100000007. Траспорты серой слизи и пятое измеренье.

Никита Янев

Форма: Роман
Жанр: Экспериментальная проза
Объём: 38080 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Содержание.

1. Поле от Франции до Канады с тоской в животе.
2. Пьеса на ладони.
3. Пушкин.
4. Яяяяяяя.
5. На звездЫ.
6. Лекции.
7. В жемчужине.
8. В лабиринте одиночества смерти я.
9. Бог Бога Богом о Бога чистит.
10. ВОВ внутри.
11. Я есть чистит.
12. Транспорты серой слизи и пятое измеренье.
13. Бездна.
14. Телепатия.
15. Хоэфоры.
16. Лев Толстой и цунами.

Транспорты серой слизи и пятое измеренье.

Когда бы я возмог,
Я б описал событье
Отдельное, оно
На воздухе лежит,
Как страшный лабиринт
Из бесконечных мыслей,
И тянется сюжет
Нерукотворных форм.

100000007 ударов головой о стену.

Я сначала обиделся, что меня туда не пустили, в литературу, бьёшься-бьёшься головой о стену 30 лет, а потом понял, что это удача. Я бы завяз.

Я не буду разбирать успешных, Гришковца, Пелевина, я не буду говорить, что этого не могло быть, мне быть успешным, с моим, 30 лет биться головой о стену, в которую всё улетает и ничего не прилетает, а потом из неё прилетает всё.

В 30-е годы реально было 3 направления. Проправительственное, Фадеев, Шолохов, Горький, Серафимович. Романтическое, Бабель, Бунин, Булгаков, Платонов. Реалистическое, Добычин, Хармс, Пастернак, Шаламов. Я беру только свои имена, их в 10 раз больше.

2 поколения было только одно направление, 60 лет, вдумайтесь, 60 лет. В одном году 365 дней, в одном дне 24 часа, в одном часе 60 минут, в одной минуте 60 секунд, в одной секунде бездна. 60 ˣ 365 ˣ 24 ˣ 60 ˣ 60 = 100000007 ничего вместо 100000007 детей.

Через 2 поколения этими 2 направлениями проделали дырку в политике, потому что нельзя всё время прикидываться дураком и бессовестным, станешь дураком и бессовестным. Ну и что, что тогда была цензура, а теперь конъюктура, тогда террор, а теперь лакейщина.

Это ещё хуже. В поколение дедушек за хорошую книгу убивали, в поколение отцов за хорошую книгу сажали в психушку, в поколение детей про хорошую книгу делают вид, что её нет, и даже не делают вид, что ещё обидней, это как в анекдоте про неуловимого Джо, а почему он неуловимый, а кому он, на хер, нужен.

И я пошёл в ютуб. Ну, сначала пережил всё, что надо было, 30 лет. Ну, это как на минном поле, больше трупов, чем живых. Я подумал так, через полтора года всё сгорит, что первым делом спасать, это сюжет. Ну, или утонет, или подзорвётся, это подробности сюжета.

Отмороженные в ютубе дали столько сюжетов, что из них можно было построить 33 романа. Апокалипсис, эсхатология, 12 колен или несколько человек, не суть важно, покидают пылающую землю с её серым цветом, не нуждающиеся уже вовсе в данном теле, а мы как жертва закланная, как те животные и растения, которых мы поедали.

И я последний 100000007 раз стукнулся головой о стену и перенёсся, но не как в экклезиасте и апокалипсисе, а как в русской литературе. Что я шёл в стене, и с той стороны стены меня ждал я. Я подумал, что нечаянно вертанулся и вернулся, так бывает в тайге.

И там меня ждал я, но это был другой я. Тот был с бородой, а этот был без бороды, не будут же они шифроваться. Я сказал, стоп, с той стороны стены я, с этой стороны стены я, в стене я, выводы? И все закивали, да, да.

Без друзей.

Хорошо бы, конечно, увезти Марию на лето, подумал Никита, в мастерскую возле жизни, в дом в деревне, в общину верных, в пьесу на ладони, в место силы, на Соловки, где своих убивали-убивали, и сами себе стали чужими, и они теперь не знают, самое белое это место или самое чёрное, но всё равно едут туристы, потому что.

Но куда деть Блажу Юродьеву, полуовчарку-полудворняжку, она нетранспортабельна, 14 лет, рак груди. Муся Фарафонов самоустранился. Неделю не было. Вообще-то он приходил строго каждые 2 часа, покушать, поделиться, из соседних островов и территорий. Ну, конечно, загуливал пару раз.

9 раз доходил, как кошка и её 9 жизней, но мы его каждый раз выхаживали, кошачья чумка, перелом позвоночника, порванная глаукома, за 3 года, здесь не рай, а апокалипсис, машины, собаки, люди, особенно люди.

Я искал его 2 минуты, пошёл в соседний дом с мансардой и спросил у тётечки, которая дворовых собак кормила. Она назвала все приметы, мордочка кошкина, белый с жёлтым, одно ухо загнуто, это после энтерита. Там лежит, в Медицинском проезде, возле помойки, между дорогой и гаражом, в котором принимают бутылки.

