Ненаписанные рассказы О.Генри - 2
Борис Иоселевич
|
Форма: Рассказ
Жанр: Юмор и сатира Объём: 13056 знаков с пробелами Раздел: "" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
НЕНАПИСАННЫЕ РАССКАЗЫ О.ГЕНРИ - 2 ПОДЛОГ Принимаясь за рассказ, худо-бедно вылупившийся из владевшего мною грандиозного замысла, я дал зарок не касаться в нём политики, а вести речь исключительно о любви, хотя автор, сколько-нибудь дорожащий своей репутацией и желающий привлечь внимание к тем немногим страницам, под которыми красуется его имя, как раз почёл бы за благо обойти тему любви и как можно больше порассуждать о политике. В этом последнем случае он бы, наверняка завоевал благосклонность той части читателей, которая разделяет его политические убеждения, в то время, как рассуждая о любви, можно не только обречь себя на прискорбное противостояние с прекрасной половиной человечества, но и лишиться уважения собственных жены и дочери, почему-то уверенных, что в границах трёхкомнатной меблированной квартирки на Хейл-сквер, никто, кроме них, не ведает об этом предмете больше и разбирается лучше. Но писатель, в отличие от простого смертного, чьей фантазии достанет разве на то, чтобы с первого взгляда определить размеры талии и бюста у вышколенного персонала мистера Таймера, владельца магазина колониальных товаров в первом этаже нашего дома, но уж никак не на то, чтобы выстроить сюжет на самую бесхитростную любовную тему, — так вот писатель, в отличие от прочих, не успокоится, пока не узрит упомянутый сюжет запечатлённым на бумаге, затем тщательно переписанным и отнесённым в редакцию какого-нибудь «Туземного обозревателя» или «Спутника домашней хозяйки», хотя в этих изданиях, отличающихся прискорбным однообразием, литература как таковая не числится даже на правах Золушки. Узнай в последний момент редактор «Спутника…» о каком-то, прежде неведомом способе консервации пареной репы, как выстраданное вами произведение будет беспощадно изгнано из сверстанного номера и самому Господу оказалось бы не под силу вернуть его на прежнее место, разве что в одном из последующих номеров. Рассказ, о котором речь, назывался «Гилеспи» и повествовалось в нём о мальчишке, служившим рассыльным в отеле «Леди Астор» и влюбившимся в некую оперную диву, подолгу проживавшую в этом отеле всякий раз, когда приезжала на гастроли в Нью-Йорк. Ни о чём не догадываясь, дива испытывала к тайному своему воздыхателю нечто вроде снисходительного отвращения /надо полагать из-за множества прыщиков на его подбородке/, что оборачивалось для бедняги куда большими потерями, чем можно было предположить. Например, получаемые от неё чаевые оказывались столь мизерными, что их не хватало даже на билет, чтобы попасть на галёрку в оперу, когда там пела дива, и ему приходилось добавлять из тех денег, что по праву принадлежали семье. Но это обстоятельство не только не отбило у него охоту засматриваться на вершины, к покорению которых не был готов, но лишь сильнее подогревало упрямое желание закрепиться на одной из них. К тому же от частого, надо полагать, посещения оперы в нём прорезался голос и однажды, когда в дуэте дон Жуана и Церлины солист «пустил петуха», юноша на лету подхватил выпавшую из его горла ноту «до» и до-нёс до слушателей с такою степенью совершенства, что взоры зрителей обратились к галёрке, а руки покрыли окончание музыкальной фразы аплодисментами. Незамедлила явиться полиция, удалившая нарушителя. А несколько лет спустя молодой человек сделался известным певцом, признанным всем миром, и гордая примадонна влюбилась в него со страстью, на которую способно лишь немолодое, но пылкое сердце. Она стала отказываться от лучших контрактов ради худших /факт, в общем-то, немыслимый в театральной среде/, чтобы быть занятой в тех же спектаклях, что и маэстро Гилеспи /сценическое имя певца/. Столь безусловное самоотречение льстило гордости моего героя, но ответить на некогда горячо желанное чувство дивы , увы, не смог. Слишком много времени минуло с той поры, когда он служил рассыльным — слишком много не для него, а для неё. Таков сюжет, пересказанный вкратце. Желающих вынести более полное впечатление от рассказа, адресую к майскому номеру журнала «Макклюрс», где он и был напечатан. Упоминаю об этом не с целью хвастовства — оборотной стороне всякого незаурядного честолюбия, а