Эпизодический персонаж

Юрий Иванов

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 22451 знаков с пробелами
Раздел: "Любовь зла..."

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Эпизодический персонаж

В субботу днем Семенову позвонила подружка Лёля Яськина из родного города. Город этот был далеко на Севере, многое там было не так как здесь, но одно можно было сказать точно – там было не лучше. Все города похожи друг на друга одной общей чертой. Город - это огромное скопление одиноких и несчастных людей.

Подружка взволнованно спросила его о том, будет война или нет. Лёля считала Семенова полковником и была уверена, что он все на свете знает. Семенов ничего такого не знал и полковником не был.

– Да иди ты на хрен! Типун тебе на язык! Ничего не будет, - уверенно ответил ей он и хотел дать отбой. Но не тут-то было. Подруга, не дослушав, начала грузить его своими проблемами - какие-то прокурорские проверки, злобные газеты, заболевший ребенок и просьба найти ей в Н-ске непьющего мужа с видом на море.

Он, конечно, знал, что Лёлькин вопрос про войну, это только отмазка. Главным во всей этой душевной какофонии было одно – ей была нужна любовь. Не обязательно его, Семенова, любовь. Просто любовь. Кого-нибудь, желательно молодого, красивого и неженатого. Видимо, у одинокой женщины под сорок снова было безрыбье. Если б не расстояние, ей сгодился бы и Семенов, но в последнее время он довольно сильно сдал в этом вопросе и желаний дарить любовь кому бы то ни было не испытывал.

Когда-то он не скупился на это, раздаривая себя направо и налево всем желающим и страждущим. Где-то в глубине души он полагал, что отдавая себя, свою последнюю рубаху, ты будешь иметь право получить что-то и от других. Однако этот закон не работал. Право у него было, только вот такой обязанности у людей не было. Люди брали, брали, брали, а отдавать хоть капельку себя не желали.

Он устал. В последнее время появилось чувство высосанности, какой-то непроходящей усталости и безнадеги. Годы брали свое. И хоть внешне, телом Валера был еще ничего, душа старела, и он это здорово чувствовал. Исчезали одно за другим желания - стало как-то безразлично что есть, что пить, даже что носить, на какой машине ездить и где жить… Как-то отошли на задний план деньги. Смысл обладания ими потерялся. На что их тратить?

Уходили женщины, или он сам уходил, не чувствуя былого подъема, не понимая, зачем, собственно, нужно так мучиться о них, страдать по ним, добиваться их тел и душ.

Он ловил себя на постоянном, хроническом «дежа вю». Стереотипные движения, стереотипные слова – комедия стандартных положений. Результат разочаровывал. Масса затраченной энергии растворялась в воздухе. Никому, даже женщинам, это было, в общем-то, не нужно. Просто, играя в любовь, люди хотели оставаться живыми или даже не так, нет, – они хотели походить на живых. Любовные игры превращались в молитву: «Господи, помоги мне не чувствовать себя мертвым!»

Люди под пятьдесят – несчастные зомби. Они ходят, говорят, думают, даже что-то творят, не приходя в сознание, по привычке или по инерции. Как жили раньше, так же живут и сейчас и будут стараться жить дальше. Зачем? Они не задают этих вопросов, ибо, если задать их самому себе – получится, что незачем. После этого шевелиться, творить, говорить и думать будет уже не нужно.

Люди живут по старинке. А что если эта старинка прожита не так? Если все твое начало жизненного пути ошибочно? Если вместо того, чтобы стать цирковым артистом, ты пошел служить в менты? Может ли искривленное начало жизни выправиться к середине жизни? Да никогда. Тут все против человека – и привычки, и страх, и отсутствие по настоящему необходимого тебе опыта и отсутствие времени и желания его набирать.

И ты сам воспринимаешься другими людьми только таким, каким ты был когда-то, а не иначе. Обновленным или просветленным ты им не нравишься. Они не узнают тебя. У них не сходятся нужные файлы, и они не понимают - зачем это тебе было нужно – просветляться. Все же было так хорошо и привычно.