Кошки просто так не уходят. И люди просто так не уходят. Они берут на себя проклятье, чтобы стало легче для продыха и зренья. Даша Бегемотова, кошка, 10 лет прожила, 1995 – 2005, это лет 70, нормально. Это был её выбор. Это были тяжёлые, но счастливые годы, потом началась лакейщина, проклятье.

Она, конечно, и до этого была, но мёртвая точка поколенья должна была вызреть, поспеть, кочашок должен был переломиться. Я без друзей стоял в поле и думал.

Плод упал на землю и начал разлагаться. Все сразу почувствовали измену. Мария сказала, что она так больше не может, а потом стала всё делать, как мама, которая после смерти папы стала папой, как папа.

Я 6 лет был замурованный в стену, как папа и мама. Именно в эти годы мы взяли кота Мусю Фарафонова в месте под Мценском, где дед Афанасий Иванович Фарафонов пропал без вести в 43. Ему досталось, он всегда шёл прямо. Как Орфеева Эвридика, тёща, объясняет, как добраться, там прямо.

И я, в какую сторону не повернёшь, везде прямо, потому что я в центре. И она, не умничай. И я, именно в эти годы и именно эту болезнь надо было вылечить с помощью секрета, чтобы не шмякнуться плоско в мёртвой точке поколенья. Секрет знал Муся Фарафонов, лучший способ нарваться, не нарываться.

Секрет знал папа, Григорий Афанасьевич Янев, после него из западной группы войск приехал цинковый гроб и контейнер книг иллюстрацией притчи, что жизнь на самую драгоценную жемчужину в здешней природе человека разменять велено, кем велено?

Секрет знал Мариин папа, важняк, следователь по особо важным делам в областной прокуратуре, у которого из папки «Дело №» ксерокопия «Мастера и Маргариты» выпадала.

Я без друзей стоял в поле и думал, ну и зачем мне секрет, без друзей?

Работать лошадь.

Мне кажется, что наступают тяжёлые времена, ещё более тяжёлые даже, чем 100 и 200 лет назад, революция и война с французами. Что я в этой ситуации могу сделать? Во-первых, решить, кто должен помирать, я или они, я ведь так и планировал, в 48, мне сейчас 46.

Вот, наш кот Муся Фарафонов погиб, а теперь жёлтая собака с соседней территории, жена сына Миши Подъездова, с огромной опухолью больше головы под глазом ходит. Я думаю, что это Муся за свободу и независимость сражался.

Вот, у собаки Блажи Юродьевой за год огромные брыли на груди образовались и сочатся кровью. Животные просто так не умирают. Они берут на себя свою долю смерти, сколько могут вместить, конечно. Если её много, то ещё остаётся.

Если бы можно было избрать точку, высоко, на одном из близлежащих тополей, которые тоже все больные, как-то себя перерастают и рухают на пол с руками больше тела. И проследить все судьбы. Я бы сказал так.

В огромном поле от Франции до Канады с тоской в животе без связи уже снаряжается остров жизни в море смерти, как подводная лодка в степях Украины, как «Yellow submarine» посреди Лубянской площади.

И сначала я думал, что нас всех на него возьмут, потому что мы заслужили, как один Никита и 3 женщины-парки, Орфеева Эврика, Майка Пупкова, Марья Родина, жена, дочка, тёща, везде всюду ходят и всё записывают на фиг, как та точка, на самом высоком тополе, патриархе Старых Мытищей, с руками больше тела.

Который спилили по настояниям Гойи Босховны Западловой, соседки, потому что у неё глюки, что все крысы сгрызут, что все тополи упадут, что все теплосети прорвут, что все воры обокрадут, что все планы провалятся, короче, она тоже что-то знает.

И вот эта точка, которая всё видит, как погиб Муся Фарафонов, я его искал не больше 2 минут, соседка, у которой 6 кошек, сразу выдала всю информацию, сколько нет, неделю, белый с жёлтыми пятнами, мордочка кошкина, одно ухо загнуто, лежит возле гаража, в котором принимают бутылки.

Которая кормила собак, которые загнали Мусю под колёса в Медицинском проезде, где подростки распускают бляху на ремне на 2 пальца и выжимают максимум на спидометре, одной рукой прижимая подругу на пустынной дороге.

Я что решил быть этой точкой? Ладно, дальше посмотрим. Я, на самом деле, лет 30 тренировался и лучше всех подхожу. Кажется, эти жертвы уже никого не интересуют, слишком мало. Жалко.

Я подумал, вот 2 соседки, у одной 6 кошек, и она собак кормит, которые её кошек гоняют, у другой амариллисы на участке и она ненавидит всё живое, потому что боится возмездья, которые живут в 50 метрах друг от друга и за 50 лет друг друга ни разу не узнают.

Я так подумал по-прежнему как точка. Я видимо решил серьёзно тренироваться. С другой стороны, я уже не могу повернуть, потому что меня так научили 33 русских поколенья и 33 византийских поколенья, не говоря уже про 100 и 200 лет.

Ну, хорошо, допустим. И что в этом разе? В этом разе 48 – 46 = 2. В 48 я планировал стать точкой, 2 года осталось. По подсчётам специалистов, эзотериков в ютубе, полю от Франции до Канады с тоской в животе без связи столько же осталось.

