Грозненский роман (Нас предала Родина)

Константин Семёнов

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 25239 знаков с пробелами
Раздел: "Роман"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Роман о войне и мире, о предательстве и любви. Книга уже в магазинах

Глава семнадцатая
С Новым годом!

— Боря сколько можно ждать — когда за сапогами пойдём? Давай сегодня.
Борис выловил из бульона разваренный кусок голубятины, тщательно прожевал, прикрыв от удовольствия глаза.
— Правильно, давайте сегодня пойдём,— влез Славик. — А, пап?
— Это кто — «пойдём»? — нахмурилась Ирина. — Ты с бабушкой останешься.
— Ну, мама-а! Ну, пожалуйста! — заныл Славик, бросая ложку.
Борис доел суп, досуха вытер тарелку хлебом, потрепал Славика по плечу.
— Ешь давай — остынет! Ир, давай завтра.
Ирина вопросительно подняла глаза, и Борис сразу осёкся. Глаза выглядели уставшими, косметика отсутствовала начисто, в уголках собрались морщинки. Ничего этого Борис не замечал, он видел то, что и всегда — серо-голубую даль, и ловил себя на мысли, что так и хочется сказать банальное и пошлое — «озёра». Ни банальным, ни пошлым это определение ему не казалось.
— Ира, ну сама подумай, — стряхнул дурман Борис, — сегодня тридцать первое декабря. Завтра — Новый год. Значит, будёт совсем тихо, все напразднуются и будут отсыпаться. Логично?
— Да вроде и сегодня не так, чтобы… — неуверенно протянула Ирина.
Где-то далеко лязгнуло, как будто сцепляли гигантские вагоны, воздух прорезал короткий — с высокого на низкий — жужжащий вой и оборвался резким взрывом. Мелко задребезжали стёкла. Славик втянул голову в плечи и пролил бульон, Валентина Матвеевна закрыла глаза.
— Ладно, давай завтра, — нарушила тишину Ирина. — Наверное, ты прав.… Только пораньше!
Борис кивнул.
— А я? — ещё не потерял надежды Славик, посмотрел на маму и сделал «хитрый» ход: — Давайте, вы завтра решите?
— Хорошо, завтра посмотрим, — перебила Ирина Бориса, уже собравшегося сказать «нет».
— Есть! Папа, пойдём собак покормим.
Как ни пытался Славик разделить косточки между своими друзьями поровну, ничего у него вышло. Собаки проглотили всё в мгновение ока и теперь прыгали вокруг, тявкали, заглядывали в глаза.
— Нет у меня больше! — чуть не плакал Славик. — Правда, нет ничего. Дайка, как не стыдно — ты и так больше всех съела! Эй, вы куда?
Стая, как по команде, оставила своего вожака и молча бросилась на улицу; Славик — вдогонку.
— Слава! — крикнул Борис. — Куда? Назад!
Славик только отмахнулся.
«Вот зараза!» — чертыхнулся Борис, бросил окурок и, не особо спеша, двинулся следом. Собаки уже были на улице, скопились у дороги кучкой, поджав хвосты и взъерошив шерсть. В трёх метрах от них, тоже взъерошив шерсть и оскалив клыки, стояла ещё одна собака, а у её ног лежало что-то похожее на палку колбасы. «Где она колбасу надыбала? — удивился Борис. — Да это же Славкин любимчик — Дейк. Во даёт!»
— Папа! Па-па! — завизжал Славик. — Па-па! Дейк, зачем!.. Па-па-па-а!!
Борис рванул с места, растолкал огрызающихся собак, схватил сына.
— Что, Слава, что? Укусили?
Славик, мелко дрожа, уткнулся лицом в плащ отца и вытянул руку, показывая куда-то пальцем. «Ира сейчас бы сказала — не показывай пальцем», — мелькнула неуместная мысль. Борис глянул, и у него по спине побежал холодок. Палец сына указывал на Дейка. Тот стоял, вздыбив шерсть и грозно оскалив клыки, не желая никому отдавать свою законную добычу. Только добычей была отнюдь не палка колбасы.
В ногах у Славкиного любимчика лежала окровавленная человеческая рука без кисти.
— Папа! — сквозь слёзы выдавил Славик. — Он же никого не загрыз? Правда, папа? Правда? Ты посмотришь? Он из того двора её притащил!
