Авторы онлайн:
Алексей Осидак
Кямал Асланов

Военный и блондинка.

Никита Янев

Форма: Очерк
Жанр: Публицистика
Объём: 10958 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Захочет наказать, отнимет разум. Т.е., сынки. Т.е., авантюра. Т.е., аффекты. Такое можно сказать про всякую экспрессионистическую эпоху, особенно, про нашу. На венце конца света, в начале дембельского аккорда, 6 лет не дождавши послеконцасвета, нового века, экклезиаста, и нового поколения, детей детей, и нового искушения, интернета, когда мы - вместе, но немногие знают, в каком, как пели Кинчев и Цой.

Дело в том, что там получается, что надо во все стороны идти. Это как с зубами. Терапевт посылает к хирургу, хирург к пародантологу, парадонтолог к протезисту. И вот год в стоматологическую поликлинику, как на работу, потому что 30 лет назад, в армии, решил, что и так и так умирать, что с зубами, что без зубов.

Сначала больше 30 не загадывал. Потом: до 48 дожить. И вот – 48. И как заново родился. Только без зубов. Так уже было 12 лет назад. Год проходил по тубдиспансерам, вендиспансерам, поликлиникам, нейрологическим центрам с эпилепсией и вялотекущей онкологией перед новой работой после старой работы. Может и теперь так.

Только я думаю, что сейчас круче, просто, от людей очень ушёл. И надо идти во все стороны сразу. Это очень похоже на болезнь населения: шизофрению, спрятаться от страшного за себя, болезнь начальника, паранойю, спрятаться от себя за страшное.

А больше всего это похоже на болезнь автора – Альцгеймера. Все оказались больными и за ними ухаживать надо. Но если им скажешь об этом, они обидятся и восхитятся, что их тоже любят. Смотреть старые фильмы, смотреть новые фильмы, редактировать, делать сайты, делать фильмы, писать рассказы.

Про что рассказы? Люди уходят всё дальше друг от друга, как на звёзды, а между ними – пустота. Зато получилось чудеса делать. Для этого надо соблюсти несколько условий: всего 2, разных в разных поколеньях, но одних и тех же. Будем говорить про наше.

На растяжке между шоу про трёшку, мицубиси, дачу, ниццу и домом в деревне, увидеть себя в одной нычке в надрочке, себя за рваными краями последнего частокола крайней метагалактики, и себя во всех. Там нулей уже не хватит. 100000007 метагалактик - вроде таракана. Надо рисовать велосипеды: ∞∞.

И как же ты это опишешь? Ну, это просто: имя и очерк. Дед Афанасий на фронте. Папа Григорий Афанасьевич Янев на скорой. Гена Янев за пультом управления полётов. Сталкерова Мартышка на зоне. Гены Яневы-2,3,4 в червячном переходе. Аватар и Нео в минутке.

И вот эта пустота – не совсем пустота. Это: хаос минус космос равно вакуум, нулевая точка, 48 лет. Вакуум минус хаос равно космос. Надо перестаивать, короче. В поколении дедов: зону для общины верных. В поколении отцов: психушку для мастерской возле жизни. В поколении детей: шоу для дома в деревне.

В поколении детей детей: интернет для пьесы на ладони. В поколении детей детей детей: постапокалиптику для портала. В поколении детей детей детей детей: пустоту для минутки.

В общем, довольно тупо, потому что не увидишь компенсаций. Год по больницам, чтобы ещё 12 лет пердячить за себя и за того парня, вместо населенья в глухой несознанке, луё-моё, по-русски не понимаю, для трёшки, мицубиси, дачи, ниццы, без Гены Янева и Сталкеровой Мартышки.

Подумаешь, дауншифтинг, фридайвинг и вингсьют - уйти и не вернуться. А потом очнуться во всех, вроде наркомана, и вытаскивать вторую половину, как военный и блондинка, что он не наркоман, а любовник.

В поколении прадедов перестаивать нигилистов для Толстого, в поколении прапрадедов перестаивать разночинцев для Достоевского, в поколении прапрапрадедов перестаивать романтиков для Гоголя. И так далее.

