Аляска-2 Главы 1-3

Ольга Платонова

Форма: Роман
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 142287 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Аляска-2 - вторая книга моей трилогии "Аляска".

ОЛЬГА ПЛАТОНОВА

АЛЯСКА
Трилогия

КНИГА 2

Часть I

Глава I

ЯНЫЧАР

Я шла на встречу с бывшими однокурсницами. Прошел ровно год с того дня, как мы окончили ИнЯз и получили дипломы преподавателей английского языка. Знаменательный срок! Годовщина расставания с альма-матер — прекрасный повод оторваться от дел и собраться вместе, подвести кое-какие итоги, обменяться новостями. Ну и, конечно, похвастать своими успехами, поболтать, посплетничать. Святое дело в любой женской компании! Группа у нас была дружная, все мы в институте хорошо ладили и весело проводили время. Но потом разбежались и позабыли друг о друге. Теперь же каждую из нас распирало любопытство: как живут бывшие однокашницы, где работают, кого любят? В общем, все ждали встречи с нетерпением.
Собраться решили в ресторане гостиницы «Советская», что на Ленинградском проспекте. Выбор места встречи был неслучайным.
— Там цыгане поют, не соскучишься! — говорила мне по телефону Ада Сорокина. Она в нашей группе была самая невзрачная девушка, зато в учебе — лучшая.
До революции здание гостиницы занимал знаменитый на всю Москву ресторан «Яр». Он славился прекрасной кухней и, главное, первоклассным цыганским пением. Во времена СССР его здорово потеснили, к тому же переименовали в «Советский». Зато часть здания отдали цыганскому театру «Ромэн», и его артисты охотно выступали в ресторане.
— Вдруг сам Сличенко будет, а? — восхищенно шептала в трубке Ада.
Бог знает почему, но именно на закате советской эпохи, в 70-80-е годы, зажигательные цыганские песни и танцы пользовались в стране бешеной популярностью. Без них не обходился ни один крупный концерт или праздничный «Голубой огонек». Главный режиссер театра «Ромэн», актер Николай Сличенко стал тогда звездой советской эстрады. Само собой, мы захотели отметить нашу годовщину там, где можно было послушать цыган!
— Да ты что! — отвечала я. — Народный артист СССР в ресторане петь не будет!
— Ну, не знаю… — сомневалась Ада. — Цыгане — вольный народ, они не чванливые! А может, Катя Жемчужная споет? Помнишь, как она в «Вечном зове» Зорицу играла?
Телесериал «Вечный зов» мы смотрели, когда еще учились в школе. Но помнили его хорошо. В популярности у народа он не уступал легендарным «Семнадцати мгновениям весны». Фильм смотрела вся страна. В те вечера, когда шла телепремьера, улицы пустели: люди сидели по домам у телевизоров. Отличный был сериал: талантливый, яркий, масштабный — революция, война, любовь... Катя Жемчужная исполнила роль цыганки Зорицы замечательно, спору нет! Я бы с удовольствием посмотрела ее выступление в ресторане!
Одним словом, куда ни кинь, вечер встречи с подругами-однокурсницами обещал быть интересным!
Я доехала на метро до станции «Динамо» и вышла на Московскую аллею Петровского парка. Отсюда до ресторана было рукой подать. В преддверии наступающего вечера летняя жара спадала. Я с удовольствием вдохнула запах тополей, теплого асфальта и прогулочным шагом направилась по аллее вдоль Ленинградского проспекта.
У меня было отличное настроение. Предстоящая встреча с подругами побуждала смотреть на себя со стороны, и мне нравилась наблюдаемая картина. По тротуару беспечно вышагивала на шпильках молодая, красивая, модно одетая женщина. Серебристая кофточка с люрексом, элегантная узкая юбка, пышная прическа, эффектный макияж… Мне говорили, что я была похожа на суперпопулярную тогда британскую рок-звезду Бонни Тайлер. Меня это вполне устраивало! А если добавить, что эта «Бонни», помимо привлекательной внешности, имела ученую степень кандидата филологических наук и преподавала английский язык в одном из ведущих вузов страны, то…
Я была вполне довольна собой. Есть чем похвастать перед подругами! К тому же недавно меня пригласили работать в КГБ переводчицей. Статус сотрудника госбезопасности — это престижно! Я отказалась. Работа предполагала доступ к информации с грифом секретности «ССОВ» — «Совершенно секретно особой важности». Поэтому переводчица такого ранга не могла выезжать за границу.
А я собиралась туда выезжать! Мне очень хотелось посмотреть мир, побывать в зарубежных странах! Особенно в Англии — на родине языка, который я так хорошо сумела изучить! В то время к власти в СССР уже пришел Горбачев, газеты трубили об «ускорении» и «перестройке», шли слухи о демократических реформах, ослаблении советского режима. Так что мои «зарубежные» планы вполне могли осуществиться. Но не только в загранице было дело. Мне казалось, что грядущие перемены обещают обретение неведомых жизненных возможностей. В такое чудесное время запирать себя в стенах КГБ было глупо!
Я вдруг ощутила, как легка и упруга моя походка. Встречные мужчины кидали на меня заинтересованные взгляды. Это будоражило, дарило сладкое ощущение женской власти, полноты жизни. Мне казалось, что не только Московская аллея — весь мир лежит у моих ног!
На пути возник странный тип. Он стоял посреди аллеи и с ласковой улыбкой смотрел на меня. Немолодой, щуплый, лысоватый, с рыбьим ртом и хитрыми глазками, он был одет в стиле «вольный художник»: легкий костюм салатового цвета, на шее — золотистый шелковый платок. Когда я приблизилась, тип шагнул навстречу и осторожно положил руку на мое предплечье:
— Девушка, сегодня с вами случилось что-то чудесное!
Я остановилась и засмеялась в ответ на этот мастерски оформленный комплимент. Мне было приятно. С другой стороны, как умело и бесцеремонно «художник» нарушил мое личное пространство! Этот стареющий ловелас знал, что делал!
— Пойдемте ко мне и отметим это событие!
Я молча высвободила руку и пошла дальше. Его оскорбительное двусмысленное предложение заслуживало резкого ответа. Но очень уж изящно он подкатил!
Неожиданный контакт изменил строй моих мыслей. «Да, может быть, я и неплохо выгляжу, — думалось мне. — И у меня очень хорошее настроение. Но…»
Но вряд ли это настроение можно было назвать беззаботным. Я тяжело переживала разрыв с Отари. Решение расстаться с горячо любимым человеком далось мне большой кровью. Порой я чувствовала себя так, будто задушила наше счастье своими руками… Но разве можно было поступить иначе? Что бы там ни говорили, мы в ответе за свою жизнь. Перед людьми, перед миром, перед Богом… Перед самими собой, в конце концов! И положить эту жизнь на алтарь любви к человеку, который в любой момент был готов предать нашу общую судьбу?..
Однажды я вдруг осознала: жизнь больше любви. Я выбрала жизнь.
С той поры все изменилось. Юношеская безоглядная преданность движениям высоких чувств оставила меня. Она уступила место разумной практичности. «Жизнь нужно строить, — говорила я себе, — и сердечная привязанность здесь — плохой помощник. Иначе будешь ждать у моря погоды, как ты это делала в течение семи лет!»
Я больше не верила в любовь. И не искала ее, не ждала. На смену ей пришла серьезная озабоченность своей женской судьбой. Я мечтала построить полноценную семью, иметь детей, быть Женщиной — в самом полном смысле этого слова. Если бы Отари вернулся ко мне, мы бы вступили в брак, построили дом в Грузии, как он обещал, и зажили в любви и согласии. Правда, нашему счастью могла помешать моя былая «женская» болезнь. Она, по словам врачей, лишала меня способности иметь детей. Но состояние моего здоровья уже в течение пяти лет говорило другое: в этой сфере нет проблем. Даже если я и ошибалась — все равно! Никакой недуг не помешал бы мне зачать ребенка от любимого мужчины!
Но любовь не оправдала моих ожиданий. И теперь я не собиралась отдавать ей на откуп свою мечту быть Женщиной. Моя разумная практичность говорила:
«Хочешь семью? Так строй ее! Ищи хорошего мужа, рожай детей и живи, как люди живут!»
На том мы с ней, с практичностью, и согласились. Я решила всерьез заняться обустройством своей личной жизни и создать семью. Пусть даже без любви…
С тех пор внимание мужчин обрело для меня особый смысл. Раньше я принимала комплименты как признание своих женских достоинств. Теперь же смотрела на любую попытку ухаживать за мной как на приоткрытую дверь в новую жизнь.
Я прошла по эстакаде над широченной улицей Новая Башиловка и оказалась рядом с рестораном. Меня охватило легкое волнение. В последние годы я очень редко выбиралась «на люди». Учеба, работа, защита диссертации к этому не располагали. Да меня и не тянуло в места, как тогда говорили, «отдыха и развлечений граждан». Я ждала, когда смогу пойти туда с Отари. Теперь же встреча с однокурсницами в ресторане была очень кстати.
«Ресторан «Советский» — один из самых престижных в Москве! Его посещают достойные мужчины! Ты можешь встретить там будущего мужа!» — деловито шептала мне разумная практичность.
Как в воду глядела…
***
В ресторанном зале приглушили свет. Из динамиков прозвучал короткий гитарный перебор, и тут же за ним вступил мелодичный мужской тенор: «Feelings, nothing more than feelings…» («Чувства, всего лишь чувства…»).
— Ах, это Альберт Моррис, душка! Как я его люблю! — вскинулась Ада Сорокина и сверкнула глазами на подруг: — Девушки, внимание! Первый медленный танец за вечер! Кавалеры приглашают дам! Ждем-с!
И обвела зал вызывающим взглядом.
Похоже, она выпила больше вина, чем могла себе позволить. Но это было простительно. Встреча двенадцати однокурсниц проходила столь эмоционально, что другие посетители диву давались. Сначала мы кричали, обнимались и целовались, потом расселись за одним длинным столом и продолжали кричать.
— Маринка, какая ты стала! У-ух!..
— Что ты говоришь! Это Юлька такое натворила?! Не может быть!
— У тебя мальчик?! Девчонки, у Наташки мальчик родился! Наливайте шампанское, за это надо выпить!
— Салат «Столичный» и котлету по-киевски хочу!! Заказали?
Мы бурно обменивались новостями. Мы предавались веселым воспоминаниям. Мы произносили шутливые тосты. Ресторанный зал периодически сотрясался взрывами звонкого девичьего хохота.
Нам было на всех наплевать. Мы не виделись целый год, и оказалось, что нет ничего важнее этой встречи! Мы ели салат «Столичный» и котлеты по-киевски, пили вино, вставали из-за стола все разом и шли к сцене танцевать. Театр «Ромэн» не обманул наших ожиданий: мы насладились выступлением Кати Жемчужной и цыганского ансамбля, а потом с криками «Браво!» долго отбивали ладони в аплодисментах. Но все это не мешало нам непрерывно общаться друг с другом. Мы никак не могли наговориться!
Из наших беспорядочных бесед я поняла, что мои подруги не озадачивались карьерным ростом или, тем более, научными достижениями. Многие работали учителями английского языка в школе. Кто-то устроился в переводческие отделы НИИ. Другие вышли замуж и стали мамами-домохозяйками, отложив карьеру на неопределенный срок. Но никто из них не мог похвастать должностью штатного преподавателя института и ученой степенью, как я. Зато все они были счастливы! Да-да, именно счастливы, а не просто рады встрече с подругами! Я чувствовала это! У кого-то был любимый и любящий муж, кто-то готовился к свадьбе, кто-то ждал свидания… И каждая из моих бывших однокурсниц находилась в гармонии с собой и миром.
Никто из них не был растерян, обескуражен потерей любви. Не страдал от одиночества. Не жил воспоминаниями о былом счастье. Только я.
«Teardrops rolling down on my face trying to forget my feelings of love…» («Слезы катятся по моим щекам, когда я пытаюсь забыть любовь…») — продолжал петь знаменитый бразилец Альберт Моррис. Наверное, то, что случилось со мной — в этом мире не новость, думала я. Ведь он сочинил «Feelings» десять лет назад, а песня до сих пор звучит в Америке и Европе. И вот здесь, в Москве…
Наверное, сегодня — для меня. Альберт Моррис пел о моих чувствах…
Мне захотелось побыть одной. Я отвернулась от подруг, села боком к столу, лицом к залу. И увидела, как из-за ближнего столика поднялся высокий молодой мужчина и посмотрел на меня.
Я заметила его уже давно. Он пришел сюда с небритым, неряшливо одетым чернявым парнем, по виду азербайджанцем, и являл собой прямую противоположность своему спутнику. Мужчина имел яркую восточную внешность: ястребиный нос, большие выразительные черные глаза, волнистые волосы, гладкая оливковая кожа. Внушительный подбородок придавал его облику агрессивную мужественность, а безупречно сидящий дорогой костюм — умеренную строгость. Этакий красавец-янычар в современной стильной упаковке!
Он сидел к нам спиной и все время оглядывался. По выражению его лица нельзя было понять: то ли мы досаждаем ему своим шумным весельем, то ли он просто-напросто интересуется компанией симпатичных и нарядных девушек.
Я отметила: ни он, ни его приятель не пили спиртного. Официант два раза приносил им бутылку минеральной воды.
«Янычар», не отрывая от меня взгляда, направился к нашему столу.
— Ой, девочки! — бесцеремонно вытаращилась на него Ада Сорокина. — Какой роскошный экземпляр — с ума сойти!
Статная фигура мужчины притягивала взгляды. Он шел, высокомерно откинув голову. величественно дарил себя миру.
Это впечатляло.
Мужчина приблизился ко мне и с достоинством, без улыбки, кивнул:
— Разрешите пригласить вас на танец!
У него был приятный мягкий баритон. Говорил он с легким акцентом.
Не собиралась я сейчас танцевать с новым кавалером. Тем более, под «Feelings» — песню об утерянной любви. Я хотела просто слушать ее. Но разумная практичность толкнула меня под локоть:
«Так и будешь всю жизнь сидеть?! Забыла о своих планах?!»
К тому же я заметила, что подруги притихли и с завистливым ожиданием смотрели на готовую образоваться пару: мисс Платонова – красавец-янычар. Это мне льстило. И еще то, что он выбрал из всех именно меня.
Я встала и протянула ему руку. Он умело и сдержанно повел меня в танце. Мне это понравилось. Я подняла голову и встретила его улыбающийся пристальный взгляд. Он молчал. Его глаза загадочно мерцали.
Так прошла минута или две. Танец должен был скоро закончиться.
«Странный какой, — подумалось мне. — Хоть бы спросил, как меня зовут!»
Много позже молчаливость и надежная фиксация улыбчивого взгляда на каком-нибудь объекте будут говорить мне одно: он находится под действием наркотиков. Какие из них были ему по душе, я так никогда и не узнала. Но однажды поняла, почему в вечер нашего знакомства они с приятелем не заказывали спиртное. Алкоголь и наркотики — опасное сочетание.
Он вообще никогда не пил ничего крепче кефира.
Он был наркоманом.
Но я долго не знала об этом. Вообще ничего не знала о запрещенных психоактивных веществах и наркотическом опьянении. И объясняла странности его поведения особенностями характера.
Мне было приятно ощущать его сильные руки на своей талии, вдыхать терпкий запах незнакомых мужских духов.
Альберт Морис пропел: «I wish I've never met you, girl…» («Лучше бы я никогда не встречал тебя, девочка…»). Вот тогда мой кавалер встрепенулся и сказал:
— Давай познакомимся. Меня зовут Султан. Я из Турции. Учусь в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы. На факультете экономики и права.
Впоследствии я привыкла к этой его манере говорить о себе лаконично, но исчерпывающе. Он был немногословен, живым умом не отличался. Но очень уважал свою персону и старался простыми словами рассказать о том, что его касалось, как можно подробнее.
