Вы ещё не с нами? Зарегистрируйтесь!

Вы наш автор? Представьтесь:

Забыли пароль?





Мифы и реальность 3 Продолжение

Сергей Вершинин

Форма: Монография
Жанр: Публицистика
Объём: 38586 знаков с пробелами
Раздел: "Размышления на тему Орды."

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати


Полемизируя на тему: этнической истории Северо-Восточной Руси IX-XIII вв. И.В. Дубов писал: «...заселение славянами Залеской земли. В дореволюционной историографии понятие формирования древнерусского, а затем и великорусского этноса в Верхнем Поволжье подменялось, а точнее, сводилось к процессу заселения данной территории славянами, что было принято обозначать термином «колонизация».


В работах М. П. Погодина, С. М. Соловьева, М. С. Грушевского и других историков процесс сложения древнерусской народности на северо-востоке представлен как непрерывная колонизация этого района словенами и кривичами. В.О.Ключевский отмечал, что «переселенцы из разных областей старой Киевской Руси, поглотив туземцев-финнов, образовали здесь плотную массу, однородную... ту массу, которая послужила зерном великорусского племени». Как писал С.М.Соловьев, «славянские племена... получают над финскими племенами материальное и духовное преимущество, пред которым те и должны были преклониться». Во всей этой многоголосой научной полемике о происхождении Великороссии указанной И.В. Дубовым в научной работе посвященной археологическим раскопам Ярославского Поволжья и Сарского городища, как-то растворилось восточнославянское племя вятичей окско-волжского междуречья.

Мировая историография, – сторонники Юго-Западного (Киев) или Северо-Западного (Новгород) происхождения «Руси изначальной», с последующей ее христианизацией из Киева и Новгорода, на мой взгляд, слишком тесно связывают распространение славянской культуры с приходом самих славян на территорию Залеской земли. Историки отмечают резкое увеличение поселений славян на территории будущего Московского княжества. Вот как это выглядит в новейшей интерпретации истории Киевской Руси (статья депонирована в ИНИОН РАН): «В земле вятичей (долина Оки) в VIII-X веках существовало 30 поселений, в X-середине XII века – 83 поселения, а в период с середины XII по середину XIII – 135 поселений. Специалисты отмечают, что к XII веку значительные площади, покрытые прежде лесами, были превращены в поля. В XI-XII веках большой размах приобрела славянская колонизация северо-востока. Междуречье Оки и Волги не подвергалось набегам кочевников, и здесь имелись плодородные земли – своим плодородием славилось в особенности владимирское ополье. Редкое население северо-востока составляли финно-угорские племена, предки современных мордвы, удмуртов, марийцев. Русские называли эти племена «чудью»; это были охотники и рыболовы, которые не могли помешать продвижению в их края многочисленных славянских земледельцев. Продвижение славян было мирным; смешанные браки славян и финнов заметно отразились на антропологическом типе великороссов - но при этом в русский язык вошло очень немного финских слов».

И в новой концепции не нашлось места для тюрков. Осмысливая археологические находки раскопов Сарского городища (на р. Саре в 15 км от Ростова Великого) В.И. Дубов писал: «Находки северного и восточного происхождения, сделанные на Сарском городище, позволили Д.Н. Эдингу прийти к выводу, о том, что «торговая роль пункта перерастала узкоместное значение: купцы северогерманского Запада везли сюда оружие, украшения и разного рода мелочь… Вряд ли меньшее значение имела торговля с Востоком; кроме восточных монет, на городище найдено очень много предметов, происхождение которых можно приписать болгарским (булгарским – С.В.) или арабским мастерским». Далее он отмечает: «что городок на Саре, как и вся Ростовская котловина с ее многочисленным населением, лежала в непосредственной близости к одной из крупнейших торговых артерий – Волжскому водному пути, связывающему Прикаспийский Восток с Прибалтийским Западом». А это, по мнению Д.Н. Эдинга, создавало для данного района возможности для укрепления и развития торговых связей, как со Скандинавией, так и с Волжской Булгарией». К выше сказанному остается лишь добавить: рассвет Сарского городища приходиться на X столетие, на то время когда по сведеньям современника – арабского историка Ахмеда ибн Фадлана, хан Булгарии был «царем славян» и союзником Хазарского каганата. Исходя из простой логики, можно обозначить следующее: никакой колонизации северо-восточных земель славянами не было. Имелся отток славянского населения из юго-западных территорий – в Залеские земли, бегство от массовой работорговли Киевских князей к родственному племени вятичам, вместе с финно-угорскими народностями состоявших в X столетии под властью «царя Булгар».

