Дети Синей Бороды

Илона Муравскене

Форма: Рассказ
Жанр: Антиутопия
Объём: 17424 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

А ночью на стенах туннелей старой станции плясали огни свечей. Огни дрожали от проникающего ветра, разбрасывали вдоль замысловатые блики и тени. Прятались в маленьких ладонях, чтобы согреться, просачивались между пальцев, шептались, сгрудившись в самом дальнем углу, где свечей было больше, а голоса были звонче.
-Жил-был однажды человек, у которого водилось множество всякого добра: были у него прекрасные дома в городе и за городом, золотая и серебряная посуда, шитые кресла и позолоченные кареты, но, к несчастью, борода у этого человека была синяя, и эта борода придавала ему такой безобразный и грозный вид, что все девушки и женщины, бывало, как только завидят его, так давай бог поскорее ноги – голос читающего огонька прерывался на шепот. – Представляете, да?
- А где его дети? Почему у него не было детей? – одна свеча шевельнулась.
Огонь вздрогнул, рассыпался у самых ног.
- Не перебивай! - еще один огонек приподнялся. – Мы еще не дочитали сказку.
- Просто мне о детях интересно - огонек замер у стены, прошелестел сухими листьями под ногами.- Уж, наверное, они не сидели в туннеле, как мы. Правда?
Самый высокий огонек приподнялся. Тень огня переметнулась на мокрые стены и потолок, скользнула по ногам, пальцам и по пожелтевшим страницам книги.
- Когда все закончится, мы вернемся. Разве вы в это не верите?

***
Танк разворачивался на пятачке у Дома печати.
То есть сначала даже никто не знал, что там танк.
Потому что сначала троллейбус как-то несчастно всхлипнул и застрял в пробке еще на остановке « Лунной». Вздохнул, выдохнул, обвис усами, скользнул колесами туда, сюда, вздрогнул и затих.
Кто-то сразу прилип носом, щекой к колючей изморози окон. Соскребал верхний слой, стряхнул с перчаток прилипший снег, обернулся к нам, застыл, выдохнул вместе со вздохом троллейбуса:
- Танк!
И тогда все загудели.
Двинулись к окнам, толкаясь и наступая друг другу на ноги. И рука Димки повисла где-то на уровне моих глаз.
- Охренеть! - он обернулся на меня. – Настоящий!
Танк неожиданно увидели все в проеме распахнувшихся дверей.
Он ворчал и лязгал гусеницами на маленьком заснеженном пятачке. Вспахивал под собой снег, точно пытался вырваться из кольца, окруживших его сугробов. Неуклюже скользил толстым брюхом по белому покрывалу, скрипел, и даже казалось, кашлял, выплевывая в воздух едва слышные ругательства.
Дыра дула смотрела нам прямо в глаза. Огромная зияющая дыра. Казалось, что можно дотронуться до нее и провалиться в самую глубь, где холод и темень. На самое дно, чувствуя, как в ушах звенит весь город. И можно даже не закрывать глаз, краски давно стерлись, превратившись в одно черное размытое пятно где-то в конце туннеля.
- Бежать надо! – Димка тянет меня за руку.
- Зачем? – я все еще там на дне.
- Ну не цветы же им дарить, а? – усмехается.

***
Город все еще звенел. Звон отдавался болью, от которой темнело в глазах.
Сирены выли повсюду. На каждой улице, у каждого дома.
Люди метались из стороны в сторону с тюками, чемоданами, сумками, детьми.
Детей было много.
Они шли почему-то гуськом, едва передвигая ноги, утопая в нечищеном снегу, держась друг за друга.
- Как в войну - Димка так и не отпустил моей руки. – Когда все закончится, они уже вырастут, и цивилизация будет девственно чистой.
Он точно также тащил меня за собой, оглядываясь на толпу, прислушиваясь к сиренам. Шагал огромными - семимильными, наверное,- шагами, что я едва успевала за ним. Падала, поскользнувшись, и он терпеливо ждал, пока я поднимусь, тянул за рукав куртки, отряхивал снег с колен.
- Мы все равно не успеем спрятаться - говорила, задыхаясь. – Не успеем, Дим! Они нас догонят.

***
Дом стоял на маленькой площадке, где сжигали ветхий скарб прежних жильцов.
Дети бегали из дома в дом и выносили в костер какое-то старое тряпье, простыни, покрывала, тумбочки без ножек, бумаги и даже книги.
Кто-то из старших покрикивал на детей:
- Скорее, скорее. Это есть очищение огнем от скверны. Скорее, иначе до вас доберутся зараженные и сожрут.