И вроде бы – да и черт с ними, с другими! Неужели на них клином белый свет сошелся? Но, как без них? Твои окружающие это и есть твоя человеческая жизнь. Как жить без людей, без знакомых, без тех, кто помнит тебя, уважает, любит, заботится о тебе или завидует, ненавидит и злится на тебя? Как жить без накопленного? Для кого тогда жить?

А если подсчитать, сколько же людей знает тебя в этом мире? По кругам. Ближний круг – человек десять, средний - человек сто и дальний - человек тысячу. И это в самом лучшем случае. Цифры абсолютно натянуты, на самом деле всех их гораздо меньше. Но пусть тысяча. За пятьдесят лет – тысяча человек. Ничтожное количество среди семи миллиардов людей. Ты никому, кроме них, не был известен. Ты никому не был интересен, никто кроме них не задержал на тебе взгляд, ни у кого ты не вызвал никаких чувств, кроме этой жалкой тысячи…

Ты накопил тысячу человек на земле. Они когда-то слышали о тебе, видели тебя, ощущали тебя, нюхали, трогали, ты чем-то их расстроил или повеселил. И все. Больше тебе никого тронуть не удалось, да и не удастся уже никогда. Круг неминуемо будет сужаться пока не превратиться в игольное ушко, в черную дыру, за которыми только пустота и ничего более.

Пустота приходит неожиданно. Еще вчера ты был полноценен, а сегодня инвалид. У тебя, как в одном известном фильме, одно за другим пропадают чувства. Сначала обоняние, потом вкус, слух, зрение и осязание. И ты постепенно перестаешь существовать, потому что тебе нечем больше участвовать в жизни – все, чем можно было ощущать жизнь - атрофировалось.

Эта жизнь устроена так, что ей потребны только молодые люди. После возраста «сорок пять» она теряет к тебе всякий интерес. Ты еще жив, но с тобой уже все понятно – ты никогда не сделаешь то-то и то-то, не сдвинешь гор, не осушишь болот, не полетишь к звездам. Ты измениться не можешь. Вся твоя дорога пройдена. Теперь тебе остается тихо брести по обочине, чтобы пройти последние метры до финиша. И самое страшное – этот финиш уже очень хорошо видно. Ты - на прямой.

Если бы вернуться в семнадцать лет, в то последнее беззаботное лето юности, что бы ты увидел? Какими были бы краски? Запахи? Как бы ты дрожал от прикосновения к нежной девичьей коже? Какой бы сладкой была клубника и какой бы горькой водка? Какую музыку слышал бы ты в реве морских волн?

Если ударить по нам, пятидесятилетним, этим молодым запахом, цветом, нервной дрожью, вкусом и грохотом жизни? Мы умрем, наверное, от переизбытка чувств. Мы взорвемся от переполнения эмоциями. Наши потрепанные тела и мозги не выдержат этой жесткой ударной волны. Поэтому мы хуже слышим и видим, поэтому пища нам пресна и наши заскорузлые пальцы шершавы, поэтому наши носы привыкают к запаху дерьма и не чувствуют запахов роз.

Мы в щадящем режиме. В спящем режиме. Нас успокаивают снижением уровня чувств, медленно и заботливо приготавливая к смерти. Нас соборуют, читая над нами однообразные заклинания.

«Ваше время истекло. Ваше время истекло. Ваше время истекло».

Семенов долго разговаривал с Яськиной, выслушивая ее вечное шмыганье носом. За этим шмыганьем он видел ее розовощекое лицо голубоглазой блондинки, красивые ноги, улыбку… Как давно он ее не видел? Да лет семь, наверное. И практически все эти семь лет Лёля звонила ему примерно раз в три месяца, чтобы пожаловаться на жизнь, испросить совета в своей бурной сексуально-семейной-трудовой жизни. Если Семенов не брал трубку, она забрасывала его смс и посланиями на аську или почту: «Семенов, скотина, ответь! Это вопрос жизни и смерти! Ты черствый человек! Ненавижу тебя! Возьми трубку, гад!», сдабривая это нецензурными угрозами, откусить ему ухо или того хуже - оторвать ему яйца.

