Дороги не расскажут. Ч 4. Гл 1. Письма.
Олег Русаков
|
Форма: Повесть
Жанр: Историческая проза Объём: 20590 знаков с пробелами Раздел: "Дороги не расскажут. книга 2" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Дороги не расскажут… Начало 3 части по ссылке: http://www.proza.ru/2016/12/22/1385 Начало повести по ссылке: http://www.proza.ru/2016/10/11/593 Часть 4. Строка длинною в жизнь. Глава 1. Письма. 1.1 Петька. В глухом углу Калининской области на северо-восток от Калинина, еще в старые, правильнее сказать, древние времена расположился самый северный городок области - Весьегонск. К концу 1941го уже многих сынов проводил он на треклятую войну. На многих из них уже и похоронки прийти успели. Слезы… слезы, ожидания, страх – какая весточка придет ко двору завтра… Но письма с фронта шли и добрые от воюющих солдат, принося в дом радость и поддержку в ожидании защитника. Приходили повторные письма, великой радостью наполняя надежду матерям, женам и детям на победу и возвращение мужика в дом Родной. ...В окно сильно постучали, до дребезжания стекол в соседних окнах. - Василий там кто-то сейчас стекло разобьет – забеспокоилась Клава. –затем подбежала к окну и глядя на улицу… - Сейчас Василий выйдет. – громко крикнула, через вставленную вторую, на зиму, раму на улицу. - Вася почт(о)льонша это, Господи, неужто, что-то случилось… Ой, пошли скорее, Василий, чего тянешь-то. - Да иду я, иду… Дай валенки одену. – Василий уже сидел на койке и одевал теплую обувку. Клавдия опрометью, прямо в тапках из овчины метнулась за дверь к почтальону, не смотря на солнечный морозный день. Клавдия выскочила на улицу даже не накинув платка, а холод не жалея воздуха превращал дыхание в густой пар. - Клава… смотри… письмо с фронта… Вам письмо-то… - почтальон не уверенно протягивала Клавдии треугольник… Такие письма уже приходили в Весьегонск, от тех… кто писал с окопов, где достать конверт было невозможно. - …А, от кого… с фронта…? У нас и не служит никто сейчас. Она со страхом смотрела на потертую бумагу письма и не решалась его взять в руки. Присмотревшись к надписи на бумажном треугольнике увидела «Платоновым. Василию». - Да Вам это, вам… На возьми… Почтальон, чуть ли не вкладывала в руку Клавдии письмо солдата. Клава взяла треугольник. - …Радоваться надоть, это письмо солдатом писано. У солдата ведь конвертов в окопе нету, чего ты растерялась. – почтальон, соседка Анисья, несколько секунд молчала, наблюдая с каким страхом Клавдия смотрит на невиданное, до селя, письмо, не уверенно лежащее в ее ладони. – Чего ты боишься глупая, смотри штемпель отправки свежий… В порядке солдат-то… По-моему, позавчера из Твери выслано, по крайней мере штемпель-то Тверской, …тьфу ты Калининской, не приведи Господи… Я как увидела письмо-то, когда новую почту разбирали, сразу к тебе, как к подруге, думала обрадую… - …Но у нас в армии нет никого из близких… - Клавдия выражала полную растерянность и недоумение. - Ну ты и дура… Это ж от Петьки письмо, от сынка твово родимого, иди, читай скорей. Клавдия стояла очумевшая. Смотря на буквы их фамилии, коряво написанные химическим карандашом. В это время скрипнула калитка и появился Василий. - Ну, что, Анисья, случилось? Так стучать стекло разобьешь… - Тебе бы только спать. Вон… письмо от Петьки. Идите читайте. - Так ведь Петька в Калинине на Вагонном заводе работает, чего ему писать-то. - Какой завод Вася? Калинин под немцем был, его освободили полтора месяца назад. Петька Ваш наверно в армию подался, поди воюет уже давно… Вот письмо Вам прислал. Радоваться надо. - … Ой… Ты чего говоришь-то… - у Клавдии на глазах появились непрошенные слезы. Лицо ее исказилось в испуге и боли. – Вася… - она посмотрела на мужа, умоляюще вопросительным взглядом, слегка махнув правой рукой, в левой держала солдатский треугольник. Ноги женщины подкосились… - Петя… - Клава чуть не плакала, протягивая к мужу солдатский треугольник… Все сидели за столом на кухни у горячей русской