Сценки не из жизни.Первая часть

Марк Андронников

Форма: Миниатюра
Жанр: Драматургия
Объём: 63790 знаков с пробелами
Раздел: "Сборники"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

МУЛЬ, ГОЛЬ И АРУ-ДРУ

По горной тропе идут два тролля. У одного на плече дубина, у другого — добыча.
МУЛЬ: Сегодня нам повезло. Хорошо поедим.
ГОЛЬ: Наконец-то. Сколько можно голодать?
МУЛЬ: Не всегда бывают успешные дни, бывают неудачи.
МУЛЬ: Поедим.
ГОЛЬ: Первый раз за неделю. Кролики, конечно, не в счёт.
МУЛЬ: Кролики не в счёт.
ГОЛЬ: Знаешь, что я думаю? Всё зависит от случая. Иной раз подкарауливаешь часами, днями. Сидишь, не шевелясь, даже моргаешь настороженно, прислушиваешься, ждёшь. И ничего. А бывает, сам натыкаешься, успевай только дубиной ударить.
МУЛЬ: Да-а.
ГОЛЬ: Вот и выходит, что подкарауливание было бессмысленно. А поймал случайно. Повезло, и всё.
МУЛЬ: Что ж ты хочешь сказать? Что охотиться, вроде как и не надо, а добыча сама будет идти на тебя. Главное её не ждать.
ГОЛЬ: Нет, конечно. Я к тому, что странно получается. Заранее тщательно место удачное выбираешь, тропу подходящую ищешь, маскируешься под камень, ничем не выделяешься. Камень и камень. Дышишь осторожно, лишь бы не вспугнуть. Час ждёшь, другой, ещё. Целый день ждёшь. И ничего! (издаёт характерный для троллей звук, напоминающий не то рычание, не то выдох) Пфу-уф.
МУЛЬ: Охота на то и охота. Сегодня не везёт, завтра не везёт, послезавтра опять не везёт. А ещё через день, глядишь, и сыт. Так завсегда бывает. Охо-ота.
ГОЛЬ: Да, но всё равно обидно.
МУЛЬ: Это да.
Раздаётся громоподобный кашель. Огромный валун, лежавший рядом с дорогой, оказывается на самом деле горным троллем, по внешнему виду не отличимому от скалы. Горные тролли примерно в три раза больше обычных, так что тролли пугаются. Муль успевает бросить добычу в кусты. Голь стоит в нерешительности. Горный тролль отряхивается, разминается. При этом от него летит целое облако пыли. Он принюхивается, замечает троллей.
АРХУ-ДРУ: А-а! Это вы!
ГОЛЬ заискивающе улыбается.
МУЛЬ: Да. Вот идём охотиться.
АРХУ-ДРУ: Что-о?!
МУЛЬ: Охотиться!
АРХУ-ДРУ: А-а! Хэ-хэ. Охота! Я тут тоже в своём роде... хэ-хэ. Охочусь! (он подслеповат и щурится, разглядывая троллей) А как у вас с охотой, спрашиваю?!
ГОЛЬ: Да вот...
МУЛЬ: Пока никак!
ГОЛЬ: Неудачи!
АРХУ-ДРУ: Ну это ничего. Это бывает! И я, бывало, неделю без движения сидел, ждал. И ничего! А, бывало, раз и сами идут! Можно сказать, прямо в рот! Ха-ха! (он улыбается, показывая огромные клыки, при виде его пасти тролли невольно пятятся)
АРХУ-ДРУ(наклоняется, принюхивается): Что-то пахнет мне чем-то! Что это?!
ГОЛЬ(испуганно): Ничего!
АРХУ-ДРУ: Чем это пахнет?!
МУЛЬ: Может, нами?
АРХУ-ДРУ: Не-е! (принюхивается тщательнее) Пахнет, пахнет как....
ГОЛЬ судорожно сглатывает.
МУЛЬ отводит взгляд.
АРХУ-ДРУ прислушивается.
Голь и Муль переглядываются. Из кустов раздаётся тяжкий стон. Поднимается человек. Голова у него вся в крови, он ничего кругом себя не видит.
ЧЕЛОВЕК: О-о... Что же это?.. О-ох... (ощупывает голову)
АРХУ-ДРУ(указывает на человека своей огромной когтистой лапой): Ага!
МУЛЬ безуспешно пытается прикрыть человека ветками.
АРХУ-ДРУ: Добы-ыча! Вижу! Хэ-хэ! Вот какая ваша охота! А вы! Хотели хэ-хэ... брата, тролля, надуть?!
ГОЛЬ: Нет... Мы...
МУЛЬ: Мы...
АРХУ-ДРУ(смотрит на них, хитро улыбаясь): Всё понимаю! Хэ-хэ! Вот я и говорю, порой сидишь, ждёшь. А, бывает, они сами в пасть идут! Ха-ха-ха!
ЧЕЛОВЕК: Что же это было?.. Голова моя... О-о...
АРХУ-ДРУ(лукаво и вместе с тем хищно скалясь): Ну? Как будем делить?

ПАДЕНИЕ АДА

ДЬЯВОЛ(прогуливаясь среди мечущихся в агонии душ мучеников): Отлично. Сегодня такой прекрасный день. Впрочем, как и всегда. Здесь всегда прекрасный день для меня. Странное дело. Стоит хотя бы на минуту выбраться отсюда, у меня сразу портится настроение. Там всё слишком бестолково, хаотично, абсурдно и нелепо. Как там можно жить? Неудивительно, что всех их оттуда тянет сюда. Как ОН там мог управляться? Потому, наверное, и отошёл от дел, предоставив всё им самим. И я бы так же поступил.
ДЕМОН СКУКИ: Мой господин, мой господин! Случилось огромное несчастье!
ДЬЯВОЛ: Что ж, это хорошо.
ДЕМОН СКУКИ: Нет, мой господин. Несчастье для нас.
ДЬЯВОЛ: Что такое? Люди наконец-то поняли учение Спасителя. Или, может быть, решили жить по чистым законам природы?
ДЕМОН СКУКИ: Хуже.
ДЬЯВОЛ: Что же могло случиться?
ДЕМОН СКУКИ: Во Втором Круге в Зале Отчаяния в отсеке Пыток Однообразием по вашему повелению была введена новая мука — сбывающиеся мечты.
ДЬЯВОЛ: И что же? Что ты мнёшься?
ДЕМОН СКУКИ: Всё вышло из-под контроля. Один грешник. Великий фантазёр в прошлом, чьи идеи пошатнули мир, привели к упадку религию, вызвали кровопролитную войну, позволили безумцам прийти к власти, садистам и убийцам дали право творить свои бесчинства.
ДЬЯВОЛ: Хороший был человек.
ДЕМОН СКУКИ: Да. Однако всё вышло из-под контроля. Все его фантазии сбывались. И случилось страшное. Хуже, ужасное. Непоправимое. Его мысли стали оживать. Оживало всё самое плохое, жестокое, что было в нём. Эти тёмные мысли воплощались в кровожадных монстров. Монстров, порождённых его разумом, во всём подчиняющихся его воле.
ДЬЯВОЛ: И что? Ты бы хотел, чтобы его мысли превращались в ангелов?
ДЕМОН СКУКИ: Мой господин, не всё так просто. Все его внутренние демоны оживали. Но он не останавливался. Всё думал, думал, думал. Творя мыслью этих тварей. Целые армии чудовищ. Они сильнее, свирепее наших. Их мириады, им не счесть числа. Они во всём подчинены ему. Ведь он — их создатель. Такого раньше не было. Никто такого не делал. Никому ещё не удавалось здесь проявить свою волю.
ДЬВОЛ: Что же происходит?
ДЕМОН СКУКИ: Его слуги стали нападать на наших. Погибло столько несчастных демонов, чертей и бесов. Сначала они захватили весь Второй Круг, оттуда проникли в Третий и Первый. Рано или поздно заполонят весь ад. Никто и ничто не в силах их остановить. Только чудо, но оно здесь невозможно.
ДЬЯВОЛ: А что же мои лучшие воины? Где Демон Отчаяния?
ДЕМОН СКУКИ: Он уже повержен. Они набросились на него всем скопом и разорвали на куски.
ДЬЯВОЛ: А Вельзевул, моя правая рука?
ДЕМОН СКУКИ: И он погиб. Что делать, господин? Скоро они уже будут здесь.
ДЬЯВОЛ: Что это за звуки?
ДЕМОН СКУКИ: Битва. Это его легионы теснят наши.
ДЬЯВОЛ: Это невозможно.
ДЕМОН СКУКИ: Но это происходит.
ДЬЯВОЛ: Этого не может быть.
ДЕМОН СКУКИ: Но это случилось.
ДЬЯВОЛ: Ужас. Что теперь будет с адом?
ДЕМОН СКУКИ: Скоро он будет принадлежать одному человеку, самому великому из грешников.
ДЬЯВОЛ(ходит из стороны в сторону): Что же делать? Что делать?
ДЕМОН СКУКИ выжидающе смотрит на хозяина.
ДЬЯВОЛ: Так ничто не в силах его остановить?
ДЕМОН СКУКИ: Нет. И скоро захватчики будут здесь.
ДЬЯВОЛ: Что ж, тогда зови всех верных мне. Бежим. Мы создадим свой новый ад. Смогли раз, сможем и ещё. Только в этом новом аду больше не будет изощрённых пыток. Просто старая добрая боль. Берите с собой как можно больше грешников, чтобы хватило на первое время. Бежим!