Посмотреть оказалось не просто: собаки словно взбесились, и впускать Бориса в заброшенный двор не хотели. И только, когда подошли отец и Алик с Мовлади, стая сдалась.
— Наверное, вон там, — сказал Алик, показывая на дом с обвалившейся стеной, выбитыми окнами и почти без крыши.
Как ни странно, дыра в потолке оказалась совсем небольшой.
— Это не бомба… — задумчиво протянул Мовлади. — Осторожней!
Борис споткнулся о валяющийся поперёк комнаты почти целый шифоньер, рука нащупала на полу что-то круглое. Борис поднял, поднёс к свету: на ладони лежали металлические шарики. Маленькие, гладкие, совсем не страшные.
То, что недавно было человеком, лежало у стены. Заросшее седой щетиной, старое измождённое лицо смотрело одним застывшим глазом в потолок, второго глаза не было. Почти не было и правой стороны лица — Бориса чуть не вырвало. Не было и оторванной по локоть правой руки, только валялась неподалёку в лужице крови побитая осколками кисть.
— Тут ещё есть! — крикнул из-за стены Алик. — Помогите!
Сгорбленная аккуратная старушка лежала на кухне, вернее там, где когда-то была кухня. Из-под платка выбивались седые волосы, глаза смотрели через дыру на небо, а на тонких, высохших губах застыло странное выражение. Старушка будто бы улыбалась.
— Вера её звали, — сказал отец. — Значит, это там Пётр лежит. Ох, любил же он выпить.… Мужики, похоронить бы…
Земля успела промёрзнуть и поддавалась неохотно, постоянно попадались камни. Алхазур копать не стал, Борис быстро выбился из сил, и только Мовлади, действуя то ломом, то лопатой работал, как маленький экскаватор. Неподалёку, на принесённой отцом простыне, застыли так и не вспомнившиеся Борису Вера и Пётр. Рядом лежала тёмная, со вздувшимися венами, кисть. Руку не нашли: её унёс куда-то совсем взбесившийся Дейк. Молча постояла и ушла домой мама. Следом подошла Ирина, прижалась.
— Как там Славик? — спросил Борис. — Успокоился?
— Не очень. Всё спрашивает, как же Дейк так мог?
— Скажи ему, что руку взрывом оторвало, а Дейк её специально притащил нам показать. Чтоб похоронили.
Ирина благодарно взглянула на мужа, дотронулась до плеча и улыбнулась сквозь слёзы.
В холмик свежей чёрной земли отец вбил наспех сколоченный крест.
Во второй половине дня сквозь низкие тучи выглянуло солнце, на припорошенную снегом землю упали тени. От фонарных столбов, от почти ещё целых домов, от посечённых осколками, похожих на столбы, деревьев.
Часов в двенадцать стороне Микрорайона застучали автоматы, гулко захлопали гранатомёты. Звуки не затихли, как обычно через несколько минут, наоборот, только усилились. На всякий случай спустились в подвал.
Стрельба не приближалась, но и не отдалялась в течение часа, потом постепенно сошла на нет. И почти тут же канонада раздалась с другой стороны — от Старых Промыслов.
Борис слазил в погреб и принёс в подвал три бутылки настоянного на чабреце самогона. Мало ли — вдруг Новый год тут встречать придётся?
Стрельба стихла, солнце вновь спряталось за тучами. В подвале уютно горела масляная коптилка, освещая маленькую «комнату» жёлтым прыгающим светом. Женщины разговаривали, Славик, пользуясь случаем, пытался читать, Мовлади дремал. Борис, отец и Алик вышли покурить, и тут грохнуло гораздо ближе. Алик осторожно поднялся по ступенькам, высунул голову, прислушался:
— Похоже, у вокзала!
Борис тоже поднялся, выглянул. На улице почти стемнело, лишь на западе багровела полоска неба. Лучи заходящего солнца оконтуривали чёрную громаду Президентского дворца, делая его похожим на средневековый замок, приготовившийся к осаде.
Тёмное небо прошила трассирующая очередь, эхо отразило звук от домов, бросило в подвал, и Борис автоматически втянул голову в плечи. Стало немного стыдно, Борис оглянулся: Алик с каменным лицом вслушивался в звуки боя, отец курил внизу, прикрывая огонёк рукой. «Не заметили! А стреляют что-то действительно здорово. Странно, ведь часов через семь Новый год».