«Повесть временных лет» историками датируется первой четвертью XII в., но, описывая былое язычество у полян, летописец добавляет: «се же творят Вятичи ныне – Кривичи и прочии погании, не ведуше закона Божия». Другими словами Преподобный Нестор говорит, что «силой Божьей» удалось искоренить у полян (киевлян) то, что пока не удается у кривичей и вятичей. Полностью вытравить старое исповедание за каких-то сто лет невозможно, это показывает мировая история, значит, возвышая силу христианского бога, летописец умышленно приписывает киевлянам, то чего на самом деле и не было, или ушло в небытие добровольно, задолго до христианизации. Отвечая на вопрос: были ли славяне-вятичи исконными жителями окско-волжского междуречья? – надо отметить, что нельзя отрицать тот факт, что славянское язычество не является монолитом, но имеет структуру некоего наслоения старого и нового виденья происхождения мироздания. Географическая схема расселения народов мира исходит из археологических раскопов, но их принадлежность к той или иной этнической группе определить можно лишь косвенно, по обряду и вещевому набору захоронения, т.е. религиозно-культурному слою. Иными словами, вопрос пришлости, то ли с севера – то ли с юго-запада, славян-вятичей на земли финно-угорской мери и, колонизируя, алчно поглотивших отсталых «туземцев-финнов» довольно спорный. Поскольку к нашей полемике он не относиться, мы этим и ограничимся.

Подтверждая теорию вхождения Залеской земли в состав Булгарии (Берендеево царство), в сказании Нестора говорится, что вятичи долгое время были в союзе с Хазарским когнатом союзником на вассальных правах которого, было Булгарское ханство. Отказываясь платить дань Святославу, они ссылались на хазар: И иде (Святослав – С.В.) на Оку реку и на Волгу, и налезе вятичи, и рече: «Кому дань даете?» Они же реша: «Козарам по шелягу от рала даем». Только после победы над Волжским каганатом: «…одолел Святослав хазар и город их Белую Вежу взял», киевский князь вернулся за данью на окско-волжское междуречье. В Ипатьевской летописи сказано: «В лето 6474 [968]. Вятичей победил Святослав и дань на них возложил». В конце X столетия вятичи становятся данниками Киева. Сарское городище приходит в упадок, недалеко от него на озере Неро возникает христианский город Ростов, но вплоть до начала XIII в. Залеская земля остается неспокойным хозяйством Древней Руси – оплотом «старины» – язычества. В своем мудром «Поучении детям» киевский великий князь Владимир Мономах не без гордости написал, что посланный отцом в Ростов Великий он «прошел сквозь вятичи».

Территория, треугольником расположенное к югу и западу от среднего течения р. Москвы, в XII в. не входила ни в Смоленское княжество на западе, ни в Ростово-Суздальское на северо-востоке, ни в Черниговское на юге. Зато с волжскими булгарами, черемисами, буртасами, мордвой через многие браки древним языческим обрядом «умыканием у воды», впоследствии сохранившимся у народов Северного Кавказа (частично в Казахстане), у них по-прежнему оставались родственно-родовые отношения, уходящие в глубь веков. Неизвестный автор написанной во второй половине XVI столетия «Казанской истории» повествует: «Есть среди черемисы народ, который зовут остяками». И поясняет: – Так называют ростовскую чернь, убежавшую от русского крещения и поселившуюся в Болгарской (Булгарской – С.В.) земле и Орде, чтобы быть под властью казанского царя». На лицо авторская мешанина, присущая наслоению старых фактов на недавние события. Но у нас есть археологические раскопы и сведенья арабского историка ал-Гарнати XI в. Исходя данных хрониста, можно предположить: избегая носильной христианизации, жители Верхнего Поволжья, в том числе и славяне-язычники, покидали не Ростов Великий, а Сарское городище. И уходили они не в Орду, а в Саксин, где по описанию историка тогда правил «Царь Булгар» или по меркам составителя «Казанской истории» царь Казани.

В корне не правилен и идеологический подход к стране Волжских Булгар, на мой взгляд, историю Казани, Астрахани, стоит рассматривать в общем контексте войн феодальных княжеств Западной Евразии вплоть до присоединения к Московскому государству, наравне с Резанью, Новгородом, Тверью, Киевом, Смоленском… В.Н.Татищев цитируя в своей «Истории» запись русских летописей за 1229 г. писал: «В сие время глад был во всей Руси два года, и множество людей помирало, а более в Новгороде и Белоозере, но болгары (булгары – С.В.), учиня мир, возили жита по Волге и Оке во все грады русские и продавали и тем великую помощь сделали».

Мировоззрение прошедшего тысячелетия, – православный, т.е. русский, объединение на единоверии, к сожалению, и сегодня некоторым историографам мешает рассматривать исторические факты без предвзятости, позволяет расширять несуществующую брешь между народами, близкими по духу, восприятию окружающего мира, обычаям и традициям.
Неподдающаяся окняжению земля непокорных вятичей управлялась племенными общинами, к XIII столетию созвавших ремесленные центры: Успенское, Кунцево, Боровский курган, Борщево, Луковня и др. Общинами, из которых впоследствии и образовалось Московское княжество.

