ЗаговОр

Александр Козловский

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 21416 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

(из цикла «Соседи»)

Гриня Евстегнеев бросил пить. Сделал он это неожиданно для всех и, в первую очередь, для себя самого. Потому в последнее время задумчивый ходил, на себя не похожий. Вообще-то он не раз Нинке заявлял:
- Водка для меня – тьфу! Не алкаш какой-нибудь. Захочу только – и завяжу. Как отрежу! Вот только не хочу, на свое гуляю – имею право.
Если уж быть совсем откровенным, Гриня не был так сильно в себе уверен, но справедливо считал, что мужик бабе завсегда должен свой характер продемонстрировать. Да и что ему, собственно, бросать – не больно – то он и расслабляется. Ну, саданет стаканчик-другой вечерком с мужиками, не велик грех. Тем более что пил Гриня исключительно на захалтуренные. Работал он шофером на стареньком, но еще вполне добротном ГАЗике. Не сказать, что без работы сидел, но коль машина под рукой, при желании и для себя всегда час – полтора выкроить можно. Одному мебель привезти, другому земли на дачу – словом, каждый крутится, как может. Да и руки у него, в отличие от некоторых мужиков, из нужного места росли: и по столярному делу, и печь кому надо, так сложить мог, да много чего… К тому же, среди своих клиентов считался Гриня человеком обязательным: коли обещал, так в доску расшибется, а в оговоренный срок выполнит. Потому деньжата и у Грини водились всегда, деньгами он не никогда не скупился: в займы? - пожалуйста, не забывай отдать только. Так вот и жил он себе - не тужил. А тут на тебе!
А началось все в позапрошлую субботу.
С утра Гриня наколол дров, натаскал из колодца воды – баньку готовил. К вечеру натопил, подождал, пока баня «разомлеет». Назло Нинке, достал из загашника (ради такого дела и тайник можно раскрыть) честно захалтуренную чекушку, три бутылки «Жигулевского», демонстративно сунул все это добро в морозилку. Вот мол, баба, чихать я хотел на все твои охи-вздохи и ворчания. В доме хозяин один – я! Все одно - по-моему все будет. Нинка на свое счастье промолчала, только плечами пожала – мне, мол, что, пей больше – скорей копыта откинешь. И не менее демонстративно, чем Гриня, продефилировала мимо него в комнату. Через мгновение оттуда уже раздавались горестные слова героев какого-то идиотского мексиканского сериала. Вообщем-то Нинка сериалы включала для того исключительно, чтобы досадить Грине. Но Григорий Николаевич, считая всех женщин существами ниже его стоящими в своем развитии, искренне верил, что созерцание всей этой латиноамериканской мути доставляет его половине несравненно большее удовольствие, чем скажем ему репортажи о футбольных матчах с участием нашей сборной. Хотя так, как наши играют, так тоже не больно-то смотреть интересно.
Заглянул в комнату. Так и есть. На экране очередной Хосе или Х*лио жаловался о своей тяжелой жизни какой-то очаровательной не то Хуаните, не то Кончите. Хотел было Гриня поскандалить маленько, прикрикнуть на Нинку, чтоб потише сделала, но передумал. Только показал на экран и пальцем у виска покрутил. Нинка в ответ только усмехнулась – а мол, сам-то! Эх, не заметил тогда Гриня, не обратил внимания, что уж больно ехидной получилась у нее эта усмешечка.
- Париться пойдете? – это относилось не только к жене, но и к дочери.
Он, конечно, мог и не спрашивать, и так знал, что не пойдут, поскольку ни черта в бане не понимают, только выстудят.
Напарившись в сласть, разморенный, разомлевший Гриня вернулся из бани. Нинка смотрела телевизор. Уже по другому каналу очередной Хосе-Х*лио… Настроение у Грини было приподнятое, он даже ругаться не стал. С гордым видом хозяина прошествовал на кухню, позвал Нинку и приказал ей подать малосолых огурчиков да грибков маринованных со сметаной, хлеба порезать. Сам достал запотевший мерзавчик (как любил называть чекушку), Налил себе стопочку, предложил и Нинке, но та, как обычно, отказалась и ушла себе телевизор смотреть.
