Лабиринт

Юлия Чиж

Форма: Рассказ
Жанр: Любовно-сентиментальная проза
Объём: 29425 знаков с пробелами
Раздел: "Редкое состояние прозаичности"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Рецензии и отзывы
Версия для печати

Лень одолела. Даже не одолела, а просочилась в каждую клеточку, замедляя дыхание, заставляя реже выталкивать кровь из сердца, превратившись в него самого. Ему казалось, что тонкую грань, между сном и явью, преодолеть не представляется никакой возможности. Впрочем, он понимал, что можно, конечно напрячься, поднатужиться и уснуть. Но… Желания, вроде как, не было. Мыслей тоже. Витька лежал на диване и напоминал себе кота из анекдота, которому было так же лень встать с горящего окурка. Стоп! Значит всё-таки какие-то мысли, сами по себе, никем не приглашённые, беспризорные и неприкаянные гуляли в его черноволосой головушке.
Одна такая «гулёна» то приходила, то уходила, то моталась по кругу, то мерила углы его мозга – в общем, вела себя, как ей заблагорассудится.
Надо сказать, что мыслишка была так себе. Ничего особенного. И старше его лет на десять. Тем не менее, имела она довольно приличную фигуру, красивые стройные ноги, большие голубые с прозеленью глаза, русо-пепельные волосы… и… малолетнего сына. (Впрочем, сын, появившись где-то сбоку от мыслишки, коротеньким всплеском нейронных импульсов, практически сразу пропал, растворившись в ней, назойливой и прилипчивой, как последний звенящий комар осенней ночью, не успев надолго привлечь внимание.)
Смею заметить, что Виктор Виериславович (дал же Бог отцу такое имечко…) Постсвинский (да и фамилией не обидел…) – молодой мужчина 29 лет от роду, не обременённый высшим образованием (два поступления в институты различной направленности, заброшенные по вполне понятной причине, мы принимать во внимание не будем), и, в то же время, не глупый, овладевший довольно-таки приличной профессией в периоды обострения бурной деятельности, был недурён собой и нравился женщинам. Несмотря на довольно непрезентабельный вид и отсутствие умения одеваться – обладал он недюжинным обаянием и слыл острословом. Поэтому, возможно, малознакомые с ним дамы обращали на него внимание, а коллеги по работе приходили в трепет при взгляде на его полноватую, затянутую в чёрные одежды (для стройности) фигуру. К тому же Витюша (как они называли его между собой) обладал одним, самым важным, достоинством в их глазах – он был холост. Следовательно – перспективен.
Его же привлекали «мамзели» (так он называл всех женщин, частенько заменяя этим словечком имена, данные им от рождения, и они млели и хихикали, принимая эту непочтительность, как комплимент) модельного типа, покрытых желтоватым загаром ламп соляриев, с ногами от коренного зуба и пятисантиметровым маникюром. Те же, как раз и относились к редким исключениям, которые не обращали на него никакого внимания. Ну, разве что, Яна из бухгалтерии, которая обращалась к нему, когда возникали проблемы с компьютером. И то, она считала, что для этого и придумана должность системного администратора. Кстати, была недалека от истины в этой уверенности. Сам Виктор Виериславович так не считал.
Он считал, что если его вдруг не окажется утром на своём месте – все работники отделов (вместе с советом директоров) превратятся в несмышленых младенцев и трудовой процесс умрёт без права на воскрешение. Поэтому на работе Постсвинский, с точностью до «наоборот», отличался от Витьки, лежащего на диване. Чем вводил в дополнительное заблуждение одиноко-женскую половину коллег. Если б они сейчас его увидели, то заветная мечта «окольцевать Витюшу» испарилась у бОльшей части привередниц, оставив незначительное количество почитательниц выражения «плохонький мужичок – да свой».
Но,… он, в одиночестве, лежал на диване, как тюлень на лежбище, недосягаемый для их взглядов, и продолжал созерцать мыслишку, не приближая её, но и не изгоняя совсем.
Больше всего его удивляла само её появление на горизонте сознания. Даже лень не мешала испытывать это ощущение лёгкого недоумения, возникшего внутри. «Мыслишку» звали Марьяной. И явилась она к нему (не больше, не меньше) из прошлого.
- Какого чёрта тебя принесло? – спросил он у неё, злясь то ли на себя, то ли на её приход, то ли, на то и другое, вместе взятое.
Она посмотрела на него, немного насмешливо, немного грустно и (совсем чуть-чуть) нежно, и язвительно выпалила:
- Соскучилась! – Умолкла, поразившись своей смелости, и добавила - Как ты?
- Как видишь… - прошипел он.
- Вижу уж! – рассмеялась мыслишка по имени Марьяна, и, задорно тряхнув кудряшками, замерла в ожидании, внимательно смотря ему в глаза.
