Тень Хиросимы (новая редакция)

Игорь Горев

Форма: Роман
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 121028 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Тень Хиросимы

От теней цветов не укрыться никак,
И справа и слева они;
Одно только слышится пение птиц
На западе и на востоке
(Цао Сюэ-Цинь)

ЧАСТЬ 1

На его месте мог оказаться каждый, но оказался он
К

ак он стал тенью? Как и все – незаметно.
Где-то на бескрайних просторах Земли брёл человек по узким улоч-кам своей маленькой родины. Шёл по Своим Делам, погружённый в Собственные Мысли. Шёл, обуреваемый Желаньями, подгоняемый Заботами и преследуемый назойливой Нуждой. Ему хотелось отмах-нуться, отстраниться, убежать, спрятаться, забыться, чтобы только не слышать бесконечных: «должен!», «хочу!» и «надо!»
Но как, как отстраниться? и куда бежать? Он прекрасно понимал, что некуда. Везде его поджидают кривые улочки маленьких родин!.. А Желания, Заботы и, наконец, Нужда!?
От себя не убежишь, не скроешься. Если рождение – судьба, то-гда смерть – рок? Или может наоборот?..
Короткая яркая вспышка, и уже нет ни вопросов, ни тем более от-ветов. Все, что осталось от неуживчивого, вечно сомневающегося, беспокойного и любопытного прошлого, – тень. Неясная тень на хо-лодном камне чудом уцелевшего моста. Чудом?..
Чушь! Очередная чушь?! Перо с лёгким шуршаньем падает на письменный стол…
И всё же он стал Тенью.

Чьей-то тенью на картине, где сочными, живыми красками были нарисованы портреты, баталии, натюрморты, пейзажи.
О

стров Тиниан. Один из островов Марианского архипелага, зате-рянный на бескрайних просторах Тихого океана, мирно загорал в лу-чах жаркого летнего солнца. Стояла июльская духота. И только ино-гда над его почти лысой всхолмленной поверхностью пролетал сла-бый ветерок, дарующий утомлённой земле кратковременное ощуще-ние прохлады.
Ни одинокие деревца, словно случайно занесённые сюда и расте-рянно озирающиеся на голые холмы, ни песчано-каменистые пляжи, омываемые напористой океанской волной, – ничто не напоминало и не подсказывало, что буквально в нескольких сотнях миль отсюда гремят взрывы, свистят пули и гибнут люди. Сотни тысяч людей. И даже серая громадина крейсера, бросившего якорь недалеко от бере-га, не вносила чувства тревоги в мирную и беспечную идиллию пей-зажа тихоокеанского острова…
26 июля 1945 года крейсер американских ВМФ «Indianapolis» доставил на остров очень важный и секретный груз.
Секретность и необычность груза подчёркивало то, что вместе с ним на остров прибыло несколько гражданских лиц. Их белоснежные рубашки с короткими рукавами входили в резкий диссонанс с воен-ной формой цвета хаки. Они скорее были похожи на туристов, слу-чайно забредших в небольшой прибрежный рабочий посёлок, где все заняты своими делами. Неуклюжие, незнакомые с местными нравами и традициями, они постоянно кому-то попадали под ноги, мешали и, виновато улыбаясь, скороговоркой извинялись. В ответ слышалось нечто вроде: «принесло тут вас на нашу голову!»
На корабле и на берегу шла привычная неторопливая работа. Возле груза суетились люди. Прицепляли. Отцепляли. Проверяли комплектность и пломбировку. Поднимали и укладывали. Отдавали указания. Обливались потом. Посмеивались, поругивались.
- Приветствую вас в моём скромном хозяйстве.
К гражданским подошел человек в лётной форме лет сорока. Лю-ди в белых рубашках обернулись. Самый пожилой из них, сухопарый мужчина, поднёс платок к редеющей шевелюре и вытер капли пота, выступившие на высоком лбу.
- Позвольте представиться: полковник Пол Тиббетс, - продолжил подошедший бравый лётчик, с иронией оглядывая сомлевших на пек-ле «туристов», - командир авиагруппы. Всё нормально?
- Спасибо, полковник. Приняли по высшему разряду, – ответил за всех сухопарый. – С «малышом» будьте поосторожнее, он у нас ка-призный, – добавил он, указывая на короб из фанеры и досок, возле которого возились техники и рабочие полевого аэродрома.
- Наслышаны. Не беспокойтесь, люди предупреждены, да и люлька соответствующая тоже готова. – Тиббетс небрежно махнул кепкой в сторону зелёного ангара.
Перед ангаром, словно на параде, застыли серебристые В-29.
- Красавцы! Какой из них? Вы уже выбрали жеребца, полковник?
- Мой. Самый первый, - произнёс полковник не без гордости. – Сам отбирал на заводе Глена. Красавец, не правда ли? Я уже успел его объездить.
- Это вон тот, восемьдесят второй?
- Да.
- Ну, о вас мы наслышаны. Лучший лётчик бомбардировочной авиации…
Прошло ещё несколько дней.
Крейсер, доставивший «малыша» на Тиниан, благополучно под-нял якорь и исчез в сизом плывущем мареве. Вскоре на острове полу-чили сообщение, что он затонул, получив пробоину ниже ватерлинии после успешной атаки японской подлодки.
Кругом шла война.
А сам остров продолжал жить прежней размеренной жизнью обыкновенного острова, затерянного на просторах бескрайнего океа-на. Встречал дымчатые рассветы, провожал томные закаты, купаясь в серо-бирюзовых волнах. Будто он единственный бросил протест ужасной реальности, сотворённой человеком, и ушёл в пу́стынь бес-печных волн и белых бурунов, погружаясь в звуки прибоя…
Продолжала жить своей жизнью и базирующаяся на острове 509-я специальная авиагруппа. Со взлётного поля, которым служила ровная поляна, будто идеально приспособленная для взлёта тяжёлых машин, каждый день взлетали самолёты и, утробно урча моторами, исчезали вдали. Исчезали, чтобы по истечении нескольких часов сно-ва появиться, облегчённо плюхнуться на светлый песчаник, важно, будто хвастаясь своими подвигами, прокатиться перед строем сослу-живцев и занять своё место в строю, подставляя серебристые выпук-лые бока жаркому солнцу.
Второе августа.
В штабе было душно и наэлектризованно не уютно. Что-то тре-щало и противно пищало. Продираясь сквозь постоянное механиче-ское потрескивание, шипение и густые клубы сигаретного дыма, ту-да-сюда сновали люди, больше походившие на тени. Они, постоянно сталкивались, что-то говорили друг другу, докладывали и снова рас-ходились, раздвигая сизые клубы дыма и невидимые электроизлуче-ния, из которых, казалось, и состоял липкий воздух штаба.
- Ребята, кто видел полковника!?
- Он с экипажем. У них инструктаж в ангаре. А что?
- А, «малыша» гладят. - Весело осклабился молодой радист с на-шивками сержанта, - радиограмма. Пойду, вручу. – И он направился в сторону ангара.
Быстро пробежав глазами по тексту радиограммы, полковник Тиббетс махнул головой, будто соглашаясь с её текстом.
Только что он получил приказ №13.
- Спасибо, сержант. Идите.
Сержант быстро махнул рукой перед собой, не то отдавая честь, не то жестом говоря: да чего уж там, не стоит благодарности, и вы-скочил наружу, в солнечное пекло.
- Получен приказ на бомбардировку. - Тиббетс обернулся к при-сутствующим в ангаре – его собственному экипажу и гражданским экспертам, сопровождавшим атомную бомбу. – Указаны три цели. Первая в списке – Хиросима. Ну что ж, осталось дождаться благо-приятных метеоусловий и поджарить этих япошек. Пойду, найду Изерли. Пускай поднимает своих птичек, «малыш» просится наружу. – Полковник засмеялся удачной шутке и погладил выпуклый бок ог-ромной бомбы.
Уже на выходе он обернулся. Нашёл взглядом круглолицего май-ора и обратился к нему:
- Фереби!
- Сэр! – лицо попыталось вытянуться, изображая преданную вни-мательность.
- Организуй погрузку «малыша».
- Да, сэр!
Переговорив с майором Изерли, Тиббетс вышел из штаба, заку-рил сигарету и присел на лавочку в тени одинокого дерева, наблюдая со стороны, как из ангара выкатывают массивное поблескивающее на солнце тело бомбы.
«Малыш» и впрямь был внушительный. Люди, похожие на му-равьёв, облепили его со всех сторон и руками-усиками с трудом ка-тили его в сторону линейки самолётов. Слышались отрывистые ко-манды, сдобренные крепким словцом…
К Тиббетсу подошёл майор Изерли и тоже закурил из смятой пачки.
- Загружают. Что родится из этого малыша? Послушаешь этих учёных, так просто жуть пробирает – прямо монстр какой-то.
Тиббетс покосился на майора и, задумчиво сузив глаза, затянулся сигаретой. Он недолюбливал майора: сам себе на уме. Полковник был прирожденный командир. Ему нравились те, кто браво вскидывал ру-ку ко лбу и, не задумываясь, гаркал: «Есть, сэр». Таких «правильных» в его авиагруппе («избранных», любил повторять полковник) было большинство. И он как командир гордился этим. Тиббетс с удоволь-ствием затянулся и продолжил следить за оживлённой вознёй у его самолёта номер восемьдесят два…
В его тени, отбрасываемой длинными крыльями, собрался почти весь лётный и технический состав полка, кроме тех, кому выпало сейчас дежурить в полумраке штабного помещения или лететь на боевое задание, скрываясь за редкой облачностью. Настроение у всех было приподнятое, и каждая шутка заканчивалась грохотом смеха.
- Дайте мне кисточку, - Роберт Льюис выхватил кисточку у моло-дого техника. – Теперь моя очередь, я, как никак, второй пилот!
- Роберт, ты же писать не можешь. У тебя в одном слове будет три ошибки. Ребята, помните?
Раздался дружный смех.
- Ничего, - не сдавался красавчик-пилот, любимец женщин. Он обмакнул кисточку в краску и подошёл к гладкому телу бомбы, вы-крашенному в болотный цвет. – Япошки тоже грамоте не обучены. Они «эй» от «ай» не отличат. Тупицы, малюют свои кривули!
Шутка всем понравилась, воздух взорвался от новой порции гого-та.
- Давай, Роберт! Передай им привет от своей мамочки.
- Ха-ха-ха!
- Они его мамочки как огня боятся!
- Ха-ха-ха!
- А ведь там осталась надпись, сделанная командой «Indianapolis», - тихо произнёс Клод Изерли и как-то странно пожал плечами, как будто стал замерзать под августовским солнцем.
Тиббетс отвлекся от возбуждённых лиц собравшихся вокруг бом-бы и косо посмотрел на майора.
Всегда он так, - неприязненно подумал полковник. – Всем весело, а он стоит отрешённо, будто чужой, и смотрит на все «басетовыми» (полковник терпеть не мог эту породу собак – «тупые и никчёмные») глазами. Философ, чёрт его подери! «Там – надпись команды «Indian-apolis»», - мысленно передразнил он майора. – Философ.
Полковник сплюнул на землю и выбросил окурок. Взглянул на Изерли и твёрдо произнёс:
- Ничего, майор, мы отомстим. Вы только погоду нам дайте. - Тиббетс ухмыльнулся. – У вас это прекрасно получается.
Полковник был справедлив и уважал высокий профессионализм командира метеоразведки, отбрасывая плаксивые сантименты во имя выполнения поставленных боевых задач.
Изерли посмотрел на командира и покачал головой: погоду, гово-рите? - сейчас сотворим! Его тонкие губы попытались растянуться в подобие ответной улыбки. А на душе скребли кошки. Да скребли так противно, что хотелось крикнуть им «брысь», но это были свои кош-ки. Интересно, какая страшная сила свела нас вместе и забросила сю-да? На эти парящие пески. – Майор, поглядел поверх самолётов на хилую пальмовую рощицу, шелестящую в углу поля. – Таких разных.
Потянулись дни ожидания.
Метеоразведчики майора Изерли каждый день поднимались в воздух. Экипаж В-29 за номером восемьдесят два изнывал от ожида-ния.
И вот наступил момент, которого ждали все. И экипажи, и техни-ки, и гражданские, сопровождавшие бомбу.
Наступило шестое августа.
На выпуклом фюзеляже самолёта, поблёскивающим в рассеянных солнечных лучах, возле пилотской кабины красовалась чёткая над-пись «Anola Gay». Пол Тиббетс подошел к своему любимцу и ласково похлопал его по гладкому металлу, будто любимого скакуна.
Заслушав доклад старшего техника, командир коротко поблаго-дарил его и повернулся к экипажу грозной машины. Последние на-путствия. Рукопожатия. И вот те, кому сейчас предстояло взмыть в воздух и скрыться в лазурной дымке, стали подниматься по лесенке наверх, исчезая в чёрном чреве бомбардировщика. Лесенку откатили в сторону, тяжёлый люк, чавкнув механизмами, скрыл последнего члена экипажа.
Всё как всегда, и в то же время чувствовалась неповторимость момента. Он был один из множества других, но именно в нём словно сконцентрировались стремления тысяч и тысяч судеб. Они сошлись в одном мгновении, вспыхнув с необыкновенной силой и мощью, спо-собной расплавить любой металл, любую броню. Этакий кумулятив-ный сгусток воли и жажды мщения, воплощённый сейчас в отполи-рованном самолёте, или вернее в том, что скрывал полумрак его бомбоотсека.
Десятки учёных и лаборантов, тысячи рабочих и фермеров, поли-тики и священники просыпались утром и ложились вечером, посвя-щая себя одному. Чтобы именно в этот миг четыре мощных двигателя вздрогнули и бешено закрутили четыре винта, превращая их в мут-ные круги. А те в свою очередь оттолкнулись от застывшего воздуха и увлекли за собой махину – гордость и бессонные ночи многочис-ленных участников этого события.
Необычность момента особо подчеркнули последние слова при-каза, прозвучавшие хриплым голосом командира: «Пилоты, вам вы-пала особая честь: совершить акт возмездия – сбросить на головы наших врагов особую сверхмощную бомбу. Я уверен, что после этого они будут вынуждены поднять руки вверх и сдаться. Ребята, страна гордится вами! С вами вся Америка! С нами Бог!»
Воздух огласил могучий рёв, В-29 вздрогнул и начал свой долгий красивый разбег. Крылья качнулись, освобождаясь от пут земли, и взмыли навстречу проплывающим над ними облакам. Минута, другая и, оставив после себя дымный след, громадная машина исчезла вдали. А назойливый гул ещё долго не хотел покидать растревоженное небо и напуганные лужайки с мирными пальмами на опушках.
Люди стали расходиться. Офицеры в сопровождении штатских вернулись в штаб. Техники и обслуживающий персонал потянулись в сторону импровизированного бара, уютно расположившегося в паль-мовой роще, и на футбольное поле у края взлётной полосы.
Люди устали от войны и им хотелось побыстрее покончить с ней. И не важно, как это случится: провидением, доброй волей или силой неведомого страшного оружия. Лишь бы она перестала собирать кро-вавую дань на земле, позволила вернуться домой целыми и невреди-мыми...
Каждый был предоставлен самому себе и своим мыслям, однако тот, кто свёл их вместе, ни на мгновение не оставлял без своего при-стального внимания, заставляя беспокойно поднимать голову и при-слушиваться к безмолвию медленно тянущихся минут и часов. Они продолжали служить ему, даже не подозревая об этом. Они продол-жали выполнять приказ, однажды прозвучавший.
Солнце незаметно перевалило самую высокую точку на небо-склоне и начало потихоньку скатываться вниз, удлиняя тени.
И где-то там, на северо-западе, высоко в небе прячась за облака, летел большой серебристый самолёт. Экипаж, выполняя поставлен-ную боевую задачу, деловито и собранно прокладывал курс на Хиро-симу.
Ё
… Над Хиросимой вставало солнце нового дня. Прохладные утренние лучи постепенно заливали город теплом и светом.