Третья реакция на войну 45 года, актёрская, геройная, житейская, как третья реакция на войну 812 года, дворянская, разночинская, крестьянская, как третья реакция на войны Петра, Анна, Елизавета, Екатерина, не сможет осуществиться, потому что до неё 10 лет осталось.

Потому что здесь всегда так, в этом поле. Сначала 10 лет искушенье нищетой, что мы так больше не можем. Потом 10 лет искушенье корыстью, трёшка, мицубиси, дача, Ницца, что мы слепоглухонемые для благополучья. Потом 10 лет искушенье фарисейством, что не надо близко, что мы ещё не готовы стать точкой, которая всё видит.

И так из поколенья в поколенье. Жизнь поколенья 33 года. И это надоело полю. А на самом деле не полю, а точке. А на самом деле, искушение фарисейством это искушение искусством, а искушение искусством это искушение свободой.

И вот 3 поколенья века, зона, психушка, ток-шоу. И тот, кто добрался до точки, стал общиной верных, мастерской возле жизни, домом в деревне. И сразу новое, Интернет, и тот, кто доберётся до пьесы на ладони, сразу увидит всё поле.

Как оно было местом силы, а никто не видел, потому что все боялись стать смертью и точкой. А это был единственный выход, потому что тогда жизнь увидела бы себя как женщина в трюмо. И сказала, зачем эти аффекты?

Будем уходить на север, как племя гипербореев, и на юг, как племя атлантов. Тогда сможем повторить историю ещё раз, но не повторить их ошибок. Новой империи, Америки, с её 11 сентября, и старой империи, России, с её спасанием лодок, заложников и детей, которые просто двойники друг друга, как женщина и трюмо.

И эзотерики в ютубе вторят, Гиперборея была на северном полюсе, а Атлантида на южном, пока полюса не сместились в своё нынешнее положенье, и не началось оледененье в результате ядерной зимы, которая была результатом войны между Атлантидой и Гиперборей, в которой победила точка.

И она сказала, всё, хватит, задолбало это мочилово, не хочу больше этой крови. Подожди ещё, сказали точке древние майя и буддисты на санскрите, ещё не закончилась Кали-юга, меру крови надо выпить.

Это знают обе соседки, с амариллисами и возмездьем, с кошками и знаньем точки, из которой всё видно, что было, что будет, на чём сердце успокоится.

Я не хочу так, сказал я точке. Это ведь значит, что я останусь, а уйдут другие. А они так не могут, для них забвенье – бессмертье. А для меня, вольному – воля, спасённому – рай.

Ну и что, они ещё вернутся всё доделать, сказала точка. Реинкарнация и всё такое, сказал я, я не очень-то от этого балдею.

Ну, не совсем так, сказала точка. Как бы это объяснить плоскому четырёхмерному уму. Мир одиннадцатимерен, говорят специалисты из ютуба. Бедные наивные дети.

Чудо вне эмпирики, как говорил писатель в «Сталкере». Ну, представь, 100000007 закланных в жертву, как кот Муся Фарафонов.

Они не добрались до исхода, как Бабель, Бунин, Булгаков, Платонов. В отличие от тех, кто добрались, Добычин, Хармс, Пастернак, Шаламов.

Эти непрожитые жизни и ненайденные ключи от жизни по жизни носились, как точка на тополе, патриархе Старых Мытищей, который рухнул на пол с руками больше тела, потому что его спилили, потому что у соседки Гойи Босховны Западловой глюки.

И вот те, кто родились для счастья вошли в эти точки и себе сказали, забвенье или бессмертье? Как Атлантида и Гиперборея. И точка себе сказала, я не хочу больше крови. И мы себе сказали, точек не много, она одна.

Ты хоть что-нибудь понял? Сказала точка. Я вспомнил случай, сказал я точке. Я что-то очень долго, гневно, подробно аргументировал маленькой дочке. А потом сказал, ну, ты что-нибудь поняла? Она сказала, да, работать лошадь.

Она тогда занималась лошадьми, и это был термин, который я всё время повторял в своём выступленье, чтобы им, как ключом, открыть все замки.

То есть? Сказала точка. Ну, что ещё не умрём. Сказал я. Да, не густо. Сказала точка.

Проблема наблюдателя.

И дело не в деньгах и не в количестве женщин,
И не в старом фольклоре, и не в новой волне.

Б.Г.

Вообще-то, я заметил, месяц, два – ничего, потом, трах, 5 – 6 публикаций, и опять ничего. Знаешь, на что похоже, на клёв. Конечно, если ты активничаешь, рассылаешь, меняешь снасть, участвуешь в конкурсах. Но, вообще-то, не влияет.

Когда тебе становится всё равно, и ты просто смотришь, ты понимаешь, что вообще дело не в этом. «Не в старом фольклоре, не в новой волне». Что ты вообще не при чём. Это электрическому псу нужен наблюдатель. Зачем он ему нужен? У него нет друзей?

Просто, понимаете, что-то ведь происходит. Вы будете божиться, что ничего не происходит, просто опять новое поколенье проводится через все красоты собственного выбора. Они потом скажут, что от них ничего не зависело.

И вот в уголку посажен наблюдатель, от которого зависело всё, потому что как он скажет, так и будет. Он скажет. Я долго думал, что это такое? И я стал вспоминать папу и маму. Когда всех русских мужчин вырезало по ранжиру апокалиптическим веком, русские женщины встали на их место.