«Да и хрен с тобой, мне больше достанется», - подумал Гриня, подцепил вилкой огурец, поднес стопку ко рту. И тут произошло что-то странное. Рука его словно окостенела, застыла в воздухе, губы скривились, и он всем своим нутром вдруг понял, что пить ему не хочется. Да еще ко всему (Гриня долго потом еще не мог сам себе признаться в этом) услышал он чей-то властный голос: «Не пей!». Он поставил стопку, внимательно осмотрелся по сторонам, будто и в самом деле кто-то посторонний мог быть рядом – тот самый, который мешал ему выпить. Никого, конечно же, на кухне не было. Нинка – и та давно в комнату ушла, на пару с дочкой концерт какой-то по телевизору смотрят. «Тьфу, черт! Привидится же!», - Гриня аж плюнул в сердцах и снова взялся за стопку. Вторая попытка закончилась столь же плачевно, как и первая.
«Эге», - подумал Гриня, - видать и впрямь я перегрелся. Надо было сперва пивка». Но все получилось не намного лучше. Едва горьковатая жидкость попала ему в рот, как в голове возникла невесть откуда взявшаяся мысль «А зачем это мне?..» Причем, Гриня был почему-то уверен, что мысль эта не его. Ну, хоть убейте, не мог он так мыслить! Впечатление было такое, словно кто-то взял эту мысль и вставил ему в мозги, как кассету в магнитофон. Положение сложилось самое, что ни на есть дурацкое: Гриня почувствовал, как рот его сам собой раскрылся, и пиво потекло по подбородку и далее в низ, стекая на чистую, только надетую майку.
Дня три Гриня ходил, как в воду опущенный. «Эка напасть», - думал он. Водка, оставшаяся после бани так и стояла с субботы в холодильнике – он к ней больше и не притронулся – все желание как отрезало. И самое интересное, что где-то в глубине души Гриня чуял, что что-то тут не так: не может же человек ни с того ни с чего и вдруг «завязать», сам того не желая. Даже, скорее, наоборот, вопреки своему желанию. И стало почему - то ему казаться, что выпить обязательно надо; не столько ради пьянки, как ради чего-то другого, чего он никак объяснить не мог; вот только тело его никак не хотело слушать таких мыслей, словно кто силком его от холодильника отодвигал. «Ниче, - думал Гриня в понедельник, - сегодня работы много, вон и бабке Вальке помочь обещался, умотаюся. – Она конечно и сама предложит пузырек, да на что, когда дома не востребованная стоит. Вот управлюсь у нее, домой приду – и вмажу от души». Однако не только от души, но и даже просто вмазать, от дома отчего-то «забыл». То же было и во вторник, и в среду. Словом, не заметил Гриня, как вся рабочая неделя и пролетела.
Ситуация складывалась критическая, тем паче, что Нинкин брат Серега, лучший Гринин собутыльник (сколь они по молодости – то пофестивалили!) обещался через пару недель в гости нагрянуть. Как не посидеть, не побалагурить за столом, а при таком-то раскладе…
А тут, еще как на грех, про Гринины странности на работе узнали. Получилось так, что в пятницу вечером собрались в «брехаловке» слесаря отметить рождение Сашкиной дочери. Гриня конечно же, был в числе приглашенных. Понятно, что шофера слесарям не ровня, но Гриня понимал, что со всеми следует в дружбе жить, ты к людям с уважением, и они, если какая поломка, быстренько тебе ремонт организуют, ну а коли ты такой, что нос воротишь, жди своей очереди, а торопишься – так сам под машину полезай. Как тут отказать? Уселись все, все чин – чинарем, даже металлический стол, на котором обычно «козла» в обед забивают и тот плакатом с рекламой какого-то депутата застелили – для интерьеру. И вот когда разлили по стаканам, говорун – Мишка Лаптев толкнул поздравительную речь в честь отца новорожденной, Гриня (в тайне надеявшийся, что за компанию с хорошими людьми «пойдет») понял, что пить он не может. Надо было как-то спасать положение, и Гриня решился. Чокнувшись со всеми, он поднес стакан к губам, а затем демонстративно поставил его прямо на улыбающееся лицо плакатного кандидата в депутаты:
- Извини, Саня, я поздравляю тебя от всей души, желаю, что б твоя дочь умной и красивой девчонкой росла, только можно я пить не буду? - Гриня выдержал паузу, оглядел растерянные лица остальных и гордо рубанул: - Все. В завязке я. Слово Нинке дал, что месяц в рот ни капли не возьму!