носкэ Юкио любил ранние утренние часы. Город только просыпался, и не было привычной дневной сутолоки.
Небо на востоке просветлело, окрашиваясь в нежные розовые то-на. Маленькие звёздочки, подобно молоденьким девушкам, скры-вающим свою красоту от чужих нескромных взглядов, юркнули за лёгкую светло-фиолетовую ширму и только самые яркие и бесстыжие продолжали мерцать, украшая собой прозрачное полотно небосвода.
Где-то скрипнула лёгкая ширма – сёдзи. Дома оживали и напол-нялись звуками неприхотливого японского быта. А улицы по-прежнему пустовали. Одинокие прохожие брели по своим делам, прижимаясь к белым стенам невысоких домов.
Так бы шёл себе и шёл, - подумал Ёноскэ, - подобно легендарно-му ронину. Никому и ничем не обязанный, свободный поэт тенистых дорог… Да, вчера в гостях у Харуо мы хорошо посидели, - потирая лоб, неожиданно прервал поэтический ход мысли Ёноскэ, - голова тяжёлая. Ну и ладно, не так уж часто мы стали встречаться за друже-ским столом, – оправдывался он сам перед собой. - Времена нынче тяжёлые – война. Будь она трижды проклята! И вместе с нею все аме-рикашки с их авианосцами и бомбардировщиками. – Ёноскэ тихо вздохнул. – И всё-таки стол был великолепный! Надо отдать должное О-Ити.
Ёноске с удовольствием вспомнил вечер. Они собрались у Харуо по случаю его дня рождения – старые друзья. Сколько Ёноскэ пом-нит, они всегда были вместе. Начиная с детских уличных игр и безза-ботных подростковых увлечений, когда они расставались поздно ве-чером, чтобы утром снова встретиться, до сегодняшних тяжёлых дней, когда встречи стали очень редкими и по случаю.
За столом было шумно. Желание забыться хоть на минуту, от-страниться, само тянуло руку к чашечке с сакэ. Раздавались громкие здравицы. За именинника и его прекрасную жену О-Ити. За её чудес-ное умение «среди разрухи и войны» накрыть такой богатый стол… М-м-м, суси, политое сёю, были такими вкусными! - Ёноске даже за-жмурился от удовольствия, вспоминая удавшийся вечер. – И где она по теперешним временам взяла такую нежную рыбу на суи-моно. Нет, я всегда говорил, что Харуо повезло с женой.
Потом сакэ обжигало горло за императора и славную армию. Бремя войны легло на каждого. И вчера вспоминали тех, кто был при-зван и сейчас защищал их Родину. Тех, кто уже никогда не сядет за дружеский стол. Когда тёплый хмель разнуздал не только одежду, но и языки, вспомнили древних богов своей маленькой доброй родины.
«Ребята, давайте поднимем наше сакэ! - Ёси, слегка покачиваясь, бережно поднял маленькую фарфоровую чашечку. И выдержав мно-гозначительную, почти театральную паузу, в течение которой он осо-ловевшими глазами оглядел каждого сидящего за столом. Словно ко-мандир перед строем. И продолжил: – Давайте поднимем это славное сакэ во славу нашего славного и древнего бога, покровителя воинов Хатимана! Пусть вместе с этим глотком вольётся в нас его древний и грозный воинственный дух. Пусть вложит он в наши руки страшное оружие, безжалостно карающее наших врагов. – Ёси тряхнул головой, - пусть будут они прокляты, проклятые «рыжие»!»
Дух древнего бога, дремавший где-то под остроконечной кры-шей, заслышал зов и сорвался вниз навстречу со своими единокров-никами.
Ёноскэ вспомнил пылающие глаза друзей. Улыбаясь, он покачал головой, так же, как это делают старики, беззлобно шепелявя себе под нос: «Дети, ну настоящие дети». После чего посмотрел на узкую полоску неба, еле-еле проглядывающую среди свешивающихся дере-вянных карнизов, уже окрашенную в золотистые утренние цвета.
Несмотря на понедельник, он не спеша брёл по одной из боковых узких улочек Хиросимы. Спешить было некуда – в его конторе знали ещё с пятницы: Ёноскэ Юкио сегодня пригласили на сборный пункт, а туда зря не приглашают. И только старая привычка вытолкнула его с утра пораньше из теплой постели и направила хорошо знакомым маршрутом. «Зайду на работу. Переброшусь парой слов и пойду на сборный пункт. Туда я завсегда успею».
Двухэтажные дома прижимались так тесно друг к другу, почти вплотную, что улочка походила скорее на тропинку, затерянную сре-ди городских ущелий. Иногда попадались непритязательные и про-стенькие вывески. Вроде той, на которой черными иероглифами на белом фоне было написано: «Хозяйственная лавка Ёси Акебоно». Где-то в доме заплакал младенец. Ёноске снова удовлетворённо по-качал головой, - жизнь продолжается и течёт своим чередом. Он пре-красно знал, что примерно через одно тё он вынырнет на просторную и широкую улицу, заполненную людьми с их вечными разговорами о насущном, с шумным позвякивающим трамваем и повернёт направо в сторону Центра Содействия Промышленности с куполом на крыше. Ёноскэ не раз бывал там по делам.
Со стороны порта донёся пронзительный звук сирены. Воздушная тревога! – Ёноскэ весь внутренне сжался. От хорошего настроения не осталось и следа. Звук напомнил: идёт война, и даже здесь, в тылу, она каждый миг может напомнить о себе, покалечить и убить.
Испугано захлопали оконные рамы. Ёноскэ ускорил шаг – возле Центра Содействия Промышленности находилось бомбоубежище.
Быстрее, быстрее! Ох, как тяжело, сказывается вчерашнее засто-лье! Он вынырнул на свет широкой улицы и сразу попал в поток спешащих горожан. Огибая деревянный столб, Ёноскэ повернул на-право и стал частью шаркающего и шелестящего потока. Уже близко, над крышами возвышался заветный стеклянный купол, когда про-звучал сигнал отбоя. Ёноскэ облегчённо вздохнул и отошёл в сторону перевести дыхание и вытереть напоминание вчерашнего дня рожде-ния, выступившее каплями пота на лбу. Вместе с ним вздохнул бур-лящий поток и, замедляя свой бег, вернулся к берегам покоя…
Сзади забавно потренькал трамвай, тяжело накатываясь на рель-сы. Ёноскэ вышел к мосту и, глубоко вдохнув, зажмурил от удоволь-ствия глаза. Красота! И куда мы все спешим, не замечая ничего во-круг?!
Река Ота, поделившись здесь своей водой с одним из семи рука-вов, разрезала город на островки, окаймлённые по берегам зелёными насаждениями. Он стоял на одном из них и любовался панорамой, открывающейся с набережной у моста.
Война будто отступила на задний план. За спиной возвышалось тёмно-серое каменное нагромождение дома Гэмбаку, на его ступенях сидел раненый солдат в полевой форме.
Ёноскэ подошёл к парапету. Прозрачное течение, позолоченное песчаными пляжами и украшенное изумрудами и малахитом, спокой-но и величаво устремлялось к морю, не замечая городской суеты и шумихи. Вот бы и мне так, - подумал он, провожая взглядом похожие на призрачных лебедей приводнившиеся белые облака.
По ушам резануло, раздирая идиллическую картину пополам. Снова прозвучал сигнал воздушной тревоги.
Ах, чтоб вас…! Дайте хоть на секунду забыть всё! - Ёноскэ с тру-дом оторвал взгляд от воды и поднял голову к небу в поисках причи-ны гудящей сирены.
Высоко за облаками медленно летел самолёт. В-29, - безошибоч-но определил Ёноскэ (война хороший учитель, но уроки её, к сожале-нию, недолговечны), страх, успевший вкрасться внутрь и завладеть всем его существом, быстро улетучился, - всего один бомбардиров-щик!? Наверное, разведчик или листовки будет разбрасывать. Уф, от-легло, - он прижал руку к сердцу, напряжённо выталкивающему из себя кровь. – Что-то сбросил, ух, гад! Почему наши зенитчики мол-чат?! Высоко?
Ёноскэ не отрываясь, как завороженный, следил за маленькой се-ребристой точкой, отделившейся от самолёта.
В какое-то мгновение он ощутил в себе неразрывную связь между собой, своей судьбою и этой вспыхивающей холодным металличе-ским отблеском крохотной точкой, быстро приближающейся к земле.
Вот над точкой вырос белый купол. Она замедлила своё роковое падение. Ёноскэ почему-то разочарованно вздохнул. Вздох читателя, неожиданно для себя открывшего последнюю страницу увлекатель-ной книги. В последнее время он жил сюжетом этой книги. Сопере-живал героям и событиям. И вот, нате вам – автор решил поставить последнюю точку. Да как он смел! Ведь пока он, Ёноскэ Юсио, читал – он жил.
Нежелание закрывать последнюю страницу и предчувствие, что это неизбежно и когда-нибудь случится, были в том невольном вздо-хе.
Серебристая точка молчаливо долетела до своего места и… взо-рвалась, протыкая небо острыми языками огня и растекаясь жирной белой кляксой дыма. Взорвалась с ужасным грохотом, в котором слышалось злорадное: «Всё, конец!»
Последнее, что увидели влажные глаза Ёноскэ, перед тем как расплавиться в адском пламени, было – кровавое око, неожиданно выглянувшее сквозь густые клубы дыма. Оно зорко взглянуло на притихший внизу город и на замерших в страхе людей. В его алых глубинах вспыхнул и замерцал недобрый огонёк. Ёноскэ в ужасе от-прянул от соприкосновения с горячим, хищным дыханием близкой смерти.
Испепеляюще-яркая Вспышка жадно и ненасытно поглощала улицы и людей, застывших на мостовых, дома и маленькие деревца сакуры, растущие вдоль набережной реки, долины и небесную ла-зурь. Оставляя после себя обожжённое, потемневшее небо, изуродо-ванные людские останки, развалины и – Тьму…
В остекленевших глазах Ёноскэ, перед тем как их расплавил и испепелил взрыв, застыл мёртвый негатив с ярко-белым пятном на месте поглощённого Вспышкой солнца.

Светильник, освещающий зал, погас. Партер, бельэтаж и ложа погрузились в непроницаемую темноту. Где-то высоко над голо-вами загорелся новый источник.
В