Западные кривичи (смоляне, белорусы), если исходить из киевской летописи XII в., по обычаям и обрядам были очень близки к Залеским вятичам, наверно, этим и объясняется тяга Смоленского княжества к Москве Белокаменной. В течение трех столетий, насильно переходя в состав Литвы, затем Польши, Смоленск всегда тянулся к Московскому государству, чего не скажешь о других старорусских землях. Кроме, наверно, еще одного «Берендеева царства», со временем забытого, затерявшегося в Ярославской области, ныне провинциального городишки Ростова.

Огибаемое Верхней Волгой, небольшое, но крепкое Ростовское княжество (с 1207 по 1474 гг. отдельное от Суздальского) находилось не на территории славян-вятичей, оно располагалось на землях восточных кривичей. Исторический правопреемник Сарского городища Ростов Великий первым принимает политику Александра Невского – дружбы с Джучиевым улусом, и в отличие от старших сыновей Александра ростовские князья следуют ей неукоснительно. На протяжении второй половины XIII столетия Ростовское княжество ни разу не было разорено Ордой. В 70-х гг. XIII в. Ростов Великий становится центром ордынской политики и торговли Верхневолжья. Фактически исполняет те же функции что и городище на р. Саре во времена крещения Руси.

Ко второй половине XIII столетия город полностью христианский, здесь работают иконописцы, зодчие, пишутся летописи. Ростовский князь Глеб Василькович через брак, роднится со знатными ордынцами, в Ростове поселяется племянник хана Берке и под именем Петра принимает православие. И все же есть особенность: не для кого ни секрет, как народы тюркской группы бережно относятся к своим почившим родичам, места их захоронения обычно долговременны и покрыты большой тайной, умерших же на Руси знатных ордынцев, родичи почему-то безбоязненно хоронят в Ростове. Хоронят по понятиям XIX столетия во враждебной «агарянину» земле, ни только по земным, но и по небесным меркам.

Объяснить это можно только тем, что в округе уже существовали древние тюркские захоронения, жителей Сарского городища. Этим же объясняется и поклонение русских крестьян «синему камню», через него духам предков Ярославского Поволжья. Поистине если Волга – Матушка, то Ростов – Батюшка, простой народ «живущий как их деды жили» и передающий правду родной земли из уст в уста, научными измышлениями о «непосильном иге» не обманешь, не навяжешь ему и эфемерную дружбу.

Нашествие Батыя, в свете выше изложенного, на мой взгляд, выгладит скорее освобождением Залеской земли, от дани Киеву «по шелягу», вятичей своих старых улусников (самое старое значение тюркского слова «улус» – союз племен, в древнерусских текстах «улусник» означает союзник), чем порабощением. Походы Московских князей совместно с Ордой на Смоленщину в защиту славян-кривичей от нападок Литвы, наглядно показывают некую историческую составляющую двух славянских племен и различных народностей финно-угорской и тюркской группы. Племена, которые задолго до «нашествия» занимали Центральный районы России: окско-волжское междуречье Верхнее и Среднее Поволжье, Пермский край. Косвенно к ним относились и кривичи псковские, основавшие на Севере у реки Великой город Псков.

Исходя даже из школьной программы СССР по Истории России территория Залеской земли в составе Киевской Руси X-XIII вв., кроме Смоленска и Пскова, выгладит диким лесом – густым, непроходимым, вплоть до XVI в. хранителем языческой веры и людей ей поклоняющихся. Отголоски, Залеского язычества можно найти в «Стоглаве», – вопроснике царя Ивана Грозного к русскому духовенству.

Южные и Северные окраины Медвежьего угла – Брянские, Воронежские леса и Прионежье, в конце XVII – начале XVIII вв. перестают быть оплотом язычества, но становятся местом скито-поселений приверженцев Старины. Старообрядчество ничто иное, как симбиоз язычества и христианства в особо-выраженной форме в течение пяти-шести столетий сформировавшийся у многоэтнического русскоговорящего сообщества. В первую очередь, это был инструмент массового протеста против новой волны искоренения традиций и обычаев северо-восточных славян, финно-угорского и тюркского Поволжья, этносов сумевших за многовековую совместную историю притереться друг к другу, найти нечто общеприемлемое. Неслучайно терпя при императоре Петре I притеснения, староверы Залеской земли (леса Брянщины, Прионежье) уходили за Камень – в Сибирь, на Дальний Восток, вслед за исчезающей в Центральных районах России «стариной глубокой». Поиски укромных мест, в глухих непроходимых лесах Югры и Даурии, несомненно, причина, но отнюдь не главная.