Мама была сильная, и всё время шла прямо, как кот Муся Фарафонов со Мценска. Например, такой случай в моём детстве. Пьяный урка пристал на колонке, за водой надо было ходить в соседнюю деревню, мы гостили у бабушки в деревне Бельково Стрелецкого сельсовета Мценского района Орловской области.

Она его так приветила, что он потом с топором ломился в сенцы, раз его навсегда зачмили. В старости она торговала цветами на рынке. Знаете, эти рыночные страсти. Когда она там только появилась, её все обижали исподтишка. Например, убрали ящик за спиной, на котором она сидела, когда подошёл покупатель.

Она упала на спину и защемила ящиком палец до гематомы, но не пожаловалась пахану рынка, который её туда наладил, но она никому не сказала. Поэтому, когда всё открылось, что она родственница пахана, и что она не стуканула, её все признали.

Папа был слабый и талантливый. Тёмная история, что он был наркоманом. Папа был болгарин. Русские женщины генофонд поправляли. Их дети все с южными фамилиями. И какие-то двойные. То рвут напролом, как танки «Т-34», выигравшие войну. То всю вину берут на себя, как под реактивным огнём «Катюш», выигравших войну.

Я думаю, по этому признаку мама папу и выбрала. И ни разу в жизни не отдала себе в этом отчёт, потому что это был не её путь. Это была самая главная русская черта, что уже и не русская, потому что русская жизнь уже провалилась в апокалипсис, зону, человеческую природу, когда каждый узнаёт, кто он.

Будет ли он всех валить, чтобы выжить, или считать, что это он наблюдатель, и, стало быть, во всём виноват, как гильотина по ранжиру, потому что не починил человеческую природу. Зачем я так длинно? Мне надо было за жизнь привести к общему знаменателю это кричащее противоречье.

Какая общая точка у этих двух столь противоположных жизней? На вопрос ответить просто. Я стал писатель. Кто это такой? Одинокий. Это и есть общая точка. Общая черта, с маминым апокалипсисом в душе, когда солдат видит, что он никогда не вернётся с войны, и ему становится страшно, потому что война внутри солдата.

И папиным ренессансом, когда никто не видит, что они не вмещаются в гильотину, остаётся Бог, наблюдатель, бессмертная душа. Он отчаивается, потому что понимает, что не вытащит эту жопу. Если вы соедините ренессанс и апокалипсис у вас получится экклезиаст.

Страданье экклезиаста будет то же самое и другое, что он не может ни к чему прикоснуться, потому что он не верит этим людям, которые всегда подставляют, потому что они отмазываются от подставы и уходят в ничего.

Это не ничего ничего, это ничего всего. И вот звезда смотрит как бездна смысла, а у вас как у наблюдателя нет связи с центром, вас сюда заславшим и бросившим, как трагичность. И вы начинаете, как психованный, разговаривать со всеми.

Перелом был в 33 года на лесной дороге в тайге и тундре на острове в море, когда вы идёте и разговариваете со всеми, как наблюдатель. И постепенно звезда начинает створаживаться в бездну смысла, в землю, в речь, в папу и маму, во всех, которые всё время рядом и всё время отдельно, потому что они ещё так не могут.

И вам приходится брать всю вину на себя, как юродивому, как припадочному, вроде звезды и русской литературы. Вообще-то, перелом был всегда, когда мама выбрала папу, когда дедушка пошёл на войну, 300 лет европейского периода, 700 лет азиатского периода, 10000 гиперборейского периода, 100000007 лет звезды.

Потому что в переломе нет времени, или вы доберётесь до связи, как русская литература, и будете всех наделять связью, как звезда, что они часть Бога, а стало быть, и весь Бог, или наблюдатель скрылся.

Имени Акакия Акакиевича Башмачкина.

На самом деле, воздух сквозит сюжетами, но я не смогу, я как только один вспоминаю, то сразу вспоминаю все.

Как один очнулся, а он ничего не помнит, кто он, где он. Он стал бомжом и увидел в кафе по телевизору про клинику в Москве для таких, и пошёл в неё пешком из Западной Сибири. Пока шёл, всё вспомнил, и никуда не пришёл и никуда не вернулся.

В Китае подросток внезапно сказочно разбогател и купил себе аппаратуру, о которой мечтал, айфон и 3Д-компьютер, а потом заболел и умер. Стали разбираться, а он продал почку, чтобы осуществить мечту. Пришли в медицинские учреждения, а они сделали морду кирпичом, у нас так все умеют, простые, сложные дно, начальники, подчинённые, как Дуремар в «Золотом ключике», а мы здесь не при чём, совсем мы не при чём.

Один побывал в клинической смерти, был успешным предпринимателем в глубинке, вы же понимаете, что это такое, пройти через всё, через зону, через психушку, через шоу. Стал композитором и исполнителем своих песен. Всё время счастлив, как придурок. Что они нашли с женой друг друга, что у них родились дети. Песни зашифровывает специально, чтобы не было славы, переводит элегии классиков на английский и тогда пишет музыку, как для инопланетян.