СМЕРТЬ

БОРИС ЛЕОПОЛЬДОВИЧ: У нас в корне неправильное отношение к смерти.
АННА СТЕПАНОВНА: Что такое в сущности смерть? Что мы знаем о смерти?
СЕРГЕЙ ЛЕОНИДОВИЧ: А что мы знаем о жизни?
КЛАВДИЯ СЕМЁНОВНА: Смерть — переход в ничто. А что если это наоборот переход во что-то большее или просто иное?
ВАСИЛИЙ ФЁДОРОВИЧ: Смерть — способ приобщиться к непознанному.
ЕКАТЕРИНА ДМИТРИЕВНА: Смерть — это конец или начало?
БОРИС ЛЕОПОЛЬДОВИЧ: Есть ли вообще смерть?
АННА СТЕПАНОВНА: Смерть — это страшный исход? Или наоборот избавление?
СЕРГЕЙ ЛЕОНИДОВИЧ: Мы более боимся не смерти, а самого страха смерти, неизбежности, непонятности, невозможности объяснить её с рациональной точки зрения. Смерть всегда необъяснима.
КЛАВДИЯ СЕМЁНОВНА: Мне кажется, нас больше страшит именно конец. Неотвратимость. Однозначность. Что-то заканчивается. Как будто тебе говорят «Это всё». И ты всем своим существом понимаешь, что при всём желании и старании не сможешь найти и малейшего повода, чтобы подвергнуть сомнению истинность этих слов для себя. Это действительно всё. Конец.
ВАСИЛИЙ ФЁДОРОВИЧ: Меня в смерти больше страшат страдания или, лучше так, ощущения, с которыми она неизбежно связана, которые она вызывает. То, что ты переживаешь при этом.
ЕКАТЕРИНА ДМИТРИЕВНА: Но если смерть — это в самом деле переход? Изменение состояния существования. Чтобы стать бабочкой — надо побыть гусеницей, потом куколкой. А потом надо вылупиться.
БОРИС ЛЕОПОЛЬДОВИЧ: Да, смерть — несомненно дверь. Но куда она ведёт? Что за ней? Иная форма реальности, то есть в определённом смысле жизни, или ничто? Небытие? Тупик или коридор?
АННА СТЕПАНОВНА: Мы не просто мало знаем о смерти, но и не хотим знать. Мы старательно не замечаем её.
(хватается за горло, начинает хрипеть, падает на пол и умирает)
СЕРГЕЙ ЛЕОНИДОВИЧ: Да, да. Делаем вид, что смерти нет, как будто мы не можем умереть. Когда реально приходиться столкнуться со смертью, предпочитаем не думать о ней.
(хватается за сердце, начинает задыхаться, падает на пол и умирает)
КЛАВДИЯ СЕМЁНОВНА: Смерть ещё может заинтересовать нас как абстракция, маячащая где-то впереди, не угрожающая нам, по нашим представлениям. Мы можем воспринять её как образ. Но понять, осознать, что она реальна и однажды нам самим придётся столкнуться с ней один на один. На это мы решиться не можем, не хотим. Смерть для нас всегда где-то там. Рядом её быть не может.
(хватается за голову, кричит, падает на пол и умирает)
ВАСИЛИЙ ФЁДОРОВИЧ: Смерти нет. Для нас есть только жизнь. Пускай не всегда отвечающая нашим желаниям и надеждам. Но такая простая, понятная, доступная пониманию. Смерть же. Что она такое, в конечном итоге? Понять, познать её можно лишь одним способом — самому умереть. На что мы никогда не пойдём.
(начинает биться в судорогах, падает на пол и умирает)
ЕКАТЕРИНА ДМИТРИЕВНА: Смерть — это всегда потом. Жизнь — это всегда сейчас. Но если допустить мысль, что вся жизнь — иллюзия, сон. Тогда смерти нет. Если мы не живём. То как мы можем умирать? Смерти нет. Всё это только кажется. Мы не умираем. Смерти нет.
(падает замертво на пол)
БОРИС ЛЕОПОЛЬДОВИЧ: Нет. Определённо смерти нет. Мы не умираем. Мы просто...
(засыпает)

КТО СКАЗАЛ ГУ?

ПЕРВЫЙ: Добрый день. Гу.
ВТОРОЙ: Что?
ПЕРВЫЙ: Я говорю. Добрый день. Гу.
ВТОРОЙ: Что ещё за «Гу»?
ПЕРВЫЙ: Какое «Гу»? Гу.
ВТОРОЙ: «Гу». Вы сказали «Гу».
ПЕРВЫЙ: Я не говорил никакого «Гу». Гу.
ВТОРОЙ: Вы сказали «Добрый день. Гу».
ПЕРВЫЙ: Разве? Гу.
ВТОРОЙ: Вот. Опять.
ПЕРВЫЙ: Что опять? Гу.
ВТОРОЙ: Вы говорите что-нибудь. А потом «Гу». Что это за «Гу»?
ПЕРВЫЙ: Я ничего такого не говорил. Гу.
ВТОРОЙ: То есть как?
ПЕРВЫЙ: Как можно говорить что-то, не замечая, что ты это говоришь?.. Гу.
ВТОРОЙ: Может, у меня галлюцинации, слуховые галлюцинации? Может, я схожу с ума?
ПЕРВЫЙ: Вы нехорошо выглядите. Гу.
ВТОРОЙ: Да.
ПЕРВЫЙ: Очень болезненно. Гу.
ВТОРОЙ: Да, да.
ПЕРВЫЙ: Вам лучше присесть. Гу.
ВТОРОЙ: Да. Что это со мной?
Входит третий.
ТРЕТИЙ: Привет, привет. Гу.
ПЕРВЫЙ: Привет. Гу.
ВТОРОЙ: Вот. Опять! Он тоже! Он тоже сказал «Гу»!
ТРЕТИЙ: Что это с ним? Гу.
ПЕРВЫЙ: Ему нехорошо. Гу.
ТРЕТИЙ: А-а. Гу.
ПЕРВЫЙ: Да-а. Гу.
ВТОРОЙ: Но вы же... Он же тоже... Не может же это всё мерещиться. Я же не мог...
ТРЕТИЙ: Может, лучше вызвать «Скорую»? Гу.
ПЕРВЫЙ: Не думаю, что бы это было так серьёзно. Гу.
ТРЕТИЙ: Гу.
ПЕРВЫЙ: Гу.
ВТОРОЙ: Если это болезнь, то очень странная, очень и очень странная. Вы точно не говорили «Гу»? Может, вы решили подшутить надо мной?
ПЕРВЫЙ: Не говорил никто никакого «Гу». Гу.
ТРЕТИЙ: Зачем нам это могло понадобиться? Говорить «Гу»? Гу.
ВТОРОЙ: Да, да.
ПЕРВЫЙ: Слушай, тебе лучше всего завтра сходить к психотерапевту. Гу.
ТРЕТИЙ: Скорее всего, это небольшое психическое расстройство из-за чрезмерного нервного переутомления. Гу.
ВТОРОЙ: Может, я и вправду схожу с ума? Гу... Гу... Да... Гу... Точно. Никто не говорил никакого «Гу». Мне всё это показалось. Никакого «Гу» на самом деле не было. ГУ — НЕТ. Кажется, мне уже лучше. Гу.
ПЕРВЫЙ: Ты уверен? Гу.
ВТОРОЙ: Конечно. Гу.
ТРЕТИЙ: Выглядишь ты уже лучше. Гу.
ВТОРОЙ: Да. Просто временное умопомрачение. Гу.
ПЕРВЫЙ: Ну и Слава Богу. Гу.
ТРЕТИЙ: Ты нас так напугал. Гу.
ВТОРОЙ: Простите. Просто сам не знаю, что на меня нашло. Гу.
ПЕРВЫЙ: К счастью, тебе уже лучше. Гу.
ТРЕТИЙ: Да. Ты стал нормальным. Гу.
ВТОРОЙ: Да. Теперь я такой же, как и все. Гу.
ГУ

ГОРИЛЛЫ

СЕРЁЖА ПОПУГАЕВ: Одна горилла, две гориллы...
РУДОЛЬФ ФЕОКЛИСТОВ: Прекратите.
СЕРЁЖА ПОПУГАЕВ(слушает, потом продолжает): Три гориллы, четыре гориллы...
РУДОЛЬФ ФЕОКЛИСТОВ: Я предупреждаю. Вы испытываете моё терпение.
СЕРЁЖА ПОПУГАЕВ: Пять горилл, шесть горилл...
РУДОЛЬФ ФЕОКЛИСТОВ: Послушайте, если вы не прекратите, я вас убью. Клянусь.
СЕРЁЖА ПОПУГАЕВ(кивает): Семь горилл, восемь горилл...
РУДОЛЬФ ФЕОКЛИСТОВ: Вы что не понимаете? Я убью вас. Физически уничтожу. Вы умрёте. Может быть даже мучительной смертью.
СЕРЁЖ ПОПУГАЕВ(внимательно выслушав): Девять горилл, десять горилл...
Рудольф Феоклистов с криком набрасывается на него, начинает душить. Входит Анна Матвеевна.
АННА МАТВЕЕВНА: Стойте! Что вы делаете?!
РУДОЛЬФ ФЕОКЛИСТОВ: Вы не понимаете. Он меня сам вынудил. Я — всего лишь человек. Я потерял терпение.
АННА МАТВЕЕВНА: Что же он такое сделал?
РУДОЛЬФ ФЕОКЛИСТОВ: Ну он всё время повторял «одна горилла, две гориллы»...
АННА МАТВЕЕВНА: И что это повод, из-за которого можно кидаться на человека?
РУДОЛЬФ ФЕОКЛИСТОВ: Вы не поняли. «Три гориллы, четыре гориллы». И так далее! Понимаете?!
АННА МАТВЕЕВНА: И до скольких горилл он дошёл?
РУДОЛЬФ ФЕОКЛИСТОВ(неуверенно): До десяти.
Анна Матвеевна смотрит на Серёжу Попугаева. Тот выразительно крутит пальцем у виска. Анна Матвеевна понимающе кивает.

МУДРЫЕ СТАРЦЫ

СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Борис Борисович.
БОРИС БОРИСОВИЧ: Что такое, Сергей Сергеевич?
СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Вам не кажется, что этот Сашенька какой-то не такой.
БОРИС БОРИСОВИЧ: Да. Я замечал, что он отличается.
СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Нет у него такого чувства...
БОРИС БОРИСОВИЧ: Самоуважения.
СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Нет в нём солидности, что ли.
БОРИС БОРИСОВИЧ: Инфантильный он какой-то.
СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Уж сколько лет ему. И вроде глав врачом стал. А все его «Сашенька», «Сашенька» зовут.
БОРИС БОРИСОВИЧ: Как ребёнок.
СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Как маленький ребёнок, ещё не выросший из пелёнок.
БОРИС БОРИСОВИЧ: Молоко у него на губах не обсохло.
СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Молокосос.
БОРИС БОРИСОВИЧ: Сопля зелёная.
СОНЕЧКА(медсестра): Вас здесь не продует?
СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: А, Сонечка.
БОРИС БОРИСОВИЧ: Сонечка.
СОНЕЧКА: Не продует?
СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ: Нет, нет. Что вы?
БОРИС БОРИСОВИЧ: Очень даже хорошо. Свежо.
СОНЕЧКА: Нет. Давайте я вас лучше увезу. А то ещё заболеете. Александр Александрович мне устроит. (Сонечка увозит в кресле-каталке Сергея Сергеевича, потом Бориса Борисовича)
СОНЕЧКА(присматриваясь): Что такое? (укоризненно) Сергей Сергеевич. Вы что опять в штанишки напикали? Сколько раз говорить? Хотите в туалет, говорите. Совсем как маленький.
СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ(плаксиво): Я не маленький.
БОРИС БОРИСОВИЧ хихикает.
СОНЕЧКА: И вы тоже, Борис Борисович, хороши. Утром вам снова простынку пришлось менять. Как дети, ей Богу.

