Вместо пролога

Юрий Берг

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 8331 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

(отрывок из маленькой повести)

Я просыпаюсь оттого, что мягкая кошачья лапа прикасается к моей щеке. Открыв один глаз (на большее у меня не хватает сил), я вижу усатую кошачью морду, обнюхивающую мою руку, протянутую для ежеутреннего обязательного ритуала: она трётся о мои пальцы, а я в ответ почёсываю её голову, стараясь попасть в ложбинку на загривке, и тогда кошка блаженно урчит, тихонько рассказывая о том, как она провела эту ночь.
Моя кошка приходит ко мне всегда в одно и то же время, - в 5.45.
Не знаю, как она определяет время, но, ещё не было дня, чтобы кошка ошиблась.
Кошку зовут Флеки, потому что на розовом ободке её нижней губы - чёрное пятнышко. Так её и прозвали: Флеки, что в переводе с немецкого означает "пятнышко".
Флеки – умное животное, но она не знает, что у людей суббота, и что сегодня мне некуда торопиться.
Когда я вновь ныряю под одеяло, кошка запрыгивает на кровать, ложится возле моей подушки и под сладкую музыку её урчания я снова засыпаю…
Однако, всё хорошее вскоре заканчивается, и я встаю вслед за спрыгнувшей на пол кошкой, которая тут же начинает утреннюю зарядку: она потягивается, разминая косточки перед тем, как потребовать у меня завтрак.
Из открытого окна тянет прохладой и ветерок, залетевший ко мне в гости, раскачивает висящий над кроватью индейский «ловец снов». Он сделан из кожи и цветных бус, и пучки перьев из хвостов неведомых мне птиц свешиваются вниз на тонких шёлковых нитях, раскачиваясь в каком-то причудливом танце.
Несколько птичьих перьев я нашёл однажды на своей подушке, - это Флеки, непонятно каким образом доставшая до них лапой, "разъяснила" птичкам, кто в доме хозяйка.
"Ловец снов" никогда не остаётся без дела. Он смотрит мои сны, как мы смотрим кино, охраняя меня от дурного глаза, ворожбы и липких ночных кошмаров.
Ах, как я верю в мои сны, как часто они сбываются!
Долгими ночами я бреду в них по лунным дорожкам, посыпанным мелким звёздным песком, и меня со всех сторон окружают мои еженощные попутчики: те, кого я любил, в кого я верил, в ком черпал силы и вдохновение…

...Тихонько, словно боясь кого-то спугнуть, я открываю старую, перекошенную дверь, висящую на единственном уцелевшем навесе и робко переступаю через порог моего сна...
Как давно я не был здесь! Большая комната с «итальянскими» окнами в половину стены, старая мебель в серых парусиновых чехлах, висячая лампа в пять рожков и смешной лопоухий мальчишка - подросток, отражающийся в мутном бабушкином зеркале "во весь рост", прислонённом к недавно побелённой, пахнущей извёсткой стене.
Кто это там, в зеркале?
Кто смотрит на меня из моего далёкого прошлого?
Не даёт старое зеркало ответа. Многое повидало оно на своём веку, запомнило сотни людей и судеб.
Если бы можно было, слой за слоем, снять со стекла бесчисленное множество зеркальных отражений, накопившихся за его вековую жизнь!
Как много лиц, событий, а может, и трагедий, прошло бы тогда перед изумлённым зрителем!
…Вот перед ним девушка-гимназистка в белом платье с рукавами «фонариком» co множеством пуговичек от запястья до локтя, а чёрные волосы гладко зачёсаны и собраны на затылке большим черепаховым гребнем.
Это, - моя будущая бабушка, - Серафима Бродовская, или Сима, как называли её все.
А кто этот юноша в кителе и в фуражке с кокардой?
Да ведь это тоже она, неугомонная Сима, вертящаяся перед зеркалом в небывало далёком, 1914 году!
А дело было так: забежал к ним попрощаться соседский мальчишка-прапорщик перед отправкой на Первую Мировую, а Сима его и упросила китель примерить! Идёт Симе военная форма, прямо бравый солдатик отражается в зеркале, и не знает, не ведает она того, что сгинет соседский мальчишка, пропадёт на той проклятой войне, не оставив напоследок ни посаженного дерева, ни потомства...
…А вот кавалерист в фуражке набекрень, да в широких галифе, да с шашкой на боку и маузером через плечо!
Это, - мой будущий дед, - Михаил Ильинский, красногвардеец и пролетарий с табачной фабрики, приехал свататься к Симе-Серафиме.
И закружил-таки красавец-кавалерист голову гимназистке Симочке, свёл её с ума кавалерийским наскоком и чёрным чубом, выбивающимся из-под козырька, и пошла она за ним, и была всегда рядом, - в дни радости, в годы лишений и репрессий, - долгиx и счастливыx пятидесяти с лишним лет, поделённыx на двоих!
…А кто те двое, мальчик и девочка, что с любопытством вглядываются в свои отражения?
Это, - моя будущая мама со своим младшим братом. Мальчик совсем ещё маленький, ему года три-четыре, не больше; он сидит на стуле и болтает ногами, и длинные, «гоголевские» локоны волной лежат у него на плечах.
…А вот промелькнула в мутном стекле стайка мальчишек, состроила смешные рожицы и пропала…
...Мои друзья, мальчишки всё ещё голодных, послевоенных пятидесятых годов, где вы теперь? Лица ваши и сейчас стоят перед моими глазами, но только в снах вы снова и снова приходите ко мне, и, как тогда, давно, вы снова ждете меня под моим окном, вызывая меня на улицу…