Исход на восток русских людей глубоко верующих в Иисуса Христа и в тоже время почитавших солнце, огонь, дерево… и многие другие отголоски: славянского язычества, тюркского тенгрианства и финно-угорского шаманизма был обозначен возможностью свободы вероисповедания – Старины, основа которого существовала у коренных жителей. Как мне думается, это и является одним из основных факторов относительно мирного распространения русских поселений в Сибири, на Дальнем Востоке и Камчатке.

Наполовину языческую Московию с Русью киевской во второй половине XIII столетия и первой четверти XIV., кроме великокняжеской фамилии мало что связывает. По сути дела Александр Ярославич первый князь киевской правящей линии признанный вятичами своим, не пришлым. Но и здесь есть особенность, которой нет у других князей Киевской Руси, впоследствии названых Рюриковичами: он был побратимом Сартака сына Батыя, а значит, считался и правопреемником хана Джучиева улуса. Царское родство с Ордой как нельзя подтверждает и «сумасшедшая выходка» Ивана IV Васильевича Грозного, когда он якобы «объятый хитростью» не с того не сего в 1575–1576гг. сажает на царский трон Симеона Бекбулатовича и признает его первородство над собой. Рассмотрим данность подробнее.

Крещеный в 1572 г. служивый касимовский хан Саин Булат прибыл на службу в государство Московское из Заволжских земель (возможно, из Ак-Орды) в 1550-х гг. Следующее десятилетие он служил в Касимове, где именовался как царевич Касимовский. Естественно породниться с царской фамилией, так чтобы стать выше человека старше его годами, Саин Булат никак не мог. Надуманность, даже по царской воле, здесь тоже исключается. XVI столетие на Руси – век местничества, долгих судебных тяжб «кому над кем быти».

После краткого царствования, странно, но князю Симеону не отрубили голову, не распылили по воздуху из кремлевской пушки, «туда, откуда пришел», как самозванца Лжедмитрия, а сделали великим князем Тверским, властителем самого крупного княжества на верхней Волге. После низложения с Саин Булата царского венца, Иван IV отдает под его правление тверские и тарусские земли, на них царевич Касимовский, князь Тверской Симеон благополучно сидит до восшествия на трон Бориса Годунова.

Титул князя Тверского у Симеона был отобран в 1602 г., в связи с обещанием Бориса: отдать княжество как приданное дочери Ксении принцу Иоанну Датскому. Решение царя вроде напрямую и не связано с престолонаследием, но в покрестной целовальной грамоте датированной историками началом XVII столетия Б.Ф. Годунов заставляет московских князей, да бояр принародно поклясться в нежелании возвести Симеона Бекбулатовича на государев трон. Лжедмитрий I, объявляя себя царевичем Дмитрием сыном Ивана Грозного, т.е. законным наследником прямой линии, придя в «Благословенную Москву» после смерти Бориса Федоровича, тоже остерегается князя Тверского. В 1606г., он насильно постригает Симеона Бекбулатовича и отправляет прочь от Московского двора в Кирилло-Белозерский монастырь. Касимовский царевич Саин Булат, через постриг решенный всех прав престолонаследия, под именем Стефан доживает до восшествия на трон Романовых и умирает в 1616 г.

Такое опасение не только, якобы выскочки-опричника Годунова, но и на, момент пострига Симеона не вызывающего в народе сомнения в подлинности, государя Дмитрия Ивановича, невольно наводит на мысль, что до первой четверти XVII столетия существовала несколько другая царская родословная. Родословная государей Московских, резко отличавшаяся от искусственно созданной во второй четверти XVII в. и закрепленной Кенигсбергской находкой в XVIII столетии Киевской династии Рюриковичей.

Во времена патриарха Филарета (Федора Никитича отца Михаила, первого царя из династии Романовых), все летописи и списки, хранившиеся в монастырях Московской земли, видимо, хорошо пересмотрели: во многих бумагах старые листы просто вырваны и переписаны заново. Даже, книги Разрядного Приказа, фиксирующие посылку воинских людей дворянского сословия «на службу в города» на протяжении всего XVI столетия, были восстановлены (или переписаны) в XVII в., приказными дьяками «по памяти», якобы по сохраненным боярами да дворянами спискам рода до седьмого колена. Более ранних книг по воинскому Разряду не существует вообще. Возможно, в недошедших до нас, вымаранных в угоду династии Романовых летописных сведеньях, Борис Федорович Годунов, не выскочка-опричник? Не «Татарин» сумевший лестью оженить царевича Федора на своей «худородной» сестре Ирине и пролезть на «царев трон», а законный наследник одной из древних царских линий имеющий право на царство Московское, как и Симеон Бекбулатович великий князь Тверской.

Великокняжеская линия от Александра Невского, являлась главной для Московского княжеского дома, на мой взгляд, ее могла оспаривать только одна царская линия – ордынских царевичей, потомков Сартака, побратима основателя династии князей Московских. Были ли Борис Годунов и Саин Булат потомками сына Батыя и внука Джучи?.. Бесспорно, можно сказать лишь одно, они оба были царевичами (старотюркское значение слова «мурза» – правитель, государь) Ордынской фамилии.