В одного попала молния, он ничего не почувствовал потом, ничего экстрасенского, всё в норме, ну и слава Богу, стал таксистом. Потом родилась дочка. Ну, сами понимаете, дочка всех видит насквозь, как рентген. Но не хочет быть медиком. Хочет простого человеческого счастья. Познакомиться с парнем. Вести сына за руку в детский садик. Как будто не знает со своим рентгеном, любого счастья надо заслужить, тем более такого.

Один остался один в осетинской деревне, говорит, в городе за всякий шаг надо платить, даже не знает насколько это в точку. Один раз послали за бычком, забить, а он пропал, нашли с бычком, сидит, плачет, что друга предал. Один раз сказали в смех, хочешь мы тебе жену приведём? Он в смех же и ответил, приводите. Они привезли местную путану. Он испугался чистоты и грязи, маразма и паранойи, и убежал в горы.

Один эзотерик читает лекции в ютубе, что через полтора года откроются порталы в пятое измеренье и прилетят инопланетяне на транспортных звездолётах, потому что земля станет звездой. Вообще-то они подпитываются нашей энергией, но если вы не готовы стать пятым измереньем, то поздняк метаться, раньше надо было думать.

Когда центр не отпустил периферию на места, что он выбирает бабки за углеводороды, и мы за ним крохи, тогда периферия приехала в центр, раз это её страна, а он пустой как выеденная сердцевина, и у него аффект, что его нет.

На пеньке.

Эх, блин, Муся рано умер. Тут новый препарат открылся на пеньке. На пеньке, потому что местные гранд-дамы со своими воспитанниками всех пород устроили там клуб с клумбами и выпивкой и рассекретили новое средство.

Его до этого несколько раз рассекретили и засекретили. Предназначено оно было от лучевой болезни. Потом выяснилось, что оно от всего, просто дерьмом пахнет, потому что приготавливается при специальной нетермической возгонке из тканей умерших животных.

На самом деле оно пахнет варёными яйцами, интимом, опрелостями, гениталиями, но это неважно. Потом его зафатила партийная номенклатура и уже в сплошной паранойе выглядела как на пробежке. А все смотрели исподтишка, а где же возмездье? Видно Бог нас оставил!

И Муся, «ты чё, ничё так и не понял»? И я, «Муся, неужели»? И он, «сопоставь факты, рак, лучевая болезнь, ткани трупа, возмездье». И я, «что же делать»? И Муся, «то же самое, только всё время повторяй фразу, прости». И я, «это и есть то средство»? И Муся, «это круче». И я, «почему же никто не допёр»? И Муся, «почему не допёр, допёр, просто за ним сразу закрывались двери». И я, «как ты»? И он, «нормально».

Критики.

Я боюсь, что сыт по горло древнерусской тоской.

Б.Г.

Я говорил маленькой дочке, сначала ты была ленивая, потом ты станешь глупая, потом вредная. Вы дошли до 3 степени. А мне что делать? Говорю я критикам.

И они, да ничего. Всё то же самое, только спасённое. Они потом оглянутся и зафигеют, как обдолбанные, что у них всегда это было. И я, а чё ж вы?

И они, а мы как Одиссей хитрожопый, который 10 лет добирался из Стамбула в Итаку, хоть там 3 часа ходу на рейсовом пароходе.

Просто мы рассудили, что нам так способней в глухой несознанке. Просто мы плывём на плоту, как хлеборезы на зоне, с длинными шестами, и никого не пускаем, кроме лауреатов, потому что плот это слава, опубликованье, дамы, кавалеры, долларя инфраструктуры.

Просто жизнь, потому что всех остальных мы не забиваем шестами, мы просто делаем вид, что их нет, и они хватают воздух ртом и скрываются за ниткой горизонта.

Потому что дело уже не в том, кто что напишет и кто что придумает на свете, а в менеджменте, постмодернизме, «в такие времена всё в радость, даже хор краснознаменный».

А у тебя нрзб., какое-то юродство, ходить и шептать, прости, всё время, как будто это хоть что-то изменит.

И оно становится спасённым, потому что, ить поди ж ты, мы сюда приглашались причастить, исповедать, отпеть, воскресить в глухой несознанке, есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе, науке до сих пор неизвестно.

Когда с одной стороны порталы в пятое измеренье, с другой стороны транспорты серой слизи, что из вас будут делать энергетические брикеты.

А вы посередине, как древнегреческая трагедия с её мерой, как трубадур над средневековой площадью, как древнерусская тоска в поле от Франции до Канады с тоской в животе.

Мировой коммунизм.

Дочка отвечала маленькая. Ну и что, я уйду в боковые комнаты, а потом вернусь принцессой и телепатически расфуярю всех врагов мирового коммунизма.

И сварю из них бобовые блюда и угощу друзей и соседей. И мы будем весело предаваться гурманству, пока враги мирового коммунизма будут вращаться у нас по пищеводу, чтобы стать экскрементом.

И я, запомни, дело не в каламбуре, а в заклинательной телепатической формуле, прости, за которой если не заплатил всеми соплями, слюнями и кровью, то сонно хлопаешь глазами, как на абракадабру, как критики на нелауреатов.

А если заплатил, то просто проходишь. А за тобой пепел превращается в конфетку, как виртуальная реальность, на которую все исплевались и изблевались.

