Пуповина

Иван Пелеван

Форма: Повесть
Жанр: Мистика
Объём: 101652 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Столица жила столичной жизнью. Там, случайно, забрёл в дом-музей Булгакова. Сильно удивился. Приехал домой – перечитал. Пока прозревал настал 2009 – год Гоголя. Втянулся, но чувствую, что напрасно... Однако, от того, что не скажешь больному про рак, это не значит, что болезни нет... Словом, судите сами...
И прошу прощения у тех, кого эта повесть разочарует в некоторых идеалах – здесь моего нет – здесь озвучены идеи самих классиков...

ПУПОВИНА

Гоголь неоспоримо представляет нечто совершенно новое среди личностей, обладавших силою творчества, нечто такое, чего невозможно подвести ни под какие теории, выработанные на основании произведений, данных другими поэтами. И основы суждения о нём должны быть новые. (Н.А.Некрасов.)

ПРОЛОГ

О том, что наследие «тоталитарного, коммунистического режима», мы, нынешние свободные граждане, свободной Украины, грабим и рушим уже 18 лет, я, конечно, видел, знал, и осуществлял. И, несмотря на ленинское, что «государство – это я» – меня, в этом угаре удерживала мысль, что есть более высокая инстанция, чем моё «я»: наше правительство. Вот, мол, сможет оно, без шока, направить пыл свободной толпы в нужное русло, и если не впереди, то, по крайней мере, вслед, или рядом, с передовыми народами. Пока правительство разрабатывало, согласовывало, утверждало и утрясало законы, параграфы, резолюции, и постановления, делал то, что делали все в нашей свободной стране – крал. И возмущался на тех, кто крал ...больше меня. А те – на тех, кто крал больше их. А те... И т.д., до самого правительства. Там уже не крали – там делили. А делить на всех поровну, есть противоестественный процесс, ведущий к размазыванию материальных и финансовых средств в однородный слой без выступов и впадин. Такое состояние делает среду равновесной – без потенциалов и напряжений. Соответственно, и без движения. Ну, а отсутствие движения – это смерть – и есть основной закон материи. Правительство это знает, и свято чтит. Поэтому делит не поровну. А чтобы внешне соблюсти главный признак демократии – свободную конкуренцию – не на всех своих членов. Страховкой для тех, кто может не попасть при очередной делёжке, сделали неснижаемый минимум в виде зарплаты: в 20 раз больше средней по стране... Когда я узнал об этом решении правительства, понял, почему оно не участвует во всенародном увлечении – оно его возглавило...
Последний тезис звучит обидно и выглядит злопыхательством. Поэтому, сразу скажу, что не правительство в том виновато, не оно это придумало – таков объективный закон общественного развития, открытый и сформулированный знаменитым руководителем московского охранного отделения, С. Зубатовым, ещё во времена царской России: «Если движение нельзя остановить – его надо возглавить». Но кроме теоретической основы, есть и конкретные, объективные показатели. Так, у нас самый лучший в мире чернозём. Он же самый большой и по площади... В наших недрах не только вся таблица Менделеева, но и в таких объёмах, что нам её черпать столетиями... Климат – на все вкусы, кроме извращённых! Расположение – на перекрёстке миров! История – колыбель цивилизации! А народ!!! – Самый квалифицированный! Самый грамотный! Самый решительный! Самый спивучий! Самый... Самый... И, вот, эту бочку самых положительных качеств портит одно – самая большая энергоемкость на единицу валового продукта... Закрадывается логический вопрос: могут ли у ворончат родители быть не воронами? Но правительственная статистика настойчиво клонит к сомнениям... А это уже с другой стороны преподносится как повод для бюджетных вливаний и займов под гарантии государства... Тут мы и подошли к главному – а есть ли государство? Государство, как известно, только тогда эффективно, когда оно не производит, а только создаёт условия для производства своим членам. Создание условий тоже требует затрат и на это направлены взносы его членов, называемые налогами. В идеальном государстве все его члены, без исключения, платят налоги, в зависимости от объёмов деятельности и потребления... В нашем же государстве, сами члены правительства, время от времени озвучивают, что половина нашего валового продукта производится в « тени». А это значит, что, в первую очередь, показатель энергоёмкости не соответствует декларируемому. Во- вторых – что, с неё не взимаются налоги. В-третьих, что половина зарплаты населения идёт в «конвертах». Правительство (чиновники) в этот список не входят – они всё получают легально: зарплата (в таком размере, «чтобы не стимулировала желание красть»), льготы (как компенсация свободному гражданину за добровольное ограничение своих прав уставом госслужбы) и... взятки. Последнее, надо признать, по отношению к нашим чиновникам, не имеет того криминального подтекста, который стремятся выцедить, падкие на клубничку, журналисты: так благодарные граждане стимулируют своё правительство за развитие теневого сектора... Все три вида заработка чиновников предусмотрены системой организации государства, ими же разработанной и узаконенной. Но правительство систему организации совершенствует ...от выборов к выборам. Есть и видимые результаты.
Так, выборы 2007 года выпятили одну особо – контрактную армию. Был и положительный момент – облвоенкоматы выполняли план призыва за последние три года без напряжения, истерии и облав... Более того, появились сообщения о конкурсе призывников...
С двумя такими «победителями» я ехал в поезде 215, как-то, в сторону столицы...
Оба были с одного села. Один и школу закончил с отличием... В военкомате им предложили контракт на четыре года – для молодых парней 1200 зарплата – деньги большие. А для села, – немыслимые. И, при том, что в стране нет работы не только для молодых, но и для их родителей: заводы разрушили, колхозы разграбили... Строили только пункты распределения... Для народа. И за деньги... А деньги можно честно приобрести только на работе, которой нет... Вот этот замкнутый круг лишений и разрывался предложением воинского контракта. Ребята воспользовались.
...И за первый месяц получили, примерно, по 600 гривен. Оказалось, что 1200 получают специалисты. За год, их квалификация возросла до 900. В настоящий момент, на третьем году, дошли до 1100.
Ехали они домой за продуктами...
Оказалось, что их, как контрактников, поселили в общежитие, а не в казарме. На первый взгляд правильно: контракт – это не обязаловка, и рабочий день не 24 часа. Но, при этом, солдатская кухня осталась в казарме... Так, молодые, здоровые ребята, обязавшиеся контрактом грудью защитить Родину, должны были этот подвиг совершать голодными. Для исполнения воинского долга они же и нашли выход – поездки домой за продуктами. Три-четыре дня в два-три месяца. На службе в это время их кто-то прикрывает. Понятно, что не за спасибо: месячный оклад делится на количество рабочих дней и умножается на дни отсутствия... Я задал вопрос, что, если им придётся выйти навстречу реальному врагу нашей Родины... Но они протрезвели и сказали, чтобы я об этом не спрашивал. Правду вслух не скажут, а врать, мол, не хотят – их мечта – попасть в миротворцы... Я был горд, что ехал в одном вагоне с единственно честными гражданами страны, ибо у них не было никакой возможности легально получить левые доходы, с которых можно не платить налоги...
Столица жила столичной жизнью. Там, случайно, забрёл в дом-музей Булгакова... Сильно удивился... Приехал домой – перечитал всё, что под руки попалось – прозрел...
Пока переваривал новое прочтение Булгакова, настал 2009 – год Гоголя... Втянулся и в его творчество... Чувствую, что напрасно... Но если врач не скажет больному, что у него рак, то это вовсе не значит, что болезни нет... Словом, судите сами...
И прошу прощения у тех, кто после этой книги разочаруется в некоторых своих идеалах – здесь моего нет – здесь озвучены идеи, заложенные классиками в основу своих произведений.

Глава 1

Тема не шла. Будущий гроза графоманов засыпал. Слова начинали растягиваться, потом и вовсе слились в одну мутную, казалось, бесконечную, чёрную ленту. Она, прямо на глазах, то сужалась, исчезая в недрах белой пустыни, то неожиданно выскакивала перед самым носом корявым частоколом остроконечных букв. Такая кутерьма и космонавта укачает. Мозг ещё противился, но никакое сознание не способно перешибить реалии. А они таковы: истощённому организму требуется время на восстановление материальной составляющей жизни. Шелест кондиционера сливался с шелестом страниц. Сами страницы ворочались, как крылья ветровых мельниц: тяжело, неохотно, и... с облегчением падали. Место павшей тут же занимала следующая, выгибаясь, пыталась соскользнуть назад, как рыба из мокрых рук. Вес как у пушинки, а неведомая сила тянула её с нарастающим напрягом... Пальцы начали коченеть. Следующий лист, просто, стал перетягивать руку и, в неравной борьбе, она плавно его отпустила... Сама же, как в предсмертной судороге, качнулась в сторону подбородка...
...И вовремя: хоть и не обремененная грузом знаний, но потерявшая опору на реалии, голова студента стала проваливаться вслед за листом, как ручка, за топором, брошенным в воду. Сам Бездомный уже давно спал. Правда, с открытыми глазами. Рука выполнила заложенную вековым студенческим инстинктом программу, и, заклинив между столом и подбородком, завершила скульптурную композицию: « Жажда знаний». Но устойчивое положение головы сделало бесполезным бдение глаз, и они медленно закрылись. На этом оборвалась последняя нить, связывающая сознание студента, с внешним миром... А мозг продолжал работу. Но уже на уровне подсознания: процессы восстановления, хоть и на саморегуляции, однако, без присмотра нельзя – мало ли что с живым, но спящим... Да и в интеллектуальном поле порыться, пока балбес спит, тоже не помешало бы. А то всё друзья, пиво, клубы...
Но первое, что там показалось – тело – Самого Хозяина: оно лениво покачивалось на волнах, похожих на морские, но без брызг. Мозг, отравленный светской жизнью, ничего кроме разврата идентифицировать не мог... Поэтому тут же засёк двух совершенно голых девиц, похабно танцующих стриптиз, обвиваясь вокруг уставших рук. Похоже, что это и было стержнем жизни нашего героя – в тот же миг организм мобилизовал последние силы, и ладони скользнули вдоль талий красавиц...
...и, его тяжёлая после ночного клуба голова, шумно шлёпнулась об книгу, а руки расползлись по столу... Но шум удара слился со всплеском двух фонтанов, в которые скрылись стриптизёрши-русалки, и разочарование от неудавшегося контакта с красавицами перевесило боль от удара; только голова качнулась чуть в бок, повинуясь закону Ньютона – опора на нос не есть самое устойчивое положение... На этом шум падения перешёл в мерный храп...
Конечно, быть бы несчастному случаю при производстве литературных критиков, если бы не сам Случай. Правда для той части населения, которая имеет социальный статус студент, случай есть самая обыденная закономерность. И вся эта закономерная случайность выражалась в том, что Остап Бездомный в пылу ночной горячки, вызванной процессом воссоединения пива с коньком, и подогреваемый восхищённым взглядом свежей подружки, бил себя в грудь: мол, реферат на тему «Украинские мотивы в произведениях зарубежных писателей» подготовлю самостоятельно, без всякой интернетовской халявы. Уже позже, по прошествии известных событий, в беседе с журналистами он божился, что ляпнул то случайно. Однако мы, подкованные его рефератом, позволим себе усомниться...
...а, перегруженная сбывшейся мечтой, голова, предательски брошенная руками, покоилась на пирамиде из трёх томов Гоголя, два – Булгакова, одного – Шевченко...
Кобзарь, в стопе зарубежных писателей, не как представитель зарубежья – он здесь – ангел-хранитель, вернее – казак порубежный: чтобы на плечах «украинства» в реферат не пробрались, чужеземцы. Но такая причина – отмазка для будущих внуков. На самом деле, Остап, ещё в шестом классе, сорок минут читал в директорском кабинете Кобзарь. Причём вслух. С последующим обсуждением. Пришлось мобилизовать всё внимание, и, о чём писал автор, он усваивал в дискуссии с грозой прогульщиков (как раз наладился, было отдохнуть в компьютерном клубе от скучной литературы, когда в дверях столкнулся с директором, уже месяц тщетно пытавшемся уговорить администратора перейти в школу учителем информатики). Поэтому, справедливо надеялся, что если ничего путного про Украину сам не выявит в творчестве зарубежных писателей, можно будет сослаться на мнение Тараса Григорьевича, который, в одном из тех стихотворений, которые разбирали с директором, говорил о вредоносности того, что про украинца напишет немец... Кобзарь нужен был для спасения из безвыходного положения – реферат состоял бы из одной, но очень ёмкой и поучительной цитаты... Следует отметить ещё один изобретательный момент в исполнении нашего героя. Дело в том, что литературу он не то, что не любил. Нельзя сказать, также, что он её ненавидел – он о ней, просто, понятия не имел. Вторую книгу, которую, всё же, прочитал – «Золотой телёнок». Автора не помнил, ибо работал над ней с седьмого класса. Последнюю страницу перевернул всего месяц назад, когда отсиживался дома, пока лицо не очистится от синяков, нанесённых неизвестными «отморозками» при выходе из пивбара «Авиатор». Книгу подарила мама, в надежде, что увлечёт сына художественной стороной похождений его тёзки... Но, вышло как всегда... Внук несостоявшегося поэта, но видного историка и философа, он был олицетворением второго закона цивилизационной спирали: третье поколение борцов превращается в тех, с кем их деды боролись. Пороки человеческие просто липли к нему. Отец сокрушался, что, если бы человечество не имело, уже, Остапа Бендера, то, то же самое, можно было начинать описывать с натуры, но уже другого Остапа – Бездомного. И сидеть бы ему не в тихих библиотеках. Но покровительство одной важной организации от малоуютных учреждений ограждало... И давало надежду бабушке, что, может, хоть, внук станет акулой пера: не важно, что отсутствуют таланты – критиковать могут все! Вот эта генеральная линия и привела Остапа Бездомного в библиотеку с литературным багажом в полтора тома. Но в его компании не это ценилось... А он ещё претендовал на роль лидера – пришлось слово держать. Неведомы были ему, также, ни сомнения, ни достижения отечественной культпросветной науки, кого считать украинским писателем... Собственно, и Шевченко, он запомнил благодаря прогулу урока литературы... Автор же «Золотого телёнка», не то, что из памяти выпал – он туда даже не попал – кто, в возрасте семиклассника обращает внимание на такие мелочи... Но житейскую логику, тезка Бендера, схватывал налету. Не стал искать плевелы истины из споров украинских «интеллигентов» – взял учебник по украинской литературе за шестой класс... А там не просто список украинских писателей был: разворот украшала «Литературная карта Украины»... Вот с её ксерокопией он и направился в библиотеку. В каталоге выбирал тех авторов, которые не значились на «карте» – гениально! В списке были: Аристотель, Ахматова, Бабель, Бердяев, Жванецкий, Катаев, Данилевский, Гумилёв, Катаев и др. Но, узнав тему, очкастая библиотекарша, вынесла только трёх авторов. Не хватит Булгакова и Гоголя – тогда и остальных принесёт... Он спорить не стал – главное не количество, а чтобы там было про Украину в мировом масштабе... Она усмехнулась и принесла сборник стихов советских поэтов для школьников: Маяковский, Светлов и др. Но студент уже сидел за столом и листал книгу. Его внешний вид не давал повода сомневаться, что процесс штудирования классиков на долго не затянется, и сборник положила под рукой...
... Гримаса разочарования была последним сюжетом в исполнении лица, прежде чем оно плотно прилипло щекой к Кобзарю. Храп, затихая, перешёл на посапывание с присвистом, и через минуту всё стихло. Тишину в зале нарушало только перешёптывание букв на соседних страницах раскрытых книг. Так, пустая от литературы и лишённая поддержки собственного тела, студенческая голова, уютно устроилась на стопу книг, как беспризорник на багажной полке плацкартного вагона – совершенно незаметно...
Ещё незаметнее и тише улёгся на мягком ковре у изнеможённых ног, кот Ватсон – главный хранитель библиотечных фондов.
И совсем секретно, в мозг, перегруженный светскими проблемами, ввинтился вихревой канал мирового интеллектуального поля, сфокусированный шестью томами иностранных гениев человеческой мысли...