Последний Московский царь из русско-ордынской династии государей Залеской и Поволжской земли В.И. Шуйский, был насильно пострижен в 1610 г в монахи, боярами желавшими посадить на трон польского королевича Владислава и двумя годами позже почил «в ляхском полоне». Предъявляя в 1606г. права на стол Московский, князь Шуйский, стоя на Пожаре (Красная площадь) показывал народу домашние бумаги родословия семи колен и доказывал, что он, именно, потомок князя Александра, а не того или иного Владимира Киевского или мифического Рюрика. Примечательно и то, что ядро «русского ополчения» образуется в Нижнем Новгороде, на Поволжье. В ряды ополченцев «за Землю Русскую» вступают башкиры, татары, марийцы, казахи…

Показателен сохранившийся ответ Казани на присланное воззвание к народу Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского: «Митрополит, мы и всякие люди Казанского государства согласились с Нижним Новгородом и со всеми городами поволжскими, с горными и луговыми (по обеим сторонам Волги – С.В.) с горными и луговыми татарами (т.е. уральскими и степными казаками – возможно, казахами, так их тогда называли – С.В.) и луговою черемсою (марийцы – С.В.) на том, что нам быть всем в совете и соединении, за Московское и Казанское государство стоять». Воззвание освободить Москву от поляков объединяет людей разных религиозных взглядов: христиан, мусульман, язычников и сплачивает в единое целое. Нечто подобное происходит и в 1812 г. Москва снова в опасности и снова башкирская, татарская, калмыцкая и казахская конница, слитая с русскими под общим названием казацких войск, идет ей на помощь. Грянул год 1941-й, и вновь стрелковые полки из Сибири Урала и Казахстана насмерть стоят под стенами все той же Москвы. В чем секрет самопожертвования, генетической любви именно к Москве, если исходить из официальной «имперской» истории России, враждебной для большей части народов бывшего Джучиева улуса мы частично рассмотрели. Но интересен факт добрососедства самих народов, который церковь и государство сначала пытались искоренить, после узаконить. В результате действий административного аппарата империи обряд «умыкания у воды», несколько изменился, но сохранил древний принцип дружбы через родство.

Книга «Азиатская Россия» изданная в 1914 г. говорит о следующем: «Браки русских с инородцами совершались во множестве. В результате получилось широкое и повсеместное смешание русских со всевозможными инородческими племенами. В Березовском и Сургутском уездах Тобольской губернии русские старожилы напоминают остяков своими скуластыми лицами и узким разрезом глаз. Пелымцы похожи на вогул. В Барабе и приалтайской местности русскими усвоены татарские и киргизские (читайте казахские – С.В.) черты… В Кузнецком, Бийском и Барнаульском уездах, напротив, русские оказали могущественное расовое влияние на инородцев, которые значительно обрусели благодаря смешанным бракам с русскими; целые волости населены как бы новой разновидностью русского племени, представители которой говорят на несколько испорченном русском языке (имеется в виду слова тюркских диалектов, вплетенные в народную речь – С.В.). В северном Алтае русские заимствовали от инородцев многие части одежды, способы передвижения, отчасти пищу и способ ее приготовления».

Мне часто приходилось сталкиваться с неправильным толкованием некоторых слов, например «инородцы». На это слово очень часто указывают как непозволительно-обидное, на самом деле оно всего лишь входит в один смысловой порядок с такими словами как «иногородцы», «иностранцы», «иноземцы», обозначает целый ряд малых народностей единого государства, которых, из-за количества невозможно перечислить поименно. Конечно строки данной книги вписанные в Российскую историографию на кануне Первой Мировой войны, отчасти не решены великоросских амбиций, но как раз они-то и натолкнули меня на простую мысль: по мнению Российской (после Советской) и Мировой историографии все что между славянами и тюрками общего сначала – от татар, затем от русских (под татарами я имею ввиду все тюркские народности, под русскими – вятичей, частично кривичей). Получается русские отатарились, а татары обрусели.

Несомненно, отрицать факт влияния Российской империи на народы населяющие Западную и Восточную Сибирь, Казахстан… невозможно, да и ненужно, но все же основные постулаты государства на Великоросских землях – единоверие и крепостничество в данных землях так и не привились. О религиозных свободах присущих восточной части Евразии, я уже говорил выше, рассмотрим теперь другую, не менее сложную и важную сторону империи – крепостничество. Основное время «колонизации малых народов» живущих за Камнем происходило в XVIII – начале XIX столетий, самый разгул крепостничества и бесправия простого народа в районах Центральной России. Но на новых землях оно не получает логического продолжения, более того слуги дворян прибывавших на службу в отдаленные города Сибири, и являвшиеся крепостными от рождения, со временем получают вольную и становятся свободными людьми. Причем, происходит это повсеместно и не может быть единичным фактором воли господина, как это было в исконной Великороссии.