отличие от потухшего светильника в «зале», дарующего свет и тепло каждому, невзирая на лица и места, этот новый источник, похожий на прожектор, рассеивал свои пронзительно-холодные лучи избирательно и целенаправленно. Приглядевшись, можно было уви-деть бесчисленные лучи-щупальца, связанные в единый пучок. Они, хищно извиваясь, каждый достигал своей цели, обволакивал и запол-зал внутрь, наполняя тела новой сутью. Жизнью и содержанием.
Инстинктивно зажмурившись в момент взрыва, Он удивлённо разлепил плотно сжатые веки: Он жив?! И сквозь прищур насторо-женно осмотрелся вокруг. Страх улетучился. Он широко открыл гла-за. Удивление нарастало по мере того, как к нему возвращалось обыкновенное зрение, способное различать предметы, образы, тени и полутени.
Он стоял на самом краю грандиозной ярко освещённой сцены, замещающей собой прежний ландшафт. Зрительный зал был погру-жён в непроницаемую тьму. Но зал не был пуст. Он ощущал чьё-то многочисленное присутствие, и что-то подсказывало ему: зал запол-нен до отказа. «В «театре» аншлаг?!»
Непроницаемую темноту нарушал слабоватый отблеск сцены, за-стывший в тысячах пар внимательных глаз, неотрывно следящих за игрой артистов («в тысячах», - это подсказывал взволнованный внут-ренний голос нашего героя – он не мог себе представить, что сущест-вуют в мире зрительные залы на миллионы, и, тем более, миллиарды зрителей).
Нарушал гармонию непроницаемой темноты непрерывный шорох входных дверей. Они открывались, пропуская на миг необыкновенно чистые лучи света, на фоне которых мелькали неясные тени входя-щих. Петли неустанно шуршали в своих гнёздах, почти никогда не останавливаясь хотя бы на минуту – перевести дыхание.
Кто они? – подумал Он, вглядываясь в темноту. Входили в ос-новном улыбающиеся молодые люди. Они с интересом оглядывались, попадая внутрь. Смеялись. Словом, вели себя так, как ведут обыкно-венные беспечные зрители, пришедшие повеселиться, пофлиртовать, себя показать, на других поглазеть, в общем, попросту убить время. Иногда, держась за взрослую руку, заходили маленькие дети. Их все-ленские глаза были по-детски широко открыты. Непонимающе, по-рой с испугом, они взирали на этот незнакомый непонятный мир взрослых развлечений и, вздохнув, безропотно впускали его в своё маленькое сердце.
Почти никто не выходит? Странно! – Ему захотелось крикнуть в зал: «Что вы тут забыли? Вставайте и идите! Здесь тесно и душно! А там, там воздух и солнце. Ну что же вы?..» - Двери с надписью «вы-ход» оставались практически без движения. Как они размещаются?
Язык словно прилип к гортани. Его охватил сильнейший страх. Он попятился назад. Могучий источник света, бьющий откуда-то из-под потолка, ослепил и поглотил его. Он пытался жмуриться и за-крываться руками. Нещадные лучи-щупальца ощупывали его своим холодным прикосновением. Заползали внутрь, наполняя оболочку новым содержанием. Он чувствовал себя похожим на пустую бутыл-ку, брошенную в море. Волны качают её, захлестывают. Солёная вода затекает в открытую горловину. Бутылка захлёбывается и тяжелеет, и уже сама услужливо черпает вездесущую едкую воду. В следующую минуту, заполненная до краёв, она безвозвратно погружается на дно, становясь частью морской стихии…
Он стоял на сцене, щедро заливаемой пронзительными лучами. Зал, который он только что покинул, провалился, превратившись в непроницаемо чёрное ущелье. На пустынной сцене застыли хаос, раз-руха и безмолвие. В голове тоже.
Потерянный и раздавленный люминесцентными лучами, Он ме-тался среди страшных развалин. Спотыкался и снова вставал, подни-мая клубы мелкой серой пыли. Пыль была тёплая и мягкая. «Словно живая, - мелькнуло в голове. – Может, она и есть живая? Или… была живая!» Упав в очередной раз, Он быстро, чувствуя позывы тошноты, отдёрнул руки от мягкого пола и начал машинально стирать прилип-ший к ладони прах.
«Прах!? Почему прах? Нет, нет, это невозможно! – Он оглядел «сцену» до самого горизонта, теряющегося вдали. – Я умер или жи-ву? – Взгляд скользнул по чёрному провалу «зала» и зажмурился в лучах «прожектора». – Я мёртв?! Что же я вижу? – В лучах света по-всюду кружились мельчайшие частички серой пыли. То вверх, то вниз, то, закручиваясь в весёлые водовороты. – Я жив!?»
- Ты чего мечешься!? Откуда ты взялся?
- Я?! – Он замер, соображая – Он слышит или мерещится.
- Ну, не я же. Я-то хорошо знаю, кто я и зачем здесь. Хотя… как видишь – не совсем хорошо. Вот очередной сюрприз.
- Я – сюрприз?! Почему?
- Чудак ты! Да тебя нет в сценарии.
- В сценарии!?. Ты кто? И где? – Придя в себя, Он начал огляды-ваться по сторонам в поисках говорившего.
- Я – Цивилиус – Управляющий сценой. Вот он я, в суфлёрской будке. Да что ж ты вертишься, словно тебя ошпарили!.. Ах, ну да, из-вини, я совсем забыл. Этот взрыв. Бу-бух! Впечатляюще, не правда ли? Да вот же я! Поверни голову направо.
Он повиновался. Справа, на самом краю «сцены», разместилась малоприметная будочка, едва поднимающаяся над полом «сцены», видимо, с одной целью: не мешать зрителю следить за представлени-ем.
- Наконец-то заметил. А то я стал уже обижаться: как никак – Управляющий.
Осторожно ступая, Он подошел к будочке и наклонился, загля-дывая внутрь.
Там было пусто. Над старым выщербленным столом горела туск-лая лампочка. На самом столе стояла потушенная сгорбленная воско-вая свечка и лежала небрежно брошенная кем-то толстая кипа бело-снежной бумаги. На первом листе красовался заголовок, набранный ровным типографским шрифтом: «Цивилизация Людей. Созидатель и потребитель».
Он посмотрел по сторонам, в поисках хозяина будочки. Пусто. Никого. На стуле и на полу валялись смятые ветхие, полуистлевшие листы. На некоторых тоже можно было различить странные, ничего не говорящие заголовки: «Цивилизация Атлантов», «Тёмная Эпоха», «Забытые Времена», «Безвременье» и так далее. Под последним заго-ловком Он заметил быструю пометку, сделанную размашистым по-черком: «зазнались». И больше ничего.
- Вы где? Я вас не вижу.
- А ты хочешь увидеть необъятное? Чудак.
- Как необъятное, - не понял Он. – А голос?
- Голос – это то, что ты слышишь. Или желаешь слышать. Ты что, не понял – я Цивилиус. Я всё!.. И ничего. Я многолик. Как можно ви-деть сразу множество лиц в одном? А? Ответь, как?
Он опешил и пожал плечами:
- Я… не знаю. И всё-таки мы как-то разговариваем.
- Не знаю, - вроде разочарованно и задумчиво произнёс голос. - Потом помолчал секунду и добавил, - вот и я не знаю. Многого не знаю. Сижу тут, подсказываю глупые роли. Зачем? Кому? Вроде, всё ясно. Вот сценарий. Там аплодисменты и неуёмная жажда: ещё, ещё, ещё. И вот на́ тебе, появляется некто на сцене. И всё – бардак. Всё ле-тит вверх тормашками. Кто ты? Ах, ну да – продукт познания. Дитя опыта. Говорю же ему: дух первичен. А он мне: давай попробуем. Познаем. Всё ему веселье, забава – давай да давай. А что ему. Нет, тоже чувствую: состарюсь и уйду. На покой. Смету весь этот хлам. Отчитаюсь перед Архивариусом. Сдам время и… - голос замолчал.
Наш «дитя опыта», как назвал его странный голос из ниоткуда, слушал хрипловатый, словно слегка простуженный тенор, силясь со-образить: с Ним ли разговаривает невидимый суфлёр или, может, он стал невольным свидетелем размышлений вслух. Всё сказанное никак не относилось к Нему и больше походило на ворчание старика, ус-тавшего от жизни.
Он подождал, голос безмолвствовал.
- Ты где? – робко позвал Он. Ему не хотелось оставаться одному, среди кошмарных барханов праха.
- Да здесь я, здесь. Хм, как же быть с тобой?
- А что со Мной?! – испугалось «дитя опыта».
- Да видишь ли… да… в сценарии тебя нет.
- Как нет!? И что теперь?
- Я же тебе уже говорил: я не всеведущий и не пророк. Чего ты хочешь от того, кто является, по сути, рупором. В него шепчут, он ог-лашает. Дикарю это кажется чудом, и он с благоговением, гранича-щим с поклонением, взирает на диковинную штуку. Нет, мой друг, не расширяй моих полномочий. Триумвират молчит – и я безмолвствую. Если честно, между нами, я даже не понимаю, как мы с тобой обща-емся и кто ты вообще.
- Как!
- Я же говорю тебе: я эхо. Ты слышишь: э-э-х-о-о! А что касается судеб, предначертаний и прочих высших материй – увольте. Я по горло сыт. Каждый день, из года в год, на протяжении веков, тысяче-летиями одно и тоже. И ничего не меняется, только декорации, - го-лос вздохнул, будто и впрямь был тысячелетним стариком, которому до чёртиков надоело сидеть каждый день на одной и той же лавочке, да нечего делать – так надо. – Лампочки, бетон, турбины, квази-мега-идеи и открытия. Тьфу ты, и не выговоришь сразу! Открытия они де-лают! Чего их открывать. Иди, выйди из зала, раскрой шторы, и всё сразу станет понятно…
Голос явно начал раздражаться, и стало почему-то по-человечески жаль его:
- Цивилиус!
- А, что?.. Ах, это ты! Ты знаешь, я не привык, чтобы со мной кто-то разговаривал. Это так приятно, чувствовать себя частью диа-лога. А тут смотришь на сцену на этих напудренных нахохлившихся «звёзд», важно тычущих пальцем в небо в поисках истин и законов мироздания, и хочется бросить всё и бежать куда подальше, чтобы не видеть и не слышать. Не участвовать в этом светопреставлении. Эти актёришки, даже самые великие и гениальные, и не подозревают, ка-кие жалкие роли они играют. Что они всего лишь шуты в угоду… Ох, что-то я разболтался. А ты знаешь, это приятно: говорить то, что хо-чешь, а не то, что тебе нашёптывают сценаристы спектакля.
- Цивилиус! – Он снова попытался обратить на себя внимание. – Цивилиус! Ты слышишь меня!
- А ты как думаешь? Ну конечно же, слышу.
- Цивилиус, ты сказал, что меня нет в сценарии. Что это значит?
- Ничего это не значит. Тебя нет в сценарии, вот что это значит.
- И?
- Что «и». Нет, значит нет! Тебя вообще не должно быть. Так, фьють. «Люкс»…
- Стой!... Стой! Так нельзя! Что значит фью?! Что значит «люкс»?! Что значит нет Я – вот. Стою на твоей чёртовой сцене и го-ворю с тобой, наклонившись в твою чёртову будку. Что значит нет!
Его терпение иссякло. Сколько ж можно слушать какую-то ахи-нею, когда Твоя судьба зависла непонятно где и как. И Он не знает: ни кто Он, ни как Его зовут. Он ничего не знает. И это пугает.
А и вправду: как Меня зовут, - промелькнуло в возбуждённой го-лове. – Да и так ли это важно – знать.
- Тихо, тихо, мой друг, а то и впрямь накличешь чертей. Или, как их зовут в этом секторе сцены, демонов. Ты хочешь знать, кого ты играешь, и чем закончится твоя роль?
Цивилиус замолчал. Лёгкий сквозняк зашуршал бумагами. Слов-но некто в раздумье перебирал их, собираясь с мыслями для ответа. Молчал и Он. Молчал с тревогой и равнодушно одновременно. И как уживались в Нём эти противоположные чувства? Он не задумывался.
Полумрак снова оживил хрипловатый тенор:
- Нравишься ты мне. В тебе есть какая-то новизна. Ты не смот-ришь в зал в ожидании чего-то. Тех же аплодисментов. Ты не ждёшь нетерпеливо и чутко моей подсказки. Да-а. Эта Цивилизация погубит сама себя… Да впрочем, как и все остальные. Слепцы! Надо же, гро-мыхнули какую-то бомбу. Разметали декорации и думают, они все-сильны. О да! Великое могущество марионетки. Взорвать собствен-ную хлопушку и аплодировать самому себе от восторга и переполняющей гордости, не замечая, что руки-то оторвало взрывом, а они продолжают жить и хлопать, подвешенные на невидимых верё-вочках. Бог ты мой… Ух ты, я стал заговариваться с тобой. – Голос испуганно осёкся и тут же продолжил, - Кружатся, кружатся на сцене. Играют, заигрывают. Порой переигрывают…
- Цивилиус! Ты опять!
- Что опять? – удивился голос.
- Обо мне забыл. Меня нет в сценарии.
- Почему забыл. Помню. Я же и говорю: взорвали, прогромыхали и машут руками над головой. Вот, мол, мы какие. Как мы можем! А тут ты. Без роду и племени. Взял и появился из ниоткуда. Хотя дол-жен был испариться, исчезнуть. Превратиться в «люкс»… ну как обычно… в общем. Нет, Создателя не проведё… ох, да что это я се-годня – проговариваюсь. Под этими сводами не принято говорить лишнего. Просто не принято… Хотя можно… – Бумаги на столе за-шуршали сами собой, как будто где-то приоткрыли невидимую дверь и в узкую щёлочку проскользнул слабый ветерок и заметался в замк-нутом пространстве, закручивая невидимые вихри. - Так вот, ты спрашивал: знаю ли я. Вот видишь – я помню…
- Ну!?
- Не знаю! Нет тебя в сценарии. Нет, и точка.
- Как точка! – По спине пробежал холодный ветерок.
- Понимаешь. Да – я Цивилиус! Да – Управляющий! Но я абсо-лютно подневольный! Я правлю балом от имени…
- От имени кого?
- Ну, если хочешь, от имён. Там, в зале, восседает Великий и Не-тленный Триумвират. Что б его… Да что ж сегодня со мной!? Они величайшие сценаристы и драматурги. И если я многолик, то они царственны. Им подвластны звуки слов и мыслей, поступки, желания и страхи. Они бессмертны и любопытны. Они в каждом и нигде больше. Они творцы ролей. Но в отношении тебя они молчат. Так же, как они молчат по поводу этого праха. Им важна твоя душа, а прах… что прах – кому он нужен. Так, грязь. Удобрение. Хотя, поверь мне, их проницательность и изворотливость настолько гениальны, что они находят роли и для праха. Может, и тебе пару слов найдут, где-нибудь в эпизодах.
- Цивилус.
- Да.
- Ты хочешь сказать… Ты хочешь сказать… я мёртв!
- Я ничего уже не хочу говорить. Твоих слов нет в сценарии. Может быть ты – Тень. Но необычная Тень. Живая. Посмотри, сколь-ко Теней на сцене. Без них никак и никуда. Там, где есть свет, обяза-тельно присутствует и тень, или полутень. А здесь, где всё залито светом Светозарного, сам Б… да что это со мной, тени настолько на-сыщены, что вполне могут жить самостоятельной жизнью. Вот ви-дишь, я уже и имя тебе дал. – Голос перешёл на шёпот, - я взял на се-бя чужие почётные обязанности: давать имена. Хи-хи, - он ехидно засмеялся: знай наших!
Он живо представил себе благообразного седого старичка с длин-ной седой и почему-то шелковистой бородой, шаловливо потирающе-го свои руки. Улыбнувшись, Он спросил:
- Цивилиус, так как же мне теперь быть?
- А, Тень. Ты ещё здесь? А я-то думал, как только ты получишь своё новое имя, то тебя и след простынет. Свищи, ищи тебя потом. Даже расстроился: такого собеседника потерял.
- Может, мне пойти в этот твой, как его - Триумвират, и всё им объяснить.
- Куда! Да ты хоть знаешь, что такое ТРИУМВИРАТ?!
Тень (Тень, так Тень – Он безропотно согласился с новым име-нем, тем более что старое сгорело, испарилось. Ни памяти, ни надпи-си. Ничего) снова представил себе старичка, но уже грозно вытянув-шего указательный палец к небу и трясущего им, мол, это такое слово, такое, ого-го! Нарисованное воображением получилось не грозным, но комичным. Тень невольно прыснул между губ.
- Извини, Цивилиус!
- Что извини? – не понял старик, не обращая внимания на сме-шок.
- Да я так, представил.
- Что тут представлять. В Триумвират он собрался. Триумвирата нет!
- Как нет!? Ты же только что!.. А… Да… как же?.. Ты же сам… - Тень замер с открытым ртом, будто загипнотизированный длинным старческим пальцем.
- Ну, мой друг, ты так возмущаешься, будто ни разу не соприка-сался ни с чем таким, что было бы, на первый взгляд, комичным, глу-пым и невозможным… однако же имеющим место в жизни.
- Не…
- Не торопись с выводами. Абсурд так же реален, как и вся эта фантасмагория вокруг тебя. Эти грандиозные декорации – поражают воображение только тех, для кого они были сооружены. Этот картон-но-искусственный антураж, украшенный стразами и изумрудами, в который облекаются, чтобы казаться. Эти затёртые до ветхости роли: «плохих» и «хороших», «избранных» и «обязанных», «великих» и «статистов». Уж поверь мне – я тут давно сижу – в этом театре вымы-сел куда важнее мысли. А в сыгранную роль верят больше, чем жи-вому актёру, потому что и сам лицедей вдруг однажды понимает, что не может покинуть сцену, не вырвав у себя сердце… Кстати, короны здесь нахлобучивают зрители, и никто другой. Венценосцу только и остается, что с виноватой улыбкой стараться не уронить драгоценную безделушку. Для этого он выпрямляет спину, слегка приподнимает голову, а походка его делается уверенно-осторожной: царственной. – Цивилиус, неожиданно, понизив голос до приглушённо-доверительного, скороговоркой закончил свой монолог.
Может он сумасшедший? – промелькнула в голове Тени шальная мысль, сразу вызывая панику и состояние беспомощности: а что дальше? Тень невольно огляделся по сторонам, будто в поисках со-юзника или хотя бы того, кто протягивал бы руку: хватайся – я выта-щу. Точно сумасшедший – сжигать декорации, чтобы вновь соору-жать новые. Ещё более грандиозные. Изумруды, тут? – и Тень снова пожал плечами в недоумении.
Но вокруг по-прежнему было пустынно и безжизненно. Тьма по-немногу разгущалась и превратилась в бурый полумрак.
Где-то догорали руины. Знобящий ветер гнал над серыми барха-нами лёгкие позёмки легчайшей пыли. Картонное небо постепенно очищалось. Клубы дыма, оставшиеся после взрыва, рассеивались и вместе с редкими облаками уносились прочь. Будто и не было ослеп-ляюще-обжигающей вспышки, расплавившей прозрачную утреннюю лазурь, смертельно-ядовитого гриба, появившегося невесть откуда и выросшего до исполинских размеров, заслоняя всё вокруг и раздав-ливая своей пятой всё живое. Грохот, разрывающий барабанные пе-репонки, и сжигающее дыхание пекло – растворились бесследно в пространстве и времени.
Причины, всегда недоступные для осознания и понимания вслед-ствие их бесконечности, растворились в бесчисленных законах при-роды и вернулись к своим первоосновам, где материя всего лишь ку-бики в руках ребёнка. Причины растворились, оставив на поверхности искорёженные, изуродованные последствия. Последст-вия, в которые не хотелось верить. Не хотелось, ибо зал был пуст.
Пуст! Тень с трудом оторвал взгляд от ближайшей бархатистой кучки пепла и повернулся в сторону тёмного непроницаемого прова-ла. Оттуда повеяло смертельным холодом и пустотой. Зал был пуст. Он чувствовал это каким-то шестым, обострившимся тут, на необыч-ной сцене, чувством.
Совсем недавно мне казалось, что я вижу отблеск в глазах сидя-щих по ту сторону мрака… - Тень выпрямился, неотрывно глядя в темноту. Его голова как-то неестественно дёргалась вслед за глазами, словно он искал кого-то среди множества лиц, и не находя, продол-жал метаться взглядом по пустоте.
Нет, нет, вспомни, - продолжали галопировать мысли в голове, пытаясь реанимировать память, - уже тогда, в момент твоего появле-ния здесь, на «сцене», партер и ложа были наполовину пусты. А ос-тавшиеся «звёздочки» продолжали тускнеть и гаснуть, навсегда про-падая во тьме. Потом ты отвлёкся беседой с Цивилиусом… Но кто-то ведь должен остаться!? Кто-то ведь должен! Да, да вот там! Я вижу («или, может, только предчувствую – как я могу видеть в абсолютной тьме») вон там где-то на галёрке слабый отблеск от ярко освещённой сцены. Но сколько в нём муки, боли!.. И желания покинуть поскорее зал.
Тень отвернулся, его лихорадило. Противная дрожь сотрясала всё тело, и он ничего не мог с собой поделать.
- Цивилиус!!!
- Что?! – раздался рядом удивлённый хрипловатый голос.
- Цивилиус… - Тень не смог произнести больше ни слова – ему не хватало воздуха, в горле застрял противный комок.
Голос вежливо молчал, ожидая, когда собеседник продолжит свою речь.
- Цивилиус… где я? Я сплю?.. Или я умер?!
- Ты? Знаешь, на твой вопрос легче не ответить, чем мучительно подбирать слова. Ты-то сам можешь ответить: что такое смерть и что значит жить?
- Хм? Да… Думаю, могу. – Тень почему-то сомневался. И что вы-зывало сомнение, он не мог сейчас ответить. «Может быть, сама жизнь вызывает во мне сомнение?»
- Видишь, ты сомневаешься. Почему рождаются мёртвые дети у живых родителей? И почему живут бездушные люди? Я с незапамят-ных времён сижу тут, разделяя «зал» и «сцену». И до сих пор не смог ответить сам себе на многие вопросы. Где живые, а где их тени, жи-вущие в лучах этого чёртова прожектора. Где же, в конце концов, жизнь и где игра! – Возникла короткая пауза. – Не смог, - кто-то вздохнул в пустоте. – А ты меня трясёшь за грудки, пытаясь вытрясти ответ: «Цивилиус! Цивилиус!» Что Цивилиус, - в голосе послыша-лись грустные нотки, - так, передаточная шестерёнка. Пусть даже са-мая совершенная, работающая без потерь и трения. Мне сказали, и я повторил.
- А сценарий?
- Тсс, дружище, я же говорил тебе: не спеши с выводами – так и до суждений недалеко. А добавишь всего лишь одну букву и до осу-ждения. Я простой Управляющий этого «театра» - исполнитель чу-жой воли, ты – Тень – творение прожектора и тоже исполнитель в угоду замершего «зрителя». Ты слышишь: всего-то маленький «те-атр». Пусть даже с его драмами и комедиями, с наигранными слезами и истерическим смехом. Но выйдешь за его стены и вдруг понима-ешь: вот она – истина жизни. Щебечущая, горящая мириадами звёзд, шелестящая травинкой и многозначно безмолвствующая непостижи-мой безграничностью космоса… - простуженный тенор вдруг осёкся.
Наступила тишина, и если бы не потрескивание догорающих «де-кораций», некогда изображавших чьи-то дома, то можно было бы сказать: мёртвая тишина.
Первым не выдержал Тень – он завис в загадках и остался без от-вета.
- Ты почему замолчал?
- Почему? Тень, ты, оказывается, опасный собеседник!
- Я!?
- Ну да.
- Чем же я опасен? – недоумённо пожал плечами Тень.
- Приставкой «со».
- Чего?! Скажи, Цивилиус, кто из нас того… ну…
- Ты хочешь сказать, свихнулся, сошёл с ума? Да!?
- …
- А кто определяет меру сумасшествия? Кому дана такая приви-легия? Тебе! Мне! Им, оставшимся в «зале»! Здесь всё искусственно, мой друг. А значит – ложно. Чтобы не солгать, хотя бы самому себе, нужно найти «Выход» и постараться выйти наружу. Отойти на рас-стояние, а потом оглянуться… Да что это со мной сегодня? Болтаю и болтаю безумолку!
По голосу Тени показалось, что его невидимый собеседник раз-досадован и гневается на собственную несдержанность. Он живо представил себе благовидного старичка с шёлковой седой бородой, нервно бегающего из угла в угол своей крохотной суфлёрской будки.
- Почему ты злишься?
- Я? Злюсь? – Цивилиус явно был поставлен в тупик прозвучав-шим вопросом. – Ты уверен, что я могу злиться и вообще проявлять какие-либо эмоции. Хе-хе. Интересно. Я ничто, ибо я многолик, или, если тебе угодно, многогласен. Я отражение звука, рождающегося в душевной глубине каждого. Я эхо сцены. Хотя нет… - голос задум-чиво замолчал, - кх-кх, - вежливо, по-стариковски мягко откашлялся и продолжил, - как я могу быть эхом, когда эхо вторично, а я – перви-чен. Великий Триумвират нашёптывает мне свою волю, а я оживляю «сцену», заставляя этих марионеток двигаться и говорить то, что пи-шется в сценарии.
- Так всё-таки он есть!
- Кто есть?
- Ну, этот, твой Триумвират.
- Он не мой. И никогда не был моим. И как его может не быть, вот сценарий. Триумвират – великий режиссёр. Уж поверь мне. Ни-кто не может так писать: от возвышенно трагичного, до сатирически ничтожного. Никто! И как в нём уживаются злодейство и любовь?! Непостижимо!
- Так направь меня к нему. Меня нет в сценарии! Что мне делать? Ты не знаешь, так, может быть, Он подскажет.
- Кто Он?
Терпение было на исходе. Мало того, что его недавно испепелили дотла, не оставив ничего, только жалкую тень на обгоревшей мосто-вой. Так ещё теперь и издеваются: играют словами в прятки.
- Ну хватит! Ты… вы слышите меня, хватит хохмить надо мной. Ведь я живой человек! Всему есть предел… Я… - Он понял, что из-рёк некоторую несуразицу: как он может быть живым после того, что с ним произошло, и замолчал, опуская бессильно руки и не зная, куда их деть.
- Ну, мой славный искатель правды, ты теперь осознал, что прав-да всегда однобока. Она всегда слепа по причине своей эгоистично-сти. Ты ищешь правду – ты найдёшь её. Но ничего более правды. – В голосе послышалось разочарование. – Я не хохмил над тобой – мне не дано это. Я пытался помочь тебе. Ты единственный мой собесед-ник, а не кукла, повторяющая послушно затёртые монологи. Ты зна-ешь, я устал, - послышался вздох, - всё, хватит с меня, иду к Архива-риусу. Пусть теперь другие нашёптывают.
- Прости, Цивилиус. Я глуп. Но как мне быть, я стою на сцене, а меня нет в сценарии. Я вообще ничего не понимаю. Что же мне те-перь, ходить туда-сюда и поднимать ногами пепел?
- Не ты один.
- Пойми, Цивилиус, хочешь ты того или нет, но на данный мо-мент я таков, каков есть. Я Тень, слышишь, я Тень и не могу поки-нуть подмостков, даже если бы сильно желал этого. Я был человеком и жил там, куда меня поселила моя судьба. Не я взрывал ту бомбу, вычеркнувшую меня из сценария.
- Не ты?
- Не я!
- Не будь таким самоуверенным. Кажется, я уже говорил тебе об этом.
- А как же сила веры?
- Самоуверенность и вера, мой правдоискатель, так же отличают-ся друг от друга, как свет и тьма, как смерть и жизнь. Ты потому до сих пор и не можешь найти ответ, что служишь самоуверенности и не обретаешь свободу веры. И единственное твоё отличие от тех, распо-ложившихся в партере и ложах, – ты бесплотен. Ты можешь играть, не оглядываясь на публику. И можешь жить, не ожидая рукоплеска-ний – жалкого звука, рождённого ладонями. В отличие от тех, жалких безвольных созданий на сцене жизни, возомнивших себя героями, ты один из немногих, кто живёт, а не играет. Кому не нужна маска и кто сам пишет и озвучивает свою роль.
- Так что же мне делать?
- Не жди от меня ответа. Повторяю, я всего лишь Управляющий сценой. И то, что творится за её пределами – не в моей компетенции. Хочешь познавать - познавай; спрашивай, я отвечу, но ответ будет моей правдой. Правдой Цивилиуса. Великой здесь и ничтожной за пределами театра.
- Ты предлагаешь мне…
- Я – эхо, ты забыл. Я не могу предлагать. Я отголосок любопыт-ных до зрелищ. Я подсказываю сценарий, но не пишу его.
- Однако же меня там нет, и это не мешает тебе свободно общать-ся со мной, - Тень впервые победоносно улыбнулся – ему удалось за-гнать загадочного всемогущего собеседника в логический угол.
- Смеёшься, думаешь: ага, попался! Ну что ж, меня радует то, что ты улыбаешься. Значит, не всё потеряно. И помни: здесь всё – абсурд, кроме того, что всё это – существует.
- Чепуха какая-то!
- А я о чём? Иди.
- Куда? – опешил Тень.
- Ну не будешь же ты стоять тут целую вечность, заглядывая придурковато в пустующую будку. Глупо?
- Хм, глупо.
- Ну вот и иди. Здесь свои законы, мой чудесный собеседник, ес-ли ты в лучах сцены – не стой. Действуй. И даже пауза наполнена глубочайшего смысла и энергии. Ну давай! – Цивилиус словно под-талкивал, вынуждал.
Тень растерянно посмотрел вокруг. «Зачем он так со мной посту-пает? Словно я никто». Обиженно поджав губы, он отошёл в сторону и снова осмотрелся блуждающим взглядом.
«Сцена», да он шутит! Тоже мне шутник, - обида не покидала его.
Перед ним расстилалась устрашающая своей нереальностью кар-тина разрушения. Обломки кирпича, обожжённые останки стен. Кое-где выпущенный на волю огонь дожирал останки некогда цветущей жизни.
Тень опустил голову. Как ни странно, он продолжал стоять на ка-менном мосту, чудом уцелевшем в эпицентре взрыва. Под мостом бурлила мутная вода.
Раньше я мог утопиться, а теперь?.. А что теперь, - с интересом спросил он сам себя, с нетерпением ожидая ответ, но уже заранее зная его формулировку, - теперь не могу!
Он долго бездумно вглядывался в грязные водовороты, будто ожидая чего-то. Но река по-прежнему оставалась безучастна. Она рождалась за ближайшим поворотом и пропадала, растворяясь в руи-нах и обгоревших полуживых трупах, выползающих к реке.
Он продолжал стоять, опираясь руками о парапет, пока не заме-тил, что вода в реке начала светлеть. Щепки и обрывки, поплясав на волнах, унеслись прочь вместе с грязью.
Вот и река очищается, и горы как прежде – в таинственной полу-прозрачной голубой дымке, - поднимая голову, подумал Тень. – И небо… картонное?.. декорация?.. Нет, небо настоящее – высокое и бездонное. Сам ты декорация! – Он оглянулся, пытаясь разглядеть малоприметную будочку.
Её не было. Словно никогда и не было!
Тень по-детски удивлённо завертел головой – не может такого быть! Ведь он сам своими глазами видел! Приснилось!? – мелькнуло в голове, - или я точно сошёл с ума! Такое бывает. Нет, не сошёл! – запоздалым эхом пронёсся ответ уже после того, как он немигающим взглядом воззрился на непроницаемую чёрную пустоту, разверзшую-ся у его ног. И где-то высоко, высоко… Под потолком, - подсказыва-ла мысль и сама же себя опровергала, отказываясь верить в увиден-ное, – какое, к чёрту, под потолком! Его не может быть в бесконечно-сти!?. Откуда-то оттуда, сверху некий источник посылал свои про-тивные, липкие, пронизывающие лучи сюда вниз, заливая всё вокруг немигающим мёртвым светом.
Тень поёжился. Было такое ощущение, будто лучи протыкали всё его естество тысячами жал светоносных стрел. Пронзали, но вместо ожидаемой смерти несли в себе жизнь. Жизнь тени.
Представшее взору зрелище рождало ощущение собственной ни-чтожности. Он – всего лишь маленькая, еле различимая на ладони песчинка у подножия величавой грандиозной горы. Где вместо скло-на – амфитеатр, погружённый в густую беспросветную темноту. По-тому казалось, будто стоишь, качаясь на краю бездонной пропасти, на дне которой угадывается (по тусклому мерцанию – отражению ярко освещённой сцены) таинственная, недоступная и чужая жизнь.
Величавая, подавляющая панорама. И если это и был «театр» (по словам Цивилиуса), то театр, возведенный не руками человеческими, а самими силами природы, не знающими предела в своём хаотиче-ском творческом порыве.
- Нужно идти. – тихо произнёс Тень, не отрывая взгляда от зияющего под ногами чёрного провала.
Провал безмолвствовал. Ему даже показалось, что оттуда повеяло холодным сквозняком.
Но куда, куда идти? – очнувшись от гипнотической силы тьмы, снова задался вопросом Тень и повернулся спиной к «залу».