печи, Анисья читала письмо. Василий курил папиросу и сурово смотрел в пол. Клавдия сидела покорно, положив руки на коленки. Глаза мокрые, в руке платок, частенько поднимающийся к носу и глазам. «(С)дра()ствуйте папа и мама. Се(в)одня немцы бомбили калинин мы се()час разбираем развалины. Перекур. Нам сказали письма домой написать кто хочет. У меня все в порядке. Не болею. Завод встал с неделю назад. Все работали на укреплениях. Я варил еж(ы) противотанковы(я), я ведь сварщик. Се(в)одня меня забрали в (а)п(а)лчение завода. Мы (ф)се теперь солдаты. И винтовки уже дали. Учили нас тут пару дней ползать да стр(и)лять. А утром бомбежка была. Нас послали на развалины людей доставать. Но се(в)одня к вечеру будем в окопах. (Дальше пару кривых зигзагов) Извините (ш)то не дописал опять бомбили гады. Весь город разбили. Столько домов горит. Сейчас придут машины и мы поедем в Даниловское. Надо кончать писать. Письма на отправку собирают. Пока мама и папа как смогу так опять напишу. Сашке и Кольке и Катьке привет» Анисья замолчала… В избе стало совсем тихо… печка уже протопилась и дрова тоже не трещали, и не чему было нарушать тишину… Василий по-прежнему курил, уже не первую, папиросу, заполняя кухню дымом. Колька и Сашка подпирали колоду двери в переднюю комнату. Клавдия всхлипнула и кулачками закрыла глаза, захлебнувшись своим дыханием. - …Ну-ко, число-то он там не поставил…? – пробурчал через дым Василий. Почтальон внимательно присмотрелась в письмо… - …Никак… двенадцатое… октября… - И Анисья подняла растерянные глаза на Василия. Оба смотрели друг на друга, и никак не могли понять, что сейчас прочитала почтальон. - … а сегодня какое…? – не уверенно спросил старший Платонов. - … Так ведь двадцать первое… января. Сегодня Ленин… – Она опомнилась и договаривать не стала. Анисья опять опустила глаза на потертый листок. – 12 ок-тяб-ря… Тишина опять звенела в доме Платоновых. А в комнате ходики подсказывали …тик-так, …тик-так. Клавдия выдохнула и заревела в свои кулачки… Сашка и Колька растерянно переглянулись, но продолжали подпирать косяк двери. Катька в комнате сильнее вжалась в угол кровати. Василий, затянувшись остатками очередной папиросы: - …Ну-ко, дай-ка, слепая что ли… - он взял письмо и стал присматриваться своими еще острыми по зрению глазами. - …двенадцатое …октября… - и опять присматривался к написанному, но в письме было написано именно то, что они читали. – так это, что… это осенью еще писано-то…? Никто не решался ответить отцу… Анисья вышла за калитку Платоновых. Под ногами приятно хрустел свежий чистый снежок. Холодный воздух был прозрачен и сразу схватывал щеки, острый, с тепла избы, перехватывал дыхание. Дрожащими пальцами женщина вытащила из кармана платок и промокнула набухающие, в уголках глаз, слезы. Быстрым шагом Анисья пошла к себе, жалея, что принесла Платоновым это письмо. Это оказалось холодное письмо, оно было очень холодным. У Анисьи болела душа, мышцы стали ватные. Она отчетливо понимала, что Петьки Платонова, который уже как шесть лет назад уехал в Калинин, работать на Вагонный завод, вряд ли приедет погостить и порыбачить, как он делал каждый год – летом, обычно в конце августа, когда летела утка. - Тетя, Анисья, - услышала она голос Сашки Платонова отойдя от калитки Клавдии не более двадцати шагов. Простоволосый Сашка догонял ее бегом, и тянул ей буханку хлеба. – Мама сказала Вам передать за весть хорошую от Петьки. Хлеб свежий. Мама сегодня утром пекла. - Да зачем это, Саша. – не зная, что делать сказала Тетка Анисья. - Как зачем, …раз новость хорошая, то возьмите тетя Анисья. Так положено. Анисья не уверенно взяла, еще теплую, буханку. - Спасибо сынок. И Анисья быстрым шагом двинулась дальше надеясь, что простоволосый Сашка, в холодном тумане слов, не заметил ее не уверенных слез. А Саша еще смотрел ей в след, хмуря густые брови и насупив губы, все думая про Петьку. С одной из веток березы соскочил молодой снег упав ему на плечо свитера, задев горячее