Потому что критики с шестами проплыли на плоту мимо с отсутствующими пустыми глазами, как военные на спецоперации. А потом во всех попала свистящая пуля с длинным описательным индейским названьем, как у птицы, аннигиляция-анестезия.

И все внутренне обмерли, как в операционной, и превратились в деталь той виртуальной реальности, которая превращённый пепел, с соплями, слюнями, потом, кровью 100000007 закланных в жертву и 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона.

И дочка, мужик, ну какой ты нудный.

Транспорты серой слизи и пятое измеренье.

Ну, а чего? Да – да. Нет – нет. А потом, я устал быть в роли просителя. И ещё, слишком серьёзные наступают события.

Они и всегда серьёзные, жизни поколений, как поколение приходит, как оно искушаемо, как оно кругом ходит, как притрушенное, и головой трясёт, блин, блин.

Но здесь ещё некоторая черта. Как бы про неё покомпактнее. Вот, представьте, вам нужно выбрать 4 эпизода из жизни, чтобы показать 4 посвящения. Иначе вам не пойти дальше.

Вам надо одновременно смотреть и показывать, потому что самый главный вопрос, зачем вам ваше я, над которым вы тряслись, как режиссёр над фильмом, и что с ним будет дальше потом, когда все камеры выключатся и все плёнки сгорят.

Эпизод 1. 11 лет. Из западной группы войск приехал цинковый гроб и контейнер книг иллюстрацией притчи, что жизнь на самую драгоценную в здешней природе человека жемчужину разменять велено, кем велено?

Эпизод 2. 22 лет. Привёл специальную женщину в прокисшее жильё, потому что достался своей девственностью, это как мальчик, который впервые пролил семя, возможно, ещё без девочки, у пустоты нашёлся ребёнок.

Эпизод 3. 33 лет. Оглянулся резко на острове в море на спине рыбы в тайге и тундре в сторожке, чтобы увидеть ногу Бога, убегающего за угол, а там 100000007 закланных в жертву и 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона за руку смеются, голый в тазике моется и плачет.

Эпизод 4. 44 лет. На станции Мытищи глухонемая девочка в фотографии плачет и смеётся, что она бы не спаслась, если бы не ты.

Я использую лубок, но на самом деле, мне важно, что это как во вдохновенье, совпаденье, когда показывается и делается одновременно. Там нет игры актёра.

Как это сделать? Это нельзя сделать. Это самое главное, что это нельзя сделать. Это как дружба, любовь, вера, Бог, 4 посвящения жизни. Мария говорит, ты бьёшь в лоб, как боксёр-тяжеловес.

Ладно, как умею. Усилие и отдых. И дружба, и любовь, и вера были не самым главным для меня. Это ведь не значит, что я не умел дружить, любить и верить. Я делал всё, что надо, а сам поднимался и шёл дальше, как лунатик. Я был заворожён 4.

Про глухонемую девочку поподробней, пожалуйста, исповедь героя. Вообще-то она меня не знает. Просто там был такой эпизод, полностью чмошный, подстава, надо было подставиться лупо.

Это несерьёзно, в стране советов такое знают младенцы до зачатья, а не подставляйся, после 700 тыс. лет инопланетянской, гиперборейской, атлантидской, византийской истории, или ты, или тебя.

Но иногда попадаются. Всего несколько на 100000007. Но они всё решают. Я совсем не был одним из них, но один эпизод может всё решить. Как записывается то, что показывается, из него станет видно.

Вы стоите, как обдолбанный. Можно было бы сказать, вы всё поняли, но что это значит? В общем, я отдал своё имя, и без имени в местности без времени и пространстве без черт болтался 100000007 лет до нашей эры.

В это время глухонемая девочка смотрела, вообще чужая, я её ни разу не видел. Что она видела, это интересно, ну-ка, ну-ка. Это то, к чему я веду.

Черта земли. Экстрасенсы в ютубе. Через полтора года, или вы уйдёте в порталы пятого измеренья, или за вами прилетят транспорты серой слизи и сделают из вас энергетические брикеты. Фантасты. Пусть. Не в этом дело.

Глухонемая трёхлетняя девочка в городской фотографии на станции Мытищи, смеётся, когда её мама берёт на руки, и плачет, когда на пол опускает. И смотрит, как ты делаешь глазами всякие клоунские фигуры. Ты следующий в очереди, ты не дождался и ушёл, неудобно, подумают, придурок какой-то, стоит и плачет.

Устройство камеры, на которую снимают, очень простое, элементарное, как розетка на ток-шоу, единственная живая, все остальные куклы, играют, как они продали душу. Кокетничают, что эффектно получилось.

Итак, удар в лоб боксёра-тяжеловеса, после которого реальность разрушилась. То, что снаружи человека – внутри человека. Тю, и ради этого. Но дело в том, что черта земли такая, что никакого человека нет и никакой земли нет. Это была игра актёра. Есть безупречный космос. Транспорты серой слизи и пятое измеренье.

Жанр.

А потом, тебе же ничего не предлагается. Тебя что кто-то звал быть журналом, или быть островом, или быть пьесой на ладони, или будущим?

Вообще-то, да, в течение жизни. Но выборы отсекались. Остров, надо было отработать в другом месте, и остров уплыл сам по себе.