Глава 2

Здесь я позволю себе не авторское отступление, ибо появлению этой истории мы обязаны, именно, чёрному коту, который, повинуясь сугубо кошачьей способности определять источник повышенного биополя, улёгся у ног нашего героя, и довольный замурлыкал.
Когда он появился в библиотеке, или кто его принёс, никто не знал, но помнили, что когда первый раз зашли, то он здесь был. Однако я уже знал, из найденного реферата, что очевидное невероятно, и решил покопаться в архивах. Личного дела – с фотографиями, характеристиками и автобиографией, обнаружить не удалось. Не нашёл и приказа о поощрении кота Ватсона вывешиванием его портрета на доске передовиков производства – ведь фотография и поныне там, за стеклом – сам видел. Но всё же, кое-какие косвенные свидетельства нашлись – может, они помогут будущим биографам Остапа Беспритульного, написать историю кота, имевшего решающее значение на становление его, как литератора.
Изучая бухгалтерские и домовые книги учреждений и домоуправлений в радиусе тысячи метров от нынешней библиотеки, выяснилось, что с 1940 года здесь прекратили бороться с мышами и крысами, хотя до этого ежегодно тратились значительные суммы на мышеловки, капканы и яды. Интересную историю рассказал пенсионер Владимир Иванович из Мелитополя. Мы уже второй час ждали льготный автобус, чтобы доехать до центрального рынка (на нашем, оказывается, борщовая свекла на семь копеек дороже, а какие пенсии у нас сами знаете) и, разговорившись, дошли до невероятных случаев из жизни. Его случай совпал с суровым детством. Родился он в Киеве, в начале Великой Отечественной войны, и жил там до 1950 года. Так вот, в компании с пацанами из соседней улицы часто можно было видеть огромного чёрного кота, который с удовольствием затягивался самокрутками из махорки, и, при этом умилённо прижимал уши назад, к спине. А если не давали затянуться, то не брезговал и окурками – просто их жевал. Некоторые сведения дали и работники библиотеки. Так, оказалось, что больше всего он любит спать в хранилищах периодики, исторической и философской литературы. Но особым был его талант в определении не только самого больного посетителя – он стремился улечься, именно, на больное место – может отсюда и кличка?

Глава 3

Никто, в отряде читателей, не обратил внимания на «потерю бойца». Шелест страниц по-прежнему сливался с еле слышным шумом кондиционеров. А гармонию библиотечной атмосферы удачно подчёркивало мерное посапывание чёрного кота, будто падение пустой студенческой головы было мягкой посадкой осеннего листа на копну сена. Но «мягкой» та посадка выглядела для посетителей читального зала библиотеки «Молодая гвардия». Для тех же, кто уже был в голове у студента, независимо от занимаемого места – «там, где положено», или в куче неразобранного мотлоха – соприкосновение с «Кобзарём» сыграло роль чистилища. В мировой истории это был третий случай, когда падение раскрывало карты дьявола и прибавляло ума человеку (первый – когда наш пращур рубил сук, на котором сидел; второй – падение яблока на голову Ньютона)... Но об этом дальше...

Глава 4

Отцу нашего героя, с родителями не повезло. Вернее, с отцом. Почти, всю жизнь, М.И.Понырев вынужден был оставаться в тени его славы. Дело в том, что отцом Михаила Ивановича, и дедом студента Бездомного, был известный историк и философ, Иван Николаевич Понырев. Кроме того, что был всемирно известен, он был ещё и долгожителем. И за свою долгую жизнь он решил множество проблем, что волновали человечество. За исключением одной, которая не давала покоя только ему – проблема луны. Он, даже, книгу написал на эту тему, под названием «Спиральные грабли». Но не издал её – не успел. Только машинистка напечатала тезисы его будущего доклада на научном совете, о роли луны на геофизику земли, как пришли двое в кожаных пальто. Забрали всё: рукопись, три экземпляра тезисов, копирку, печатную машинку, саму машинистку. И разъяснили: пока коммунизм не победил во всемирном масштабе, нельзя подсказывать «мироедам» о том, каким образом на земле появились, уголь, нефть, газ и пр. полезные ископаемые. Но не это волновало профессора. Пообщавшись в молодости с Мастером (именно он, И.Н.Понырев, по образованию поэт, член МАССОЛИТ(а), и сидел в тот злополучный вечер на скамейке с Берлиозом, а потом, после известных событий, находясь в сумасшедшем доме, познакомился с Мастером), он бросил глупое занятие сочинять заказные рифмы и занялся реалиями жизни. Здесь и понял: «всё, что ни происходит, всегда так, как нужно, и только к лучшему»*. И только одна не укладывалась... Она каждый день с человеком. Он с ней жизнь сверяет. Она, как, вроде, он сам. Поэтому изменения не видны. Вернее, видны, но незаметны. Как процесс старения. И свалится на человеческую голову неожиданно, как старость... Но будет уже поздно – «не будет времени...» Да, это Иоанн так сказал, когда предостерегал человечество от тлетворного влияния «блуда» на процесс познания... Но это вообще. А старость и луна явления конкретные, однако, хватит ли времени? Времени, чтобы принять меры от разрушительного их влияния: старости – на организм человеческий; луны– на земной... Вот почему, подающему надежды сыну Ивана Николаевича, Михаилу Ивановичу, пришлось, почти, всю жизнь простоять рядом с отцом – чтобы оградить тайну мироздания от врагов мировой революции. Чекисты даже на хитрость пошли: изменили ему фамилию. Так у бывшего поэта Понырева, писавшего под псевдонимом Бездомный, появился сын, вынужденно взявший псевдоним за фамилию и увлёкший, тем самым, внимание всех разведок мира, от истинного автора открытия – своего отца.
Сколько жил бы профессор Понырев под колпаком у органов, потихоньку копаясь в проблемах мироздания, не знает никто. Но, однажды, скорее, ради хохмы, чем для дела, поручили ему оппонировать, известному врачу-экспериментатору Ф.Ф.Преображенскому, решившему, якобы, проблему перевоспитания личности. Конечно, копни, органы, Филипп Филипповича глубже, увидели бы, что своим успешным опытом, тот ставил под серьезную угрозу основополагающий принцип материализма, являющийся фундаментом марксизма, что, мол, бытиё определяет сознание. И вряд ли профессор, лечивший верхушку власти от самых сокровенных болезней до и после революции, отделался бы изъятием результатов опыта. Но кто бы мог предположить, что обыденные, для того круга специалистов, опыты над собаками, могут замахнуться на устои мироздания. А напрасно. Старой, дореволюционной закваски, профессор не воспринимал большевизм с его экспериментами над собственностью, и считал, что, если и есть необходимость в социальных изменениях, то начинать надо с головы – навести в ней «порядок», а социум под этот порядок сам подстроится... Иван Николаевич, тоже был в неведении, и собирался, было, традиционно вздремнуть – тема не его. Но, услышав, что докладчик не заболевание лечил, а поведение, и замахивался на социальные улучшения, насторожился... В памяти всплыл рассказ Мастера о Понтии Пилате. Тут философ и усёк, что темы имёют одну цель, только разные пути... Ещё бы! Именно в общественно-экономических изменениях видел выход из цивилизационного тупика наместник Великого кесаря в Иудеи. Рабство свою миссию уже выполнило. Дальнейшее наращивание объёмов общественного продукта, созданного сверх данного богом (природного), упиралось в малой производительности рабского труда и мизерной его эффективности. Потребности двора росли, и за ними не поспевали наместники в провинциях. Разнарядки удваивались с каждым посыльным. Да и прокуратору надлежало, хотя бы, раз в год наведаться в столицу... Понятно, что если с пустыми руками, то назад, на должность, возвращался уже другой... Словом, кризис в производственных отношениях был на виду у многих: одним приходилось расходы унимать, другим пояса подтягивать, третьим примочки на лоб класть... Выход забрезжил, в раскалывающейся от боли голове прокуратора, на допросе преступника, собиравшегося разрушить храм первосвященников. Какая идея! В те времена средствами производства были: земля, вода, ослы, рабы и верблюды. И всё это уже кому-то принадлежало. Тот, кто владел средствами производства, имел статус народа. Так, вот, основу государства – налоги, в казну кесаря платил народ. Объявив людей братьями, можно раба вытащить из статуса скота и признать народом – база налогообложения резко возрастала... Боль тут же прошла, и в той же голове созрело дело большой важности... Уже после, при работе над философскими проблемами, Иван Николаевич полностью доверился Мастеру и искренне считал, что первым марксистом на земле был, именно он, прокуратор Иудеи, Понтий Пилат: только ему удалось разглядеть в местном праведнике контуры будущего призрака, который опутает, сначала Европу, а потом и весь мир. Сам Мастер это понял через два тысячелетия. Такое открытие стало результатом кропотливого поиска в обратную сторону. А начиналось разматывание клубка с нитки, на кончике которой было только одно имя – Сталин. Тут же, почти рядом, появился Ленин... Столыпин... Дело пошло споро, и дальше выстроилась цепочка: Маркс, Дарвин, Вольтер, Константин... А, вот на другом конце, вернее в его начале, был... Иисус Христос. Вот этот, другой кончик, и был в руках у прокуратора Иудеи. И он его крутанул... Сегодня это назвали бы пропиарил...
Конечно, теорию развитого социализма Иван Николаевич разработает позже... Там же и увидит, что нет более жестокого рабства, чем работа на «самого себя». Что нет более жестокого эксплуататора, чем собственное «Я». Что вирусом, который угробит цивилизацию, будет «сладкое слово, Свобода»...
...Но об этом будущем, он ещё не догадывался, когда плод «первичности мысли», на глазах уважаемой комиссии, брал в руки балалайку. Иван Николаевич, даже, перчатки снял, чтобы аплодировать творению человеческого разума: вместо двух тысяч лет простая операция на го... И тут...
О гены блуда! С первыми аккордами Шарикова, мозг студента Бездомного, будучи во сне его глубоком, в отключении от обслуживания запросов хозяйского тела, жадно впитывал, сквозь закрытые книги, их основные идеи и складывал в папку «Реферат». В музыкальной композиции не было мотива на заданную тему и мозг, приняв звонкую трель матросского танца «Яблочко», за новый вид брейка, направил информацию в вестибулярный блок. Повинуясь, правая нога студента оторвалась от пола и с грациозным пируэтом, описав дугу под столом, грохнулась на хвост главному хранителю человеческой мудрости, сладко дремавшему у левой ноги...
...в тот же миг, молниеносной хваткой, кот Ватсон, когтями впился в икру студенческой ноги, а спереди, профессионально, прокусил до кости... Крика не было: адская боль отключила сознание...
Из шока, студента, выводили в клинике Борменталя... Но узнал он об этом через два дня, когда молодое тело восстановилось. А мозг, получивший левые отгулы, продолжал полёт по интеллектуальному полю, случайно увлечённый туда потоком мыслей, скрутившихся в один сюжет из шести разных книг авторов, представлявших культуру разных народов...
Только одно у них было общим – Родина.
И тоска по ней...