И Витька смутился, увидев себя Марьяниными глазами: небритый, помятый, в вытянутых на коленях, тренировочных штанах, несвежей футболке – он напоминал себе старого мужика, случайно оказавшегося в молодом теле. Ему захотелось отвернуться к стене, чтобы не видеть её внимательных глаз, или закрыть лицо руками так, как прячутся от мира маленькие дети. Вместо этого он сдавленным голосом спросил:
- А ты как?
Обрадовавшись хоть какому-то продолжению этого странного разговора, Марьяна защебетала:
- Нормально я. Сын вырос. Проблем воз. Решаемо всё конечно, но, несколько отравляет существование. Но ты же меня знаешь - где наша не пропадала?!
Она опять рассмеялась.
Виктору отчего-то был приятен её смех. Он сам не понял, откуда что взялось, но тёплая волна, поднимавшаяся в душе и грозившая захлестнуть всего его, говорила о многом. «Оптимистка. Как всегда» - подумал Витя.
Он знал её. Действительно знал. Когда-то. Где-то в другой жизни. Много-много лет назад…
Они познакомились, когда Марьяна пришла устраиваться на работу. Марьяша нервничала, морщила лоб, решая какие-то, одной ей ведомые задачи или обдумывая одной ей ведомые проблемы. Протянув руку, она представилась: «Снежная. Марьяна Леонидовна». Он в ответ тоже протянул руку. И тут случилось нечто странное, заставившее отшатнуться начальника, а коллегу, в рассеянности, усесться между двух стульев – между ними явственно проскочил разряд. И, если бы ещё и гром прогремел, то, наверное, в тот момент это никого бы и не удивило. «Статика» - уверенным голосом прокомментировала ситуацию Марьяна. Все, с облегчением, рассмеялись. Олег Борисович дал Виктору задание – ввести коллегу в курс дел. Собственно, с этого всё и началось.
Виктор оказался хорошим инструктором. Когда возникали какие-то проблемки – всегда оказывался рядом, давал дельные советы, не забывая смешить её время от времени. Поскольку предшественница Мары (так он стал называть её через некоторое время) на работе занималась всем, чем угодно, только не самой работой - приходилось засиживаться допоздна, приводя всё в относительный порядок. «Борисычу» приходилось выгонять новую подчинённую из «конторы», но, в душе, радовал такой подход к делу.
Витя частенько оставался с ней. Потом провожал её до автобусной остановки, сажал в транспорт, и тащился на другой конец города к себе домой. А утром опять начиналось то же самое.
В процессе этих «вечерников» он выяснил, что Снежная была замужем, что-то там не сложилось, и она ушла от мужа с маленьким ребёнком, что она сейчас работает «про запас», чтобы потом не особо напрягаться и больше времени проводить с сынишкой, что сейчас сынуля у родителей, и она по нему очень скучает. Так же было выяснено, что ей 28, что она старше ВиктОра почти на десять лет и терпеть не может, когда к ней «клеятся» на работе. «Где живут – там не пакостят!» - отрезала она гневно. Его это вполне устраивало. Когда она делала перерывы - они говорили обо всём на свете. О музыке: оба окончили музыкальную школу (он – класс виолончели, она - фортепиано). О книгах, о театре, новинках кинопроката. Не обошли тему отношений между мужчиной и женщиной, тему браков по расчёту и любви. Даже про рыбалку-охоту умудрились поговорить, хотя ни он, ни она не относили себя к этому славному племени. Но, ему больше нравилось смотреть, как она, сосредоточенно и серьёзно долбила по клавишам клавиатуры, или, наклонив голову на бок, заглядывая в блокнот, удивлённо округляла глаза, как будто увидела там что-то неизведанное человечеством раньше. Впрочем, болтать «о том - о сём» было тоже приятно.
По прошествии нескольких месяцев выяснилось, что дела приведены в порядок, шеф в восторге, мужская половина «конторы» влюблена в эту милую, добрую молодую женщину, женская половина - только тем и занимается, что перемывает ей кости, а надобности в вечерних посиделках уже нет. Последнее обстоятельство его почему-то огорчило.
Витя отвлёкся от воспоминаний, взглянул на Мару. Она сидела на подоконнике, выйдя из его головы, превратившись из мыслишки в полупрозрачную фигуру, и смотрела в окно. Его это даже успокоило: никто не шатается по мозгам, не ведёт бессмысленных разговоров, не отвлекает от «нужных» мыслей. В общем – всё нормально. Так и должно быть.
Он устроился поудобнее. И опять погрузился в прошлое.
Как-то, придя на работу, приготовив привычное «привет», он не обнаружил её на рабочем месте. «Борисыч», перехватив его недоумённый взгляд, сказал:
- Заболели они.
- Кто «они»? – не сразу понял Виктор