Она все равно добивалась своего – Валера трубку брал и долгих полчаса-час выслушивал Яськину, а потом долго давал банальные советы – как ей жить дальше. Было такое ощущение, что Лёля серьезно кивает там, за трубкой, и, насупив бровки, записывает на бумажке все его советы. А потом живет по ним следующих три месяца. Срок годности советов истекал, и она снова звонила Семенову и снова требовала аудиенции.

Сказать, чтобы это напрягало Семенова, было, не скажешь. Звонит и звонит. Все-таки есть на свете человек, которому он виртуально нужен раз в три месяца. Тоже неплохо. Пусть для решения каких-то дурацких житейских проблем взбалмошной бабы.

Человек из далекого прошлого. Человек, который систематически прорывается оттуда через время и пространство с маниакальным упорством добиваясь, чтобы Валера ничего не забывал. Словно в сохранении этой памяти был какой-то смысл. Может быть действительно в Яськиной был какой-то смысл? Какой?

Задумывался ли кто об этом? Появление тех или иных людей в нашей жизни всегда предполагает смысл. Мы не знаем какой, но он есть.

Например, встреча с одноклассником. Пятнадцать лет не виделись. Одноклассник никакой, никогда вы особо не дружили. А тут как-то вдруг сошлось, и он зовет тебя на «зеленую». Ты свободен, у тебя новая «Волга» и вы едете в ближайшую субботу на карьеры. По дороге заезжаете к его знакомым женщинам. Прихватим девчонок? Почему нет? Вы веселитесь - женщины приятные. К одной из них у тебя возникает смутная симпатия. Между вами ничего не происходит, но Она остается в памяти.

А одноклассник не пропадает. Он ходит к тебе на работу, приходит домой. Вы много разговариваете и, как бы невзначай, о Ней. И ты все больше и больше понимаешь, что Она это не просто так. Одноклассник немного задолбал тебя своими визитами, но ты терпишь его, ведь он иногда рассказывает о Ней.

Потом через год вы снова едете на природу. Она едет с вами. Там у костра, ты наконец-то решаешься ей сказать что-то, что не может быть ею отброшено. У вас завязывается недолгий роман, так ни к чем и не окончившийся – у каждого есть упругие, не обрубленные «хвосты» из прошлого. Они словно резиновые жгуты тянут вас обратно, в старые привычные несчастья и проблемы.

Но одноклассник тут. Он усиливает свое давление, ходит к тебе все чаще и уже совсем измучил тебя своими визитами. Приходит на службу, садится на стул и сидит час или два, изредка перебрасываясь словами. И напоминает о Ней. Сам по себе он не имеет смысла. Только в связи с Ней.

Именно благодаря ему, ты не сдаешься и делаешь еще одну попытку сблизиться, потом еще одну и еще… Ты продолжаешь биться головой в закрытую дверь. Почему? Наверное, потому что одноклассник ходит и ходит, ходит и ходит. Он задрал тебя своими приходами и молчаливыми посиделками. Ты едва сдерживаешься, чтобы не заорать: «Что тебе надо, мудак? Чего ты ко мне пристал?».

Потом ты вдруг понимаешь, что он - это твоя совесть. Одноклассник не дает о Ней забыть. Потому что он – божий проводник, он подсознательно знает о том, что Она это и есть та женщина, о которой ты мечтал всю свою жизнь, та с кем ты хотел бы умереть вместе и одновременно, прожив прекрасную и счастливую жизнь. Та, которую хотелось бы целовать, просто проходя мимо, та, которая думает, так же как и ты и чувствует одно и то же. И даже если она нечаянно пукнет, тебя это радует и умиляет, как умиляет родителей «пук» их долгожданного младенца.

И вдруг, одним прекрасным вечером, она отвечает на твою смс и вы встречаетесь. Все становится другим – вы стремительно сближаетесь, словно кто-то разрезал те резиновые жгуты, что держали вас, протягиваясь из прошлого, и вы как из рогатки полетели навстречу друг другу, и никто уже не мог остановить вас, и никто уже был не нужен, чтобы соединить вас. Вы слиплись в один ком - совершенно естественно и навсегда.