-Юрка-а-а! - кричите вы мне хором, и я стрелой мчусь мимо мамы, по длинному коридору нашей коммуналки, потом - в дверь, налево и вниз, по холодной лестнице, перепрыгивая через ступеньки, на ходу набрасывая на плечи рубашку с разноцветными «турецкими огурцами», разбросанными по синему полю.
Бегу я к вам, но вас уже нет! Лишь чьи-то тени мелькают вдалеке, и я бегу за ними вдогонку, точно зная, что это вы, но мои ноги заплетаются и все тяжелее становится бежать, и в крике сводит мой рот…

...Я просыпаюсь, стряхивая с кончиков ресниц ночное наваждение.
Серый ноябрьский рассвет встаёт за мокрым от дождя окном и ветка тополя, словно приветствуя, машет мне последним, безнадёжно жёлтым листом.
Мозг мой все ещё во сне: он там, с вами, мои друзья, и пойманной птицей бьётся в груди сердце, и щеке моей неуютно и мокро…
…Когда появились «пластинки на костях», как называли мы в обиходе пластинки, записанные на использованных рентгеновских снимках, мне было примерно двенадцать лет. Их записывали-переписывали где-то в подвалах Одессы, и знакомый фарцовщик, делающий регулярные челночные рейсы в этот портовый город, иногда привозил мне "новинки зарубежной эстрады".
Тогда родители купили мне на день рождения модерновый рижский проигрыватель, и, по вечерам, раскрыв окно и пристроив его на подоконнике, я начинал концерт по вашим заявкам…

«Джамай-ка, джамай-ка»! – чистым, звонким голосом выводил Робертино Лоретти.

«Ай лав ю» - пел король Рок-н-рола Элвис Пресли.

А в это время, внизу под окном, вы устраивали дикие пляски, мои дорогие уличные Гавроши.
Мальчишки, мои ровесники, видевшие танцплощадку в городском парке только издали, они здесь устраивали свои танцы. Конечно, они больше дурачились, чем танцевали, а девчонки стояли группкой в стороне, не решаясь принять участие в этих «плясках» и только перешёптывались…

Об этом помнят до сих пор три больших пирамидальных тополя, что росли напротив наших окон. По вечерам, когда солнце быстро катилось к горизонту, и последние его лучи все ещё касались тополиных верхушек, в их ветвях, изредка потревоженных слабым ветерком, шевелилось, прыгало, пищало что-то живое, пернатое.
Тополя были гордостью нашей улицы и нашим горем. Каждое лето, в его начале, засыпали они всю нашу округу белым пухом, похожим на лёгкие белые волосы восьмидесятилетних старушек. Тёплый ветер целыми днями носил пух в воздухе, забивая им наши носы и глаза, насыпая его пригоршнями во все немыслимые места и закоулки.
От тополиного пуха небыло спасения. Ближе к вечеру, когда спадала жара, мальчишки посмелее приносили спички, и, оглядываясь на окна, - не смотрят ли взрослые, - поджигали толстый пуховый ковёр. Вспыхнув, как порох, пух моментально сгорал, не оставляя после себя золы.
А рядом рос посаженный неизвестно кем маленький вишнёвый сад, и по старым узловатым стволам низких деревьев стекала янтарная смола.

...Запах пыли, прибитой мелким, случайным дождём.
...Oдурманивающий запах ночной фиалки.
...Ожидание чего-то необычного, чудесногo.
...Ощущение счастья от того, что ты есть, от того, что ты живёшь.
...Кажется, что все впереди, и глаза наши распахнуты широко и наивно.
...Kажется, что жизнь, мир и покой - бесконечны.

-Мы будем всегда! – кричали наши восторженные души.
-Мы будем счастливы и любимы! - выстукивали наши сердца.
-Мы всё преодолеем! - твердили наши наивные губы.
-Посмотрим, посмотрим, - равнодушно отвечала им жизнь.

© Юрий Берг, 2010
Дата публикации: 26.04.2010 06:26:08
Просмотров: 1944

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.