Мероприятие как обычно прошло, вот только Гриня весь вечер будто неприкаянный просидел. И в самом деле, какой интерес сидеть и смотреть, как другие пьют.
Конечно, заявлением своим Гриня вроде бы как лишь только лишний авторитет себе заработал – это ведь не каждый может такую силу воли иметь. Но с другой стороны, мужики в компанию перестали зазывать. А каково ему самому: он то ведь знал, что сила воли его в сложившейся ситуации абсолютно не причем.
Следующая неделя никаких позитивных изменений (в смысле Грининого потенциала по уничтожению проклятой) не принесла. Он осунулся, похудел, стал черен лицом. Всегда аккуратный, подтянутый, он стал выглядеть как-то растрепано.
- Не заболел ли ты? – сочувственно спрашивали его знакомые.
- А у него ОРЗ! – пояснял всем при случае словоохотливый Мишка Лаптев.
- Простыл что ли?
- Да не это новый вид болезни.
- Какой еще?
- Да приходит наш Григорий к доктору и жалуется: «Помогите доктор, ночами не сплю, слабость во всем теле, все из рук валиться». «Пьете?» «Да нет, неделю, как бросил». «Курите?». «Да месяц уж не курю». «Тогда, может, с женщинами всякие излишества позволяете?» «Да нет же, доктор, только с женой и то изредка». «Ну, голубчик, у вас типичное ОРЗ». «Да какое же это ОРЗ, доктор?!?». «А это ты, голубчик, очень резко завязал!»
Шутки Мишки пользовалась успехом и в другой раз, Гриня и сам посмеялся бы: он и сам любил время от времени кого-нибудь подковырнуть, да и на шутки в свой адрес не особенно обижался. А тут - как ножом по сердцу.
Но что интересно, одна Нинка словно бы и не замечала произошедших в нем перемен.
С Серегой же совсем плохо получилось. Вот от кого от кого, а от него не ждал Гриня такой пакости. А дело было так. Нагрянул Серега в субботу, как и обещал. Нинка накануне его приезда все в доме вычистила, выскоблила, а наутро стряпню затеяла. Гриня, переделав всю мужицкую работу, протопил баню. Лишь Серега на порог, а он его в баньку, все честь - по чести. Ну а в баньке, для того, чтоб по поводу трезвенности разговоров больших не было, Гриня первым удочку закинул:
- Ты, Серег, извини, но я нынче в завязке. Решил месячишко – другой повоздерживаться. А то Нинка ворчит, да и сам чувствую, что тормознуть бы надо – зачастил чего-то.
- Ну и молодец, вот сегодня тяпнем по рюмашке, а с завтрашнего дня опять завязывай.
- Рад бы, но Нинке слово дал. А сам знаешь, слово держать надо, а то всякое уважение к себе потеряю.
- Да ладно, не хочешь – не надо, а то бы, … а впрочем, наддай-ка еще парку!
Серега хоть и шофером работал, да в милиции. И хотя был он всего лишь вольнонаемным, но с операми не зря якшался. И естественно, смекнул, что что-то темнит его деверь. Но виду, естественно, не подал.
Уже после бани, когда все уселись за стол (Ради такого Нинка и для себя рюмочку поставила) и Гриня разлил, Серега провел оперативную комбинацию: выпив с Нинкой пару стопок, он вдруг рубанул:
- Сеструха! И не стыдно тебе над мужиком измываться?! Ну, попостился он недельку, сама видишь, что может человек слово держать. Пускай с нами выпьет, что ему слюной давиться.