И одноклассник вдруг резко исчез. Просто пропал, словно его и не было. Его не стало вообще. Он перестал приходить к тебе, звонить… Даже его телефон отвечал тебе: «Номер не существует». Исчез, сделав свое, предписанное Богом дело. Исполнив свою миссию, свое предназначение, свой долг. Даже не осознавая разумом того, какое прекрасное чудо он сотворил.

В его памяти не останется об этом событии практически ничего. При встречах с другими одноклассниками он скажет – «да я Его видел, у него все нормально, работает там-то, женился, слышал…». И все, и больше ничего он пояснить не сможет. Потому что не знает о той роли, которую сыграл в судьбе другого, в общем-то, постороннего, человека.

Эта его роль – роль божьего проводника. Бог, желая тебе помочь, использовал его «в темную», не объясняя ему ничего, не просветляя его мозги, не требуя от него жертв. Просто свел двух людей, чтобы с помощью одного – спокойного и сытого, другой - страждущий и несчастный обрел, наконец, свою настоящую любовь. Ту, о которой просил Господа долгие годы.

Что если Яськина тоже не просто так? Зачем она? Секс? Не было у него с ней никакого секса. Великая дружба? Не было и великой дружбы. Просто она привыкла к нему. Какое-то странное дочернее чувство, с которым она так и не сумела разобраться.

Когда-то в конце девяностых, молоденькой, сияющей от гордости и романтических грез, девочкой, Яськина пришла работать следователем в Ленинский РОВД. А он тогда был заместителем прокурора – самой грозной и злобной собакой для каждого милицейского следака.

Было ему тогда тридцать семь, и отслужил он системе уже девятнадцать лет. И оттого казался себе черствым, циничным и жестокосердным стариком.

Но Лёлька ему нравилась. То ли глупая мордашка, то ли голый пупок и круглая задница, но он не рычал на нее, а просто учил, как надо правильно работать. Без естественного в их среде мата, повышенных тонов и швыряния в лицо плохо расследованных уголовных дел. По - отечески.

Одной Яськиной разрешалось заходить к нему за стол и, склоняясь над делом, оттопырив задницу, волновать его своими длинными волосами и слегка тереться об него тугим девичьим боком, разглядывая при этом ошибки в сляпанном ею криминалистическом опусе. Он ни разу даже не похлопал ее по аппетитному заду, хотя в то время ему очень не хватало секса и от Лёлькиных прикосновений по ночам ему снились кошмары. Нет. Он был тверд, придерживаясь железного принципа: «Если хочешь жить спокойно - не е*и жену брата, и сотрудниц своего аппарата».

Сейчас он думал, а, ведь, зря… Надо было ее тогда трахнуть. Наверное, он не верил в себя тогда – девочке было всего-то двадцать два года. Неужели это возможно?

Теперь-то он понимал, что она только этого и ждала, вероятно, пытаясь сделать маленькую карьеру с его помощью. Карьеру она не сделала, романтизм растеряла, да и он свалил с этой гребаной службы на пенсию. Выгорел. Выжег сам себя, свои «комсомольские» принципы, свое желание исправить этот мир, сделать его лучше, чище и правильнее. Принципы пали в неравной борьбе с человеческой сущностью и гнусным бытом… Вместо них стал приходить цинизм, равнодушие, безразличие к людям. Опускались руки от безнадеги – этот мир изменить нельзя, человек всегда будет таким, каким был тысячу лет назад или даже две. Он неизменен. Никакой эволюции с человеком не происходит. Он навечно останется таким, каким его насильно вживили когда-то на эту планету. Сколько бы он ни жил - он всегда будет убивать, красть, насиловать, стучать на ближнего, хапать взятки и подпиливать стул своему более удачливому соседу. Потому что он есть человек – искусственный андроид-мутант с вживленной неизменяемой компьютерной программой.

Чтобы не потерять последние крохи самого себя – он ушел. Пришла выслуга, право на пенсию и он решил: «Все, больше так нельзя жить. Иначе, смерть».