МЕЩАНЕ

МАДАМ БОБЭ: Дорогой, ты помнишь, как звали того человека, который вечно курил свои невозможные сигары?
МСЬЕ БОБЭ: Его звали Толстоступ, дорогая.
МАДАМ БОБЭ: Он ещё постоянно заигрывал с нашей кузиной? До серьёзного у них, конечно, дело не дошло. Но они всё время переглядывались за столом и обменивались только им двоим понятными знаками.
МСЬЕ БОБЭ: Это был Толстоступ.
МАДАМ БОБЭ: У него ещё была такая необычная шляпа. Вроде тирольской с маленьким пёрышком. Кажется, совиным.
МСЬЕ БОБЭ: Толстоступ.
МАДАМ БОБЭ: Он так чудно басил и любил поразмышлять о современном театре.
МСЬЕ БОБЭ: Это Толстоступ.
МАДАМ БОБЭ: Толстоступ? Где же он сейчас?
МСЬЕ БОБЭ: Кажется, он умер.
МАДАМ БОБЭ: Скажите пожалуйста. То-то о нём давно ничего не было слышно.
МСЬЕ БОБЭ: Его похоронили на кладбище Пер-Лашез.
МАДАМ БОБЭ: А я то хотела свести его с одной моей знакомой.
МСЬЕ БОБЭ: Это с кем же?
МАДАМ БОБЭ: С Силезеттой.
МСЬЕ БОБЭ: Ты же с ней в ссоре.
МАДАМ БОБЭ: Потому и хотела.
МСЬЕ БОБЭ: Тогда понятно.
МАДАМ БОБЭ: Но, к сожалению, он умер... Куда пойдём обедать?
МСЬЕ БОБЭ: Может быть, «У Клода». Там так уютно, спокойно, хорошая кухня и совсем не дорого.
МАДАМ БОБЭ: А мне там никогда не нравилось. Туда ходят одни лишь заезжие коммивояжёры и разорившиеся дельцы. Очень сомнительная публика.
МСЬЕ БОБЭ: Тогда в какое-нибудь другое место.
МАДАМ БОБЭ: Как насчёт «У Клода»? Туда всегда ходит такая изысканная публика. Там легко встретить начинающего поэта или подающего надежды художника.
МСЬЕ БОБЭ: Пойдём туда.
МАДАМ БОБЭ: Жаль бедный Толстоступ не сможет составить нам компанию. Ты помнишь его? Он ещё хотел жениться на одной моей подруге, на Силезетте. Но он умер. И покоится на кладбище Пер-Лашез. А жаль. Из них вышла бы прекрасная пара.

МОНОЛОГ СТУЛА

На сцене стоит стул. Звучит голос. Подразумевается, что это говорит стул.
СТУЛ: Добрый день. Бонжорно. Гуд морнинг. Как там ещё? Нет. Больше не знаю. Здравствуйте. Я — стул. Обыкновенный стул. Деревянный. При этом местами я даже обит тканью. Я мало чем отличаюсь от миллионов моих собратьев. Моя характерная черта — это три небольших царапины на одной из моих ножек. Это сделал хозяин, когда был молод. Поначалу мне сильно не нравилась эта метка. Но со временем я привык к ней. И даже стал гордиться ею. Ведь именно меня хозяин решил выделить из всех остальных стульев. По-моему другие стали завидовать мне. Эх, сколько времени прошло с тех пор. Я уже староват. Ножки мои поскрипывают. Да и моя ткань поистёрлась. Хотя возраст стула — вещь относительная. Важно то, как ты, стул, себя ощущаешь. Я чувствую, что в силах простоять ещё не одно десятилетие. Конечно, физическое твоё состояние также немаловажно. Ты сколько угодно можешь считать себя молодым, только что сделанным. Но если при этом ты остаёшься дряхлой развалиной, недолго тебе протянуть. Хотя прежние стулья веками стояли и ничего. Тогда всё-таки время другое было. Да и к стулу иначе относились. Нас ценили. Стул стоял во главе угла. Нам было отведено почётное место. И в отношения между стульями и людьми ещё не вторглось ложное представление о комфорте. Знали бы люди, что испытывает стул, когда кто-нибудь садится на него. Это не поддаётся описанию. Это не просто физиологический процесс. Это метафизика. Слияние двух сущностей. Двое становятся одним. Величайший союз в мироздании. Куда там жалким соитиям до этого. Лишь мать, вынашивающая ребёнка, способна отдалённо понять природу этой глубочайшей тончайшей связи, которая образуется между человеком и стулом. Пусть люди эгоистичны и мелки. Думают только о себе, о получении удовольствия. Мы, стулья, хорошо понимаем это. Но не можем отказать человеку. Такова наша природа. Мы — слишком возвышены и бескорыстны. Поэтому позволяем себя грубо использовать. Стул отдаёт себя всего, раскрывает всю свою сущность навстречу человеку, принимает того, каким бы он ни был, жестоким, властолюбивым, сребролюбцем, сластолюбцем, страстотерпцем, грешником, святым. Мы всё терпим, не переставая заботиться о людях, думая о их удобстве. Даже когда те в запале своей страсти к разрушению уничтожают нас, расчленяют и сжигают (я слышал, бывает и такое). Мы всё равно любим их и прощаем. Что бы они с нами ни делали, стоит им вернуться к нам, мы примем их, как будто ничего не было, если, конечно, физически будем ещё в состоянии сделать это. Мы ничего не можем поделать с собой, да и не хотим. Жертвенность и самоотдача свойственны нам. И кто, скажите мне, был спутником людей в минуты раздумий? К кому обращаются во время горьких потрясений? К чьей помощи прибегают, у кого ищут пристанища, как не у нас? Кто помогал всем великим творцам и гениям в создании своих шедевров? К кому люди обращались за вдохновением? Если бы не мы, ничего этого бы не было. В ком искали поддержки в трудную минуту? Кто всегда был безмолвным свидетелем их счастья и горя? Теперь люди стали забывать о стульях. Нас всё чаще ставят в сторону. В этом, на мой взгляд, одна из главных причин упадка современного искусства. Люди забыли о стульях! Раньше вместе мы создавали, творили. Сейчас люди больше времени проводят с кроватями, этими вечно алчущими сладострастия похотливыми бездельницами. Или с креслами. Об этих даже говорить не хочу. Ожиревшие, думающие только о удобстве лентяи. По сравнению с ними мы, естественно, выглядим слишком аскетично, сдержанно, внешне холодно. Это только для тех, кого интересует внешняя сторона. Никто никогда не будет открыт человеку так же, как стул. Что бы люди ни вытворяли, стулья всегда будут ждать их, надеяться на соединение. Мы — стулья. Это наше предназначение. Наша миссия — служить опорой человечества.

КАЗНЬ ЕГИПЕТСКАЯ

Два человека волокут избитого еврея к дереву. За ними бежит баба с диким криком.
БАБА: Что вы делаете?! Окаянные! Креста на вас нет! Изверги! Что ж вы делаете?!
ПЕТРО: Да шо такое?
БАБА: Куда верёвку мою унесли? (кланяется еврею) Добрый день, господин Менахем... Зачем верёвку мою взяли?
ПЕТРО: Да вот жида хотим повесить.
БАБА: Что ж, доброе дело. Только моя верёвка вам на что?
ПЕТРО: А на чём мы его вешать будем? На честном слове, что ли?
БАБА: Чего вы его вообще вешать вздумали? Взяли бы и шлёпнули как обычно.
ПЕТРО: Батькин наказ. Патроны беречь. На войне пригодятся.
БАБА: Опять война? Что ж вы всё не навоюетесь?
ПЕТРО: А ты чего хотела? Чтобы прямо из революции сразу в справедливое общество? Для этого ещё повоевать как следует надо.
БАБА: Воюйте себе на здоровье. Только верёвку мою всё равно отдайте. Я вон бельё постирала.
ПЕТРО: Я ж тебе говорю, она нам нужна. Мы на ей жида будем вешать.
БАБА: Какого ещё жида?! Мне бельё вешать надо.
ПЕТРО: Получишь ты свою верёвку обратно. Вот мы его повесим. Забирай.
БАБА: О. Буду я ждать, пока он там окачурится. И потом вы же её для меня снимать не будете?
ПЕТРО: Ну-у...
БАБА: Вот. Так что давайте верёвку.
ПЕТРО: Повесим. Можешь забирать.
БАБА: Да что вам взбрело его вешать? Взяли бы и головой его об косяк или топором на худой конец.
ПЕТРО: Что ж мы изверги, что ли? Батька говорил, чтоб всё по суду, по справедливости было. Вот и вешаем.
БАБА: Вешайте сколько душе угодно. Но не на моей верёвке.
ПЕТРО: Да ты чего сдурела?
БАБА: Не отдам и всё. Моя верёвка. Я вон бельё постирала. На чём я вешать буду? На жиде, что ли?
ПЕТРО: На, забирай свою поганую верёвку! Подавись! Курва!
БАБА: Ещё ругается. Можно подумать, его верёвка. (берёт верёвку, кланяется еврею) До свидания, господин Менахем.
МАКАР: Ну, Петро, чего с жидом будем делать?
ПЕТРО: Да ну его! Всё настроение спортила. Проклятая.
Они уходят. Еврей потихоньку приходит в себя. Озирается по сторонам, после чего убегает по добру, по здорову.