ухо, Сашка поёжившись отряхнулся и медленно пошёл в дом. …Мать по-прежнему рыдала ни кого не стесняясь, Отец по-прежнему курил, и смотрел в окно, сидя напротив рыдающей матери, на своем обычном месте, где только что сидела Анисья и читала письмо, Колька ходил по комнате с недобрым выражение лица, Катька как мышка забилась в угол кровати и сидела, замерев, не произнося ни слова. Александр сел на табуретку. Минуты три ничего не менялось, только Николай опять подпер колоду двери и смотрел на Мать. Клавдия вдруг перестала плакать, села прямо, глядя на свой заплаканный смятый платок, глубоко вздохнула, сложила платок по диагонали, положила его перед собой на стол, начала выглаживать линию сгиба хронически уставшими пальцами. - … Наш Петька… - она несколько мгновений молчала – …живой, здоровый… - медленно говорила она дрожащим голосом - Он ошибся, вместо января написал октябрь. – Какое-то время опять молчала, выглаживая складку платка. – …Ну –так бывает. – всхлипнула... Дрожащими губами продолжила - …Ну раз солдат… пусть Родину защищает, это тоже нужно делать, тем более, война-а-а-а… - Клавдия опять заплакала, но тихо... Среди родных опять висело молчание, разбавленное тихим всхлипыванием матери. Катька в углу кровати тоже заплакала, но беззвучно, сама не понимая почему. - …Правильно, Клава, пусть защищает… - Василий полез в пачку за очередной папиросой. Пальцы слегка не слушались от безмерного внутреннего напряжения мужицкой души, не выплескивающей наружу страх и отчаяние… 1.2 Письма дошли. …Лида опять смотрела в окно поезда, который двигался между Калинином и Москвой, но теперь он ехал не в Калинин... Лида и Соня ехали в Клин. В этот подмосковный город, недалеко от Калинина, было адресовано последнее письмо, которое оставалось у них на руках из авоськи с хлебом. На главпочтамте им сказали, что Клин тоже сильно разбит. Девочкам сказали, что почта там еще не работает, и когда будет работать – неизвестно. Письмо пойдет через Москву, когда придет в Клин, даже господь, которому все молятся, но которого, почему-то говорят, нету, знать не может. А вот затеряться письму легко в этом не простом путешествии. Лида, подумав, решила отвезти его сама, а Соня, когда узнала упросила маму к ней присоединиться. Клин ведь рядом, всего два, три часа на поезде. Очень хотелось Лидочке заехать в Москву, повидать Зинаиду. А на вокзале для поездки в столицу потребовали специальное разрешение, оказалось, что в прифронтовую Москву просто так не пускали. Лида расстроилась, но делать было не чего, и они ехали в Клин, а за окном их вагона мелькали сгоревшие дома с торчащими черными обугленными бревнами, сгоревшая наша и немецкая техника, искореженные взрывами пушки и вагоны, изрытые окопами, припорошенные снегом поля и огороды… снятые с дорог противотанковые ежи. Время от времени попадались кресты на братских могилах. -------------------------------------- …Три недели разносили девчонки по всему городу письма, сначала до нового года, потом после. Делали это либо перед работой, когда надо было в госпиталь идти в ночь, или после работы, когда работали в первую смену. Почта еще не работала. Весь замерзший родной город Калинин, по старому Тверь, был разбит, руины обильно засыпаны снегом, а расчищали только те улицы, которые были нужны для прохода на запад советских войск. Легче всего находились адреса по домам частного сектора в поселках где бои не прошли по улицам артиллерийским катком. Если адресат был жив, то слезам радости не было конца, а отпускать девчонок долго не хотели. Были письма, которые передавались родственникам, или соседям, из-за гибели адресата, или потому, что он ушел на войну. Сложнее было в центральных районах города, где кипели страшные бои. Девочки не только с трудом находили по адресу дома, трудно было найти улицы, иногда срубленные до первого этажа, и когда адрес все-таки находился, очень часто дом был разрушен и кроме ветра и мороза там никто уже не жил. Много жителей просто ушли