— Алик, Боря, — раздалось снизу. — Чего тут стоять, пойдем лучше старый год проводим.
Отец разлил коричневый напиток, и тут же, как по заказу, стихла стрельба.
— Пусть все наши печали останутся в старом году! — сказал Алик.
— Пусть! Пусть так и будет! — как заклинание повторили шесть человек
Разномастные стаканы и кружки ударились друг о друга, по стене пробежали тени от шести рук.
— Ура! С наступающим! — громким шёпотом сказал Славик, поднимая кружку с водой.
К шести теням добавилась ещё одна, маленькая.
Захлёбываясь, затрещали автоматы, тяжёлым басом присоединился пулемёт и, перекрывая всё, гулко ударил танк. Тут же завизжали гранатомёты, снова всё перекрыл танковый залп. Опять автоматы, снова пулемёт. Гранатомётный разрыв, танк, пулёмёт, танк, гранатомёт.…Какие-то новые звуки — как будто кто-то бьёт по дну бочонка, короткий свист, сухой разрыв. Опять танк…
«С Новым годом! — подумал Борис, инстинктивно втягивая голову в плечи. «БАМ!» — резко хлопнуло рядом. Словно рванула гигантская хлопушка.
— Что за чё!.. — начал, было, Мовлади и прикусил язык.
БАМ! Ощутимо подпрыгнул бетонный пол, поток воздуха дёрнул коптилку, разбрасывая по стенам жёлтые блики.
Славик бросил кружку, зажмурил глаза и заткнул уши ладонями.
Ещё один залп, ещё разрыв. Короткий, меньше удара сердца промежуток и опять взрыв. Даже здесь, в подвале, грохот рванул по барабанным перепонкам, и Борис непроизвольно открыл рот. Славик перескочил на кушетку, схватил две маленькие подушки, закрыл ими уши. Словно почувствовав, Ирина открыла глаза и, бросив руку Бориса, пересела к сыну. Обняла, прижала к себе.
Опять удар, словно раскат грома, пулемётный стук, кажущийся теперь почти ласковым, снова удар по дну бочонка и резкий сухой взрыв. Пляшут по стенам испуганные блики коптилки.
Время будто остановилось. Борис то закрывал глаза — и тогда в первозданной темноте в такт сумасшедшему оркестру расцветали в глазах огненные круги. Мозг пронзало дикое ощущение, что никого больше нет. Никого и ничего. Ни подвала, ни города, ни мира, ничего. Его тоже нет. Только этот сводящий с ума грохот, только эти разноцветные круги. И Борис открывал глаза.
Дерганый свет коптилки выхватывал из темноты искажённые лица.
Мовлади, уставившийся в одну точку и что-то беззвучно шепчущий.
Прикрывший глаза и, казалось, окаменевший Алик.
Тяжело дышащий и раскачивавшийся, словно в трансе отец.
Испуганная мама с дорожками слёз на растерянном лице.
Уткнувшийся в грудь Ирины Славик. Тонкие ручонки крепко прижимают к ушам подушки, спина вздрагивает от каждого взрыва.
Ира…Сбившийся с головы шарф, растрёпанные, совершенно не похожие сейчас на водопад, волосы. Склонённое к сыну лицо с широко открытыми глазами, что-то шепчущие губы.
Господи, кончится это когда-нибудь?!
Тяжёлый удар в очередной раз заставил подпрыгнуть пол, отозвался тупой болью в голове — и наступила тишина. Тишина была оглушающей, невозможной. Как будто бы исчезли вообще все звуки, как будто бы уши забили ватой. Не бывает такой тишины! А может, он оглох?
Та…та…та…
Что это?
Та…та…та…
Что?
Борис закрыл глаза, прислушался. Нет, ничего не понять. В ногах вата, ноги не сдвинуть с места, в теле тоже вата, и в ушах вата, везде одна вата…вата, чёрт. И что-то стучит, стучит…
Борис с усилием сглотнул, и тут же вернулись звуки. Словно открыли плотно запертую дверь, словно выбило из ушей пробки. Стучало не в голове, стучали автоматы, и Борис даже улыбнулся — настолько привычными и домашними показались эти звуки.
