Колокол

Николай Зубец

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 10131 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Стоящие кругом затихли. Удар… На какое-то время мне показалось, что где-то громко музыку включили, как это и бывало часто на субботниках. Я оглянулся даже, не сразу осознав, что этот мощный звук рождается в моих руках таким предметом скромным. Это звонкое пение имело поначалу диапазон широкий, но постепенно низкие тона стихали, а высокий длился и длился с прежней и чуть ли не нарастающей силой. Возникло ощущение, что звук, поднявшись в воздух, будет висеть бесконечно.

РАССКАЗ МОЖНО СЛУШАТЬ: http://video.yandex.ru/users/n-zubets/view/2/

Нашёл я его на субботнике ясным весенним днём. На берегу водохранилища бульдозерами снесли целую улицу. От старых частных домиков остались груды мусора и обнажились дыры погребов. Нам и поручили ссыпать мусор в эти ямы. В пустых погребах под дырами стали медленно расти терриконики из битого кирпича и гнилых досок. В клубах поднятой пыли мелькают отголоски здешней жизни – раздавленный глобус, рваная резиновая грелка, головка куклы с удивлёнными глазами. Пригодный стройматериал уж растащили ушлые соседи, а сами жители разрушенных домов давно разъехались, и некому совсем хотя бы просто тяжело вздохнуть на этом погребении останков большой и очень старой улицы. Субботник молодо шумел. Все от носилок и лопат отлынивали весело, курили кучками, шутили и смотрели на часы. У всех уже, конечно, были планы, как провести остаток лучезарного апрельского денька. И я отлынивал, как мог, и на часы смотрел, но всё же настигли носилки. Уже хотел ссыпать в дыру очередную порцию мусорной дряни, но что-то дёрнуло всмотреться в яму. Солнечный луч, скользя по дымящемуся пылью склону мусорной пирамиды, бьёт в дальний угол погреба и что-то выделяет интересное. Прошу ребят перекурить и лезу. Выбираюсь с красивой чашей, из бронзы вроде, но сразу удивляет выпуклое дно, дно неустойчивое. Стали собираться любопытные, вся работа поблизости замерла. Все тянутся к находке, с которой не знаю, что делать.

И тут наша сотрудница одна, Оля, заявляет громко: «Это колокол!» Насколько неожиданно и странно это прозвучало, настолько и правдоподобно, если вдуматься – ведь всего через пару дворов стояла скромно и уныло Успенская церковь, давно разорённая. При закрытии утварь скорее всего и осела в соседних домах, в погребах. Очень старая, эта церковь так в землю вросла, что окна с чугунными ажурными решётками почти с ней поравнялись. Местами решётки здорово отогнуты – совсем сорвать слабо – и в храм проникнуть можно. Внутри похоже на послевоенные руины, но на пугающем скелете маковки упрямо и спокойно возвышался крест. Я знал, что здесь сверкал глазами Пётр Первый, здесь проходил торжественный молебен при спуске первых военных русских кораблей.

Возможно, я держу не чашу, а сокровище! Но почему же по бокам изящные две ручки? И почему нет языка? Оля, волнуясь очень, доказывала всем, что с боковыми ушками колокола бывают и что язык необязателен – можно просто ударять. И говорила, что муж её как раз знаток колоколов, специально ездит в экспедиции какие-то и как-то звоны собирает. Так убедительно звучало это всё, но очень просто можно и проверить.

Я чашу повернул вверх дном, и сразу получился колокол. Взявшись за ушко, я искал железку для удара, но подвернулся только перочинный нож. Охватило волнение. Как кладоискателя. Как учёного, внезапно понявшего такую ясную связь явлений, но которому ещё нужен очень маленький экспериментик, хотя результат почти очевиден. Я колокол поднял и нож занёс. Стоявшие кругом затихли. Удар… Мне показалось, что где-то рядом громко музыку включили, как это и бывало часто на субботниках. Оглянулся даже, не сразу осознав, что этот мощный звук рождается в моих руках таким предметом скромным. Звонкое пение имело поначалу диапазон широкий, но постепенно низкие тона стихали, а высокий длился и длился с прежней и чуть ли не нарастающей силой. Казалось, звук, поднявшись в воздух, висеть там бесконечно будет. И не дождавшись полной тишины, ударил я ещё раз и ещё. И звук зависал в синеве с повышающейся интонацией. Казалось, в воздухе вокруг висит вопрос какой-то очень важный. Да, вырвавшись из заточенья, колокол нас громко и настойчиво расспрашивал о чём-то! А вот бы расспросить его! Ведь мы в сравненье с ним – лишь однодневки-бабочки.

Работы остановились на обозримом пространстве длинной улицы. Кто-то зааплодировал, а где-то даже «Ура!» раздалось, как на салюте в честь Дня Победы. Начальство подошло, и представление пришлось закончить. Предложили колокол в музей отдать, но, отбирать не собирались. А Оля стала истово выпрашивать находку и даже просто выхватить пыталась. Я был непреклонен, хотя, действительно, совсем не понимал, что с колоколом делать. Припомнил, что Успенскую церковь должны реставрировать, и твёрдо решил отдать его туда, когда работы развернутся. Оля всё клянчила хотя б на время его домой забрать. При явном этом фанатизме я опасался доверить ей находку, но прямо с субботника я путь держал на очень интересное одно мероприятие, куда с церковным колоколом явиться было не с руки, конечно. И мы договорились всё же, что принесёт она его через недельку на работу. Как и предчувствовал, не принесла, изобретала самые забавные предлоги, а вскоре и совсем уволилась от нас. Я звонил по телефону, она извинялась, обещала, но не несла. Трубку брал иногда её муж-колоколовед и тоже в том же духе всё темнил. Я узнал адрес и, неожиданно приехав на машине воскресным утром, без всяких церемоний колокол буквально отобрал. Отвоёванный он для меня дороже стал.