единственно потому, что с публикацией рассказа история его не только не завершилась, но обрела новое и, прямо скажем, неожиданное развитие. Итак, повторяю, рассказ был напечатан в мае, а в начале осени предстояли муниципальные выборы, на которых республиканцы собирались провести стремительную атаку на, временно освобождаемые демократами, тепленькие местечки. Особенно яростной ожидалась борьба за трон мэра. Нынешний мэр, некто мистер Брэдли, хапуга, каких свет не видывал с той поры, когда появились первые, официально доказанные факты существования коррупции то ли в Древней Греции, то ли в столь же Древнем Риме, был преисполнен решимости удержаться в прежней должности ещё на один срок. Но не дремали и противостоящие силы, так что те, кому повезло наблюдать митинги обеих партий на Палас-авеню, центральной площади нашего города, становились свидетелями незабываемого зрелища. То, что говорилось сторонниками мэра и его противниками, не стану воспроизводить на этих страницах из-за опасения, что прочтёт моя дочь-школьница, и, кроме того, я не склонен рисковать собственной репутацией, удостоившись нескольких месяцев за тюремной оградой в качестве осквернителя общественной нравственности. И когда мне, как известному в городе писателю предложили присоединиться к одной из сторон, я, в выражениях по возможности обтекаемых и мягких, сослался на то, что как писатель чувствую себя уверенно исключительно в рамках того сюжета, который придумываю сам, а не навязанному извне. Но как-то во время вечернего чая, когда я втолковывал своей дочери Лесли, отчего четырнадцатилетней девочке негоже уделять мальчикам больше внимания, чем учёбе, даже если они не хулиганы с нашей улицы, а дети вполне состоятельных родителей, раздался властный стук в дверь, и в квартире, в окружении свиты, появился ни кто иной, как мистер Бредли, мэр, собственной персоной. Повелительным жестом мэр пресёк мою робкую попытку пригласить его к столу, давая понять, что у него есть дело поважней, чем чаёвничать с моим семейством, и что решать его следует наедине. Пришлось предоставить ему эту возможность, отправив жену и дочь на кухню, куда, не озаботившись на то согласием хозяев, водворился один, из сопровождающих мэра, молодчиков. В то же время другой тип проделал несколько интригующих манипуляций, заглянув зачем-то в платяной шкаф и под кровать, после чего мистер Брэдли приступил, наконец, к изложению причин столь неожиданного для меня визита. Скажу сразу, услышанное меня весьма и весьма озадачило. – Послушайте, Пекфорд, – с места в карьер начал мэр, – я прочитал ваш рассказ в журнале… – «Макклюрс», – подсказала свита. – Вот именно, – согласился мэр, – вот именно. – Весьма польщён, сэр, – поклонился я. – То, что вы интересуетесь изящной словесностью, для меня приятная неожиданность. – Не болтайте глупости, Пекфорд,– осадил меня мэр. – Ничем я не интересуюсь. Политика не оставляет времени на ерунду. Советники порекомендовали мне прочесть ваш рассказ, и я это сделал. В интересах дела, разумеется. – И каково ваше мнение, сэр? – поинтересовался я, краснея. – По мнению моих советников, рассказ не плох, и я не вижу причин с ними не соглашаться. Меня интересует другое. Этот парень… забыл его и фамилию… – Гилеспи,– господин мэр, – устремилась на помощь свита. – Гилеспи. – Вот именно. Он что, и впрямь втюрился в эту старую выдру? – По молодости, сэр, – предпринял я слабую попытку оправдать моего героя в глазах начальства. – К тому же произошло это в пору, когда она была в расцвете сил и весьма хороша собой. – Предположим, – снизошёл мэр. – Но простой арифметический подсчёт показал бы этому недоумку, что, к моменту достижения им половой зрелости, предмет его обожания естественным образом превратится в пустую консервную банку. И явно довольный заранее отрепетированной остротой, мэр, поддерживаемый свитой, захохотал так пронзительно, что дверь кухни испуганно приотворилась, но тотчас же была возвращена в прежнее положение бдительным стражем. Между тем, отсмеявшись, мэр снова скорчил кислую физиономию и, поманив меня пальцем, как если бы я был с ним в сговоре, прошептал на самое ухо: – Я к вам, собственно, по поводу этого чудака, мистер Пекфорд. – Какого чудака? – вытаращился я, не преминув при этом обратить внимание на то, что впервые за время нашей беседы мэр употребил по