Более того, по указу империи купленные у малых народов дети дворянами в услужение, по достижению совершеннолетия должны были определены в казачество или в мещанство – по желанию, девушки получали приданное. Подобное отношение к своим азиатским подданным, пользуясь терминологией лорда Керзона, западноевропейские историки называют «вынужденной лаской», но льготами пользовались и русские поселенцы. Рассуждая о России XVII столетия, Н.И. Костомаров писал: «На Руси встречались слободы трех родов: служивых людей, промышленников и, наконец, вообще поселян, пользующихся льготами… В Сибири, кроме служивых слобод, такое название насилии поселения, где жители занимались земледелием и пользовались льготами, которые довались новоприбывшим туда поселенцам в уважение их недавней оседлости».

Говоря о форме поселений (слободах) Российской империи историк XIX в. фактически описывает временной промежуток в двести лет с той лишь разницей, что в Великороссии (Центральные районы России) в его время ни стрелецких, ни пушкарских, ни ямских, ни казачьих слобод уже не было. Но они сохранились на Русском Севере, в низовьях Дона и на огромных просторах восточной Евразии, где по признанию самого Н.И.Костомарова находились земледельческие слободы (крестьянские общины), которых «на Руси» отсутствовали уже в XVII столетии. Обозначенные земли, в общем-то и составляющие примерно 3/4 империи, названой историками «крепостнической», пользовались относительной свободой и по большому счету у имперской администрации не было даже стремления ввести на них хотя бы элемент того самого крепостничества.

Первая попытка как-то изменить положение с земельными угодьями обширного азиатского региона государства Российского, реорганизовывать их на европейский лад, были предприняты царским правительством, ныне восхваляемого русского реформатора и патриота Столыпина. В годы гражданской войны Российская государственная Дума, находящаяся тогда в Омске, попыталась внедрить на данных землях институт дворянских поместий. Разделить ее между обездоленной революцией аристократией, что вызвало огромное возмущение сибиряков (многонационального русскоговорящего сообщества), не привыкших к такому никогда не существовавшему виду обращения с их землей. В конечном итоге, привело к поражению армии Колчака в войне с большевиками провозглашавшими «свободу, равенство и братство народов».

Причины данных тенденций восточной части Евразии, на мой взгляд, если не обосновывает, то обозначает: минимальный налог на население, отсутствие крепостничества и относительная свобода вероисповеданий. Империя, облагая малые народы ясаком (данью), вольно или невольно долгое время обходилась налогообложением, возникшим во времена Джучиева улуса, который составлял около 10% или десятину дохода крестьянского двора или поселения коренных жителей, земельная рента в Сибири и на Дальнем Востоке была ничтожна мала.

Советский историк Ф.Ф.Нестеров, приводя данные из книги «Русское крестьянство» издания в 1888 г., пишет следующее: «Крестьяне брали себе лишь столько земли, сколько могли обработать собственными руками, никогда не присваивая ни одной лишней десятины. К тому же они почти никогда не отказывались входить в дружественные соглашения с коренным населением… Крестьяне Астраханской, Самарской и Оренбургской губерний часто даже платили кочевникам ежегодную дань деньгами или продовольствием за присвоенные ими земли». Странно, но в XVIII-XIX столетии на Волге-Матушке и за Уралом по-прежнему действуют законы ушедшей в небытие Орды, причем действуют «незаконно», инициированные самим крестьянством. Примечательно и то, что в своем большинстве крестьянство – русскоязычные поселенцы восточной Евразии XVII-XVIII столетий, были староверы-безпоповцы.

Какой же она была «дань великая», и каким бременем она лежала на простолюдинах Московского княжества. В.Н.Татищев в своей «Истории» повествует о том, что в 1275 г. выход (дань) Орде собирали по полугривне серебра с «сохи», в 1384 г. брали полрубля с деревни; в 1408 г. – полтину с «сохи». Рубль и гривна, «соха» и деревня – это одно и тоже, таким образом, до середины XV в. (т.е. до конца «монгольского ига») размер дани оставался постоянным и составлял полтину с «сохи», 98 граммов серебра. Историки, не раз задаваясь вопросом: много это или мало? – и пришли к выводу, что налог составлял 1/10 общего дохода деревни (по размерам того времени, примерно два-три двора). При условии, что Орда собирала дань один раз в 7-8 лет, «десятину» следует разделить на годы сбора и тогда получится, что на два-три подворья годовой налог составлял приблизительно 1,6%.