- Марьяна и сын. Оба. Грипп же зверствует. Она звонила. Температура высокая, голова болит. Ну и, сам понимаешь, все сопутствующие признаки на лицо. Надо бы съездить. Мало ли. Вдруг что надо. Я тут в общую кассу деньжат подкинул: кофе на отдел купить, сахара, что-нибудь пожевать. Заодно и фруктов-соков им отвезу.
Витя удивлённо посмотрел на начальника. Раньше за ним не водилось ни такой щедрости, ни такой заботы о сотрудниках.
- Да не смотри ты так на меня! У меня у самого двое. Когда они все вместе заболели, сыновья и жена, я чуть с ума не сошёл, гоняя по аптекам, магазинам, готовя еду и делая влажную уборку. А она одна. Трудно ей. – Олег тяжело вздохнул и нахмурился.
- Могу с Вами съездить, Олег Борисович, – неожиданно для себя выпалил он.
- Отлично! Едем. А то и так сплетни ходят. А тут – коллеги просто приехали проведать. – Выдохнул он, заметно повеселев.
Они заехали в магазин. Фруктами-соками, естественно, не обошлось. Заодно купили цветы - мелочь, приятная для сердца почти каждой женщины, тем более, в таком состоянии. И отправились «на свидание», как пошутил Олег.
Марьяша открыла почти сразу. Бледная, с горящими от жара глазищами, с пересохшими губами – она старалась показать им, что очень рада визиту, и тщательно скрыть, что ей хочется только одного – уснуть часов на двенадцать.
Данька не спал всю ночь: метался, хныкал, просил то попить, то сказку, то песенку. Вёл себя, как трёхлетний ребёнок. Она успокаивала сына, поила клюквенным морсом, обтирала водкой, чтобы сбить температуру, давала порошок антигриппина, который он выплевывал, несмотря на уговоры и обещание купить всё, что он пожелает, носила его по комнате. Надо сказать, что это было не так уж и легко. Даньке было шесть лет, и, он уже учился в первом классе. К утру Данечка угомонился, вымотав её до предела. Она думала, что удастся поспать вместе с ним, но… Нагрянули гости.
Всё это он узнал от неё потом. В минуты откровенности, когда, устав от его хождений «вокруг да около», она заявила, что любит его, правда не знает, что с этим чувством теперь делать, потому что ей самой вполне ясно, что из этого ничего путного не выйдет. По сути, он ещё несмышлёный ребёнок, и брать на себя ответственность за его жизнь и судьбу она просто не в силах. В конце концов, у неё уже есть, кому варить манную кашу и вытирать сопли. Его это и обидело, и успокоило одновременно, так как ему самому непонятно было, что делать и с ней и с её чувством к нему. С одной стороны – Марьяна нравилась: своей открытостью, честностью, умом, да и внешним видом тоже. Ему льстило, что, когда он её провожал – встречные мужчины обращали на неё внимание, строили глазки, а на него смотрела так, словно говорили: «Молодец, старик! Хороша баба!». С другой стороны – всё-таки разница в возрасте, и немаленькая, да и Данила. Он ничего не имел против детей, но воспитывать кого-то и быть отцом, в свои восемнадцать лет, был не готов. Виктор ругал себя за то, что остался тогда в её чистенькой и уютной квартирке, спровоцировав чувство благодарности, вымыв посуду в холодной воде, заварив травяной сбор и дав возможность просто выспаться и набраться сил, просидев всю ночь у кроватки Данилки, которое она, может быть, и принимала за любовь. Но это было «потом».
А, когда Виктор появился на следующее утро в конторе – Олег Борисович, посмотрев на него, растрепанного и, с помятым от бессонной ночи, лицом, только хмыкнул:
- На счастливчика ты, братец, что-то не похож.
Витя проблеял:
- Да не было ничего. Сторожем работал, сиделкой был, нянькой. И всё.
Борисыч хохотнул:
- Ну, это ты зря! Такую возможность упустил! Эхх… Где мои восемнадцать? – он подмигнул, – Впрочем, после обеда можешь домой идти. Отсыпайся. Завтра ты мне нужен свеженьким огурчиком. Или опять туда?
В голосе уже не было ни намёков, ни иронии, ни любопытства. Так… Просто деловой разговор, расставляющий все точки над «и».
- Олег Борисыч, да нормально всё. Мне не привыкать. Какая разница: что из-за Интернета не спать, что тут не поспал. Хоть помог, чем смог. Я останусь.
- Иди-иди. Завтра дел невпроворот.
Виктор поплёлся к автобусной остановке. Постоял минут двадцать – нужного маршрута всё не было. Потом, решительно направившись к дороге, поймал машину и поехал в обратном направлении от дома, туда, где он был сейчас нужен – к Марьяне.
Она не удивилась его приезду. Буднично спросила:
- Есть будешь? Я борщ сварила. Может и Данька с тобой поест. Не могу никак его накормить.
Виктор чувствовал себя мужем, вернувшимся с работы, которого встречает жена. Он смутился:
- Я перекусил недавно.
- Ерунда. Ты ж ещё растёшь. Да и желудок беречь надо. Не стесняйся. Садись.