ДОЗНАНИЕ

К стене цепями прикован человек. Напротив него за столом, заваленном бумагами, сидит следователь.
ЧЕЛОВЕК: Я — не позитивист. Клянусь вам. Я — честный простой картезианец. Я — не позитивист.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Все вы так говорите, что картезианцы. А копнёшь поглубже, в каждом втором таится позитивист. Я читал ваши ответы на мировоззренческие вопросы. Вы замечательно говорите о метафизике, отдаёте должное идее души. До определённого момента всё просто и понятно. Но далее, говоря о развитии человеческих взглядов, вы приводите три стадии... Как у Конта. Вам не кажется это подозрительным?
ЧЕЛОВЕК: То, что я опирался в чём-то на Конта, вовсе не делает меня позитивистом.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Как знать... Именно с таких незначительных, казалось бы, не могущих иметь тяжёлых последствий, мелочей и начинается позитивизм.
ЧЕЛОВЕК: Я всего лишь допустил существование трёх стадий эволюции мысли.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Вслед за Контом. И потом как вы сказали? Эволюция мысли. Иными словами, теологическую и метафизическую точки зрения вы считаете уже пройденным этапом? Допуская, что финальный этап — научный является конечным и от того в чём-то более совершенным, вы льёте воду на мельницу позитивизма.
ЧЕЛОВЕК: Вовсе нет. Я никоим образом не выделял научную точку зрения. Я допускаю существование и другой. Теологической, например.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну это вы сейчас так говорите. А вот ранее утверждали, что религиозное мировоззрение — это уже пройденный этап.
ЧЕЛОВЕК: Да нет же. Вы переиначиваете мои слова, подводите к другим выводам, которые я совсем не имел в виду. Я говорил, что религиозная точка зрения всё более уступает научной. И всё.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: И всё? А разве этого мало? Разве это не чистый воды позитивизм? Логику и точные знания вы возводите до уровня абсолюта, который на самом деле не может быть логичен. Мир иррационален. Как и Декарт вы всё сводите к мышлению. Но вы идёте ещё дальше него. Вслед за вашими идеологическими хозяевами — позитивистами. Допускаете только то, что можно познать. Всё, что лежит за пределами логики, для вас не существует.
ЧЕЛОВЕК: Нет. Я допускаю вероятную возможность существования чего-то непознаваемого.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Это вы сейчас допускаете. Потому что мы схватили вас, надели на вас кандалы и приковали к стене. А освободим, опять будете утверждать, что мир в принципе познаваем. И познаваем с помощью естественных наук. Вы — самый настоящий, ни перед чем не останавливающийся в своей жажде объяснить реальность с помощью логики позитивист.
ЧЕЛОВЕК: Я — не позитивист.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Сознайтесь в собственном позитивизме, облегчите душу. Прекратите эту бессмысленную игру в стадии. Покайтесь. Отрекитесь от веры в возможность найти всему объяснение. Признайте метафизику.
ЧЕЛОВЕК: Так вот чего вы от меня хотите. Вам наплевать на другие точки зрения. Вам нужно, чтобы одна метафизика преобладала над всем. Я на это не пойду.
СЛЕДОВАТЕЛЬ: Слова настоящего позитивиста. Ну вот вы фактически и сознались. Контист, он — всегда контист, даже если рядится в картезианца. Но следствие не обманешь. Ничего, этот позитивизм мы ещё из вас вытравим.

РОЗЫ

ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: Интересно, чем пахнут розы?
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ: Чем, чем? Дерьмом они пахнут.
ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: Как же так? А все великие поэты...
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ: Говнюки.
ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: Воспевали ейный запах. Что же получается они писали о дерьме?
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ: Во-во. Писали о дерьме ... всякое дерьмо (смеётся своей остроте).
ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: А откуда ты знаешь как, вернее чем пахнут розы?
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ: Мой друг, Артём Садовник, мне говорил. Он сам их удобряет. Он точно знает. Раз растут они на дерьме и из дерьма, значит, и пахнут они дерьмом. Вот так.
ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: И всё же. Этот твой друг, он что их нюхал?
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ: Зачем? И потом он этим не занимается. Его дело удобрять. А за цветами уже следит старший садовник, его начальник.
ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: Тогда откуда он может знать, как они пахнут?
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ(удивляясь его непонятливости): Я что тебе говорил? Он же их удобряет. А раз растут они на дерьме, значит, им же и пахнут. Вот представь, что ты бы всё время ел дерьмо.
ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: Зачем это мне есть дерьмо?
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ: Я так для примера.
ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: Не буду я есть дерьмо. Чего это?
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ: Ишь ты! Гордый какой. Как нос от дерьма воротит. Можно подумать... можно подумать (ничего не может придумать)... что ты с дерьмом никогда дела не имел.
ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: Нет. Но зачем же мне его есть?
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ: А ты представь. Я же не прошу тебя его на самом деле есть.
ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: Я бы и не стал.
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ: Я и не прошу, ты только представь, мысленно вообрази.
ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: Всё равно не могу. Неприятно.
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ: Ишь ты. Прямо как белоручка какая-то. Дерьмо ему не нравится. И вообще, что за разговор завёл? О розах!
ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: А что лучше о дерьме говорить?
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ: Да розы и дерьмо — одно и то же, считай.
ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: Я так не считаю.
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ: Ну и зря. Всё дерьмо, если подумать.
ВЕЛЕМИР ОГОРОДНИКОВ: А есть, по твоему, что-нибудь, что не является дерьмом?
ВАСИЛИЙ ЗВЕЗДОЧЁТ задумывается. Пока он думает, пьеса заканчивается.

НА ФЕРМЕ

Свинья-философ
Гусь по прозвищу Паштет
2 воробья-циника
Курица-наседка
Цыплята
Пёс из будки

СВИНЬЯ(размышляет, лёжа в грязи): Не может быть, чтобы всё было так просто. Мы живём, умираем. Некоторых из нас съедают. Но разве причина того, что их съели только в том, что кто-то хочет есть. Или существуют другие причины? Что-то высшее. Какое-то предназначение. Судьба. Фатум. Рок.
КУРИЦА(указывает цыплятам на зерно): Это, дети, можно есть.
ЦЫПЛЯТА: Чик-чик-чик.
СВИНЬЯ: Нельзя же объяснить смерть стольких куриц, свиней одним только человеческим голодом. Возможно, на нас всех лежит первородный грех, за что мы и расплачиваемся. Или ничего такого нет. Тогда ничто не имеет смысла.
КУРИЦА: Нашёл время. Лучше бы взял и поел. И то больше смысла.
ЦЫПЛЯТА(окружают Свинью): Чик-чик-чик.
СВИНЬЯ: Оставь меня, глупая. Не видишь разве, я размышляю о важных вещах.
КУРИЦА: Ко? Неужели? А по мне куда важнее поесть.
СВИНЬЯ: Мы все умрём. Но что такое смерть? Нам свойственно бояться её. Рождаясь, мы приносим с собою этот страх. Но это не страх перед небытием. Ведь не боимся же мы того небытия, что было перед рождением. В смерти нас страшит не конец жизни, не уничтожение организма. Но уничтожение воплощённой воли к жизни.
КУРИЦА: Во дурак. Чего наплёл. Старый козёл, которого полгода назад трактором задавило, и тот умнее был, хотя идиот идиотом. Ты бы лучше в грязи повалялся, а то вон у тебя вся спина чистая.
СВИНЬЯ: Оставь меня, неразумная женщина. Я думаю.
Курица с сомнением наклоняет голову. Как известно, у птиц процесс мышления сопровождается наклоном головы. Из лужи вылезает гусь. Искупавшись, он старательно отряхивается от воды.
ГУСЬ: У-ух. Хороша водичка. Жаль, вы не водоплавающие и не понимаете всей прелести воды.
КУРИЦА: Почему же? Я воду люблю. Пить.
ГУСЬ: Ха. Это не одно и то же. Пить и плавать.
КУРИЦА: Глупости всё это — в воде плавать. Воду пить надо. Запомните, дети, воду мы пьём.
ЦЫПЛЯТА: Чик-чик-чик.
ГУСЬ: А ещё, дети, мы в неё срём.
КУРИЦА: Фу. Какие глупости говорите. Вы навроде свиньи. Что один, что другой.
ГУСЬ: А что свинья?
КУРИЦА: Да вот целый день твердит о смерти, а самому лень перевернуться, как следует выпачкаться. Будто не знает, что это ему на пользу.
ГУСЬ: Интересно. А что он говорил насчёт смерти?
СВИНЬЯ: Вообще-то то, что я говорил более касалось жизни. Ведь именно через мысли о смерти мы начинаем лучше понимать жизнь.
ГУСЬ: Что-то я ничего не понимаю. Видно, я не так умён, как вы.
КУРИЦА: Оба вы хороши!
Прилетают 2 воробья.
1-Й ВОРОБЕЙ: О чём это вы?
2-Й ВОРОБЕЙ: Да. О чём?
КУРИЦА: Прилетели. Обалдуи. Только вас тут и не хватало. Как будто нам своих мало было.
1-Й ВОРОБЕЙ: Мадам, вы несправедливы.
2-Й ВОРОБЕЙ: Особенно ко мне.
1-Й ВОРОБЕЙ: Неужели вы не рады нам?
КУРИЦА: Нет.
2-Й ВОРОБЕЙ выхватывает зёрна прямо из-под клюва у цыплят.
1-Й ВОРОБЕЙ: А мы рады.
2-Й ВОРОБЕЙ: Даже очень.
1-Й ВОРОБЕЙ: Видеть вас всю.
Заливаются смехом.
ГУСЬ: Так что же вы всё-таки думаете о смерти?
СВИНЬЯ: Думаю я, как это ни тяжко, что смерть наша, как и жизнь, не имеет смысла. Зачем рождаемся, почему умираем? Просто бесцельное и бессмысленное существование. Что будет там, дальше?
КУРИЦА: Это вы о соседней ферме, что ли?
СВИНЬЯ: Нет. После всего этого.
КУРИЦА: Такие разговоры до добра не доведут.
ПЁС: Гав! Так. Что здесь происходит? Ну-ка все по местам! Гусь в лужу!
ГУСЬ: Я только что оттуда.
ПЁС: Свинья в грязь!
СВИНЬЯ: Я уже в грязи.
ПЁС: Курица корми детей!
КУРИЦА: Я уже покормила.
ПЁС: Значит, всё в порядке... Так. А это что? (замечает воробьёв) Вы здесь не нужны. Вы вообще не отсюда.
1-Й ВОРОБЕЙ: А мы знаем.
2-Й ВОРОБЕЙ: Мы не отсюда. Мы сюда.
Смеются.
ПЁС: Ну-ка. Тихо! А то я вас залаю! (осматривается) Вроде, всё в порядке. (воробьям) А вы, раз уж прилетели, не шалите, корм чужой не ешьте. А то я мигом... залаю. (ворча возвращается в будку).
1-Й ВОРОБЕЙ: Навёл порядок.
2-Й ВОРОБЕЙ: Молодец.
СВИНЬЯ: Жизнь наша в целом не имеет смысла.
1-Й ВОРОБЕЙ: А моя имеет?
СВИНЬЯ: Нет.
2-Й ВОРОБЕЙ: А моя?
СВИНЬЯ: Нет.
1-Й ВОРОБЕЙ: А поесть имеет смысл?
СВИНЬЯ: Ну если...
2-Й ВОРОБЕЙ: А поспать имеет смысл?
СВИНЬЯ: Оставьте. Глупости всё это.
1-Й ВОРОБЕЙ: А глупости имеют смысл?
Воробьи весело смеются.
ГУСЬ: Что вы с ними разговариваете? Только напрасно перед ними бисер мечете. Лучше объясните мне, неразумному, почему наша жизнь так бессмысленна?
СВИНЬЯ: Смотрите. Все мы смертны, все когда-нибудь умрём. И что мы после себя оставим? В лучшем случае — обглоданные кости. На что уходит наша жизнь? К чему все наши старания и усилия? Чего в конечном итоге мы достигаем? Лишь смерть для нас конкретное реальное достижение.
ГУСЬ: Кажется, я вас понимаю. Однако, это как-то уж очень безрадостно.
СВИНЬЯ: А что делать?
ГУСЬ: Может быть, лучше просто жить. Даже понимая всю бессмысленность. Просто жить и радоваться. Получать удовольствие от сегодняшнего момента. Жить сегодняшним днём.