Для сравнения приведу вам налогообложение при православных монастырях, которое известно благодаря схоронившейся уставной грамоты митрополита Киприана Константино-Еленинской обители от 21 октября 1391г. По ней монастырские крестьяне были обязаны: строить церкви, монастырские здания и укрепления, пахать, сеять и жать на монастырской пашне, косить сено, ловить рыбу, охотиться на бобров, молотить рожь, печь хлебы, молоть солод, варить пиво, прясть лен, делать сети. Кроме перечисленного христолюбивые прихожане в приказном порядке обязывались дарить игумену по телке (стоимость крупнорогатого скота в данное время было примерно полтина серебром и выше – до рубля, в зависимости от веса скотины и дневного удоя) с сохи (деревни, т.е. с тех же двух-трех дворов) и делать дорогие подношения в другие церковные праздники.

Подобные грамоты игуменам монастырей с пашнями и угодьями митрополита Киприана – болгарина, прибывшего в Москву из Византийской империи, по сути дела положило начало закабалению свободных крестьян Московского княжества – крепостничеству. Увеличение монастырских вотчин за счет отписки имуществ удельных князей и богатых бояр церкви по их предсмертной воле (духовной, часто просто подделанной священнослужителями), решали крестьянские общины (слободы) бывшей независимости.

Присоединение к Московскому княжеству Новгородской республики усугубило положение крестьян – данников Орды. Частично вернулось законоуложение Киевской Руси, свободный крестьянин снова стал зваться смердом. Возобновление старых порядков привели к упадку малых внегородских поселений, снова обозначился отток русскоговорящего простонародья на Дон, за Урал-Камень и в Сибирь.

Высоко превозносимая борцами за права простого народа, начиная с декабристов и заканчивая современными измышлениями русских либералов, Новгородская демократия – правление Веча, по своей сути было управлением олигархического типа. Новгород делился на концы (районы) и каждый конец имел партию крикунов выдвигающих требования кормившего их боярина. В управлении структуры, созданной в X столетии по классическому образцу городов-государств, к XIV-XV вв. имели право принимать лишь горожане, освобожденные для большей сговорчивости от всех видов налогов (в том числе и от дани Орде).

Но в отличие от своих западноевропейских собратьев Господин Великий Новгород имел большие земельные угодья, пахотные земли на которых работала большая часть населения – подневольные смерды, и именно с них собирались всевозможные непосильные подати, составляющие треть производимого вне города товара. При этом земледельцы новгородской земли не имели ни права голоса, ни права переменить места проживания. Смерды должны были жить только в своем погосте (поселении) и платить подати.

Господин Великий Новгород требовал от соседних княжеств, чтобы они возвращали бежавших смердов, тем самым, сохранив на Руси понятие беглого холопа («Русская правда» обязывала возвращать беглого раба его хозяину), пришедшее вовсе не с Востока, а с западноевропейских государств. Они же – новгородские бояре, насильно переселенные Иваном III Василевичем на Залеские земли в купе с тверскими и литовскими родами первых людей – столбовых бояр, священнослужителей (иосифлян) под руководством Иосифа Санина игумена Волоцкого монастыря, стали укреплять и расширять систему крепостничества на территории обязующегося в конце XV – начале XVI столетия Московии.

Попытки Нила Сорского (проведшего долгие годы на Востоке в изучении многих христианских и прочих писаний) и его сподвижников «нестежателей» как-то попрепятствовать, остановить процесс закабаления свободных крестьян (т.е. земледельцев христиан) под благонравным предлогом «в угоду Господа и посмертному спасению», к сожалению, не увенчались успехом.

«Иго» Золотой Орды закончилось, и можно было безбоязненно попирать его основной постулат – свободу вероисповедания, постулат Ясы – закона действующего большей части Евразии почти два с половиной века. Уже через десять лет после «стояния на Угре» в 1490 г. Новгородский архимандрит Геннадий, ссылаясь на опыт католической инквизиции, писал Московскому митрополиту Засиме: «Ано фрязове (итальянцы – С.В.) по своей вере како крепость держат! Сказывал мне посол цазарев (римский – С.В.) про шпанского (испанского – С.В.) короля, как он землю свою очистил…». Неистовый Геннадий требовал от Православного Владыки и государя на Древней Руси религиозного нетерпения и смертной казни всем кто отступает от истинной веры.

Митрополит Московский не подержал новгородских веяний и высказался о том, что надо поступать как и ранее, что с заблудших христианских душ будет вполне достаточно ссылки в отдаленные монастыри. Но времена действительно изменились, защитник еретиков за свое добродушие жестоко поплатился: был обвинен в «непомерном питие», решен сана и удален из Москвы.