Глава 5

Ещё одно их роднило: все трое помогали профессору Поныреву в исследовании проблем мироздания; открыли глаза на роль луны... Также, и на роль человеческих пороков. Да, тоска пожирала. Но кто лишён такого чувства? ...Они же подсказали и пути дальнейших поисков: хоть, при бегстве Воланда с дружиной, после известных событий на Патриаршем пруду, путь их проходил мимо звёзд, у самого рога луны, однако, за каким-то ручьём исчез. Похоже, что реальное событие, заварившееся в реальной местности с реальными людьми, прятало свои концы на земле. Вот это место и искал Иван Николаевич всю жизнь, ради познания главного – ВРЕМЕНИ: раз был кто-то, манипулирующий пространством, значит должен быть и тот, способный запрячь время... Только в этом случае проблема Луны будет решена... Своевременно. Но для этого надо успеть! И Библия предостерегает от потери времени на блуд. Во многом стремились успеть и три автора. Но только в одном их стремления совпадали – умереть, на Родине.
И ни у кого не получилось...

Глава 6

Экспериментальные задачи, дед Понырев, решал не менее изобретательно, чем внук его, Бездомный... Не стал углубляться в диалектику. Закон аналогичности материи и цикличности её развития подсказал, что через одиннадцать лет луна, солнце и звёзды будут, именно, в том расположении, как и в ту, последнюю ночь... И дождался.
...Ровно в полночь, взяв азимут от полярной звезды, на только что появившийся рог луны, прочертил линию на карте и пошёл спать... То была единственная ночь, за последние годы, когда он заснул без привычных уколов. Правда, в потёмках, случайно, споткнулся о глобус...
Зная способности органов, прежде чем развернуть карту с ночной пометкой, он на точно таком же экземпляре нанёс линию перпендикулярную той, и спрятал, а оригинал повесил на стене, где она всегда висела. После этого поднял глобус, у которого ещё гимназистом мечтал о путешествиях, и был разрисован маршрутами всех экспедиций, начиная от Магеллана. Ночная дирректриса была проложена ногтём. Профессор к глобусу не прикасался, а взгляд остановил на полюсе, через который проходила линия маршрута В.Чкалова. Напустив задумчиво-рассеянный вид, всё боковое зрение сосредоточил на след от ногтя – он оканчивался сразу за линией Днепра большой, коричневой точкой в кружке... Всемирно известному историку не надо было искать очки, чтобы прочесть, что написано возле той точки: он там вырос!
Сердце мгновенно прыгнуло, потом сжалось. Дыхание перехватило, руки стали трястись. Чтобы, как-то выйти из оцепенения, крутанул глобус... Та самая точка, стала прямо напротив глаз... Но он уже ничего не видел: слёзы полностью закрыли карту... Никакие ни открытия, ни знания, ни события, не могут вытеснить из человеческой души чувство Родины. Даже в том случае, когда сама Родина вычёркивает своих детей из «карты», она не в силах вычеркнуть тягу человеческой души к свом истокам... Никто не может сказать, сколько витал бы по картинкам детства, растроганный профессор, если бы не колючая трель телефона. Он поморщился и закрыл глаза, по детской привычке обходить неприятности. Но довоенные телефоны были безаппеляционны: их сигнал отменял все законы природы. Пришлось подчиняться...
Академик Вернадский был лаконичен: – Иван Николаевич, есть мнение, назначить вас руководителем отделения философии, только что созданной, Украинской Академии Наук – сокращённо УАН. (По сей день, функционирует организация. Сколько аббревиатур с тех времён кануло в лету! Даже СССР. Неужели это Время процеживает Материю?)
Для человека, видевшего Материю и её детей изнутри, стало очевидным, что этот звонок не был случайным... Так, в Городе своего детства, поселился профессор истории и философии, ставшим, позже, академиком, Иван Николаевич Понырев, с семьёй.

Глава 7

Клиника доктора Борменталя на карте города не значится. И не потому, что шарага какая-то: оборудованная по последнему слову мировой медицины, в ней лечатся люди, которых туда привозят личные водители или врачи. Поэтому таким людям карты ни к чему – на то извозчики! Другим, у кого нет личного извозчика, там делать нечего! Вот, почему ни на карте, ни в телефонном справочнике она не значится. Я о ней тоже ничего не знал, таким и умер бы… Но пути человечьи, также как и его Создателя, неисповедимы – хроническое любопытство занесло меня как-то на Андреевский спуск...
...Пострадавший был в шоке и ничего неординарного, в глазах верного ученика профессора Преображенского, не представлял. Иван Арнольдович уже халат снял, собираясь на лекцию для слушателей непрерывных курсов усовершенствования врачей системы ДУСя, где он был простым ректором. Но прибежала сестра и шепотом сообщила, что пациент, укушенный котом, несколько раз называл его фамилию... Доктор знал всех людей с фамилией Бездомный в радиусе трёхсот километров от Феофании и в 16 тысяч от Иерусалима, но молодой человек в его списке не значился... Любопытство пересилило служебный долг, и он пошёл к студенту... Услышанное шокировало: пациент подробно рассказывал, как Иван Арнольдович ловил распоясавшегося Шарикова. А его учитель, профессор Преображенский, готовил операционный стол для удаления человеческого гипофиза из тела Полиграф Полиграфовича... Подробности были столь точны, что доктор потрогал свой лоб...
Полчаса, Борменталь, слушал рассказ о своей деятельности в те далёкие, послереволюционные годы. Он уже полностью успокоился, и только тогда сообразил, что пациент не сможет повторить этот бред после пробуждения. Стал шарить по карманам... Сестра мигом поняла озабоченность патрона и подала мобильный телефон... Запись этого бреда и сегодня продаётся на Андреевском спуске. Только там процедура сложная и приобрести её могут люди целеустремлённые. Я скажу только, что надо молча подать деду, удивляющий любого за 30 секунд, 49 юаней, и также молча отойти на другую сторону к лотку с изделиями из кожи. Взять воротник из лисицы обыкновенной, украинской, и, примеряя, якобы для покупки, осторожно пальцем вытащить из её пасти записку... Это дальнейшие инструкции... Памятник человеческим иллюзиям, почти рядом: возле министерства по делам молодёжи. Действовать надо строго по инструкции... Только одно предостережение – обязательно держитесь за плечо Голохвастова! Сам видел, как у многих любопытных ноги подкашивались, когда жених, со звоном, отпустив шпагу, нажимал безымянным пальцем на паука. В это же время, с глаз Брони Прокоповны, начинали капать слёзы. Но кассета появляется только, когда ручеёк слёз докатится до подола её платья. От них бронза размягчается до шёлка, и ветерок, присутствующий на этом спуске всегда, приподымает край, так, что обнажает часть прелестной ножки, одетой в ботинок на высоком каблуке. И, вот, когда ножка, от досады приподымается, чтобы топнуть, надо не зевать – кассета под каблучком... Таким образом и ко мне попал рассказ доктора Борменталя. Дальше не стану излагать то, что можно узнать из той кассеты. Расскажу то, чего на ней не было.
А не было там видеозаписи пробуждения.

Глава 8

...Пациент, даже, не поинтересовался, где находится – тут же потребовал Библию, ручку и бумагу. Когда он, без единого слова, с головой окунулся в Библию, доктор сделал предположение, что молодой человек или студент духовной семинарии, или активист многочисленных протестантских сект. На другой день чтение забросил и почти целый день смотрел в потолок, время от времени, что-то записывая. Объективных показателей держать на стационаре студента не было, но поведение... И не в правилах клиники было давать повод для сплетен на своих пациентов. Поэтому Борменталь вел наблюдения. Однако на третий день поручил сделать инъекцию касторки с коньяком, чтобы ослабить силы торможения и включить жизненные процессы в истощённом организме. Но на молодом, ещё изнеможённом лице, засветилась такая улыбка, какая бывает только у беззубого ребёнка; или у родителя, ласково поглаживающего умницу-сына по голове... Борменталь ушёл...
То, что не удалось профессору Преображенскому, П.Пилату, семье и школе, удалось, похоже, чёрному коту – скромному хранителю библиотечных фондов: студент Бездомный писал реферат, не заглядывая ни в книги, ни в компьютер – прямо из своей головы. Будь рядом друзья по безделью – ухохотались бы. Но никто не мешал, и работу закончил в пятницу, 13 числа.... После принял душ, скромно (без коньяка) пообедал в больничной столовой, и глянул на себя в зеркало – того человека он сразу узнал – Левий Матвей. Откуда он появился здесь, и куда делся Остап Бездомный, студент не спросил... Только подумал – этому человеку нужно новое имя, и Родину, которая никогда от него не откажется... Литературная карта Украины высветилась в сознании как на ладони, и вместе с ней неясная тревога. И такая могучая тоска, что он невольно застонал: ничего себе, сколько он себя помнил, такого с ним не бывало, даже, когда его вышвыривали из казино, на глазах у шикарной подруги... Конечно, знай, он притчу о блуднице, сообразил бы, что началом скатывания нации в пучину мракобесия являются первые шаги по самоочищению от инакомыслия, инакоязычия, инакокровия. Подумать только! Известный всему миру, благодаря своим писателям и поэтам, украинский город Одесса, на литературной карте Украины обозначен белым цветом. Так обозначена большая часть острова Гренландия и вся Антарктида на географических картах – этим, географы обозначают незаселённые территории. Юг Украины, как и север – белые пятна... Остаётся гадать: то ли земли те не украинские; то ли люди их, населяющие и населявшие, писавшие и пишущие, не граждане Украины; то ли авторы, дядя Авраменко и тётя Шабельникова, не хотят жить в одном государстве с теми землями и их народами... Не хочет этого и издательство «Грамота», выпустившее эту карту... Не хочет и само государство, которое рекомендовало своим органом (подумать только!): Министерством «освіти і науки», эту карту, как учебное пособие... Да ещё и за государственный кошт! Само государство себя поедает! Где-то мы такое проходили... Но вернёмся в клинику... В старом профессоре Остап быстро узнал доктора Борменталя, но по той логике он не украинский врач. Как, собственно, и Амосов. Даже его дед, родившийся и выросший в Киеве, тоже не украинский академик. Интересно, а Патон?... Позвонил племяннику – мол, нет ли у тебя карты зарубежных литераторов – очень переживал за Гоголя: классно он словесными образами, на вымышленных лиц, обрисовал реальные, общечеловеческие проблемы; также и среду обитания... Худшее оправдалось – нет певца человеческой натуры нигде... Может поэтому, бедолага, по сей день в гробу ворочается?
... Мысли путались и роились...
Выписавшись, пошёл на Хрещатик – места знакомые, в голове устаканится...
...И не узнал его.
Выход метро на станции Хрещатик был загромождён автомобилями. Это чудо техники было везде: на тротуаре, газонах, порогах. Сама улица представляла одну длинную и бесконечную, чёрную, пульсирующую ленту. Люди лавировали в узких проходах, как слаломисты в Альпах. То, что раньше казалось оазисом кутежа, гламура и отдыха, теперь выглядело как лежбище котиков на Командорских островах – сплошная, колыхающаяся, чёрная масса. Плешивой лысиной выглядел пятачок возле книжного магазина. У площади Незалежности глаз уже свыкся с чёрным пейзажем, и Остап решил глянуть вверх: была бы шапка – упала. Как не задирал голову и не выгибал шею, ничего рассмотреть не удавалось: высоченное сооружение, судя по помпезности, символ независимой Украины, он раньше, точно, не видел. Вспомнив мысль Воланда, что большое видится издалека, перешёл на другую сторону... Да-а-а, не перевелись самородки на Украине! Ещё несколько лет назад, в стране не было профессии рекламщик. А, вот, сегодня, сколько студент не пятился назад и в сторону, взгляд никак не цеплялся за монумент: прикреплённый к наклонной стеклянной стене, расположенной сзади памятника, автомобиль, отвлекал глаз, и никакие ухищрения не помогали... Тут он вспомнил, что недалеко есть другой памятник и не такой высокий. Но крайности не оставили нашего героя – небольшой памятник нигде не виднелся...
Уже смеркалось, когда решил глянуть на наше правительство. Продираясь сквозь плотной массы чёрных котов (именно такую ассоциацию у него вызвал сплошной массив чёрных автомобилей, навеянный пройдохой котом, из книги Булгакова, на самом деле автором, которой был его дед, а Булгаков – это псевдоним – чтобы органы не засекли), он, за огромным чёрным джипом, неожиданно наткнулся на памятник В.Черноволу. Ситуация, просто, изумляла: лимузин, приобретённый на сумму денег, явно не укладывающуюся в 401 способ их честного добывания, наглухо закрывал от внешнего мира, памятник человеку, жившего по лозунгу – «Бандитам тюрьмы»...
Присел. Талант был автор памятника: понимал, что отношения между сознанием и бытиём не столь просты, как слова лозунга. Поэтому предусмотрел возможность, для разочаровавшихся в силе сознания, посидеть возле романтика от политики, подумать, успокоиться... Успокоившись, студент понял – с правительством ничего не случилось, если и сегодня перед обществом те же задачи, что и перед Прокуратором Иудеи... Новое там не предвидится... Город казался витриной тщеславия... Но где-то должна быть жизнь?
Следует признать, что бездельник наш, город не знал. От дома, где жил, до садика и школы, его возили на машине. До университета, уже сам, пешком ходил через Хрещатик. Но, так как до конечного пункта он добирался не всегда (Хрещатик был труднопроходимой преградой на пути к знаниям), то пешие походы были совсем не обременительными, более того, становились более привлекательными. Так проходили последние три года его жизни в Киеве. Поэтому сегодня он искренне воспринимал Хрещатик, как весь город... Хотя это не так... Вот, уже поднявшись к Арсенальной, или к Золотым Воротам, можно заметить, что цветовая гамма автомобилей, становится богаче. А людей меньше. Местами их совсем не видно, хотя машинами и здесь всё заставлено, а сами автомобили не столь громоздкие, можно сказать: изящные. Словом, здешняя картина напоминает вид города начала прошлого века, только наоборот: когда возле Софии, Владимира, Андрея Первозванного, толпы людей рассекали одинокие автомобили. А сами храмы были видны издалека, как и полагается храмам, независимо от того чему они служат: науке, знаниям, культуре, власти или религии.
Можно было на метро доехать до Осокорки. Здесь он сразу бы вспомнил слова В.Токарева: «Небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой»... Конечно, небоскрёбы здесь не совсем небоскрёбы. Но строились они в наши дни, когда цена земли сравнялась со стоимостью зданий. Поэтому на площади, где при Союзе строили четыре подъезда из девяти этажей, сегодня располагалось шестнадцать, в пятнадцать-тридцать этажей. А расположены эти горы по обе стороны от многополосной в противоположных направлениях, улицы, неимоверной ширины. Этим они напоминали Чуйскую долину в Киргизии, расположенную, как известно, между двумя грядами гор, на расстоянии, примерно, в тридцать-пятьдесят километров. Кто никогда не был в Киргизии или Нью-Йорке, или никогда не ощущал себя песчинкой, но интересуется, рекомендую: Киев, станция Осокорки. Там, даже фуры на дорогах, кажутся муравьями...
Можно было выйти и на станции «Лесная» (Бывшая «Пионерская», переименованная «демократами, чтобы стареть из памяти народа общее прошлое с Советским Союзом). Здесь Киев другой. Здесь и люди как люди: живут, а не демонстрируют. Заводы, фабрики, фирмы, конторы, шараги... Автомобилей тоже много. Но густо разбавлены грузовиками. Можно встретить «Жигули». Даже, национальный «продукт» – «Таврию». Тротуары, можно сказать, свободны для пешеходов. И нет того сплошного массива машин... Но именно эти обстоятельства обнажили то, что в самом страшном кошмаре не приснится нашим «демократам», пытались спрятать авторы «Литературной карты...» и стало причиной массовых переименований – наши общие, с Россией, корни – дороги... Походи здесь Остап, может, и прояснились бы истоки той тревоги, охватившей его после непродолжительного сна над стопой книг зарубежных писателей. Более того, осознал бы мудрость классика, охарактеризовавшего всю организацию целого государства двумя словами: «дороги и дураки»... Глядишь, может, и отпала бы необходимость идти на наше правительство смотреть... И что на него смотреть, если символ независимости по шпиль завален чёрным блеском заграничных лимузинов, которым больше нигде не проехать без ущерба для своего тщеславия, кроме центра Киева: автомобили 21 века – дороги 19! И, хотя, в реферате он нигде про Матвея и слова не написал, здесь бы мог прозреть, что среди тех трёх, он, Матвей, был четвёртым... Что блеск столицы и злыдни окраин, есть проблемы, которые взаимосвязал Понтий Пилат, для истории записал Левий Матвей, а повернуть людей к ним пытался Воланд со товарищи. И, что, именно, эти злыдни, от которых пытались уйти три уроженца Украины, поменяв её на Россию, достали их и там... Вот он, источник стона, сатиры и сарказма для тех «зарубежных» писателей: встреча «в краю далёком» старого знакомого – от чего бежали в то же и встряли... Какая тема для философов и душеведов: встреча знакомого из прошлой жизни! Вероятно, именно, знакомая до мельчайшей пылинки, родная среда, в далёких от Родины местах, и взрастила гениев нашей нации до планетарного масштаба. Интересно заметить, что миллионы наших соотечественников разбросаны по всему свету, но знамёнами нации стали только русские украинцы. Мне, по крайней мере, не известен ни один украинец из Австралии, Канады, США..., которые могли сравниться с Шевченко, Гоголем, или Булгаковым по мастерству проникновения в тему, с тем, что в картинке жизнеописания конкретной Полтавской, Черкасской, Киевской, или другой украинской детали, видят своё родное миллионы жителей других стран и континентов... Но они отличались не только тем, что «простёрли до того проницательность своего бойкого взгляда, что заметят даже, у кого на той стороне»** земли, от чего болит – они оказались их... патриотами. Памятники Шевченко есть более чем в сорока странах. Двухсотлетие со дня рождения Гоголя отмечает весь мир. Через декорации и камуфляж, развешенные им самим (об этом см. ниже), пробивает себе путь к умам миллионов и Булгаков. Могли же, напоровшись в России на те же злыдни, махнуть в жирную Европу, Австралию, или Америку, и уже оттуда, сидя в тепле и с набитым брюхом, лить слёзы про «неньку»... Но, даже, наши националисты, почитают сытых, заморских радетелей Украины, ровно на столько, за сколько те заплатили... Конечно, Беспритульному до такого анализа ещё далеко было: он был в самом начале того пути, на котором мог бы набраться опыта, чтобы стать, хоть, чуточку похожим на библейского Агнца. И, что он вышел на этот путь, свидетельствует надпись, сделанная им на стене гарнизонной гауптвахты в Знаменке, куда он попал из-за своего сходства с «косарями» от службы в украинском войске: «Патриот – тот, кто любит родину такой, какая она есть. Националист – тот, кто стремиться переделать Родину, чтобы она стала достойной его любви». (Но подробнее об этом, также и о том, как Бездомный стал Беспритульным, мы узнаем из второй части, если, конечно, удастся собрать все листы реферата, улетевшего в раскрытое окно штабного вагона поезда № 512). Но оставим будущее студента своему времени и вернёмся к нему конкретно...
Он наши сплетневатые суждения не услышал, и сюда дороги не знал. Не знал он и где найдёт средство унять тревогу. Не знал он и о том, что под одним из авторов скрывался его чудаковатый, по старости, дед. Да, о многом он не знал. И Хрещатик не Лесная, чтобы в ноябре яма на яме... А что будет в феврале? Бесхозяйственность наша, как утверждают наши же демократы, есть следствие трёхсотлетнего, насильного насаждения российского авось. Однако, откуда у россиян это качество, если «Киев, есть матерь городов руських»? Но оставим эти раскопки историкам и обществоведам, а сами, уже без всякой отсябитины, вернёмся к нашему герою – не нравятся мне его мысли, сошёл он с накатанной колеи... Ох, этот кот!
...А студент шёл к вокзалу...

Глава 9

В ту же ночь (13 числа, в пятницу), по графику, наблюдать за луной надо было с площадки у Золотых Ворот. Лихорадка любопытства, обычно, разгоралась ближе к полуночи. Но сегодня неясная тревога зародилась с самим утренним пробуждением – так бывало всегда накануне больших озарений. Всё с рук валилось. Попробовал сосредоточиться над единой теорией бытия, над которой работал, по сути, всю жизнь – может сегодня как раз и получится единое уравнение материи? Но сумбур только усилился. Конечно, мог бы полежать с газетой перед телевизором: в наши дни это стало основным занятием миллионов людей. Однако, ещё в молодости он увидел тлетворное влияние СМИ на массы, по пламени, разгоревшемся от «Искры». С тех пор настороженно относился ко всяким достижениям цивилизации в информационных технологиях. А когда естественную тягу человека разумного к коммуникации стали использовать для навязывания ненужной ему информации, посредством раздражения и пробуждения инстинктов (рекламу), газеты и телевизор совсем стал игнорировать. Более того, последние двадцать лет СМИ он называл СМОб – средство массового оболванивания. Вот почему средства массовой психотерапии на него не действовали. Да и знал он, что информация в режиме реального времени – это очевидное, которое есть камуфляж (оболочка) истины, и, поэтому, выглядит как невероятное. А у него, как у философа, целью всей жизни была истина. Ближе к вечеру в душевном сумбуре стали проскакивать целенаправленные толчки на выход из дому. Куда и зачем не понятно. И до полуночи времени ещё уйма. Но только солнце коснулось дымки у горизонта, Иван Николаевич вышел. Улица жила обыденной жизнью. Однако, люди казались призраками. Машины – огромными, чёрными каплями. Деревья – мыльными пузырями. А дома, вот, – как дома. Такое состояние, когда мозг не мог сосредоточиться на привычных вещах, предшествовало большим открытиям – утреннее предчувствие наполнялось признаками... Но чего? Зуд любопытства пожирал столетний организм, как подростка. Может тайна луны раскроется? Но раньше 12 ночи это всё равно не произойдёт, и академик решил пройтись пешком. Особой цели не было – просто бродил по Городу, не обращая внимания на географию. Очнулся возле памятника Булгакову. Удивился, что на пути к луне ему встретился его литературная крыша, но раз есть время, решил внимательнее осмотреть памятник человеку, за чьим именем он прятал то, что хотел донести народу, минуя запрет чекистов. Монумент впечатлял. Мысли стали проясняться, а тревога затухать. Решительность, воля и колоссальный потенциал надежды, излучаемые бронзовым лицом, полностью успокоили Иван Николаевича, и он присел рядом. Сумерки уже окутали город. То там, то здесь стали загораться окна в домах. Но так, будто свет тот кто-то наливал, и он наполнял сначала окна нижних домов, потом осторожно пробирался к верхним... Внутри что-то ёкнуло, и только теперь он понял, где находится... Надо же, ноги сами привели! И куда? – В детство. Только тогда он эту картину наблюдал с обрыва у Андреевской церкви... Тут же возникла озорная мысль: не посетить ли ущелье между домами №11 и №13 – секретную резиденцию далёкого детства? До восхода луны, времени уйма. Да и прошлый опыт подсказывал, что если вышел на тропу озарения, оно уже никуда не денется, даже если на той тропе, просто, ляжешь спать...
Сколько лет жил рядом, но на эту улицу ни разу не пришёл: глубок был след в его судьбе от эпизода с копиркой и машинисткой. Много поменялось вокруг. Но дом был тот же, вроде в нём время остановилось. Хотел прочитать табличку. Но уже стемнело, а очки не взял – луну не очками понимать надо – головой... Вот и ущелье... Три доски – неужели те же? Только Лиосик, Мишлаевский и он, знали, какую доску, за какой край потянуть... И она подалась. Надо же! Так легко... Хоть экскурсия в детство удлиняла путь к важному открытию, но когда человек отказывался от того, что само в руки лезло! И он полез...

Глава 10

За доской ничего не поменялось: узкое, длинное и, самое главное, таинственное... Вспомнилось: «на севере воет и воет вьюга, а здесь под ногами глухо погромыхивает, ворчит встревоженная утроба земли»*... «Утроба земли...» – слова эти он написал в возрасте, когда самой большой мечтой его сверстников является желание уйти, уехать, уплыть, улететь... И как можно дальше, глубже, выше... А он про утробу... Это слово потом, как уехал из Города, преследовало на всех поворотах жизни... Что оно хотело этим сказать? Что имело ввиду? Да, наверное, к слову сказанное тогда, бессознательно, оно, как и все другие, время от времени возникавшие явно из ничего мысли и тревоги, будет преследовать до превращения в реальность. Но на это будет своё время... Махнул рукой, сам себе улыбнулся (сегодня впервые): ведущий философ развитого социализма, основой функционирования которого является жёсткое планирование, пришёл к выводу, что философия плану не подвластна... Интересно, не возрастное ли это? Ладно, подумаю завтра... И всё же, сколько времени провёл за столом у окна, ожидая, когда за отражающимся в стекле столом появятся потусторонние силы?
Сегодня он понимал абсурдность такого ожидания, но тогда, всё же, были случаи... Размышляя над прошлым, с сегодняшним багажом опыта и знаний, он улыбался сам себе, и решил проверить глубину ущелья, чтобы, придя, домой, сам себе сказал, что облазил все закоулки... За пятым шагом плащ зацепился за костыль: надо же, тогда в восемнадцатом, случай, банку с пистолетами унёс сразу, а с костылями девяносто лет ничего не смогли сделать! Да, надо будет и над этой проблемой поразмышлять: похоже, что случай времени не подвластен... Отцепившись, упорно продолжил движение. Но уже на третьем шаге нога зависла над какой-то ямой. Держась обеими руками за стену, Иван Николаевич осторожно нащупал дно ямы. Она была неглубокой и тесной. Чтобы разведать дальнейший путь в кромешной темноте, опустил в яму и вторую ногу – теперь можно руками обшарить окрестности... Но нагнуться не успел – тесная для одной ноги яма, перед двумя, стала самопроизвольно расширяться... Пока он корил себя за легкомысленное путешествие в столь преклонном возрасте, из-под ног ударил сноп необычного света: не то розовый туман, не то такие же нити. А ноги, вместе с телом, продолжали движение вниз. Опыт фантазий о Патриарших прудах не допустил паники. Да и чему бояться престарелому философу, если мир он видел снаружи и изнутри. И знал: если на вопрос нет логического ответа – надо ждать: со временем или вопрос созреет и раскроется, или сам прозреешь. Отдавшись воле времени, стал ждать... Когда голова опустилась в яму, проявился контур предмета, на котором стоял – усечённый конус. Где было и на чём стояло нижнее основание, разглядеть было невозможно. Поэтому он сосредоточился на окрестности... А там было чему изумляться: прямо, вдоль открывающихся стен, вверх устремлялись те самые розовые нити, оказавшиеся на самом деле, светящимися линиями. Протянув руку, хотел попробовать одну на ощупь. Но она изогнулась и не далась. Тоже и с другой... После пятой прекратил опыты... Вскоре, снизу показался ещё более яркий свет, но большее основание конуса не позволяло разглядеть источник... И тут же всё изменилось: он оказался внутри огромного шара. Его огромный конус, теперь, выглядел, просто, подставкой, размером с тарелку. И продолжал движение. Только не понятно куда: чувство пространства исчезло, вместе с ощущением веса... Однако ориентир всё же появился: на куполе, зияла огромная дыра, в которую устремлялись тысячи светящихся нитей. Основная их масса проходила мимо него, вокруг. Но не все. Другие шли откуда-то со стороны, с перекрестных направлений. Однако задуматься над этим не успел: вскоре рядом с тем отверстием, откуда вышел его конус, он заметил ещё одну дыру; и в неё устремлялось тоже несчётное количество лучей, но всё же, поменьше. Появилась зацепка для анализа... Присмотревшись ещё, увидел и другие отверстия: чуть дальше..., вокруг..., и на разных расстояниях. И ко всем, к ним, тянулись розовые нити света, которые с увеличением расстояния сливались в единое поле... Вот, это да-а-а... И спросить не у кого. Как во сне. Решил присесть: не от усталости – он её не ощущал – изменение позы, может, облегчить доступ толковым мыслям в старческую голову. Кстати, это помогает любому возрасту, особенно школьному: вспомните, как ёрзали, когда урок не знали? Но не так просто усесться на тарелку, даже в невесомости, если там твои же ноги. Пришлось нагибаться, чтобы рукой помочь... И тут, Иван Николаевич, увидел буквы под ногами. Но оторвать ногу от круга было невозможно – словно приросла. Попробовал поелозить – сдвинулась, но не оторвалась. Та-а-к! Теперь понятно... Прочитанное обрадовало и озадачило одновременно: на диске было написано «Понырев». Удручённо подняв голову, с удивлением обнаружил невдалеке и выше человеческую фигуру на аналогичном круге. Присмотрелся: таких фигур было множество. Какая выше, какая ниже... Но на всех, светящаяся нитка была со стороны ног, как острие стрелы. Невольно, в мозгу высветилась картина выноса покойника в последний путь... Неужели?

Глава 11

Попробовал окликнуть ближайшего пассажира – никто не откликнулся. Да и голоса своего не расслышал. Попробовал прокашляться, но в лёгких не было воздуха.
Ничего не оставалось, как смотреть и думать... И, тут под ногами открылся контур какого-то круга. Новость здесь, как и везде, отвлекает внимание, независимо от важности брошенного дела. Вскоре круг разросся до того, что занял, почти, весь объём первоначального купола. Да, собственно, был ли купол, не было ли его, уже никто не смог бы сказать – он, как бы, растворился в пространстве. Но о том, что он всё же был и есть, свидетельствовали, похожие на звёзды на земном небе, отверстия в его поверхности, к которым устремлялись розовые лучи... Поверхность круга была, преимущественно, тёмной. И начала изгибаться... Новости захватывали... Вот и поверхность уже близко. Стали различимы детали. А они были, довольно однообразными: ячеистые соты. Некоторые зияли жуткой, тёмной бездонностью. Другие источали тончайший луч розового света. Третьи холодно отблескивали серыми крышками... Невдалеке, показалась крышка, которая болталась, около зияющей чернотой, ячейки. Уловив, момент, её задумчивого разворота, Иван Николаевич прочитал: «Гоголь»?? Но недоумение не успело поглотить его всего: буквально рядом прочитал – «Гуляев». Невдалеке – «Гумилёв»... Особо поразила надпись: «Булгаков» – наверху памятник, под памятником – крышка с его именем, мечется на коротком, чёрном поводке... И дальше, и вокруг таких, неприкаянных, крышек было не счесть... А держались они на чёрных лучах, исходивших из пустых ячеек... В голове застучал какой-то современный наркоиллюзионный ритм, в котором стали приобретать реальные контуры, слова: «...в поисках крыши витает душа»***... Откуда это взялось, он не помнил – скорей всего у внука подслушал – любит современная молодёжь громкую музыку с непонятным набором слов... Здесь же было, почти, то же самое, но витали крыши... Может, в поисках душ? А, что там на закрытых?
Их тоже было много. Надписи были на разных языках. Перемешаны те языки были, словно, Вавилон, после его инспекции Богом... О, лёгок на помине! Маленькими греческими буквами в середине было написано: «Понтий Пилат». Зато огромными, по кругу: «Государство без налогов – проходной двор». Следующей табличке он обрадовался, и тут же загрустил...
Наконец-то! Слава Богу!
Нет, это не подхалимаж, что человек, некогда доказавший, что Бога нет, написано в самой Библии, а сейчас раскаивается. Нет, он и в этот момент верил, что библейский БОГ – это ЖИЗНЬ – во всех её красках, оттенках, видах, возможностях и желаниях. Да, в жизни есть место чуду. Есть и всесилие. Нет одного – сверхъестественной силы. А на табличке той было написано: «Шевченко»... Всё, вроде, стало на свои места... Но что? Погрязший по макушку в диалектике, он и здесь понял, что полученный ответ вызывает несколько новых, ещё более тяжелых вопросов. Несомненно, что Моисей был прав, утверждая, что человек из праха сделан, и в прах превратится, даже, в книге написал... Это Понтий, напустил туману, потом, и привязал пуповину к небесам – два тысячелетия держит людей на крючке, своим «Се гряду скоро!»
Академик стоял в нескольких мгновеньях от истоков мироздания, и лицом к лицу с Богом... Поняв это, он глянул вверх, готовый на весь мир кричать «Эврика»! Оттого, что удалось увидеть Бога в лицо; и, что утёр нос Моисею – жив ещё... Но встретить невесть, где Гоголя, Шевченко и Булгакова... Да! Ну, любил он их! Часто, наедине, «в хмурые бессонные ночи», мысленно беседовал с ними, сверялся в тупиковых ситуациях... Без них, точно, проигнорировал бы луну... И до него стало доходить: они помогали ему разобраться в себе, а он никогда, всерьез, не попытался вникнуть в мотивацию их творчества. Закрывшись советом Некрасова, что Гоголя смогут истолковать только потомки, и, что ждать такого умника, гораздо полезнее и нравственнее, Иван Николаевич, отгородился от проблемы, которая топталась в его голове ещё с гимназии... Какую удушающую силу приобретают нравственные принципы, озвученные интеллектуальными корифеями! Более того, тем самым они переводят нормальные естественные процессы в разряд чуда и сверхъестественности. Кому-кому, а философу с мировым именем такая отсидка ни к лицу – знал же тысячи примеров, когда новички и дилетанты с легкостью решали проблемы, которые их маститые предшественники записали в разряд неразрешимых... Как он не видел, что и Шевченко и Гоголь писали об одном и том же? Только стиль разный: стон и «дошкульна сатира»... Шевченко называет причину – Гоголь предлагает публике самой подумать... Шевченко предлагает конкретный способ решения – Гоголь надеется, что виновным станет стыдно, и они сими выправятся... Шевченко, в целом, предлагал рвать «кайданы» и головы панам отвинчивать – Гоголь надеялся на наведение порядка в тех же головах... А ведь наводил «порядок» и профессор Преображенский, у Булгакова... Шевченко и Булгаков – стон и сарказм... На мгновенье он полностью потерял себя, не различая, где Булгаков, а где Понырев. Появилось, даже, сомнение: не сон ли это возле бронзового памятника? И, если это так, то тем более надо воспользоваться случаем, и не вспугнуть его, а узнать как можно больше. Тогда проснётся с ворохом открытий и решённых проблем, – какая удача для философа! И без всякой паники и суеты продолжил спокойный сон... Однажды посетившая человеческие головы проблема взаимоотношений бытия и сознания закрутила карусель цивилизации, и он сам приложился к вопросу о первичности, отдав предпочтение материи в «Мастере и Маргарите»... Но тут мысль перебила новая надпись: «Репин»... Недоумение застряло в грохоте смеха: казаки пишут письма... Ещё одна комбинация: стон и смех ... Сокращённо – СС... С ума сойти! Причём тут гестапо? Факт налицо: такой пласт явлений и событий, Иван Николаевич проспал, убаюканный Некрасовым. Фраза «секретная служба» появилась в голове ниоткуда. И совсем добила фраза «северный сосед», – её аббревиатура, тоже, СС... Демократия... «Новый порядок»... Кайданы... «Порядок в человеческих головах»... Моисей... Понтий Пилат... Иисус... Маркс... Бытиё... Сознание... Дух... Сатана... Дэн Сяопин... Левий Матвей... Все эти, и те трое, об этом же – о Материи, и, когда её детям, станет в ней хорошо. Но никто не отнёсся серьёзно к предостережению Библии, о том, что благие намерения ведут в ад... Через ад к благам! Но нужны ли они тем, кто не вынесет суровые испытания? Библия прямо говорит, что их будет мало – победителей... Библия предостерегает, и предлагает познавать. Чудо, придумали церковники, для работы с теми, которые не соответствуют признаку «имеющим ум»... Может, есть смысл в лишениях прожить отпущенный срок, чем в борьбе за блага сгореть преждевременно... Вот, она, системная ошибка, приведшая, в конце концов, их всех троих, к личной трагедии... Гоголь лихо выпотрошил всю изнанку суждения, в начале которого было предположение. Большой почитатель Бога, он, однако, скептически отнёсся к такому важному предостережению Слова Божьего... Совершенно потеряв чувство реальности, старик протянул руки, в надежде обнять Гоголя за плечи и раскрыть ему глаза, но пустота поглотила этот дружественный порыв с той же проворностью, насколько способна была в руках Бога изрыгнуть материю...
...Миллиарды нитей, начинаясь в ячейках, и, в стремлении к куполу, на некотором расстоянии, сливались в сплошную, розовую пелену. Сама же пелена, казалось, подвешена, на тысячах горящих лампах...
...Но так, мироздание выглядело изнутри...
...Снаружи, у самой кромки ямы, в которую Иван Николаевич, накануне, еле втиснул вторую ногу, расположились три чёрных кота. Само отверстие, при этом, зияло дремучей чернотой... Чуть выше, возле памятника несбывшимся иллюзиям, сладко спал бомж, под мелодию гитары со скрипкой... А над противоположным берегом Днепра, в том месте, где должна была вставать луна, над самым горизонтом, грозно торчал один только её рог, склонившийся остриём на север...
Расстояние до ячейки продолжало уменьшаться. Крышка, под ногами, будто ожила: вздулась, почти до шара, потом, опять сплющилась, но надпись под ногами исчезла. Тут же его стало разворачивать... Процесс остановился, как только голова приняла точное направление на ячейку, из которой, на глазах философа, выскочил конец светящегося розовым, луча... Сомнений не было: он был у источника жизни... Здесь же была и смерть – две противоположности в одной ячейке. Вот тебе и раз! В «Единой теории бытия» он уже встречался с таким феноменом, «Я, есмь начало и конец, альфа и омега», но теоретически. А здесь... Жаль будет, если это всё не окажется сном – не сможет он поделиться узнанным с теми, к кому ещё тянутся розовые лучи... Может поэтому Бога нельзя увидеть в лицо, и остаться в живых, после такой встречи? Но Моисей сумел, как-то! Перспектива согнала все сомнения... Ноги окутало неведомое тепло, и в памяти, словно языки пламени, стали гарцевать картинки земной жизни...