В мирной лазоревой дали медленно пропадала серебристая точка удаляющегося самолёта. Среди царства смерти, раскинувшего свои владения на месте стёртого с лица земли города, только эта точка продолжала целенаправленно двигаться, напоминая о неви-димой жизни.
Н

е желая больше оставаться среди безжизненной пустыни, Тень безотчётно побрел вслед за тающей в небе дымчатой дорожкой, ос-тавленной самолётом.
Сначала он шёл отрешённо, глядя прямо перед собой, не замечая ничего и никого вокруг. Шёл, опустив голову, и только изредка под-нимал её для того, чтобы только убедиться, что он не сбился с вы-бранного пути. Самолёт давно исчез за горизонтом. Дорожка, остав-ленная выхлопными газами, почти растворилась, превратившись в вытянутое полупрозрачное облачко. А он всё шёл и шёл, похожий на отшельника, которого не трогают ни красивые пейзажи, ни люди, удивлённо оглядывающиеся на странника: не от мира сего.
Он шёл, пока его не остановил простой вопрос:
- Извините, вы не подскажете, сколько сейчас времени?
- Что!?.
- Я спрашиваю, который час.
Тень машинально посмотрел на небо, по-прежнему не замечая то-го, кто остановил его. Затем опустил голову и непонимающе посмот-рел на стоящего рядом с ним человека. Театр, - подумал он, осматри-вая незнакомца, облачённого в зелёную одежду.
- С вами всё хорошо, - незнакомец участливо посмотрел ему в глаза, тут же скромно опуская ресницы.
- Время… Да-да время, - глупо улыбнувшись, произнёс Тень и побрёл дальше, провожаемый изумлёнными глазами.
Отойдя на небольшое расстояние, Тень обернулся и осведомился:
- Вы спросили о времени?
Незнакомец попытался снова улыбнуться:
- Да.
- Нет, времени нет.
- Спасибо.
- Спасибо? За что? За то, что не сказал, сколько осталось, или не огорчил тем, что уже опоздали?
- Гм-м. Не знаю. Мне нужно было узнать.
- Вы не узнали – вы счастливы?
- Счастлив? – незнакомец пожал плечами, глядя на утрамбован-ную колёсами и ногами грунтовую дорогу, виляющую между холма-ми. – Не знаю.
- Не знаю. Как много «не знаю». Зачем вам время?
- Я… автобус… я спешил успеть. – Незнакомец, вконец сбитый странными вопросами, начал говорить невпопад, виновато озираясь по сторонам. – Ладно, я пойду, мне пора…
Тень молча покачал головой.
Незнакомец, довольный такой скорой и, по его мнению, удачной развязкой, быстрыми шагами удалился в сторону белеющих вдали домиков с остроконечными крышами. Странная встреча с «чудаком» произвела хаос в мыслях: «Говорят, в городе был страшный взрыв. Город разрушен. Может, он… тогда можно понять его странное со-стояние. Ох-ох, вот несчастье. Будь они прокляты! Белая дрянь! Всю жизнь исковеркали! Ничего, ничего, наше время придёт, мы ещё по-квитаемся!»
Проводив взглядом человека в зелёной одежде, Тень взглянул на небо и продолжил свой путь.
Через несколько шагов он резко остановился. Постоял. Сделал ещё несколько шагов. Снова остановился. Оглянулся назад. Разглядел среди полей зелёную куртку, уже приближающуюся к крайнему до-му.
Ему нужно было знать время. Он спрашивал, сверяя его с чем-то или кем-то?.. И вот он идёт среди полей, так и не познавший, не све-рившийся, и тем не менее уверенно отмеряющий шагами свой путь. – Тень в замешательстве смотрел на крохотный домик, за которым скрылся человечек в зелёной куртке.
Отрешённая целеустремленность, с которой он следовал вслед за самолётом, не замечая ничего вокруг, улетучилась после нечаянной встречи, и он заметил, что передвижение его в пространстве сопро-вождается удивительными, фантастическими ощущениями нереаль-ности. Пространство словно искажалось. Сначала он не находил объ-яснения новым для него ощущениям.
В нерешительности он сделал несколько осторожных шагов. По-том ещё. Нет, показалось, - с облегчением вздохнул он. – Мне нужен отдых – слишком много пережито за последние… часы?.. мгнове-ния?.. Остановиться. Упасть в траву. Провалиться в приятное забы-тьё, провожая лёгкие невесомые облака. Так и сделаю!
Для дотошного стороннего наблюдателя Тень проспал всего лишь час и три минуты. Но ему показалось целую вечность, – пробудив-шись, он долго, блаженно смотрел на склонившиеся над ним травин-ки, колышущиеся от малейшего дуновения. Улыбался и не хотел вставать. Затем сел, потянулся, пробуждая ещё не проснувшееся тело, и бодро вскочил.
Ничего не изменилось! – радостно отметил он про себя. – Та же дорога. Деревушка, затерявшаяся среди ровных квадратиков рисовых полей. Холмы, за которыми скрылся мой самолёт. Ничего, - продол-жал он сверяться со своей памятью, - вот и «зрительный зал», похо-жий на беспросветную пропасть, и светильник-прожектор где-то на самом верху… Под потолком, - продолжала подсказывать услужли-вая память, не в силах подсказать другое сравнение. - Я здесь – там, где и был.
Тень замешкался, не находя чего-то, что обязательно должно бы-ло бы присутствовать и вдруг не оказалось на знакомом месте.
Мне нужно идти, - вспомнил он, не найдя того, что искал. Он по-вернулся в сторону ближайших холмов и, раздвигая податливую тра-ву, уверенно пошёл наискосок к знакомой грунтовой дороге. И вскоре запылил, повторяя её изгибы, спуски и подъёмы.
Пространство снова исказилось.
Так надо, - спокойно отметил про себя Тень, - Здесь это обычное явление. – А услужливая память продолжала подсказывать, облегчая привыкание к новым условиям. – Словно смотришь на мир сквозь увеличительное стекло. Поворот. Обычный незаметный поворот, а изображение за выпуклым стеклом неожиданно размазывается, уско-ряясь и искривляя пространство.
Он шёл обычным размереным шагом, четыре-пять километров в час, а декорации с обеих сторон, кривляясь и гримасничая, пролетали мимо с немыслимой скоростью. Ощущение пассажира, идущего по ходу несущегося на огромной скорости поезда. Пролетели поля… Промелькнула прибрежная полоса… Кругом заплескались волны, на-катываясь со скоростью истребителя и также торопливо убегая за го-ризонт… Снова прибрежная полоса… Пальмы… И опять заплеска-лись океанские волны… Белые барашки поспешно убегали прочь по бирюзово-серой поверхности океана, исчезая на границе зрения. Пес-чаные безжизненные островки – помарки на мелькающей киноплён-ке. Из-за горизонта вынырнул большой остров, наполовину покры-тый скудной тропической растительностью.
Всё, больше не могу. Нужно отдышаться. – Тень прислонился спиной к высокой тонкой пальме. В воздухе возник быстро прибли-жающийся звук, похожий на звук летящего жука.

Т
Устало, гудя четырьмя движками, на посадку заходил пузатый бомбардировщик, поблёскивая на солнце серебристым фюзеля-жем.

ень внимательно следил за его посадкой.
Вот шасси едва коснулись земли, поднимая облачко пыли и снова подпрыгнули в воздух, не соглашаясь с невидимой волей пилота. «Ведь он так полюбил безграничные голубые пространства». Скры-тые механизмы заставили самолёт окончательно плюхнуться на взлётную полосу и, покачивая крыльями, направили его в строй од-нополчан, застывших ровными рядами на краю поля.
Уж не тот ли… - подумал Тень, вспоминая серебристую точку в высоком небе.
К самолёту спешили люди в белой и синей форме с многочислен-ными нашивками и значками, пришитыми и прицепленными где угодно: на головном уборе, рукавах, на груди и даже на штанах. На лицах было заметно оживление и любопытство: «ну как там?»
Люк самолёта откинулся и на землю спустился уставший и пону-рый экипаж.
- Ну как?
- Вжарили?!
- Дали прикурить зелёномордым?
Посыпались вопросы. Многие по-приятельски хлопали приле-тевших по плечу, радостно пожимали руки. Те в свою очередь сухо и с многозначительным видом отвечали на вопросы, улыбаясь в ответ.
- Вот это штука. Всё, что я видел до сих пор, так, тьфу.
- Ба-бах! и города нет.
- Да с таким оружием мы их быстро поставим на колени. «Гри-ны» вонючие.
До Тени долетали отдельные громкие возгласы, но и по ним было понятно – это тот самый самолёт.
- Эй! ты кто?
Окрик был настолько неожиданным и громким, что Тень неволь-но вздрогнул и быстро оглянулся.
Возле него стоял широкоплечий верзила в белой форме. Его пра-вая рука напряжённо теребила кожаную кобуру, готовая в любой мо-мент воспользоваться её содержимым.
В первые секунды Тень не находил слов для ответа. Они так и стояли напротив друг друга, настороженные и испуганные.
- Я тебя спрашиваю! Как ты здесь оказался? И кто ты? Ты меня слышишь? – Первым нарушил молчание Верзила.
- Тень. – Тихо произнёс Тень, прикладывая руки к груди.
- Э-э! Руки опусти, - верзила напрягся. – Вот так. Что тень?
- Я – Тень.
- Ха, - осклабился Верзила, - ну да, а я – солнце. Иди вперёд и без выкрутасов! А то я тебе сразу солнце погашу. Ты понял!? – Верзила кивнул головой в сторону одноэтажного строения, сколоченного из листов фанеры.
Тень подчинился. Он не знал, почему, но что-то подсказывало ему, может, чёрный провал «зрительного зала»: так надо.
- Сержант, ты кого привёл?
- Говорит, тень. Я нашёл его на краю поля у той пальмовой ро-щицы. Вроде как не местный. Стоял себе и смотрел.
Тень прислушался.
В «зрительном зале» произошло некоторое оживление. Из темно-ты донеслись негромкие хлопки, похожие на жидкие аплодисменты. Не может быть?! Нет, вот опять, - Тень сморгнул, словно пытаясь прогнать наваждение. Нет, он не ошибся: сержант снова слегка по-клонился в сторону знобящего мрака. Как это делают актёры в благо-дарность за аплодисменты.
Отвлёкшись таким странным поведением, он вернулся к действи-тельности, происходящей на «сцене»:
- Ясно. – Выслушав Верзилу, черноволосый, коротко острижен-ный мужчина повернулся к Тени и стал внимательно разглядывать его из-под густых бровей.
Тень узнал этого человека – он первым спускался по трапу при-летевшего бомбардировщика. По тому уважению, которое оказывали ему там, на поле, и здесь, в полуосвещённом душном помещении, он понял: перед ним тот, кто решает судьбы. Здесь, на затерявшемся среди океанских волн тропическом острове он – повелитель челове-ческих душ.
- Так, значит, говоришь, тень, – после долгого молчания устало произнёс мужчина в белой форме, приподнимая чёрные брови. – Ну-ну. Откуда ты? И одежда у тебя какая-то странная – серая. Вроде и не зелёная, и не белая, да и не синяя. Так – нейтральная. Хитро.
Тень молчал, краем глаз удивлённо разглядывая сам себя. Он только сейчас с чужих слов заметил, что одет в короткую куртку и штаны свободного покроя, сшитые из лёгкой ткани пепельного цвета. Цвет был настолько необычным, что в соприкосновении с любым фоном он тут же сливался с ним, приобретая его оттенки. Вот и сей-час ему показалось, что его одежда скорее белая, чем серая.
Он вопросительно посмотрел на ожидающего мужчину.
- Мы так и будем играть в молчанку?
Опять! Теперь уже ясно Тень увидел, как чёрнобровый с важным видом поклонился тёмному провалу, ожившему жидкими овациями.
- Ладно, хорошо, если тебе трудно это сделать, то позволь, я представлюсь первым: Пи-Ти (позже Тень узнал, что в этом странном мире, куда занесла его злополучная судьба, имя и особенно положе-ние очень важны для идентификации личности, но от полных имени и фамилии остаются только начальные буквы. Своеобразное эхо, отго-лосок. Так, Пи-Ти напоминают о латинских Р… Т…, но это скорее привычка нашего мышления, чем факт), душеприказчик-защитник второй степени отдельной авиагруппы Бело-Синих, расположенной на этих чёртовых островах. Так что считай, по законам военного вре-мени, я душегуб, решающий судьбы... – он замер и снова повторил сквозь губы, - на этих чёртовых островах.
Тень не хотел. Всё случилось самопроизвольно (говорили же мне старшие: сначала подумай, потом говори):
- Чего-о!? Вы что… серьёзно?
Настала очередь открыть рот душеприказчику-защитнику второй степени. Он весь побагровел и, раздувая круглые щеки, первое время просто выдувал воздух сквозь сложенные дудочкой тонкие губы. На-конец он смог возмущённо произнести:
- Да ты что! Издеваешься! Да мне же ничего не стоит…
Душеприказчик-защитник замолчал на половине фразы, видимо не желая выдавать истинную стоимость некоторых, оставшихся неиз-вестными ценностей.
Молчал и Тень, поставленный в тупик возникшей ситуацией. Ко-мично-трагической одновременно.
«Мало того, что он нёс полнейшую ахинею с точки зрения здра-вого человека: какие-то там «душеприказчики-защитники», «душегу-бы» и «бело-синие» (кто такие?), он ещё и возмущался тем, что кому-то была непонятна эта абсолютная чепуха».
«Кто он? Так разыгрывать удивление! Высококлассный шпион или дурак в сером балахоне? Мы только что испытали сверхновейшее оружие, и немудрено, что вражеская сторона заинтересуется им. Но так быстро среагировать? Мы только приземлились!? Нет, невозмож-но, он точно балбес, которые в излишестве водятся в этих тропиче-ских джунглях.» – Пи-Ти, придя в себя после искреннего возмуще-ния, успокоившись, пригладил короткий ёжик волос и уже с невозмутимым видом посмотрел на задержанного.
- Значит, говоришь «серьёзно». Ну, чтобы ты поверил в серьёз-ность моих слов, посиди-ка под замком и под стражей. Пока решу, что с тобой делать. Сержант!
Верзила, скучающий возле стены, сразу вытянулся, превращаясь во внимание:
- Готов служить, душеприказчик-защитник второй степени!
- Отвести его в караул и охранять до моих дальнейших распоря-жений. Всё ясно, сержант?
Тот коротко и подобострастно кивнул головой и, тронув Тень за рукав, сказал:
- Пошли.

«Зрительный зал» оживился, будто там взмыло во мрак множест-во летучих мышей.

П
и-Ти машинально кивнул головой, задумчиво улыбнувшись в ответ.
Сержант и задержанный исчезли за дверью. Он остался один и сразу ощутил сильную усталость. Желая хоть чуть-чуть придти в себя после тяжёлого дня, он вытянулся на стуле, завёл руки за голову и блаженно прикрыл глаза.
Перед внутренним взором сразу оживилась картинка, скорее по-ходившая на ночной кошмар. Пи-Ти заново переживал события сего-дняшнего дня.
Он даёт газ и левым разворотом уводит свою боевую машину в сторону от эпицентра взрыва.
Вдалеке сверкнул на солнце металлический борт другого бомбар-дировщика, ведущего аэрофотосъёмку. Всё вокруг приняло мрачно-ватый тёмно-синий оттенок: внутренняя обшивка самолёта, прибор-ная доска и даже белые облака превратились в синие ватные обрывки, парящие в тёмно-фиолетовом пространстве. Он смотрел на мир сквозь линзы специальных очков, защищающие глаза от яркой вспышки взрыва.
Момента взрыва он не видел. Он только ощутил его. Сначала ос-лепляющим бликом на лобовом стекле кабины, затем могучую ма-шину основательно тряхнуло.
Ещё доворот. И вот в левое окошко Пи-Ти увидел быстро расту-щий гриб, состоящий из клубов чёрного и белого дыма, пыли и об-ломков, медленно оседающих вниз.
Гриб уже достиг исполинских размеров и продолжал расти на глазах, увлекая вверх клубы дыма. Его гладкая (Пи-Ти даже показа-лось: склизкая) шляпа уже была над самолётом. На втором плане бледно светило жалкое светило.
Пи-Ти глянул вниз. По спине пробежал холодок – не хотел бы он сейчас оказаться на месте горожан. В сторону от мгновенно вырос-шего гриба быстро разбегалось белое кольцо ударной волны, остав-ляя после себя выжженную пустыню.
Бр-р, - он пошевелил плечами, прогоняя холодное оцепенение, вызванное увиденным зрелищем. – Как страшно! Ужасно! Ведь там люди!.. Дети!!! - Сердце бешено заколотилось. Кровь прихлынула к лицу. Руки судорожно сжали штурвал. Наушники зловеще молчали. – Тишина у ложа усопшего, когда все физически ощущают присутствие смерти, – пронеслось в голове.
Пи-Ти почувствовал себя виноватым ребёнком. Он сейчас непо-правимо напроказничал. Разбил чью-то любимую и драгоценную вещь. И, боясь наказания, спрятал следы своего «преступления». Но возмездие неотвратимо. И он знает это и с содроганием ожидает.
Вдруг наушники ожили и злорадно засмеялись дьявольским сме-хом:
- Получайте, уроды! «Грины» проклятые! Это вам за брата и за друга!
Пи-Ти очнулся. Сорвал очки и вытер холодный пот.
В чёрном провале «зрительного зала» творилось нечто непонят-ное. «Зал» бушевал; из его непроницаемой тьмы выплескивались це-лые шквалы рукоплесканий.
А ведь точно, - укорил себя душеприказчик-защитник второй степени, - чего это я расслабился. Расчувствовался, как кисейная ба-рышня. Тоже мне - боевой душеприказчик-защитник – пожалел, ко-го!? Врага! А они тебя жалели! Сколько товарищей полегло! Вот и получайте. Вот и вам возмездие пришло. Время отвечать!
Пи-Ти благодарно плескался в овациях, вытирая слезу в уголках глаз…
- Не помешаю?
Пи-Ти нехотя открыл глаза и взглянул на вошедшего отрешён-ными глазами: мол, дорогой мой, ты так не вовремя! Но в ответ сде-лал приглашающий жест рукой: давай, чего уж там, заходи.
В комнату вошел худощавый и высокий Кэй-Ай (от латинских К… I…), душеприказчик-защитник четвёртой степени, метеоролог авиагруппы. Он вёл тот второй самолёт, проводивший аэрофотосъём-ку воздушной атаки на город.
Войдя в комнату, Кэй-Ай замер у порога, теребя в руках изрядно поношенную форменную кепи.
- Ну? – Пи-Ти заметил капли пота на высоком лбу Кэй-Ай, но не придал этому значения – тропическая духота изнуряюще действовала на всех.
Пауза затягивалась. Пи-Ти выпрямился на стуле и, приняв офи-циально-вопросительный вид, приподнимая руки и рисованно-удивлённо морща лоб, повторил:
- Ну, я слушаю вас, Кэй-Ай. У вас такой вид, будто вы потеряли свой самолёт, а сами выпрыгнули с парашютом. Что случилось, дру-жище? – Последняя фраза прозвучала неестественно фамильярно.
- Вы видели его?
- Кого? Прошу изъясняться точнее, я не чародей, умеющий чи-тать чужие мысли.
- Взрыв. – выдохнул Кэй-Ай.
- А вы как думаете? Я всё-таки непосредственный исполнитель, так сказать. – Пи-Ти начал терять терпение. Он всегда недолюбливал своего метеоролога за его скрытность и малообщительность: «Тоже мне – философ».
- Одним махом мы стёрли целый город и тысячи жизней. Раз, и всё! Я видел своими глазами – я вёл фотосъёмку. И солнце… - Душе-приказчик-защитник четвёртой степени замолк на полуслове и при-слонился к стене. Его глаза походили на окуляры фотокамер – стек-лянно-неживые.
Пи-Ти внутренне содрогнулся, встретившись взглядом с подчи-нённым. За стеклянными зрачками он увидел безжизненную пустыню на том месте, где только что кипела жизнь. Выжженную и исковер-канную. В какой-то миг ему захотелось вскочить, подбежать к това-рищу по оружию, прижать его по-дружески к себе и найти те слова-бальзам, которые согрели бы и излечили простудившуюся душу. В какой-то миг… Он боязливо покосился в «зал». Хватит нюни распус-кать, - отдёрнул сам себя, поправляя сбившуюся форму, - тоже мне: душеприказчик-защитник второй степени, командир авиагруппы! Подчиненный может проявить слабодушие. Но ты!? Да и подчинён-ному пора брать себя в руки, а то завтра он не сможет чётко выпол-нить мой приказ. Тьфу ты … - Пи-Ти мысленно выругался, стараясь «плюнуть» в бесформенный белый «мешок», прислонённый к стене, который некогда был душеприказчиком-защитником четвёртой сте-пени. Однако вслух он произнёс, подойдя вплотную к Кэй-Ай:
- Возьмите себя в руки! Вы душеприказчик-защитник, а не чувст-вительная девушка, падающая в обморок при виде раздавленной ею букашки. Вам доверено защищать Родину! А вы… стоите тут как размазня. «Город стёрли», - передразнил Пи-Ти своего подавленного подчинённого. – Надо будет, и ещё сотрём. Я бы всю эту зелёную плесень стёр бы к … - Пи-Ти вытер слюну, выступившую в уголках рта. - Цвет или белый или зеленый. И уж поверьте мне, для нас луч-ше, чтобы он был белый. Ну ещё можно допустить синий (союзники всё-таки), хотя пусть и он катится ко всем чертям! Белый, слышите меня! Белый, как моя форма! - Он почти кричал прямо в лицо опус-тившему глаза душеприказчику-защитнику четвёртой степени. Этому интеллигенту, непонятно каким образом попавшему в боевую часть.
Он хотел (ох, как ему хотелось!) своим криком размазать его по фанерной стене, превратить в жалкий прах, стереть из своей жизни, забыть! Он сейчас упивался своей властью. Властью над чужой ду-шой. Ведь по законам военного времени он мог… - Пи-Ти неожидан-но замолчал и, резко повернувшись, вернулся на своё место. Не сводя тяжёлого командирского взгляда с подчинённого, он медленно сел на стул и положил локти на стол.
Жара, - подумал он, вытирая липкие капли со лба.
Раздражение сменилось удовлетворением. Он словно сорвал внутри себя плотину, и вырвавшиеся наружу стихии, сметая всё на своём пути, унесли прочь невыносимое давление, таившееся за хруп-кой плотью. Но больше всего тешили душу Пи-Ти те звуки, выры-вающиеся из чёрного мрака – тысячи птиц взмыли вверх, восторжен-но хлопая ему своими крыльями.
Какие прекрасные звуки – звуки собственной значимости и со-причастности. Ради них он и жил. Ради них живут все, и даже этот «мешок» у стены, называемый в миру Кэй-Ай, - язвительно думал Пи-Ти, не сводя победоносного взгляда с униженного подчинённого. Он мог, конечно, мог, одним своим словом бросить его в объятья не-бытия. Стереть из списков если не живых, так хотя бы нормально жи-вущих. Мог, но зачем? - Он здесь, чтобы исполнять приказы и слу-жить своей Родине – своему Цвету! Так пусть исполняет свой долг, если не хочет для себя, так хотя бы для других зарабатывает Об-рок. И я как командир авиагруппы, добьюсь этого.
- Вам всё ясно, душеприказчик-защитник четвёртой степени? Вы здесь для того, чтобы давать моей авиагруппе метеосводку, а не для променада с девушкой в тени пальм. Это ей вы можете рассказывать, какой вы добросердечный и мягкий, - Пи-Ти саркастически ухмыль-нулся, с удовольствием наблюдая опущенную голову Кэй-Ай (ах, ка-кое наслаждение) и добавил, - это ей можете поплакаться в плечо, рассказывая об ужасах войны. Поверьте мне, девушкам нравится слушать своих пропахших порохом возлюбленных. «Ах, это так ро-мантично.» - Пи-Ти поднёс руку ко лбу, изображая из себя жеманную красавицу. – Ха-ха-ха, - засмеялся он, довольный самим собой («зал» не унимался – вот это Об-рок!).
- Разрешите идти? – Кэй-Ай выпрямился и посмотрел сверху вниз на своего развеселившегося командира.
Улыбка слетела с лица Пи-Ти, он вскочил на ноги – сквозь стек-лянные зрачки на него вновь дохнула пустыня смерти. Ему хотелось кричать и проклинать, но во рту пересохло, и язык отказывался под-чиняться своему хозяину. Он не просто увидел пустыню, он всем своим существом ощутил её горячее обжигающее дыхание. Всё, что у него получилось, тихое и сухое:
- Идите.
- Да, сэр.
Когда за Кэй-Ай закрылась дверь, Пи-Ти шёпотом добавил:
- Идите ко всем бесам.
Он свалился на свой стул и потянулся к ящику у стола. Вытащил гранёную бутылку и рюмку. Внутри всё клокотало, и он не знал точ-но, что послужило причиной гнева и подавленности. Моралист Кэй-Ай, усталость после тяжёлого боевого задания, проклятый взрыв, по-хожий на ядовитый гриб, источающий из себя смертельные испаре-ния, убивающие всё вокруг, чьи споры посеял он сам вот этими са-мыми руками. – Душеприказчик-защитник второй степени безразлично посмотрел на свои руки, - может, война? А что война – один из видов существования. Который, кстати, даёт куда больше свобод и возможностей, чем опостылевший мир. Мог ли я мечтать о такой карьере в мирное время? Нет! – Пи-Ти откупорил бутылку и наполнил до краёв рюмку. – Ну, будем. А за что?.. За победу? И что потом? Сейчас я властелин душ, первый бомбардир, мне жмёт руку сам Гонаци. А после победы… За тебя, Пи-Ти. – Пустая рюмка глухо звякнула по столу.
Облегчение было временным. Слишком скудным был источник, затерянный среди высушенных песков. – Будь ты проклят, Кэй-Ай… и война, и мир. Стану! стану я душеприказчиком-защитником первой степени. Возможно, даже, душегубом-защитником и что… - он не за-метил, как наполнил вторую рюмку, - что: Об-рок, Об-рок, Об-рок; для чего? Чтобы жить?
- Проклятье, - Пи-Ти посмотрел на янтарный напиток, поднеся его на уровень глаз, и быстро осушил.
Приятная, тёплая, согревающая горечь соприкоснулась с горькой жёлчью, и вскоре две подруги распевали песни, обнявшись и нашеп-тывая одна другой свои тайны.
Пи-Ти сидел за столом в задумчивой позе, поставив локти на ка-зённую столешницу и подперев подбородок сложенными в кулаки ладонями. Он слегка захмелел, и его остекленевшие глаза не мигая смотрели в пустоту. День, с его беготнёй, заботами и долгом остались где-то там, за далёкой, далёкой, затерявшейся в тумане стеной. Сама стена скорее походила на мираж в пустыне, чем на что-то реальное и осязаемое – она покачивалась и плыла…