«Надо же, турок! — подумала я. — Как интересно!» На вид ему было лет тридцать. Многовато для студента. Но в Университете дружбы народов учились иностранцы и постарше.
Я не успела назвать себя в ответ. Он тут же спросил:
— А знаешь, какая у меня фамилия? — И, не ожидая встречного вопроса, ответил: — Ататюрк! — Его большие глаза цвета черной вишни горделиво блеснули.
Это мне ни о чем не говорило. Но он назвал свою фамилию так значительно, что она, судя по всему, должна была произвести на меня сильное впечатление. Я решила ему подыграть и сделала удивленное лицо:
— Не может быть!
На мое счастье, музыка смолкла, и мне не пришлось комментировать свое удивление. Я поспешила к подругам. Впечатляющий кавалер с громким именем Султан и загадочной фамилией Ататюрк галантно проводил меня. Когда я опустилась на стул, он склонился надо мной и тихо спросил:
— Можно пригласить тебя на следующий медленный танец?
Вопрос прозвучал обстоятельно и скучно — как все, что он говорил до этого и скажет позже.
Девчонки пожирали нас глазами. Поэтому я нежно улыбнулась своему видному ухажеру и положила ему руку на предплечье так, как это исполнил бы «свободный художник» с Московской аллеи. Получилось довольно интимно. Мой ответ прозвучал настолько же обстоятельно, насколько был задан вопрос. Но так громко, чтобы все мои подруги слышали:
— Хорошо, Султан! Следующий танец — твой!
Красавец-турок удовлетворенно кивнул, медленно провел рукой по волнистым волосам и величественно отчалил в сторону своего столика.
Он так и не спросил, как меня зовут. Зато рассказал о себе и «забронировал» очередной танец. Нарцисс!
— Ну, Олька, ты даешь! — проводила Султана восхищенным взглядом Ада Сорокина. — Вот это мэн!
Сленговое словечко «мэн» — от английского «man», мужчина — тогда только начинало входить в моду.
— Глаз с тебя не сводит! Он кто?
— Турок, — с беспечным видом ответила я. — Султан Ататюрк. Похоже, какая-то важная шишка у себя на родине!
— А-та-тюрк?! — округлила глаза Ада. — Не может быть!
«Моими словами отреагировала! — чуть не засмеялась я. — Так пусть же теперь наша начитанная отличница Адочка расскажет мне, в чем здесь секрет!»
— Да ты что, не знаешь?! — в ответ на мой вопрос изумленно воскликнула подруга. — Предок твоего Султана — Мустафа Кемаль Ататюрк, первый президент Турции! Он всю страну перевернул, отстоял независимость, создал Турецкую республику! Он там, как у нас Ленин или Сталин, был! Ататюрк в переводе с турецкого — «отец турок»!
— Да-а? — Вот теперь я на самом деле была удивлена. — Так, значит, этот Султан — родственник самого президента Турции?
— Ну, бывшего президента, — уточнила Ада. — Он умер давно. А то, что родственник, причем близкий, — это наверняка! — деловито заявила она. — В Турции был культ личности Ататюрка. Там закон принят, который запрещает брать его фамилию. А если твоему Султану разрешили, значит, он, действительно… как это… «особа, приближенная к императору»!
Она засмеялась, потом уперлась в меня взглядом и часто заморгала. Видимо, вспоминала из истории Турции что-то еще и собиралась мне доложить. Но и того, что я услышала, было достаточно, чтобы моя практичная разумность подала голос:
«Этот Султан — блестящая партия! Оцени его социальный статус в Турции! Можно представить, как обеспечены его родители, какое большое наследство он получит! И мужчина хоть куда! Тебе же приятно было с ним танцевать?»
Я непроизвольно повернула голову в сторону столика, за которым сидел Султан. Он что-то возбужденно втолковывал своему небритому другу и нервно оглядывался на нашу компанию. От его величавой невозмутимости не осталось и следа. Наши взгляды встретились, он прервался на полуслове, застыл и уставился на меня. Я прочла в его глазах растерянность.
Мне стало весело. Не нужно было долго размышлять, чтобы понять, в чем дело. Ему просто очень понравилась девушка, с которой он только что танцевал. И он собирался продолжить знакомство. Но не знал как. Пока мы разговаривали с Адой, один быстрый танец сменялся другим, а медленного все не было. От этого мой кавалер сильно нервничал.
«Во как тебя проняло!» — самодовольно подумала я и поймала себя на том, что нисколько не взволнована вниманием турка.
«А почему?! — возмутилась моя разумная практичность. — Разве плох этот Ататюрк, а? Он сейчас пригласит тебя на танец и начнет активно ухаживать. Тебе и карты в руки! А ты о чем думаешь? Разберись с этим немедленно! И отбрось свою дурацкую веселость!»
— А, еще вспомнила! — перестала моргать Ада. — Ататюрк своих детей не имел. Он удочерил восемь девочек и усыновил двух или трех мальчиков, не помню. Еще у него сестра была. Твой Султан может быть сыном или внуком одного из этих людей. — Она подумала, что-то посчитала в уме и сказала: — Восточные женщины рано рожают. Так что он, скорее всего, правнук или внучатый племянник Ататюрка!
— Ну, Ада, ты просто ходячая энциклопедия! — воздала я должное эрудиции подруги. — Откуда ты все это знаешь? В школе мы только войны России с Турцией проходили!
— А, ерунда! — отмахнулась умная Ада. — Ты же знаешь, у меня фотографическая память. Прочла где-то, да и запомнила, делов-то!
Из динамиков медленно потекла в зал мелодичная музыка. Я смотрела на подругу, но краем глаза уловила движение у столика Султана: родственник первого президента Турции встал во весь свой немалый рост. Не было никаких сомнений: сейчас он направится к нашей компании и пригласит меня на танец. Но я все не могла понять, хочется мне этого или нет…
Султан произвел на меня сильное впечатление. Он был красивый породистый самец. Сейчас сказали бы, что турок имел модельную внешность. Это решало многое. Плюс то, на чем сосредоточилась моя разумная практичность: социальный статус, иностранное подданство, состоятельные родители и все такое…
Но хоть я и слышала от него всего несколько фраз, чисто женским чутьем уловила: он пустой. Не глупец, не циник, не грубиян. Не умница, не моралист, не эстет. Мистер Никто.
Султан Ататюрк двинулся ко мне. Я не сводила с него глаз. Нужно было что-то решать.
«Ни то ни се, ни два ни полтора, ни рыба ни мясо… — вертелось в голове. — Интересно, он все-таки захочет узнать мое имя?»
Султан подошел, глаза его возбужденно блестели. Я встала. И тут он, наконец, спросил:
— Как тебя зовут?
«Вот видишь! — радостно засуетилась моя разумная практичность. — Никакой он не нарцисс, нормальный мужик! А тебе нужно только это! Ты же не веришь в любовь, и не хочешь ее! Тебе нагадали, что первым ребенком будет дочь. Так подумай о ней! Представь, какая красавица получится! Потанцуй, проведи с ним вечер, узнай поближе. Проверь предположения Адочки. И если все так, как она говорит, бери в мужья этого Ататюрка, да и дело с концом!»
В танце Султан обнял меня намного крепче, чем в первый раз, и сразу спросил:
— Ты хочешь знать, кто я такой?
«Это он так «активно ухаживает»! — сообразила я. — Считает, что лучшее развлечение для девушки — изучать его родословную!»
Впрочем, намерения Султана отвечали моим — узнать о нем как можно больше.
— Конечно! — воскликнула я. И поспешила показать только что полученные от Адочки знания: — Ты ведь из рода Мустафы Кемаля Ататюрка?
— Да! — оживился он. — Ты знаешь о нем? Хорошо!
До окончания танца он пытался объяснить, кем приходится первому президенту Турции. Но это так и осталось для меня загадкой. Султан ничего не понимал в русских названиях родственных связей.
Когда музыка смолкла, он спросил:
— Можно проводить тебя до дома?
Я согласилась.
В тот вечер мы долго гуляли по Тверскому бульвару. Султан был обходителен, бережно вел меня под руку. Как и ожидалось, он продолжал говорить только о себе. Я внимательно слушала.
Мои предположения оправдались. Его семья была богата, владела большим домом в Стамбуле, а проживала на шикарной вилле на побережье пролива Босфор. Отец занимал высокий правительственный пост и получал баснословную зарплату. Мать, властная и практичная женщина, вела домашнее хозяйство и занималась воспитанием единственного сына. Когда Султан окончил школу, отец взял его к себе на работу референтом.
— Я восемь лет у него служил, хорошо было, — с грустными нотками в голосе сказал Султан. Я поняла, что непыльная работа референта была ему по душе. Честолюбивые мечты и желание реализоваться в настоящем деле его, похоже, не беспокоили. Он ни в чем не нуждался, был молод, красив, и это удовлетворяло его сполна.
— Так зачем ты в Москву приехал, в университет поступил? — удивилась я.
— Мать настояла, — с напряжением в голосе ответил Султан. — Она хочет, чтоб я стал дипломатом. Или большим чиновником, как отец.
Он жил в университетском общежитии, перешел на последний курс. Мать посылала ему столько денег, сколько он просил. Поэтому Султан каждый день ужинал в ресторанах, носил дорогие костюмы и перемещался по Москве не иначе как на такси. Когда он рассказывал об этом, я подумала: «Похоже, в Турции ты ничего не искал в жизни, кроме развлечений. Иначе не сидел бы у отца под боком до 25 лет. Но и здесь тебя ничего не интересует: ни учеба, ни дело, ни хобби какое-нибудь. Что же ты за человек такой? И как с тобой можно строить семью?»
— Ты мне нравишься, — вдруг сказал Султан, развернулся ко мне и осторожно обнял за плечи. Глаза его возбужденно заблестели, как недавно в ресторане.
Потом я поняла: то, что с ним тогда происходило, ввело меня в заблуждение. Он был флегматик и не умел испытывать сильные эмоции. Скорее всего, во многом его темперамент определялся наркотической зависимостью. Когда он находился под действием препаратов, молча блаженствовал. А между приемами старался сохранить равновесие и, как говорится, не делать резких движений. Так легче переносить давление жизни, пока его не снимет следующая доза…
Но встреча со мной выбила Султана из наезженной колеи. Кажется, не только чувственность его была поражена. Мое появление пробудило другие, более высокие части этой полуспящей натуры. Он вспомнил, что есть на свете иное счастье, чем кайф от наркотического опьянения. И поверил в это счастье, захотел им жить.
Наверное, я вытянула его карту любви. Так, как это когда-то сделал с моей картой Отари…
На короткое время Султан проснулся к настоящей жизни.
— Давай встретимся завтра, — тихо сказал он и слегка коснулся губами моих губ.
Меня тронула его осторожная нежность. Я больше не хотела ничего анализировать и рассчитывать. Этот красивый и сильный мужчина мне определенно нравился.
Ведь что такое женская логика? Думаешь одно. Делаешь другое — прямо противоположное. А получаешь третье — то, чего и в мыслях не было!
— Завтра, да…
Через месяц Султан сделал мне предложение руки и сердца. Я ответила согласием.
***
Родители отнеслись к моему решению выйти замуж с удовлетворением. Мама сразу же выдала без обиняков:
— Наконец-то перестала ждать своего уголовника! А то поселился бы у нас этот вор, Отари твой! Слава богу, теперь не появится здесь!
— Валя! — укоризненно посмотрел на нее отец. Он наверняка думал об Отари примерно то же самое. Но никогда не позволил бы себе грубо отзываться о моем любимом.
— А что? Я не права? — вскинулась мама. — Вот Султан — хороший парень! Приличный, основательный, серьезный. Сразу видно: на такого можно в жизни положиться!
К тому времени я познакомила родителей со своим женихом. Три раза мы все вместе пили чай, Султан подвергался бесцеремонным маминым допросам и с честью выдержал этот экзамен. Студент университета, импозантный обеспеченный иностранец, спокойный и вежливый, он получил высший балл. К тому же манера Султана держаться так, будто он — пуп Земли, в этом случае была как нельзя кстати. Она обещала родителям намного большее, чем то, что представлял собой будущий зять. Действительно, если человек держится с огромным чувством собственного достоинства, ставит себе высокую цену — это неспроста! Значит, есть у него скрытый потенциал! Он еще себя покажет! Думается, примерно так они рассуждали.
То, что Султан — турок, подданный капиталистической страны, родителей не тревожило. Хотя в похожей ситуации всего несколько лет назад их охватила паника — когда ко мне посватался Дэвид Барбер. В те годы отец работал в Главном управлении пожарной охраны МВД, мама — в МИДе. Оба руководили в своих ведомствах партийными организациями. За брак их дочери с американцем они могли лишиться всех постов и должностей. Но теперь им ничто не угрожало: оба вышли на пенсию. Да и реформы Горбачева набирали силу. Партия и КГБ отказались от жестоких режимных строгостей. Браки с иностранцами больше не считались нарушением моральных норм советского человека.
«Как все быстро и незаметно меняется! — думала я. — Вот и родители — уже пенсионеры. Маме — за шестьдесят, отцу — под семьдесят. Старики?..»
Нет, стариками их не назовешь! Мама по-прежнему оставалась строгой модницей, какой была всю жизнь. Только вот немного оплыла фигура, двойной подбородок появился… Впрочем, это ее нисколько не портило, а придавало уместную для женщины ее возраста солидность. Отец же, как и в былые годы, мог гордиться крепкой фигурой и густой гривой зачесанных назад волос. Шевелюра, правда, стала седой…
Родители старались больше времени проводить на даче. Каждый год пропадали там с мая по октябрь. Но как только узнали о моем знакомстве с Султаном, стали приезжать домой каждое воскресенье. Виданное ли дело — у дочери ухажер появился! Это после семи лет затворничества!
В такие дни я приглашала в гости Султана. Его сближению с родителями нужно было уделить особое внимание. «Ведь после свадьбы, — размышляла я, — он переберется из общежития ко мне. Родители на это согласны. А через год, как только Султан защитит диплом, мы уедем в Турцию…»
Папа отреагировал на мамино замечание о будущем зяте сдержанно, но одобрительно:
— Да, Валя, Султан мне нравится. — И спросил меня: — Заявление в ЗАГС подали уже?
— Да, пап. Но ты же знаешь, расписаться только через три месяца можно. Государство требует проверки чувств!
— Ну, правильно! Раньше в деревнях свадьбы всегда осенью играли… — Отец задумчиво поворошил волосы. — А ребенка думаешь рожать?
— А как же! — воскликнула я. — У нас дочь будет!
— Ой, ну надо же! — нервически засмеялась и всплеснула руками мама. — Она уже знает, кто у нее родится! Гадает на кофейной гуще!
В ее голосе звучали тревожные нотки. Я знала: она опасалась, что появление внучки отяготит ее размеренное существование, лишит привычного комфорта. Всю жизнь мама отстранялась от забот обо мне. Теперь же, еще до рождения моей дочери, отворачивалась и от нее. А говорят, что пожилые люди внучат любят больше детей!
— Мы здесь вот что решили, дочь, — твердо сказал отец, искоса взглянув на маму. — Занимай с мужем две комнаты. Та, в которой ты сейчас живешь, у вас спальня будет. А в комнате Марфуши — гостиная. Для молодой семьи — то, что надо!
К тому времени в нашей пятикомнатной коммунальной квартире произошли большие перемены. Были они непростыми, и о них стоит рассказать.
За три года до моего знакомства с Султаном умерла старая карлица Марфуша. Власти Москвы продолжали расселение коммуналок, начатое в 70-е годы. Поэтому освободившаяся комната перешла к нам. Еще через год получила отдельную квартиру и съехала моя интеллигентная приятельница Алиса. Соседей больше не осталось. И мы — семья Платоновых — стали полноправными хозяевами всех пяти комнат!