Я думаю, эта история: с двумя ∞ на концах, как гиперпространство и нулевая точка. Вот когда дойдёшь до этой точки в 48. И будешь стесняться пятнадцатилетним подросткам подать руку, что недостоин, и сделать замечание соседям, что пьют и матерятся, и прохожим, что кричат и плюются улитками на асфальт.

Тогда сам, как улитка на асфальте, раздавленная прохожим кроссовком, как червяк после дождя с разлагающимся трупом, как подросток с его семенем и смыслом на воздухе, как эгоизм, увидишь всех, что они растеряны не меньше, как начальник и населенье. Просто спрятались от себя за страшное и от страшного за себя, как шизофрения и паранойя, как по херу в джипе и блуд труда.

А ты не спрятался. А почему? Вот вопрос, на который нужно ответить для любви. Ну, так получилось, от папы с мамой, в детстве, на аффекте, как у Сталкеровых Мартышек, Гены Янева, Сталкера, очень высоко поднятая планка, что все – Бог, а ты – чмо.

И вот в 48 было резко принято другое решенье, опустить её как можно ниже, чтобы не надорваться, не отчаяться, не ожесточиться, не смалодушничать, короче. Хотя вроде бы это уже невозможно, раз сделано 4 работы: детство, зрелость, старость, загробность.

Но на самом деле, возможно, потому что чем круче подъём, тем коварней засада. И тогда сразу нашлось занятье, ездить по больницам, как военный пенсионер. И теперь последнее.

Строим космос: романтизм – позитивизм – нигилизм – землячество – цех – род – жанр - портал – метагалактика в 9 поколеньях: перед концом света, во время конца света, после конца света. И всё для чего же? Ну, поняли?

Все живут на звёздах, а здесь у них типа надрочки, как у десантников в конфликте, духов гордыни и ангелов смиренья. Они знают, что они назад не вернутся, если вовремя поднимут и опустят планку. Вернутся на центральную звезду метагалактики номер, как пантократор расширяющейся вселенной.

Если затусуют это дело, центральная звезда их слепит, после демобилизации, как кусок пластилина, как папа и мама, как аффект, и они почувствуют любовь, как мёд и соты. И дальше, как военный и блондинка, будут переистаивать, как подростки, пока не смогут.

Военный и блондинка-2.

Захочет наказать, отнимет разум. Т.е., сынки. Т.е., авантюра. Т.е., аффекты. Такое можно сказать про всякую экспрессионистическую эпоху, особенно, про нашу. На венце конца света, в начале дембельского аккорда, 6 лет не дождавши послеконцасвета, нового века, экклезиаста, и нового поколения, детей детей, и нового искушения, интернета, когда мы - вместе, но немногие знают, в каком, как пели Кинчев и Цой.

Военный и блондинка-3.

Я над этим как раз и работаю. Как будто ты глядишь, хотя ты это не ты, а Чехов или Толстой. Толстой со слабенькой улыбкой приятия, как роженица. Как Кутузов в Тарусском сражении. «Золотой мост, золотой мост». А никто не понимает величия. «Пожилой господин покойно устроился».

Чехов: «Заткни фонтан, Вафля». (А Вафля, между нами, девочками, - толстовский юродивый, святой русской цивилизации). «Я сейчас буду про главное, что я никого не люблю, и меня никто не любит. Засада, обидно, как проиграть в финале Лиги Чемпионов. Себя жалко, аж дым со сраки».

И вот новые, они приходят и заражаются: гопничеством, мажорством, чмошеством. Чмошество – это нейтральное. На самом деле, чмошник ещё неясно, какой, как гастрарбайтер, как униженный и оскорблённый. Может быть, гопник, может быть, мажор, а может, юродивый.

Тот, кто подставился по своей воле, как интеллигенция, потому что имел сострадание, потому что в детстве слишком высоко поднял планку, от папы и мамы или на аффекте, как Гена Янев в армии и Сталкеровы Мартышки в церкви.

Тогда в старости максимально опустил планку, и улыбался со слабой улыбкой приятия, потому что слился с волей космоса и видел невидимые линии. Француз пришёл и француз ушёл, а русский подросток заразился романтизмом, позитивизмом, нигилизмом, потому что нельзя не заразиться, нужно переболеть, чтобы стать: иммунитет.