Смерть не физическая, смерть духа, банкротство собственной души. Оставшись здесь, он рано или поздно продаст ее дьяволу, причем, за бесценок – за какую-нибудь вшивую должность или, того хуже, - за вонючую взятку. И перестанет себя уважать совершенно. Нет, так нельзя. Все должно иметь начало и конец. За этим концом первой серии у него еще есть немного времени, чтобы успеть прожить какую-то другую жизнь. Пусть не такую, о которой мечтал, но хотя бы похожую на нее. Чище, лучше, правильнее. Может быть, грехи первой серии можно будет искупить во второй?

Двухсерийная жизнь похожа на двухсерийный героический трагедийный кинофильм. Во второй серии герой, конечно, погибает, но зато наблюдать, как он изворачивался, как мучился, как пытался убежать от неминуемой погибели – очень интересно. Эти извороты и мучения и есть его жизнь, и чем их больше, чем они изощреннее, чем в них больше нестандартного и нетипичного, тем интереснее смотреть. Кто-то наверняка наблюдает за нами, и даже может быть ставит на нас ставки… Как знать.

Яськина навела его на мысль – а может быть, люди проживают много жизней? И количество присутствующих в жизни человека одних и тех же лиц всегда одинаково. Эти жизни – спектакли с одними и теми же актерами, где главный герой всегда один и тот же. Актеры одни, но их роли меняются с каждой новой жизнью. В какой-то из жизней, скажем, та же Яськина была его женой или любовницей – пилила его, мучила, доводила до белого каления, истязала душевно, а потом бросила. Может? Может. А сейчас, ощущая неясную вину, Лёля наблюдает за ним, не бросает свое, родное? Как он там с другой, хорошо ли ему, все ли в порядке? Не нужно ли чем-нибудь помочь? Но соединиться вновь и стать супругами или любовниками они уже не могут – так написано в программке.

Сценарий уже другой, в котором она уже непонятно кто – подруга не подруга, дочь-не дочь, подопечная ли, ученица ли? Так, второстепенный эпизодический персонаж, добавленный в повесть для того, чтобы герой выглядел выпуклее, объемнее, чтобы не казался каким-то бесцветным персонажем плаката о борьбе человека с самим собой. И в следующей жизни ей тоже ничего не светит. Она свою роль рядом с главным героем уже отыграла. Теперь ей остается только виртуальное общение. И с каждой новой жизнь ее роль будет все мельче и мельче. В бесконечном сериале, она дойдет до нижней точки, до персонажа типа «Чего изволите?», до малоизвестной бухгалтерши из кабинета номер двадцать пять, а потом вновь начнет подниматься по «карьерной» лестнице» и вновь дойдет до почетного звания жены или любовницы и, может быть, тогда она не посмеет пилить и обижать его, как в первый раз?

Человек гораздо сложнее, чем кажется, и его сегодняшней жизнью все не ограничивается. Жизнь была вчера, будет и завтра.

– Семенов? Ты хотел бы меня? – вдруг спросила Лёля.

– Чего это тебя так торкнуло? Плохо все? Мужики пропали?

– Как ни странно, не пропали. Многие с кем я раньше мутила, добивалась их, страдала по ним, теперь развелись, и липнуть начинают. А мне их не надо. Представь, они мне жалуются, что после развода, стали несчастны, все у них отняли и прочее. А я им отвечаю, что после развода, я наоборот счастлива и стала только богаче. И смеюсь очень естественно. Представляешь, у них лица от моих слов на глазах изменяются, словно они кислоты глотнули. А я, ведь, не вру.

– Любви хочется, Семенов. А ее нету. Я бы тебя любить хотела, но ты хронически женат, да и женат-то, сука, счастливо, как назло. А хочется. Хороший ты мужик, Семенов. Таких уже не делают. Почему я тебя раньше не отобрала еще у той первой твоей - длинноногой красотки со злым лицом. Ненавидела я ее. А ведь могла бы, да, Семенов? Я же видела, как ты от меня плавился. И злилась на тебя – ну почему, эта тупая скотина не ущипнет меня за жопу? И ведь ни разу! Морда твоя краснела, пальцы дрожали, а держался. Коммунист, мля! Моральный кодекс!