Нашей радости не было предела: наконец-то заживем отдельно от чужих людей!
Но все испортил мой брат Саша. Он не раз добавлял в бочку меда налаженного быта семьи свою ложку дегтя, такая уж у него была натура. Но в этот раз превзошел самого себя. Целый месяц он ходил с озабоченным видом и о чем-то усиленно думал. А потом вдруг взял да и разделил лицевые счета! И прописался в одной из комнат!
— Зачем это? — сурово спрашивал его отец. — Что тебе с семьей не живется?
— Одна комната полагается мне по закону, — нудил брат. — А за вашу лишнюю жилплощадь я платить не собираюсь.
Саша был жадный и злопамятный малый. Он не забыл, как много лет назад отец потребовал от него отдавать часть зарплаты на питание. Ведь брат всегда садился за стол вместе с нами. Он тогда отказался:
— Это дорого! Буду отдельно питаться!
И навсегда отдалился от родителей. Да и со мной дел иметь не хотел: ведь однажды я посмела взять с полки холодильника его собственность — кусок вареной колбасы! Он устроил громкий скандал и, кажется, до сих пор помнил о той трагической утрате.
Он не стал нам врагом. Но и другом не был. Жил с нами, как сосед. И, наконец, оформил эти отношения разделением лицевых счетов.
Отец тогда обеспокоился:
— Не знаю, что и думать… От него всего можно ожидать!
Ожидать от Саши можно было только неприятностей.
Через некоторое время брат вдрызг рассорился с отцом по какому-то пустяковому поводу и обменял свое жилье на комнату в другой квартире. Он уехал, а к нам заселилась древняя старушка.
Мы снова оказались в коммуналке.
Отец с матерью были расстроены донельзя. Ведь их мечта жить в отдельной квартире, казалось, воплотилась! Они так долго этого ждали! И вот…
В первые дни после переезда старушки в Сашину комнату мама лежала с мокрым полотенцем на голове и пила цитрамон. От отца пахло валерьянкой. Я успокаивала их как могла.
Мой брат отомстил своей семье, можно сказать, беспощадно. Мы по достоинству оценили его бездушие. Но не тот он был человек, чтобы доставить кому бы то ни было большие неприятности. У него мало что получалось в жизни. Даже его злодеяния не имели серьезных последствий. Через год старушка умерла, и снова вся квартира стала нашей…
— Занимай с мужем две комнаты, — сказал отец.
Это был царский подарок! Именно подарок. В отличие от Саши, я понимала: только родители могли распоряжаться нашими комнатами. Эта квартира была достоянием их общей судьбы, их забот, терпения и трудов. Здесь я не имела права требовать.
— Спасибо, папочка!
Я была благодарна отцу за то, что он избавил меня от необходимости самой поднимать этот щекотливый вопрос в дальнейшем.
— Нужно будет, у Алисы еще разместитесь.
— Нам двух комнат за глаза хватит!
***
В тот вечер я пошла на свидание с Султаном и рассказала ему о разговоре с родителями.
— Как все хорошо складывается! — обрадовался он.
После того, как мы решили пожениться, при каждой встрече только и говорили о совместной жизни. Это было лето счастливых надежд и светлых ожиданий. Мы гуляли в московских парках, ели мороженое и целовались, ходили в кино и рестораны, катались по Москве-реке на теплоходе. Султан был нежен и ласков со мной. Он умел обуздывать порывы мужской страсти и не требовал близости. Не знаю, как он строил отношения с другими женщинами раньше, я не спрашивала. Но в том, что касается невесты, он старался придерживаться старинных турецких традиций.
— У нас с молодыми строго обходятся, особенно в провинции, — рассказывал он. — Жених и невеста до свадьбы могут видеться только с разрешения родителей. И в присутствии родственников. Часто мужчина в первый раз дотрагивается до своей жены лишь в брачной комнате. Их руки соединяет пожилая женщина. Потом уходит…
— Ах, мы нарушаем традиции! — шутливо ужасалась я и брала его за руку. Он серьезно отвечал:
— Твои родители нам разрешили встречаться. А мои далеко… Конечно, мы нарушаем, в Москве другая жизнь. Но я хочу сохранить главное. Ведь ты — моя невеста! — И осторожно, как в вечер нашего знакомства, целовал меня в губы.
Он трепетно относился ко мне. Потом я вспоминала ту солнечную пору его влюбленности и приходила к выводу: он не принимал наркотиков и был самим собой в течение нескольких месяцев.
Если бы не его роковая зависимость! Ведь по мере того, как я узнавала Султана, моя симпатия к нему становилась все больше похожей на любовное чувство. Конечно, мне бывало с ним скучновато. Я не слышала от него умных слов или интересных соображений. Он не отличался яркой эмоциональностью. Вообще говоря, мой жених был ограниченным человеком, скупым на внешние проявления. Но зато имел спокойный характер, казался надежным и, по словам моей мамы, «основательным». А как он рассказывал о нашей будущей жизни в Турции!
— В один день в двух морях купаться сможешь! — весело обещал он. — Наш дом стоит в центре Стамбула. Утром сядем в машину и… На юг поедем — через полчаса в Мраморном море плавать будем! Знаешь, какие самые чистые и удобные пляжи у нас? На Принцевых островах! На пароме до них доберемся. Там автомобили запрещены, поэтому на лошадях, в фаэтоне, до пляжа прокатимся! Потом в город вернемся, в рыбном ресторанчике пообедаем и — на север махнем, вдоль пролива! По дороге дворцы увидишь, мечети, башни старинные… Захочешь — по Босфорскому мосту тебя прокачу! Он огромный, полтора километра длиной! С него Стамбул как на ладони видно. А через 30 километров — Черное море! Здорово?
— А у тебя что, в Турции машина есть? — спрашивала я.
— А как же! — с гордостью отвечал Султан. − Лучший спортивный итальянский автомобиль! «Ламборджини»! Отец подарил, когда я в университет вступительные экзамены сдал. Зверь-машина!
Я представила, как мы с Султаном на бешеной скорости мчимся по Босфорскому мосту над зеркальными водами пролива. Теплый ветер врывается в открытые окна, развевает мои волосы. Я смотрю на Стамбул — на беспорядочное смешение современных высотных зданий и старинных особняков, крепостей и дворцов, на купола и минареты мечетей. Султан что-то оживленно рассказывает и смеется. Совсем скоро мы доедем до Черного моря, и его ласковые волны обнимут нас…
«Как все хорошо складывается!» — повторяла я слова Султана. И ждала свадьбы.
Ничто из того, что обещал мой жених, не сбылось.
***
Однажды, в конце лета, Султан пришел на свидание мрачнее тучи. Я испугалась:
— Что случилось?!
Он держал в руках конверт с большой авиапочтовой маркой. Достал из него листок бумаги, тот был мелко исписан с двух сторон. Текст походил на английский, но изобиловал буквами с под- и надстрочными знаками. «Из Турции! — поняла я. — От родных, наверное!»
— Дома что-то случилось?
— Случилось… — процедил сквозь зубы Султан и стал медленно сминать листок в кулаке. — Мать против нашей свадьбы. Ну, и отец, конечно, тоже…
Поначалу я не очень сильно встревожилась. Это в старину не принято было играть свадьбу без родительского благословения. К нему относились как к путевке в счастливую семейную жизнь. Благословили мать с отцом — совет молодым да любовь! А если не дали согласия на брак — нельзя жениться: счастья не будет!
Но ведь то было в старину!
«Теперь сплошь и рядом люди сами выбирают себе пару, — думала я. — И не спрашивают ни у кого разрешения! Почему Султан так озаботился? При чем здесь его родители? Женимся без их согласия!»
Потом я вспомнила об уважении Султана к турецким традициям. Оно возникло не на пустом месте. Скорей всего, родители прививали ему это уважение с детства. А значит, и сами строго следовали вековым обычаям и нормам поведения.
«Получается, семейка-то у него ортодоксальная! — соображала я. — Все в ней жестко регламентировано. Женитьба вопреки воле родителей грозит серьезными неприятностями. Какими?..»
И тут решительно взяла слово моя разумная практичность: «Да ты что, не понимаешь?! Проклянут твоего Султана, как у нас на Руси проклинали! От рода отлучат! Содержания лишат, потом — наследства! Ортодоксы же!»
Вот теперь я испугалась не на шутку. Стало понятно, что Султан принес очень плохую новость.
Я вспомнила, как он с гордостью говорил: «А знаешь, какая у меня фамилия? Ататюрк!» Больше ему нечем было гордиться. Сам по себе он был никто, ничего собой не представлял, ничего не имел и не хотел добиваться в жизни. Его сила и богатство, его радость и благополучие, «Ламборджини» и вилла, любимые моря и пляжи… Все это дарил ему род Ататюрков, его семья. Без «родительского благословения» он оставался в этом мире нищим и беспомощным изгоем.
И мужем становился никчемным. Мои мечты о беспечной жизни в Турции можно было не думая похоронить…
«Ссориться Султану с отцом и матерью никак нельзя, — пришла я к простому выводу. — Нужно с ними договариваться. Сказано же: «Увещевай ближнего своего»! Чем, по их мнению, девушка из СССР, к тому же москвичка, не пара любимому сыну?»
Я стала осторожно разбираться в ситуации. Ласково погладила жениха по плечу:
— Ты не расстраивайся так сильно, Султан! Скажи: почему они против твоей женитьбы?
Мы стояли посреди Тверского бульвара. Он долго молчал, мялся, стряхивал несуществующие пылинки с лацкана пиджака. Потом, насупившись, провел меня к скамейке, сел и закурил. Я пристроилась рядом и с волнением наблюдала за ним. Слишком уж сильно он нервничал.
— В чем дело? Рассказывай! — легонько толкнула я локтем в бок жениха. — Ты ведешь себя так, будто тебе вынесли приговор! Или я не знаю чего-то важного?
Наконец, Султан решился открыть рот:
— В общем… Я тебе не хотел говорить… — Он пристально посмотрел на меня: — Знаешь, что такое бешик кертме?
— Нет, конечно!
— Это древний вид бракосочетания в Турции — обручение младенцев. — Он стряхнул пепел с сигареты на ботинок. — Вот это со мной родная мать и сотворила…
— Это как? — растерялась я.
— А вот так! Обручили меня на грудной малышке, когда мне семь лет было! — На его лице появилась гневная гримаса. Крылья ястребиного носа расширились, губы искривились. — Это неофициальный обычай, но в народе к нему очень серьезно относятся. Родители двух семей договариваются, что их дети, когда вырастут, будут мужем и женой. Долгие смотрины проводят, семья мальчика сватов засылает. Потом — церемония обручения... Дети ничего не понимают, но им уже никуда в будущем не деться! Судьбу не изменить!
Он раздраженно отбросил незатушенную сигарету на середину аллеи, под ноги прохожих. Эта странная для него небрежность ярче слов говорила, как сильно он взволнован.
— Так у тебя в Турции невеста есть… — растерянно пробормотала я. В груди стала медленно разливаться ядовитая отрава.
Султан всем корпусом развернулся ко мне, обнял за плечи.
— Какая она мне невеста, Оля! Как у вас говорят: «Без меня меня женили»! Не нравится мне эта Айгуль, не будем мы вместе жить! Только тебя люблю!
Я всегда радостно откликалась на его признания, но теперь… Мне нужно было хорошенько сосредоточиться. Я стала тяжело размышлять.
— А почему дети не могут изменить то, что решили за них?
— Потому что все родные от них отвернутся: традицию нарушили! Хотите, не хотите — если вас обручили, надо жениться!
— Айгуль, говоришь?.. — У меня заныло сердце, в голове шумело. — А сколько ей лет?
— Осенью 22 года исполнится. В Турции считается, что девушка должна выйти замуж не позднее этого возраста. Тем более, если у нее жених есть. — Он зажмурился и сжал кулаки: — Будь оно все проклято! Я столько лет тянул, потом в Москву уехал! Но теперь вся родня возмущается, требует от матери до осени свадьбу сыграть!
В висках стучала кровь. Я через силу заставляла себя думать. Так, его ждали на свадьбу. Он не поехал. Написал письмо о своей женитьбе. Мать, само собой, против. И, кажется, увещевать ее в такой ситуации — напрасный труд…
«Все родные от них отвернутся», — сказал Султан. Вот оно, проклятие рода! Висит над нами, как нож гильотины!
«Думай! — прикрикнула моя разумная практичность. — Из любой ситуации всегда есть два выхода — даже если тебя проглотили! Что он говорил об отце?»
Я встряхнулась.
— А папа не может тебя отспорить? Он же мужчина, должен понимать, что это такое — когда женщина не нравится!
Султан с досадой на лице отмахнулся:
— Может, и понимает! Только ведь все это для него делается!
— Обручение младенцев и свадьба сына — для него?!
Султан тяжело вздохнул и стал терпеливо объяснять:
— Оль, бешик кертме не просто так придумали. Обручением детей семьи всегда решали какие-то свои проблемы. Мама захотела отца по службе продвинуть. У его начальника как раз родилась тогда дочка. Этот человек должен был получить высокий пост в министерстве, мог отца за собой наверх потянуть. Ну, мама и обручила меня, семилетнего, с его дочерью! Породнила семьи!
— Ну и как? — тихо спросила я. — Получилось у нее мужу помочь за твой счет?
Султан опустил голову, сказал обреченно:
— В том-то и дело, что все получилось! Семьи дружат. Отец Айгуль моего отца в правительственный аппарат продвинул, виллу помог купить. Там большие деньги замешаны были… — Он вскинул на меня напряженный взгляд. — Мы ему обязаны, понимаешь?
— Это твой отец ему обязан! — жестко сказала я. — А платить тебя принуждают.
Я вдруг в один момент успокоилась. Все стало ясно. Отказ Султана жениться на Айгуль — катастрофа для его родителей. Они ему этого не простят. Если он сделает выбор в мою пользу, дорога домой будет закрыта ему навсегда.
Моя разумная практичность молчала. «Ты сказала, есть два выхода? — спросила я у нее. — Даже если тебя проглотили? Ты права! Султана проглотили 22 года назад. Теперь он может выбраться двумя способами. Первый — это остаться со мной и лишиться всех своих привилегий, денег и наследства. Второй — жить в Турции с нелюбимой женой и пользоваться благами высокого родства. Обо мне речи нет. В любом случае я не буду иметь того, на что рассчитывала. Либо останусь одна, либо выйду замуж за бедного студента-турка. Интересно, к чему мы оба сейчас придем?»
— Я сегодня в Центральном телеграфе был, — удрученно вздохнул Султан. — Звонил матери. Пытался объяснить…
Он мог не рассказывать об этом разговоре. Я знала, что услышал Султан. И все-таки спросила:
— Ну и как?
— Если не приеду до конца лета — я ей не сын. Сказала: «Помогать тебе не будем, ты чужим для нас станешь».
— А ты что ответил, Султан Ататюрк? — требовательно посмотрела я ему в глаза.
Он высокомерно задрал подбородок, сверкнул взглядом:
— Я тебя в жены выбрал! И от своего слова не откажусь!
Это была речь настоящего мужчины. Я снова видела перед собой красавца-янычара, который совсем недавно произвел на меня неизгладимое впечатление в ресторане «Советский». Сердце мое дрогнуло. К черту Босфорский мост и «Ламборджини», подумала я. Прекрасно до этого без них обходилась! У меня будет хороший муж, родится дочь — все, как я хотела. И вилла на песчаном берегу не нужна, в моем доме на улице Качалова заживем не хуже!
Я обняла Султана, он зарылся лицом в мои волосы.
В начале октября мы сыграли свадьбу. Вернее, так: скромно отметили в семейном кругу вступление в брак. К тому времени отношения Султана с родителями полностью определились. Он не получал из дома ни писем, ни денег. Моя зарплата вузовского преподавателя и его 45-рублевая стипендия позволили нам накрыть дома хороший праздничный стол. За ним сидели молодожены и мои самые близкие люди: мама, папа, тетя Наташа…
Мне казалось символичным это скромное семейное торжество. Оно должно было предвещать нам с Султаном спокойную и более или менее счастливую жизнь.
Как я жестоко ошибалась!..