Мара налила большую тарелку супа. Нарезала аккуратными ломтиками хлеб. Поставила сметану на стол. На плите закипал чайник.
- Ешь, давай. Чего сидишь? Остынет ведь, - показывая всем своим видом, что «так и должно быть», она поближе подвинула к нему салфетку, на которой лежала ложка.
- Данька! Иди сюда! Хватит мультяшки смотреть, – эти слова уже были обращены к сыну. – Иди-иди. Поешь. А то не выздоровеешь!
Данька попытался отвертеться, но Марьяна пошла за ним в комнату, что-то пошептала ему, и, через минуту неслушник сидел за столом и наворачивал борщ. А потом они пили чай с шарлоткой. Вечер прошёл в возне с Данькой, чтением книжек, игрой в компьютерные игры. Мара вымыла посуду, приготовила Данькины вещи на завтрашний визит к доктору, достала фарш из холодильника – для котлет. Так, в хлопотах для одной, и с хулиганством для других - незаметно приблизилась ночь.
- Дань. Тебе спать пора.
- Мам, не хочу!
- Дань. Надо. Шестилетним мальчикам уже пора спать. Тем более что ты болеешь. – Она тщетно пыталась уговорить сына. Виктор, понаблюдав за её попытками, решил вмешаться.
- Дань, пойдём со мной.
- А куда?
- Покажешь мне игрушки. Те, что обещал, – он хитро подмигнул Марьяше.
Данилка доверчиво вложил свою ручонку в лапу этого великана.
Виктор повёл его в детскую.
Пока мальчик доставал большущую коробку с игрушками, Витя взял книгу, Даня сморщился:
- Дядь Вить, а как же игрушки?
- Сейчас. Я тут ТААКУЮЮ книжку нашёл. Давно мечтал её перечитать. Ты не будешь возражать, если я чуть-чуть почитаю?
- Нет. Не буду, – скуксил личико мальчик, всем своим видом показывая, что он «очень даже возражает против такого произвола и предательства».
Но, Витюша, не обратив на его недовольство никакого внимания, начал представление - мордашка мальчика начала разглаживаться. Потому что знакомая сказка превратилась в спектакль, изменила сюжет и героев. Он присел на краешек кровати.
- Да ты ложись. Удобнее будет слушать, - прервал «чтение» мужчина.
Марьяна заглянула в комнату сына, тихонечко приоткрыв дверь. Предосторожность оказалась излишней. На неё из кровати смотрела сияющая мордашка сына, а в глазах не было и намёка на сон. Виктор, не замечая хозяйку дома, войдя в роль, рассказывал свою сказку, перемежая её персонажами из занудных женских сериалов, коверкая имена. Этот был явный бред, но ребёнок смеялся от души.
- Так. Это что такое? – нарочито сердито сказала она. – Какие вы плохие мальчики!
- Мама! Не сердись. Ты только послушай! Немножко осталось.
- А потом спать? – уточнила «строгая» мама, едва сдерживая смех.
- Да, мамочка! Ну, пожалуйста! Пять минуточек!
- Хорошо, – «смилостивилась» Марьяна. Её саму разбирало любопытство, - на какое время хватит рассказчику вдохновения.
Он сочинял виртуозно: ни разу не повторившись, не сбившись, и не прервавшись. Они покатывались со смеху. Однако… всему хорошему приходит конец: через полчаса, вместо заявленных пяти минут, был выключен свет, ребёнок поцелован, опять ставшей строгой и непримиримой мамой, с пожеланиями спокойной ночи. И они остались вдвоём.
Витя отвлёкся от воспоминаний. Марьяна всё так же сидела на подоконнике и чему-то улыбалась. «Мысли она мои читает, что ли?» - подумал он. – «Вполне вероятно и такое. Она же сама «из головы»». И опять всё встало на свои места, не удивив его надолго. Он стал погружаться, в уже ставшие такими приятными и родными, воспоминания.
Но, вместо чётких и ясных образов, в голове у него, быстрой перемоткой мелькали картинки, выхватывая стоп-кадром то одну, то другую сцену из их «общего» прошлого.
Вот они ранним утром ведут в школу восьмилетнего Даньку. Потом кортеж ельциновских машин у городской ратуши. Сам «хозяин страны» выходит из какой-то иномарки и машет им рукой. Ей наплевать. Ельцин и Ельцин. «Какой-то неестественно красный», - бросает она фразу. И он долго и обстоятельно объясняет, что, визитёра намазали неизвестного ему названия гадостью, якобы от радиации. Марке становиться жаль этого седого, дородного мужчину, которому приходится мотаться по стране, выслушивать всякие гадости и домыслы, и, она машет высокопоставленному дядьке рукой в ответ, говоря всем своим видом, что на свете есть ещё добрые и отзывчивые люди.
Вот уже поздний вечер. Они сидят в кухне и разговаривают, разговаривают, разговаривают обо всём и ни о чём одновременно.
Вот он, отогревает её ладони после поездки на загаженный, находящийся на краю света, рынок. И, тут же, всплывает вся эта поездка, ненужная ему, но необходимая ей.
Марьяша всегда экономила. Витьку это раздражало. Он кричал на неё:
