У творения Мiра

Денис Требушников

Форма: Очерк
Жанр: Заметки путешественника
Объём: 12447 знаков с пробелами
Раздел: "Современность"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Эта поездка была замечательна и познавательна. В город Мiр, который находится в Брестской области, Беларусь, мы – госпитальеры - отправились в начале сентября, погода к этому времени уже испортилась, и небо поражало своей унылостью, а температура понизилась до опасного уровня. Не то, чтобы нам это как-то помешало, скорее наоборот, взбодрило: не каждый раз удается почувствовать себя средневековым человеком в полной мере, испытывая и жар, и холод.

В Новосокольниках, где мы пересаживались на поезд Санкт-Петербург-Минск, нас уже встречали питерские госпитальеры. На этот счет переговорили два проводника, я краем уха захватил их речь:

― Чего ты такая грустная, что-то случилось?

― Ко мне еще рыцари сели, ― удрученно ответила наш проводник.

― Радуйся, может они тихие. Пятый вагон полон викингов, три часа уже пьют и шумят.

В пятом часу утра мы прибыли в Минск, где нас встречали люди из Иерусалимского братства – организаторов. Они помогли обменять деньги, рассказали, что да как, купили нам билеты на маршрутное такси до Мiра.

До самого города добрались мы часам к десяти утра. Через полчаса пошел дождь. Дождь, как бы о нем не говорили, сплочает людей. Минские госпитальеры радушно расположили нас в своем черно-белом шатре из ткани промазанной гусиным жиром, который, как известно, влагу не пропускает. Сам шатер располагался на лугу перед Мiрским замком, справа от него распростерся пруд, окруженный яблоневым садом. Дождь на несколько минут прекратился, и мы решили помощь питерцам поставить их шатер. Небеса вновь прослезились. Мокрые и продрогшие мы таки подняли центральные шесты и колышками закрепили края полотна, а также натянули стропы. Девушки, которые следили за нашей работой, успели ускользнуть и вернуться из Алеварии (походной таверны) с большими кружками кофе; он пришелся весьма кстати.

Впрочем, мы осели в меньшем шатре минчан, там мы переоделись в удобную и более близкую к телу средневековую одежду. Об одежде можно говорить много, спорить насчет ее удобности и приемлемости в Век Высоких Технологий, но смею заверить, что очень удобна рубаха-шемиза (из выбеленного 100%-го хлопка (так как мы военно-монашеский орден, располагающийся преимущественно на Святой Земле, хлопок не запрещен статутами ордена)). Я играл роль падре, шемиза моя была длиннее, а сверху я накинул монашеский гарнаш (или ганаш – сутана с пришитым капароном (он же каппуччино – монашеский длиннохвостый капюшон) из черной 100%-ой шерсти. Еще летом я проверил надежность этого одеяния в деревне Коростынь (на южном берегу Ильмень-озера). При штормовых ветрах мне по прежнему было тепло, да и на палящем солнце я чувствовал себя хорошо. Осталось проверить одежду в холодные ночи.

Вечером, почти в сумерках привезли стог сена, которое молниеносно было растаскано по шатрам (число которых уже насчитывалось порядка семидесяти). Госпитальеры и тамплиеры оказались в более выгодном положении – мы являлись частью организаторов, и стог располагался рядом с нашими шатрами.

Я не буду описывать общее знакомство клубов и ночной бугурт (бой стенка на стенку), это займет много места, к тому же передать все в точности невозможно. Это просто нужно видеть). Сразу перейду к описанию ночлега.