ГЛАВА II

ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

Медового месяца у нас не было. В разгар осеннего семестра мне ни за что не дали бы в институте отпуск. А Султан не мог прервать учебу в университете. Поэтому каждое утро мы еле продирали глаза. Ночи жаркого взаимного узнавания были слишком коротки для нас. Зато мои студенты в ту осень получили намного больше пятерок по английскому, чем заслуживали! А у Султана не сходила с лица довольная улыбка.
Впрочем, счастливое утомление и рассеянность не мешали нам вечерами увлеченно заниматься семейным обустройством. Мы затеяли в комнате Марфуши ремонт: клеили обои, белили потолок, оттирали затоптанный паркет. Оказалось, что Султан совершенно не умел ничего делать. Поэтому большую часть работы взял на себя отец.
— Руки у парня не там, где надо, — добродушно отзывался он о зяте. — Зато помощник старательный!
Они с Султаном нашли общий язык. Мужа воспитывали в строгих восточных традициях уважения к старшим. А папа был благодарен красивому зятю за то, что личная жизнь дочери наконец-то наладилась.
Потом мы решили потихоньку прикупать мебель в гостиную. Денег, конечно, не хватало. Но здесь помогла моя вечная «палочка-выручалочка» — тетя Наташа.
— Диван, ковер, люстра? — переспрашивала она, стоя посреди нашей пустой гостиной. Я рассказывала ей о том, что мы с Султаном планируем приобрести. — И когда вы все это купите? Только один диван 300 рублей стоит! Всю жизнь копить со своим студентом будешь?
— Ну, можно и подешевле найти… — неуверенно возразила я.
— За 140 рублей? Видела я эти раскладушки! — строго сказала тетя. — На дешевое рот не разевай — прогадаешь! Да и такое вам не по силам! Все выложишь, что за месяц заработала?
Откуда только она знала о моих доходах? Действительно, я получала оклад институтского преподавателя в 100 рублей. Плюс надбавка за ученую степень, тринадцатая зарплата еще. В среднем выходила стоимость недорогого дивана…
— В общем, так, — поджала губы тетя Наташа. — Я тебе приданое обещала? Будет вам мебель!
Мне было неудобно принимать ее помощь. Все повторялось, как и семь лет назад. Тогда тетя на свои деньги обставила мою комнату. Чешский столовый гарнитур, тахта, ореховый трельяж и шкаф для одежды честно служили мне до сих пор. Но я была совсем девчонка! А теперь? Вроде выучилась, работаю, мужняя жена! И снова-здорово — без помощи не обойтись?!
Сестре отца исполнилось семьдесят пять лет. Годы брали свое. Тетя похудела, лицо покрыла сетка морщин. Она уже давно не работала, оставила все свои дворницкие участки и дежурство в бойлерных, жила на пенсию.
Она собиралась поделиться со мной своими накоплениями. И я знала: возражать в этом случае бесполезно. Ее любовь к дочке, как она всю жизнь меня называла, была безгранична.
— Гостиный гарнитур покупать не надо, — рассчитывала тетя. — Из своей комнаты сюда перенесешь.
— А там что будет — пустое место?
— Детскую кроватку поставишь!
Я ласково обняла ее:
— На приданое соглашусь, так и быть, а больше ни рубля у тебя не возьму!
Тетя тихо засмеялась, склонила голову мне на плечо.
Ее упоминание о детской кроватке озаботило меня. Целый месяц после свадьбы я ни о чем серьезном не думала, моя разумная практичность спала. Но сейчас она открывала глаза и недоуменно оглядывалась. Буквально через минуту вечная визави моей счастливой беспечности взбунтовалась:
«Ты, конечно, молодец, правильно решила: ни рубля не возьму! Только вот дальше что? Ты о ребенке подумала? Ведь ему коляска, манеж, ванночка нужны! Игрушки, пеленки, распашонки, соски, бутылочки — тысяча разных мелочей! А стиральную машину будешь покупать? Обязательно! Где деньги возьмешь?»
«Все молодые у нас в стране живут на зарплату, — возразила я. — И у всех ее хватает!»
«Да?! А ты хорошо посчитала? — язвительно осведомилась моя практичность. — В других семьях мужья работают, и родители помогают! А тебе Султан нищенскую стипендию приносит. От турецкой свекрови помощи не жди, да и у тебя отец с матерью — пенсионеры!»
«Нам хватит наших доходов!» — повысила я голос.
«Пока ты работаешь — да! — согласилась моя практичность. И стала рассуждать: — Потом в декретный отпуск уйдешь. Он хотя бы оплачивается. А вот в отпуске по уходу за ребенком до того, как ему год исполнится, тебе уже крохи будут платить! Потом вообще ни рубля не дадут!»
«Султан к тому времени институт окончит и работать пойдет!»
«Да какой он работник в Москве без прописки? Он же гражданин Турции, у него только справка о временной регистрации в общежитии!»
«Я его пропишу!»
«Не прописывай!»
«Почему это?! Он — мой муж!» — возмутилась я.
«Муж объелся груш!.. — усмехнулась разумная практичность. — Много ты знаешь о своем Султане? То он — свободный мужчина и богатый турок. А то вдруг — жених какой-то Айгуль и бедный студент! Подожди пока…»
С тех пор меня стали посещать мысли о дополнительном заработке. А еще я взяла за правило внимательнее приглядываться к Султану. Нет, не потому, что не верила в его надежность. Просто однажды подумала о том, что ему нелегко переживать разрыв с родителями. Да и семейная жизнь, наверное, не во всем его устраивала. Ведь одно дело — быть мужчиной в спальне, а другое — хлопоты с ремонтом, отношения с родителями, беготня по магазинам. И все это — вместо студенческой вольницы, ежевечерних посещений ресторанов, веселья и танцев…
Он же никогда не знал обычной семейной жизни советского человека, думала я. В ней мало развлечений и много работы. Она скудно обеспечена. Сумеет ли принять ее бывший наследник богатого рода Ататюрков?
Казалось, мужа не тяготят наши будни. Он не выказывал недовольства, не жаловался на усталость, не отказывался помочь по хозяйству. Но и особого энтузиазма в семейных делах не проявлял. Старательно работал с отцом в гостиной — но, как говорится, без огонька. Выстаивал со мной в очередях за продуктами — и как будто дремал. Покорно чистил на кухне картошку — и молчал. Муж становился энергичным и словоохотливым в часы наших любовных утех. А еще когда я приходила с работы и говорила:
— Есть билеты в кино на вечерний сеанс! Идем после ужина?
Или:
— Однокурсница звонила, завтра день рождения отмечает. Мы приглашены!
Так шли месяцы. В конце концов я пришла к неутешительному выводу: Султана интересовали только развлечения и удовольствия. Жизнь как таковая, с ее повседневными делами и заботами, — не находила в нем сильного ответа. Он пытался приспособиться к ней. Но ничего, кроме флегматизма, противопоставить ее напору не мог.
Это меня тревожило. Ведь если человек не может жить простыми радостями, чего от него ожидать? «Султан был счастлив, когда ухаживал за мной, — думала я. — Сейчас он наслаждается нашей любовью. Но что будет, когда близость станет для него обыденностью? А ведь такой день придет! Для других людей это начало перехода к новой фазе отношений, от страсти — к родству душ. Так могло быть у нас с Отари… Но Султан мало думает о душе!»
В феврале я забеременела. О моем новом состоянии дали знать совершенно неожиданные ощущения. А дело было так. Я вернулась с работы домой. Как обычно, быстро, почти бегом, поднялась по лестнице и вошла в прихожую. В это время мама варила на кухне бульон из говядины. Переводя дыхание, я сильно втянула ноздрями воздух, и…
Я никогда не чувствовала такого насыщенного запаха вареного мяса. Да и неоткуда ему было взяться: мама не любила наваристый бульон, всегда заливала в кастрюле маленький кусок говядины большим количеством воды! Я не успела удивиться яркости обонятельных ощущений — к ним на смену пришли другие. Густой мясной дух в тот момент стал самым отвратительным запахом, какой когда-либо меня тревожил. Может быть, Геракл, вычищающий Авгиевы конюшни, испытывал что-то подобное. Но сына Зевса от этого, как известно, не тошнило. А меня стало выворачивать наизнанку.
Это было первое проявление токсикоза. Но в тот вечер я не сделала никаких выводов — мало ли что. На следующее утро встала с постели с ощущением тошноты. А когда попыталась почистить зубы, меня одолели рвотные спазмы. Я кое-как умылась, вернулась в комнату, и тут оказалось, что вся она пропитана мерзким запахом некогда приятных мне духов Султана. Муж причесывался у трельяжа, обернулся, хотел подойти. Я вытянула перед собой руки:
— Подожди, не приближайся! — И бросилась за дверь. Но и там уже обстановка изменилась. Папа готовил на кухне глазунью. Жареные яйца испускали невыносимое зловоние. Я ринулась в ванную…
Мама встретила меня в коридоре с ехидным прищуром:
— Ну, дочка, поздравляю! За что боролась, на то и напоролась! According to your look, soon you are going to become mother! (Судя по твоему виду, ты скоро станешь мамочкой!)
Нет, не хотела она внучат! А я, наконец, сообразила, что означают тошнота и непредсказуемое воздействие привычных запахов. Меня охватило радостное возбуждение: «Беременна!» Только теперь стало ясно, с какой сильной скрытой тревогой я жила все месяцы, прошедшие со дня свадьбы: «Смогу быть матерью или нет?».
С тех пор тошнота стала преследовать меня постоянно. Обоняние изменилось и теперь беспощадно выявляло вокруг источники смрада. Оказалось, что я не переношу запахи парфюма и сигарет, рыбы, мяса и яиц. Я не дыша садилась в троллейбус: от пассажиров веяло губительными ароматами женских духов или мужского одеколона. Я с опаской заглядывала в продовольственный магазин: а вдруг завезли свежую рыбу, она лежит на прилавке и пахнет? Я потеряла аппетит.
Особенно плохо было по утрам. Меня шатало от слабости, рот наполнялся слюной, а нюх улавливал то, чего в атмосфере нашей квартиры никто и никогда бы не обнаружил. Пахло разложением, гнилью, болотом. Именно на эту неприятность я пожаловалась врачу, когда пришла в женскую консультацию.
— Фантомные запахи тебя донимают, дорогая! — сказала мне гинеколог, уверенная женщина кавказской внешности со звучным именем Медея Георгиевна. Из разговоров ее пациенток в коридоре я знала, что она грузинка. — Картина ясная! Рожать будем или аборт делать, ламази гого (красивая девочка. — груз.)?
С первых минут знакомства я прониклась к Медее Георгиевне симпатией. Она чем-то напоминала мне тетю Циалу. Поэтому ее вопрос обескуражил: он показался оскорбительным. Почему врач допускает, что я буду убивать собственного ребенка?!
— Ме минда баушвейби! (Я хочу детей!) — дрожащим от обиды голосом ответила я по-грузински. Медея Георгиевна удивленно расширила глаза и заулыбалась:
— Ты не обижайся, мне нужно знать: на учет тебя ставить или на операцию направлять! В Грузии жила? Или муж — грузин?..
— Нет, турок! — облегченно улыбнулась я в ответ. Врач была хорошим человеком! А я так нуждалась в надежном и опытном друге на долгом пути к первым родам! Мы разговорились и через полчаса стали добрыми приятельницами.
— Приходи в конце марта, — сказала напоследок Медея Георгиевна. И предупредила: — Любви на первые два-три месяца лишаю! Интимная близость крайне нежелательна!
В те времена гинекологи давали только такую категоричную рекомендацию всем будущим роженицам. Не знаю, выполняли ее молодые мамы или нет, но я решила следовать совету врача неукоснительно. Слишком дорого мне пришлось платить за способность иметь детей: полостная операция — не шутки. Слишком долгим было ожидание беременности…
Все это я без обиняков выложила дома Султану.
Через много лет я услышала от одной из своих подруг такие слова: «Странные вещи происходят в жизни… Беременность, ожидание ребенка — огромная радость! И как часто именно в этот период ломаются отношения в семье! Изменился привычный порядок вещей — и пошло-поехало: скандалы, обиды, претензии!.. Люди слабые?.. Ясно, что не все! Ведь обычно только один из супругов все портит!»
Да уж, подумала я тогда, одного слабака достаточно! Ведь для того, чтобы пустить семейную жизнь под откос, многого не надо. Можно уйти, не прощаясь. Можно создать для своей второй половины домашний ад. А есть наиболее экономный вариант — наплевать на себя.
Мой муж выбрал последнее...
***
Да, Султан оказался из тех слабаков, что рушат семьи. Он лишился радостей интима, и свет в окошке для него померк. К тому же и наш совместный досуг стал скудным на развлечения. Меня постоянно одолевала слабость, после работы я чувствовала себя разбитой, дома больше лежала, дремала. Теперь мы реже выбирались в кино, в театр, на прогулки. В гости меня не тянуло, и к себе я никого не звала. Наши семейные вечера проходили тихо. Султан смотрел телевизор, я сидела рядом, прислушивалась к себе. Или забиралась с ногами на диван и читала книжку.
В общем, мой муж явно заскучал. Но ничем не мог себе помочь. Любимых занятий у него не было. Учеба его не интересовала, он никогда не сидел дома за конспектами лекций. А денег на рестораны или кафе не имел.
Я уверена: он не думая оставил бы меня — ради того, что имел раньше. Но пути назад не было: слишком сильно он досадил своей семье. Вообще говоря, этот недалекий и праздный человек был достоин жалости: он попался в ловушку!
И все-таки Султан нашел для себя выход. Тогда, в первый триместр моей беременности, он снова стал принимать наркотики.
Я сначала не могла понять, что происходит. Однажды он вернулся из института намного позже обычного с пьяной улыбкой на лице. Качаясь, разделся и полез ко мне обниматься:
— Олька, как я тебя люблю!
Он никогда не называл меня Олькой. И пьяным я никогда его не видела. Ну, может быть, только в вечер нашего знакомства в ресторане «Советский». Он тогда вроде был немного под хмельком: слишком уж безмятежно улыбался. Но мне могло и показаться. Я хорошо помнила: спиртного они с другом не заказывали… В гостях или в праздник за семейным столом муж мог пригубить бокал легкого вина — и все! А тут вдруг ни с того ни с сего является чуть ли не на бровях!
— Султан! — встряхнула я его за плечи. — Что с тобой? Почему ты выпил? Ты же этого не любишь!
— Я не пил! — высокомерно вскинул он подбородок.
Действительно, алкоголем от него не пахло. Я не знала, что думать.
— Пусти! — Он оттолкнул меня, прошел зигзагами в гостиную, плюхнулся на диван и уткнулся в телевизор. Тогда я снова увидела тот его улыбающийся и неподвижный взгляд, который удивил меня во время первого нашего танца в «Советском». Так он просидел до поздней ночи. Я его не трогала, ушла спать. Сквозь сон слышала, как он несколько раз ходил в кухню. Там стояла полная кастрюля с компотом — он выпил все, что в ней было, до капли…
Утром Султан еле открыл глаза. Опухший, разбитый, подавленный, он не отвечал на мои вопросы.
— Где ты вчера водку пил? Друзья угостили?
— Отстань… — морщился он. — Не было никакой водки.
Похоже, он говорил правду, водки не было. Перегара я не чувствовала.
Вечером все повторилось. Султан пришел домой поздно. И пьяный, как мне тогда казалось. В этот раз я заметила, что у него неестественно большие зрачки. Он понес с порога веселую ахинею, но быстро успокоился и удалился к телевизору. И снова — неподвижный взгляд, упертый в экран. Многочасовое тупое молчание. Походы на кухню за питьем… Не найдя кастрюли с компотом, он подолгу хлебал воду из-под крана.
Когда это безобразие повторилось в третий раз, я пошла к Медее Григорьевне. Мне нужен был совет врача, которому я доверяю.
— Это наркотики, — выслушав мой рассказ, сочувственно резюмировала гинеколог. — У меня муж — психиатр, в моих словах можешь не сомневаться. Расширенные зрачки, обильное питье, опьянение… Судя по тому, что ты рассказала, твой супруг принимает депрессанты. Похоже на барбитураты. Они дают спокойствие и эйфорию.
Боже мой, Султан — наркоман! Я не знала ничего о наркотиках. Зато была наслышана о том, что они погубили Мэрилин Монро, Элвиса Пресли, Владимира Высоцкого… Какой ужас!
— Он таблетки глотает? — мертвым голосом спросила я.
— Видимо, да. — Медея Георгиевна помолчала, внимательно глядя на меня. — Зависимость от депрессантов — сильная… Давно он это делает?
— Давно, — ответила я, вспомнив ресторан «Советский» и неряшливого приятеля Султана. Теперь было понятно, что оба они тогда находились под легким воздействием наркотиков. — Откуда он их берет?
— Выясни, если хочешь. Только зачем тебе это? Мужа лечить надо. Положи его в психиатрическую больницу. Там синдром отмены снимут, успокоят.
— А потом?
— Все от него зависит.
Как только я услышала эти слова, поняла: больница — пустое дело. От Султана ничего не зависит. Он не способен принимать решения, строить будущее. Он не создатель, он — потребитель. И поэтому всегда будет болтаться в жизни, как цветок в проруби. Наркотики — сильная штука, никогда он от них не избавится.
Как муж, как отец моего ребенка, как партнер в любых жизненных предприятиях — этот слабак никуда не годился.
«Что же мне теперь делать? — думала я по дороге домой. — Развестись, прогнать Султана? Какая нелепица — всего полгода прошло со дня свадьбы!..»
«Не спеши! — подала голос моя разумная практичность. — Рано делать выводы. Пусть живет рядом. Бывают в жизни чудеса: вдруг все наладится! Муж как-никак, а тебе рожать!»
Я вспомнила недавнее выступление Роберта Рождественского в какой-то телепередаче: «Ты казнить меня погоди. Может, я ещё пригожусь…» Ладно, решила я, не буду торопить события. Нужно спокойно ребенка вынашивать.
В тот день Султан обошелся без наркотиков. Вел себя смущенно, делал вид, что ничего особенного в минувшие дни не произошло. Пытался меня разговорить. Я холодно отмалчивалась, потом сказала:
— Я все знаю. Насколько сильно ты увяз в этих таблетках? Полгода не принимал, значит, можешь без них обойтись. Или нет?
Он не стал ничего отрицать.
— Могу…
— У кого ты их покупаешь?
— У меня друзья на Черемушкинском рынке. Азербайджанцы.
— А деньги у тебя откуда?
— Я им помогаю овощами торговать.
«И не только овощами, — подумалось мне — наверняка и наркотиками тоже. Теперь ясно, где ты пропадал и чем занимался вечерами!»
— Я не хочу читать нотации. Если тебе дорога семья, ты больше не будешь туда ездить.
— Не буду…
Как я и предполагала, Султан справиться с собой не смог. Он продолжал принимать наркотики. Правда, стал делать это не каждый день и, видимо, уменьшил дозы: теперь его опьянение было не таким тяжелым, как в первые дни после возвращения к таблеткам. Но это дела не меняло. Я поняла, что мужа у меня больше нет.
***
Приближалось лето. Начался второй триместр беременности. У меня округлился живот, но чуть-чуть, незаметно для других. Я тихо радовалась: дочка растет!
— Теперь станет легче, — обещала Медея Георгиевна. — Обычно в этот период токсикоз проходит. Самочувствие улучшится. Только анализы твои мне что-то не нравятся. Давление высокое… Отечность по утрам не возникает? Лицо, руки, ноги не опухают?
— Нет, — рассеянно ответила я. Думала о том, что Султан с марта не приносит домой стипендию и моей зарплаты для нас двоих мало. А чувствую я себя ничуть не лучше, чем в начале беременности. Все та же слабость, отвращение к запахам, тошнота по утрам. Я устала от недомоганий. В слова Медеи Георгиевны мне не верилось. Может, у кого-то и проходит токсикоз на четвертом месяце. Но это, похоже, не для меня. Вот начнется сессия, приму экзамены и сразу уйду в отпуск. А после — в декрет. Но разве можно на мои отпускные подготовиться к появлению ребенка? Нет!..
На то, что летом Султан получит диплом экономиста и устроится на работу, я не рассчитывала. Знала: его зарплаты мне не видать, как сейчас — стипендии. Все нужно решать самой…
В тот день привычный невнятный вопрос о дополнительном заработке зазвучал во мне с неожиданной силой. Моя разумная практичность кричала: «Через месяц у тебя будет куча свободного времени! Ты можешь подрабатывать в отпусках! Нет сил, живот растет? Так придумай, как получать деньги, не выходя из дома!»
И я придумала!
Многие мои коллеги на кафедре в институте давали частные уроки. Учеников они находили легко. Среди наших студентов было немало тех, кого не устраивала учебная программа. Они желали свободно владеть английским и готовы были за это платить. Преподаватели охотно отвечали на их просьбы об индивидуальных занятиях. И зарабатывали репетиторством не меньше, чем в институте. Предложения от студентов поступали и мне. Но я писала диссертацию, потом увязла в семейных проблемах… Теперь же ругала себя за легкомысленность. Вот же он — дополнительный заработок! Сейчас ученики оказались бы очень кстати!
Я поняла: нужно давать уроки английского языка на дому! Спрос на эту услугу есть, во всяком случае, среди моих студентов. Но в преддверии летних каникул они думают о море, турбазах и стройотрядах. Да и сессия на носу. Вряд ли кто-то из них попросит меня о частных занятиях. К тому же все прекрасно знают: Ольга Николаевна всегда отвечала отказом на такие просьбы…
«К черту студентов! — подумала я. — Два-три энтузиаста меня не устраивают. Если ставить дело, то на широкую ногу! Дам объявление в газеты!»
Сказано — сделано. Через пару дней посыпались телефонные звонки. Количество желающих заниматься превзошло все мои ожидания. За один вечер я отвечала на вопросы дюжины потенциальных учеников! И так продолжалось не меньше недели!