- Я бы понял, если бы ты получала копейки! Ты зарабатываешь более, чем прилично! Неужели нельзя обойтись без этой дешёвки?
- Что ты орёшь? Пойми. Дети растут быстро. Я просто разорюсь на всех этих «фирменных» тряпках. Учти, что в магазинах продают тот же ширпотреб, но за бОльшие деньги. Кстати… Смотри, какой костюм я ему купила. В «Леопольде» шаром покати. На малышей и выпускников – сколько душе угодно. А на том самом «дерьмовом» рынке, как ты говоришь, можно отрыть такую вот прелесть! Я же не виновата, что двенадцатилетнему парню редко что подобрать можно.
- Ты бы ещё по «секондхендам» отправилась, - ворчал он, убавив громкость.
- Легко и непринуждённо! – смеялась она в ответ, - Если там можно будет отыскать что-нибудь «такое – растакое – разэтакое», то отправлюсь не задумываясь...
Калейдоскоп опять бешено закрутился, завертелся, и неожиданно замер. Перед глазами, как в замедленной киносъёмке, высветилась сцена, до сих пор тщательно сокрытая глубинами его подсознания. Он запрятал её тогда, в весенний день, который был очень похож на летний, нежной зеленью молодой, не тронутой пылью и гарью большого города, листвой; ярким солнцем, уже не только светящим с высоты, но и хорошо пригревающим и даже жарким. После обеда, возвращаясь в контору, Виктор решил сказать «Снежинке», что он любит её, что «созрел» для семейной жизни и что готов добровольно надеть на себя «хомут» брака. «Всё-таки ты – проверенный в боях товарищ, подруга и человек» - заготовил он фразу. Так. На всякий случай. Если любимая женщина спросит: «С какой такой радости?». Витюша купил букетик изумительно, одуряюще пахнущих, ландышей и, окрылённый своей, невесть откуда взявшейся смелостью, просто влетел в офис.
Марьяша сидела за компьютером, и, очень сосредоточенно, собрано, морща нос, долбила по клавиатуре.
- Мамзель, это Вам-с! – он широким жестом протянул ей цветы.
- Спасибо, Вить. Поставь в вазочку, пожалуйста, там, в шкафчике возьми, – не отрываясь от компа, проговорила Мара.
- Мадам Снежная, может, Вы оторвётесь на минуту от этого зловредного ящика? – зверея, рыкнул Виктор.
- Вить, не злись. Ещё минут семь. Срочно надо.
- Марьян, ты можешь забить хотя бы раз на эту работу? У меня к тебе важный разговор. Ну, пожалуйста! – начал упрашивать её Витёк.
- У меня тоже. Более чем. Так что, не отвлекай, прошу тебя. – Продолжая исполнять staccato на клавишах, прошипела Марьяна, явно начиная раздражаться.
Настроение у Постсвинского медленно поползло вниз. Он знал, что «мамзель Снежная» просто так не шипит. Дело пахло не просто керосином, а авиационным бензином. Пришлось подчиниться. Он достал из шкафчика маленькую мензурку, которую Мара гордо именовала вазочкой, сходил, набрал воды и поставил в неё цветы. Мензурку расположил на своём столе, подумав при этом: «Чтобы не дразнить гусыню. И что это с ней, хотелось бы узнать…»
В кабинет заглянул Олег, но заходить не стал, посмотрел на Марьяну, которая не обратила никакого внимания на начальника, с головой уйдя в работу, зыркнул на букет ландышей, потом на мензурку, показал Витьке поднятый вверх большой палец, подмигнул и исчез, как привидение Каспер.
Тишину нарушило жужжание принтера, из утробы которого, один за другим, полезли листы.
- Уффф, …- выдохнула Мара, - Кажется всё. Доделала. Можно к Борисычу топать.
- И дышать уже можно? – ехидно сказал Виктор.
- Дыши. Только глубже. Я сейчас.
Она сорвалась, как ошпаренная, прихватив с собой ворох распечаток.
«Школа Олимпийского резерва» - не удержался от «шпильки» Витя.
Работать не хотелось. Он залез в сеть, полазил по нужным и не очень сайтам, заглянул в чат. Время всё равно тянулось медленно. «Чего она у шефа застряла?» Он посмотрел на часы. Прошло 40 минут. Прислушался. Палыч, из соседнего отдела, на всю контору орал в телефонную трубку о срыве сроков поставок, о том, что он сделает с ними, и даже обещал, что маме поставщиков тоже не поздоровится. Виктор вышел в коридор, направился к кабинету Олега, придумывая благовидный предлог, под которым появится возможность заглянуть к руководству. Но, ничего не придумав, потоптался рядом, потом повернулся и, боясь, что его могут поймать на месте «преступления», вернулся к себе.
Марьяна появилась часа через два. Он издалека услышал стук её каблучков по гулкому коридору. Народ уже рассосался, как-то незаметно для него.
- Ты ещё здесь? – удивлённо спросила она, – рабочий день час назад окончился…
- Кто бы говорил, – парировал Витя - Ты чего так долго?
- А то ты не знаешь. Запарка. Комиссия какая-то приезжает.
Она устало опустилась на свой стул.
- Так ты чего не ушёл?