- Какое слово такое? - Нинка-дура сделала большие глаза, - Ты это о чем?
- Как о чем? Муж – то у тебя не пьет, тебе же слово дал, что бросит.
- Какое такое слово ты это мне давал? – Набросилась Нинка на Гриню. - Сидит, овечкой прикинулся, а сам видать набрался вчера лишнего, что нынче не может.
Ну, разве не паразит он, этот Серега? Пришлось Грине, когда они вышли курить признаться во всем. Мол, это я для солидности сказал, а на самом деле, сам не знаю, что случилось – не то, что водка, пиво - в горло не лезет.
И тут, Серега, гад, вместо того, чтоб посочувствовать мужику в такой критической ситуации, еще и смеяться стал. Для начала о чем-то другом заговорил, вроде как все понял, а потом неожиданно спрашивает.
- Гриня, а у тебя воронка есть?
- Ну, есть, а что?
- Так коли водка в горло не идет, ты себе воронку в одно место вставь, и залить попробуй, может получиться!
Гриня после такого аж позеленел. Но сдержался, хоть и хотелось ему зафитилить в эту харю смеющуюся.
А Серега все неймется. Тут гости нагрянули: Степан Фомин – шофер с Грининой работы, Колька Шлеп-нога, Петруха сосед, даже дедушка ОМОН и тот решил на Серегу посмотреть. А Нинка – сама ласковость, только знай на стол закуски выставляет. В такой компании гуляй – не хочу! Самая проблема – то в том и есть, что никакого желания нет. Сидит Гриня смотрит на раскрасневшиеся лица бывших собутыльников и до того ему обидно, что хоть в петлю полезай. И из-за стола не встанешь, гости обидятся. А тут еще это змей Серега прям для всех заявил. Мол, вон какой у меня свояк мужик железный – слово дал - и в рот ни капли!
Кончилась литра, Нинка вторую на стол – угощайтесь, гости дорогие. Это Шлеп-ноге-то! Тоже гостя нашла! Двух недель не прошло, как сама его из дому выставила да еще ухватом обещалась отходить. Издевается, словом. До самой поздней ночи гости засиделись. А Петруха до того набрался, что до дому дойти не мог. Так в Грининых сенях ночевать и завалился. А Нинка, как ангелочек, не то, что б взашей вытолкать, тем паче, что до дому тому - через забор перелезть, так еще и тюфяк ему под голову подложила.
Поднялся Гриня рано, зашел на кухню, а там уж Серега с Петрухой опохмеляются. Гриня даже не поздоровался. Квасу молча хлебнул и пошел себе дрова колоть.
Дрова рубить Гриня с детства любил. Поставит чурбан на колоду, повертит его, присмотрится с какой стороны ударить сподручней, потом тюк тихонечко колуном и от чурбана со звонким треском отлетает поленце. На улице было свежо – ночью дождик прошел. А с утра солнышко выглянуло, обласкало все своими лучами. В такую погоду на свежем воздухе поработать – одно удовольствие. Гриня до того увлекся, что не заметил как посланный Серегой за добавкой в магазин Петруха был на обратном пути перехвачен своей женой Клавкой, насильно водворен в собственную ограду, где был, выражаясь милицейским языком подвергнут личному досмотру и напрочь лишен не только приобретенного спиртного, но и оставшихся денежных средств. И лишь благодаря грозному боевому кличу торжествующей бабы, Гриня сумел оценить создавшуюся геополитическую ситуацию.
- Я те покажу, Идол! – распалялась Клавка, - вчера отвернуться не успела, как он в гости намылился. Ну, че свои бесстыжие зенки пялишь! Лишь бы шары залить. А по дому кто управляться будет?!
Петруха к тому времени так уже успел наопохмеляться, что не особо твердо стоял на ногах.