Советские люди в ожидании обещанных Горбачевым перемен устремляли взгляды за границу. А там главным международным языком был английский...
Я поняла, что открыла золотоносную жилу. Оказалось, что спрос на услуги репетиторов был огромным, а предложение — ограниченным и робким. Так сложилось в начале перестройки. В стране только-только зарождалось предпринимательство, совсем недавно был введен в действие Закон «Об индивидуальной трудовой деятельности». Опытные репетиторы старой закалки продолжали боязливо работать по старинке, скрытно. Находили учеников через знакомых, по «сарафанному радио», громко о себе не заявляли. Их на новом рынке услуг вроде и не было. Ведь до недавнего времени в стране велась активная борьба с нетрудовыми доходами, зарабатывать частным образом значило сильно рисковать. Теперь же, опираясь на новый Закон, они без всяких опасений могли бы широко рекламировать свою деятельность. Да и многие другие преподаватели получили право пополнить их ряды. Но мало кто сумел быстро сориентироваться в новых условиях.
А я, не думая ни о каком Законе, ткнула пальцем в небо и угадала: заявила о себе в полный голос!
Последствия этого решительного шага были впечатляющими. Люди жадно хватались за возможность изучить английский, не думая о деньгах. Я легко набрала 10 учеников, которых устроили мои условия. А ведь цена была довольно высокой — 15 рублей за два академических часа индивидуальных занятий! Все желали брать уроки два раза в неделю. Я могла принимать по одному человеку в будни вечерами и по два-три — в выходные. В таком режиме и овцы были целы, и волки сыты. За неделю «десятка» получала желаемое количество учебных часов, а я — доход в размере полутора институтских окладов!
Открытость и масштабность задуманного дела требовала легализации. Я пошла в налоговую инспекцию, предъявила диплом и получила лицензию — разрешение на репетиторство. За это меня обязали вести учет доходов в толстой тетради с прошитыми и нумерованными листами. А еще — платить огромный налог: в размере 60% от прибыли! Впрочем, это рваческое условие взволновало меня не сильно. Я знала, что список моих учеников в учетной тетради будет составлен так, как я хочу!..
Моя предпринимательская деятельность в качестве репетитора началась. Она полностью соответствовала всем ограничениям Закона. Я давала уроки, во-первых, «в свободное от основной работы время». Во-вторых, «с использованием сырья, материалов, инструментов и иного имущества, принадлежащего предпринимателю по праву личной собственности». И, в-третьих, «без найма рабочей силы»!
Каждый вечер я после ужина выгоняла Султана из гостиной, выкладывала на стол свои записи с программой занятий и учебник английского языка Н.А. Бонк. За годы работы в институте мне довелось перечитать много методической и обучающей литературы. И я пришла к выводу: Наталья Александровна Бонк, лингвист и педагог, ровесница и однокурсница моей мамы в ИнЯзе, создала лучшее учебное пособие! Я рекомендовала его всем своим подопечным.
Но занимались они по моей авторской методике. К тому времени я уже ясно видела все недостатки принятой системы преподавания английской грамматики. И сумела создать свою — намного более простую и эффективную. Я объясняла ученикам и ученицам все сложности языка буквально на пальцах.
Раздавался звонок в дверь. Я чинно шла встречать, например, будущего абитуриента МГИМО. Он не успевал переступить порог, а уже слышал от меня что-то вроде такой речи:
— Good evening! Come in! Is it raining outside? Haven’t you got wet? (Добрый вечер! Проходите! На улице дождь? Вы не промокли?)
Урок начинался еще в дверях моего дома. Ученик втягивался в диалог незамедлительно. Я хорошо помнила, почему в школе быстро овладела разговорной английской речью. Моими друзьями были бразильянка Моника и ее приятели-иностранцы. Все они хорошо знали английский, а я — не очень. Но мне так важно было общаться с ними! Вот почему я жадно впитывала, усваивала и сразу же использовала в разговоре любое новое слово и оборот речи.
Потребность моментально понять собеседника и без задержки высказаться в ответ — великое дело в освоении языка! Теперь я вызывала эту потребность у своих учеников живым доброжелательным общением с ними.
— No, the rain is over, the weather is wonderful. Hello, Olga! (Нет, дождь прошел, погода чудесная. Здравствуйте, Ольга!) — старательно отвечал ученик. Или пытался ответить, если с разговорной речью у него было совсем плохо. — How are you? (Как у вас дела?)
Задавать встречные вопросы — этому я тоже их учила. Способствует активному поддержанию разговора…
— Great! Many interesting tasks are waiting for you. Are you ready? (Прекрасно! Сегодня вас ждут интересные задания! Вы готовы?)
— Yes, of course! (Да, конечно!)
У меня занимались разные люди. В «десятку» входила парочка угреватых старшеклассников, отпрысков дипломатической элиты. Оба по-детски влюбились в меня и периодически ввергали в растерянность жарким цитированием лирики Байрона или Шелли. Старательно осваивали английскую речь несколько театральных актеров. Приводил за ручку дочь-пятиклассницу известный сценарист и кинорежиссер Виктор Мережко. Был один молодой бородатый художник. Он зорким взглядом выявил мою малозаметную беременность и на каждом занятии умолял позировать в его мастерской:
— Будущая мать с едва обозначенной округлостью божественного живота! — томно закатывал он глаза. — Это обязательно нужно написать!
Ходила на занятия худенькая, желтокожая и вечно подавленная женщина-врач. Она работала заведующей детским отделением в крупнейшем в СССР Центре онкологии имени Блохина на Каширке.
— Знаете, как называют нашу клинику? — печально спрашивала она. — Блохинвальд! У нас огромная смертность от рака. Я каждый день наблюдаю, как в моем отделении медленно угасают дети. И ничего не могу сделать! Но ищу метод лечения, как одержимая! За рубежом много ценных находок. Нужно читать иностранные научные публикации, ездить на международные конференции. Поэтому изучаю английский…
Так же, как и художник, она с первого взгляда определила, что я нахожусь в интересном положении, и сказала:
— Каждый день до родов ешьте мед и орехи! В них — здоровье плода!
Я стала строго следовать ее совету. Может быть, поэтому моя дочь родилась с богатырским весом 5 кг?..
Так прошел первый месяц занятий. Учащиеся были довольны, показывали успехи, исправно рассчитывались за уроки. Денег в семье заметно прибавилось. Я откладывала их на покупки для ребенка и гордилась собой. Ведь мне удалось не только решить проблему финансов, но и создать свое небольшое дело! Мама насмешливо говорила отцу:
— Наша дочь превратилась в business woman!
Я улыбалась, но должна была признать: жизнь частного предпринимателя Ольги Платоновой — суровая штука! Днем — работа в институте, вечером — занятия с учениками. Все выходные я посвящала репетиторству и домашним заботам. И все это — на фоне непреходящего токсикоза. Вопреки ожиданиям Медеи Георгиевны, на четвертом и пятом месяце беременности легче мне не стало.
Султан все реже бывал дома. Несколько раз не ночевал. Говорил, что допоздна пишет диплом в университетской библиотеке, а потом остается в общежитии. «Так оно, скорее всего, и есть, — думала я. — Но не только в библиотеке он пропадает. На рынок к друзьям-азербайджанцам тоже ходит. Иначе не являлся бы домой с расширенными зрачками…»
Я старалась не думать о муже. И у меня это хорошо получалось: работа и репетиторство занимали теперь все мое время, все мысли. Но вот однажды Султан пришел домой трезвый и с победным видом предъявил мне диплом:
— Все, Оля! Защитил! Я — экономист! Теперь заживем!
Во мне проснулась слабая надежда. Может быть, муж — не пустое место? Может, все у нас наладится? Ведь сумел он окончить университет! Повсюду говорят, что скоро разрешат открывать частные предприятия, готовится Закон «О кооперации в СССР». Экономисты, бухгалтеры будут очень востребованы! Только бы он не принимал наркотики!
Я подошла к нему, обняла:
— Поздравляю! Пойдем манеж для дочери покупать?..
Мои ожидания были напрасны. Проходили день за днем, неделя за неделей, но в образе жизни Султана Ататюрка ничего не изменилось. Он, как и раньше, исчезал утром и где-то пропадал до позднего вечера. Говорил, что ищет работу. Но раз в несколько дней возвращался домой «под кайфом».
— На Черемушкинском рынке трудишься, да? — зло спрашивала я. — Экономист хренов!
Все чаще в общении с мужем во мне просыпалась «плохая» девочка с Лисы. Я готова была его ударить. Он только вяло огрызался.
В середине лета мне дали отпуск. Я стала подумывать о том, чтобы набрать больше учеников. Но в конце июля мое самочувствие резко ухудшилось. Опухли ноги, повысилось давление, стала болеть голова. Я сильно уставала даже после коротких походов в магазин.
— Не зря твои анализы меня беспокоили, — озабоченно сказала Медея Георгиевна. — У тебя нефропатия второй стадии. Почки не справляются с токсикозом. — Нахмурившись, она что-то записала в медицинской карте. — Это опасно. Если не лечиться, есть угроза выкидыша.
Я испугалась:
— Так давайте лечиться!
— Я дам тебе направление в больницу. Ложись на сохранение.
— А это надолго?
— Здоровье покажет! Во всяком случае, в ближайший месяц не планируй никаких серьезных дел.
Вечером пришлось обзвонить всех учеников и отменить занятия до сентября. Я была расстроена: только наладила дело, и вот!..
В больнице я в первый раз почувствовала, как зашевелился в животе ребенок. С замиранием сердца я прислушивалась к незнакомым ощущениям. Какое чудо! Во мне толкалась ручками и ножками моя дочка!
— Ей там тесновато, устраивается поудобнее, как может! — сказала я отцу, когда он пришел меня навестить. Ультразвуковые методы исследования плода тогда только начинали внедряться в медицинскую практику. Аппарата УЗИ в больнице не было, и врачи не могли определить пол будущего ребенка. Но отец разделял мою убежденность в том, что у него обязательно будет внучка.
— Как назовешь? — спросил он.
Я снова ощутила в животе легкий толчок. Крошечное существо во мне было не только до боли родным, мы с ним составляли одно целое! Какое же имя могла носить моя дочь?
— Оля! — засмеялась я. — Другого и быть не может!
— Мы с двумя Олями дома запутаемся! — весело озадачился отец. — Давай тогда Лялей ее называть!
Так меня звала тетя Наташа.
— Давай!
Через две недели мое состояние улучшилось, и я выписалась из больницы. Мне не хотелось, чтобы меня по дороге домой сопровождал Султан: что я — тяжелобольная? Звонить мужу не стала. Моего возвращения он не ждал…
Я вышла из автобуса около нашего дома и направилась к скверику у памятника Алексею Толстому. После больницы захотелось подышать свежим воздухом. Но прогуляться мне не удалось. Возле памятника на лавочке сидел Султан и целовался с какой-то худосочной девицей.
Я остановилась как вкопанная. В голову ударила кровь. Мой довольной объемный живот, казалось, стал в два раза тяжелее, чем был. Ляля в нем возмущенно заворочалась.
— Тихо, тихо, дочка… — прошептала я, сжимая кулаки. Глубоко вдохнула и мерной поступью двинулась на сладкую парочку.
Девица почувствовала неладное первой. Зыркнула в сторону, увидела меня и панически стала вырываться из объятий моего мужа. «Узнала! — с бешенством констатировала я. — Не первый раз видит, знает, что Султан женат! А он, получается, меня ей издалека показывал. Ах ты!..»
— Сволочь! — внятно сказала я, подходя к Султану. Он поднял глаза, вскинулся, и тут же получил от меня такую оплеуху, что голова его мотнулась, волосы упали на лицо. Девица с криком ужаса шарахнулась в сторону, вскочила. Я развернулась к ней.
— Не надо! Я не знала!.. — заверещала она, попятилась и опрометью бросилась бежать.
Султан пришел в себя:
— Ты что, очумела?..
— Ты изменяешь мне.
Он не стал оправдываться. Пригладил волосы, задрал подбородок и отправился вслед за девицей.
В тот момент я окончательно скинула Султана со счетов. Поставила на нем крест. Нужно было думать о разводе.
«Не сейчас… — удрученно посоветовала моя разумная практичность. — Тебе нужно выносить ребенка. И постарайся не потерять дело. Ты же знаешь: business woman — это твое… Знай: у тебя на повестке дня только две жизненные задачи. Важнее их решения ничего нет».
Я заставила умолкнуть свою больную ревность. Выбросила из головы все мысли о Султане. Вошла в квартиру, затолкала в рот ложку меда и горсть орехов. Долго сосредоточенно жевала. Потом села к телефону и стала обзванивать учеников.
***
Тетя Наташа любила говорить: «Мы предполагаем, а Господь располагает». Мне не удалось до родов полностью отдаться репетиторству. В последние три месяца я лежала на сохранении еще два раза. В результате половина учеников отказалась брать у меня уроки. Слишком велики были перерывы в занятиях. Но бородатый художник, худенькая врач-онколог и влюбленные отпрыски дипломатической элиты не покинули меня. Они терпеливо ждали каждого моего возвращения из больницы. За это я составила для них список из 2000 наиболее часто употребляемых слов английского языка с транскрипцией и переводом. Он намного облегчал овладение свободной разговорной речью. Позже я издам этот «частотный словарь», или, как говорят коллеги-лингвисты, «активный вокабуляр», и сделаю обязательным учебным пособием на своих занятиях.
Ляля, как ей и полагалось, появилась на свет в ноябре — абсолютно здоровым и крупным ребенком. При родах мне пришлось, конечно, туго. Но я была счастлива: моя мечта осуществилась, я стала матерью! На выходе из роддома меня встречали родители и Султан. Отец держал в руках огромный букет цветов. Муж был трезв, но безучастен. Наши отношения к тому времени стали простыми и ясными. Его жизнь текла рядом, но никак меня не касалась. А ему не нужны были ни жена, ни дочь…
Начался нелегкий период ухода за новорожденной дочкой. Кормление, купание, пеленание, массажи, прогулки, уборка, стирка... Куча ежедневных и важных дел! И, конечно, бессонные ночи…
Первые дни меня валило с ног от усталости. Положение осложнялось тем, что я ослабла после трудных родов. Отец с тревогой наблюдал за мной и всячески помогал. По существу, делал все, что делала я, разве только грудью Лялю не кормил!.. Мама, как и ожидалось, отстранилась от забот о ребенке. Но все-таки, глядя на отца, иногда приходила мне на помощь. Султан же по обыкновению целыми днями пропадал неизвестно где, а ночью спал, как убитый.
Прошла первая тревожная неделя после родов, вторая, месяц... Потихоньку моя новая жизнь наладилась. Я поняла, что справляюсь и даже умудряюсь иногда отдыхать. Меня стали посещать мысли об учениках: брошенное дело не давало покоя. Разумная практичность шептала: «Не тяни с этим! Если поможет отец, ты найдешь время для уроков!»
Закончился декретный отпуск. Мне перестали выплачивать отпускные в размере оклада. Теперь я получала небольшое денежное пособие. И знала, что через восемь месяцев, когда Ляле исполнится год, государство лишит меня и этой слабосильной поддержки. Финансовый вопрос встал ребром. Нужно было срочно возрождать дело.
Я поговорила об этом с отцом. Он здорово устал за последнее время, хоть и не показывал виду. Крайнюю степень утомления выдавали запавшие глаза и осунувшееся лицо. Но мой папа всегда был настоящим мужчиной!
— Действуй, Оля! — твердо сказал он. — Мы с мамой поможем.
Я снова разместила объявление в газете: «Даю уроки английского языка». И снова посыпался шквал телефонных звонков…
Во «втором тайме» моего предпринимательства дела пошли намного лучше, чем в начале. Опыт летних занятий подсказывал: «На частных уроках диспозиция «репетитор — ученик» неэффективна. Если хочешь, чтобы твои подопечные активно общались на английском языке, пусть разговаривают друг с другом! Собирай группы!»
Я долго размышляла об этом. Группа из нескольких человек — это слишком. Даже троих собирать вместе не годится. Иначе индивидуальная работа репетитора с отдельным учеником будет недостаточной. А вот двое — в самый раз! Пусть общаются друг с другом, а у меня хватит времени и сил, чтобы опекать каждого!
Ученики стали ходить ко мне парами. А мой почасовой доход вырос в два раза! Желающих заниматься было хоть отбавляй, я давала по три урока в день. Могла бы и больше, но приходилось разрываться между учениками и Лялей. Я составляла расписание занятий таким образом, чтобы иметь время на кормление дочери. А все остальное делал мой папа: переодевал, купал, играл и подолгу гулял с ней. На мою долю приходились беспокойные ночные бдения…
Так прошло несколько месяцев. Я ощутила твердую почву под ногами. У меня в руках было хорошо налаженное, надежное дело. И главное — доходное. Всего за один день репетиторства я получала почти столько денег, сколько за месяц в институте! Нужно было лишь работать и работать. Что я и делала. Ни Ляля, ни родители ни в чем не нуждались. А Султан…
Муж постепенно деградировал. Теперь он почти каждый день пребывал в наркотическом дурмане. Жить с ним стало невозможно. Я решила подать на развод. Но для того, чтобы сделать этот шаг, мне нужен был сильный толчок.
И я его испытала.
Однажды Султан вернулся домой не с пьяной блаженной улыбкой на лице, как это было всегда, а в состоянии идиотского возбуждения. Глаза его безумно горели, он дергался, прыгал на месте, паясничал. Я закричала:
— Прекрати сейчас же! Ты что, не тех таблеток наглотался?!
— Ага! — захихикал он. — Другие попробовал! Класс!
Я вспомнила, что рассказывала мне Медея Георгиевна:
— Депрессанты — капля в море наркотиков. Есть еще опиаты, галлюциногены, огромное количество психостимуляторов. Твоему мужу будут предлагать все эти вещества. Но многие из них делают человека неуправляемым…
«Ну, вот и все, конец! — подумала я. — Больше его держать в доме невозможно…»
Султан, дрыгаясь и шатаясь, направился в спальню. Он не входил туда уже давно, обретался в гостиной на диване.
— Куда ты?
— Здесь спать буду! — рявкнул он. И двинулся к Лялиному манежу. — Где дочь?
Я не успела ответить, остановить его. Он налетел на стул и с грохотом обрушился на манеж. Деревянное ограждение затрещало, изящные балясинки разъехались, опоры рухнули. Султан упал грудью на донный настил хрупкой конструкции, тот разломился надвое.
Если бы в манеже находилась Ляля, родной отец раздавил бы ее. Но, к счастью, дочь была в комнате родителей.
От одной мысли о том, что сейчас могло бы случиться, я чуть не умерла. Муж валялся лицом вниз среди обломков манежа.
— Убью тебя! — Я подскочила к Султану, перевернула его на спину, взяла за ворот и прокричала в лицо: — Вон отсюда! Больше твоей ноги здесь не будет! Ночуй, где хочешь! Завтра придешь за вещами!
В дверях спальни встал отец. Его суровый вид ничего хорошего зятю не обещал. Муж поднялся, дурацки осклабился и вывалился из квартиры.
На следующий день он забрал свои вещи и молча ушел. Через несколько дней я встретила его на лестничной площадке с пьяной толстой и неопрятной женщиной. Это была Шурка, одна из жиличек соседней коммуналки. В руках она держала сетчатую авоську с бутылкой водки. Оба, смеясь, вошли в Шуркину квартиру.
Печален закат человеческий… Так говорят о старости, об уходе из жизни. Но эти слова в полной мере могли бы относиться к Султану. Я не испытывала к нему жалости. Он чуть не убил мою дочь. После того, как я прогнала его, обнаружила, что он украл все мои драгоценности — подарки Дэвида и Отари. Бесследно исчезли и серьги, и кольца с бриллиантами, и жемчужная диадема, и часы, и огромный золотой жук… Султан ограбил меня. Он разрушил нашу семейную жизнь.
Теперь я знала, где искать мужа. Через неделю он в комнате Шурки подписал мое заявление в ЗАГС о разводе. Наш брак был расторгнут в районном суде «при взаимном согласии супругов».
Так окончилось мое первое замужество. Султан исчез из моей жизни, будто его и не было.
Еще год я жила вместе с родителями. А потом как-то само собой вышло, что все мы почти одновременно пришли к решению разменять нашу квартиру на две отдельные и разъехаться. Мне нужно было строить личную жизнь. Родителей беспокоили ежедневные визиты моих учеников. Да и от забот о Ляле они устали, особенно отец. Он виновато оправдывался:
— Я понимаю, Оля, тебе трудно будет одной. Но мама настаивает. Ей хочется спокойной жизни. Ну, а Ляле полтора годика уже, смело можешь ее в ясли отдать.
— Не волнуйся, пап, — ласково гладила я его по плечу. — За Лялей нянечка будет ухаживать. Денег теперь на все хватает.
— Вот и хорошо! А на лето мы внучку на дачу заберем!
Мы разменяли нашу пятикомнатную квартиру с газовой колонкой и самодельной фанерной ванной на две просторные двухкомнатные со всеми удобствами. Родители стали жить возле метро «Октябрьское поле». Мне же уезжать из центра Москвы было никак нельзя — я потеряла бы многих учеников. Поэтому мы с дочкой въехали в квартиру, которая располагалась на последнем этаже величественного сталинского дома на улице Горького.
Вместе с новосельем я отпраздновала свой очередной день рождения. Мне исполнилось 25 лет. У меня была маленькая прелестная дочь, собственное прибыльное дело и квартира в центре.
С этим активом мне предстояло создать новую семью и стартовать в большой бизнес.

