал новоиспеченный король, – хорошо, хоть береговая линия осталась за мной: есть, где загорать победоносному народу моей великой и могучей родины. А могли остаться и вообще без пляжей ...»

Между занятиями государственными делами король Самсон успел жениться, научился строчить вполне приличные пьесы и вообще, вписался в культурную, общественную и государственную жизнь страны.

Случилось и многое другое, чему еще найдется место на страницах этого правдивого повествования...

...Историю несчастной любви старого короля к прекрасной дочке ресторатора поведал Самсону гофмаршал Шауниц, бывший уже и тогда, во времена правления Иеронима Неутомимого, главным королевским придворным.

Откуда он все это узнал?

Фон Шауниц с достоинством выкатил грудь.

«Стены имеют уши», – объяснил он королю и многозначительно показал на собственные уши.

(Продолжение следует)













.



© Вионор Меретуков, 2009
Дата публикации: 30.10.2009 18:19:56
Просмотров: 2202

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Ваше имя:

Ваш отзыв:

Для защиты от спама прибавьте к числу 61 число 35: