Вариации на тему

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 8951 знаков с пробелами
Раздел: "Ненастоящее продолженное"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Нет такого абсурда, который не был бы возможен в отношениях между мужчиной и женщиной.
(Фридрих Дюрренматт. Обещание)

Мои практики в Теме : прищепки, фут-фетишинг, пощёчины, плевки, порка.
(Из объявления утопшей)

1

- Бог с вами, дон Базилио, - рассказанную Василием трагедию можно было воспринять как образец чёрного юмора, что я и сделал, нахихикавшись над его переживаниями.
Но.
Зачем оставшийся в живых персонаж просил пересказать историю, такую для него нелестную, - этого я не постигал. Чего он желал увековечить – внезапную свою, на старости-то лет, эякуляцию, очевидно. Бесконтактную. Дистантную.
Добротно-широкое лицо Василия оставалось серьёзным, на мои ухмылки и призывные гы-ыы он никак не отозвался. Огроменная его чёрная поплавочная удочка, вставленная в воткнутую в песок подставку для, слабо качала на ветру тонкой верхушкой. Поплавок давно прибило волнами к берегу и таскало туда-сюда вместе с пустыми крючками, но Василий не обращал на это внимания.
- Ну и потом, - я понимал, что попытки объясниться бессмысленны, но зачем-то всё-таки попытался. – Фабула расхожая. Не считая эякуляции. Которая тоже расхожая. Если не своя. И главное-то - читать же эту бурду никто не будет. Ну, кроме нас с вами. Для кого-чего напрягаться?
- Пускай, - согласился Василий. Или не согласился. – Сами почитаем. Ты, главное, напиши.
- Я подумаю, - пообещал я, хотя думать мне не хотелось. Хотелось ловить рыбу. И поймать. И убить её, болтливую гадину. Поджарить и съесть.
Думать мне не хотелось вот о чём. Что было бы, окажись я на его месте. Могло ли то же самое произойти. Где гарантия, что не.
К тому же, если хорошо разобраться, как раз Василий был на моём месте, а не наоборот. Не купленном, разумеется, и не запатентованном. Но ведь это я, не кто-то другой, сосредоточился на протоках между берегом и куском порушенной каменной гряды и стал ловить тут рыбу каждодневно, или верней, каждоутренне. А в тот редкий, чуть не единственный раз, когда приехал сюда на закате, снял с гряды красавца-дениса с ударением на е. А потом ко мне в ведро заглядывали проходившие мимо рыболовы, качали одобрительно или огорченно головами и, как неизбежный результат, потянулись на это моё - не моё, ё-моё, место в надежде повторить и превзойти.
И Василия, который всегда рыбачил километрах в трёх-четырёх на юг отсюда, кто-то из доброхотов привёз сюда с собой.
То есть где-то в истоках процесса, приведшего незнакомую мне даму к нелепой, но обыденной для здешних мест гибели, стоял я со спиннингом и обмирал от восторга, когда тянул, тоже к гибели и тоже неминучей, дениса, схватившего кусок вонючего кальмара на моём крючке.
Когда, если б заранее знать, можно было бы всё исправить. Что считать началом процесса. Плавный замах спиннинга, совершенный с умыслом. Резкий бросок подальше, на самые камни, потому что поближе совсем не клевало. Или тот момент, когда красавец-денис был грубо исторгнут из родной живительной среды в чужую и гибельную, чтобы попасть за грехи, из которых главный болтливость, на сковороду, в кипящее масло.
Вопросительные знаки были бы дежурной нелепостью. Зачем задавать ответы, если вопросы на них заведомо неизвестны.
Василий пытался рассказать о своём трудном детстве, но я отмахнулся. Смешно. Бросить ловить рыбу и погрузиться в чужие воспоминания. Строгие воспитахи в детсаде. Тихий час, когда спать полагалось в романтически-мечтательной позе – лёжа на спине и положив руки за голову. Утренние зарядки в пионерлагере. Чёрные трусы, белая майка. Вечерние поверки в армии. Два наряда вне очереди.
Ровно то, что мне надо было услышать. Дабы постигнуть. Почему это вдруг плотнотелому пожилому мужику с отвисшим пузом и покатыми плечами боксёра захотелось получить ремнём по заднице от незнакомой тётки. Тоже, как я его понял, не молоденькой. И не хрупкой.
Новая и правдивая история. И что из этого вышло.
Одноактная пьеса с двумя персонажами. Двухактная, на самом-то деле. Но действие после антракта совсем уже никого из зрителей не заинтересовало бы. Вертолёт, тарахтящий над морем из-за одной кулисы за другую и обратно. Катер с синей мигалкой, не поспевающий за вертолётом. И Василий на берегу, на авансцене, в мокрых плавательных трусах, прилипших к могутным, но дряхлеющим бёдрам. Объясняет полицейскому, как всё было. Помавает руками.
Полицейский немногословен и сдержан в жестах. Руками не машет. Утопленники надоели ему хуже пит с хумусом. И эякуляция, следы которой на светло-синих плавательных трусах Василий грамотно скрыл, намокнув по пояс, полицейского не интересует вовсе. Он сосредоточен на второстепенном – хочет узнать, кто, собственно, утоп.
Но тут Василий ему не помощник.
Хотя, догадайся полицейский спросить, были ли у Василия интимные отношения с пропавшей, на тот момент, без вести тёткой, свидетель наверняка потерялся бы, и выцветшие серые глаза его забегали бы, ища, где укрыться от усталого взгляда изнурительно-кареглазого полицейского.
Но из тёмного зала этого не углядишь.
- А знаешь, что она сказала, - Василий с усилием вжимал один в другой фрагменты своего непомерного удилища. Сматывал удочки. - Последние слова. Сейчас, - говорит, - пойдём, мама только искупнётся.
- Блядь, - отозвался я сокрушённо. – Я бы убил.
Леска дёрнулась довольно сильно и ослабленно провисла. Беспощадная рыба в который безнадёжный раз безнаказанно сорвала наживку с крючка.