Школа, я только сейчас понял, почему не остался в школе, не они мои дети, я их дети. Такое бывает на швах историй.

Время переворачивается и течёт вспять. Надо спасти хотя бы несколько человек, потому что никто себя не видит, как они идут в буре к своему исходу, чтобы они не отчаялись, и чтобы сам не отчаялся.

Журналы, ну, про журналы было довольно. Люди не умеют любить живых. Им надо их убить, и тогда полюбят.

Или хотя бы дадут медаль. Он превращается сразу в куклу, играет себя с медалью. Лучший или худший вид смерти.

Дело-то было так просто. Давать место, как Дан Маркович своим котам. Сколько их там у него, 50 – 100?

Так жили на Соловках. Поэтому мне так запало место. Потом всё поломалось. Они теперь плюются из сытых двухтысячных на нищие девяностые и наивные восьмидесятые.

Они ничего не помнят. Как решили дать место и как опять умертвили. Но дело в том, что они уже тоже в другом, в несчастных десятых.

Станешь куклой, а все пойдут дальше, и будешь смотреть им вслед с живой тоской, что запутался, как деревяшка, как отчаянье, что они могут любить только мёртвых.

Поэтому у нас остаётся только жанр, пьеса на ладони, как у Чехова и Толстого. И я не обольщался. Я понимал, что сначала убьют, конечно.

Но уж больно жанр заманчив. Такое бывает раз в 700 тыс. лет инопланетянской, гиперборейской, атлантидской, византийской истории. Как описать жанр?

Ну, представьте, Чехова с доброй улыбкой и себе на уме, у которого если одно, то сразу другое, как у чахоточных Достоевского.

А теперь представьте Толстого, который как дворник в «Пластилиновой вороне» держит за руку точно такого карапуза.

Серую слизь сразу пропёрло, что ей капец, когда она прилетела на землю и зацаревала, что всех может сделать куклами, как великий инквизитор на ток-шоу.

Свернула за угол, а там стоят эти, как золушка за руку, и улыбаются, как обдолбанные, что им всех жалко, и шепчут медитативную сутру всё время, прости, прости, прости.

И серая слизь заскребла когтями по асфальту, и здесь достали, суки. Кукла, у которой родится кукла, потому что она себя не пожалела, уже не кукла.

Вы выходите на сцену после спектакля, а все насупились, не хлопают в ладоши, обиделись очень.

Они хотели вас побырому убить и полюбить за вечер, а вы обдурили, как Чехов, что если одно, то сразу другое.

А потом превратились в них, как Толстой. И они идут куда-то, а куда не знают. Думают, лишь бы уйти.

Песня Акеллы.

1.

Тест на место силы. Когда место силы не проходит тест на место силы, а один, который сбочку стоял, проходит, потому что место это люди.

Я думал, как спасти Марию. Зона, психушка, ток-шоу, Интернет. И всё на учителя школы, потому что это в крови, в генах.

Дедушки, которым велели идти и умирать молча, на войне и на зоне, они шли и умирали. Папы, которые даже не знали, какой смысл жить после смерти Бога в психушке. Дети, которые взалкали, что несчастье – счастье на ток-шоу.

Внуки, которые разговаривают со звёзд друг с другом по связи вроде Интернета, только совершенней, ты веришь в то, что когда мы были вместе, мы были несчастливы? Я не верю.

Я, конечно, знал, как спасти Марию за лето. Мастерская возле жизни. Община верных. Дом в деревне. Пьеса на ладони.

Но дальше у меня был тупик. Мастерская возле жизни это было это место, в котором книги, куклы, скульптуры, иконы, рукописи, картины, одежда, утварь.

Одноэтажный барак на 4 квартиры, от в/ч, под снос, макет страны, история земли, Индейцевы, Инопланетяниновы, Мутантовы, Послеконцасветцевы.

Что мы не главные, что мы главные, что главного нет, что всё главное. Потому что когда 10 лет назад Соловки не прошли тест на Соловки, то мы стали Соловками. Перестали бояться благополучья и неблагополучья, потому что есть вещи пострашнее.

Но дом в деревне это тоже было это место. И община верных это тоже было это место. И пьеса на ладони это тоже было это место.

Потому что когда место силы не прошло тест на место силы, то это место стало местом силы.

Экстрасенсы в ютубе говорят. В 90-х – 20% детей были индиго. В 2000-м – 40%. В 10-м – 60%. В 20-м – 80%.

Экстрасенсы в ютубе говорят. Мендель скрещивал мушек с упадочными признаками, чтобы доказать вырождение научно. А у них рождались мушки-мутанты, которые были превосходной породы.

Экстрасенсы в ютубе говорят. В местностях с неблагополучной экологией на порядок большее количество детей индиго.

Теперь из личной истории. Папа женился на маме. Потом оказалось, что 70-е прошли и военный и блондинка стали не трёшка, дача, мицубиси, Ницца, а наркоман и одинокая.

Сейчас прошли уже 2000-е. Один Никита всю жизнь думал, что он старкер, что сталкеру нельзя на зону с корыстной целью.

А в 45 лет понял, что он Мартышка. Что индиго это мутанты мутантов, просто когда их становится 80%, измененья становятся необратимыми.