Глава 12

... Зимний вечер. Сёстры галдят. Он одиноко сидит за столом, и при тусклом свете абажура, пытается читать «Откровения». Весь дом был усеян литературой про Бога: и не мудрено – отец, и вся родня, по мужской линии – учёные-богословы. Который раз он пытается выяснить, что было написано в той раскрытой книге, которую Иоанн съел, и от которой сладко было во рту, потом «горько во чреве»... Хоть, мельком в неё глянуть! Который раз он раскрывал книгу на той же странице, но разглядеть ничего не мог. Переполненный детворой, дом, для него был пустым – он был далеко... Вот Иоанн держит книгу и собирается её съесть. Хоть бы краешком глаза... Любопытство переполняло детскую душу... Как заглянуть? Даже заёрзал на стуле. Из-под руки, боковым зрением зацепился за окно... Удача! Иоанн был спиной к окну... И у самого его рта маленький Ваня прочитал, отразившееся на стекле: «СПРАВЕДЛИВОСТЬ»... В этот момент зашла мать, и окно мигом опустело... Потом, в гимназии, откуда-то появился листок бумаги, в котором было написано, что религия опиум для народа; что бога нет; что материя первична, а сознание вторично; и, что, вообще, человек произошёл от обезьяны... Что это глупости было ясно сразу. Но, в его голове и для них была своя полка. Сколько времени прошло, и об этой несуразице вспомнил, когда родной дядька, профессор богословия из Москвы, заехавший по делам в Киев, в кругу младших родственников, рассказывал о тонкостях своей науки... А основой ей, считал он, есть притча о сеятеле... Конечно, в присутствии дядьки, глупые мысли в Ваниной голове не возникали. Но, размышляя, как-то, наедине о сеятеле, он задал ещё один вопрос: «А что такое подготовленная почва»? И сразу же возник другой, совсем еретический: «Коль слово (мысль) первично, то, что ему стоит переделать любой грунт, в том числе и саму дорогу, под те условия, при которых зерно даст наибольший урожай»?!
Вскоре такая каша заварилась, что размышлять было некогда – война, смута – голову сохранить бы... Но октябрьская революция поразила лозунгом: «Фабрики рабочим – землю крестьянам!» – Так это же раскрытие понятия «справедливость»! Как он волновался! Сбылось, написанное в «Откровениях»: «Сладко было во рту»!
Но, вскоре, сбылось и то, что потом, стало «горько»: гражданская война... НЭП... Коллективизация...
Как он попал в Москву, и чем там занимался, свернулось в одну точку. И тут же проявился усатый профиль – большое произвёл впечатление... А, узнав, что он семинарист-недоучка задумался... Вот тогда и появилась книга, которую органы изъяли, вместе с копиркой и машинисткой... Только теперь, в нескольких минутах от встречи с Богом, лицом к лицу, Иван Николаевич понял всю мудрость поступка чекистов: та книга была семенем, посеянным в неподготовленную почву... Как он тогда негодовал! Даже стал сотрудничать с литераторами и писал всякие глупые стихи по их заказу... До того случая на Патриарших прудах...
Собственно, и случай тот, вряд ли бы произошел, не окажись Иван Николаевич тогда не на изломе эпох, в момент самого перелома... Будучи под неусыпным оком органов, его не покидала мысль идеями из «Спиральных граблей» запустить в массы. Конечно, из того, что там произошло, и того, что было написано в самом романе, совпало только начало. Берлиоз таки был. Заведовал он сектором молодых литераторов. Но больше был известен как порядочная сволочь: свою работу через него протиснуть не удавалось годами. Проходили только заказные, и то после нескольких переделок под его диктовку. Конечно, для начинающих любой редактор ретроград... Но у Берлиоза был палец... Большей мерзости вселенная не видела. Причём, когда он здоровался за руку, или ложку держал, или, даже, в носу ковырял – палец как палец. Но стоило ему поднять ладонь над рукописью, как палец плотоядно выдвигался и начинал кружлять над текстом. Берлиоз, при этом, мог не то что не смотреть на текст, он мог читать газету, или, какой важный циркуляр, но говорить о рукописи. Зачарованные такой картиной, авторы переставали понимать, где находятся и зачем пришли. А палец, как кобра, хищно выгибаясь, продолжал и дальше плясать над текстом, не касаясь его, но и не удаляясь далее, чем на высоту буквы. Уже через минуту начинало казаться, что рядом никого нет – один только палец, а рука где-то далеко и вверху – вроде, как крыло у ангела, порхающего вокруг перста указующего... В тот день, Иван Николаевич, действительно принёс стихи. Заказные. Действительно, они были о Боге. И, действительно, читая их, трудно было найти повод не влюбиться в него. Но Берлиоз не знал, что тот, кому он поручил в красках разоблачить библейские сказки, владеет вопросом на уровне самих авторов тех сказок. Более того, его работа, раскрывающая материалистическую основу Библии, хранилась в неприступных архивах органов... Конечно, наваждение накрыло, тогда, рассудок Ивана Николаевича, и когда, после непродолжительной лекции о смысле библейского учения, Берлиоз откинулся на спинку стула, взял карандаш между пальцами и стал крутить им, ожидая прилива краски на впалые щёки поэта – рука сама потянулась к папье-маше... Момент удара, он и сейчас не мог вспомнить... Очнулся от топота ног и визга машинистки. Рука Берлиоза была в крови: два пальца были основательно раздроблены; а один, указательный, висел на тоненькой полоске кожи и болтался, как на нитке... Вместе с милицией прибежал и чекист. Пошептавшись, усадили «молодого поэта» в машину и увезли в сумасшедший дом.
Там и созрел план Мастера и Маргариты. Перебитый карандашом, палец Берлиоза, превращался, в отрезанную трамваем, его же голову. Мастер – материя. Маргарита – её система управления. Материя была всегда и никуда деться не может. Потребность в управлении возникает тогда, когда уже есть, чем управлять. Бог – это жизнь. Прокуратор – вольное трактование Библии, в пику опытам профессора Преображенского... Для последнего пришлось вводить ключик. Так, Преображенский, считал незыблемым правило, по которому он принимает в гостиной, обедает в столовой, спит в спальне, а оперирует в операционной; прокуратор же улёгся спать на балконе, где перед этим пообедал, а утром допрашивал Христа... Особо он гордился отрядом потусторонних сил. В оригинале он легкомысленно плюхнул, что, мол, греха не только нет, но и быть не может, и всё это выдумки попов. Аргумент, там, конечно весомый: сам Иов. Но ведь недостатки в жизни есть. И у них есть одно общее свойство – прятаться. Конечно, рано ли, поздно ли, они и сами вылезут наружу, когда созреют, – но будет потеряно время, а может, и сама цель. У Воланда с бригадой, была задача вызвать искусственное дозревание и, тогда, недостатки проявляли бы себя раньше, чем успевали нанести непоправимый вред – нечто среднее между прививками и пробуждением совести. Или, аналог нашему Уголовному Кодексу: статьями 31 и 43, он разрешает правоохранительным органам провоцировать простых граждан на правонарушения, а самих провокаторов ограждает от ответственности. Но злые черти не кровожадны: всего один труп, и Иван Николаевич им его повесил для завязки, но от всего сердца. Те, кто непосредственно соприкоснётся с той чертовщиной, конечно, будут пытаться править недостатки. Но не все с ними столкнулись... Не все исправятся... И молодёжь подрастает... Да, справедливости нет, не было и не будет... пока существует материя. Но об этом нельзя говорить прямо... Поэтому они борются с недостатками не до победного конца... И наша правоохранительная система борется с преступностью так, чтобы её, даже ненароком, не ликвидировать. И здравоохранение... И борцы с грехопадением... Вся борьба с пороками ведётся так, чтобы их не искоренить – это смертельно ...для ЖИЗНИ. Всё по Библии... Но глазами её авторов... Конечно, перед котом неудобно – навесил на него роль хулигана, да ещё и бегемотом обозвал. Но читатели простят, и за ним увидят, что и остальные черти, всего-навсего аллегория... на наши реалии. Да, план был хорош. Но только под крышей сумасшедшего дома...
Когда потребовались кадры для разработки теории развитого социализма, Ивана Николаевича вытащили из психушки без положенного консилиума. Вот почему он вынужден был этому роману приписать авторство некоего Булгакова, реального лица, врача по образованию, но на жизнь зарабатывающего сюжетами для театров. Кстати, видать у него тоже были вопросы к авторам Библии, ибо в «Театральном романе» пытается раскрыть библейское понятие «жертва», разместив в одной афише Софокла и Максудова... Но как он мог узнать суть одного раздела, той арестованной книги, написав в «Белой гвардии», что украинская природа такова, что не держит память прошлого? ...Зелёная трава... Пышные всходы... Зной... «И крови не останется и следов»*... Собственно, именно из-за этого он и решил взять то имя... При жизни вымышленного автора публиковать конспект запретной книги Иван Николаевич не решился... Потом война, разруха, гонка вооружений – не до того было... И сейчас, в каких-то мгновениях от, похоже, эпохальных открытий, он видел почему... Ласковое тепло уже подбиралось к сердцу... Мысли стали перескакивать, картинки накладываться... В одном месте шинель парила над открытым гробом и пыталась полой помочь душе, зацепившейся за порог тела, покинуть это самое тело. Картинка была как из сна: и цели, и команды, и потуги – соответствуют ситуации, а самого результата нет – борьба теней... Самого тела не видно было: густое марево скрывало содержимое труны, за исключением тонкого, острого носа, по которому Иван Николаевич сразу узнал и того, кто там лежал... Во, дела! Опять! Напряг всё внимание на борьбу ту: шинели, души и тела... Спор был безмолвным, но источал такую истину, которая может быть только у роковой черты – голую. Поэтому суровую и безжалостную. Неведомыми путями накал той борьбы свободно входил в мозг, приобретая словесные смысловые образы... Так вот почему Гоголь к концу жизни стал таким неадекватным: зёрна, сеянные им всю жизнь в подготовленную почву, увы, вопреки притче о сеятеле, не дали ожидаемых всходов... И жёг продолжение «Мёртвых душ» не в нервном припадке, а от осознания того, что общество, захлёбываясь в восторге от первой части, совершенно не стремилось править вскрытые в нём недостатки. А как он, оказывается, боялся пойти по шевченковским местам! Поэтому реальную картину из жизни властей губернского города, которую нарисовал в виде комедии, он вынужден был уравновесить столь же реальными рисунками жизнеописания элиты волостного и хуторского масштаба, но приукрасив их фантастическими элементами. За бесами, спрятав от цензуры свои истинные намерения, Гоголь усыпил бдительность властей. А, может, это власти дали себя убаюкать, и громче всех смеялись над своими карикатурами, давая понять, что поняли юмор и ценят в авторе шутовство. Само общество, ради совершенствования которого и старался писатель, увидев лояльное отношение к автору властей, которых тот критиковал, восприняло его как острого на язык придворного юмориста. И напрасно. Природный дар художника не пропускал мимо его взгляда ни одной мельчайшей детали бытия – он писал только истину. Истины требовал и от игры артистов в комедиях. Это Гоголь перевёл юмор и сатиру российского происхождения на естественные рельсы, благо материала было с избытком – человеческая глупость. Вот почему, человек, прочитавший, хотя бы, одну работу Гоголя, не может смеяться над американским юмором, венчает который – морда, измазанная тортом... Или, попробуйте найти, хоть, одну лишнюю пуговицу в описании костюма. Или выйдите на Днепр перед грозой и найдите, что он не так изобразил. Или, просто, в тихую украинскую ночь... Гоголь реалист до последней запятой... Услышанное дальше, прямо шокировало... Нет не новизной открытия – он это уже знал последние шестьдесят лет, а подозревать начал ещё гимназистом. Об этом он наивно написал в «Спиральных граблях», потом зашифровал в «Мастере и Маргарите». Шокировало другое: душа с телом никак не могли распрощаться, ибо застряли в сомнениях о ...первичности... Оказывается, Гоголь, на основе своего неудачного опыта по переделке сознания высмеиванием глупости, засомневался в существовании Бога... Да, да! Того самого Бога, который одним своим Духом вертит всей материей. Прочитайте «Тараса Бульбу» с позиций здравого смысла и станет ясно, что произведение, ставшее родоначальником русской классики и советского реализма, вовсе не восхваляет дух казачества и православие... Долго он его писал – восемь лет плёл красивую обёртку вокруг неприемлемой для той поры конфетки. (Кстати: М.Горький, использовал тот же способ и за благими намерениями в виде красивой обёрткой Данко – бескорыстное служение народу, спрятал горькую пилюлю реалий в лице Ларри – о том, что стремление к абсолютной свободе ведёт к смерти. Но, именно, в «царство свободы народов», и вели кормчие революции обездоленный люд, взяв за цель, пустую обёртку. Не напрасно «буревестник революции» после её победы предпочитал жить за границей: дочитаться до скрытого смысла «Старухи Изергиль» победители могли в любой момент). Николай Васильевич искренне хотел немножко помочь Ему (Богу) в наведении божественного порядка в отдельно взятой местности: которую очень хорошо знал, в которой вырос, которую любил, и которая была его Родиной. Но бытиё не только не реагировало на его идеи – сами идеи, растворившись в бытии, превратились в повод для веселья, в украшение того общества, стали модой. Вместо изменения бытия он к концу жизни осознал, что налепил ещё один слой камуфляжа над недостатками общества. Лихорадочные попытки править уже изданные работы и жечь рукописи были следствием его неумолимого прозрения, что не сознание правит бытиём... Тщетность таких попыток, Иван Николаевич, заметил давно и сформулировал это одной фразой: «Рукописи не горят». Забыв, где находится, потянул руку ко лбу с намерением пот вытереть... И застыл в изумлении: впервые в жизни он видел душу... Чужую. Но не всю: часть её материализовалась над гробом, а остальная скрывалась за шинелью, которая уже перестала летать и облегала неподвижное тело. Душа выглядела точной зеркальной копией последнего, только не материальной, но чрезвычайно подвижной и эмоциональной... Недоверчиво огляделся. Увидел табличку Шевченко. Булгаковская крышка продолжала витать. Подумал:
– Нас трое, и Гоголь в труне (меня не заметил, потому что я дремал с другой стороны мироздания)... Жаль, что не взял диктофон...
Душа причитала, как женщина:
– Ну, сколько можно терзать себя и мучить меня! Не внемлет народ слову! Шишки ему дорогосказ! Ещё когда про Бульбу писал, меня терзали сомнения: увидят ли люди за красивой, героической идеей материальную пустоту? Увидят ли за Сичью, Вавилонскую башню? И чуяла, всеми фибрами чуяла, что Тарас Бульба, это другое лицо твоего тела... Ну, что, добился естественности? Люди и пошли за очевидным, совсем не задумываясь над его обманчивостью. И по сей день, строят новый Вавилон. Глянул бы ты, что творится там, наверху! Никого не волнует, от чего ты хотел предостеречь народ. Правда, твои «Записки сумасшедшего» внимательно рассмотрел Понырев и сумел увидеть, что ты предостерегаешь от погони за справедливостью, но рукопись перехватила система и засекретила. Понял твой шифр и Булгаков, но постеснявшись заповеди Некрасова, перешифровал в другие сюжеты. Земляки тебя уже в коррупционеры записали! Мол, продался царским сатрапам – за то, что написал, что Украйна – это русская земля. Ты хотел, чтобы они думали сами? А им некогда думать – халяву делят! Они Тараса Бульбу обсуждают... по слухам! А то дочитались бы, что ты написал, что русская земля состоит из Украйны и Московии. А, если бы ещё и Нестора Летописца по его трудам изучали, а не по партийным цитатникам, то, может, и узнали бы, что эти края ещё в «852 году стала прозыватыся Руська земля»... Не томи, отпусти! Ну, что с того, что мысль первична, а люди реагируют только на шишки? Если не можешь спокойно наблюдать, как в головы соотечественников поселилась глупая (блудливая) мысль и точит их уже двенадцать веков, поступи как Бог, тогда в Вавилоне. Что, жалко труда предков? А что им будет радостней, если потомки друг друга перегрызут? Вот они в 1991 году все дружно пошли новым путём и на первом же перекрёстке застряли так, что говорят об одном и том же, но друг друга не слышат, не понимают, и не хотят... Да не приходило ли, в твою изъеденную ехидством голову, что евреи сохранились как нация, только благодаря тому, что рассеялись по миру, «как горох решетом»?
...Пола шинели нерешительно приподнялась, но, как бы одёрнутая, заняла своё место. Дымка рассеялась, и на лице открылся румянец стыда и растерянности... Душа исчезла из виду, зато тело шевельнулось: Иван Николаевич глазам своим не верил – Гоголь шевелился в гробу... Боясь вспугнуть ситуацию, зажмурил глаза... Но мозг сверлило новое открытие: надо же! Увидел, что прятали авторы Библии за её сюжетами две тысячи лет назад, а земляка, и, почти, современника не разглядел... Какая тема! Завтра немедленно займусь! Вспомнил, что и его ширма, Булгаков, что-то писал в продолжение «Мёртвых душ». – Как бы и он не был свидетелем таких споров гоголевской души с телом? Но тогда ограничился тем, что искренне посмеялся, увидев, что и через сто лет повадки маниловых, ноздрёвых и собакевичей не поменялись – изменились только масштабы их глупости и тщеславия... И только сейчас он обратил внимание, на такую мелочь, которая тогда мастерски пряталась за очевидным – что начинали они в новых условия с праведными (благими) намерениями... Точно, Булгаков прочитал в работах Гоголя, то, что Иван Николаевич наблюдал только что. Невероятно! То, что органы прятали за семью замками, свободно гуляет по миру. Только нужен глаз, чтобы то увидеть, нужен разум, чтобы то понять... Верно, писал Марк, что не всем это дано****... Придётся и к Шевченко вернуться. Жили то в одно время. Родом с одних краёв. Писали об одном и том же... Только стиль разный: один трагический, другой комический... Стон и смех... И всё об одном и том же... Значит, и у Шевченко, где-то должна проскочить мысль о сомнениях... А, может, это:
І день іде, і ніч іде.
І, голову схопивши в руки,
Дивуєшься, чому не йде
Апостол правди і науки?
Вот, это да! Кому кому, а ему, философу с мировым именем, непростительно пропускать такое – «правда и наука». Как он раньше не обратил внимания, что это реалии и законы их существования? В «Спиральных граблях» он это назвал материей и системой её управления, потом зашифровал под Мастера с Маргаритой... Кобзарь прошелестел перед глазами от начала до конца и наоборот – перед глазами стала картина прозрения его автора, как ночь сдаётся восходу солнца – гений осваивавший грамоту на библейских книгах разочаровался в ...Боге... Сколько открытий за один вечер! А он ещё не завершился... Жаль, не взял лист бумаги, записать бы вопросы: некоторые, до завтра, могут забыться... А Шевченко эти строчки написал за несколько месяцев до смерти. Оказывается, перед воротами вечности проблемы приобретают своё истинное лицо...
– Интересно, что мне откроется, когда настанет мой канун? – Подумал он. Но сосредоточиться не успел: опять пелена тумана окутала сознание... Варяг плывёт наперерез татарскому всаднику... «Лях» обнимает литовца и толкает впереди себя «жидовина»... Турок, из-за моря руки тянет к Городу... Пётр, орлом парит над Полтавой... Шевченко просит: «поховайте на Украине»... Екатерина в карете... Азов... Гоголь уговаривает Бога не рушить Вавилон... Миллионы рук тянутся за червонцами... Воланд подаёт стакан воды Понтию, читающему лекцию «Основы государства» в Верховной Раде... Что за бред?! Что общего у наместника кесаря в Иудее с Украиной? Никто не слушает: депутаты сбились группами и говорят и чём-то более важном; в правительственной ложе только двое не беседуют по телефону – спят; в президентской ложе сидит директор института Памяти, обречённо сжимающий виски руками. В ложе прессы тишина – боятся пробудить совесть «государственных деятелей» – не о чём писать будет. И только один, в балдахине и накидке, сидя на скамейке в парке напротив, старательно выводил каракули гусиным пером на вырванный щит бикборда. Никто его не узнал, никого не удивила его одежда, также и его присутствие в опасной близости от «государственных деятелей» – он тоже никому не нужен был, летописец цивилизации, Левий Матвей. Иван Николаевич мог его узнать, но сосредоточился на выступающем... Мог узнать и его внук, Остап, но он был вне... Доходят, только, отдельные слова и фразы: – налоги...; демократия – власть принадлежащая народу, честно заплатившему налоги...; льготы – чума для государства...; правительство... теневая экономика... меры... искоренению... вражеское правительство... Общество, в котором граждане стремятся прожить за счёт других граждан, есть не государство, а игорное заведение с одними шулерами… – П. Пилат говорил то, о чём он писал Президенту, и, на что девочка из его секретариата ответила, что исторический опыт это материал для историков и философов, а не для государственных деятелей... А он то, как раз и говорил, что, первым признаком естественной смерти государства является нежелание его граждан размножаться, а всё живое, как известно, плодится при определённых условиях. Вот эти условия и призвано создавать государство, которое записало в своей Конституции, что все граждане в своих правах, равны, а его государственные деятели, призваны это право реализовывать... Но если Божью заповедь «плодиться и размножаться» перевели в товарные отношения с государством, значит, граждане того государства не стремятся к жизни в своём государстве. Значит, государством правят не государственные деятели, а временщики, что, в условиях богатейших недр и климата, переводит их в обыкновенных халявщиков... Сколько сюрпризов и открытий! А день ещё не завершился... Впереди луна ждёт... Предвкушение праздника всегда впечатлительней самого действия... По телу потекли волны того, чего, ему за столь долгую жизнь, никогда не хватало – удовлетворение. Глубина его была бездонной. Края охватывали всё тело, и плотность была такой, что вытесняла всё...
Душа поддалась последней...
...И на самом пороге тела, успела шепнуть:
– Пуповина! – Канал жизни...
Удовлетворенное тело её отпустило и в ячейку оно входило, не обращая внимания, что темнота в ней стала ещё черней; что скрутило его в невообразимую спираль, начало, которой соединилось с её концом; что спираль эта, смутно напоминала две разные фотографии одновременно: далёкую галактику, из созвездия Тау-Кита, и молекулу ДНК морской свинки; и, что, именно в этот момент, крышка, на которой он столько проехал по недрам мироздания, плотно закрыла отверстие соты, как космонавт – люк переходного отсека;
... что канал тот, соединял настоящее с будущим;
... что движение в нём было односторонним;
... и, что произошло всё это, перед самым моим носом... Еле успел отпрянуть!
В то же время:
Окрестности мироздания...
Всего на один луч изменился жизненный поток. Но и одной миллиардной, для мастеров своего дела, достаточно... Коты, тоскливо мяукнув, пошли по мирским делам...
Яму затянуло до прежнего состояния. Пропавшего академика никто не искал. Но о том, что на этих землях никого искать не будут, он знал. Поэтому и написал в далёком, 1924 году: «Дешёва кровь на червоных полях, и никто её выкупать не будет.
Никто»*.
Откуда он это знал, и не Булгаковым ли то писано, нам, пока, не ведомо – скорей всего у Гоголя подсмотрел: «Избитые младенцы, обрезанные груди у женщин, содранная кожа с ног по колена, у выпущенных на свободу, – словом, крупною монетою отплачивали козаки прежние долги». Неведомо нам, также как и ему, каким образом, Моисей остался живым, после аналогичной экскурсии.
...С другой стороны мироздания:
Муки роженицы закончились пронзительным криком ребёнка, получившим звонкий шлепок по мокрой заднице, от уставшей, но довольной акушерки...
В самом мироздании:
Заводной механизм жизни работал непрерывно...
Со мной самим:
Прямо на глазах, и у самого кончика носа, розовый луч потянулся за малюсенькой точкой и устремился к куполу... Еле успел... На самом выходе зацепил щекой кошачий хвост... И очнулся...
Такого, я уже не помню, с, когда не помню: тепло от прикосновения... Тепло ласковое. Тепло обволакивающее. Тепло, пробуждающее мощь мужского тела, и придающее гранитную твёрдость отдельным его частям, с одновременным, полным размягчением характера. Также, пробуждающее тягу к жизни. Это оно есть главный герой одной песни, в которой поётся, что расцветает пень, в апрельский день... Донеслись обрывки фраз: ...бы отдала... колени... мужчина... давай... бомжа... Глаза стали открываться сами, и на плече, у самой щеки, увидел женскую руку... Сам по-прежнему сидел на скамейке возле памятника человеческим иллюзиям. Скрипка с гитарой рассказывали, как несла Галя воду... Поднял глаз по руке, и...
То была мадонна...
...Почти по классику: всё здесь было, и на месте. За исключением одного – материнства. Груди, хоть, и закрыты были наглухо, но видно было, что в них клокочет неимоверная сила, обуздать которую в состоянии только маленькое, нежное и мягкое, тело ребёнка. Она была на пике женственности, после чего, следующей вехой будет бабье лето. Видны были только лицо и глаза: влажные, томные и бездонные; тело было в упаковке бизнесвумен... Но глаза... Нет, то не «два тумана». И «не два прыжка из темноты...» То был крик... Крик бездны, из которой Бог лепил мир: крик жизни! Он же – надежда Материи... Невидимые магниты напрягли моё тело... Из-под сонных век вырвался «вожделённый взгляд» и утонул в бездонных глазах незнакомки... Разум мой был полностью отключён... Я опустился на колено и протянул ей, невесть откуда оказавшийся в моей руке, букет... Ни до, ни после, не приходилось видеть столько радости на женском лице... Несколько раз оно озарялось вспышками красоты, желания и материнства... Мировая культура знает много знаменитых женских портретов, но самый дорогой из них, здесь, оказался бы мазнёй дилетанта... После очередной вспышки, вдруг, как гром при ясном небе, прозвучало слово: «Хватит!». На лицо упала маска надменности, на место клокочущих выступов тела образовались складки, крик взгляда заглушили неимоверного пижонства очки, и всё исчезло...
– Вы так простудитесь. Ноябрь. Асфальт мёрзлый... – Продавец дисков теребил за плечо, и продолжал: – Женщины, как увидят этот памятник, в них какой-то бес вселяется. Пристают со всякими глупыми просьбами, но чаще всего, стать на колени, и протянуть им букет цветов, или, как Голохвастов, приложиться губами к её руке. Некоторые фотографируются. Другим достаточно на мгновенье увидеть мужика в такой позе, как тут же упорхают, будто на крыльях... Отвлекают, только...
Я встал. Лоб потрогал. Ущипнул за нос. Да, померещилось... Только Галя продолжала нести воду... А в моей руке тоскливо переливались желтизной осенние цветы...
Вдруг, стало жалко продавца музыки: в погоне за «грошами» он не видит жизни. И тут же вспомнил, что он не одинок: осуждал «вожделённый взгляд» и сам Христос. Но «вожделённый взгляд» есть первый шаг к продолжению жизни. В то же время, Иоанн сказал, что Иисус – это жизнь – не может же жизнь быть против самой себя... Что-то здесь не так... И времени уже нет: в ноябре быстро темнеет. Я попрощался с музыкантом, купил у него диск, и пошёл вниз по Андреевскому спуску... День клонился к закату. Продавцы угрюмо собирали свои пожитки, уже не обращая внимания на прохожих. И только один продолжал завлекать, способностью удивить за тридцать секунд. Чем меня можно удивить я уже не представлял, но его оптимизм требовал вознаграждения, и я подал ему тот букет осенних цветов:
– Иди домой! Жену удиви…
– Как! Она опять вернулась?..
– !!!
...Возле памятника Булгакову остановился: на скамье их было двое. Один – тот, что был всегда; другой – его точная копия, но вдвое большим возрастом. Подошёл ближе. Второй еще не был бронзовым, подавал признаки очень задумчивого, живого человека. Я, даже, подумал, что он спит, и попробовал вмешаться... Но он замахал руками, потом прижал палец ко рту и я понял: не мешай, всё под контролем... И только когда я подошёл к дому-музею, зацепившись глазом за ущелье между домами №11 и №13, понял: это он... Сейчас встанет, подойдёт к забору, отодвинет одну, только ему известную доску и скроется с лица земли...
Навсегда...
Эпилог