2

Я привёзу тебе шум моря. Ну да, в ракушке. Если бы ты знала, как я скучаю по тебе, не стала бы сердиться из-за того, что подарок такой пустячный. Тебе было бы главным, что я, долгожданный, наконец-то приехал.
Помнишь, как в прошлом сентябре мы с тобой гуляли в дендрарии? Ты ещё потянулась к цветку белой розы и уколола палец. И велела мне его поцеловать. Я чувствовал себя состоявшимся джентльменом. И все, кто был вокруг, завидовали, что у меня такая молодая и красивая девушка.
Я, заодно уж, чмокнул тебя в щёку, и ты рассердилась. Разгневаться изволила. Даже ногой топнула.
И пожилая толстая тётечка на лавке покачала головой и сказала:
- Какая строптивая барышня.
А ты показала ей язык. И она даже не обиделась, а только сделала вид, будто недовольна.
Если б это было возможно, я бы от тебя никуда никогда не уезжал.
Когда вернусь – а скоро я вернусь, - мы снова пойдём в дендрарий, хотя розы в это время не цветут, но всё равно. Ты же и без них найдёшь, обо что уколоть палец. И чтоб я его поцеловал. И чтоб ты рассердилась.
А летом полетим к морю.
Но.
Попробуй только – лучше не пробуй, а то хуже будет – зайди в море без моего разрешения. Хоть ты совсем уже взрослая - всё-таки восемь лет исполнилось, и даже свой имейл есть, - я тебя так отшлёпаю, что ты два дня будешь реветь без перерыва.
А если мама за тебя будет заступаться, то и её отшлёпаю, и будете вместе два дня реветь, как рёвы-коровы.
Чисти зубы утром и вечером – не забывай. И главное - учись хорошо.

3

- Нашли её? – я понятия не имею, зачем спрашиваю.
- Нашли, - Василий понятия не имеет, зачем отвечает. – На опознание ездил.
Море не то чтобы сильно штормит, но чем-то оно раздражено, недовольно, и нам с Василием приходится орать, чтоб услышать друг друга.
- Зачем? – ору я.
- Вдруг бы другую выловили, - орёт Василий.
- Госсди, скоко ж их там, - бормочу я. – Понятно, почему рыба кальмара не берёт.
- У меня же целый год бабы не было, - его крик ложится на краткий перерыв между двумя волнами. Он в трёх-четырёх шагах от меня, и, хоть полной тишины тут никогда не бывает, чаячий его отчаянный выкрик на фоне спокойного журчанья-шуршанья откатывающейся воды слышится тем смешнее, чем Василий серьёзней.
Спиннинг мне приходится положить на песок. Я изо всех сил стараюсь,чтоб катушка в него не зарылась, потому что разбирать ее потом и чистить – сплошное мучение. Получается не очень - весь трясусь от смеха. В согнутом виде. На глазах слёзы, и вытирать их вонючими от кальмара руками совсем неохота.
- А кончили вы когда?
Я собирался спросить как-нибудь повежливей, но если ржёшь, пуская слёзы и сопли, быть вежливым тяжко.
- Когда последний раз увидел, - Василий сосредоточен, будто собрался снова пережить тот момент и снова непроизвольно кончить. – В волне. Внутри. Как рыбу иногда видно. Живая. Растопыренная. И помочь невозможно.
Баланс тишины-громкости, вроде бы, найден. Но поздно. Спрашивать больше не о чем. И так всё понятно. Бросаться спасать даму было бы бенадёжно глупо – морю всё равно, скольких топить. Где не справится один, там и у второго нет шансов. Наплыв чувств. Наплыв камеры. Оргазм от неизбежности и отчаяния.
- Ладно, - киваю я. – Попробую чё-нить написать.
Василий тоже кивает и уходит. Тяжёлый, громоздкий, он идёт, с трудом взрыхляя песок дешёвыми чёрными пластиковыми тапками без задников. Сложенное удилище и подставка - как два коротких копья - зажаты в необъятной его ладони.
Наверно, хотел достигнуть состояния полной беспомощности. Вероятно, у него получилось.
Жалко его, конечно. Но кто застрахован.
Знак вопроса тут был бы лишним, а знака ответа не существует.

4

Всё время учись да учись. Я уже еле ноги хожу из-за этой школы.
А мама сказала, что она сама тебя сильней надерёт и что сам ты будешь реветь два дня, как рёва-корова.

© Евгений Пейсахович, 2013
Дата публикации: 28.09.2013 21:33:40
Просмотров: 3533

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.