из города, убегая от смерти, те кто оставались, приспосабливали для зимовки оставшиеся здания, где можно было несколькими семьями, как-то перезимовать, разместив буржуйку и сжигая в ней искореженную мебель, конечно в тесноте, но так было теплее. И если вдруг среди десятков чумазых, голодных людей находился адресат, было это великим счастьем, как для самого адресата, будь то старик, или подросток, или женщина, так и для Лиды с Соней, которые несли это счастье людям. И никому было не важно – жив ли отправитель, или нет, видели люди, что происходило в том уже далеком октябре 1941 года на улицах их родного города. И перечитывали они это письмо без конца, радуясь ему как дети радуются маме и папе. К рождеству осталось полтора десятка писем, адресованных по селениям Калининской области, два письма были в Москву, три письма в города Советского Союза, и было письмо в Клин, два десятка писем с адресами Калинина, но найти адресатов так и не удалось. Зато в городе опять начал работать главпочтамт. Одиннадцатого января Лида с оставшимися письмами пришла к Советской площади. Междугороднюю корреспонденцию Лида отправила как положено через почтовый ящик. Письмо в Клин она решила отвезти сама. С письмами, адресатов которых она не нашла в Калинине Лида пошла к начальнику почты. Сначала начальник почты никак не понимал, откуда у нее эти письма, половина из которых были без конвертов в виде солдатских треугольников. Но не длинный рассказ Лиды поразил женщину наверно до самого сердца. Суровая женщина не ровным голосом пообещала, что обязательно адресатов разыщет. С тем довольная Лида и пошла домой. Она сильно радовалась, что почти до конца выполнила задание Дяди Леши Тарасова, от которого до сих пор не было ни единой весточки. Несмотря на мороз и большой, в этом году снег, люди налаживали жить в подвалах, а где и в уцелевших квартирах без стекол с торчащими из стен трубами от буржуек. На Вагонном в двух цехах к новому году начали ремонтировать военную технику, вытащенную из развалин, или подбитую в боях. О запасных частях можно было не заикаться, из двух трех единиц, снятых с заснеженного поля боя, собирали одну. Ни смотря ни на что, еще до нового года первые машины и танки пошли на передовую. Не отставала от Вагонного и железная дорога. Пути отремонтировали еще когда гремела вокруг канонада наступления Советской Армии. Депо начало работать через четыре дня после освобождения. Во второй половине января 42го уже начал ходить пассажирский поезд до Москвы. …А девочки ехали в Клин. Они обе сейчас работали в госпитале медсестрами, но для того, чтобы отвести людям последнее, оставшееся у них письмо, заведующий госпиталем, дал им свободный день, а если не успеют, возьмут и второй. Улица Трудовая оказалась рядом с железнодорожным вокзалом, надо было только перейти пути. Как ни странно, бараки, которые образовывали улицу, оказались целы. В один барак было попадание двух снарядов, но он не сгорел, и жители его уже починили после изгнания фашистов. Именно в этот барак и было адресовано письмо. Хрустя валенками по снегу девочки подошли к женщине, которая разгребала снег у входа на крыльцо. - Простите пожалуйста, Вы не знаете где Родновы живут – спросила Лида женщину. Женщина не доверчиво посмотрела на девушек. - А вам кого надо? Сашку что ли. Лида посмотрела на письмо. - Роднов Павел Семенович. – прочитала Лида на письме - треугольнике. - Хоть Павла, хоть Сашку, все равно оба сейчас на заводе. Домой только вечером придут, часам к восьми, не раньше. Девчат охватило беспокойство. Поезд из Москвы должен идти в Калинин в три часа дня. Получается, что увидеть Павла Семеновича Роднова они не смогут, но при этом у них еще есть четыре часа. - А вы не скажете далеко их завод? – Спросила женщину Соня. - Да нет, совсем не далеко, вон по той улице, по Транспортной идите, в завод и упретесь, а там на лево и проходная. Пешком до проходной оказалось пятнадцать минут. Девочки зашли в бюро пропусков и