Полевая авиабаза погрузилась в темноту. На небе загорелись звезды. Тишина и покой укрыли разгорячённую землю, и только могучий океан о чём-то шептался с наклонившимися к воде пальмами. Тень сидел, прислонившись к стене, и прислушивался к звукам ночи. Ему не спалось.
М

ысль пыталась ухватиться за некую ускользающую грань, но не-пременно соскальзывала и проваливалась в бархатное безмолвие. Ему хотелось охватить необъятное – день прошедший.
Казалось бы, такой пустяк – двадцать четыре часа. Солнце выгля-нуло из-за горизонта, приподнялось, сонливо потягиваясь, оглянулось и, быстро пробежав по небосводу, устало и умиротворённо ушло на покой, окрашивая на прощание высокие перистые облачка в пастель-но-розовые тона.
Но кто сказал, что двадцать четыре? Умножьте на число просы-пающихся и засыпающих, и вашему взгляду откроется величавая вершина айсберга под названием жизнь, она, подминая под себя вол-ну, самоуверенно, порой даже чересчур, движется среди бескрайних океанских просторов. Человеческая натура, восторженно любуясь на-висшей на ней ледяной глыбой, уже стремится, жаждет проникнуть в таинственные глубины, темнеющие под белыми бурунами неуёмных волн. Ведь там, вспарывая солёные воды и разгоняя стайки рыб, па-рит в невесомости остальная часть ледяной глыбы. И она настолько превосходит увиденное на поверхности, что разум теряется среди грандиозных нагромождений и отказывается верить в их реальность.
Подводная часть айсберга – это результат умножения, много-кратно возведённый в степень, состоящую из наших помыслов, замы-слов, желаний, великих и не очень идей, сиесекундных капризов и многого, многого того, что называется одним словом – бытие, или ес-ли угодно – её величество жизнь.
- Цивилиус? – Тень озадачено смотрел в полумрак помещения, еле-еле угадывая в углу малоприметную будочку.
Я вздремнул? Забылся? Или, может быть, Цивилиус говорил со мной, а я не замечал, - промелькнуло в голове Тени.
- Сидишь. – Проскрипел знакомый голос в ответ. – Ну, как ты, освоился на «сцене»? Не шарахаешься больше, вызывая недоумение «зала», возмущение и раздражение «коллег».
- Сижу. Сижу, Цивилиус.
В их голосах слышалась радость. Так шепчутся друзья после дол-гой разлуки, забывая, что на улице уже давно заполночь.
- А я знаю, дорогой мой, не забывай: всё происходящее на под-мостках происходит не без моего участия, как никак – Управляющий, кхе-кхе.
- И давно ты стал Управляющим?
- Давно? Вот всегда у вас так, - в голосе послышалось разочаро-вание.
- Что? – не понял Тень причины разочарования, - и у кого – у нас?
- У театралов! Всё условно. Время, места, билетики, анонсы, афиши, драмы, комедии, трагикомедии. Иногда оглянешься, мать моя, лица новые, а всё по-старому. Толкаются, извиняются, шепчутся, интригуются, ожидают и разочаровываются, рукоплещут и тут же скучают. Они продавливают пронумерованные сиденья в ожидании зрелища и получают его. Немногие удосуживаются задаться вопро-сом: вход-то бесплатный и свободный, а как же актёры, декорации? Кто платит? И чего это стоит?
- А это стоит? – осторожно спросил Тень и тут же пожалел об этом, - ответ напрашивался сам собой.
- Травинка на лугу ничего не стоит. Звезда несётся себе в косми-ческом вакууме, так, задаром. Земля вертится, между прочим. Галак-тики? Вам сколько? Законы Вселенной? Бери! На! Так нет же, вам нужно увидеть, ощутить нервную дрожь, вкусить сладость или го-речь, наслаждаясь предчувствием и гордясь обладанием и приобще-нием. Посмотрел, посмаковал, давай ещё!
Ничего не стоит, если не рвать ромашку с целью ощипать её до уродливости, чтобы только узнать: любит, не любит. Или тщеславно теша себя мыслью о превосходстве разума над жалкой природой, су-мевшей, только-то и всего, создать это жалкое творение, состоящее из лепестков и стебелька, заключать его в букет высокого искусства и, обволакивая высокопарными фразами, дарить, обрекая на казнь вре-менем.
Не стоит там, где всё удивительно едино и взаимосвязано, оста-ваться стихийно свободным. Где нет смерти в понимании разума, ведь она всего лишь одна из многочисленных форм бесконечно непо-знаваемого… Ох, да что же это со мной, как встречу тебя, так сразу язык развязывается!
Старик замолчал. Вдалеке послышался шум прибоя. Тень не на-рушал тишину, прислушиваясь к звукам ночи.
- Ты чего молчишь? Обиделся? Зачерствел, да-да, я и сам чувст-вую. Посиди здесь с моё – в камень безмолвный превратишься. Вон как мои предшественники. Они оттого и безмолвны, что сказать-то нечего, так – суета. А ты не обижайся на меня, это я по привычке. Мне велят, я управляю. Мне приносят, я доношу. А болтать я не имею права, это, как тебе сказать, – против моей природы.
- Со мной же болтаешь.
- С тобой другое дело. Я уже говорил тебе. Ты практически сво-боден. Говори, что хочешь, делай, что пожелаешь.
- Практически?
- Конечно – всё на сцене… кх-кх… м-да.
Снова стал слышен усыпляющий шум прибоя.
- Цивилиус, ты чего-то не договариваешь.
- А ты догадлив. Надо же: «не договариваешь». А я и не должен с тобой говорить. Ты забыл: я эхо-о-о. Теннисный мячик, пум-пум, пум-пум. Бей, пока не выдохнешься. Пум-пум, пум-пум, э-э, да ты увлёкся, глаза сверкают, наш человек. Азартен, ох азартен! – Голос возвысился, - Слюна так и брызжет! Ага, устал, – голос понизился и стал елейно-сладким. - Во рту пересохло, иди, отдохни в тенёчек. А вот уходить не велено. – В голосе появились металлические властные нотки, - Ах ты, настырный. Ну что ж, пожалуйте. Вы замерли!? А, ну да пропасть, тьма. Боязно?.. – короткая пауза и следующая фраза гре-мела уже безапелляционно повелительно, - вернись и играй!..
Тень слушал с трепетом, который испытывает любой человек, повстречавшись с ненормальным, да к тому же ещё и буйным. Нако-нец он решился прервать возникшую тишину, осторожно подбирая слова:
- Цивилиус, ты прости меня, неуча… Я первый день здесь, и мно-гое мне непонятно. Вот ты бол… говоришь, говоришь, а ведь мне многое неясно, и даже, извини, мысли нехорошие закрадываются…
- Ха-ха-ха, кх-кх, ха-ха-ха, - Цивилиус долго не унимался. Он по-стариковски откашливался и заливался новой порцией смеха.
Тень тоже заулыбался. Сначала настороженно, потом, слыша, как искренне смеётся старик, он не выдержал и засмеялся вместе с ним. Ему представился благообразный седой старик, катающийся, как ре-бёнок, по полу и весело, задорно дрыгающий сухожильными ножка-ми в воздухе.
- Ха, да, ха-ха, - Цивилиус начал успокаиваться.
Тень представил, как тот вытирает старческие глаза, на которых проступили слёзы, вызванные заразительным смехом.
- Рассмешил… ох, рассмешил! Так ты посчитал меня сумасшед-шим. Вот, мол, старик совсем из ума выжил, чушь несёт. Так?
Тень слегка пожал плечами.
- Так? Та-ак! С вами можно сойти с ума, но слава … нет, точно, стар стал – заговариваюсь. Кх-кх. - Цивилиус замолчал, словно спо-ткнулся. Через секунду он снова заговорил. - Не забывайся: я хоть и служитель Триумвирата, но при этом абсолютно бесстрастен. Тем и живу до сих пор. А так бы точно… Я бесстрастен, бесчувственен, я наблюдатель с правом голоса и при всём том – я обладаю и чувства-ми, и мне не чужды страсти.
- Такое невозможно, нельзя оставаться безучастным, являясь ча-стью действа!
- Вот ты опять пытаешься осознать непознаваемое. Так кто из нас более сумасшедший? Я же говорил тебе – я многолик, а значит без-личен. Я всё и ничто. Для тебя это абракадабра, а для меня – жизнь. Ты соприкоснулся с неизвестным и пытаешься его постичь. Придать знакомые тебе черты и прилепить ярлыки. Всячески превратить неиз-вестное в узнаваемое. Но я-то верю, что живу и живу так, как верю. А ты запутался в дебрях образов. Лепя себе подобное, ты так увлёкся, что забыл о том, что лепишь с натуры. Так кто из нас сумасшедший: я, воспринимающий себя как часть целого, живой и неделимый; и вы, познающие сквозь призму своих нервных окончаний. Мы встрети-лись, близкие по духу (в отличие от остальных на сцене), ты попро-сил у меня помощи. Я услышал твой зов, и, видя, в какой необыкно-венной ситуации ты очутился, протягиваю руку и что же слышу в ответ из уст утопающего? «Зачем вы тянете ко мне свои руки!? У вас странные пальцы и непонятная ладонь. Я не знаю вас, вы, случайно, не заразны? Дайте-ка, я возьму пробу для анализа из-под ваших ног-тей…» Дорогой мой, прежде чем делать выводы о ком-то или о чём-то, подумай, насколько в них будет правды и насколько истины. Ибо, правда это ты и только ты, а истина непознаваема, но есть суть всего и тебя в том числе.
Тень вскочил на ноги. Его сердце гулко билось в груди. Сильное волнение охватило затворника.
- Прости, прости, Цивилиус, конечно, конечно, я глуп – пытаюсь судить неподсудное. Придать форму бесформенному…
- Тс-с…
- Что?..
- Да нет, показалось. Мне послышалось. Старею. Скорее бы встретиться с Архивариусом. Отчитаться перед затхлым чинушей-временщиком и на покой.
- Послышалось? Ты о чём?
- Да, вроде как Триумвират призывает служить. Ан, нет – сквоз-няки гуляют… Сквозняки!? Послушай, дорогой ты мой, как же я раньше этого не замечал? С твоим появлением повеяло свежим воз-духом, где-то забыли закрыть дверь…
- Цивилиус, не тяни, говори.
- Выход, понимаешь – выход. Для тебя возможен выход. Вон из этого…
- Что же ты замолчал! Ты говорил о каком-то выходе. Что же ты замолчал?
- Я Управляющий. И не всё мне подвластно. Вот и Слово, великое Слово, хоть и наполняется мною звуком, но не подвластно мне. Я мо-гу сочинять, красиво говорить, торжественно декламировать, клят-венно обещать и проклинать, наконец. Но оно, моё слово, будет всего лишь звуком. Оно может звенеть железом, реветь прирученной энер-гией, заглядывать в макро- и микромиры, убивать тело и душу, и при этом оставаться частью физики, обыкновенной волной. А истинное Слово, одухотворённое и творящее, недоступно мне. Я правитель душ и не более того. Я слишком много, очень слишком, поверь мне, рассказал тебе. Больше я не смею, да и не могу (слишком ничтожен). Иди и помни – всегда есть выход из мракобесия, и не прельщайся яр-кими многоцветными софитами.
- Что же плохого в цветах, Цивилиус? Они радуют глаз и умиля-ют сердце. Вот радуга, например…
- Радуга просто так. Не навязывается. Появится на небосклоне, как бы подсказывая: живи и радуйся, и не беги сломя голову в стрем-лении схватить нечто, недоступное пониманию. Но многие срывают-ся, бегут до одышки, до измождения. Добегают, хватают руками. И торжествующе разжимают ладони: «Вот оно!» - а там пусто. Только мелкие капельки, в которых, дрожа, отражается вытянутая разочаро-ванная физиономия: «Фи, только лишь всего». Да, всего.
- Так чего же бояться?
- Бояться ничего не надо.
- Ты же сам сказал.
- Хм, интересно, что тебе слово «прельщайся» послышалось как «бойся». Велико Слово и всемогуще.
- Ты всегда говоришь загадками. Ох, дорогой мой Цивилиус, су-мею ли я когда-нибудь понимать твои загадки.
- Загадками? Да-а. Загадки – это то, что тебе хочется слышать. Я говорю языком Цивилиуса и не более того. Кстати, ты так и собира-ешься здесь сидеть?
- Цивилиус, а разве это не твой спектакль. Мне представлялось, ты знаешь. Разве тот круглолицый говорил не то, что ты ему нашёп-тывал.
- Разговор не о нём, а о тебе. Какой же ты недогадливый. Сказан-ное им с ним и останется, возьмёт его за руку и поведёт. Ты же не со-бираешься, надеюсь, идти за ним.
- Не имею никакого желания. Но часто нас вынуждают идти не по своей воле. Не пойдёшь сам, так подтолкнут сзади и взашей потянут.
- Ну-ну-ну, наслышаны! Наслышаны, мой безвольный товарищ. Ты себя-то послушай: не по своей воле, а где она у тебя в это время была, а? Вопросик.
Тень явно увидел хитроватую улыбку Цивилиуса. Этакое лицо искусителя: простецкое, своё в доску, и зубки вроде улыбаются. «Ах, как вы милы и благодушны; ой, извините, уж очень ваши резцы от-кровенно показались из-под пухлых губ». « Ой, и точно».
Вопрос, заданный Цивилиусом, привёл Тень в замешательство: а ведь он прав – где? И тут его, вдруг, осенило:
- Скажи мне откровенно: вопрос задавал ты?
- Я эхо, ты забыл.
- Ага, значит не ты, кто же тогда?
- Ну вот, дожил, и с меня теперь спрашивают, - пробурчал себе под нос Цивилиус. – В какие это времена. И кто? Тень? Засиделся, за-сиделся я тут. Дряхлею. А всё почему – на «сцену» смотреть тошно – одно и то же, одно и то же. И фразы затёрты, и постановка... Плесень, кругом плесень, и сам заплесневел. – Старик потянул носом воздух, - ах как противно. Уйду, уйду, пусть другие слушают и подсказывают. – Цивилиус снова шумно втянул носом, - я же говорю: кто-то забыл закрыть входную дверь. М-м-м, чудо какая свежесть. Чего они все торчат здесь. Ведь есть же смельчаки. Уходят и не боятся. Хлоп две-рью и потом, наверное, стоит и потирает затылок: чего я там делал? Глупец… Глупцы! – Бурчание старика, неожиданно превратилось в крик.
Тень отшатнулся. Сумасшедший!? Душевный крик? Откуда у эха душа? Увиливает от ответа? Ну, хитрец. – Вопросы, как один про-мелькнули в испуганной голове.
- Я не глухой, Цивилиус, зачем так кричать. Людей разбудишь.
- Да, и чего вдруг? Тень, Тень, давно у меня не было собеседника. Сплошь одни марионетки. Пойди туда! Сделай то! Противно, душа такая ранимая. А ты: воли нет. Должна быть воля!.. – Цивилиус слов-но поперхнулся и замолчал.
- Цивилиус.
Вдалеке ночной бриз гнал волны на берег, и те с шелестом нака-тывались на пляж, оживляя ночную тишину.
- Цивилиус.
Ответом была тишина. Ни ставшего родным хрипловатого бари-тона, ни старческого покашливания. На остров налетел ветер, пробу-ждая уснувшие было пальмы. Тень понял, что остался один на один со стенами и мыслями.
Чуть позже, порядком изъёрзав на жёстком войлоке, заменившим ему постель, он уснул, проваливаясь в бездонную беспросветную бездну – крепкий сон дьявольски уставшего человека.