ГЛАВА III

СИЛЬНЫЕ ХОДЫ

Раздался звонок в дверь, и я открыла последнему за день ученику.
— Оп-паньки! С праздником, с праздником, Олечка!
На пороге стоял и весело размахивал над головой бутылкой шампанского Женя Миронов. Да-да, тот самый всем известный сегодня Евгений Миронов — блестящий актер, народный артист России, лауреат десятков престижнейших премий, художественный руководитель Театра наций! Конечно, тогда он не пользовался широкой известностью и не имел громких званий, только начинал актерскую карьеру. Но уже исполнил несколько заметных ролей в кино и в спектаклях знаменитой «Табакерки» — театра-студии под руководством Олега Табакова. Прославится он немного позже, когда получит главную роль в фильме режиссера Валерия Тодоровского «Любовь». С этого начнется его звездное восхождение.
— С праздником?! Каким? — засмеялась я. — Сегодня 29 ноября! Разве это знаменательная дата?
— Да, Оля! — значительно вытаращился на меня Женя и шагнул в прихожую. — Знаменательная! В этот день двадцать три года назад в Саратове родился великий актер Евгений Миронов!
— А-а, понятно! Поздравляю с днем рождения!
— Спасибо! Отпразднуем? — Женя протянул мне шампанское, коробку с пирожными и стал стягивать куртку. — «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился…» — начал было драматически цитировать он Данте и тут же оборвал себя: — Нет, это не про Миронова! Он и четверти не прошел! Тогда обратимся к Шекспиру: «Расти, душа, и насыщайся вволю! Копи свой клад за счет бегущих дней! И, лучшую приобретая долю, живи богаче…»
Он уже стоял посреди комнаты с торжественной улыбкой на лице и театрально простирал руки к фигурной лепнине под потолком.
Женя мне нравился. Светловолосый, необычайно обаятельный, энергичный парень, он был умница. Говорил интересно, живо, мыслил стремительно. Поражала его эмоциональная подвижность. Вот он, что-то доказывая, расширяет глаза, давит взглядом, речь его бурлит. А буквально через секунду мило улыбается и ласково мурлычет. Или вдруг спокойно, внимательно смотрит на тебя и молчит, будто задумавшись…
Кажется, эта удивительная способность естественного, почти мгновенного, перехода из одного психологического состояния в другое — и есть суть его актерского Дара. Сегодня в Театре наций он играет моноспектакль «Гамлет. Коллаж»: исполняет роли всех героев пьесы. И делает это виртуозно! Вот стройный, задумчивый и печальный Гамлет. Вот появляется важный и осанистый Клавдий. А вот одутловатый сутулый хитрец Полоний уговаривает шпионить за Гамлетом тонкую, томную Офелию. Это все актер Миронов! Он меняет костюмы, парики, грим, голос, манеры с фантастической быстротой. И в каждой роли — удивительно достоверен!
Во времена наших занятий лингвистическими способностями Женя не блистал. С изучением английского у него было туго. Поэтому я сказала:
— Шампанское на занятии ни к чему. Отметим твой день рождения после. Let’s speak English and sit down at the table! (Говори по-английски и садись за стол!)
Женя тяжело вздохнул, взял меня за руку и прижал ее к груди:
— All work and no play makes Jack a dull boy! (Нескончаемая работа без забав делает Джека скучным малым.)
Английские пословицы мы с ним изучали на прошлом уроке. Эту следует понимать как «Мешай дело с бездельем — проживешь век с весельем». Молодец, Женя, запомнил!
— Maybe you are right. But try to remember: better untaught than ill-taught! (Может быть, ты прав. Но постарайся запомнить: недоученный хуже неученого!) — парировала я.
Женя неспроста паясничал и настаивал на застолье во время занятия. Он не раз оказывал мне знаки мужского внимания и, видимо, в свой день рождения решил действовать смелее. Что ж, это было приятно, но не более. Слишком уж легкомысленным казалось его ухаживание. А интрижки с учениками меня не интересовали. Я снова собиралась строить семью. Мне нужен был надежный муж, Ляле — отец…
С другой стороны, провести пару часов в компании с актером «Табакерки», думала я, с оригинальным, замечательным парнем, — почему бы и нет? В последнее время мои дни заполняли только репетиторство и заботы о дочери. В жизни было мало развлечений…
— Ладно! Принесу бокалы, и начнем урок, — строго сказала я.
— Yes! — победно вскинул Женя крепко сжатый кулак.
Прошло полтора года с того дня, как мы с Лялей переехали на улицу Горького. За это время я дала сотни уроков десяткам учеников. Услуги репетитора по английскому языку стали пользоваться большим спросом у театральной молодежи — актеров, сценаристов, режиссеров. А ведь мой дом стоял, можно сказать, в окружении столичных театров! Поэтому немало будущих знаменитостей тогда ходили ко мне в гости.
Женя Миронов привел Алексея Серебрякова, они в те годы вместе работали в «Табакерке». Алексей как раз начал сниматься в нашумевшем потом фильме «Фанат». Спустя годы он станет популярным киноактером и получит звание народного артиста… На наших занятиях он был серьезен, собран, скуп на слова и производил впечатление довольно жесткого человека. Но иногда расплывался в такой обаятельной улыбке, что становилось ясно: под его аскетической маской кроется тонкая натура, щедрая на проявления самых светлых чувств.
Несколько уроков взял у меня Валерий Тодоровский. Он приходил с молодой супругой — Наташей Токаревой, дочерью писательницы Виктории Токаревой. К тому времени Валерий, выпускник сценарного факультета ВГИКа, написал уже несколько киносценариев. Почему-то молодой автор был уверен, что станет знаменитостью, будет ездить по Европе и Америке, а значит, английский ему позарез понадобится… Но ведь так и случилось! Через год-два Валерий дебютирует как режиссер постановкой фильма «Катафалк» и поедет в Германию получать за эту работу Гран-при на Международном кинофестивале в Мангейме. Потом будет «Любовь» и «Страна глухих», они соберут множество наград в Европе и получат призы на фестивалях в Чикаго, в Сиэтле!
Одним словом, Валерий Тодоровский в предчувствиях не обманулся. На небосклоне российского киноискусства взошла новая звезда.
Наташа Токарева изучала английский намного серьезнее мужа и занималась у меня довольно долго. Ее сынишке Пете, как и моей Ляле, было три годика. И мы, молодые мамы, охотно делились друг с другом опытом воспитания малышей. Благодаря Наташе я имела счастье познакомиться и подружиться с ее мамой. Через много лет, когда я стану телеведущей, в одном из выпусков программы «Дачный ответ» буду брать интервью у Виктории Токаревой на ее даче в Ватутинках.
Старательно занимался у меня и тогда уже известный актер Александр Феклистов. Внимательный, вдумчивый, тактичный, он являл собой тип настоящего московского интеллигента. К тому времени Александр снялся уже в 15 кинокартинах, работал в МХТ имени Чехова. В будущем он сыграет более ста ролей в кино…
Я с удовольствием занималась с такими учениками! Но намного важнее этого удовольствия было то, что репетиторство обеспечивало нам с Лялей безбедное существование. Ведь во времена последнего этапа перестройки оно было далеко не у всех! В стране разразился экономический кризис, царили нищета и безработица, полки магазинов опустели. Мы же с дочерью жили вполне сносно. Я даже сумела купить подержанный автомобиль «Жигули». Этот старичок 3-й модели здорово нам пригодился. Лялин детский садик располагался от нашего дома очень далеко, около метро «Улица 1905 года», пешком не дойти. И я возила туда дочь на машине. Правда, позже посчитала расходы на дорогущий в то время бензин и наняла приходящую няню. Ее услуги обходились дешевле ежедневных круизов по центру столицы на авто.
Все вечера после занятий я посвящала дочери. Иначе и быть не могло. Слишком хорошо я помнила, как в детстве мне не хватало маминой заботы. Правда, Ляля с самого раннего детства демонстрировала своенравный характер и всячески избегала моей опеки. Ее возмущенные крики «Я сама!» и «Не так!» постоянно оглашали нашу квартиру. Я нервничала и в то же время относилась к этому с удовлетворением. Узнавала в дочери себя в детстве. Лучше упрямство и бунт, чем непроходимая флегматичность, которой мог бы ее одарить отец, думала я. Слава Богу, к Ляле от Султана перешло лишь то единственное, чем он мог гордиться. Мой первый муж был статный смуглолицый красавец. И Ляля росла стройной миловидной смугляночкой. По утрам я расчесывала дочке длинные темные волосы, любовалась ее отражением в зеркале и рассказывала, какая она хорошенькая. Но ни то, ни другое было ей не по нраву.
— Больно! — кричала Ляля и хваталась за расческу. Я причесывала ее бережно, осторожно: ей не могло быть больно. Она капризничала из чувства протеста. Меня волновало это. Казалось, что я отношусь к дочери не так, как надо. Или делаю что-то неправильно. Я советовалась с умненькой Наташей Токаревой, но и она не могла понять, что происходит.
— Наверное, — однажды сказала она, — в доме нужен мужчина. Ляле требуется полноценная семья. Ты замуж не собираешься?..
— Какой же мужчина меня позовет? — обескуражено спросила я. — Женщину с ребенком?
Кто мне внушил такую мысль, не знаю. Наташа пыталась разубедить меня, но напрасно. А может быть, именно этому убеждению я была обязана своей семейной неустроенностью?..
Вот о чем я думала, пока Женя Миронов выстреливал пробкой из-под шампанского в потолок, травил актерские байки и раскладывал на тарелке разноцветные пирожные. Он был бесконечно далек от моей жизни и моих проблем. Но я ему нравилась, и этого сейчас было достаточно.
Я честно попыталась совместить урок с застольем. Понуждала Женю говорить по-английски, сунула ему под нос упражнение из учебника. Но из этого ничего не получилось. Мой ученик после первого бокала стал делать в произношении и грамматике такие чудовищные ошибки, что… В общем, я оставила мысль о занятиях. Женя болтал без умолку, включил магнитофон, тянул меня танцевать. Шампанское мягко ударило в голову, и поэтому я согласилась выпить на брудершафт. Традиционный поцелуй, завершающий обряд, нам обоим пришелся по душе. Женя расплывался в улыбке, я смеялась, и мы решили повторить…
Неизвестно, чем бы закончилось это хулиганство, но тут зазвонил телефон.
— Оля? Вы говорили, что собираетесь посмотреть нашу квартиру! — раздался в трубке нервический женский голос. — Приходите прямо сейчас! Мы сегодня всей семьей уезжаем на целый месяц! Но хотели бы знать о вашем решении!
Я озадаченно посмотрела на Женю Миронова. Все, хватит куролесить. Дело, по которому мне звонили, было столь же важным, как и репетиторство. С одной стороны, оно могло значительно повысить качество жизни моей семьи. С другой — помочь мне исполнить долг родства.
И заключалось это дело в следующем.
В последнее время тетя Наташа стала реже нас с Лялей навещать. Зато все чаще жаловалась по телефону на плохое самочувствие.
— Старость — не радость, дочка! — говорила она. — Слабею. Да и память стала отказывать. Иногда твой телефон вспомнить не могу. А где он у меня записан — давно уже забыла!
Потом я узнаю, что это были первые признаки болезни Альцгеймера. В случае с тетей Наташей она проявилась как старческое слабоумие с потерей памяти. Недуг примет тяжелую форму лишь через несколько лет. Но здоровьем тети я озаботилась, как только услышала ее телефонные жалобы. Ведь это было совсем ей несвойственно…
Думала я недолго. Тетя жила одна, занимала комнату в коммуналке. Соседские комнаты пустовали, хотя у них и были хозяева. Если что, некому даже «Скорую» вызвать!
— Заберу тебя к себе! — решила я. — Присоединим твою комнату к моей квартире и переедем в трехкомнатную!
— Ой! — испугалась тетя Наташа. — Кто ж такой сложный обмен делать будет?
— Мы с тобой и сделаем! — заявила я. И подумала: обмен не то что сложный — немыслимый. Мне нужна была жилплощадь в центре. Из очень ограниченного набора вариантов следовало найти такой, в котором хозяева трехкомнатной квартиры находились бы друг с другом в отношениях «диктаторы — изгои». Ведь одни из них должны были согласиться жить в коммуналке на окраине Москвы. Другие — переехать в отдельную просторную квартиру на улице Горького!
Через некоторое время я поняла: нужно сначала расселить тетину коммуналку на три «однушки». И только потом путем обмена присоединить ее квартиру к моей. Причем сделать все так, чтобы тетя Наташа прямо из своей комнаты переехала в нашу новую «трешку». Суперсложная схема!
Я приняла эту задачу как жизненный вызов. И взялась за дело. Изучение обменных бюллетеней стало моим ежедневным занятием. Единственное во всей Москве Бюро по обмену жилплощади в Банном переулке — родным домом. Поездки на просмотр подходящих квартир — привычным времяпровождением. Вечерами я висела на телефоне по несколько часов.
Через полгода неимоверных усилий в переборе хитроумных вариантов обмена один из них вроде бы теоретически сложился. Все его участники выразили удовлетворение тем, что я им предлагала. Начались просмотры. Сейчас же мне предстояло познакомиться с трехкомнатной квартирой, которую я подобрала для себя. Она находилась совсем недалеко от моего дома — в 1-м Тверском-Ямском переулке. Откладывать дело было нельзя. А значит, гостя следовало деликатно выпроводить…
И все-таки шампанское кружило мне голову. Одной идти не хотелось. Поэтому я сказала Жене:
— Так, урок окончен! Теперь ты скажешь по-английски «Добрый конец — всему делу венец», и мы пойдем смотреть квартиру! У меня обмен!
— Ура-а! Смотреть квартиру! — закричал Миронов, не вдаваясь в подробности поступившей информации. Для него было главным, что праздник продолжается.
— Пословицу! — потребовала я. — Ты ее знаешь!
— All is well that ends well! — выпалил мой нерадивый ученик.
— Все хорошо, что хорошо кончается? Ну, почти правильно… Вперед!
Я шагнула к двери, меня качнуло. Женя хохотнул, подхватил со стола недопитую бутылку шампанского и двинулся за мной. С шумом и смехом мы вывалились из квартиры.
В тот вечер мы, хмельные и веселые, пересекали улицу Горького, забыв о светофорах. Их, впрочем, поблизости от моего дома и не было: для пешеходов существовал подземный переход. Но я о нем забыла. В тот год зима наступила рано, обильный снег выпал в середине ноября, машины вязли в снежной каше и скользили по ледяным накатам. Водители нервничали. А тут мы с Мироновым посреди дороги! И лезем буквально под колеса! Машины тормозили у самых наших ног, гневно гудели. Женя размахивал бутылкой и азартно переругивался с автомобилистами:
— Куда лезешь?! Актер Миронов со своей любимой учительницей идет! Не видишь?!
Посреди 1-го Тверского-Ямского переулка нам преградили путь огромные кучи собранного дворниками снега. Его за предыдущие дни навалило так много, что сугробы перекрыли тротуар. Недолго думая, мы с Женей решили взять преграду штурмом. Но не тут-то было! Карабкаясь вверх, проваливаясь по колено в снег, мы в конце концов с хохотом упали. И снова стали целоваться, как дураки!..
Почему мне запомнился тот сумасшедший вечер? Наверное, потому, что он был такой один за последние годы. В размеренное, сосредоточенное движение моей жизни вдруг ворвалось залихватское бурление молодости, беспечная веселость. И — бесшабашная уверенность в том, что все тебе по плечу, а значит, все лучшее в судьбе — еще будет! Женя стоял на вершине сугроба и декламировал:
— Я чувствую и силы, и стремленье
Служить другим, бороться и любить!..
Ну, да, как-то так мы себя ощущали. Строки Надсона здесь были уместны!
В тот день Женя Миронов приходил ко мне на занятия в последний раз. Начались съемки фильма «Любовь», участие в них он совмещал с работой в театре. Времени на английский у него не оставалось. Но нашу дружбу мы сохранили.
Однажды французский антрепренер предложил ему работу в одном из парижских театров. Там желали видеть талантливого российского актера на своей сцене. Переговоры с руководством театра должны были состояться в ресторане гостиницы «Савой», что находится возле Лубянки. Женю предупредили: все участники встречи с французской стороны не знают русского языка. Зато прекрасно говорят по-английски. Но ему от этого было не легче.
— Оля, выручай! — позвонил он мне. — Помоги с переводом! Ты же знаешь мой уровень: недоученный хуже неученого! Сам я не справлюсь!
В роли переводчицы я не выступала с тех пор, как студенткой ИнЯза водила на экскурсии в Кремль иностранные делегации. Поэтому в «Савой» явилась, немного робея. Но встреча прошла успешно. Я тогда спросила у Жени:
— Как ты будешь в Париже общаться и говорить на сцене по-французски? Ты же не знаешь этого языка!
— Выучу! — в свойственной ему манере выразительно расширил глаза и надавил взглядом Женя. — Если позарез надо, нет ничего невозможного!
Я потом размышляла над его словами. Настоящее творчество — это всегда создание абсолютно нового. Того, чего нет здесь и сейчас. Того, что немыслимо для всех остальных. Создание невозможного… Может быть, поэтому всякий яркий талант живет с верой, что ничего невозможного для него нет? В случае Жени Миронова эта вера оправдалась. Сегодня в Театре наций он сотрудничает с европейскими, канадскими, американскими режиссерами и, похоже, не испытывает никаких трудностей в общении!
Другое дело, какой ценой дается создание невозможного… В 1998 году Женя играл главную роль в международном театральном проекте Петера Штайна «Гамлет». Премьера шла на сцене театра Российской армии. После спектакля я с букетом цветов прорвалась за кулисы и вошла к Жене в гримерную. Он сидел на стуле посреди комнаты в костюме Гамлета, — сценическое черное трико, шелковая белая блуза свободного покроя, короткий плащ, — устало ссутулившись, наклонившись вперед, бессильно свесив руки. Он выглядел, как сломанная кукла.
— Женя, — тихо окликнула я, — поздравляю! Ты гений! Вот цветы… Помнишь наши уроки английского?
Он помнил. С трудом поднял голову и через силу улыбнулся:
— Спасибо, Оленька…
Я почувствовала себя неловко. Нельзя беспокоить талант, когда он отдал все силы, чтобы создать невозможное…
Еще через несколько лет я обращусь к Жене за помощью в организации авторской телепрограммы о дачном цветоводстве. Попрошу знаменитого актера замолвить за меня словечко перед телевизионными боссами. Женя выполнит мою просьбу. И не его вина, что пока авторской программы у меня нет.
Вот такая история, такая дружба. А начиналось все с празднования Жениного дня рождения на уроке английского. С бутылки шампанского и стихов в сугробе…
Тот вечер удивительным образом изменил мое мироощущение. «Я чувствую и силы, и стремленье…» Он дал мне новый импульс к преображению жизни. Меня больше не устраивала унылая убежденность: личное счастье недостижимо, а репетиторство — это навсегда. Пришло время делать сильные ходы.