- Могла бы догадаться. Сама же сказала, что разговор есть. Более чем серьёзный.
- Вить, я сейчас не в состоянии даже имя своё вспомнить. А ты… - она укоризненно посмотрела ему в глаза.
Он не отвёл взгляд. Придвинул свой стул вплотную,… и почувствовал, что она напряглась. Он списал это на усталость, на важность момента, на свою неотразимость. Ведь, несмотря на то, что они общались каждый день, и он иногда оставался ночевать у неё, Мара держала «мальчишку» на расстоянии. Они ни разу не обнялись, не поцеловались. Об интиме и речи быть не могло. Он как-то попытался «провентилировать» эту тему, полушутя – полусерьезно сказал ей: «Как ты смотришь на то, чтобы душевную близость перевести на качественно новый уровень?» Она совершенно серьёзно ответила тогда: «Не мылься – мыться не будешь. Поищи себе ровесницу. Не хватало мне ещё статейку огрести, за совращение малолетки». Двадцатичетырёхлетний Витька проглотил пилюлю, но больше не заговаривал об этом. И вот, сейчас, решил действовать…
До сих пор ему было больно вспоминать о том, что было дальше.
Когда он попытался поцеловать её – Марьяша взвилась, как раненая тигрица.
- Ты с ума сошёл?! Что это на тебя нашло?- она резко вскочила со стула. – Сумасшедший!
- Марьяш, ты же, вроде… любишь меня, – виновато промямлил Виктор.
- «Вроде…» - Передразнила она его, - не «вроде», а люблю. Но не так, как ты думаешь.
Марьяна подошла к окну, опёрлась на подоконник, что-то поискала взглядом там, внизу, и повернулась к нему:
- Понимаешь… (Его бесила эта её привычка начинать каждую фразу или с «понимаешь, или со «знаешь»). Я тебе сегодня хотела сказать… Я замуж выхожу.
Виктор очумело посмотрел на Марьяну. Он Себе и представить не мог, что услышит от неё такое.
- Мара… Надеюсь, что ты шутишь? – полувопросительно-полуутвердительно сказал он.
- Нет, дорогой. Пойми. Время уходит. Через пару лет я вообще никому не буду нужна. Мне ведь уже почти тридцать пять… - она тяжело вздохнула. – Никто ещё не знает. Ты первый в курсе.
- Спасибо за высокое доверие и честь, оказанную мне, мадам. – Виктор не смог скрыть самоиронии в голосе. – И кто же счастливчик? Ты его любишь?
- Ну что ж,… отвечаю в порядке поступления вопросов. Первое –
пожалуйста, второе – это наш стажёр, третье – я его не люблю. От себя могу добавить, что он знает об этом. И, тем не менее, готов взять ответственность на себя. И за меня. И за Даньку. Витенька, я долго ждала. Я устала. Сначала я любила тебя, как друга, помощника. Потом – как мужчину. Сейчас… - Она сделала паузу, пришла очередь Вити напрячься, - Сейчас я люблю тебя, как родственника. Брата, например.
- Как мужчину??? – он смотрел на неё так, как будто видел впервые, – Марьяш! Какого чёрта ты мне даже не намекнула на это?
- Ты что? Слепой? По-моему весь офис об этом знает. Борисыч меня замаял своими намёками, девчонки шушукаются.
Витька схватился за голову. Причём не образно, а вполне реально.
- Всё. Достаточно с меня сегодня исповедей. – Предотвратив его стенания, самобичевание и обрывая, таким образом, беседу на эту, болезненную для них двоих, тему, резко сказала она, - Ты не поп, а я не прихожанка.
Марьяна взяла сумочку, посмотрела на его ошарашенный вид, и, вспомнив что-то, спросила:
- А ты что сказать хотел? Это важно? Или дело до завтра терпит?
- Терпит, – ответил Постсвинский.
Витька опять «всплыл» из грёз. Прозрачный силуэт Мары светился рядом с ним.
- Ты прости меня. Я же не знала. И почему ты мне не сказал ничего?
- Ты что, мысли мои читаешь?
- Сейчас да. Тогда не могла. Так ты простишь?
Виктор только что снова пережил, как ему всегда казалось, забытое напрочь.
- Мара,… скажи мне. Ты счастлива? – почему-то спросил он.
- Теперь да.
- Ты с ним всё ещё?
- Нет.
- С другим?
- Нет… Витя, скажи мне только одно – ты простил меня?
- Да. Я люблю тебя. – Он потянулся к Маре, чтобы обнять, но руки прошли через сияние, ничего не ощутив.
- Спасибо тебе. Я люблю тебя.
Силуэт Марьяны начал медленно таять, истончаясь, сливаясь с воздухом.
- Марьяшенька! Ты ещё придёшь?
- Нет. Я приходила попрощаться. И ещё раз сказать, что люблю тебя, – промерцал ему лунный свет, мягкой дорожкой льющийся из окна. – Прощай.
В этот же миг луна спряталась за облака и дорожка пропала. Вместе с ней ушла и его Марьяна. Виктор вдруг ощутил себя настолько одиноким, что заплакал, как маленький мальчик…
И проснулся.
Он долго не мог понять, что именно произошло с ним. Был ли то сон, или всё же это была явь. Тоска всё сильнее и сильнее грызла его изнутри. Но, он точно знал, что когда-то, оказывается, сам того не осознавая, был очень счастлив.