ФИНАЛ:

СВИНЬЯ: Его больше нет. Он жил сегодняшним днём. Но завтрашний его всё-таки настиг.
ПЁС: Его звали Паштет. Да. Храбро погиб. Бегал по двору, махал крыльями. И даже ущипнул Хозяина за руку. Храбрый был гусь.
КУРИЦА: Кажется, я понимаю то, о чём вы говорили. Но это ведь ужасно. Ужасно. Как так жить?
СВИНЬЯ: Надо жить. Как он говорил, сегодняшним днём. Получать удовольствие сейчас. Не думая о завтра.
Все животные молчат. Цыплята испуганно жмутся к матери. Даже воробьи молчат. А у Хозяина на столе к обеду подают гусиный паштет.

ОТРЫЖКА

Чинно, с церемониями обедают граф, графиня и графские дети. Они все изысканно одеты. Вокруг шеи — салфетка. Вилка в левой руке, нож в правой. Барчуки, в общем. Тьфу ты! Хорошо, что их всех в Гражданскую перебили и в 30-х пересажали. За столом царит уныние. Все ждут отрыжку, чтобы она внесла хоть какое-то разнообразие в их скучнейшую жизнь. И вот отрыжка появляется.
ОТРЫЖКА: Всех приветствую. Надеюсь, я не заставила себя долго ждать? Очень приятно видеть вас, графиня.
Графиня несколько смущена, но дети явно рады отрыжке. Да и граф не так уж недоволен, как желает казаться.
ГРАФ: Однако. Уважаемая отрыжка, вы заставляете себя ждать. Мы уже не надеялись на ваше появление.
ОТРЫЖКА: Прошу прощения. С трудом добралась.
ДЕТИ: Отрыжка, отрыжка пришла.
ГРАФИНЯ: Будьте сдержаннее за столом.
ОТРЫЖКА: В чём дело, графиня, вы, как будто, не рады мне?
ГРАФИНЯ: Нет. Это, конечно же, не так. Просто вы появились так внезапно. Даже напугали меня.
ОТРЫЖКА: Всему виной мой характер. Я слишком порывиста, экспрессивна.
ГРАФ: Может, по такому поводу шампанского?
ОТРЫЖКА: Обожаю шампанское!
ДЕТИ: Шампанское, шампанское!
ГРАФИНЯ: Как можно? Шампанское за обедом?
ОТРЫЖКА: Тогда, может быть, квас или пиво? Что-нибудь с пузырьками. Обожаю пузырьки.
ДЕТИ: Да. Квасу, квасу!
ГРАФ: А я бы от пива не отказался.
ГРАФИНЯ: Что с тобой? Ты никогда не любил пиво.
ГРАФ: Раз отрыжка здесь. Я подумал, почему бы и нет.
ОТРЫЖКА: Графиня, вы, похоже, всё-таки стесняетесь моего присутствия.
ГРАФИНЯ: Мы всегда рады вашему приходу. Всё же я не думаю, что вы подаёте наилучший пример детям.
ОТРЫЖКА: Графиня, я — такова как есть. Что плохого в том, чтобы быть самим собой?
ГРАФИНЯ: Мы всегда старались привить своим детям хорошие манеры, умение вести себя. А вы всегда вносите такой сумбур.
ОТРЫЖКА: Понимаю. Раз я нежеланный гость. Мне лучше будет уйти.
ДЕТИ: Отрыжка, не уходи.
ГРАФ: Да. Оставайтесь.
ОТРЫЖКА: Простите. Но я не могу идти против себя. До свидания. Надеюсь, графиня, когда-нибудь мы обретём с вами взаимопонимание.
Отрыжка уходит. Возвращается скука.
СКУКА: Я снова к вам. Что с вами? У вас такие унылые лица. Ничего, я сумею развлечь вас.

СЕАНС

ЦЕЛИНА-ЦЕЛИНСКИЙ: Дорогие зрители, любимые мои, родные. Я представляю на ваше внимание абсолютную новинку «Чудо-гвоздь».
ЧЕЛОВЕК В БЕЛОМ ХАЛАТЕ: Позитивное лечебное действие Чудо-гвоздя на организм объясняется с научной точки зрения тем, что положительно заряженные ионы гвоздя (при слове «ионы» обыватели от удивления раскрывают рты) соединяются с молекулами организма. Тем самым и достигается поразительный эффект.
ОБЫВАТЕЛИ: О-о...
ЧЕЛОВЕК В БЕЛОМ ХАЛАТЕ: Чудо-гвоздь благодаря своему необыкновенному воздействию на организм, способен в самые кратчайшие сроки способствовать излечению таких сложнопротекающих заболеваний как...
ОБЫВАТЕЛИ: М-м...
ЧЕЛОВЕК В БЕЛОМ ХАЛАТЕ: Хронический цистит, гастрит, отит, панкреатит, простатит. Показан при психических заболеваниях, расстройствах пищеварения и всех прочих функций организма. С помощью Чудо-гвоздя можно бороться даже с опухолями различной степени качественности.
ОБЫВАТЕЛИ: У-у...
ЦЕЛИНА-ЦЕЛИНСКИЙ: То есть, вы хотите сказать, что Чудо-гвоздь заменяет собой все существующие и придуманные современной медициной лекарства?
ЧЕЛОВЕК В БЕЛОМ ХАЛАТЕ: И не только. Чудо-гвоздь позволяет избегать заболеваний и соответственно всех связанных с ними осложнений ещё до стадии самого заболевания.
ЦЕЛИНА-ЦЕЛИНСКИЙ: То есть, с помощью Чудо-гвоздя человека можно излечить даже от болезни, которой он ещё не заболел?
ЧЕЛОВЕК В БЕЛОМ ХАЛАТЕ: Да. В этом то и великий плюс такого средства как Чудо-гвоздь.
ЦЕЛИНА-ЦЕЛИНСКИЙ: А как пользоваться Чудо-гвоздём?
ЧЕЛОВЕК В БЕЛОМ ХАЛАТЕ: Очень просто. Я бы даже сказал, элементарно.
ЦЕЛИНА-ЦЕЛИНСКИЙ: Даже так?
ЧЕЛОВЕК В БЕЛОМ ХАЛАТЕ: Да. Мы берём голову пациента и вбиваем в неё с помощью самого обыкновенного молотка наш Чудо-гвоздь.
ЦЕЛИНА-ЦЕЛИНСКИЙ: А как быстро начинает действовать Чудо-гвоздь?
ЧЕЛОВЕК В БЕЛОМ ХАЛАТЕ: Эффект достигается сразу же после вбивания его в голову.
ЦЕЛИНА-ЦЕЛИНСКИЙ: И человек забывает о всех своих болезнях?
ЧЕЛОВЕК В БЕЛОМ ХАЛАТЕ: Именно.
ЦЕЛИНА-ЦЕЛИНСКИЙ: Потрясающе. Вы слышали, дорогие зрители, о невероятной методике Чудо-гвоздя. Заказать этот самый Чудо-гвоздь вы можете по телефону № .........
ОБЫВАТЕЛИ, немного подумав, идут заказывать себе Чудо-гвоздь.

99 ПРИНЦЕСС

ПЕРВАЯ ПРИНЦЕССА: О, нет. Моё сердце. Я умираю.
(хватается за сердце, падает и умирает)
ВТОРАЯ ПРИНЦЕССА: Моё сердце. Я умираю.
(падает и умирает)
ТРЕТЬЯ ПРИНЦЕССА: Сердце. Умираю.
(падает, умирает)
ЧЕТВЁРТАЯ ПРИНЦЕССА: Моё сердце. Я умираю.
(падает и умирает, схватившись за сердце)

Опуская подробности, скажем, что остальные 94 принцессы умерли точно таким же образом.

ДЕВЯНОСТОВОСЬМАЯ ПРИНЦЕССА: Я умираю.
(умирает)
ДЕВЯНОСТОДЕВЯТАЯ ПРИНЦЕССА: Я осталась одна. Все остальные принцессы умерли. Теперь я — единственная принцесса.
ПРИНЦ: Вы принцесса?
ДЕВЯНОСТОДЕВЯТАЯ ПРИНЦЕССА: Да. Я — принцесса.
ПРИНЦ: Прекрасно. Я проскакал 1000 миль, чтобы встретиться с вами. Будьте моей женой.
ПРИНЦЕССА: Моё сердце.
(падает)

ПИСТОЛЕТ

ПЕРВЫЙ: Я — пистолет.
ВТОРОЙ: Нет. Я — пистолет.
ПЕРВЫЙ: Я — пистолет.
ВТОРОЙ: Нет. Я.
ПЕРВЫЙ: Я тебя застрелю.
ВТОРОЙ: Нет. Я тебя застрелю.
Раздаётся выстрел.

САНИТАРЫ

(драма)