Я не про закрытый пол и что общество колбасит. В конце концов можно взять в детдоме беспризорника и воспитать его джентельменом. И он будет в 50 лет нервно курить и думать, пипец, когда вы будете петь песню Акеллы.

Экстрасенсы в ютубе говорят, у нас 3 выхода. Стать энергетическими брикетами для серой слизи. Стать техногенной катастрофой. Стать пятым измереньем.

Мария говорит Никите, они тебя плохому научат. Вряд ли они Никиту чему-то могут научить, даже если Никита один из них.

Община верных, мастерская возле жизни, дом в деревне, пьеса на ладони это место силы. А место силы это индиго, который с той стороны и с этой, где песня Акеллы и где беспризорники.

Если вы попросите индиго полечить Марию, что он вам ответит? Ещё неизветно, кто кого лечит, индиго беспризорника или беспризорник индиго.

Экстрасенсы в ютубе все южане. Так и мы ж про это. Пятое измеренье – место силы. Токо не надо нас, маленьких, лечить. С той стороны и с этой. Просто хотелось проездиться по России.

Майка Пупкова говорит, нет, всё-таки, надо видеть картинку. Они ездят на остров Соловки в Белом море, где построили коммунизм в 90-х. И на полуостров Крым в Чёрном море, где сейчас коммунизм по моим данным, опорная точка индиго.

Так и я про то же, говорит Никита. Продвинутый даос стоит на горе в 49, и видит, что он мутант мутанта. Что он может смотреть с той стороны на эту. Что он может смотреть с этой стороны на ту. Что это будет одно и то же – преображённая реальность.

И реальность преображается, как беспризорник в 50, который вообще из другой тусовки. Зона, психушка, ток-шоу, Интернет, а не община верных, дом в деревне, мастерская возле жизни, пьеса на ладони.

И он становится преображеньем, местом силы, мутантом мутанта мутанта, пятым измереньем. Вот вам и песня Акеллы.

2.

Им же надо передать посвященье, говорит Майка Пупкова на мутантов мутантов мутантов. А то они со своими гиперспособностями в третьем поколенье превратятся в кислотную лужу. И становится учитель в средней школе.

Блин, думает Никита. Нам и Марью Родину негде лечить, а тут ещё Майка Пупкова приняла решенье. Выходит на гору в мультфильме, и шепчет в пустое небо, как медуза, ну, что делать?

И небо, ты как Чернышевский и Солженицын, что делать. Коммунизм строить в одной отдельно взятой стране из обломков техногенной катастрофы, блин.

Ну, ты даёшь, небо. С тобой как с человеком, а как ты как беспризорник. Это Никита. Беспризорник, у которого посвященье - заколоть в темноте спицей неизвестно кого, чтобы склеить позвонки века. И он говорит, нет, пахану зоны.

Ну, дальше сами понимаете. Но тут к директору детского дома приходят усыновить. Директор бывший гебист, и конечно же, всё знает, что его детский дом чёрная зона, а не красная зона.

И говорит небу, ну, что делать? И небо, как Достоевский, у тебя есть шанс подать луковичку. И директор усыновителям, тут есть один Спицын.

И всё, говорит Никита преображенью. И всё сначала. А где же тогда небо? Говорит небо. Если на небе тоже зона? А фиг его знает. Говорит Никита. Надо спросить у экстрасенсов в ютубе, они всё знают, и как детей пеленать, и куда бежать во время цунами.

Во время цунами никуда бежать уже не надо. Говорит Спицын в 50 на горе. Это тот случай, когда техногенная катастрофа, транспорты серой слизи, порталы пятого измеренья не заменят песню Акеллы.

Ты стоишь, нервно куришь, и думаешь, пипец, пипец, пипец. А приёмные родители поют песню Акеллы. А небо снимает ноги с дисплея и встаёт по стойке смирно, как коммунизм в отдельно взятой стране для всего населенья.

«Они все в один голос, «Россия, Россия», Кейси, Ванга, Нострадамус, Шри Ауробиндо, а мне Марию негде лечить», думает Никита.

«А чё ты хочешь»? Говорит место силы, кот Муся Фарафонов из можжевелового куста, пьесы на ладони, общины верных, мастерской возле жизни, дома в деревне. «Я хочу лечить». Говорит Никита. «Как лечить будешь»? Говорит Муся.

«Та, как всегда», говорит Никита. «Лишнее отсекаешь от техногенной катастрофы и отдаёшь серой слизи, и она аж шевелится от наслажденья, как опарыши на трупе Муси Фарафонова на обочине медицинского проезда с лентой мицубисей, который пожертвовал собой для леченья».

И Никита решился на преображенье, давать собаке Блаже Юродьевой средство от лучевой болезни, которое передали гранд-дамы на пеньке со своими воспитанниками всех пород незаметно из рук в руки одними губами, «от всех болезней, особенно, от рака».

Глаша лежала на лужайке перед бараком на 4 квартиры в месте силы с той стороны в пятом измеренье. У неё на глазном яблоке, как песня Акеллы, уходила в перспективу Россия Кейси, Ванги, Нострадамуса, Шри Ауробиндо, Иисуса Христа.

Июнь 2011.

© Никита Янев, 2011
Дата публикации: 16.09.2011 17:12:41
Просмотров: 1930

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.