Эпилог.

Через несколько лет, случайный прохожий задел его плечом, извинился и хотел уже идти дальше, но, остановился, протянул руку для рукопожатия и сказал:
- Здравствуйте, дядя Витя.
- Данька?! – еле узнал в молодом человеке он того самого мальчишку, у кровати которого он провёл ту самую, первую ночь в доме Мары Виктор Виериславович, - Да ты мужик уже!
- Годы-то не стоят на месте, - улыбнулся молодой мужчина. – Мне ведь уже двадцать четыре.
- Да. Время летит. – он всё не решался задать, вдруг ставший самым важным, вопрос, - Как ты? Чем занимаешься? Работаешь? Учишься?
- Дядь Вить, я уже отучился, работаю экономистом в большой фирме, женат и у меня растёт славная дочурка Марьяна. – смеясь, ответил Даниил. – Сегодня вот без колёс, машину в сервис загнал. А так, кто знает, столкнулись бы или нет!
Даня улыбался ему улыбкой Марьяны. И Виктор решился:
- А мама как?
Улыбка погасла. Даниил как-то сразу посерел, глаза увлажнились, враз осипшим голосом он проговорил:
- Мама умерла. Семь лет назад. Рак. Она долго боролась, но болезнь оказалась сильнее. Я помню её последние слова…
- Ты можешь мне их сказать? – Спросил Виктор Виериславович.
- Конечно. Она сказала: «Люблю тебя. Прощай!»
После этих слов Данилы Виктор уже ничего не слышал, как будто кто-то исподтишка заткнул ему ватой уши. Он видел людей, идущих мимо, ощущал порывы ветра, видел шевелящиеся губы Даньки, но звука не было. Только шум, только гул. Наверное, так ощущают себя ныряльщики, погружаясь на дно моря.
Даниил, увидев, что с «дядь Витей» твориться что-то непонятное, подвёл его к ближайшей лавочке и вызвал скорую.
Через три дня Даниил Снежный, взяв с собой жену и маленькую Марьяшку, поехал навестить Виктора в больнице. Но, седовласый доктор сказал им: что Постсвинский Виктор Виериславович скончался вчера ночью от инфаркта, что они могут забрать его тело, так как родственников у него нет, и, что иначе его похоронят за счёт государства. А молоденькая медсестричка, дежурившая в эту ночь сказала, что он шептал перед тем, как уйти: «Иду. Я люблю тебя», что в окно палаты смотрела необыкновенно полная луна.
И только Виктор знал, что он ушёл по этой лунной дорожке туда, где ждала его Марьяна.