Пи-Ти сидел, прислонившись к стволу какого-то раскидистого тропического дерева. Рядом, на таком же складном стульчике, в непринуждённой позе, сидел щуплый человек лет пятидесяти. Его одежда, манера, поведение – всё указывало на то, что он здесь, среди военных, человек случайный.
П

и-Ти наклонился, взял с бутафорского столика, сооруженного из деревянного ящика, чашку с кофе и поднёс ко рту, вдыхая аромат на-питка.
Часы показывали без четверти девять. Приятное время для только что проснувшегося организма.
Светило ещё не успело подняться слишком высоко, и его лучи, скользя по почти плоской поверхности острова, срывались с него бесследно и пропадали, растворяясь в лазури, добавляя в неё свето-носные утренние краски.
Воздух был чист и прозрачен. За его голубой вуалью угадывался бездонный и загадочный космос.
- Как чертовски хорошо, не правда ли, почтенный Си-Ай, - Пи-Ти отхлебнул из чашки, прищурясь, посмотрел в сторону гражданского. В голове испарялись остатки вчерашней «анестезии», которая напо-минала о себе неприятными ощущениями и вялостью.
Спасительной чашке бодрящего кофе придавалось особое значе-ние: разбудить, вылечить, напоить высохшие губы. И она, хоть и с трудом, но справлялась с поставленной задачей.
Гражданский покачал практически лысой головой, жалкие остат-ки некогда буйной растительности продолжали удерживаться над ушами и слегка прикрывали тонкую, вытянутую вперёд шею:
- Да, хорошо.
Пи-Ти хоть и разыгрывал гостеприимного хозяина, но в душе был недоволен – приходилось делиться частью своей неограниченной на острове властью. Как никак, а этот «хиляк» был алфизиком из всемо-гущей Касты Жрецов. И Пи-Ти по каналу связи успели шепнуть: в Совете Спиритус он не чужой человек. Вот такие вот дела. Приходи-лось согласно кивать головой и по-командирски важно дублировать то, что скажет алфизик, один из создателей страшной бомбы.
И надо отметить, справедливости ради, делился властью Пи-Ти не то что скрипя зубами. Нет. Срабатывала скорее привычка военного времени: на войне воля командира – дважды закон. Он делился, внут-ренне готовый к такому раскладу дел. Подготовленный всей своей прошлой жизнью, впитавшей вместе с голосами воспитателей: «Сы-нок, устав не для того написан, чтобы ты его знал. Он написан для то-го, чтобы ты знал своё место в строю; беспрекословно и свято соблю-дал его, равняясь по правофланговому. Придёт время, и если ты не выпадешь из общего строя, равняться будут по тебе. Ты всё усвоил?» «Да, душеприказчик-защитник четвёртой степени!»
Перед ним был гражданский, примерно равный ему по рангу, но принадлежащий к загадочной Касте и к тому же один из создателей «штуки», в одно мгновение стирающей целые города. Это было по-хоже на злую магию, заслуживающую если не раболепного подчине-ния, то хотя бы должного уважения с привкусом заискивания.
Так, сидя в тени дерева, они спокойно обсуждали вчерашнее ис-пытание на «местности». Гражданский внимательно слушал («что бы вы без нас делали», - ухмылялся в душе Пи-Ти), что-то записывал в свой потрёпанный блокнот. Рядом остывала фарфоровая чашка (чис-лящаяся в хозяйстве авиагруппы как раз по такому случаю – для важ-ных гостей).
- Угу… значит ударная волна… аэрофотосъёмку проявили?
- Занимаются.
- Прекрасно, прекрасно, – алфизик, азартно потирая руки, нако-нец-то притронулся к своей остывшей чашке.
- Вам кипятку добавить? Да, забыл сказать, вчера в расположении авиабазы был задержан странный человек. И по одежде и по разгово-ру не то местный чудак, не то высокий профи. Пообщаетесь.
Пи-Ти сказал о Тени с двойным умыслом. Во-первых, снять с се-бя часть ответственности за всё то, что было связано со сверхсекрет-ностью, окружающей бомбу. «Не мне одному расхлёбывать, давай, милый, раз уж ты здесь, попотей». А во-вторых, «маленько подстричь газоны, ну, чтобы лишнее не высовывалось. Всё-таки военная часть, и я здесь старший командир».
Алфизик, увлечённый своими расчетами, сделанными в блокноте, оторвал взгляд от записей и непонимающе взглянул на Пи-Ти: «О чём это вы?»
- А? профи… кто местный?
«Хватит там в циферках своих копаться, займись настоящим де-лом».
- Я говорю, «игрушка» у нас необычная, и интерес к ней может быть тоже необычный – повышенный, так сказать. Вы бы побеседо-вали с ним. Если его специально готовили, то он может знать боль-ше, чем остальные «грины». Чтоб их.
- Хорошо, если считаете нужным, - Си-Ай неопределённо пожал острыми плечами под белой рубашкой с коротким рукавом.
- Одна голова хорошо, две лучше.
Пи-Ти повелительно махнул рукой сержанту.
Через двадцать минут перед «столиком» поставили задержанного вчера Тень. На всякий случай руки задержанного были в наручниках, сзади стоял рядовой, вооружённый пистолетом.
- Принесите ему стул, - скомандовал Пи-Ти.
Тень осторожно сел, звякнув натёртой до блеска цепочкой.
Си-Ай с интересом разглядывал человека в наручниках, он впер-вые видел потенциального врага.

Его вообще-то мало интересовали человеческие судьбы. Мир цифр, мир эксперимента, научного опыта; мир несгибаемой логи-ки, пробивающей себе путь сквозь непроницаемый хаос тьмы, ко-торой представлялось ему агрессивное и неподатливое мирозда-ние до того, как он осветит его своим рассудком. Вот где обитала душа Си-Ай.

Д

а что там, душа, вся его творческая натура была единым сгустком, кумулятивной струёй, направленной на подчинение дикого неприрученного хаоса и придания ему законопослушного характера и формульной кротости.
Родился Си-Ай в обыкновенной семье, проживающей в одной из стран Синего Безмолвия. Отец уже тогда принадлежал к Касте Жре-цов, занимая в ней скромное место лаборанта второго разряда. Мать до его рождения работала в городской библиотеке, а после рождения первенца, то есть младенца по имени Си-Ай, добровольно согласи-лась стать домохозяйкой, с достоинством и степенностью исполняя роль любящей матери и жены.
Маленький городок, в котором проходило детство и юношество Си-Ай, хоть и насчитывал несколько десятков тысяч жителей, но гор-дился свой древней принадлежностью к Союзу Городов. О великом прошлом Союза напоминало хотя бы то, что при официальных встре-чах и церемониях Гонаци Синих территорий именовался не иначе как: Беспрекословный Монарх Синего Безмолвия, Суверен Союза Городов, Благородный Принцепс Лазурной Области, Тиран Объеди-ненных Племён и Конунг Севера. И к вещему удовольствию горожан, его светлейшая особа любили посещать сей городок, отдыхая на ме-стных приморских пейзажах и попивая знаменитые целебные воды.
Детство Си-Ай, настоящее, шальное и уличное, пролетело быстро и незаметно и без всякого переходного возраста, наверное, лет с восьми, шагнуло в кислый химический запах лаборатории отца.
Мальчик проводил здесь всё свободное время, затаив дыхание, наблюдая за непонятной, больше похожей на магию деятельностью людей в белых халатах. Он смешно морщил гладкий лобик, «анали-зируя» и «логически размышляя», пытаясь тем самым походить на своих кумиров, среди которых главным божеством был, конечно, его отец.
Как понимаете, дальнейшая судьба Си-Ай была предопределена.
Молодому учёному, только что закончившему престижный уни-верситет, сразу же крупно повезло: он попал в команду Эн-Би, стоя-щую, так сказать, на самом острие науки. Исследовательская работа известного ученого и его команды вызывала живейший интерес не только у широкой публики, а также была под пристальным внимани-ем высокопоставленных кругов государства, делавшим определённые ставки на конечные результаты данных научных изысканий. Следст-вием такого пристального внимания, было обильное, а порой щедрое финансирование и определённые льготы и преференции для всех уча-стников команды алфизиков-теоретиков.
Ах, какое было прекрасное время! И вот однажды всё переверну-лось. Мир раскололся. Государства затрещали по швам, и наружу по-лезли цветные нитки.
Синие вдруг заметили, что их благородный цвет перемешался с другими менее полноценными, отчего древнее благородство начало терять свой колер и чистоту. Первыми забили тревогу Избранные – душегубы всех рангов и мастей: «Мы теряемся на фоне остальных цветов, так недалеко до потери суверенитета и свободы!» Голос свы-ше с удовольствием подхватили душеприказчики – им было всё рав-но, что кричать, лишь бы только оставаться при своих регалиях и степенях с обязательной перспективой на рост. А когда в воздухе пахнет жареным, значит жди обильного застолья и быстрого (как го-варивали: «пьяного») продвижения по желанным степеням. Только успевай передвигать ногами и следить за бегущими рядом – могут упасть или наоборот подставить ножку. Душелюбы, а что душелюбы – тоже люди. Им по большому счёту нет никакой разницы, какими нитками шиты их штаны и куртки – тепло, комфортно, и то хорошо. «Что вы говорите: зелёные нитки гнилые, а белые быстро рвутся? Мне-то что от этого – пускай рвутся. О-о, я могу совсем остаться без штанов?! Вот это уже серьёзно. Да я вчера читал нечто подобное в прессе, да и наш любезный Гонаци возмущался поведением злосча-стных ниток. Нет, совсем от них жилья нет! Долой все нитки, кроме синих!»
И началось. Зелёные возмутились: жизни от синих и белых нет. Мало того, что эти гадкие цвета заполонили всё вокруг, так они ещё пытаются наше святое древо, покрытое изумрудной листвой превра-тить в нежнейший салат и съесть, поливая своей белой сметаной на тарелочке с голубой каёмкой.
Белые молча вооружались, формируя дивизии и тщательно следя за белизной мундиров и воротничков у душеприказчиков.
Си-Ай было абсолютно начихать, какого цвета был у него ворот-ничок, он не замечал его за рядами цифр, поглощённый миром, от-крываемым его взору за окулярами микроскопа. А зря!
Находясь в комнате, где идут малярные работы, нельзя не зама-раться. Тем более, когда маляры начинают в шутку или всерьёз ма-хать своими кистями, стараясь нанести один другому жирные несмы-ваемые мазки.
Так он со товарищи очутился на совсем незнакомой ему земле, где преобладал белый и только белый цвет. Белые дома, белые кос-тюмы, белые машины и разметка на дорогах. И даже пудели в основ-ном белые.
На какое-то время Си-Ай отвлёкся от своей алфизики и, тоскливо оглядываясь на прохожих, бесцельно бродил по улицам, шарахаясь от белых стен. Он не знал до сих пор, что жизнь, протекающая где-то в стороне от него, за окнами лаборатории, всё-таки протекала не без его участия.
Раньше он замечал людей как некую необходимость, помогаю-щую ему решать те или иные житейские неурядицы. Например, при-браться дома и в лаборатории, доехать до места работы, подать кофе в уютном кафе на углу площади, из окон которого открывался вели-колепный вид на площадь, украшенную остроконечным храмом, ну и прочие бытовые мелочи. Но если раньше он не замечал людей, то, по крайней мере, был им благодарен, как бывают благодарны собачке, принёсшей хозяину домашние тапочки: скажут ласковое слово и по-треплют за ушко. Теперь же – после переезда в «отбелённый» мир – он стал равнодушным.
Одна крайность толкнула его в другую. Лаборатория, научные эксперименты, занимавшие ранее почти все комнаты в апартаментах головного мозга Си-Ай, теперь крепко и по-хозяйски поселились во всех комнатах. И даже в тех, куда они если и заглядывали прежде, то осторожно постучав в дверь и многократно извинившись.
Его полюбило руководство и представило в Совете Спиритус. Коллеги за глаза называли Си-Ай «сухарь», вкладывая в это слово глубокое уважение к его целеустремлённости, но ещё больше пре-небрежительность, смешанную с некоторой долей язвительности. В общем, он бежал от людей, и они помогали в этом бегстве, кто лице-мерной расчётливостью, кто незлобивым улюлюканьем и ответным равнодушием.
Так незаметно для себя он превратился в прецизионный инстру-мент, чьё предназначение направлялось ловкой рукой на только ей известные цели. Его бережно брали в руки: «Восхитительно! Какой прорыв сделала ваша команда. Вы гений! Браво! Браво! – И затем ос-торожно прикладывали к нужной гайке и завинчивали, - вы знаете, идет страшная война, в которой решаются судьбы мира («да что вы говорите?! - Си-Ай удивлённо приподнимал занавеску лаборатории и выглядывал на улицу. – Война? Где?»). Не могли бы мы употребить ваши научные изыскания на изобретение сверхоружия. – Душегуб-защитник сверкнул орлиными глазами. – Так сказать, во имя нашей победы, сохраняя жизни наших бедных солдат! Мы возлагаем боль-шие надежды на вас. – Душегуб-защитник, блеснув большими звёз-дами на погонах, ткнул пальцем в лепной потолок его резиденции, тем самым показывая, какое большое значение он вкладывает в слово «мы».
Алфизики, принадлежащие к мирной Касте Жрецов, призадума-лись ненадолго. Теория, конечно, увлекает. Дискуссии на тему «Мо-жет быть так, а может и не быть так» распаляют страстную искру, до-водящую до одержимости: доказать! Не зная другого огня, подобные ему греются фосфорическим теплом лабораторных фейерверком. И всё-таки применить теорию на практике, стать творцом того, что не делал до тебя никто, это заманчиво. Это страсть, сопоставимая с лю-бовным жаром.
Душегубам из окружения Гонаци пришлось ждать недолго.
- Мы согласны внести лепту в общую победу. По нашим расчё-там, получится сверхмощная бомба.
Глаза посвящённых, загорелись особенно ярко. По телу разлилось приятное тепло, кровь притекла к голове, ощущение блаженства, вы-званное различными ассоциациями: сверхбомба – неограниченная власть; сверхбомба – бюджетное финансирование; роскошь; принад-лежность к избранным мира сего с вытекающими отсюда последст-виями – рай на земле.
Работа закипела. Деньги беспрепятственно (или почти беспрепят-ственно) потекли на исполнение заказов, проведение экспериментов и испытаний. Тысячи душелюбов-рабочих, душеприказчиков всех сте-пеней, не догадываясь, включились в процесс создания бомбы, при-общаясь к тем благам, которые сопровождали её создание, словно свита короля.
Си-Ай был на седьмом небе – жизнь удалась. А здесь не так уж и плохо, - думал он, восседая на мягком кресле комфортного лимузина и всматриваясь на выкрашенные набело улицы, пролетающие за ок-ном. Он вспомнил своё детство, лабораторию отца, белые халаты. Си-Ай умиротворённо улыбнулся и откинулся на спинку, проваливаясь в роскошь.
Работа кипела. Кассы выдавали зарплаты и премии. Счета в бан-ках обнулялись и снова заполнялись цифрами, служащие банков по-добострастно приветствовали новых и старых клиентов, расширяя свои улыбки по мере того, как расширялись колонки цифр на личных счетах.
«Зал» не отрываясь, затаив дыхание, следил за «сценой». «Арти-сты» благодарно и привычно собирали Об-рок.
И вот он – апофеоз – два массивных толстяка, выкрашенных в зе-лёный цвет, доставлены на остров, где располагалась специально сформированная авиагруппа. Скрипя механизмами, закрылся бомбо-люк. Оружие возмездия готово нанести свой смертельный и неотра-зимый удар.