- Козел безрогий! – голос у Клавки был писклявый, но до того громкий, что, пожалуй, и на соседней улице было слышно, – кто мне вчерась клятвенно обещал, что пять минут посидит и домой, что с утра крышу у сарая начнет перекрывать.
Петруха был в таком состоянии, в котором настроения не испортит даже объявление ядерной войны, а уж к Клавкиному писку он давно привык и лишь изредка, делая вид, что сердится, покрикивал:
- Ну, ты, баба, молчать! Убью!- сам заваливался на бок, теряя равновесие, но, вовремя успевая упереться рукой в стену сарая, выпрямлялся и, пошатываясь, блаженно смотрел куда-то в пространство, видимо, пытаясь увидеть там суть земного бытия.
А Клавка все не унималась:
- Я те, ирод! Я те не Нинка, я те не так заворожу, как она своего, ты у меня не то что пить…
- Эге, - вдруг осенило Гриню, - так это же она про меня.
- … ты не только пить, ты и где дом этот находится забудешь. На какой ты мне, алкаш, нужен. Катись давай отсюда!
Неизвестно почему, но Петруха был твердо уверен, что выгони его Клавка – и все, хана всей его жизни. Потому, как уже бывало не раз, сразу как-то сник и, забыв обо всем том, что он так тщательно разглядывал в окружающем мире, попытался решить дело мирным путем.
- Да ладно тебе, дай отдохну чуток и потом сарай твой…
Гриня подумал, что Клавка еще что-нибудь ляпнет, но та, как на зло, продолжала костерить мужа уже безо всякого упоминания про Гриню. Зла она была ужасно, и намерение свое выгнать Петруху решила по-видимому водворить в жизнь, так как все его попытки проникнуть в дом были ею решительно пресечены. И тут Гриня вдруг ощутил себя неким суперагентом из американского боевика, напавшим на след вселенского заговора.
- Эй, Клавдия, - позвал он соседку.
Та увлеченная «воспитательным процессом» откликнулась не сразу.
- Подойди-ка, поговорить надо.
Не дожидаясь ответа, легко перемахнув через невысокий забор, отделяющий их огороды, Гриня оказался у Петрухи.
- Ты говоришь, крышу тебе на сарае перекрыть надо – так я могу помочь.
- Помочь, - запричитала Клавка на всю улицу, - знаю я, как ты помогаешь – сдерешь три шкуры.
Зная Клавкину жадность, Гриня заговорчески понизив голос, предложил, - а хочешь, за бутылку перекрою.
Клавка опешила:
- А на что тебе она, ведь Нинка сказала … - Тут она замолчала, поняв, что ляпнула лишнее.
Забыв про киношные хитрости американских суперагентов, Гриня решил взять быка за рога.
- Так, Клавдия, ты меня не первый год знаешь? Так?
Клавка кивнула: - Ну, так.
- Ты знаешь, что слово свое я всегда держу?
- Ну, держишь.
- Так вот я тебе слово даю, что если ты мне сейчас все расскажешь, что тебе Нинка моя на счет меня говорила, я тебе не то, что крышу, я тебе весь сарай за так переберу.
От такого неожиданного коммерчески выгодного предложения Клавка аж замолчала и даже забыла про Петруху, который короткими перебежками, точнее переборками с опорой на стену, пробрался к распахнутой двери сеней и прошмыгнул в дом.
А Клавкино сердце разрывалось на части. С одной стороны Нинка ей по дружбе сказала, а с другой – такого мастера как Гриня по всей округе не найдешь. Петруха, сволочь, еще не скоро за дело возьмется, да и Гриня бесплатно обещал. К тому же, откуда Нинка узнает…
- Ладно, - сдалась она, но что б Нинке про меня…
- Само собой, - согласился Гриня.
- Ну, значит, заходила я к вам на днях. Разговорилися с Нинкой. Я ей говорю, что муж у тебя хороший. Мой, кобелина, только знает, как где нажраться, а твой работящий, все в дом несет, вон и пить перестал, говорят. А она в ответ:
- Хочешь, и твой перестанет.