Долго я ходил по Киеву безо всякой цели: совесть и здравый смысл боролись во мне, не давая покоя ногам. Одна настаивала на вмешательство, чтобы отвернуть старика от рокового шага; другой нашептывал: – Кассандра, Кассандра… Разум же совсем не вмешивался и был отключён – так было и тогда в зоопарке, когда кролик шел в разинутую пасть удава. Ближе к полночи стали проявляться нотки оправдания, мол, не понятно: то ли я во сне видел прошлое, настоящее и будущее этого деда, то ли прошлое с будущим сами меня посетили, чтобы убедить в реальности того, о чём было сказано выше. Да и мог ли старик самостоятельно открыть железную калитку, которая закрывала вход в ущелье, вместо тех досок?
Луны на ясном небе не было до сих пор, и я, зная, что старику её уже не видать, поспешил к Золотым Воротам: может мне откроется то, что ему не успело... На полу полуовальной ниши, над воротами, лежал огромный чёрный кот, курил трубку и, время от времени, почёсывал живот...
– Куда, я, всё-таки, попал?
Сколько стоял изумлённый, не скажу. Но закрыл рот, когда подошли двое и, чем-то запустили в кота, крикнув, что, мол, слазь: с бомжа того ничего не возьмешь, а других зрителей уже не будет – метро закрылось. Кот отпустил трубку, и она повисла на шее, продолжая гореть тусклым светом китайского фонарика в режиме ожидания. С арки свисла верёвка, и кот, с проворством циркача, мгновенно соскользнул вниз. Подошедшие что-то повозились сзади, и из шкуры кота выскочила стройная, гибкая девчушка – я успокоился: студенты на заработках...
13 число уже час как прошло. События принимали естественный ход. Материя восстанавливала свои права в полном объёме. Но душу стала терзать новая мысль, о том, что уже дважды меня принимали за бомжа... И кто? – Молодые, красивые, в соку... Те, которые гордятся завоёванной свободой! Молятся на неё! Ставят её целью жизни... Но они не догадываются, а кто их науськивает не объясняет, что бомж – это последняя ступенька перед абсолютной свободой – перед идеалом демократии. Да, жаль. Но они молоды, время ещё есть! Совесть становилась чище, осадок густел и, уменьшаясь в объёме, прятался в недрах души. Чтобы ускорить процесс, по дороге на вокзал, зашёл в прибрежный бар... Светившийся всеми своими огнями он был, изнутри, практически, пуст. За стойкой сидел пожилой гражданин и пил водку с горла без всякой закуски. На мой нетерпеливый стук в пустой стакан, невпопад откликались только герои мыльной оперы с телеэкрана. Единственный посетитель, оказавшийся сторожем расположенной рядом лодочной станции, заплетающимся языком пытался выговорить слово «луна» и показывал на берег. Другим жестом он приглашал самому себе налить. Но, зная тлетворную способность халявы, я последнее предложение не принял и вышел на берег в надежде найти работников заведения... Они, и с десяток их гостей, стояли на берегу, и, словно истуканы качали головами: то вниз, на речку, то на небо, в сторону луны...
Но её, луны, там, на небе, как раз и не было, хотя сегодня, она должна была быть прямо над головой... Я предположил, сначала, что они изрядно на грудь приняли, и совершали ритуал очистки организма от излишков алкоголя... Пока не глянул вниз: там, в недрах днепровских глубин, осторожно продиралась ...луна. Нет, то не её отражение было – то она сама! Несколько раз я всматривался в звёздное небо, но там её не было... Становилось очевидным, что она свой путь на запад не остановила и не отменила – сегодня она пересекала ночь не по небесному своду, а в толще днепровских вод... Никто и слова не мог вымолвить. Я, насмотревшись всякого за эту ночь, решил заговорить со зрителями, но голоса своего не расслышал. Вспомнил из истории, куда мог привести «другой путь», и, только что увиденную тропу, ведущую к пуповине, со всех сил бросился прочь от берега... На самом пригорке, не утерпел, и, игнорируя библейское предупреждение не оглядываться – оглянулся – луна, таки, светила в недрах реки, только рога её смотрели в разные стороны... Здесь я и успокоился, ибо понял, что так Воланд провожал в последний путь своего родителя... Небо же было усеяно необычайным количеством звёзд, но не было ни одного знакомого созвездия... Я почувствовал, было, себя абсолютным сиротой, сел на угол паперти у подножия стелы Независимости и пожалел, что бросил курить – самое время на пару затяжек! От безысходности стал смотреть по сторонам... Но кругом было пусто. Пусто было и на стене сзади монумента: автомобиль, который так и не позволил Остапу сосредоточить взгляд на монумент, этой ночью исчез. А светящаяся стена за стелой Свободы приняла своё главное назначение: подчёркивать контур монумента и его величие... Вдруг, как током пронзило – стрела! В мерцающих, то ли от неспокойного Днепра, то ли от скрученных рогов, прямых лунных лучах, то появлялось, то исчезало то, что так и не смог разглядеть Остап. Я тоже мало понимал, что вижу. Но, глянув на самый кончик стелы, узнал её, родимую: Полярную звезду: – Стела указывала на Полярную звезду –
Слава Богу, хоть смог сориентироваться!
Однако куда делся автомобиль? Неужели Воланд уволок? И для чего: чтобы на следующем ежегодном балу грешников продемонстрировать им достижение цивилизации? И пятница с 13 числом уже закончилась... Может, лукавый сноровку подрастерял? А, может, он только начинает? Неужели я вслед, а может и вместе, с академиком, оказался по «ту сторону»? Начал, мысленно, соединять линией ущелье между домами №11 и 13, угол, где сидел сейчас, и вершину символа «незалежности» Украины – прямая не получилась. Но кто сказал, что пуповина должна быть прямой? Да, рано, выходит, я бросил академика – он, точно, понял бы. Глядишь, через интеллектуальное поле и до меня дошло бы... Может, Полярная звезда пуповина вселенной, а ниша между домами №11 и 13 пуповина галактики? Тогда, выходит, что я нахожусь на трассе канала жизни, соединяющего галактику со вселенной... Но с какой стороны?
...Еле дождался утра...
Ни в утренних газетах, ни в вечерних, ни в недельных, ни в ежемесячных – об этом не сообщалось... Не сообщат и в годовых: потому, что ни сторожу, ни посетителям, ни работникам бара никто не поверил – мол, пьяные были и обкуренные. Фоторепортёр еженедельника «Тайны наяву», Лесь Зенько, мог единственный добыть документальное подтверждение... Именно, в эту ночь он дежурил в редакционном катере, возле одной очень закрытой и фешенебельной дачи, построенной всего за полгода на Диком пляже. Но в черте города. Да, народу было бы интересно узнать что-то о хозяевах, но особенно ценились пикантности, которых легально не добудешь... Всё шло по плану, пока он не решил ополоснуть лицо днепровой водой – от дремоты... Сначала не обратил внимания на луну в воде. Но, когда свежим взглядом охватил небосвод, ни с того, ни с сего, спину пронзила мелкая дрожь. Не робкого десятка, тело его было усеяно шрамами разного возраста и размеров, а на бедре ещё не зажила рана от укуса кавказца... Да и опыт Афгана, Чечни, Югославии, Ирака и пр. не даёт повода усомниться в его самообладании... Организм бил тревогу, а мозг не реагировал... Осмотрелся ещё раз... Несоответствие увидел, но ни в какие рамки его не втиснешь... В чудеса он не верил, и никому ещё не удавалось провести его на мякине. Про последние достижения техники забыл напрочь – мозг сверлила одна мысль: «Что со мной»? Но уже через миг профессионализм взял верх, и он корил себя, что не взял аппаратуру для съёмок под водой, а фотографию лунного отражения с поверхности может сделать любой... Зная, что глубина реки в этом месте не превышала 15 метров, решил нырнуть и глянуть воочию: несомненно, что это кем-то подстроено, и на это указывал скрученный лунный рог ... Нырнул, как с трамплина... Но среагировать на острый рог луны не успел... Тело журналиста с раскроенным черепом, прибило к набережной в трёх километрах от пустого катера, и стало ещё одним «глухарём» в деятельности правоохранительной системы страны...
Я остался единственным живым и не пьяным свидетелем того события... Но пойди и расскажи кому, что ты, мол, в полном здравии и трезвый, видел как луна, со свёрнутыми рогами, пересекала ночь не по небосводу среди звёзд, а в толще днепровских вод!?

*– цитаты из «Белой гвардии» М.А.Булгакова.
** – цитата из «Шинель» Н.В.Гоголя
*** – из песни группы «Агата Кристи»
**** – «Когда же остался без народа, окружающие Его, вместе с двенадцатью, спросили Его о притче. И сказал им: вам дано знать тайны Царства Божия, а тем внешним всё бывает в притчах; так что они своими глазами смотрят, и не видят; своими ушами слышат и не разумеют...» (Марк 4- 10...12).

И.Пелеван. 2008, декабрь.

© Иван Пелеван, 2010
Дата публикации: 19.02.2010 09:39:10
Просмотров: 3122

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.