Си-Ай с интересом рассматривал пленника, облачённого в одеж-ду мышиного цвета. Надо же – враг? Хотя последнюю догадку самоуверенного душеприказчика-защитника второй степени ещё нужно подтвердить, - выглянула из своих просторных комнат ло-гика.
С

чего же начать? Куда проще общаться с атомами, чем с этими многосложными организмами, начиненными к тому же неуправ-ляемыми чувствами, а некоторые вдобавок и интеллектом. А может, я усложняю картину – материя и в первом случае и во втором. Только в первом случае микро-материя, а тут… Ладно, приступим к экспери-менту.
- Как вы попали сюда? – Си-Ай решил начать с самого каверзно-го вопроса, требующего подготовленного ответа.
- Мне трудно ответить, как я очутился здесь. И не потому, что я сохраняю в себе какую-то тайну. Нет. Всё происходящее со мной за последнее время больше похоже на сказку или на чью-то злую шутку, вымысел.
- Кто же это мог быть, кто так нехорошо пошутил над вами и за-бросил вас сюда, на закрытую авиабазу?
Боковым зрением Си-Ай ощутил укоряющий взгляд Пи-Ти. Он сказал что-то лишнее? - Си-Ай на мгновение смутился, - ну конечно, не нужно было упоминать о том, что авиабаза закрытая. Ну и ладно, дальше острова моя промашка не выйдет. Алфизик, проведя такой анализ ситуации, ожидающе посмотрел на пленника. Тот молчал.
- Что же вы молчите? Попасть на остров можно тремя способами: под водой, по воде и по воздуху. Вам нужно выбрать одно из трёх и назвать, каким способом или транспортным средством вы были дос-тавлены сюда. Как видите, всё очень просто.
- Да, всё очень просто, - Тень неопределённо пожал плечами. Просто, если сел в лодку…
- Так-так, - вырвалось из уст Пи-Ти, словно он хотел воскликнуть «эврика».
Теперь пришла пора укоризненного взгляда со стороны Си-Ай и вопросительного со стороны Тени. Пи-Ти быстро провел пальцами по лбу, как бы поправляя несуществующую чёлку.
- Продолжайте, - после небольшой задержки кивнул головой Си-Ай обращаясь к пленнику. – Вы сели в лодку?
- Нет, я не садился ни в лодку, ни в самолёт, ни ещё куда-нибудь. Я же не просто так упомянул сказку. Назовите это как хотите, на ва-ше усмотрение. Я пришёл сюда.
- Ну да, беззаботно шлёпая по воде босыми ногами, - Пи-Ти на-чинал выходить из себя. Он чувствовал, что его водят за нос. Пускай этот высоколобый слушает всякую белиберду, а он – командир авиа-соединения, и на его плечах большая ответственность.
Пленник замолчал и доверчиво, почти по-детски взглянул на Пи-Ти: «вы не верите мне?» Пи-Ти снова поправил несуществующую чёлку.
- Давайте выслушаем, а потом будем делать выводы. Согласны? – Си-Ай посмотрел прямо в глаза душеприказчику-защитнику второй степени.
Чёрт бы вас всех побрал, - раздражённо чертыхнулся Пи-Ти. Од-нако вслух, выдавил из себя подобие улыбки:
- Валяйте, Си-Ай, вам и карты в руки.
- Итак, продолжайте. Вы сказали, что пришли. Но оглянитесь во-круг, мы на острове, и если вы здравомыслящий человек, то должны понимать, что придти сюда невозможно, если только не шагать по дну, - Си-Ай развёл руками, подытоживая сказанное. – Правда, если покопаться в былинах или легендах некоторых народов, или если вам будет угодно – притчах, то можно найти сказочки о сверхлюдях, сво-бодно перемещающихся по поверхности воды. Но, как понимаете, всему своё место, и сказкам в том числе. Мы же с вами реальные лю-ди и сидим под реальным деревом и небом. – Си-Ай театрально под-нял правую руку, раскрывая ладонь вверх. Он удовлетворённо отме-тил про себя, как «зал» оживлённо зашелестел, о-о – я собираю Об-рок.
- И всё-таки я пришёл.
- Вот так, ногами, - Си-Ай шутливо изобразил двумя пальцами идущего человека. – Г-м.
- Да вот так, ногами. Так же, как я вышел из разрушенного горо-да, так же я пришёл и сюда. И только долины, леса, моря и острова проносились мимо меня, совершенно так же, как если бы они проно-сились за окном несущегося с бешеной скоростью поезда. Вы можете мне не верить, ваше право. Но я ни на шаг не отступил от истины. – Тень опустил голову.
Прекрасная речь, почему же «зал» остался безучастным? Стоп! Он что-то говорил о разрушенном городе?! Не может этого быть?! Или совпадение? – Мысль Си-Ай привычно анализировала сказанное. – Так-так.
- Так-так, - повторил вслух Си-Ай, не замечая, как мысли нечаян-но обрели звук его голоса.
Ещё не находя ответа на интересную задачу, он был на пути к её разрешению. Процесс начал поглощать всё его существо, доставляя непередаваемое удовольствие: я познаю, я открываю. Си-Ай поднял голову и обратился к Пи-Ти:
- Мы можем получить информацию о бомбардировках, осуществ-лённых союзниками по городам зелёных за последние сутки?
- Конечно. – Пи-Ти не спеша допил свой остывший кофе.
Ему давно хотелось уйти, размяться и не слышать эту бредятину. И в то же время он должен был сохранить достоинство командира крупного стратегического соединения и не казаться мальчиком на побегушках у какого-то там алфизика, пусть даже вхожего в Совет Спиритус. «Зал» по достоинству, хлопками, оценил тактический ход Пи-Ти.
Си-Ай провожал взглядом широкую спину Пи-Ти, продолжая решать увлекательную задачку. Он почувствовал себя сыщиком, идущим по следу. Так-так-так, до города г-м … часов полёта на бом-бардировщике. Истребитель быстрее. Но всё равно. - Продолжая ана-лизировать, он, как можно мягче, обратился к пленнику:
- Вы сказали, что вышли из разрушенного города. Что это был за город, название можете сказать.
- Не могу. Не потому что не хочу, я был бы премного благодарен тому, кто раскрыл бы мне: где я нахожусь, и что со мной происходит. Всё, что я знаю о себе – меня назвали здесь Тень.
Си-Ай изучающее смотрел на Тень, пытаясь проникнуть в его мысли, так же, как он привык проникать в тайны микромира. Нет, за-дача пока не из посильных для него. Может быть, последствия взры-ва? Шок, травма? Возможно. И всё-таки невозможно ни одним из из-вестных ему транспортных средств так быстро добраться сюда с любой ближайшей территории, занятой зелёными. Добраться на-столько быстро, чтобы при этом успеть понаблюдать разрушенный бомбардировкой город и встретить приземляющийся на острове бом-бардировщик. - Уровень технологий противника был также хорошо известен Си-Ай. - Кто он!?
Что-то ещё ускользало от Си-Ай. Что-то, что сумел самостоя-тельно отметить и проанализировать его мозг, привыкший к сбору информации. Он в задумчивости тёр свой лоб, на время позабыв о со-беседнике. – Конечно, вот, интуиция. Она подсказывала: присутствие того, кто называл себя Тенью, вызывает повышенное, болезненное внимание со стороны чёрного провала. У алфизика засосало под ло-жечкой, как тогда, когда они стояли перед открытием принципов взаимосвязи микрочастиц. Сладкое предчувствие перед незапертой дверью, за которой тебя ждут чудесные подарки. Он явственно ощу-щал на себе взгляд тьмы, страстный, жаждущий и поглощающий. Си-Ай мог часами рассказывать о сложных физических законах, лежа-щих в основе мироздания, и он ничего не мог сказать об этом непро-ницаемом мраке, раскрывающем свою пасть у самых его ног.
Сам для себя он назвал его «чёрной дырой» - местом, притяги-вающим сильнейшим магнитом всё его существо и дарующим ему чувство полёта, ощущение своего Я как цельной и неделимой частич-ки бытия.
В ней было что-то отталкивающее, пугающее своей хищной не-умолимостью скрытого присутствия, с чем соглашаешься и от чего бежишь. Бежишь и тут же останавливаешься, наблюдая ужасную кар-тину разрываемой плоти того, кто ещё недавно пасся рядом с тобой, мирно пощипывая травку. Вся твоя натура кричит: «Хватит!» - а гла-за хотят ещё и ещё. Глаза? Им, а вернее, тому, кто сидит там, в не-проницаемой темноте, вальяжно расположившись в кресле, хочется смотреть и смотреть, ощущая привкус соли и приятную дрожь во всём теле.
Кто он? В отношении которого «чёрная дыра» сохраняет насто-роженное безмолвие.
Каждый живущий на сцене жизни вольно и невольно собирает Об-рок. Кем бы он ни был: Гонаци, облачённый властью, или самый последний душелюб; посвящённый член Совета Спиритуса или про-стой прислужник – представитель Касты Служителей, все чувствуют незримую связь с алчущим зрелищ «залом».
А как иначе – мы часть этого мира и живём по его законам. Мы дышим его воздухом и освещаемся лучезарными животворными лу-чами. Исчезнет мир, не будет и нас. А может наоборот? – Философ-ские рассуждения Си-Ай споткнулись о новые реалии. В последнее время появились новые теории, заставляющие по-новому взглянуть на фундаментальные основы мира. Не желая вдаваться в жаркие дис-путы со своими далёкими оппонентами, Си-Ай отвлёкся и, настраи-вая резкость, вернулся к действительности.
- Значит, вы утверждаете, что просто пришли сюда, а окружаю-щее вас пространство и время сжались и понеслись мимо с огромной скоростью? Я вас правильно понял?
- Да.
Такое неземное спокойствие и такая несвойственная живым от-крытость. Его вроде совсем не интересует Об-рок. Он где-то там, за или над «чёрной дырой», но никак ни здесь. И напряжённость полей зашкаливает на максимальной отметке, - Си-Ай повёл плечами, ин-туитивно ощущая обезличенный интерес ко всему, что было связано с Тенью.
Обезличенный?! Да-да, вот оно! Его Тьма, Тьма Си-Ай имела своё лицо. У неё не было форм и линий, но тем не менее она была персонифицирована. Имела… душу (Си-Ай не любил слово «душа». Какое-то оно ненаучное, «размазанное», - любил повторять он), - ал-физик поморщился, но был вынужден согласиться, ибо не находил другого более точного определения: - его душу. А в случае с Тенью Тьма вдруг размазывалась на множество «лиц», не теряя при этом своего единства. Толпа, - неожиданно для самого себя Си-Ай нашёл точное определение своим интуитивным ощущениям.
Беседа начала походить на какую-то интеллектуальную игру. За вопросом следовал быстрый ответ, затем долгая, задумчивая пауза. Си-Ай превращался в роденовского мыслителя, а Тень с нескрывае-мой тоской смотрел на свои наручники, стягивающие его запястья.
Под сень дерева шагнул Кэй-Ай, душеприказчик-защитник чет-вёртой степени, метеоролог авиагруппы.
- Вы не видели командира? Я подготовил материалы по вчераш-ней бомбардировке.
- Он ушёл в штаб. Вы разве не встретились там?
Алфизик, оторвавшись от увлекательных игр логики, взглянул на подошедшего. Затем быстро перевёл взгляд на Тень. И снова на ду-шеприказчика-защитника четвёртой степени.
Со стороны могло показаться, что Си-Ай впервые увидел двух братьев-близнецов и очень был поражён удивительной схожестью, переводя взгляд с одного на другого.
- Что-то не так? – Кэй-ай посмотрел на себя, поправляя белую форму.
- Нет-нет, извините, задумался, - виновато улыбнулся алфизик. – Вы не можете оставить мне материал?
- Нет. Сами понимаете – субординация, устав. Я должен передать его командиру, а уж он распоряжается им, как ему заблагорассудится. – Кэй-Ай развернулся и всё с тем же пустынно-отрешённым взглядом направился в сторону штаба.
В поведении метеоролога авиагруппы была заметна некоторая раздвоенность. Он походил на заскучавшего на уроке школьника, ав-томатически декламирующего зазубренный стих, а в душе со всей страстностью убегающего на школьный двор. К солнцу, в страну ре-бячьих игр.
Си-Ай проводил взглядом удаляющуюся спину Кэй-Ай. Они чем-то похожи. Но чем? Ну конечно! – взглядами. Или нет… Всё же есть определённая схожесть. В чём же она заключается. В отрешённо-сти… Да, наверное, так. Хотя… взгляд Тени скорее отрешённо-участвующий, а вот взгляд метеоролога высушенный и отрешённо-безучастный.
- Вы знаете, за вами тянется столько безответных вопросов, - ал-физик повернулся к Тени, - что, даже если бы я захотел, я не мог бы вас отпустить. Сами понимаете: идёт война, а у неё свои законы.
- Мне нужно идти. Я не знаю, о какой войне вы говорите.
- Сейчас сержант принесёт то, что вы просили, - к ним подошёл командир авиасоединения. В его руках была та самая папка, которую, только что держал Кэй-Ай. – А вот и материалы о вчерашней бом-бардировке.
- А-а, метеоролог, он нашёл вас. Странный он. У него не было контузии? – нетерпелево перехватывая папку из рук командира, по-интересовался Си-Эй.
- Он и раньше был несколько замкнутым человеком. А после уви-денного вчера размяк и распустил нюни. Ах, целый город одним ма-хом! – Пи-Ти попытался изобразить полуобморочную нервную да-мочку.
Си-Ай начал с интересом рассматривать фотографии и столбцы цифр – показания, снятые с приборов.
- Ну, а как ваша миленькая беседа? Плодотворна? Или мы по-прежнему беззаботно бегаем по воде. – Пи-Ти задорно засмеялся над собственной шуткой. Голова посветлела после чашечки кофе, и он снова чувствовал себя на высоте – командир стратегического авиасо-единения.
Пи-Ти радушно раскланивался, благодаря за Об-рок.
- Что, - не отрываясь от материала, - тихо прошелестел Си-Ай. – Да вы знаете, кое-что проясняется, но нужно задержать до уточнения некоторых деталей.
- Я и не собирался его отпускать. Какая-то серая личность. Ни то, ни сё. И вашим и нашим. Нет, посидит чуток и расскажет. Да и, в конце концов, пусть им занимается контрразведка. Это их Об-рок. Так я и сделаю и не буду морочить себе голову.
- Разрешите, я задам ещё один вопрос.
- Валяйте, - Пи-Ти сделал жест рукой, мол, делайте что хотите, только меня не вплетайте в вашу глупую историю.
Си-Ай поблагодарил командира кивком головы и протянул в сто-рону пленника свежую, отливающую глянцем фотографию.
- Узнаёте? Похож на тот, виденный вами разрушенный город?
Тень долго всматривался в фотографию. Все замерли, ожидающе глядя на него. Наконец Тень оторвал свой взгляд от снимка и, по-смотрев на всех, утвердительно покачал головой.
- Да. Мне можно идти?
Сначала никто не обратил внимания на настойчивую просьбу, ис-ходящую от пленника. Тогда Тень повторил громче и настойчивей:
- Я не могу здесь оставаться. Мне нужно идти. Я честно ответил на все ваши вопросы.
- Идите, - машинально, и, скорее всего, следуя своей натуре, шут-ливым тоном произнёс Пи-Ти, поражённый тем фактом, что сидящий перед ним человек мог видеть разрушенный город и одновременно сидеть перед ним.
Тому, что произошло затем, никто из присутствующих не мог впоследствии дать толкового и вразумительного объяснения.
- Спасибо.
Тень поднялся. Сержант, напряжённо положив руку на кобуру, шагнул к задержанному с явным намерением вдавить его обратно в стул.
Душеприказчик-защитник и алфизик быстро переглянулись и вперили свои взоры в человека, воспринимающего всё буквально и не признающего условностей этого мира.
Сержант властно ухватился за плечо пленника. Тот обернулся, улыбнулся и, отдёрнув плечо, шагнул… В следующее мгновение его образ размазался, теряя свою объёмность и плотность. Рука сержанта-душелюба провалилась в пустоту, заставляя его инстинктивно, в страхе, отпрянуть и остолбенеть, удерживая эту руку, словно её пора-зил удар током или укус змеи.
Мозг Си-Ай, привыкший запоминать всё с фотографической точ-ностью, запечатлел, как рука бедняги-сержанта скользнула сквозь рассыпающуюся, исчезающую материю. По его запястью скользнуло тёмное контрастное пятно, как будто живой человек шагнул чуть-чуть вперёд, навстречу сильнейшему источнику света, а на его месте очутилась его тень. Человек шагнул ещё дальше. Тень поблекла и растворилась в окружающем пространстве. Мозг Си-Ай запечатлел и лицо Пи-Ти: отвисшая челюсть, в глазах ужас перед неизвестным и неуправляемым.
Немая сцена и торжествующая Тьма, будто в неё закачали адре-налин, и она теперь выплёскивала его бурными овациями, щедро раз-даривая своим любимцам целые букеты Об-рока.

© Игорь Горев, 2014
Дата публикации: 16.04.2014 17:51:41
Просмотров: 2406

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.