– Яськина, давай не будем. Ведь все это херня и словоблудие. Чего ворошить опавшие листья – прошло уже пятнадцать лет. За эти годы ты два раза замужем была и любовников, поди, штук сорок имела. Между прочим, были времена, когда я и свободен был и лежал, словно на ладони – на бери. Не брала. Помнишь, ты мне даже в три часа ночи такси вызвала, чтобы только не давать? Не помнишь, а я помню. Ты в то время какого-то паренька добивалась с таким остервенением, что тебе его жена даже глаз подбила.

– Знаешь, Семенов, те, что у меня были - в базарный день по пять копеек за пучок. А ты один на миллион. С тобой страшно, а без тебя еще страшнее.

– Страшно? Почему? – Семенов закурил и удивленно поднял бровь. Странные вещи, однако, узнаешь о себе с годами. Так вот, оказывается, как ты еще можешь выглядеть с женской стороны.

– Боишься не соответствовать. Все время комплекс неполноценности испытываешь. Страшно потерять. Не имея тебя, уже боишься – а вдруг бросит, вдруг разочаруется или того хуже - уведут. Нервное ты дело, Семенов. Светишься сильно. Тебя ведь не спрячешь, не закопаешь. Психуй потом, - Яськина рассмеялась - как показалось немного горько, - я тебя, наверное, отравила бы, если бы ты был мой. От ревности крышу бы снесло, и отравила бы. Крысиным ядом, чтоб, гад, помучился!

– Слава те яица! Избавил бог, - Семенов захохотал, представив Яськину, сидящую перед тарелкой солянки с горящими от ревности глазами и, решающую сколько же яду ему туда бросить – ложку или лучше сразу две, чтоб наверняка, - дура ты дура, Яськина. У тебя комплекс ученицы. Я научил тебя когда-то плохому и уже совершенно не нужному, а ты впитала все, как губка и теперь срыгнуть это не можешь. Я просто мужик, самый обыкновенный. Как все – не лучше, не хуже. Может только более грустный. Ну, так, ведь, это все свойство натуры. Проходит. Иногда я и веселить умею.

– Сам дурак. Не веришь? Ты всегда надо мной посмеивался. Я тебя боялась, понимаешь.

– Все может быть, Лёля, все может быть. Ну, давай, плачься, чего у тебя там случилось?

– Ничего не случилось. Тебя хочу. Хочу, чтобы ты сегодня сел на самолет и ночью уже был у меня. Я сделаю тебе массаж.

– Гы-гы-гы!!!

– Не смейся, сволочь, я специально училась, курсы проходила. А ты ржешь.

– Ты потренируйся сперва на ком-нибудь помоложе. Я могу и погибнуть под твоим профессиональным напором. Ты же такая усердная ученица. Сдавишь сонную артерию - и мне кирдык.

– Ненавижу тебя, скотина! Хоть и люблю всю жизнь.

- Мели, Емеля!

- Слушай, у тебя в прокуратуре никого знакомых не осталось? А то они на нашу контору тут наехали.

– Ага, так вот ты почему звонишь! Все понятно. Нету никого, Яськина, забудь. Я уже забыл, что и прокурором-то был. А чего наехали?

– Да, блин, предписание выписали такое, что хрен исполнишь. Говна разного понаписали, а как их ублажить никто не понимает.

– Это формальное предписание. Для галочки. Зачитай.
Леля забубнила канцелярскую тарабарщину нового времени, так похожую на старую большевистскую трепотню, что у Семенова свело зубы.
- Херня это все - проформа одна, пших, видимость. Все у нас сейчас в государстве - пших и видимость. Совок отдыхает. Ладно, записывай, что делать надо. Пшихом на пших ответим.

– Ага, давай, я записываю, - далеко на Севере явственно послышалось шуршание бумаги.

До следующего Лёлькиного звонка оставалось еще три месяца.

***

© Юрий Иванов, 2014
Дата публикации: 30.08.2014 11:34:41
Просмотров: 2273

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.