— Фу… — выдохнул Алик. — Боря, выпить ещё есть?
Самогон вспыхнул внутри и потёк по жилам — по спине, вдоль спины, вверх и вниз, в пах, в плечи, в голову — и боль ушла. И можно двинуть ногами, можно нормально вздохнуть, и коптилка опять горит ровно, и не прыгают по стенам хищные блики.
— Что это было? — спросил Мовлади и сам себе ответил: — Штурм? Что-то быстро.
— Прошло шесть часов, — ровным голосом сказал отец.
«Так много? — удивился Борис и тоже посмотрел на часы. — Шесть. Надо же!»
На улице было холодно. Со дна подвала виднелось только небо, тяжёлое низкое небо, укрытое тучами. Тучи отсвечивали красным.
Медленно-медленно Борис поднялся на несколько ступенек вверх и осторожно выглянул. Запад пылал огнём. Пылала тонкая полоска неба между землёй и тучами. Пылали тяжёлые тучи, отсвечивая красно-жёлтыми сполохами. Тучи медленно ползли на восток, извивались, словно пытаясь убежать от огня. Пытались и не могли. Черным призраком возвышался на красном фоне президентский замок. За ним весело пылал четырёхэтажный дом.
— Что это? — спросил Мовлади.
— «Красная шапочка»… — прошептал Борис, — была.
Отец закурил трубку. Борис тоже вытащил сигарету; руки немного дрожали. В стороне вокзала небо расцвечивали трассирующие пунктиры. Автоматная дробь не затихала ни на секунду..
— Мне отлить надо, — объявил Мовлади. — Здесь?
— Охренел? — рассердился Алик. — Наверх пошли!
И, подавая пример, первым поднялся на улицу, следом, пригибаясь при каждом выстреле, вылез Мовлади. Борис торопливо докурил сигарету, вышел наверх и торопливо пристроился к стене. На улице было непривычно, открытое пространство давило. Казалось, что каждый выстрел, каждый хлопок только и знает, что ищет застывшую у стены фигуру. Борис даже не очень почувствовал облегчение и, не успев застегнуть молнию, шмыгнул назад в подвал.
«А женщины?» — просочилась в мозг непрошеная мысль. Борис поморщился: выходить снова на поверхность не хотелось. Он вздохнул, посмотрел на подсвеченное небо и открыл железную дверь подвала.
Десять метров до входа во двор, ещё двадцать до общего туалета в конце двора. Почти бегом, инстинктивно прижимаясь к стенам. Стрельба быстро усиливалась, несколько раз что-то рвануло в воздухе, заливая двор ослепительным светом. Мама и отец ушли назад первыми, вокруг, как живые, прыгали извивающиеся тени. Вышла Ирина, Борис схватил её за руку, и они побежали, оступаясь в темноте. Небо вспыхнуло резким лиловым светом, проявляющим и фиксирующим на дне глаза мельчайшие детали. Борис мгновенно увидел всё сразу: искаженное, неестественно бледное лицо Иры, её испуганные глаза, пляшущие тени, дома, приближающийся поворот, улицу, спасительный спуск. Ещё чуть-чуть! Алик схватил Ирина за руку, втянул в подвал. Борис подтолкнул её в спину, повернулся и побежал назад.
— Боря! — тонко закричала Ира. — Ты куда? Боря!..
Борис в пять шагов пробежал расстояние до поворота во двор, присел, пережидая оглушительный взрыв, вскочил, опять присел. Грохотало не переставая, опять ударили танки. Борис встал, согнулся и, преодолевая дрожь в коленях, рванул дальше; тут же воздух завибрировал, толкнул в спину и он, проскочив два шага, всё-таки не удержался. Асфальт вздыбился, больно ударил в грудь, в голове словно ударил колокол. Борис выдохнул воздух, сглотнул, в голове прояснилось он, оттолкнувшись от асфальта, резко встал. Под очередную вспышку поднялся по ступенькам на крыльцо, схватил стоящее рядом с дверями ведро, побежал назад.
В стороне вокзала небо расцвечивалось жёлто-красным, как при гигантской электросварке, гранатомёты хлопали без остановки. Борис скатился по ступенькам в подвал, протиснулся в приоткрытую дверь и, прижимаясь к ней спиной, обессиленно сполз на пол.