рассказ опубликован в альманахе "Неизвестная Россия" в июне 2007 года

© Юлия Чиж, 2008
Дата публикации: 22.05.2008 10:14:37
Просмотров: 4237

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Сергей Вершинин [2010-06-17 16:39:34]

Прочитал с интересом. И вот, Юлия, какой возник у меня вопрос: почему уточняющие слова автора и т.п. за скобками? Форма в наше время очень распространенная, но все же она приемлема для журналистского материала, где все сжато на полосу. Или это нечто новое для облегчения чтения? Я не предъявляю претензий, скорее спрашиваю, поскольку сталкиваюсь с этим повсеместно и часто. Но люди - творцы современного пера, и так настолько облегчили написание художественной прозы, что дальше просто уже некуда. Требование одного из издательств, не будем упоминать какого, не больше одного анахронизма на абзац в историческом романе! Я знаю, как иногда тяжело вставить нужное слово - параллельную мысль, и в тоже время не раздувать текст, но скобки, мое личное мнение, тоже не выход.

С уважением.

Ответить

Юлия Чиж [2010-06-18 11:39:36]

Ваши рассуждения понятны. И что дальше? Вы можете изменить ситуацию? Я могу её изменить? Скобки... Люди разучились грамотно разговаривать и писать. Для многих открытием является то, что одно и то же слово имеет несколько значений, да ещё и склоняется по родам и числам. Некоторым вообще писать не дано, но они упорно карабкаются на Парнас, да ещё и огрызаются, когда пытаешься помочь осилить азы. Русский язык перекраивают, опрощают, коверкают, корёжат, меняют правила, пытаясь выкорчевать классический и внедрить олбанцкий новояз.
А Вы о скобках...

Светлана Оболенская [2008-07-08 21:32:51]

Спасибо,Юля, за интересный текст. Мне понравилось, как Вы написали образ Марьяны и особенно то место, где речь идет обокончании их романа. Такой прием - когда в сознании героя сон сплетается с явью,мне очень близок. А вот самый конец - смерть Виктора - показался мне несколько неестественным, хотя я понимаю Ваш замысел

Ответить