И на машине привёз его в гараж. Пристроил прямо на виду, под потолком, но из соседей почему-то никто ни разу не спросил, что это такое. Зато лишь стоило в него ударить… Нет, не придумать лучше места для демонстрации различных звуковых эффектов, чем наши гаражи. Они идут рядами, как будто бы ступенями гигантской лестницы по обоим склонам громадного продолговатого оврага. Мой гараж как раз посередине самого верхнего ряда. Стукнешь слегка молотком обо что-то, и отзывается отчётливое эхо. А уж насчёт свободы звука в гаражах – тут никаких запретов, всегда здесь демократия, практически анархия: стучи себе, греми, гуди гудками – никто не скажет ничего, никто внимания не обратит. Но стоило мне здесь ударить в колокол... Начиналось такое диковинное пение с многократным повтором подголосков, что даже самые невозмутимые гаражные аборигены всех ярусов высовывались из своих пещер, в недоумении крутили головами. И я изображал недоуменье – иначе бы пришлось всем долго разъяснять. Но этим сильным акустическим эффектом не злоупотреблял. Лишь уезжая в отпуск на юга, я совершал свой ритуальный звон, так освящая предстоящий долгий путь. И в этом звуке слышался всегда отчётливый вопрос, куда я собираюсь. А когда, уже сияя морским загаром, уставшую машину загонял в гараж, опять звонил. И бронзовый хранитель опять певуче спрашивал, но, вроде, по-другому, уже о красоте далёких горизонтов.

Демонстрировал колокол своей матери. Она родилась в Москве задолго до революции, своими ушами слыхивала звон знаменитых сорока сороков и помнила пасхальные их переклички. Вид моего колокола её смущал немного, но звук не вызывал сомнений.

Тем временем Успенская церковь обросла строительными лесами, но надолго застыла в этом состоянии. А в городе появились места сбора пожертвований на её восстановление. Не видел, чтобы жертвовали. И сам похвастать этим не могу, но гордо я осознавал, что мой вклад впереди и будет он весом.

Меня командировали по работе во Владивосток, где жил мой старший брат. Всё реже доводилось нам встречаться, но тем душевнее текли беседы, и о вещах особо сокровенных поговорить всегда мы успевали. Он был романтиком и, услыхав про колокол, заинтересовался. Забавно, но интерес и Оля вызвала, хотевшая находку умыкнуть. Спросил зачем-то, красива ли она, и огорчился, когда его я в этом разуверил. Потом задумался и очень неожиданно просить стал тоже, колокол отдать ему. Я понял, что хочет он пополнить свою большую коллекцию диковинок, которую всерьёз именовал музеем. Но хоть была беседа самой братской и протекала за бутылочкой хорошей, я, может быть, впервые в жизни ему не уступил – ведь колокол надо было вернуть церкви. А он ещё неожиданнее предложил сделать дарение символическим, без всяких перевозок, и, когда настанет время, вместе находку церкви передать. Такое безобидное чудачество я принял. Теперь я понимаю, что брату очень захотелось, чтоб в дорогих родных местах, от которых оторвался он уже давно, но цветные обрывки которых всё чаще снились и тревожили, был его личный и непременно романтический посол.

Всего лишь раз после той встречи, через семь лет, брат выбрался в Воронеж. Церковь всё пребывала в запустении, и мы могли лишь вдоволь наслаждаться акустикой гаражной. И колокол всё задавал и задавал свои вопросы, а эхо на вопросы вопросами всё, вроде, отвечало. Брат напоследок, улыбаясь, ласково погладил колокол, как бы подтверждая его особые посольские полномочия. И вздохнул глубоко.

Но вот я вижу – на церкви зазолотился купол. А вот мне говорят, что церковь действует уже! Я туда сразу. Пока без колокола – вдруг сразу захотят его забрать, а он уже не мой формально. Прежде чем войти, долго изучал колокольню. Там на надёжной балке висят обычные на вид колокола, не как у нас. Вошёл с сомнением невольным и сразу же, ещё из самого притвора, так пахнущего свежей краской, увидел молодого батюшку, чуть-чуть постарше моего сына. Он вежливо, но с недоверием послушал про находку. Позвал и звонаря, ещё моложе. Когда я рассказал про ручки странные, они не удивились, и это меня обрадовало очень. Но вот, когда нарисовал картинку, в один голос они заявили, что колоколов с ручками не бывает. Разволновавшись, описал чудесное звучание, но молодой батюшка со смехом заметил, что и кусок рельса звучит неплохо. Как студент, которому уже ставят двойку, я торопливо стал говорить про выпуклое дно, про близость места находки к их церкви, но интерес ко мне совсем потерян – даже телефон не спросили. И в самом деле – звонница укомплектована – зачем им это выпуклое дно? Я был обескуражен, вроде, чего-то очень важного лишился в жизни. Не сказал никому, что церковь не признала колокол, и даже брату не писал об этом.

Но вот уже и брата нет. Когда хоронили его в далёком Владивостоке, на Морском кладбище, я пришёл к его колоколу. И непризнанный колокол-расстрига как мог отзвонил по своему никогда не крещёному хозяину. Отзвонил очень громко, но ничуть не изменив своей обычной интонации – все мы для него как бабочки-однодневки.

Чей же он теперь? И что это такое вообще? Почему всегда спрашивает, спрашивает и напоминает о чём-то?

И зависают в воздухе вопросы; звук, в синеве зависший, душу бередит.

© Николай Зубец, 2011
Дата публикации: 21.02.2011 08:48:20
Просмотров: 1909

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.