Гаврилов — молодой рабочий 19 лет
Гаврилова — престарелая мать
Гаврилов-ст. - престарелый отец
Два санитара — санитары психиатрической больницы
1
Усталый Гаврилов возвращается вечером с работы, проходит в свою комнату, садится перед телевизором.
ГАВРИЛОВА(стоит в дверях): Как на работе?
ГАВРИЛОВ: Нормально.
ГАВРИЛОВА: Всё хорошо?
ГАВРИЛОВ: Да.
ГАВРИЛОВА: Точно?
ГАВРИЛОВ: Да.
ГАВРИЛОВА: Ты ничего не скрываешь от нас? Всё в порядке? Ты теперь позже домой возвращаешься.
ГАВРИЛОВ: Работы много. Потом посидел, пива с мужиками попил.
ГАВРИЛОВА: Пива? Надеюсь, ты пивом не злоупотребляешь? Знаешь, что говорят про пивной алкоголизм? Я недавно видела передачу. Вчера.
ГАВРИЛОВ: Всё нормально.
ГАВРИЛОВА: Нет. Позавчера.
ГАВРИЛОВ: Всё нормально.
ГАВРИЛОВА: Ну смотри. А на работе всё в порядке?
ГАВРИЛОВ: Нормально.
ГАВРИЛОВА: Что ты всё заладил «нормально», «нормально»? Хоть бы слово сказал.
ГАВРИЛОВ: Я сказал слово «нормально».
ГАВРИЛОВА: Что с тобой? Ты таким грубым стал. Таким... я даже не знаю. Разговаривать с нами перестал.
ГАВРИЛОВ: Я устал. Можно я спокойно посмотрю телевизор?
ГАВРИЛОВА: А что ты так со мной разговариваешь?
ГАВРИЛОВ-ст(высовываясь из-за спины Гавриловой): Да. Что ты так с матерью разговариваешь?
ГАВРИЛОВ: Послушайте, оставьте меня в покое. Я целый день работал. Очень устал. Хочу спокойно посидеть, посмотреть телик.
ГАВРИЛОВА: Не понимаю, почему ты не желаешь делиться с нами? Не разговариваешь.
ГАВРИЛОВ-ст: Мы же добра тебе желаем.
ГАВРИЛОВ: Я устал. Дайте отдохнуть.
ГАВРИЛОВА: Вечно приходишь под вечер. В ящик уставишься. Не общаешься.
ГАВРИЛОВ: Задолбали. (захлопывает дверь)
Ещё какое-то время из-за двери слышатся голоса.
ГАВРИЛОВА: Приходит. В ящик уставится.
ГАВРИЛОВ-ст: Да.
ГАВРИЛОВА: Просто не хочет разговаривать с нами.
ГАВРИЛОВ-ст: Да.
2
ГАВРИЛОВА(ведёт за собой двух санитаров): Вот он сидит. Только осторожнее, пожалуйста. Всё время как с работы приходит, в телевизор уставится. Так иногда перед телевизором засыпает.
САНИТАРЫ: Понятно.
ГАВРИЛОВА: Часто пиво начал пить. Каждую неделю почти. Или с друзьями своими где-то пропадает.
САНИТАРЫ: Понятно.
ГАВРИЛОВА: А как ни спросишь - «нормально», «нормально». А что нормально то? Мы уж к нему и так, и этак. Отмалчивается. Не хочет, просто не хочет общаться с нами.
САНИТАРЫ: Понятно.
ГАВРИЛОВА: Вот он. Смотрите. Сидит перед телевизором.
САНИТАРЫ: Что делаете?
ГАВРИЛОВ: Поверить не могу. Она что санитаров вызвала?
ГАВРИЛОВА: Это всё ради тебя.
ГАВРИЛОВ-ст(из-за спины санитаров): Мы же переживаем.
ГАВРИЛОВ: Я устал после работы. Просто хочу посидеть, посмотреть телевизор.
ГАВРИЛОВА(плача): Вот. Так он всё время.
ГАВРИЛОВ-ст: Что ты с матерью делаешь?
ГАВРИЛОВ: Да вы с ума сошли. Вы это серьёзно?
САНИТАРЫ: Успокойтесь.
ГАВРИЛОВ: Да я то спокоен.
САНИТАРЫ: Успокойтесь!
ГАВРИЛОВ: Что с вами? Я просто хочу спокойно посидеть, отдохнуть.
Санитары набрасываются на Гаврилова и уводят. Гаврилова плачет, Гаврилов-ст неловко пытается её утешить.
3
В то время как Гаврилова бьют электрошоком, Гаврилова сидит на кухне с соседкой и жалуется ей.
ГАВРИЛОВА: Как с работы придёт, в телевизор уставится. А что ни спросишь — «нормально», «нормально». Отдалился. Стал грубым.
СОСЕДКА(цокает языком): Цок-цок-цок.
ГАВРИЛОВА: А иногда с друзьями соберутся и давай пиво пить.
СОСЕДКА(ахает): Ах.
ГАВРИЛОВА: А раньше так тихим был, таким вежливым, таким... я даже не знаю.
СОСЕДКА(дакает): Да-а.
ГАВРИЛОВА: А в 7 лет мы его на утренник уточкой нарядили. У меня где-то фотография была. (достаёт фотографию, показывает, соседка умиляется)

ВИТИН, ПАЛЬЦЕВ И МАРМОНОВ

Пошло обставленная комната. На стене картина «Девятый вал». Телевизор накрыт скатертью. Кресло. В нём сидит человек. Вваливаются двое. Одежда на них в беспорядке, они пьяны. Человек встречает их с преувеличенной и, возможно, показной радостью.
МАРМОНОВ: А вот и вы. Вот и вы.
ВИТИН(икнув): Мы. (для пущей убедительности кивает)
ПАЛЬЦЕВ безучастно уставился в пустоту. Со стороны похоже, будто он внимательно разглядывает картину.
МАРМОНОВ: Очень хотелось бы сказать, что поскольку вы, товарищ Витин...
ВИТИН: Мы.
МАРМОНОВ: И товарищ Пальцев.
ВИТИН: И он, что ли? (поворачивает голову Пальцева в сторону говорящего. Теперь похоже, будто он внимательно разглядывает Мармонова)
МАРМОНОВ: Так вот. Вы, товарищ Витин и товарищ Пальцев...
ВИТИН(гордо улыбаясь): Да, это мы.
МАРМОНОВ: ... работаете в нашем коллективе вместе с нами, дружно, как говорится в унисон...
ВИТИН(настороженно): Унизон? (задумывается, думает он о унитазе)
МАРМОНОВ(зажигательно): Да. Именно в унисон, вместе с нами, и работаете вот уже без малого почти 6 лет.
ВИТИН: 6 лет? Слышь, Витёк, круглая цифра. Повод отметить. Гульнём, бляха муха.
ПАЛЬЦЕВ мычит то ли одобрительно, то ли протестующе.
МАРМОНОВ(не обращая внимания на их слова): До сих пор мы и, надеюсь, то есть, думаю, да что там, уверен, и вы помним тот первый день, день нашего знакомства, вашего дебюта.
ВИТИН(надув щёки): Дебюта? (смотрит на потолок)
МАРМОНОВ: Да. Тот день, когда вы влились в наш коллектив, чтобы вместе с нами идти по одному пути, стать единым механизмом или даже лучше — организмом и работать, не покладая рук. Не покладая рук! Товарищ Витин и товарищ Пальцев. (зовёт) Товарищ Пальцев...
ВИТИН опять поворачивает голову Пальцева в сторону Мармонова.
МАРМОНОВ: Работали мы вместе, рука об руку, 6 лет..
ВИТИН потирает руки и подмигивает Пальцеву.
МАРМОНОВ: ... и хотя за эти долгие 6 лет случались иногда, но очень редко, некоторые ... инциденты, одинаково огорчительные, я уверен, как для нас, так и для вас. Тем не менее, тем не менее ни разу за эти 6 лет...
ВИТИН: Цифра. Отметим, Витёк.
ПАЛЬЦЕВ опять мычит, на этот раз уже явно одобрительно.
МАРМОНОВ: ... мы не пожалели о том, что вы вошли в наш коллектив. Ни разу. Несмотря на те трагические и огорчительные инциденты, которые имели место... В прошлом! Конечно, в прошлом, с которым безоговорочно покончено!
ВИТИН: По поллитры на брата. А, Витёк? Цифра. За юбилей то, а? Сам Бог велел.
МАРМОНОВ: За это время вы, товарищ Витин и товарищ Пальцев, зарекомендовали себя как надёжные, преданные общему делу, находчивые в экстренных ситуациях, которые, к сожалению, время от времени происходили, в том числе и по вине... Но не будем об этом. С этим, конечно, уже покончено. (запальчиво) Ведь правда, покончено?
ВИТИН: А то! Падлой буду! И он тож! (указывает на Пальцева)
МАРМОНОВ: Вот. Я о том и говорил. Вы, товарищ Витин и товарищ Пальцев...
ВИТИН снова поворачивает голову Пальцева к Мармонову.
МАРМОНОВ: ... всегда служили для нас всех ориентиром, не побоюсь этого слова, маяком, даже, может быть, лучом света. Извините за громкие слова.
ВИТИН: Ничего. Я привык. Бля.
МАРМОНОВ: Вы были постоянным ориентиром... А, я это уже говорил. Неважно. Если б не ваши интуиция, опыт, умение работать, выручка в экстренных ситуациях, которые порой, я говорю, лишь порой и возникали по вашей... Но не будем об этом. Стоит ли помнить о таких пустяках. Не будем вспоминать, правда?
ВИТИН(убеждённо): Не будем.
МАРМОНОВ: Ну вот. Я продолжаю. Несмотря на всё то, о чём я говорил, несмотря на это мы вынуждены сообщить вам, товарищ Витин, и вам, товарищ Пальцев.
ВИТИН поворачивает голову Пальцева.
МАРМОНОВ: ... что к нашему искреннему сожалению вы оба...
ВИТИН: Отметим. Падлой буду, гульнём.
МАРМОНОВ: ... уволены.
ВИТИН: Что?
МАРМОНОВ(изменившимся, сухим тоном): Уволены. Можете забирать документы.
ПАЛЬЦЕВ(приходя в себя): Что, б**?
МАРМОНОВ: Свои документы заберёте в отделе кадров. До свидания.
ПАЛЬЦЕВ: Чего делать, а?
ВИТИН стоит, бессмысленно уставившись в пустоту, как незадолго до этого Пальцев.

ТРИ ПОРОСЁНКА

(пьеса-сказка)

Ниф-Ниф (поросёнок) прогуливается, напевая глупую незатейливую и нескладную песенку собственного сочинения: «Как хорошо на свете жить, когда ты розовый и пухлый, и сытый поросёнок...»
У волка, слушающего эту песню, текут слюни. Не в силах уже терпеть, он выскакивает из кустов. Поросёнок, заметив волка, прячется в своём домике из веток. Среди остальных поросят Ниф-Ниф известен не своей ленью, а бедностью. Поэтому и дом у него из веток.
Волк подходит, подтягивая штаны. Сказочные волки, как известно, ходят в штанах.
ВОЛК: А ну, поросёнок, выходи. А не то дуну, плюну и твой домик разнесу на кусочки.
Поросёнок испуганно выглядывает из окошка, отказывается выходить.
Волк набирает воздуха в грудь. Дует.
НИФ-НИФ: О нет! Мой дом!
Дом разваливается на кусочки. Поросёнок убегает. Волк — за ним. Поросёнок бежит очень быстро и скоро добирается до своего брата Наф-Нафа. Дела у того получше. И дом у него из досок.
НИФ-НИФ: Наф-Наф, братец, помоги. Спрячь меня. За мной гонится злой волк. Он хочет меня съесть.
НАФ-НАФ (испуганно оглядываясь): Заходи.
Появляется запыхавшийся волк.
ВОЛК: Эй, поросята. А ну, выходите!
Две испуганные морды высовываются из окна.
ПОРОСЯТА(хором): Нет. Ты нас съешь.
ВОЛК: Я не собираюсь вас есть. Я просто хочу... Поговорить с вами.
При этих словах у волка обильно капает слюна и урчит в животе. Но поросята итак ему не верят.
ВОЛК: Ну так, я дуну, плюну, и ваш дом разлетится.
ПОРОСЯТА: Не разлетится.
ВОЛК: А вот и разлетится.
ПОРОСЯТА: Нет.
ВОЛК(дует): У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У. (Ровно 17)
Выходят двое рабочих и уносят дом со сцены.
Ниф-Ниф и Наф-Наф убегают. Волк, кряхтя и охая, пускается в погоню.
Нуф-Нуф сидит на веранде, попивает чай из блюдца и насвистывает мелодию из песенки, которую пел Ниф-Ниф.
НАФ-НАФ: Брат, Нуф-Нуф. Помоги.
НИФ-НИФ: За нами волк гонится.
ХОРОМ: Спря-ячь нас.
НУФ-НУФ(жене Марии Степановне): Поди, посмотри, чего им надо.
МАРИЯ СТЕПАНОВНА: Чего вам надо?
ПОРОСЯТА: За нами волк гонится.
НИФ-НИФ: Мой дом сдул.
НАФ-НАФ: И мой дом сдул.
ХОРОМ: Спрячьте нас.
МАРИЯ СТЕПАНОВНА(мужу Нуф-Нуфу): Говорят, волк за ними гонится. Просят спрятать их.
НУФ-НУФ(долго думает, очень долго думает, потом решает): Ладно. Заходьте.
Прибегает запылённый волк. По дороге он вляпался в коровью лепёшку и сейчас старательно вытирает лапу о газон перед поросячьим домом.
Посмотрел волк на внушительный забор, на крепкие стены. Плюнул и ушёл, даже не пытаясь дуть.