На соборе 1504 г. иосифляне во главе с новым московским митрополитом Симоном, открыли эпоху долгой и не просветной русской или точнее сказать Московской инквизиции, поскольку до этого уже более ста лет она существовала в непокоренном Ордой боярско-олигархическом Господине Великом Новгороде. Вольнодумство, размышления и сомнения в постулатах Православной церкви отныне каралось огнем. Первых московских еретиков Ивана-Волка Курицына, Дмитрия Коноплева и Ивана Максимова в клетке вывезли на лед Москвы-реки и прилюдно сожгли

После освобождения от «монгольского ига», ввергая Россию в двухсотлетнею эпоху «строгого благочестия» и останавливая идущий процесс экономического и культурного развития, не только резко ужесточились взгляды на религию, но и поползли вверх финансовые сборы на нужды государства, причем они увеличивались не за счет инфляционных тенденций подорожания товаров и обесценивания денежной массы, а порядковой долей в суммарном эквиваленте годового дохода крестьянина. В правление царя Ивана IV Грозного «тягло» (налог) уже было 3/10 дохода с одной «сохи» (деревни), таким же, как и в Новгородской земле времен присоединения к Московскому княжеству.

При императоре Всероссийском Петре I был учрежден подушный налог, т.е. не со двора как ранее, а с работника мужского пола, в итоге он вырос в двое и составлял уже 6/10 дохода крестьянина. В эпоху дворянских переворотов: императриц Елизаветы Петровны и Екатерины II Великой, и до отмены Александром II крепостного строя, в десяти губерниях Центральной России буйствовали «дворянское право» и рабовладельческое крепостничество. Доход от произведенных работ у бесправного земледельца на обозначенный нами период отсутствовал полностью, поскольку и сам он был лишь собственностью государя, помещика или игумена.

Поселения – слободы возникшие в начале XIV столетии во времена «монгольского ига», где крестьяне Московского княжества сами распоряжались своей землей и передавали ее по наследству, как и люди дворянского сословия. Продажа которой вотчинникам (удельным князьям или монастырям), дозволялась лишь с особого разрешения Великого князя и общины. Где существовало общинное самоуправление, где крестьянская сходка решала вопросы об отводе земли новопоселенцам и о предоставлении им налоговых льгот. Где по решению «всех христиан» (т.е крестьян), староста мог сдать общинную землю в аренду, причем арендную плату он клал «всей братии на столец». Где представители крестьянской общины, «волостные мужи» и «люди добрые», участвовали в суде вместе с княжеским волостелем (наместником) и мн. др. перестали существовать.

К XVI-XVII вв. свободные крестьянские общины Московии были решены больших земельных наделов и частично преобразовались в стрелецкие, пушкарские, ямские… слободы и промышленные поселения, которые свели на нет реформы Петра I Великого. На рубеже XVII-XVIII столетий в лесах Брянщины и Прионежья появились старообрядческие скиты, но и они были окончательно уничтожены, выжжены с территории славян-вятичей – Медвежьего угла, огнем многочислен-ных карательных экспедиций преобразователей Московской Руси в Российскую империю.

Русские люди – староверы или просто не хотевшие жить по западноевропейскому образцу, подались на территории восточной Евразии. В поисках утереной «земли обетованной», они вступали в казаки, присоединялись к тем поселенцам, кто ушел столетием или двумя раньше, или образовывали скиты в безлюдных местах. Не желая того, они тащили на своих натруженных плечах и покинутую ими империю. На рубеже XIX-XX вв., пытаясь осмыслить хоть и стихийное, но направленное переселение народных масс из Центральной России, историки назовут его мирным освоением Урала, Сибири и Дальнего Востока.

Наличие свободных земель, посевных площадей, возможность создания новых общинных поселений, ограниченное развитие городов с атрибутами имперской власти и невозможность учреждения крепостничества, дешевизна аренды земли у местного населения и полное отсутствие монастырского гнета. Все то, что на землях Северо-Восточной Руси к XVI-XVIII столетиям было утеряно в силу указанных выше причин, влекло людей из родных краев на Урал и в Сибирь точно также как и их предков в Залеские земли и на просторы Волго-Донского междуречья. Встреча с коренными народами восточной Евразии их совсем не пугала, наоборот обнадеживала и вселяла уверенность.

Завершая общий обзор, зарождения Российской и Евразийской «Истории» как наук, в связи с накопленным археологическим и историческим материалом в наш XXI в. во многом требующих коррекции и нового осмысления. Описав территории Московского княжества XIV-XV вв., коснувшись вероисповеданий, – этнической составляющей, первоначального этапа Московии – «монгольского ига», я хотел бы добавить следующее: не стоит подходить к реалиям прошлого только с положительной или отрицательной стороны.

Исторический процесс Евразии многогранен, но тем он и интересен. На мой взгляд, рассматривая события истекших лет с позиции только той или иной концепции, пусть даже бесспорной, мы лишь обедняем себя, свою Историю. Боясь кого-либо обидеть, иногда мы сознательно избегаем острых углов, что я считаю не допустимо, ни для научного подхода к мировой историографии, ни для историков ей верно-служащих.


© Сергей Вершинин, 2009
Дата публикации: 16.11.2009 00:28:54
Просмотров: 2134

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Ваше имя:

Ваш отзыв:

Для защиты от спама прибавьте к числу 60 число 65: