Возвращение в рай
Светлана Осеева
|
Форма: Рассказ
Жанр: Психологическая проза Объём: 7312 знаков с пробелами Раздел: "РАССКАЗЫ, НОВЕЛЛЫ, МИНИАТЮРЫ" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Светлана ОСЕЕВА Пётр СОЛОДКИЙ ВОЗВРАЩЕНИЕ В РАЙ ... И когда вдали снова обозначились очертания гор, ты заплакала и сказала: - Хватит, я устала преследовать закат. Вернёмся! Ты помнишь, как мы были счастливы там, в нашем саду? Помнишь?.. Я вспомнил - светлый летящий голос, оплетаемый звуками лютни. Эльфы в золотистых одеждах, звенящие крыльями о стекло, июльский полдень, певучий цветочный аромат, достигающий спальни, янтарное вечернее вино, наполняющее воздух мягким свечением. - Помнишь?.. Я возразил: - Помилуй, садовник умер... Ты думаешь, сад остался прежним? - Не всё ли равно, - откликнулась ты, - мы вернёмся, и он станет таким же, каким мы впервые увидели его! … Но когда вдали снова обозначились очертания гор, ты опять заплакала, умоляя: – Ну что тебе стоит попробовать? Может, возвращение вернёт нам счастье, которое у нас было. Ты помнишь? Я вспомнил - заунывный голос под звуки неведомого азиатского инструмента… Я даже попытался воскресить его название, но память сопротивлялась, беспомощно ударяясь о прутья выцветших клеток неразгаданного когда-то кроссворда. В мозгу упрямо всплывало лишь - стена с истёртыми обоями и какая-то назойливая насекомая живность, облепившая мутное оконное стекло, июльская иссушающая лёгкие жара, дурманящие запахи сорняков, искусно притворяющихся цветами, скрипучая тахта и дешёвое вино, обжигающее пересохшее нёбо приторной горечью. - Помнишь?.. - Да ведь он умер вместе со своим садом! - Всё станет прежним, стоит нам лишь вернуться туда! – с отчаяньем упрямилась ты… После судорожных ночных бесед, напоённых и светом, и ядом, когда взаимные убеждения были исчерпаны, я согласился: наступала ночь, твои волосы уже седели, а дорога там, впереди, была слишком каменистой. После бесконечных ночных споров, наполненных тонкой отравой безудержных фантазий, когда взаимные упрёки грозили перерасти в скандал, и надвигалась ночь - мы оба чувствовали её влажное дыхание, и твои волосы неотвратимо изменяли цвет… - Наверное, ты права, - скорее подумал, чем произнёс я, взглянув в сторону гор. Там, впереди, всё было усеяно камнями… Мы возвращались молча - нам уже нечего было сказать друг другу. Мы сказали друг другу всё, что могли, и весь обратный путь двигались в тишине. Спотыкаясь, мы спешили, быть может, не столько вернуться - сколько прервать наше тягостное молчание. И вынужденная тишина торопила наши шаги. Останавливаясь в когда-то оставленных нами домах на ночлег, мы доверялись краткому, почти мгновенному, сну. Просыпаясь от холода, я укрывал тебя сброшенной когда-то одеждой, со страхом вглядываясь в черты твоего отчуждённого лица. Ты просыпалась, торопливо освобождалась от ветхого старья и, ёжась от сырости, упрямо шептала, что уже пора уходить. И мы снова совершали странное бегство вспять - туда, где нам было хорошо вдвоём. Заново ночевали в забытых нами и Богом местах, чтобы только перевести дыхание - настолько короткими были наши сны. В эти мимолётные секунды я с надеждой вглядывался в твоё уже почти чужое лицо, но всё равно укрывал тебя одеждой, брошенной тобой на пол. Пробуждаясь, ты заходилась мучительным кашлем и опять сбрасывала с себя обноски. Тебя лихорадило, но ты снова твердила, что пора уходить. И я, и ты почти бежали - в то прошлое, где были мы. Однажды, безуспешно пытаясь угнаться за тобой - за шелестом складок твоего плаща, - я вскрикнул: «Подожди!» - и вспомнил твоё имя: «Елена...» Взглянув на меня через плечо, ты ободряюще улыбнулась и прохрипела сквозь плавящийся между нами воздух, стоя на острие песчаной дюны: - Ну что же ты?! Ещё немного! Мы прошли