***
Снег шел стеной.
Огромными хлопьями, тучей, вился под небом, роем взлетал и оседал на крыши, окна, стены, улицы.
Огромный экран телевизора на центральной площади так и застыл с изображением Барака Обамы на встрече глав государств Центральной Европы.
- Опа! Опа! Америка, Европа! – Димка смешно прыгал у самого экрана, пробуя вытряхнуть снег из ботинок. – Допрыгались уже! Доллар мечтал перепрыгнуть евро! Вот мудаки! Нацепит себе еще одну медаль за мир! А мир так и не узнает, что он с ним сделал.
Снег уже почти залепил весь экран. Лиц не видно, только рукопожатия.
Картинки двигались, прятались под снежным слоем, расплывались, стекали по изображению длинными побледневшими ручьями талой воды.
-Как весной! – говорю зачем-то.
Но Димка не слушает.
За баррикадами слышится марш. Кто-то уже машет нам оттуда, ныряет под обломки, поближе к костру и заброшенному дому.
- Ты выжить хочешь? – кричит Димка в самое ухо. – Тогда передвигай ноги, ладно? Иначе замерзнешь тут, поняла? В глыбу ледяную превратишься. Как легендарный Карбышев.
- Нам необязательно воевать! - упрямо шагаю через снег. – Необязательно верить в идеалы революции!
- Тогда и жить необязательно, понимаешь?

Танки уже стреляли.
И больше не скользили по белому покрывалу. Больше не вспахивали снег, не заглядывали в глаза.
Перед зарядами в стволы пушек забили буханки хлеба. Перед каждым выстрелом кричали в толпу:
- Откройте рот, закройте уши!
Они двигались с включенными фарами, подавая при движении сигналы и периодически останавливаясь.
Потом солдаты.
Одни прорывались вперед, другие стреляли в людей, разгоняя их с территории.
- Назад! Назад! По домам!
- Но ведь дома стыдно быть, да? – я оглянулась на Димку. – Стыдно и страшно.
- Давай в туннель!- он толкает меня в спину. – И не высовывайся! Они против нас солдат выставили. Через день, два никого не останется.
От залпов у людей из ушей текла кровь.
Многие сидели на снегу, обхватив голову дрожащими пальцами, и покачивались из стороны в сторону, как китайские болванчики.
- В туннель беги! - сквозь пальцы проступила кровь.
- Только не умирай тут без меня, ладно?
- Не дождешься! – смеется. – Я вернусь!
Но трупы уже грузили в танки и в крытый грузовик.

***
В туннеле не было ни электричества, ни газа.
Светильником была веревочка в блюдце с вонючим маслом.
Огоньки сидели вдоль стены. Коротенькой лесенкой: от самого высокого до самого низкого.
Иногда мимо них пролетал ветер. Огоньки охали, прятались в ладони, сворачивались калачиком и замирали. Даже шепот прекращался.
Но ветер уже гудел где-то в пролетах старых скрипучих лестниц. Шелестел обрывками старых газет, повизгивал от удовольствия в самых укромных местах, хныкал, если попадал в зал, где осыпалась штукатурка, и тут же радовался, проваливаясь в глубокие ямы.
Светильник гас. И оставались лишь замершие огоньки у самой стены.
Их считали по смешно оттопыренным пальцам. Дразнили, ловили в коридорах туннеля и осыпали комьями засохшей глины, когда они засыпали.
А утром складывали в железную банку из-под довоенных леденцов записки с именами, фамилиями и особыми приметами, чтоб не потерять никого среди темных ноябрьских ночей.

***
А потом наступала тишина.
Она, крадучись, шла по длинным коридорам туннеля, останавливалась у самой стены, садилась на корточки и молилась.
Сначала беззвучно, едва шевеля губами, а потом все громче и громче, тянула заунывную песню, распахиваясь навстречу пробегавшему ветру. Сжимала его в кольцо, ловила за край невидимого плаща, затягивала потуже развязавшийся пояс. Выла, подпевая уже ветру, стыла, поджимая под себя озябшие ноги.
- Благодарю Тебя Господь за то, что Духом Святым Ты вошел в мое сердце. Я молюсь Тебе во имя Иисуса Христа... Аминь.
И камни оживали.
Двигались вместе с нами.
Шли невероятно шумной толпой по нашим следам, утопая в болотной жиже, хлюпая грязной водой в ботинках.
Иногда они оступались. Ударялись головой в стену, рассыпались под ногами с треском, царапали пятки острыми углами.