Так и не смог волк сдуть 3-й дом. Тогда пошёл он и устроился работать продавцом в «Гастроном», где даже со временем дослужился до зам. директора.
А поросята выросли и превратились во взрослых боровов.
Нуф-Нуф сделался директором в «Гастрономе».
Наф-Наф ушёл на флот коком.
Ниф-Ниф работает инженером и по-прежнему живёт в домике из веток.

ВЕСТНИК

Коммунальная квартира. ХХI век. Да, именно, ХХI век и коммунальная квартира. Такое ещё бывает, по крайней мере, у нас в Петербурге. Какая-то семья, скажем, Зипуновых скучно проводит время за бессмысленными разговорами, вроде такого:
ОТЕЦ-ЗИПУНОВ: Подложили устройство в супермаркет.
МАТЬ-ЗИПУНОВА: Там только газ был.
ОТЕЦ-ЗИПУНОВ: Но ведь сработало.
МАТЬ-ЗИПУНОВА: Главное — весь магазин завоняли. Туда теперь и не войдёшь.
СЫН-ЗИПУНОВ(смеётся): Хи-хи-хи.
ОТЕЦ-ЗИПУНОВ: Это конкуренты.
МАТЬ-ЗИПУНОВА: Или свои.
ОТЕЦ-ЗИПУНОВ: Или свои.
Неожиданно врывается Коля Нефёдов. Взъерошенный рыжий субъект. Он как всегда неряшлив, что, впрочем, придаёт ему некоторый свой неповторимый коленефёдовский шик.
КОЛЯ Н.: Вы ни за что не поверите!
ОТЕЦ И МАТЬ-ЗИПУНОВЫ: Во что?
КОЛЯ Н.: Не поверите и всё тут!
ОТЕЦ И МАТЬ-ЗИПУНОВЫ: Да во что?!
КОЛЯ Н.: Не поверите, я точно знаю.
Коля выпивает стакан водки, приготовленный для Зипунова-отца. Заедает его долькой огурца, взятой с тарелки Зипуновой-матери, и треплет Зипунова-сына по голове.
МАТЬ-ЗИПУНОВА: Что же всё-таки произошло, Коля?
КОЛЯ: Шипякин из 37-й повесился на резинке из трусов.
ОТЕЦ-ЗИПУНОВ: Как так? Не может быть. Невозможно повеситься на резинке, а тем более на резинке из трусов.
КОЛЯ: Очень даже можно. Поэтому он взял и повесился.
МАТЬ-ЗИПУНОВА: Может быть, это было что-то другое? Скажем, не из трусов или, может быть, не совсем резинка?
КОЛЯ: Точно на резинке, я вам говорю. Сам видел.
ОТЕЦ-ЗИПУНОВ: Не может быть.
КОЛЯ: А вот и может.
ОТЕЦ-ЗИПУНОВ: Этого не может быть! Нельзя повеситься на резинке, тем более на резинке из трусов.
МАТЬ-ЗИПУНОВА: Вы, Коля, наверное, что-то перепутали.
КОЛЯ: Ничего я не путал. (Задумывается. Съедает ещё одну дольку огурца, на этот раз с тарелки Зипунова-сына. Выжидающе смотрит на пустой стакан). Точно не путал. Что я резинок не видел? Форменно, на резинке из трусов.
ОТЕЦ-ЗИПУНОВ: Это невозможно! Что ж я идиот, по-вашему?
КОЛЯ: Ну, я вас настолько близко не знаю, чтобы точно сказать.
Спор переходит на крик. Потеряв терпение, Зипунов-отец, чтобы доказать, влезает на стол, вырывает из трусов резинку, привязывает её к люстре и тут же вешается.
КОЛЯ(смотря на хрипящего и дергающегося Зипунова-отца): Ладно. Пойду расскажу в 32-ю.
Уходит.

НАЗИДАТЕЛЬНАЯ ПЬЕСА О ПРАВДЕ И О ЛЖИ

АКТ 1

ДЕЙСТВИЕ 1

На сцене Правда в костюме правды и Ложь в костюме другого цвета.

ПРАВДА: Привет. Я — Правда.
ЛОЖЬ: Странно. Я тоже Правда.

Зрители замирают в немом молчании. Занавес опускается.

СЦЕНА ИЗ СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ

В гостиной сидят муж и жена. Муж читает газету. Жена вяжет. Картина почти идиллическая. Вот только всё впечатление портит их сын Пантелеймон. Играя спицами, он норовит выколоть себе глаз.
ЖЕНА: Осторожно, не выколи себе глаз.
МУЖ: Надо же, анархисты ещё одну акцию устроили. И что им не сидится? (Многозначительно подняв палец) С жиру бесятся.
Жена смотрит на мужа с любящей и глупой улыбкой. Раздаётся звонок в дверь.
МУЖ: Кто бы это мог быть?
ЖЕНА: Наверняка, этот болван Толя.
Муж идёт открывать дверь. Возращается. Следом за ним входит Толя болван.
БОЛВАН ТОЛЯ: Здр-расьте! А я к вам!
В это время их сын нечаянно выкалывает себе глаз. Раздаётся крик. Это кричит жена.
ЖЕНА: Кри-и-ик!
Болван Толя недоумённо смотрит на них.
ЖЕНА: Видишь, я же тебе говорила.
МУЖ: Мать же тебе говорила.
БОЛВАН ТОЛЯ: Что-то я ничего не понимаю, что тут у вас происходит.
За время их разговора сын выкалывает и второй глаз. Жена кричит ещё громче, муж ругается. Болван Толя по-прежнему таращит глаза. Через минуту сын опять тычет спицой в уже пустую глазницу. Жена прочищает горло для нового крика. Муж присматривается к Толе болвану, подозревая, что его сын Пантелеймон на самом деле от него.

НА ЗАСЕДАНИИ СУДА

За решёткой сидит жалкого вида старушонка. По бокам от неё стоят два вооружённых автоматчика. Разъярённая толпа бросает гневные взгляды на старуху. Входит судья. Все встают, за исключением старухи и истца.
ИСТЕЦ: Господин судья, товарищ прокурор. Эта старуха — ведьма, она пыталась наложить на меня сглаз. (Зал ахает. Даже судья возмущённо смотрит на ответчицу. Старуха лишь шамкает что-то невнятное) Поэтому прошу сжечь её на медленном огне.
АДВОКАТ ОТВЕТЧИЦЫ: Товарищ судья, господин прокурор. Моя подзащитная — старуха и, несомненно, что она — ведьма. Также очевидно, что она пыталась сглазить потерпевшего. Но, ваша честь, я прошу сжалиться над моей клиенткой. Всё это она делала неосознанно. Посему прошу изменить ей меру наказания на сжигание на костре, но на быстром, а не на медленном, как предлагает сторона истца.
Толпа негодующе ропщет.
АДВОКАТ ОТВЕТЧИЦЫ: К тому же моя подзащитная давно впала в маразм. (Он указывает на старуху. Та что-то шамкает ртом).
Далее обе стороны процесса сходятся на том, что старуху следует сжечь на быстром огне. Судья утверждает приговор. Старуха благополучно сгорает под аплодисменты зрителей. Толпа удовлетворённо расходится.

ОПАСНЫЕ ИГРЫ

ДМИТРИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Давайте сыграем в шахматы?
ИВАНОВ: Прекрати сейчас же!
ДМИТРИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Что я такого сказал?
ИВАНОВ: Ты прекратишь или нет?!
ДМИТРИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Я просто предложил сыграть в шахматы...
ИВАНОВ: Перестань!
ДМИТРИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Это всего лишь шахматы...
ПЕТРОВ: Остановит его кто-нибудь или нет?!
Вдвоём они набрасываются на Дмитрия Сергеевича и с трудом усмиряют его.

ВЫШИБАЛКИ

ПЕТРОВ-ИВАНОВУ: Я тебе мозг вышибу.
ИВАНОВ-ПЕТРОВУ: А вот и не вышибешь.
ПЕТРОВ-ИВАНОВУ: А вот и вышибу.
ИВАНОВ-ПЕТРОВУ: Нипочём не вышибешь.
Петров вышибает мозг Иванову. Мозг вылетает и катится в угол.
ИВАНОВ: Ты же мне мозг вышиб. Как я теперь обратно его запихну?
ПЕТРОВ: Клешнями.
Входит доктор Квазимодов.
Д-Р КВАЗИМОДОВ: Что происходит?
ИВАНОВ: Да вот, доктор, мне мозг вышибли.
Петров смеётся.
Д-Р КВАЗИМОДОВ: Ну это не страшно.
ИВАНОВ: Но как же я его теперь запихну в голову?
Д-Р КВАЗИМОДОВ: Это очень легко. (Берёт мозг пинцетом, но запихивает его почему-то себе в голову).
ИВАНОВ(сокрушённо): Мой мозг.
Петров хохочет.
ИВАНОВ-ПЕТРОВУ: Я тебе мозг за это вышибу!
ПЕТРОВ-ИВАНОВУ: Не вышибешь.
ИВАНОВ-ПЕТРОВУ: А вот и вышибу!
ПЕТРОВ-ИВАНОВУ: Нипочём не вышибешь.
Многоточие...