большую часть пути - я уже чувствую запах цветов! Однажды, почти настигнув этот ускользающий шелест, я прокричал тебе вслед: - Я знаю твое имя… Посмотрев на меня со зловещей развязной весёлостью, ты ответила, почти срывая голос на немыслимой рвущейся ноте: -Эй! Ты что?! Мы уже в нескольких шагах от нас! И вот наступил вечер, когда на пути неожиданно и торжественно возник сад, вплотную подступивший к окнам дома. Ты разомкнула ветви, с усилием оттолкнула от себя деревянную дверь и вошла. Из хлынувшего навстречу сумрака проступили зыбкие очертания знакомых предметов. Я шёл позади, нащупывая дорогу благодаря отпечаткам узких ступней на песке. Твоё молчание, суетливый полёт по комнатам - в надежде вернуть вещам первоначальный облик. Приглушённое пение, звуки лютни, мертвеющие от тысячелетиями приобретаемого твоими пальцами бессмысленного мастерства. Запах гниющей воды, сочащийся из тёмных изысканных ваз, которые ты так лихорадочно - снова и снова - наполняла свежесрезанными, мгновенно увядающими цветами. Скольжение чёрных волос по древнему синему шёлку. Осиные гнёзда - везде, везде это золотисто-чёрно-жёлтое гудящее сумасшествие. Удушливый полдень. Этот сад не был знаком с осенью. Твоя стынущая, удаляющаяся, как горизонт, улыбка, навсегда сросшаяся с ослепительной белизной фарфорового лица. Неиссякаемое, густое тяжёлое вино, льющееся, льющееся из амфоры цвета слоновой кости. Игральные карты, веером разлетевшиеся по паркету, - казалось, они стали чугунными, вплавились в пол, и я не смог поднять ни одной из них... …Неожиданно мы уткнулись в знакомый сад, окружавший тот самый дом. Ты с яростью расшвырнула ветви и всем телом навалилась на дверь. Натюрморт из ненавистных предметов поражал тяжеловесностью роскоши и безжалостной четкостью контуров, несмотря на сумрак. Я осторожно шел за тобой, бессознательно избегая прикасаться к пространству и наступая на твои следы на песке. Ты нервничала и пыталась придать брошенным вещам какой-то скрытый, только тебе ведомый смысл. И снова по комнатам поплыл звук загадочной многострунной азиатки. Зачем ты пела? Древние вазы рассыпались на глазах, и неживые цветы хрустели под нашими ногами. Шёлковая синяя лента в черных волосах. Мириады кем-то управляемых насекомых лепили на стенах орнаменты. И твоё по-прежнему чужое фаянсовое лицо с нелепой кукольной улыбкой. Опять, опять это тягучее, цвета насыщенной ржавчины, вино из грубой современной поделки с гордой надписью на пузе сосуда – «Ойнохойя». И карты, за немыслимое количество лет истосковавшиеся по преферансу, уже не поднять с липкого пола… - ...Ну что же ты, Герман?! - слова беспорядочно толкались в моем безумии, тщетно пытаясь выстроиться в логическое подобие фразы, - Ну что же ты, Герман, Герман, смотри же, он принес нам утреннее молоко!.. И я впервые вышел на порог нашего дома, вдыхая восковой цветочный аромат. Ты коснулась моего плеча и нетерпеливо кивнула в сторону сада. Внизу, в нескольких шагах от крыльца, тряся головой, угодливо улыбаясь («...Доброе утро... доброе утро...»), порочно и неотвязно глядя мне в глаза, стоял садовник, протягивая в неестественно длинной и выпрямленной прыгающей руке блестящий зелёный кувшин. Ты цепко ухватилась за рукав моей рубашки и быстро-быстро зашептала: – Ну пойми же, без тебя это всё не имеет никакого смысла! Дом, сад, садовник… Не уходи, ведь мы же все рассыплемся на атомы… Заклинаю тебя! Иначе… Зачем же ты вернулся со мной? - Садовник оживает, когда мы возвращаемся? – устало поинтересовался я. - Он никогда не умирал! – ощетинилась ты. - Теперь умрёт! - крикнул я и бросился бежать. И когда вдали снова обозначились очертания гор… © Светлана Осеева, 2008 Дата публикации: 11.06.2008 14:01:50 Просмотров: 3184 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|