поинтересовались, можно ли повидать Павла Семеновича Роднова. На их счастье женщины знали Павла Семеновича. Они позвонили по внутризаводскому телефону, и оказалось, что как раз в это время у Павла Семеновича заканчивалась плавка чугуна и он подойти никак не мог, но мог подойти Александр – его сын. Девочки согласились и стали ожидать Родного Александра. Завод гудел трудовыми звуками литейки, кузни, слесарки, над одним из цехов рабочие наводили крышу, обрушившуюся во время артиллерийских обстрелов, на одном из цехов каменщики восстанавливали угол здания, упавшего во время бомбежки. Строительные работы велись, не смотря на холода, чтобы быстрей восстановить мощности машиностроительного завода. - Тетя Катя, кто меня ждет. – громко спросил молодой парень, одетый в запыленную спецодежду с беспалой рукой, Худое лицо парня было подернуто угольной копотью, на голове парня была серая каска. - Да вот Саня, вот эти две девчушки – выглянула в окошко где выдают пропуска, женщина. - Здравствуйте девчонки – с озорным видом повернулся к ним Саша. Девочки встали. Но когда Роднов повернулся, как будто стало больше света и воздуха. Лида замерла от неожиданности. Саша смотрел на Лиду, Лида смотрела на Сашу, оба молчали, на лице у обоих была глупая улыбка, глаза, загибая в дуги брови, увеличились в размерах. Оба онемели, и оба больше ничего не видели вокруг. - Лида… Лидочка, ты чего меня нашла, … что ли? - Саша, так ты…, и есть Роднов, что ли? В изумлении, свои фразы они сказали вместе, в одно время, не выходя из столбняка неожиданной встречи, но Саша опомнился раньше. Он медленно подошёл к Лидочке вплотную, не сводя с нее удивленного взгляда, по-прежнему находясь в растерянности, слегка выставляя вперед руки, на кисти одной из которых не было пальцев, и нежно дотронулся до ее полушубка в локтях. - Лида… - он опять молчал - …как ты меня нашла. - …Саша – Лида не отрываясь смотрела ему в глаза с улыбкой счастья на лице - …я тебе письмо привезла. Несколько секунд они опять молчали. - …Письмо? ... А от кого? Они опять молчали несколько секунд, и в это время вокруг них, как будто никого не было. - …Я не знаю… У тебя кто на вагонном заводе работает? - …На каком вагонном заводе? - В Калинине… - …В каком Калинине. Их фразы звучали как в бреду. А женщины и Соня в изумлении смотрели на двух, в данный момент отсутствующих в реальности, молодых людей… которых кровью связала война… Это было письмо его старшего брата, это письмо, как и другие рабочие, он набросал на коленке перед отъездом в Даниловское перед разбитым Лидиным домом, откуда Александру, и его семье, уже никогда его, солдата, не дождаться домой. А попал он на Калининский Вагоностроительный завод по программе повышения квалификации вместе с группой рабочих направленных на краткосрочные курсы за неделю до начала этой страшной войны. Александр Павлович Роднов вместе со своей страной с восторгом встретил 9 мая 1945 года. Он после войны закончил рабфак, затем Клинский машиностроительный техникум, получив среднетехническое образование, ни на минуту не прекращая работать на заводе. В середине семидесятых годов получил от государства Запорожец новой модели, как его называли - "Ушастый", для инвалидов, как ветеран Великой Отечественной Войны. Иногда подвозил меня в школу, или до магазина за продуктами. Наши семьи жили в частном секторе поселка Чепель города Клина и были добрыми соседями. Когда в праздник Отцы, воевавшие и не воевавшие, выпивали сто грамм, иногда мы - мальчишки собирались вокруг взрослых и слушали, как они рассказывали путанные байки о жизни, о работе, среди которых были грустные и веселые были, в том числе и про войну. Именно там мы узнавали и про бесстрашную веселую Лиду. Дядя Саша ушёл из жизни на рубеже веков, на рубеже тысячилетий. Продолжение: http://www.proza.ru/2017/06/18/778 07.05.17 Русаков О. А. г. Тверь. © Олег Русаков, 2023 Дата публикации: 31.07.2023 10:09:51 Просмотров: 870 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|