И через 100 лет в изуверстве революции: сталины, гитлеры, хиросимы – была такая минутка, как на концерте Цоя, Башлачёва, Гребенщикова в конце восьмидесятых.

Чаадаев сетовал в «Апологии сумасшедшего»: Россия – географический анекдот. «Та ради Бога». «Золотой мост». На войне всех фронтов: американского, китайского, чеченско-афганского, европейского – военный и блондинка в поле от Франции до Канады с тоской в животе на спасательном острове среди островов с трупами во время глобальной катастрофы человеческой природы.

На север отгребали потрошечки, по 1000 км в 100 лет, как война концернов за антарктическую нефть. Нефти хватит на 56 лет в мире и на 15 в России. А потом все блондинки покинут все джипы на вращающейся звездЫ, и станут – портал.

Все постепенно приглядываются к приарктической лесотундре с ностальгической слезой: китайская конница, американский спецназ, европейская новая драма, мусумальманское землячество.

А Гены Яневу и Сталкеровой Мартышке, как военному и блондинке, со слабой улыбкой приятия, как минутка, как золотой мост, опять: вещмешок на плечо и опять место уступать.

И не оценит никто, как чеховские мажоры, им не до того, им себя жалко до усрачки, что жизнь прошла.

На новой звезды костёрчик раскладывают, как на чувашской зоне, как зэки, нашедшие человеческое в нечеловеческом: однополой любви, наркотиках, войне против всех. Но после всего, как после войны.

И знают: сюда потом придут все. А пока: со слабой улыбкой приятия, как толстовский юродивый, как минутка, как золотой мост, как максимально поднятая планка в юности и детстве, что все – Бог, а я – чмо. И как максимально опущенная планка в загробности: мёртвые живое хавают и даже спасибо не говорят.

Зато одни военный и блондинка, когда все джипы заглохнут, гребут на спасательном острове по постапокалиптике с чипом в гипофизе и звёзды раздают. И все со слабой улыбкой руку тянут на островах с трупами.

Покурили над костёрчиком, скупо, как индейцы, перекинулись фразою: хеппи-энд, постельная сцена, выходим на поцелуй.

И как советские туристы на Горе Мертвецов: над ними, как зомби, шаровая молния, как эсесовец в концлагере. А они со штык-ножами с ослепшими глазами в темноте сладкую слюну пускают, замерзая во сне, что это: кто кого.

Как Вергилий и Дант, как Тезей и Минотавр, как Эдип и судьба, как Христос и толпа верующих, что это: кто кого загипнотизирует, как поле от Франции до Канады с тоской в животе, как постапокалиптика, шаровая молния студента, или студент шаровую молнию.

Что должна быть такая точка, неподвижная, как время. Что когда нам говорят, что мы больны неизлечимой болезнью, а потом говорят, что нас вылечили, мы думаем, что мы проживём ещё не сколько-то времени, а всё время.

И когда мы рождаемся из времени настоящего, несуществующего, во время ненастоящее, игрушечное, временное, мы думаем на него, что оно настоящее, это специально так сделано психоаналитиками, как проверка на гнилость, чтобы мы увидели, что у нас внутри, как у гопников, мажоров, чмошников.

Будем мы подставлять, чтобы пробыть ещё трошечки в неведении, или … И шаровая молния отходит в сторону. А там, наоборот, звезда в виртуальности, как +100000007 градусов на космическом морозе, и все руку тянут со слабой улыбкой, как постельная сцена, симпатичные и несимпатичные.

Военному и блондинке, как шаровой молнии: все – симпатичные. Она, как ужас, съедает всех. Но точку времени – не может – и откатывает, как Чингиз-хан, в сторону, и становится звездой, потому что в точке неподвижного времени – настоящее я.

И оснует новую метагалактику на пустоте. А военный и блондинка вещмешок на плечо закидывают и уступают место генералиссимусу Кутузову, который один увидел невидимые линии, придворная лиса.

И уходят дальше новую метагалактику основывать в вакууме, как костёрчик на чувашской зоне.

Октябрь 2013.

© Никита Янев, 2013
Дата публикации: 07.12.2013 12:27:34
Просмотров: 2461

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.