Газету мне дает, там объявление, сеансы магии. Экстрасенс какой-то из столицы приехал, от болезней лечит, кодирование от алкоголизма по фотографии проводит; адрес указан, телефон. Мол, и ты сходи. Я адрес записала, пошла, а он, экстрасенс этот такие деньги дерет. Получки дождусь… Только я те ничего не говорила – еще раз предупредила она, - А как на счет сарая-то? Когда?
- Завтра, - пообещал Гриня, - его распирало от злости. Чего-чего он ожидал от Нинки, но только не такого.
Не заходя в дом, он отправился в магазин, прикупил «мерзавчика» и, усевшись на бревнышко возле ворот, стал размышлять. Вспомнилось ему, как давно когда-то в детстве, дед говорил:
- От всех напастей первое средство, сказать «Спаси и сохрани, Господь», и перекреститься.
Еще пару недель назад Гриня отнесся бы к этому с юмором, но сейчас... Прочитав молитву, он неумело перекрестился, резким движением скрутил «мерзавчику» пробку, поднес горлышко ко рту, запрокинул голову и вылил в глотку половину содержимого. Водка, застряв в горле, просилась наружу. Ах, какой соблазн был выплюнуть ее. Кто-то незримый сдавил его голову руками и шептал: «Зачем тебе это, зачем?». Гриня зажал себе нос и просто, чтоб не захлебнуться, вынужден был расплескивав добрую половину все же остатки проглотить. Водка обожгла нутро, словно не водка это была, а огонь какой-то. Гриня закашлялся, но нашел в себе силы, еще раз перекрестился и взмолился «Да, Господи, что же это?». В голове его шумело, сердце бешено колотилось, как будто он кросс бежал, руки дрожали. И все же стало ему вдруг как-то особенно на душе спокойно.
Он не помнил, сколько сидел так, с полупустым «мерзавчиком» в руке. Но вот успокоилось сердце, голова перестала кружиться; Гриня встрепенулся и опрокинул в себя остатки водки. Никакого противления на этот раз он не почувствовал. Как и должно было быть с нормальным человеком, он ощутил, как по всему телу разлилось приятное тепло. В голове образовалось легкое помутнение.
- Ага, на ум пошло! – обрадовался Гриня, - и еще раз перекрестился.
Он сгонял в магазин еще за одной.

Нинка на кухне кормила Серегу пельменями. Раскрасневшееся довольное лицо деверя вызвало у Грини чувство полного омерзения. Не обращая на жену внимания, словно она пустое место, Гриня важно прошествовал к столу, достал три стопки, наполнил до краев:
- Ну, давайте, что ли выпьем. За твою, Нинуль, сообразительность.
- Так ты ж в завязке, - съехидничала та.
- А мне твой братан способ подсказал, через воронку. Так я теперь таким способом.
Серега при этих его словах хотел было засмеяться, но, взглянув на перекошенное от злости лицо Грини, молча опустил глаза.
- Ну, с приездом тебя, родственник! Что же не пьешь, ты ж обижался, что я компанию не поддерживаю, – Гриня чокнулся со стоящей перед Серегой стопкой и залпом осушил свою. – Хороша! – Взял рукой из Серегиной тарелки пельмень, направил себе в рот, и нарочисто громко зачавкал, - Хороша! Ну, че не пьете-то, не уважаете?
Вытаращившая глаза Нинка поставила свою рюмку на стол, Серега, кривясь, выпил. Гриня налил еще:
- Ну, между первой и второй! – о пять повторил фокус с пельменями.
Серега все также молчал.
- Повторим?
- Да нет, - тихо ответил Сергей
- Ну, как знаешь, - тут он взял бутылку и вылил из нее остатки прямо на пол. Аккуратненько поставил ее перед Серегой, - я тебя, как гостя уважил, выпил с тобой. А теперь не обижайся, но больше не буду. В завязке!

© Александр Козловский, 2011
Дата публикации: 08.12.2011 22:43:51
Просмотров: 3316

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.