Дождь пошел снова. На сене спать можно, чтобы там не говорили ученые, которые привыкли к перинам. Лучше всего спать, подстелив гамбезон (простеганную и набитую войлоком куртку, одеваемую под кольчугу или доспех). У меня ее не было, поэтому, как смиренный монах, обходился малым. В первую ночь я понял значение и важность длинного хвоста на капюшоне: во-первых, в нем можно хранить вещи (монеты, документы, колбасу), во-вторых – это замена шарфа (его можно обмотать хвост вокруг шеи, тогда простуда «не коснется больше вас»). Лишь мокрая кожаная обувь доставляла неудобства, но это меньшее, что могло бы быть. Сушка обуви весьма занятна: необходимо снять ее, обмотать ноги сеном, и вновь ее одеть (понятно, что носки мы не носили, их заменяли шоссы-хлопоквые или льняные чулки). Совершив все нужные приготовления, можно спать – сон сладок и приятен, на утро нет ни последствий, ни усталости. Однако, дозу алкоголя, чтобы согреться изнутри в очередное пасмурное утро, необходимо принять, тем более, что, по статутам многих монашеских орденов (как военных, так и нет), братьям необходимо за день выпивать не менее 5-6 литров пива или вина. Это связано с тем, что, как и в наши времена, многие реки и ручьи были загрязнены, и явственно выделялся недостаток чистой питьевой воды (особенно это актуально было для нас – братьев Ордена Госпиталя св. Иоанна Иерусалимского). Костер потух; чтобы воду вскипятить нужно время, поэтому добрые рыцари подарили нам три литра домашнего яблочного вина, иными словами, браги. Теперь можно было приступать к приготовлению завтрака. Этим занялись девушки.

Немного о еде. Мы, великолукские госпитальеры, изображали Итальянскую Командорию, разумеется, мы привезли с собой макароны, чему очень обрадовались минские братья. Но в отличии о поездки в Коростынь, мы взяли лишь одну пачку спагетти, ибо там, на берегу Ильмень-озера, когда на костер был общим с Орденом Дома св. Марии Тевтонской, тевтоны не смогли есть наши спагетти, у нас были припасены деревянные двузубчатые вилки, они же спагетти пытались есть деревянными ложками. Тевтонцы даже обиделись из-за этого на нас. Памятуя об этой истории, мы взяли «рожки» и «спирали». Когда добрались до Мiра наши славяне, минские братья катались по земле, охватив себя руками. Славяне в Беларусь привезли белорусскую картошку. К ней вернусь чуть позже, со словами Бальтазара. А пока расскажу, как сделать средневековый прототип походной духовки или микроволновой печи. Необходимо взять полено метр длинной и диаметром не менее двадцати сантиметров. Один конец полена, необходимо положить в костер, желательно под углом, чтобы прогорела внутренняя часть примерно пятнадцать сантиметров вглубь (конусообразным отверстием). Вычищаются ненужные угли, затем туда закладываются яблоки или картошка, накрывается. Изредка необходимо поддувать, чтобы поддерживать температуру. Когда наши яблоки и картошка были приготовлены подобным образом, Бальтазар, минский брат, выдал замечательную фразу:

― Яблок жарим, яблок парим, яблок так себе едим. Бульбу жарим, бульбу парим, бульбу так себе едим.

Пока основное блюдо готовилось, Я и Литторио отправились в город за хлебушком. Обойдя несколько магазинов, мы нашли пять вкусных пирожков, и три больших, словно для нас выпеченных, караваев из серой муки, грубого помола. Этот хлеб весьма кстати пришелся к шмату вкуснейшего солоноватого сала и водке.

После «причащения», мы разбрелись по своим делам. Я и Литторио прошлись по городу, обошли костел, сфотографировали. Нашли отличительный знак – старинный масляный фонарь на крыше этого здания XVI века. Точно такой же фонарь виднелся на одной из башен замка. Засняли замок с разных сторон, выслушали несколько легенд, связанных как с замком, так и прудом, на месте которого еще сто пятьдесят лет назад был древний яблоневый сад. Поели яблок; обнаружили обветшалую православную часовню, с фреской на внешней стене: там был изображен лик Христа, притом, что реконструкция только началась, краски, хотя померкшие, но выделялись явственно, не мешая насладиться превосходной работой художника, ибо «Materiam non superbat opus» (Материал не выше работы).