отношению ко мне обращение «мистер». – Гилеспи! – тут как тут оказалась свита. – Вот именно! – кивнул мэр. – Вот именно! У меня, видите ли, задумка пригласить его на один из наших предвыборных митингов. Пускай пропоёт свои арии, а мы ему щедро заплатим. Недурственная идейка, как вы находите, мистер Пекфорд? – Но, сэр, – пролепетал я, совершенно сбитый с толку столь неожиданным поворотом событий,– этот, как вы изволили выразиться, «чудак», этот Гилеспи, в некотором роде лицо не живое, а выдуманное. Так сказать, персонаж… – Не живое?! – по всем признакам, наступила очередь мэра удивляться. – Вы сказали — не живое? Не означает ли это, что он, некоторым образом, умер? – К счастью, сэр, умереть он не мог, поскольку не существовал в природе, – пояснил я.– Гилеспи не что иное, как игра моего воображения. Физиономия мэра окаменела. – Послушайте, Пекфорд, – произнёс он. На сей раз обходясь без общепринятой формулы вежливости,– послушайте и постарайтесь уяснить: вы играете в опасные игры, и пока я высшее должностное лицо в этом городе, ничтожному бумагомараке не будет позволено издеваться над конституционно избранной властью. То, что несуществующая личность выдается за реальное лицо, не что иное, как подлог, со всеми вытекающими из этого факта юридическими последствиями. Что вы намерены сообщить в своё оправдание? – Только то, сэр, что хотя я и совершил нечто вроде подлога, уголовным кодексом не предусмотрено за него никакого наказания. Грозный мэр обратил свой лик в сторону свиты, но та лишь недоумённо пожала плечами. – Прискорбно слышать, господа,– изрёк мэр, – что наш уголовный кодекс столь либерален к преступным деяниям против должностной нравственности. На мой взгляд, это явный пробел в законодательстве Соединённых Штатов. Сделавшись конгрессменом /а такое, надеюсь, рано или поздно произойдёт/, я непременно внесу соответствующий запрос в соответствующую комиссию. А пока… – мэр просиял, словно уже выполнил одно из своих предвыборных обещаний, – а пока, Пекфорд, почему бы нам с вами не воспользоваться ситуацией и слегка не надуть наших славных избирателей? Найдём кого-нибудь подходящего и выдадим за этого вашего… – Гилеспи! – не дремала свита. – Вот именно! Вот именно! Мы слово в слово сообщим публике всё, что вы понаписали о нём, а в конце каждого выступления станем напоминать, за кого они обязаны голосовать, коль скоро желают себе добра. То, что бюрократия необыкновенно скора на принятие решений, когда речь о её судьбе, я убедился неделю спустя. Наш город заполонили плакаты с изображением лже-Гилеспи. Их можно было обнаружить не только на стенах домов и офисов, но и в квартирах и даже в туалетах обывателей. Для женщин, надо полагать, оказалось немалой проблемой смириться с присутствием голубоглазого молодца с мощной, как крепостная стена, мускулатурой, когда они отправляли вполне естественные надобности. В канун выборов новоиспеченный гастролёр, похожий на плакатные изображения приблизительно так, как пони на скаковую лошадь, дал в городском парке концерт, благодаря чему обветшалая сцена летнего театра лишилась привычного затрапезного вида — обстоятельство, незамедлительно поставленное шустрым мэром себе в заслугу и вызвавшее возмущение завидущей оппозиции. Исполнив несколько неразборчивых арий, явно не рассчитанных на разборчивый вкус, сей джентльмен произнёс речь, из коей следовало, что будь он, самозваный Гилеспи, жителем нашего города, то непременно отдал бы свой голос «за самого неподкупного политического деятеля самой свободной в мире страны». Меня всегда коробило косноязычие, но, видимо, оно способно послужить неплохим подспорьем в политической борьбе, раз помогло мистеру Бредли и на сей раз усидеть в заветном кресле. Он, таким образом, оказался в выигрыше сполна. Сколько и чего досталось на долю моего персонажа, для меня навсегда осталось тайной. Но когда я, понуждаемый женою и дочерью, некоторое время спустя обратился в мэрию на предмет улучшения жилищных условий, господин Бредли, недовольно морщась и глядя поверх моей головы, сообщил, что дал слово избирателям не потворствовать, оказавшим ему содействие в избирательной кампании, и твёрдо намерен его сдержать. Борис Иоселевич © Борис Иоселевич, 2016 Дата публикации: 09.10.2016 06:57:14 Просмотров: 1984 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|