— Боря! — схватила его за руку Ирина. — Боря, ты что? Зачем?
— А если… — переводя дыхание, выдохнул Борис, — если следующий раз выйти не сможем? А так вот…
И выпустил, наконец, из рук ведро.
— Ну ты даёшь, брат! — покачав головой, сказал Мовлади.
В маленькой «комнате» потрескивала коптилка, на лежанке, закрывшись подушкой, спал Славик. Борис налил в кружку самогона, выпил. Улыбнулся Ирине и сел на стул.
На улице опять немного поутихло. «Хоть бы…», — успел подумать Борис, прикрыл глаза и сразу провалился в сон. Во сне не было ничего: ни стрельбы, ни горящих домов, ни телевизора. Только ощущение, что он что-то забыл, что-то очень важное. Мысль лезла и лезла, мешала спать. «Отвалите! — сказал Борис во сне. — Дайте поспать. Потом вспомню!» «Папа! — сказал тонкий голос. — Папа, вспомни!»
Борис открыл глаза, взял рюкзак сына, расстегнул молнию.
— Ты что? — спросила Ирина и тут же замолчала, вжав голову в плечи от очередного взрыва.
Борис успокаивающе погладил её по плечу, вытащил из рюкзака записную книжку и, щуря глаза в неверном свете, начал быстро писать.
— Ира, какой телефон у Светловых в Москве? А у Сергея в Туле? Подожди.… У Марии Михайловны шестая квартира? Сейчас, сейчас... Всё! Буди Славика, я ему тут все адреса записал на всякий случай. Ира! Я же сказал — на всякий случай! Буди, я ему сам объясню!
Относительная тишина продержалась недолго. Невидимый дирижёр взмахнул своей палочкой, дважды оглушительно ударил танк — и началось. Автоматная и пулемётная стрельба, хлопки гранатомётов, миномётные разрывы, короткий, сводящий с ума свист, какие-то крики, взрывы. Звуки то смешивались в кучу, то разделялись, взмывали вверх, зависали, падали, сверлили мозг, били по барабанным перепонкам.
Борис то наклонялся вниз, затыкая уши, то откидывался на стуле и закрывал глаза. Как сумасшедшие бегали по стенам испуганные блики коптилки, подпрыгивал бетонный пол.
И не было этому конца.
Перекрывая все звуки, обрушился с неба дикий, совершенно невообразимый рёв. В доли секунды заполнил собой всё, каждую клеточку, каждый атом. Сердце дёрнулось, чуть не выскочив из груди, и остановилось, живот свело судорогой. Взрыв прозвучал почти как избавление, но только почти: догоняя первый, мчался второй звук, а следом уже зарождался третий. Несколько секунд передышки и новый залп. «Град! — сказал кто-то в голове у Бориса. — Град! Град!!»
Борис открыл рот и, не чувствуя как по подбородку сползает слюна, мысленно взмолился.
— Помоги! Помоги, если ты есть! А-а! Помоги, ну что тебе стоит, гад! Нет, нет, не гад, нет! Я не знаю, есть ли ты.…А-а – а! Как там? Иеже си на небеси.…Нет! Отче наш, иеже си на небеси! Как же там дальше? А-а!
Удар, ещё удар! Дикий рёв рвёт барабанные перепонки, едкий запах гари.
— Отче наш, иеже си на небеси. Да святиться имя твое, да будет воля твоя.…
Пулемётная очередь, взрыв…взрыв, подпрыгивает бетонный пол, гаснет, не выдержав, коптилка.
— Отче наш, иеже си на.…Помоги!!
Ирина схватила Бориса за руку, сжала с неожиданной силой. Им не пришлось ничего говорить, чтоб понять мысли другого, обрывки мыслей…это было как вспышка, короткая и жестокая. От таких вспышек озаряются лица и сужаются зрачки — и только благодаря им удаётся прозреть душу насквозь, до самого дна. До самой смерти.
Волшебный лес?..
Через тысячу лет ночь сменилась тусклым утром, ещё через десять тысяч в город пришёл серый испуганный день. Тучи висели низко-низко, вздрагивали от каждого взрыва, отмахивались эхом. Несколько раз срывался снег, смешивался с летящим вверх пеплом и ложился на землю грязно-серой простынёй. Снова стемнело, но и ночь не смогла полностью войти в свои права: огни пожаров освещали город ярче любой иллюминации.