Позже минские братья нам сообщили, что в воскресение в костеле будет месса, в два часа дня. Такое пропустить я не мог из любопытства. Побывать на мессе в костеле XVI века, который с тех вренем не претерпел изменений, было верхом наслаждения. Фасад лишь в пристройках обновили, а само здание сохранило прежний вид, прежнюю кирпичную кладку. Нижняя часть стен все же была сложена из больших камней, что говорит о том, что этот храм стоял и до XVI века.

На субботу был запланирован одиночный турнир, в котором мне выпала честь облачиться в доспехи Литторио и сразиться. Но сам поединок не столь важен (я проиграл), как то, что случилось перед ним. В полном облачении, я сидел на щите, опершись спиной о брус, подпирающий деревянное заграждение, окружавшее ристалище (поле для проведения боя). От пасмурной погоды, от громкой музыки (такое со мной случается), меня потянуло в сон. Закрыв глаза, я унесся в пески Святой Земли, видел бои, сарацин, чистое небо и палящее солнце. Меня ранили стрелой, я почувствовал влагу на лице. Кто-то мне кричал: «Не умирай!», я открыл глаза, меня трясла девушка, удивительной красоты в белой одежде и голубой накидке, она ласково проговорила, чтобы я пошел под навес, начинается дождь. Я последовал ее совету, но сколько потом, после турнира, и на следующий день, ни искал эту девушку – найти ее не смог, словно это был призрак. Я спросил, кто меня вывел из сна у своих друзей, которые тогда находились вблизи – все говорили, что я просто встал и пошел под навес. Уж не саму ли Деву Марию я видел? Если так, то да, средневековые люди были правы – она божественно красива и милосердна! Жаль, что ныне ее лик стерся из моей головы. Я не могу описать, что я почувствовал, когда предо мной явился лик этой девушки, но, думаю, такие же чувства испытал Гольдмунд из повести Германа Гессе «Нарцисс и Гольдмунд», когда увидел в деревенской церквушке деревянную статую Приснодевы. Это не выражается словами, это чувствуется всем телом.

В воскресенье я пошел в костел, вместо того, чтобы смотреть дневные бугурты. Со мной пошла славянка из Твери. Средневековых одеждах. Я поверх гарнаша еще накинул орденский плащ с белым восьмиконечным крестом на левой стороне, т.е. шел в полном монашеском облачении, какое было положено по статуту. Мы вошли в отворенные деревянные двери высокой квадратной башни (она возвышалась на четыре этажа; по бокам были две маленькие округлые башенки с крестами на куполах), и окунулись во мрак, созданный низким потолком. Под ногами стелилась синяя дорожка. Слева от нас находилась рака в виде створки раковины. Обмакнув в них пальцы, мы по-средневековому, привстав на колени, осенили себя двумя перстами (сейчас же католики чаще всего крестятся полной ладонью). Пели бабушки. Впереди открывался вид на молельный зал, на два ряда деревянных скамей, между двенадцатью колоннами (по шесть с каждой стороны), которые поддерживали расписной неф. Слева, стрельчатые окна были завешаны. Возле них стояли высокие канделябры с зажженными свечами. По правую сторону были видны чудесные мозаики, канделябры и старая исповедальня. Небольшой закуток для священника, закрытый шторой; на мирянина глядело решетчатое окно, так же завешанное, была подставка для колен и рук, чтобы удобнее было припадать на колени. Такую исповедальню я видел впервые. Чуть далее по правому проходу в нише стояла Дева Мария, склонившая голову, руки ее были сложены в молитве, а лицо выражала скорбь. В левом проходе на нас смотрела статуя св. Михаила, побеждающего змея. В конце центрального прохода, ведущего в абсиду, возвышался алтарь, за которым в застекленной нише находилось распятие. Лицо Христа словно ужаснулось от наших грехов.