***
Огоньки делили туннель на три части-районы.
В первом - Совы, которые по ночам не спали. Они одни ходили в город зараженных и охотились. Длинные гребни волос они красили в вызывающе красный цвет, чтобы зараженные боялись их и не пытались напасть. Они были старше остальных огоньков и умели делать арбалеты.
Во втором районе - Амулетчики. Они делали амулеты от зараженных и знали множество историй еще из той, прошлой жизни, которую младшие огоньки не помнили вообще. У них была толстая книга сказок, которую они читали иногда по вечерам. И тогда этот вечер называли вечером Сказок.
Были и другие вечера – вечера Песни, вечера Воды, Вечера Флейты, вечера Страха и вечера Жестокости.
В вечер Жестокости Совы приводили из города зараженного. Привязывали его на цепь и заставляли бросать в него камни. Самые меткие получали добавку - дополнительный ломтик хлеба, а то и два.
В третьем районе жили Пчелы. Они варили еду и нарезали хлеб. У них была единственная хлеборезка на всех.
Поэтому первыми к ним всегда приходили Совы. Они единственные присутствовали при нарезке хлеба и строго следили, чтобы каждый ломтик получился одинаковым. А ломтики хлеба были такими тонкими, что их можно было свернуть в трубочку. И проглатывали ломтик почти незаметно для себя, с жадностью поглядывая на соседа, который все еще жевал или нес, припрятав в рукав, чтобы поделиться с младшими

****
- А ты знаешь, что самое страшное? – почти шепчу, прячу дыхание в холодных ладонях.- Что мы никогда, никогда не будем прежними. После нас ничего не останется.
Мы растаем под огнем пулемета, растворимся в зиме, а снежная лавина окунет с головой в омут, где мы не вдохнем и не выдохнем, а так и будем лежать - бесхвостые рыбы- с выпученными глазами, ломать пальцы об обломки льда, бить ногами, скользить затылками, не дышать.
Вспоминать, может быть, что в той жизни можно было выучить еще хинди или румынский, поехать на каникулы в Ниццу, попробовать жареные каштаны, а по утрам пить черный кофе.
И даже, возможно, не путать больше Рембрандта с Рембо. Точно знать, что после ночи наступает утро, и ветки жасмина упираются в перила балкона, и можно было бы повесить гамак и проваляться весь день. Еще помнить запах жухлой травы из-под снега, дольки мандарина, капли дождя и раскаты грома. Обязательно выучить закон Ньютона-Декарта. ( Зачем это?) и помнить страницы из Торы.
- Мы ведь больше не будем прежними.
Покроемся чешуей, у нас вырастут хвост и клыки. Мы будем выть на луну, и охотиться на зайцев.
Или же наши лица станут лисьими. Мы спрячемся в норы, по ночам будем вынюхивать следы и воровать в деревнях кур.
А, может, мы станем чересчур добрыми. И из выросшего горба покажутся крылья.
Мы будем парить в небе, надеясь быть поближе к Богу. Мы приблизимся к Солнцу, и крылья вспыхнут от горячих лучей вместе с ними.
Мы упадем в море. С шумом в белые гребни, рассечем воду на две половины, спрячемся за подводные камни, переведем дыхание - одно на двоих - как прежде.

****
Зараженный не рычал и не прыгал на цепи, как это делали другие. Не пробовал укусить или наброситься вдруг, когда огоньки подходили ближе.
Он сидел спиной, опустив голову между острых колен, и не двигался. Когда огоньки подходили, чтобы толкнуть его палкой, он не поворачивал головы, а только бесшумно вздыхал, сцепив длинные руки-плети, еще ниже опускал голову, почти прятал ее между колен и молчал.
- Наверное, этот зараженный старик?- определяли Пчелы. – Ему все равно.
- Все равно не бывает - отзывались Амулетчики. - Он выжидает.
И зараженный, действительно, как будто выжидал. То ли момента, то ли ночи, когда на темном небе появляются первые звезды. Большие и яркие, как пятна.
***
Я смотрю на глиняную вазу в окне второпях.
Цветы голубоваты. Сломанные стебли, поникшие бутоны.
Еще один взмах - и километры воды накроют нас с головой.
Дом рушится. Проваливается, рассыпается на мелкие кусочки гравия, и я наступаю на них ногой.
- Никого не обманешь - говорю. – К Святому Петру выстроилась очередь.
- Наглотаешься прибоя - Димка не оборачивается. - Не стой на ветру, продует.
Кровь проступает сквозь слова.
Сочится по рубашке (уже не по венам), прячется в мокрый песок крикливыми чайками.
- Не остров Святой Елены, да? – спрашиваю. – Ведь у моря свои законы и неважно, где провести последние дни.
- Или сны, да? – Димка уже оборачивается.
Я не вижу глаз.
Дыры.
Ямы.
Темень.
- Или сны - повторяю.
Бесконечность наполнялась солнцем.
Солнечные лучи вливались в нее постепенно, по одному, заполняя даже самые маленькие отверстия. Они буравили шершавую поверхность, полыхая и обжигая огнем. Дышали на потемневшие стекла, рисовали на стенах, оседали проседью на солдатских касках, скользили едва заметными бликами по сугробам.
- Когда-нибудь мы найдем частицу мира – говорит вдруг. - Правильного мира, понимаешь? Даже если нам придется взорвать все коллайдеры в мире. Знаешь почему?
- Почему? – дышу прямо в губы.
- Потому что эта частица будет в нас. И тогда не надо будет стрелять в людей, чтобы заставить их думать так, как хочется властям. Это избитая истина всех времен. Но любую истину можно переписать заново.
Солнце скользит по морю. Перекатывается, как мяч.
Прыгает по волнам, догоняя белый, почти невесомый катер вдали.
- У моря свои законы – говорю зачем-то. - Это тоже истина. И ее тоже можно переписать заново.