За всё время они выходили из подвала только три раза — когда на улице становилось относительно тихо. На улицу не поднимались, только высовывали голову над землёй — посмотреть. С каждым разом картина становилась всё страшнее. Всё больше и больше срезанных осколками веток валялось на земле. Всё больше и больше пожаров поднималось на той стороне Сунжи, потом стало гореть и на этой стороне. Всё больше и больше воронок и пробитых крыш можно было разглядеть из подвала.
И всё меньше и меньше оставалось надежды.
Со вторым рассветом пришла тишина.
Звенело в ушах, и поэтому тишина казалась невероятной,…невероятной и страшной, будто сулила новое несчастье. Несколько минут они сидели, не двигаясь, и почти не шевелились, чтоб не спугнуть, чтоб не приблизить тот миг, когда несчастье станет необратимым. Потом потихоньку встали, медленно-медленно открыли дверь.
Сверху смотрело на них равнодушное серое небо. Немного подождали и осторожно, еле переступая затёкшими ногами, поднялись по ступенькам. Выглянули.
Землю покрывали грязно-серые остатки снега, везде валялись ветки деревьев. Сами деревья стояли почти без веток, похожие на телеграфные столбы. Дымило несколько воронок, окруженных черной, израненной землёй. Поперёк дороги валялся вырванный из земли бетонный столб. На другой стороне горел дом, оттуда летели чёрные хлопья. В мутной дали всё также возвышался закопченный, но явно не сдавшийся, Президентский дворец.
— Боже! — ахнула Ирина. — Боже мой! Боря, что же делать?
— Уходите! — свистящим шёпотом прокричал Алхазур. — Куда угодно. Хоть ко мне в Гойты. Боитесь? Да никто вас там не тронет, клянусь! Сына пожалейте!
— Да, здесь действительно не…— сказал Борис. — Может, в бомбоубежище лучше? Ир, пойду я посмотрю.
— Боитесь...— подытожил Алик.
Как не противился Борис, Ирина пошла с ним. На другой стороне Сунжи небо было бурым, со стороны Беликовского моста клубы дыма ползли в центр, устилая землю чёрными хлопьями. «Дом перед Беликовским знаешь? Представляешь, ей рожать скоро!» — вспомнила Ирина и споткнулась о торчащий из земли осколок. Борис резко схватил её за локоть.
Пятиэтажка у Сунжи тоже горела, огонь вырывался из всех окон. Гудело, как на заводе у печей. Во дворе, рядом с детской площадкой, лежало что-то тёмное, и узнавать, что это, не хотелось. Они сделали ещё несколько шагов, обошли поваленное дерево и замерли.
Бомбоубежища не было. Дома не было. Нескольких домов дальше тоже не было. Ничего не было.
Совсем.
Только куча хлама немного возвышалась над землёй. Совсем немного: видимо всё провалилось в подвал. Дотлевали оконные рамы, остатки мебели, валялись погнутые обломки кровли. И везде кирпичи. Разбитые, искорёженные, обугленные кирпичи. Дрожало красноватое марево, и падали на землю чёрные хлопья.
— Как это? — подняла Ирина серое от пепла лицо. — Как это, Боря?
Борис молчал, пытаясь закрыть от Иры правую сторону кучи: там темнело что-то подозрительно похожее на человеческую ногу.
— Что ты молчишь? Бомба? — глаза широко открыты, по щекам, смывая пепел, ползут слезинки. — А где все? Надо же что-нибудь… Может, кто жив ещё?
Борис старательно загораживал опасный предмет и не углядел: Ирина выпустила руку и бросилась к куче. Оступилась, упала, тут же поднялась и, проваливаясь в кирпичные осколки, двинулась дальше. Опять оступилась, устояла, качнувшись, сделала ещё шаг и замерла, как вкопанная.
— Ма-ма!
Борис в два прыжка преодолел расстояние, схватил жену за окаменевшие плечи.
И окаменел сам.