НАРОДНАЯ МУДРОСТЬ

НИНА ТИМОФЕЕВНА: Вы ответите мне по закону и перед Богом. Вот, посмотрите какой флюс раздуло.
БАШЛАКОВА АНТОНИДА ВАСИЛЬЕВНА: Вам к дохтору надо.
НИНА ТИМОФЕЕВНА: Сама знаю. А всё из-за ваших травок. Тоже мне. «Попробуйте. Сразу легче станет». Вот как легко то!
БАШЛАКОВА АНТОНИДА ВАСИЛЬЕВНА: Кто ж знал, что вас так раздует. Всем помогало.
НИНА ТИМОФЕЕВНА: Кому это «всем»?
БАШЛАКОВА АНТОНИДА ВАСИЛЬЕВНА: Мне, моим детям, мужу.
НИНА ТИМОФЕЕВНА: Они же у вас все померли.
БАШЛАКОВА АНТОНИДА ВАСИЛЬЕВНА: Ну, значит, только мне.
НИНА ТИМОФЕЕВНА: Судить вас надо.
БАШЛАКОВА АНТОНИДА ВАСИЛЬЕВНА: «Не суди, да не судим будешь».

ЗИМНИМ ОКТЯБРЁМ 19-ДЦАТОГО ГОДА

ЛЕНИН(вбегая в кабинет): Здравствуйте, товарищи! (Он почему-то не картавит).
ТРОЦКИЙ(стоит на столе спиной к Ленину, снимает штаны): А вот вам наше!
ЛЕНИН: Вы в своём репертуаре.
ТРОЦКИЙ: Я всегда в своём.
Ленин подходит, чтобы пожать руку Троцкому. Но у того руки заняты. Тогда Ленин пожимает то, что торчит из штанов.
ЛЕНИН: Не слышали, большевики в Кронштадте волнуются.
ТРОЦКИЙ(одевая штаны): Слышали, слышали.
ЛЕНИН: А а армии однако неспокойно.
ТРОЦКИЙ(застёгивая ширинку): Однако, однако.
ЛЕНИН: Да-а.
ТРОЦКИЙ(застёгивая ремень): Да-а.
Далее возникает непродолжительная пауза.
Ленин думает, что бы ещё сказать. Его опережает Троцкий.
ТРОЦКИЙ: О, товарищ Ильич, смотрите! Обезьянка!
ЛЕНИН: Это не обезьяна. Это мой хороший друг и перспективный товарищ. Зовут его Сталин.
ТРОЦКИЙ: А похож на обезьяну.
ЛЕНИН: Ну разве что немножко.
ТРОЦКИЙ: Я в зоопарке видел. Орангутан. Вылитый орангутан. Давайте попробуем ему банан дать.
СТАЛИН: Здра-авствуйте.
ТРОЦКИЙ(сдерживая смех): Оно разговаривает!
ЛЕНИН(Сталину): Присядьте в уголку. Мы сейчас договорим.
Разговора между двумя вождями не получается, потому что Троцкий всё время возвращается к теме бананов. Они по-дружески прощаются. Троцкий уходит.
Сталин сидит в углу, курит трубку и, внимательно прищурившись, смотрит вслед уходящему Троцкому.

БЕСТАКТНОСТЬ - БАЛЕТ

На стуле сидит актёр в тулупе, валенках, шапке-ушанке и в приклеенной бороде. Он критически осматривает зрительный зал. Затем указывает на человека в первом ряду. «Не нравится мне он». Затем на другого человека. «И этот п...с не нравится». Затем указывает на критика. «А это вообще конченный п...р». Из зрительного зала ему кричат: «Да пошёл ты к еб...е матери». Актёр в тулупе молча встаёт, берёт стул и уходит.
На сцене появляется балерина в костюме белого лебедя из «Лебединого Озера». Она танцует «яблочко». Из-за кулис выбегают два санитара, они надевают на неё смирительную рубашку и уводят.
Выходят Гитлер и Сталин. Вернее, артисты, изображающие Гитлера и Сталина. Они проходят по сцене, беседуя между собой.
ГИТЛЕР: Вы совершенно не правы.
СТАЛИН: Вы не правы.
ГИТЛЕР: Вы, несомненно, самый великий человек ХХ-го века.
СТАЛИН: Вы и есть ХХ век. Без вас и ХХ-го века бы не было.
ГИТЛЕР: Не говорите. А великая армия? Великая победа? Всё самое великое у вас.
СТАЛИН: А как же Франция? Польша? Великое танковое сражение — Курск... Ой, извините, я не хотел.
ГИТЛЕР: Нет, ничего. Я смирился. Всё-таки это лишний раз доказывает ваше величие.
СТАЛИН: Вы тоже очень велики.
ГИТЛЕР: Но не так как вы.
СТАЛИН: Что вы такое говорите?
Пройдя всю сцену, они скрываются за кулисами.
Потом появляются два дерущихся боксёра. Один в красных шортах, другой — в синих. Боксируя посередине сцены, они обмениваются серией хуков, джебов и апперкотов. Во время этого поединка выбегает балерина в развязанной смирительной рубашке, следом за ней два санитара. Балерина начинает бегать вокруг боксёров, санитары — за ней. Так они и нарезают круги вокруг дерущихся боксёров. И всё это происходит под гимн «Боже, царя храни».
Занавес опускается.
А потом этот балет, скорее всего, запрещают.

ВИЗИТ ШУТНИКОВ

В заштатный городишко Эм из столичного Гэ прибывают двое. Мужчина и, соответственно, женщина. Мужчина обаятелен и элегантен. Женщина роскошна и обворожительна. Они заходят в придорожный трактир, где заводят следующий разговор. Говорит, в основном, мужчина. Женщина аристократично молчит.
МУЖЧИНА: Уважаемый. Я — мистер Квазимодо, а это мадам Клаустрофобия. Вы не подскажите нам, в вашем поражающем живописными видами, но отличающемся миниатюрным размером городе имеется ли бордель? (шёпотом) Мадам ищет работу.
Трактирщик открывает рот. Нескольких зубов у него не хватает. По всей видимости, они были выбиты. Скорее всего, в этом же трактире.
МУЖЧИНА: И не укажите ли наиболее приличную гостиницу. Желательно, наименее дрянную.
Трактирщик, не закрывая рта, смотрит то на мужчину, то на женщину.
МУЖЧИНА: Переночевать здесь есть где?
ТРАКТИРЩИК: Переночевать? А как же. Дальше по дороге будет «У К...»
МУЖЧИНА: Скажите, любезный, как часто у вас бывают набеги кочевников?
ТРАКТИРЩИК: Кочевников?
МУЖЧИНА: Ну да. Как часто орды берберов или киргиз-кайсаков нападают на ваш город? Жгут, грабят, убивают, насилуют? В общем, занимаются обычной для кочевников деятельностью.
ТРАКТИРЩИК: Таких у нас не бывает.
МУЖЧИНА: Очень хорошо. А часто ли здесь бывают горные обвалы?
ТРАКТИРЩИК: Пока ни одного не было. (острит)У нас для этого недостаточно гор.
МУЖЧИНА: Замечательно. А землетрясения? Или для этого у вас недостаточно земли? А наводнения? Неужели и воды у вас не хватает?
ТРАКТИРЩИК: Э-э.
МУЖЧИНА: Мы, пожалуй, пойдём. Благодарю вас за содержательную беседу. Если кто-нибудь будет искать меня или мадам Батерфляй.
ТРАКТИРЩИК: Вы же говорили мадам Каусторфобия.
МУЖЧИНА: Мадам Батерфляй-Клаустрофобия.
ТРАКТИРЩИК: Ага.
МУЖЧИНА: Да, и если вдруг появятся иллюминаты-франкомасоны или ост-вест-готы. Вы ведь слышали про них?
Трактирщик делает неуверенный жест. То ли кивает головой, то ли мотает.
МУЖЧИНА: Так вот, передайте им, пожалуйста, чтобы раньше пяти часов вечера следующего дня они нас не беспокоили. Мы должны хорошенько отдохнуть. Выспаться и напиться.
Трактирщик опять открывает рот.
МУЖЧИНА: Вы всё хорошо поняли?
ТРАКТИРЩИК: Э-э.
ЖЕНЩИНА: Идём уже. Довольно паясничать.
МУЖЧИНА: Иду, ваше сиятельство. Мадам баронесса. (шёпотом) Ох, уж эти женщины. Прямо невтерпёж. (весело подмигивает трактирщику).
Уже на выходе из трактира.
ЖЕНЩИНА: Не можешь без этого обойтись?
МУЖЧИНА: Конечно, не могу. Так жить интереснее.

ЛЮБОПЫТСТВО

ЩУКА(рыба): Добрый день.
ОКУНЬ(тоже рыба): Добрый.
ЩУКА: Какой вы большой стали, какой жирный.
ОКУНЬ: Что есть, то есть.
ЩУКА: Эх, будь я помоложе, а вы поменьше... Непременно бы съела.
ОКУНЬ: Вы это только так говорите, чтобы мне польстить.
ЩУКА: Непременно бы съела. Клянусь.
ОКУНЬ(надув жабры): Вы меня смущаете.
ЩУКА: Кстати, вы не заметили, что в окружающей нас среде в последнее время происходят явные изменения?
ОКУНЬ: О чём вы?
Мимо них на леске проносится блесна.
ЩУКА: Вот об этом. Какие-то новые блестящие рыбки заполонили наше озеро.
ОКУНЬ: Я никогда не обращал внимания. Действительно.
ЩУКА: Видите.
ОКУНЬ: Очень необычные рыбки. Такие блестящие, такие аппетитные. Может, попробовать съесть одну?
Окунь заглатывает блесну. Какая-то сила неудержимо тащит его вверх.
ЩУКА: Вот молодёжь. Уже умчался. Э-эх.
Ещё одна блесна проплывает мимо.
ЩУКА(щурясь, разглядывает её): Какая миленькая. Вкусная, должно быть. Была, не была. Съем её. Не убьёт же она меня в конце концов.
Щука заглатывает крючок, её тянет вверх.
ЩУКА: И вправду, почему бы не сплавать к поверхности. Не умру же я от этого.

ДОКТОР И ПАЦИЕНТ ИЛИ ПАЦИЕНТ И ДОКТОР

ПАЦИЕНТ: Доктор, вы не посмотрите что у меня с горлом?
ДОКТОР: Сейчас... Хм... Да у вас там мышь сидит.
ПАЦИЕНТ: Ой, что же делать?
ДОКТОР: Не бойтесь. Это излечимо. Значит так. Каждый день вставайте перед зеркалом и говорите: «Би. Бо. Ба. Би. Бо.» Рано или поздно мышь вылезет. Только осторожно, не перепутайте порядок слов, иначе у вас голова разорвётся. Я вам выпишу рецепт. Вот. Возьмите.
ПАЦИЕНТ: Спасибо, доктор. (Читает). Так. Би. Ба. Бо. Би. Бо. Ой, что же это? (Голова пациента взрывается. Кровь и кусочки мозга разлетаются по кабинету).
ДОКТОР: Я же предупреждал... А вот и мышь. Эй, мышь, хочешь сыра?
МЫШЬ: Хочу.

© Марк Андронников, 2024
Дата публикации: 15.12.2024 14:49:22
Просмотров: 89

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.