***
Мудрые говорят: значимые перемены в судьбе — результат внутренней жизни. Похоже, что так оно и есть. Я, наконец, вняла советам Наташи Токаревой: перестала считать свое материнство запретом на замужество. Это был первый сильный ход, и он привел к серьезным последствиям. Действий, соответствующих моему новому убеждению, я никаких не предпринимала. Обстоятельствам нужно доверять. Поэтому перемены наступили не сразу, но были, наверное, правильными. Такими, какими им следовало быть в тот период.
Руслан появился в моей жизни случайно. Он не был другом детства, бывшим однокашником или соседом по дому. Он не брал у меня уроков. Но познакомилась я со своим вторым мужем именно благодаря репетиторству.
У меня в течение года брал уроки долговязый угреватый десятиклассник по имени Костя, готовился к поступлению в МГИМО. Был он хороший парень, старательный и способный, но вот беда: влюбился в меня по уши. Я к тому времени за три года частного преподавания не раз сталкивалась с этим феноменом: некоторые ученики-старшеклассники после парочки занятий начинали испытывать сердечное влечение к своей молодой учительнице. Но если все юные воздыхатели умели сдерживать напор чувств, то с Костей творилось что-то невообразимое. На первом же занятии он пылко признался мне в любви и пригласил на свидание. Получил деликатный отказ, и поэтому на второй урок пришел с охапкой цветов. На третьем вручил мне длинное письмо с подробным изложением того, что он чувствует и о чем мечтает. Ну, и так далее… Несмотря на неудачи, он не отступал в течение всего года. Покупал билеты в театр и, выслушав мою отповедь, рвал их со страдальческой гримасой на лице. Названивал вечерами и выразительно молчал в трубку. Сочинял и взахлеб читал мне длинные неумелые стихи.
Он частенько притаскивал на занятия старый обшарпанный фотоаппарат «Комсомолец».
— Я запрещаю тебе меня фотографировать! — возмущалась я. Но он ничего не хотел слышать. Его встревоженная мама звонила мне по телефону:
— Ольга Николаевна! У Кости в комнате все стены вашими фотографиями увешаны! Что происходит?
— Это любовь! — смеясь, отвечала я. А потом успокаивала, говорила про «возраст первого расцвета чувств», «юношескую пылкость» и что «это пройдет». Ученика терять не хотелось.
Костя «случайно» встречал меня на улице в самых неожиданных местах, дежурил у подъезда.
— Костик! — говорила я. — Со мной по соседству живет Алла Пугачева! Дом № 37! Там куча ее фанаток собирается! Такие красивые девочки! Шел бы туда!
Я говорила ему правду. Дом № 37 по улице Горького был достопримечательностью округи. В нем, действительно, в то время жила звезда советской эстрады, а под окнами ее квартиры дневали и ночевали толпы поклонниц. Но Косте нужна была не Алла Пугачева, а Ольга Платонова!
Наконец, прошел год, и мой воздыхатель благополучно поступил в МГИМО. Причем сдал вступительный экзамен по английскому языку на «отлично». Я вздохнула с облегчением: все, конец занятиям с влюбленным юношей! Больше его не увижу! А если увижу — укажу на дверь!
Костя оценил ситуацию правильно. Поэтому пришел ко мне домой с цветами, благодарил за подготовку, а просил только об одном:
— Прощальный вечер в ресторане, Ольга Николаевна! Отметим мое поступление в институт — и все! Умоляю!
Я сжалилась над юным чудаком. В тот же вечер мы сидели в ресторане «Закарпатские узоры» на Рогожском валу. Он тогда пользовался у московской молодежи такой же популярностью, как и кафе «Метелица» на Калининском проспекте. Цветомузыка, танцы, коктейли, недорогие закуски… Костя заказывал все самое вкусное, что нашел в меню, и лучшие напитки. Он ликовал. Я с удивлением смотрела на него. Было не похоже, что бывший ученик опечален прощанием со своей любовью. Он выглядел так, будто праздновал победу! Я подумала над этим и поняла: предприимчивый юнец обманом затащил меня сюда! Никакой это не «прощальный вечер»! Он надеется, что совместный поход в ресторан станет началом нашего сближения!
Вот глупый упрямец!
Но события пошли совсем не так, как рассчитывал Костя. И сорвали его любовные планы.
— Извините, молодые люди! — подошел к нам официант. — В зале осталось только два свободных места — за вашим столиком. Так что принимайте гостей!
Рядом с ним стояли двое молодых, прилично одетых мужчин.
— Добро пожаловать! — приветливо сказала я. И натолкнулась на пристальный горящий взгляд одного из них. «Гость» восхищенно пожирал меня глазами. Смотрел, не мигая, как завороженный. Внешность он имел ничем не примечательную. Так, типичный кавказец, только без кепки-аэродрома. Черные усы над плотно сомкнутыми губами, ранние залысины, густые длинные брови, близко посаженные глаза…
Но его взгляд! Он прожигал меня насквозь. Я смутилась и отвернулась.
— Руслан, — вежливо представился мужчина и уселся за стол. Как звали его друга, я не расслышала…
Наши соседи сразу же завели общий веселый разговор, заказали несметное количество блюд и стали угощать нас с Костей шампанским. При этом Руслан не глядел на моего спутника. Он обращался только ко мне. И старался полностью завладеть моим вниманием. Рассказывал веселые истории, суетился с угощением, брал за руку, уводил танцевать. Костя попытался разрушить эту умело организованную осаду, но тщетно. Руслан оттеснил его на второй план.
Я в полной мере оценила искренность этого неожиданного напора. Новый знакомый не ухаживал за мной, тем более, не пытался вести дело к «встрече на одну ночь». Он всеми силами прорывался в мою жизнь. Вот так, без раздумий и, кажется, с самыми серьезными намерениями. «Это моя женщина! Она мне нужна!» — читалось в его глазах.
Это покорило меня. Я с удовольствием провела бы остаток вечера с Русланом. Его друг исчез: познакомился в танце с девушкой и пересел за ее столик. Но Костя уходить не собирался. Неожиданное соперничество и сдача позиций не обескуражили моего юного воздыхателя.
— Пойдем потанцуем! — протянул он мне руку. Руслан бросил на него жесткий взгляд и угрожающе зашевелил усами:
— Оля уже мне обещала!
— Что-то я не слышал! — вызывающе пискнул Костя.
«По-моему, сейчас будет драка, — подумала я. — Если это безобразие не прекратить!»
— Так, ребята, — взяла я ситуацию в свои руки, — мне пора домой!
Лучше прерванное застолье, чем разбитые физиономии.
— Я провожу! — одновременно выкрикнули и вскочили с мест ухажеры-соперники.
Через час мы стояли у моего подъезда.
— Дай твой телефон! — попросил Руслан.
— Еще чего! Обойдешься! — подступился к нему Костя. Я тяжело вздохнула. Он целый год не хотел понимать очевидного, но сейчас нужно сделать так, чтобы понял. Руслан для этого очень кстати.
Я назвала ему свой телефонный номер. А Косте веско сказала:
— Сегодня был прощальный вечер. Ты обещал. Держи свое слово. Будь мужчиной.
Юноша сник и, не прощаясь, ушел.
На следующий день Руслан пригласил меня на свидание.
***
Много позже я узнала, какую сильную неуверенность испытывал мой будущий муж, покоряя сердце любимой женщины.
— Я ведь как думал… — рассказывал он потом. — Ты красивая, свободная, образованная, языки знаешь, преподаешь. Квартира в центре Москвы, машина… А я кто?
Он приехал в столицу из Баку. Его отец был армянин, мать — русская. Поэтому Руслан говорил по-русски без акцента. Отца он не знал. Тот после рождения сына совершил какое-то тяжкое преступление, сел в тюрьму, заболел туберкулезом и умер. Мать Руслана в молодости окончила столичный железнодорожный техникум и в Баку работала начальником станции метрополитена. Руслан пошел по ее стопам: стал машинистом электропоезда в метро. В годы перестройки разразился Карабахский конфликт, и армянские семьи в Азербайджане оказались в смертельной опасности. Мать увезла сына в родной Воскресенск, там жили ее сестры, у них временно и обосновались. Руслан устроился работать в Москве по специальности: стал водить поезда метро. Потом, то ли убегая от неустроенности, то ли избавляясь от душевной растерянности, вступил в скоропалительный брак. Его жена была на десять лет старше, работала на швейной фабрике, имела шестнадцатилетнюю дочь. Все трое жили на окраине Москвы, на Рязанском проспекте, в маленькой коммунальной комнатушке...
— Не знаю, как такое получилось! — с растерянным видом рассуждал он. — Ведь не грело меня там ничто. Тесно, скучно, бедно…
Да, Руслан выступил моим женихом из крайне невыгодного положения! Он был, по сути дела, беженцем. Не имел ни кола, ни двора. Престижной работой похвастать не мог. Интеллектом, эрудицией, образованностью не отличался. Его связывали узы брака. Любой другой при таком раскладе даже и не глядел бы в мою сторону.
Но только не Руслан… Он был мужчина с сильным характером. И умел действовать вопреки обстоятельствам. А что он мог им противопоставить? Жар сердца и желание быть рядом со мной! Стремление помочь во всех моих делах. И он рьяно помогал. Особенно там, где требовались практические мужские навыки. Ведь одинокой хозяйке большой квартиры они нужны всегда! А он был мастером на все руки. Как только услышал, что я собираюсь нанять плиточника, чтобы делать в ванной ремонт, закричал:
— Зачем деньги платить? Я сделаю!
И выложил плиткой пол и стены в ванной так, что любо-дорого смотреть.
Однажды он услышал, как чихает мотор моих «Жигулей». Засучил рукава и копался в нем до тех пор, пока не привел в порядок. Глядя на него, я вспомнила, как попросила Костю помочь мне в покупке этой машины. Решила тогда убить двух зайцев: и мужской поддержкой заручиться, и пылкую страсть юноши направить в конструктивное русло. Мой верный паж при покупке долго ходил вокруг «Жигуля» с важным видом, с прищуром оглядывал автомобиль, задавал хозяину вопросы. Потом кивнул мне: все нормально, берем! Я была ему благодарна: хоть и окончила водительские курсы, но ведь так и не научилась разбираться в технике! Мы сели в машину и поехали к моему дому. Через километр пути она встала посреди дороги как вкопанная. Оказалось, сел аккумулятор. Костя уперся в задний капот, толкал, пыхтел — мотор завелся. И через пять минут снова заглох: бензин кончился!
Вот такого я себе нашла помощника! Посоветовал купить автомобиль с разряженным аккумулятором и пустым бензобаком!
Руслан же был опытным автомехаником. И умелым водителем. Когда он садился за руль «Жигулей» вместо меня, я чувствовала себя в безопасности. Да и вообще, его присутствие дарило мне ощущение надежности существования, которого я в последнее время лишилась. Наступили, как сейчас говорят, «роковые 90-е», в стране начинался разгул преступности. В Москве участились разбои, квартирные кражи, уличные грабежи. В такой обстановке мне было очень неуютно. Иногда казалось: мы с Лялей совершенно беззащитны. С Русланом же… По его внешнему виду нельзя было сказать, что он боец. И агрессивности он не проявлял. Но в нем чувствовалась истинно мужская твердость и готовность вступить при необходимости в любое противостояние. С ним было спокойно.
На самом деле, глубоко внутри этого человека скрывалась дикая обезьяна — жестокая и беспощадная… С ней я познакомлюсь потом — и прокляну тот день. Но до поры она никак себя не проявляла. Правда, в экстремальных ситуациях наделяла Руслана способностью действовать так решительно и дерзко, что я только диву давалась. Об одном из таких случаев стоит рассказать.
***
Это произошло через пару лет после нашего бракосочетания. К тому времени я уже завершила сложнейший квартирный обмен, который затеяла ради тети Наташи. Мы вчетвером жили в трехкомнатной квартире в 1-м Тверском-Ямском переулке. Не зря я с Женей Мироновым ходила ее смотреть! По причине, речь о которой впереди, уровень благосостояния нашей семьи был высок. Мы сменили потрепанные «Жигули» на новенькую «Ниву». На ней ездил Руслан. А для меня в тот день, о котором идет речь, мы приобрели самое популярное в 90-е годы отечественное авто — «Lada Samara». Машина была шикарного перламутрового цвета и очень мне нравилась! Зарегистрировать ее и получить номера мы, конечно, в день покупки не успели. И приехали на ней домой.
О сохранности новенькой «Лады» следовало позаботиться особо. Для угонщиков машина без номеров — что красная тряпка для быка! Ведь если автомобиля нет в базе учета ГАИ, то найти его сотрудникам дорожной инспекции почти невозможно. А для мошенников зарегистрировать ворованное авто по ложному договору купли-продажи — легче легкого!
Поэтому мы припарковали машину под окнами нашей квартиры: загнали в узкий тупичок, образованный боковым крылом дома и стеной ресторанной пристройки. А сзади и поперек «Лады» Руслан поставил «Ниву». Казалось, новый автомобиль надежно закрыт от посторонних глаз со всех сторон. Как бы не так!
В четыре часа утра нас разбудил надрывный рев двигателя. Руслан вскочил с постели:
— Машину угоняют!
Он распахнул окно. Была зима, в комнату хлынула волна морозного воздуха. Руслан, не обращая внимания на холод, высунулся по пояс в черный оконный проем и сразу же закричал:
— Стой, урод!
Рваный вой мотора не прекращался. По звуку было понятно: двигатель работает на пределе мощности.
Я подбежала к мужу и увидела: ревущая «Лада» исторгает клубы выхлопных газов и толкает задом «Ниву». Угонщик за рулем пытался обеспечить себе выезд из тупичка. Ему это удавалось, «Нива» отползала по обледенелому асфальту в сторону. Еще чуть-чуть — и она освободит ему дорогу!
— Звони в милицию! — закричал Руслан и рванулся к двери.
— Оденься! — крикнула я ему вдогонку.
— К черту!
Он выскочил на улицу как был — босиком, в нижнем белье. Я подтащила телефон к окну и, пока звонила в милицию и сообщала об угоне, видела все, что происходило на улице.
Угонщик отодвинул «Ниву», вывел «Ладу» из тупичка, развернулся и направил машину к выезду со двора. В этот момент Руслан выскочил из-за угла дома и, не останавливаясь, кинулся ей вдогонку.
Меня взяла оторопь от этой картины. Она была и пугающей, и нелепой. В темноте зимнего морозного утра по снегу бежал за машиной босой человек в трусах и майке. Он уверенно сокращал расстояние между собой и «Ладой» крупными скачками. Догнав ее, высоко подпрыгнул, со звериной ловкостью вскочил на задний капот и уцепился за металлические рейки на крыше авто, к которым обычно крепятся грузы.
Испуганный водитель прибавил скорость.
— Стой! — хрипел Руслан. Скользя грудью и животом по заднему стеклу, он подтянулся вверх, перехватил руки и лег плашмя на крышу «Лады». Подтянулся еще раз, продвинулся вперед и стал бить кулаком в лобовое стекло:
— Бросай машину! Я дам тебе уйти!
Угонщик знал: с орущим человеком на крыше автомобиля он доедет только до первого постового милиционера. Хода со двора не было. Но и добычу бросать не хотелось. Поэтому он сделал резкий разворот и ударил задним капотом о ближайшее дерево. Руслана швырнуло в сторону. Я вскрикнула от испуга. Но муж удержался и снова заорал:
— Уходи! Оставляй машину и проваливай!
Угонщик погнал «Ладу» по двору и стал безжалостно долбить ее боком о деревья, скамьи, гаражи. Ревел мотор, раздавались гулкие удары. Руслана кидало из стороны в сторону, вперед и назад. Но он вцепился в нашу собственность мертвой хваткой. Лежал, распластавшись на крыше кабины, и продолжал яростно стучать кулаком по переднему стеклу.
В нескольких окнах соседних домов зажегся свет. Дикий шум во дворе поднимал людей с постелей.
Наконец, угонщик сообразил: он проиграл. Нужно думать не о добыче, а о том, как побыстрее унести ноги. Он выскочил из «Лады» и бросился бежать.
Я облегченно выдохнула. Слава Богу, все закончилось! Но радоваться было рано. Руслан кубарем скатился с крыши «Лады» по переднему капоту и устремился в погоню за злодеем. Вот чего уж тот никак не ожидал! Когда угонщик обернулся, я увидела: его небритую мятую физиономию перекосила гримаса изумления и страха. Он споткнулся, засеменил по заснеженной траве боком, снова выровнялся и дал такого стрекача, что только пятки засверкали!
Руслан упрямо продолжал преследовать злодея. Но ему было неудобно и больно бежать босиком по снегу. Он рисковал поранить ноги. Это и решило исход погони. На выходе из двора стояли мусорные контейнеры, рядом с ними валялись осколки стекла от разбитых бутылок. На один из них Руслан наступил, осколок распорол ступню. Муж, захромал и остановился, тяжело дыша…
Ступню Руслану зашили, побитую «Ладу» мы отремонтировали. Постепенно попытка кражи и связанная с ней нервотрепка забылись. Но с тех пор я знала: случись какая-нибудь опасность — муж превратится в первобытного дикаря и спасет ситуацию!
***
Вот такой человек добивался моей руки в тот период, когда мы с Лялей жили вдвоем на улице Горького. Он старался исполнить любое мое желание, отзывался на любую просьбу. Он сумел стать незаменимым. Но главное, готов был ради меня переиначить свою жизнь:
— Я в один миг разведусь! — горячо твердил он. — Ты говорила, Ляле полная семья нужна? Я удочерю Лялю! Твой ребенок — значит, мне родной!
Он взял на себя все решение всех проблем, которые меня волновали. Он вносил в жизнь то, что в последнее время мне так сильно недоставало. Он делал ее полной.
В тот период он был моим человеком. Тем, кто подходил мне на все сто.
Мы поженились через несколько месяцев после знакомства. Сразу, как только Руслан развелся с женой. А еще через месяц я пошла на прием к Медее Георгиевне.
— Ну что, ламази гого, — проведя осмотр, весело сказала гинеколог, — рожать будем или аборт делать?
Снова этот вопрос! Но теперь я знала: он, скорее, риторический. Так моя добрая знакомая сообщала, что я беременна.
— Минда баушвейби! — как в первую нашу встречу, с улыбкой ответила я. — Хочу детей!
— Второго ребенка вынашивать легче будешь! — пообещала Медея Георгиевна. — Вот только рожать у Грауэрмана, как раньше, не получится! Роддом закрывают.
— Знаю… — озабоченно уронила я.
Эта новость расстраивала меня. В родильном доме № 7 имени Грауэрмана на Калининском проспекте моя прабабушка рожала бабушку, та — мою маму, мама — нас с братом, я — Лялю. Он был для нашей семьи… фамильным, что ли. Я очень хотела, чтобы мой второй ребенок получил от меня жизнь именно там!
— Откуда знаешь?
На занятия ко мне ходила главный врач роддома и много рассказывала об этом.
— Представить такое невозможно! — возмущалась эта крупная, строгая женщина с властным характером. Звали ее Нина Николаевна. — Полвека учреждение работает! Сколько знаменитостей в нем народилось! А сейчас считают нерентабельным использовать здание, как раньше!