Когда мы расселись, я понял, насколько древние скамьи были в этом костеле – они скрипели, так пронзительно и тревожно, так будоражили сознание, что невольно я соскользнул на подставку для коленей, так и отстоял мессу, за исключением тех, случаев, когда необходимо вставать. Молитвы на русском я знаю не все, на белорусском – тем паче; меня спасла латынь. Сложив руки, как это делает Папа Бенедикт XVI, я читал молитвы на латыни, совершенно не обращая внимания на остальных.

Когда наступил момент личной молитвы (я прекрасно понимаю, что все просят за себя) мне стало не по себе. Я видел, как славянка, ушла с исповеди заплаканная, я просто не мог попросить для себя. Все, что хотел я уже получил – я в костеле XVI века! В Мiрском храме! (Вспоминая «Войну и Мiр» Л.Н. Толстого, где Мир – это Земля, Вселенная, это остается верхом всякого желания). Ирина, так звали славянку, плакала и выпрашивала разрешения проблемы с мужем, как потом выяснилось; я молился за то, что бы Кто-то облегчил ее страдания и лучше дал Что-то ей, не мне. Уж насколько я корыстолюбивый человек, но в это время о себе я вообще забыл, так мне было хорошо.

Думаю, это единственный положительный и миролюбивый момент в моей жизни, который отпечатался в памяти, обычно я запоминаю только плохое.

Теперь же меня, словно магнитом тянет в Мiр, где я был умиротворен, где я видел Деву Марию, где я чувствую себя по-настоящему средневековым человеком.

© Денис Требушников, 2008
Дата публикации: 11.04.2008 14:21:18
Просмотров: 2868

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Надежда Далецкая [2008-04-20 11:10:39]

Денис, мне было очень интересно прочитать Ваше путешествие на мою родную землю. Я живу в России практически всю сознательную жизнь, но родилась и детство провела в Белоруссии и корни у меня в том числе и белорусские. Поэтому сразу о том, что меня несколько коробит в Вашем тексте.
Заголовок. Вы, видимо, пытались написать его на белорусском языке, но почему-то в русском переложении. По-белорусски это пишется "У тварэння Мiр". Мне кажется это лишним, поэтому и название местечка лучше писать по-русски - Мир.Вы же не пишете в тексте Мiнск, почему же тогда писать Мiр, а не Мир? И заголовок дать Вашим заметкам м.б. другой.
Вот теперь то, что сразу "режет" глаз мой читательский.
Ранее страна эта славная называлась (по-русски) Белоруссия (во всех официальных документах и в литературных текстах), сейчас эта страна называется (опять же по-русски!) - БелАрусь. Во всех международных в том числе и зарубежных - Bela-) и прочих официальных текстах. А у Вас в тексте некий суржик Белорусь. Нет такой страны - БелОрусь. Исправьте, пожалуйста.
То есть правильно писать Беларусь, но белорусский(-ая, -ие)
У Вас есть ссылка на Л.Толстого. Поскольку с Л.Н.Толстым Вы лично не знакомы, то писать "Вспоминая Льва Николаевича и его "Войну и Мiр") несколько фамильярно, не так ли? Лучше написать (имхо) - Вспоминая роман Л.Н.Толстого "Война и мир"...кстати, почему опять Мiр? Вы ведь наверняка читали роман с заголовком "Война и мир"?
Ещё где-то в тексте есть опечатка "Что бы там нЕ говорили" - правильно - Чтобы там нИ говорили. Знаете, как не путаться с этими НЕ и НИ? Когда НЕ - это точно никто ничего НЕ говорил. А когда НИ - это как раз говорили. В Вашем случае - говорили, значит и приставка. НИ.
Очень верное замечание про серый хлеб. Знаете, его (этот хлеб) в быту люди так и зовут серый. Помню, в детстве, посылая меня в магазин, мама так и говорила: "Купи булку (в Белоруссии батон называли булкой) белого и половинку серого."
Сто лет не была в Белоруссии (в Беларуси), вот с Вами немножко попутешествовала, за что Вам, Денис, щырае дзякуй! (то бишь, спасибо)

Ответить