Среди кирпичей валялась папаха. Смятая, испачканная сажей и кровью папаха. Внутри темнело что-то мягкое. «Ингушетия богата полезными ископаемыми.…Один внук — это мало…»
— Боря! Я не хочу.…Не хочу! Не хо-чу!..Не…
Борис с трудом подавил подступающую к горлу тошноту, повернул Ирину к себе. Она тут же уткнулась ему в грудь, плечи затряслись.
— Всё, Ира, всё! Пошли отсюда. Ну, всё, всё.
Назад Ирина шла, вцепившись Борису в руку, и безостановочно шептала: «Не хочу…не хочу». Машину у подвала она увидела первая, замерла на секунду и бросилась вперёд. Борис неожиданно жёстко поймал её за локоть.
— Стой! — голос тоже непривычный, резкий. — Кого это чёрт принёс?
— Ты что? — нервно засмеялась Ирина — Это же Алан!
Аланбек стоял у синей, заляпанной грязью «шестёрки» и о чём-то разговаривал с отцом. Мать сидела в машине рядом с незнакомым мальчишкой. На переднем сиденье обняла объёмистую сумку сестра Аланбека Малика. За рулём нервно курил молодой парень. У входа в подвал поглаживал Дейка Славик.
— Борис, слушай меня, — сразу начал Алан. — Это мой брат. Говорят, дорога ещё открыта до самого Хасавюрта, но в машину все не влезут. Пусть садятся родители и Ира со Славиком. Ваха отвезёт их к родителям в Гудермес и вернётся за тобой.
— Я одна не поеду, — сказала Ирина.
— Почему «одна»? — удивился Аланбек. — Со Славиком и родителями.
— Нет! — отрезала Ирина.
Борис остановил открывшего рот Аланбека, повернулся к отцу.
— Папа, садись. Славик, бросай Дейка, давай в машину. Ира, послушай…
— Нет! — перебила Ира. — Нет! Я без тебя не поеду!
Отец забрался в машину, поставил сумку, следом залез Славик. В салоне сразу стало тесно.
— Ира…
— Нет! Смотри — там уже места нет!
— Поместишься, — устало сказал Аланбек. — Что боишься? Ваха завтра вернётся.
— Ира, — стараясь быть спокойным, сказал Борис. — Это же быстро, оглянуться не успеешь.
— Нет! — как заведённая повторила Ирина и хлопнула дверью. — Я с вами подожду. Езжайте!
— Иза ларт1аьхь яц? 1 — спросил у брата Ваха.
— Мама! — закричал Славик. — Мама!
Вдалеке дважды ударило, через миг воздух прорезал короткий свист, и в соседнем дворе хлопнул резкий взрыв. И тут же, как будто догоняя его, взорвалось за спиной. Захлопали автоматы.
— Ира! — заорал Борис, и она удивлённо вздрогнула. — Садись! Быстро!
Ирина отпрянула и замерла, не сводя с Бориса широко распахнутых глаз — никогда ещё он не кричал на неё. Никогда.
— Слышишь? В машину!!
Борис схватил её за плечи, втолкнул в салон и захлопнул дверь. «Шестёрка» дернулась, словно раздумывая и медленно набирая скорость, двинула по разбитой дороге. Следом, захлёбываясь лаем, побежал Дейк.
— Твою мать! — выругался Борис и помчался следом. — Стой! Стой!
— Что ещё? — недовольно закричал Ваха.
Борис открыл заднюю дверь и почти ударился о взгляд абсолютно серых, почти прозрачных глаз.
— Деньги! Ира, деньги возьми! Если что — не жди, уезжай! Я вас найду! Слышишь?— кричал Борис, не отводя взгляда от окаменевших глаз — Слышишь меня?!
Ира, как сомнамбула, кивнула головой, и он резко захлопнул дверь, махнул рукой.
— Давай! Давай!!
«Шестёрка» обречённо вздохнула, медленно объехала воронку, на секунду задержалась перед поворотом и скрылась за домами. Через минуту прибежал назад Дейк, сел перед Борисом и уставился на него осуждающим взглядом: «И что же теперь?»
— Знал бы я сам, — тихо сказал Борис, — знал бы…

________________________________________
1 — Она ненормальная? (чеченск.)

Конец первой части

В магазинах кнга продаётся под названием "Нас предала Родина"

© Константин Семёнов, 2010
Дата публикации: 07.12.2010 18:13:42
Просмотров: 2645

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.