Роддом был частью истории Москвы. Он существовал с первых лет советской власти, размещался в самом центре столицы. Родиться «у Грауэрмана» значило быть коренным москвичом. Старинное здание учреждения считалось, по фривольному выражению одной из прославленных актрис, «кузницей звездных детей». В нем появлялись на свет будущие члены правительства, известные ученые, поэты, писатели, артисты. Здесь родились всеми любимые актеры Андрей Миронов, Александр Ширвиндт, Михаил Державин, Александр Збруев…
В 80-х годах роддом имени Грауэрмана превратился в элитный. В нем работали лучшие врачи, вышколенные медсестры и санитарки, было самое современное оборудование. В отдельных палатах для именитых рожениц стояли телефоны — невиданный шик по тем временам!
— Если хочешь, я позвоню Нине Николаевне, попрошу за тебя, — предложила Медея Георгиевна. — Есть приказ к лету всех рожениц оттуда выселить. А твой срок в мае наступает. Будешь последней пациенткой!
Я очень обрадовалась!
— Да? А я не знала! Позвоните! И сама я на занятиях с ней поговорю!
Все случилось именно так, как рассчитывала моя подруга-гинеколог. Нина Николаевна заявила:
— Нет вопросов, Оля! Я сама приму у тебя роды!
И мой сын Сережа стал последним ребенком, который родился в достопамятном московском роддоме имени Грауэрмана.
***
Вот какие значительные последствия имел всего один сильный ход — отказ от ложного убеждения в невозможности личного счастья! Я снова стала матерью. У меня был надежный муж и двое детей. Я создала то, о чем в последние годы могла только мечтать, — полноценную и, кажется, крепкую семью.
После рождения Сережи моя жизнь потекла по уже знакомому руслу. Заботы о детях, бессонные ночи с грудничком, ученики… Я уставала, но справлялась. Руслан готовил документы на удочерение Ляли. Органы опеки и попечительства требовали представить кипу бумаг! Медицинское заключение о состоянии здоровья. Свидетельство о браке. Справка ГУВД об отсутствии судимости. Справка о прописке. Справка с места работы. И еще, и еще…
Муж уволился из метрополитена и занялся ремонтом автомобилей в кооперативном автосервисе. Там он зарабатывал намного больше. Поэтому на заседании опекунского совета мог смело утверждать: «Я в состоянии содержать приемную дочь!». На самом деле, это была декларируемая формальность. Фактически уровень жизни Ляли определяли не его доходы, а мой репетиторский заработок. Он превышал зарплату мужа в несколько раз. Но я об этом не думала. Для меня главным было то, что Ляля обрела отца. Руслан уделял девочке много внимания. Не сказать, что он занимался с ней охотно и, тем более, с радостью. Но я видела: он старается. Строит отношения в семье. Создает, а не разрушает, как это делал Султан.
Впервые после развода я чувствовала себя уверенно. Меня не покидало счастливое расположение духа. Я ощущала прилив энергии. И однажды сделала следующий сильный ход: перестала смотреть на репетиторство как на единственное дело, которым могу заниматься. «Мне по плечу намного более масштабные предприятия, чем организация частных уроков на дому!» — думала я. И захотела это себе доказать.
Со мной не однажды такое случалось: только я формулировала некий внутренний запрос — и жизнь тут же предлагала ответ. Это не было исполнением желания. Но открывалась дверь в пространство новых возможностей. Я могла войти и использовать предоставленный шанс. А уж насколько эффективно — полностью зависело от меня. От моей смекалки, упорства, настойчивости, терпения. От умения правильно применить свои способности. От силы моего намерения создать иную, лучшую, жизнь…
Так произошло и в этот раз. Из Америки вернулся мой бывший ученик, способный и амбициозный молодой человек. Там он защитил диссертацию по юриспруденции на английском языке. К этой цели он долго шел вместе со мной: брал у меня уроки и консультации в течение трех лет. И вот теперь, в знак благодарности, явился с букетом роз.
— Ольга Николаевна! — говорил он. — Только сейчас я понимаю, как мне повезло с преподавателем! Вы задали тот уровень подготовки, без которого у меня ничего бы не получилось! — И завершил свою речь неожиданно: — Я ваш должник. Чего вы хотите? Все для вас сделаю!
Ах, как приятно! Я засмеялась и вспомнила сказку о золотой рыбке:
— Хочу быть владычицей морскою!
— И станете! — воскликнул он. — С вашими талантами! А я вам помогу! — Он взял меня за руку и поспешил пояснить свои слова: — Сейчас в России занимается бизнесом много иностранцев! Я организовал юридическую компанию: помогаю им создавать здесь совместные предприятия! Они денег на толковых сотрудников не жалеют! Хотите — устрою на работу?
«Вот оно! — подумала я. — Пространство новых возможностей!»
— Хочу!
Через несколько дней я сидела в офисе моего ученика и вела беседу с солидным господином из Берна. Швейцарца звали Адольф Гаст. Он хорошо говорил по-английски, но русским не владел. В Москву приехал, чтобы организовать торговую компанию.
— Ему нужна грамотная и деловая помощница, — рассказывал накануне встречи с Гастом мой ученик. — Референт-переводчица со знанием Москвы и, как он говорит, особенностей российского менталитета. Возьметесь за такую работу?
— Попробую!
— Только имейте в виду: он — еврей и ортодоксальный иудей. Так что вопросы веры с ним лучше не обсуждать…
Мистер Гаст не походил на еврея. Тем более на человека, исповедующего строгие догматы иудаизма. Скорее, внешность его наводила на мысль о немецких бюргерах и тяжких греховных недугах «пианства» и чревоугодия. Это был крупный мужчина с выпирающим животом и красным мясистым лицом завсегдатая пивных баров. Правда, одевался «ортодоксальный иудей» строго и очень сдержанно: черный костюм, темные однотонные рубашка и галстук. А манеры имел вкрадчивые, говорил тихо. Не говорил, а ворковал.
Вот такой странный тип…
Судя по всему, я произвела на Гаста благоприятное впечатление, и он стал посвящать меня в свои планы.
Швейцарец закупил в Америке лицензии на производство трех товаров. По его мнению, они должны были пользоваться у нас в стране большим спросом. Первый — инновационная разработка NASA: очень компактный, но мощный бытовой обогреватель. Второй — куртка-пилот, один из элементов обмундирования американских военных летчиков. И третий — надувная лодка для рыбной ловли из суперпрочной и легкой цветной резины. По его заказу их производили в Китае. Оттуда он собирался организовать поставки товаров в Россию.
Насчет ажиотажного спроса на них он нисколько не ошибался. В хозяйстве страны в те годы творился полный кавардак. СССР развалился, новый президент России Борис Ельцин начал радикальные экономические реформы. Они имели катастрофические последствия. Падение производства стало таким длительным и масштабным, что ситуацию сравнивали со временами Великой депрессии в США. А людям, как ни скудно они стали жить, нужна была одежда, обувь, бытовая техника, какой-то инвентарь для организации досуга… Одним словом, товары широкого потребления. И они готовы были все это покупать. По доступной, конечно, цене. Этот спрос частично покрывали челноки. Их усилиями рынок наполнялся дешевым импортом из Китая, Турции, Польши.
Но они не были Гасту конкурентами. Он знал, что делал.
Во-первых, он собирался реализовывать товар не через магазины и рынки, а через Почту России. Разработанная им бизнес-схема была проста, как все гениальное. Дается реклама в газетах. Покупатель вырезает из объявления купон на заказ товара, наклеивает его на почтовую открытку и отсылает в компанию Гаста. В ответ получает товар почтовой посылкой, наложенным платежом.
Такую организацию торговли в розницу швейцарец считал наиболее эффективной.
— Вы поймите, Ольга, для нас вся Россия — один гигантский магазин! — говорил он. — И за аренду торговых площадей платить не надо!
Во-вторых, он позиционировал свою продукцию как «ноу-хау» из Америки, которому нет цены. Но делали его обогреватели и куртки в Китае. Там дешевый рынок рабочей силы обеспечивал намного более низкие затраты на производство, нежели в Европе или США.
— Китайцы выведут нас в лидеры продаж! — вещал Гаст.
И в-третьих, он собирался завозить в Россию крупные партии товара. То есть действовал как оптовик. К тому же торгующий без посредников, «от производителя».
Все это позволяло ему оперировать очень умеренными ценами. Ни о какой конкуренции с челноками или даже оптовыми закупщиками и речи быть не могло.
Оказалось, что он ведет точно такой же бизнес в большинстве стран только что распавшейся Организации Варшавского договора. В Польше, Болгарии, Румынии, Венгрии. Там после падения советского режима экономическая ситуация была схожа с российской. Либерализация цен и внешней торговли. Спрос на потребительские товары, превышающий предложение... Гаст пришел в Россию с богатым опытом работы в странах с переходной экономикой. А значит, успех был обеспечен.
Меня разобрало чисто предпринимательское любопытство:
— Мистер Гаст, а как вы поняли, что ваше дело в Восточной Европе принесет прибыль?
Он растянул толстые губы в лукавой улыбке:
— Ольга, у меня много умных друзей по всему миру. Они дают мудрые советы. Мы начнем с вами работать, и вы увидите: в России они тоже есть!
Через некоторое время я поняла, кто эти друзья. Гаст отличался истовой религиозностью, не носил украшений, ходил в строгом черном пальто и черной фетровой шляпе, в Москве часто посещал синагоги. Он был искренним приверженцем хасидизма, религиозного течения в иудаизме. А международное движение хасидов — Хабад — нашло в его лице активного участника. Оно и обеспечивало Гасту успехи в бизнесе.
Хабад действует в десятках стран и сотнях городов: создает еврейские общины, строит синагоги, организует благотворительные центры, открывает школы, кошерные рестораны… Одним словом, обустраивает традиционную еврейскую религиозную и светскую жизнь своих участников. Все члены хасидских общин получают от движения поддержку. А особенно — те, кто владеет значительными капиталами. В их распоряжении — все информационные, интеллектуальные, административные ресурсы громадной мировой сети Хабада. В качестве благодарного ответа организация получает от своих подопечных большую финансовую помощь. Они делают щедрые благотворительные взносы в развитие движения.
Швейцарский еврей Адольф Гаст был именно таким, особенным, привилегированным подопечным. Естественно, он прекрасно знал о политической и экономической ситуации в развитых странах. Получал советы, где и когда вкладывать капиталы. И всегда оказывался в нужном месте и в нужное время.
В России Гаста ждали. Его охотно принимали в синагогах раввины, помогали в делах лидеры еврейских общин. А возможности этих людей трудно переоценить. Вот почему швейцарец рассказывал мне о своих планах с удивительной уверенностью.
— Вы мне подходите, Ольга! — сказал он в конце беседы. — Надеюсь, мы сработаемся. Завтра поедем на переговоры с руководством Главпочтамта!
***
Я по достоинству оценила огромный масштаб предприятия, которое задумал развернуть в России Адольф Гаст. Это меня вдохновляло. Хотелось не только помогать своему работодателю в переговорах, но стать полноценной участницей процесса. В последующие дни я задавала ему тысячи вопросов, влезала во все тонкости дела. Швейцарец сначала настороженно отнесся к моему энтузиазму. Но быстро понял, что мною движет не желание выведать его деловые секреты, а искренний интерес предпринимателя.
Мы провели переговоры с руководством Главпочтамта.
— Через неделю во всероссийских многотиражных газетах — «Спид-Инфо» и «АиФ» — появится реклама нашей продукции. К вам будут приходить десятки тысяч почтовых открыток с заказами, — мягко втолковывал чиновникам Гаст. Я старательно переводила. — Целые мешки открыток! — Он округлял мясистые щеки и разводил руки: показывал, какие большие ожидаются мешки. — А наша фирма через вас будет отправлять десятки тысяч почтовых посылок по обратным адресам. Вам выгодно такое сотрудничество?
Он играл беспроигрышную партию и знал это. Друзья из еврейских общин уже давно подготовили для него справку: Главпочтамт переживает не лучшие времена, его цеха пустуют, транспортеры стоят, зарплата работникам не выплачивается, нужны крупные заказы.
— Мы ведем большой бизнес, — ворковал Гаст. — Мы готовы арендовать ваши цеха под склад. Грузчики, фасовщики, диспетчеры, почтовые операторы — все работники будут задействованы!
Руководство Главпочтамта готово было прыгать от радости. Оно соглашалось на любые условия Гаста.
— Особенно нас интересует цех № 12, — показал швейцарец свою осведомленность в знании структуры предприятия. — Там ведутся расчетно-кассовые операции. Мы бы хотели, чтобы денежные перечисления от клиентов поступали на счет нашей компании без задержек. За оперативность мы готовы выплачивать отдельное вознаграждение.
Я поняла, что речь шла о взятках. Адольф Гаст знал: в России без них не обойтись. Тогда взятки брали повсеместно: на всех уровнях власти, в любых чиновничьих структурах. Если от человека зависело решение мало-мальски важного вопроса, он непременно требовал мзду.
Я столкнулась с этим феноменом незадолго до знакомства с Гастом. Попыталась сдать в районный муниципалитет документы, собранные Русланом на удочерение Ляли. Начальником отдела по опеке, попечительству и охране прав детства оказалась холеная дамочка с наглым взглядом.
— Вы, конечно, можете оставить документы, но не обещаю, что они решат вопрос положительно, — лениво протянула она. — Мы же и комиссию можем к вам домой прислать. И более подробные справки о вашем муже навести. Дело это долгое, сами понимаете… А уж какое решение придется принять — неизвестно. Так что…
Она написала несколько слов на маленьком листочке бумаги и протянула его мне. Я прочитала: «Пять новых колес для ВАЗ-2106». Все было ясно. Ей — колеса, а Руслану — разрешение на отцовство!
Мне стало не по себе. Я могла бы подарить этой дамочке хоть десять колес от «Жигулей», имела такую возможность! Но ведь решался, по большому счету, вопрос о судьбе моей дочери! Разве можно делать это вот так… нечисто, пошло?! С другой стороны, легче сказать Руслану, и он притащит эти колеса из своего автосервиса завтра же! А иначе хлопот не оберешься. И все-таки…
Я не знала, что делать. Пробормотала: «Надо подумать…» — и ушла. Но документы все-таки оставила. А теперь глядела на расплывшиеся при слове «вознаграждение» лица руководителей Главпочтамта и думала: «Взятку дамочке нужно дать!»
Как и ожидалось, Гаст получил от переговоров то, что хотел. Он довольно потирал руки.
На следующий день мы поехали смотреть офисное здание для будущей фирмы. Оно стояло на Солянке, совсем недалеко от Московской хоральной синагоги. Ясно, что и здесь без помощи еврейских общин не обошлось.
Двухэтажное длинное строение было готово к сдаче в аренду «под ключ» — отремонтированное, чистое, пустое.
— Зачем нам такой большой офис? — удивилась я.
— Вы не представляете, Ольга, сколько работников нам понадобится, чтобы наладить дело! — воскликнул Гаст. — Операционисты, таможенные декларанты, бухгалтеры, компьютерщики, полиграфисты! Я уж не говорю о водителях, курьерах, уборщицах! В здании будут работать несколько отделов, набитых людьми и оргтехникой! Здесь мы разместим и магазин!
Он поручил мне провести маркетинговое исследование рынка персональных компьютеров и офисной мебели. Также мне предстояло узнать все о факсах, ксероксах, ризографах, мини-АТС и достичь с их продавцами предварительных договоренностей о покупке. Я с увлечением взялась за дело и через неделю вручила Гасту отчет. Написанный, естественно, на английском.
— Толково! — сказал он, изучив мои выкладки. И оценивающе посмотрел на меня: — А теперь найдите-ка мне хорошее рекламное агентство! И обговорите с ними план продвижения наших товаров!
Лучшее агентство, что я нашла, имело забавное название «Иван да Марья». Что удивительно, принадлежало оно Алексею Иващенко — известному барду! В «роковые 90-е» ему пришлось подрабатывать вот таким способом! А ведь дуэт «Иваси», в котором он выступал вместе с Георгием Васильевым, любили многие поклонники авторской песни! Алексей, кроме того, был профессиональным актером, занимался озвучиванием кинофильмов и телепрограмм. Но в те годы пришлось заняться еще рекламой. Работал он вместе с женой Аней. У них было двое маленьких детей — Ваня и Маша. Из их имен и сложилось название агентства.
Через несколько лет Алексей Иващенко и Георгий Васильев станут участниками популярного проекта «Песни нашего века». А к 2001 году поставят по собственному сценарию талантливый мюзикл «Норд-Ост».
Агентство «Иван да Марья» подготовило отличный план рекламной кампании. Выбор изданий для размещения рекламы, тексты и макеты объявлений, фотографии товара — все было на высшем уровне!
— Замечательно! Чудесно! — восклицал Гаст, глядя на макеты и фото. — Можно смело приступать к регистрации фирмы, открывать счет в банке и заключать договора со всеми организациями!
К тому времени компания моего ученика-юриста подготовила пакет документов для ОАО «Хоумшоппинг». Таков был статус и название торговой фирмы Гаста в России.
— Я уезжаю на неделю в Швейцарию! — объявил мой работодатель. — Беритесь за регистрацию, Ольга! Копии оформленных документов будете отсылать мне по факсу прямо из дома!
Несколько дней я ходила по инстанциям: муниципалитет, налоговая инспекция, служба государственной статистики, территориальное управление Пенсионного фонда… Везде были длиннющие очереди: в России начался бум частного предпринимательства, фирмы росли, как грибы. Приходилось часами ожидать приема. Но усталость меня не брала. Я испытывала душевный подъем: моими руками создавалась юридическая основа для функционирования огромной бизнес-машины!
Наконец, я вышла на последний этап организаторского марафона: поехала в банк для открытия расчетного счета. Оказалось, что без участия генерального директора ОАО «Хоумшоппинг» здесь не обойтись. Я сразу же позвонила Гасту в Швейцарию:
— У нас нет генерального директора! А без его подписи в банке невозможно открыть расчетный счет!
Адольф Гаст помолчал, подумал. И сказал:
— Я рассчитывал найти в Москве человека на эту должность. И нашел. Это вы, Ольга. Теперь я знаю, что вы справитесь! Будете вести всю работу, руководить предприятием. Я сейчас вышлю по факсу приказ о вашем назначении на должность генерального директора. Согласны?
Я на секунду выпала из реальности. «Всю работу?.. Руководить?.. Генеральный директор?.. — мешались в голове мысли. — Офисное здание, сотня сотрудников, десятки тысяч клиентов, почтовые рассылки по всей России, международные перевозки, таможенные декларации, миллионные обороты!..»
И откуда-то издалека услышала свой голос:
— Я согласна!

© Ольга Платонова, 2017
Дата публикации: 13.01.2017 20:08:24
Просмотров: 2434

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.