Раскаты грома приближались.
Небо повисло в рваных серых тучах. Нахмурилось, поджало губы, готовое вот-вот залиться слезами, но все еще сдерживалось, сжимало кулаки, шмыгало носом.
Ветер.
- Кто его прикончит? – один из Сов пнул лежащего зараженного. – Кто хочет заработать лишнюю порцию?
Зараженный больше не поднимался, не пробовал больше прикрыть голову руками, не пробовал увернуться от летевших в него камней, не выл и не рычал, как это делали другие.
Он плевал пылью, лежа, размазывал по лицу грязно-кровавые полосы, втягивал голову в плечи и молчал.
- Желающих нет, да? Раскисли? А, может, это ваш гребаный папа, а?
Кто-то из Пчел шмыгнул носом, отвернулся.
Все шептались, толкали друг друга, но заветный арбалет не трогали.
Слюна накипала во рту. В голове мутнело.
Железная дверь хлеборезки, за которой сейчас, может быть, резали хлеб, была совсем рядом. Стоило только протянуть руку и потянуть за ручку.
И от заветной буханки отрежут два ломтика. Два, а не один, как всегда.
- Дай я! – потянулась рука кого-то из Амулетчиков. – Дай я!

***

Вместо луны виднелись два солнца.
Одно садилось в море, оставляя на небе розовые рельсы - разводы, а другое поднималось.
Не торопясь, из-за горизонта.
Катилось по оставленным рельсам, дрожало, неумело высматривая место на потемневшем полотне неба.
Плыло сквозь волны и по волнам и ныряло в седые гребни. А потом, шипя, всплывало, горячее и мокрое, утиралось, приостановившись, вспыхивало, оживая.
Обвисшее небо расступилось, пропуская его вперед. Замерло, утонув по уши в синеве моря, надуло золотые паруса набежавших облаков.

***
У зараженного были голубые глаза.
Странно, что они не выцвели еще от солнца, как у других. Он даже как-то странно отмахнулся от стрелы, как будто видел ее.
Упал на бок, вздрогнув всем телом, а потом вдруг пополз, на четвереньках, хрипя и отплевываясь, пачкая песок сгустками черной крови.
Он даже бормотал что-то, пытаясь выдернуть стрелу, падал, но тут же поднимался и снова полз, также хрипя и отплевываясь.

***
Солнце больше не казалось бессильным.
Оно больше не цеплялось за острые края потемневших туч, не опускалось в море, рисуя по небу розовые разводы.
Солнце не поднималось и не опускалось.
Совы повесили убитого зараженного на дереве.
Они подрезали ему кожу под подмышками и завернули до пояса.
- Цветок такой был - смеялись.- Красный тюльпан. Пускай покрасуется. Теперь зараженные сюда долго не сунутся.

***
А ночью на стенах туннелей старой станции все также плясали огни свечей. Огни дрожали от проникающего ветра, разбрасывали вдоль замысловатые блики и тени. Прятались в маленьких ладонях, чтобы согреться, просачивались между пальцев, шептались, сгрудившись в самом дальнем углу, где свечей было больше, а голоса были звонче.
-Жил-был однажды человек, у которого водилось множество всякого добра: были у него прекрасные дома в городе и за городом, золотая и серебряная посуда, шитые кресла и позолоченные кареты, но, к несчастью, борода у этого человека была синяя, и эта борода придавала ему такой безобразный и грозный вид, что все девушки и женщины, бывало, как только завидят его, так давай бог поскорее ноги - голос читающего огонька прерывался на шепот.- Представляете себе?
- А где его дети? Почему у него не было детей? – свеча шевельнулась.
Огонь вздрогнул, рассыпался у самых ног.
- Уж, наверное, они не сидели в туннеле, как мы. Правда?
Самый высокий огонек приподнялся. Тень огня переметнулась на мокрые стены и потолок, скользнула по ногам, пальцам и по пожелтевшим страницам книги.
- Когда все закончится, мы вернемся. Разве вы в это не верите? ….

© Илона Муравскене, 2011
Дата публикации: 02.07.2011 01:33:45
Просмотров: 2952

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.